В тот же день после обеда он стоял перед красивым желтым особняком с испанскими балконами на улице Дофина, где располагались и жилье, и контора мэтра Моблана, нотариуса семьи Ферроне. Жиль хотел зарегистрировать у него акты, составленные в Нью-Йорке мэтром Хокинсом, но ничего не получилось. Высокий важный негр в синей шелковой ливрее и парике сообщил Турнемину, что "гасподин нотарис" лежит в постели с высокой температурой, у него тяжелая ангина, врач категорически запретил ему вставать и, само собой, принимать посетителей.
      Однако, когда юриста известили, какой высокий посетитель и, главное, с какой целью прибыл к нему, он приказал провести шевалье в небольшую желтую гостиную, где среди изобилия цветов восседал, словно хозяин, великолепный синий попугай ара, и велел жене принять гостя. Жилю впервые довелось увидеть вблизи одну из пресловутых креолок, о которых так любили судачить в мужских компаниях Европы.
      Жена нотариуса оказалась не первой молодости, но и в зрелом возрасте она сохранила благодаря праздной, протекавшей под защитой от жгучего тропического солнца жизни пышные формы и нежную кожу цвета слоновой кости, которую щедро открывало декольте просторного легкого платья из индийского муслина. Цветы жасмина, приколотые к намеренно небрежно уложенным волосам цвета красного дерева, придавали ей, с точки зрения Жиля, скорее вид дамы полусвета, чем супруги нотариуса, какой представляют ее во Франции. Хотя многочисленные золотые украшения, цепочки, браслеты, кольца, колье, сверкавшие на женщине, красноречиво свидетельствовали о богатстве мужа.
      - Как жаль, господин шевалье! Какая неудача - надо же было моему супругу так заболеть! Мы ждем вас с нетерпением с тех самых пор, как господин Ферроне написал, что продал свое поместье! Он так расхваливал вас в письме, что мы сгорали от желания познакомиться с новым владельцем "Верхних Саванн". Приятно, когда на острове появляются новые достойные люди. Владельцы местных плантаций все больше предпочитают Францию, так что нам приходится довольствоваться собственным узким кругом...
      - Я приехал, чтобы остаться, сударыня, и уже не так сожалею о том, что не повидался с мэтром Мобланом, поскольку имел удовольствие познакомиться с вами.
      - Но вам не придется долго ждать, муж просил передать, что постарается принять вас послезавтра во второй половине дня, независимо от того, в каком он будет состоянии. Вы, вероятно, торопитесь в новое поместье?..
      - Да, конечно. Думаю даже для знакомства съездить туда завтра же, а жену и челядь оставлю пока на корабле.
      - Завтра? Зачем такая спешка? Почему бы вам не побыть некоторое время здесь? Мы были бы счастливы сойтись с вами поближе. У нас такой просторный дом! Места хватит и...
      - Сударыня, сударыня! Приношу тысячу благодарностей за ваше великодушное приглашение.., но мы лишь понапрасну стеснили бы вас - мой парусник достаточно удобен, захоти мы остановиться на несколько дней в городе. Однако мне, как вы сами сказали, не терпится побывать в "Верхних Саваннах", так что завтра...
      Женщина захлопала ресницами и всплеснула пухлыми ручками, браслеты ее зазвенели, словно заиграли небольшие часы.
      - Мне так неприятно, что приходится вам возражать при первой же встрече, - засюсюкала она, - но мой муж считает: вам лучше подождать, пока бумаги будут в полном порядке. Видите ли.., управляющий плантации необычайно предан своим хозяевам и будет страшно расстроен, что им суждено расстаться. А у него.., тяжелый характер.
      - Это мне уже известно. Я не первый раз слышу о сеньоре Симоне Легро. Господин Ферроне описал мне...
      - Может быть, он сгустил краски? Господин Легро тверд, даже жесток, но он исключительно честен, а уж как предан!.. Появление нового хозяина его, разумеется, не обрадует, и, насколько мы знаем его характер, он никому не позволит переступить порог "дома Ферроне", пока не убедится, что имеет дело с законным владельцем.
      Вам потребуется если не присутствие самого мэтра Моблана, то, по крайней мере, оформленный им документ. Не обижайтесь. Позже вы убедитесь, насколько приятно иметь столь верного слугу...
      - Время покажет, сударыня. Ну что же, - Жиль попытался скрыть под любезной улыбкой свое недовольство, - буду ждать, пока мэтр Моблан сможет меня принять. Передайте ему мои пожелания скорейшего выздоровления...
      Элали Моблан захлопала в ладоши, как девочка которой пообещали новое платье.
      - До чего приятно, что вы так рассудительны! Как я счастлива! Надеюсь, мы еще увидимся.
      Боже мой, какая я глупая и невоспитанная! В такую жару держу вас столько времени и даже не предложила ничего освежающего! Фифи! Фифи!
      Неси прохладительные напитки и немедля, ленивица! Садитесь же, шевалье! Что вы предпочитаете: оранжад, виноградный сок или пунш?..
      Тростниковой водкой не угощаю - это вас недостойно.
      Маленькая негритянка, в кокетливой юбке из красного шелка и белом, расшитом цветами, фартучке, с платочком на голове и большими медными кольцами в ушах внесла заставленный бокалами поднос и подошла с ним к Турнемину, а госпожа Моблан тем временем проплыла к софе и полуприлегла на нее, подвинув муслиновые юбки, чтобы освободить гостю место рядом с собой.
      - Идите сюда, присядьте на минуту, поговорите со мной. Будьте снисходительны к одинокой женщине. Мне так скучно!.. Вы даже не представляете, вы ведь жили во Франции. У нас тут настоящий край света.., а вы, вы из самой Франции. Из Парижа, может быть даже из Версаля?
      Говорят, вы офицер королевской гвардии?
      Жиль подумал, что слухи на острове распространяются с удивительной скоростью, и, не найдя предлога, чтобы избавиться от утомительного общества жены нотариуса, взял наугад первый попавшийся бокал с подноса - он счел бы сладковатый напиток отвратительным, не будь он таким ледяным, - и осторожно присел на краешек софы, а точнее повис, почти не опираясь на нее, так мало места оставила ему хозяйка, придвигаться же ближе к этой женщине, источавшей душный аромат жасмина, у Турнемина не было ни малейшего желания. Хотя он и так благодаря высокому росту обозревал без помех глубокое декольте и чересчур бурно, на его взгляд, волнующуюся грудь. Однако не мог же он отдернуть руку, когда на нее легла ласковая, чуть влажная ладошка.
      - Ну же, злодей вы этакий, не заставляйте себя упрашивать! Расскажите о Версале. Вы знакомы с королевой?
      - Я имел честь находиться в обществе Ее Величества, но с тех пор уже прошло несколько месяцев, так что ничего нового мне вам не сообщить. Ведь, прежде чем отправиться в морское путешествие, я некоторое время провел на родине - в Бретани, и потом сюда-то я приплыл из Нью-Йорка.
      - Не важно! Расскажите мне о королеве. Она действительно так красива, как говорят? А кто у нее сейчас в любовниках?
      Жиль малодушно обрадовался этому неловкому, грубоватому вопросу - он позволял ему проявить возмущение.., и встать с дивана, не теряя достоинства. Дама, видя, что он не пытается к ней подвинуться, решила действовать сама и приблизилась уже на опасное расстояние.
      - Сударыня, - с негодованием произнес Турнемин, - я не верю своим ушам. Неужели столь достойную даму, как вы, привлекают глупые пересуды? Лично я абсолютно убежден, что Их Величества король и королева бесконечно преданы друг Другу. На этом разрешите откланяться...
      Вы, конечно, понимаете, как мне трудно вас покидать, но я должен быть у губернатора.
      Сокрушенный вздох, вырвавшийся из груди Элали, вполне мог бы наполнить воздушный шар.
      - Как? Уже? Мы даже не успели поговорить.
      Но вы ведь еще будете у нас?
      - Непременно, сударыня. Послезавтра...
      Последовал новый вздох, еще более глубокий, если это вообще возможно. И Жиль, опасаясь, как бы хозяйка дома не бросилась ему на шею, торопливо поцеловал ее пухлую ручку и пошел к двери, которую предупредительно распахнула перед ним негритянка. А несколькими мгновениями позже он снова шагал по пыльной мостовой Кап-Франсе и с облегчением чувствовал, что избежал западни.
      На улице стояла изнурительная жара, однако Турнемину казалось, что здесь ему дышится легче, чем в прохладном жилище нотариуса. Ощущение это было, без сомнения, связано с чересчур тяжелым приемом, который оказала ему Элали Моблан, и ее хвалебными отзывами о Симоне Легро. Сам нотариус, похоже, был весьма неплохим человеком, и Жилю было его немного жаль - несладко иметь такую жену.
      Поддайся Турнемин своему боевому темпераменту, он бы потребовал выдать ему нужные документы немедленно (в конце концов, оформить их мог любой мало-мальски грамотный клерк) или попытался бы вступить во владение поместьем вовсе без них, но он принудил себя проявить терпение. Он здесь новичок, и ему казалось правильным сделать на первых порах уступку местным привычкам и нравам, к тому же все равно пришлось бы привыкать к несколько замедленному ритму жизни тропического острова. Время тут, по-видимому, ничего не стоило: двумя днями раньше или позже - никто этому и значения не придает...
      Так что временем он располагал и потому с удовольствием пошел через весь город пешком, тем более что ему хотелось познакомиться с ним как можно скорее. Направляясь к нотариусу, Жиль, разумеется, переоделся - свой роскошный, но тяжелый мундир он сменил на сшитый в Нью-Йорке костюм из белого тика, легкий и респектабельный: из-под сюртука с золотыми пуговицами и квадратными полами выглядывала тонкая батистовая рубашка и свободно завязанный галстук, того же цвета штаны были заправлены в сапоги из мягкой кожи. А дополняли этот элегантный и уместный наряд задорно сдвинутая набок шляпа из тонкой соломки и трость с золотым набалдашником. Однако, если Турнемин, одевшись по местной моде, думал остаться незамеченным, он просчитался. Хоть и тянулись в Кап-Франсе с востока на запад тридцать семь улиц, а девятнадцать пересекали их, хоть и лежали за его пределами бесчисленные плантации, все же это был маленький городок, где каждый знал каждого, так что за прогулкой высокого (в прямом и переносном смысле) незнакомца следило множество глаз.
      Не замечая направленных на него взглядов, Жиль с удовольствием затерялся в шумной, яркой толпе - под цветущими ветвями или синими гроздьями палисандра словно шло нескончаемое праздничное гулянье. Нельзя сказать, чтобы все негры - а их было в толпе большинство - носили лохмотья. "Домашние" рабы - они родились уже на острове и получили определенное воспитание - одевались в хлопок светлых тонов, полосатый, в цветочек, или просто белый, синий, красный или желтый; у женщин на головах высокие чепцы из муслина, газа или фуляра. Что же касается свободных граждан, будь то черные или мулаты, они вообще почти не отличались одеждой от белых - разве что пристрастием к более ярким краскам. Некоторые из них выглядели изысканно: дорогие ткани, драгоценности.
      Рядом с этими приодетыми женщинами и мужчинами, чьи черты благодаря смешению крови приобретали порой утонченность и даже необычайную красоту, особенно заметны становились недавно привезенные на остров рабы, "негритосы": с одной стороны дикость и нищета, с другой - достаток и цивилизация.
      Порой Турнемина поражала экзотическая красота встречных женщин. Ему попадались удивительные негритянки - словно полные презрения идолы из черного, отполированного до блеска дерева, полные сладострастия, словно спелые плоды, мулатки с золотистой кожей. Встречались ему и белокожие светские дамы с грациозной антильской поступью - элегантность нарядов, хоть и не поспевавших за версальской модой, красноречиво свидетельствовала об их высоком положении, и Жиль с удовольствием приветствовал красавиц. Волосы их были убраны в кружевные или блестящие газовые чепцы, на которые надевалась широкополая шляпа, платья белоснежные или пастельных тонов всех оттенков радуги. Они проплывали мимо Турнемина в открытых колясках, запряженных рысаками, или на плечах четырех крепких негров в легком паланкине из черного дерева, украшенном светлыми шелковыми лентами, с муслиновыми занавесками цвета зари, лазури или снега, раздувавшимися под легким ветром подобно парусам крохотных суденышек.
      Очаровываясь все больше и больше. Жиль долго бродил по узким улочкам с глинобитной мостовой (замощены по-настоящему были лишь несколько центральных улиц) и выстроившимися вдоль них чудесными двухэтажными домами - их крытые балконы, выкрашенные в белый, синий или желтый цвет, словно были сделаны из металлического кружева. Стены оштукатурены или покрашены желтой краской, а оконные наличники - белой. Повсюду высокие пальмы, многие ограды и балконы увиты зеленью.
      Он останавливался, замечтавшись, на очаровательных тенистых площадях с журчащими фонтанами, прошелся по элегантной богатой улице Вильвер - главной артерии колониального города, которую даже прозвали "Маленьким Парижем" за красоту и изысканность, а также за веселость нрава. То был Париж - куда более радостный и солнечный и куда менее грязный, чем его европейский собрат.
      На улице Ювелиров он зашел в прохладную, пахнущую корицей лавку и купил для Жюдит удивительное колье - замечательной работы золотой ошейник, усеянный жемчугом, красивый золотой крест для Анны и для Мадалены - тонкий браслет, украшенный жемчужинками и золотыми шариками. Ювелир, проводивший щедрого покупателя низкими поклонами, и не подозревал, что для того значение имел лишь этот браслет, а колье и крест - не больше, чем прикрытие.
      Рассовав подарки по глубоким карманам, Жиль поднялся по ступенькам обратно на улицу, когда чернокожая девчонка лет десяти буквально бросилась ему под ноги и заюлила, как щенок, в результате чего они оба едва не свалились на мостовую.
      - Куда ты так торопишься? - спросил Турнемин, ставя негритянку на босые ножки, выглядывавшие из-под желтой хлопковой рубахи, надетой поверх вышитой юбки.
      Девочка подняла к нему круглое, как черная луна, личико с широкой белозубой улыбкой.
      - Твоя покупать красивая веси, гаспдин?
      Твоя богатая? Седрая?
      - Ты слишком любопытна. Какое тебе дело?
      - Моя - нет, но там красивая дама твоя видеть...
      Она указала на стоящий в тени гигантского дерева большой паланкин с тщательно задернутыми, украшенными золотыми блестками желтыми занавесками.
      - Меня хочет видеть дама? Зачем? Она не может меня знать.
      - Видеть твоя, замесять!
      Жиль все же колебался, недоверчиво поглядывая на паланкин, возле которого стояло четверо чернокожих с внушительными бицепсами. Девочка, видя его нерешительность, подмигнула и пояснила с заговорщицким видом:
      - Если гаспдин любить ее любовь, дама довольна...
      Турнемина развеселило ее заявление, и он провел рукой по курчавой головенке. Если здесь все дамы полусвета поступают так, то они, по Крайней мере, оригинальны, да и потом, не ты к ним ездишь, а они сами являются куда надо. Любовь в такую жару, должно быть, очень освежает и бодрит.
      И, бросив негритянке монетку - девчонка с обезьяньей ловкостью поймала ее на лету, - Жиль решительно направился к паланкину. Едва он наклонился, намереваясь отодвинуть занавеску, как из-за нее, словно змея, вынырнула рука цвета светлой бронзы с массивными перстнями, схватила его за кисть и с удивительной для женщины силой потянула внутрь. Занавеска тотчас же закрылась за спиной Жиля, и оказалось, что он стоит на коленях посреди пространства, выложенного целой коллекцией желтых атласных подушек, на которых лежала женщина.
      В полумраке завешенного со всех сторон паланкина Турнетин обнаружил, что на женщине нет ничего, кроме массивного золотого ошейника рабыни, на котором, словно капля крови, дрожал рубин. Видимо, она успела сбросить черное шелковое платье, валявшееся в углу среди золотых подушек, и теперь наблюдала за гостем своими кошачьими янтарными глазами из-под опущенных не правдоподобно длинных ресниц. Треугольная форма лица с тонкими чертами усиливала еще больше сходство с кошкой. И лишь большие пухлые губы и огромный шар черных кудрей выдавали негритянскую кровь - женщина напоминала дикой красотой пантеру...
      Не говоря ни слова, даже не улыбнувшись, продолжая сверлить Жиля настойчивым взглядом, она притянула его к себе. Ее острые, твердые, будто теплый мрамор, груди даже не изменили формы, когда он придавил их своей тяжестью. Незнакомый аромат, горький и сладкий одновременно, ударил в нос шевалье, и он почувствовал на своем теле длинные пальцы незнакомки. Однако возбуждать Жиля необходимости не было. От мулатки исходила такая мощная волна чувственности, что достаточно было взгляда - и желание охватило бы любого.
      Они все так же молча занялись любовью, потом молча расстались. Женщина взяла у Турнемина золотой, который он ей протянул, и легонько выпихнула наружу. Лишь в этот момент она улыбнулась улыбкой загадочной, значения которой Жиль не понял.
      Едва он снова ступил на землю, как носильщики подняли паланкин и вскоре свернули на одну из улиц, ведущих к порту. Жиль издали следил за ними, впрочем, без всякого желания узнать, куда они направляются. Просто ему тоже надо было в ту сторону, к паруснику, а чувствовал он себя замечательно - в теле легкость, в мыслях ясность, к тому же его страшно забавляла мысль, что в этом удивительном краю можно заниматься любовью прямо на улице, причем никто вокруг ничего не заметит. Впрочем, как ни странно, народу на улицах, когда он выбрался из паланкина незнакомки, было совсем мало.
      Объяснение этому он нашел очень скоро, едва подошел или, по крайней мере, попытался подойти к порту и добраться до пристани, у которой ждала его шлюпка "Кречета". Весь или почти весь город толпился у пристани, как утром. На этот раз провожали судно королевского флота.
      Отплывала "Диадема", и блестящая группка провожающих ее официально махала с мола шарфами и платками вслед шлюпам, доставлявшим на борт командующего и его штаб. Все окна, выходившие на море, были распахнуты, из каждого глядела женщина в светлом платье, многие из них плакали, а полковой оркестр, выстроенный на набережной Людовика Святого перед магазинами, звенел флейтами и гремел барабанами. Решительно, город с сожалением расставался с отплывающими.
      Не без труда Турнемину удалось вклиниться в плотную толпу женщин, мужчин, детей, среди которых шныряли собаки, громоздились на повозках овцы и даже свиньи, бок о бок с бочками, в которых отправляли в метрополию патоку и сахарный сироп - наступил сезон сбора сахарного тростника. И над всем этим витал далеко не райский аромат, тем более что погода портилась, атмосфера давила все сильнее, набегали тучи, предвещая обычный для этого времени шторм.
      Так что Жиль вздохнул с большим облегчением, когда наконец запрыгнул в шлюпку и она поплыла к кораблю.
      А там его ждала семейная сцена.
      Жюдит уже стояла у трапа, надув губы, с потемневшим взглядом.
      - Могу я узнать, сколько еще вы намерены держать нас на корабле? Мы что, подвергнуты карантину, как какой-нибудь сомнительный груз?
      Почему нам нельзя наконец сойти на берег?
      - Я и не собираюсь противиться вашему желанию побывать на берегу, коли оно у вас есть. Только не одной, разумеется. В таком городе, как Кап-Франсе, порядочные дамы не прогуливаются в одиночестве. Фаншон не стоит брать - в порту толпа, со сломанной рукой ей там не место, однако вы вполне можете взять с собой госпожу Готье с дочерью, они наверняка тоже соскучились по земле. А лейтенант Менар будет вас охранять...
      - Нет, вы ответьте прямо. Почему я не могу сойти на берег вместе с вами? Почему вы меня не пригласили, а улизнули потихоньку с корабля?..
      Жиль, пребывавший в благодушном настроении после приключения с незнакомкой - он даже забыл про неудачу у нотариуса, - от души рассмеялся.
      - Я же предупредил вас за обедом, что хочу повидать нотариуса. К чему было брать вас с собой, чтобы изображать чету лавочников?
      - Вы хотите сказать, что пробыли столько времени у нотариуса? - Голос Жюдит зазвучал язвительно. - Трудно поверить, поскольку здесь только что был посланец с приглашением от госпожи Моблан - она хочет, чтобы мы поселились на время у нее.
      Хорошее настроение Жиля мгновенно испарилось. Ему совсем не нравились неделикатность и настойчивость этой дамы. Какая же хорошая жена станет приглашать в дом гостей, когда хозяин болен?
      - Это просто смешно! Госпожа Моблан, видно, сошла с ума. У нотариуса ангина. Неужели вам тоже не терпится заболеть и проваляться неделю в чужом доме? Ну хватит, Жюдит, не дуйтесь. Поедем завтра вместе, раз уж вам так хочется - все равно я получу документы только послезавтра.
      - Но вы так и не рассказали, чем занимались, когда ушли от нотариуса.
      Жиль даже не стал скрывать своего изумления.
      - Неужто вы намерены следить за мной? Уж не ревнуете ли вы?
      - Ревную? Глупости! Но я не желаю, чтобы вы относились ко мне так же, как к остальным, кого вы с собой привезли. Это им вы можете приказывать ехать с вами или оставаться. А я ваша супруга.
      - Разве я когда-нибудь возражал? А вот вам доказательство, что, прогуливаясь по незнакомому городу, я о вас не забывал.
      И, вынув из кармана самый объемистый из трех футляров. Жиль протянул это пораженной женщине. Она вдруг покраснела.
      - Это мне?
      - Разумеется! Вы же сами только что напомнили, что являетесь моей законной супругой.., а драгоценностей у вас немного. Пора исправить положение, если вы хотите занять достойное место в обществе.
      Жюдит с детской радостью раскрыла обтянутый шелком футляр, достала колье и начала вертеть его в пальцах.
      - Какое красивое! И оно очень подойдет к белому платью, которое я надену сегодня вечером.
      Спасибо, Жиль, вы просто чудо! Благодаря вам я буду самой элегантной на приеме у губернатора...
      От удовольствия она повернулась на каблуках - вот-вот пустится в пляс, - не переставая любоваться лежащим на ладони колье. Но Жиль остановил ее.
      - Как вы сказали? На приеме у губернатора?
      - Ах да! Вы же ничего не знаете. Его человек был у нас час назад: господин губернатор островов На Семи Ветрах пригласил нас сегодня на ужин вон в тот великолепный дворец на холме.
      - Только не это! - простонал Жиль, не имевший ни малейшего желания снова оказаться в тот же день на берегу. - И вы приняли приглашение?
      - А как я могла не принять? Посланец даже ответа ждать не стал. Правда, такое приглашение больше похоже на приказ, но вам это на руку - надо же загладить впечатление от дерзкого поведения утром. В девять часов нас будет ждать на набережной экипаж.
      - Ладно! - недовольно буркнул Жиль. - Видно, не отвертишься. А пока вам лучше вернуться в каюту. Тучи собрались, и ветер поднимается.
      Словно в подтверждение его слов хлынул ливень, вмиг скрыв забитый кораблями порт, стоящую на рейде в ожидании прилива "Диадему", да и сам остров - его контуры расплылись, и оп стал казаться чем-то нереальным.
      Жюдит побежала к каюте, а Жиль спустился туда, где лежал Моисей. Возле него он застал Понго. Черный гигант храпел с внушающей надежду на его скорое выздоровление мощью. Кожа, еще утром сероватая, снова приобрела красивый темно-каштановый оттенок; а положив ладонь на потный лоб негра. Жиль убедился, что температура спала и была почти нормальной, учитывая, какая стояла жара. Несомненная перемена в состоянии больного поразила Турнемина.
      - Я начинаю думать, что наш ирландец - гениальный врач, - сказал он.
      Понго пожал плечами.
      - Не удивляться, что он выгонять из своя школа. Гениальный - плохо, когда рядом невежды! Много люди умирать, пока невежество и лень уступить знание. Везет черный гигант...
      - Он так и не сказал ни слова.
      - Он говорить во сне, но я не знать язык.
      Гроза длилась не меньше часа, зато потом все вокруг преобразилось: стекающие капли сверкали под лучами заходящего солнца, воздух посвежел. Когда же Жиль и Жюдит сели в присланный за ними экипаж, на набережной Святого Людовика стало и вовсе прохладно. Уже совсем стемнело, но великолепная полная луна заливала серебристым светом городок, в окнах вспыхнули, словно светлячки, сотни огоньков.
      На склоне горы, смотревшем на море, сиял, будто маяк, дворец губернатора, освещая густую зелень в саду, из которого поднимались удивительные ароматы.
      Прежде дом принадлежал иезуитам, но в 1762 году, когда был распущен орден, они покинули его, а годом позже он стал официальной резиденцией графа д'Эстена, назначенного губернатором островов На Семи Ветрах. Новый представитель короля оказался большим любителем роскоши, он предпринял колоссальные работы по перестройке старого жилища, перепланировал сад, обставил дом дорогой мебелью, поразив пышностью обстановки своих подданных, и не случайно: губернатор д'Эстен, владелец внушительного гардероба - не менее сотни рубашек и столько же камзолов, захвативший с собой на остров прекрасную серебряную утварь, твердо намеревался жить здесь на широкую ногу и таким образом внушить уважение к себе местным колонистам, большая часть которых, по правде говоря, обходилась весьма скромными удобствами.
      Всем этим он вызвал яростное сопротивление подчиненных, говоривших ему, не стесняясь, прямо в лицо, что он понапрасну разбрасывается государственными средствами, и три года спустя, устав от борьбы, д'Эстен вынужден был покинуть остров, а его преемник на посту губернатора князь Роган предпочел обосноваться в Порто-Пренсе. Однако позже резиденция снова переместилась в Кап-Франсе: многочисленным правителям острова нравился великолепный дом, откуда открывался чудесный вид на море и где, не в пример удушливой жаре на улицах города, вас всегда обдувал прохладный бриз.
      Однако ни золоченое резное убранство комнат, ни мебель, обтянутая драгоценными шелками, ни расставленные по всему дому цветы не спасли Турнеминов от смертной скуки. Граф де Ла Люзерн, генерал-лейтенант армии Его Величества, хоть и обосновался на острове год назад, так и не смог привыкнуть к его чувственной, расслабленной атмосфере. То был прежде всего солдат, моряк, один из тех холодных, учтивых нормандцев, которые так прекрасно акклиматизировались в Англии. Он горделиво носил имя Цезарь, впрочем, так же звали и двух его братьев, один из которых - епископ Лангрский, а другой - кавалер Мальтийского ордена, представлявший Францию по другую сторону океана еще во времена первых выступлений за независимость. Будучи человеком широко образованным, он с одинаковым трепетом и почтением относился к своему дяде Малезербу, восприняв его благородное стремление наделить протестантов гражданскими правами, и к великим мужам античной Греции.
      Несомненно, для Ла Люзерна этот прием был тяжкой обязанностью: во-первых, губернатору совсем не понравилось, что вновь прибывший не поспешил сам ему представиться, а, во-вторых, узнав, что шевалье не привез никаких официальных посланий, он вообще потерял к нему всякий интерес. Лишь сияющая Жюдит в белоснежном, с неброской золотой вышивкой платье с чудесным колье - подарком Жиля - на длинной шее украсила сугубо протокольный ужин он подавался в чересчур просторном зале, и гостей тут оказалось куда меньше, чем прислуживающих: к каждому из сидящих за столом был приставлен отдельный чернокожий лакей в синей с золотом ливрее. Супруга губернатора выглядела абсолютно бесцветной на фоне великолепной Жюдит, а больше женщин среди присутствующих не было.
      Застольная беседа представляла собой преимущественно монолог хозяина о войнах античных греков. В то время он как раз занимался переводом "Отступления десяти тысяч" и не преминул поделиться с гостями всеми мыслимыми подробностями этого произведения, утомив их несказанно. Так что Жилю не пришлось участвовать в разговоре, а потому он мог внимательно рассмотреть гостей и вскоре убедился, что красота его супруги произвела неизгладимое впечатление на барона де Рандьера. Ретивый адъютант буквально пожирал женщину взглядом, бесстыдно пялился на ее прекрасные плечи и грудь.
      "Придется поучить его приличиям, - подумал мрачно Жиль, - один-два удара шпаги, думаю, образумят наглеца. Моя жена - не рабыня на рынке, нечего раздевать ее взглядом."
      Едва окончился ужин, Рандьер буквально бросился к Жюдит, чтобы предложить ей чашку кофе, и со счастливым выражением на лице так и прирос возле нее к полу, но тут Жиль, покинув госпожу де Ла Люзерн, которая, впрочем, не заметила этого за разговорами об упадке церкви на острове, тоже подошел к жене. Барон был раздосадован помехой и не сумел этого скрыть, хотя ему все равно пришлось сделать вид, что он рад встрече. С таким мужем лучше не ссориться.
      - Госпожа де Турнемин утверждает, что вы намерены обосноваться сразу же на своей плантации? Надеюсь, она ошибается?
      - Почему вы так думаете?
      - Разве можно лишить Кап-Франсе самой прекрасной женщины из всех, что за много лет ступали на этот берег? Вы не поступите столь жестоко. Кроме того, жить в деревне в это время года тяжело...
      - Барон, мы прибыли на Санто-Доминго не для того, чтобы вести тут светскую жизнь, а для того, чтобы выращивать хлопок и индиго. Госпожу де Турнемин мои намерения до сих пор вполне устраивали.
      - Это потому, что она пока не знает, как одиноко ей будет на плантации. Здесь, по крайней мере, хоть какая-то жизнь. Приятное общество, театры, концерты. Балы у губернатора, у главного управляющего...
      - Кстати, о нем, - не стал больше церемониться Жиль. - Я очень рассчитывал увидеть тут господина де Барбе-Марбуа, у меня есть к нему несколько вопросов экономического порядка...
      Рандьер, до того несколько поскучневший, снова расцвел улыбкой.
      - Господин главный управляющий ненадолго уехал в Порт-о-Пренс. Вот видите - вам нужно остаться...
      - Зачем? От Кап-Франсе до "Верхних Саванн" не больше десяти миль.., а у меня неплохие лошади. Мне жаль, сударыня, лишать вас общества столь блестящего кавалера, - добавил он, протягивая жене руку, - но нам пора. Погода снова портится, боюсь, мы не успеем вернуться на корабль...
      И, не обращая внимания на оскорбленное выражение адъютанта, пробурчавшего даже себе под нос что-то вроде "медведь неотесанный", Турнемин подвел удивленную такой поспешностью супругу к хозяевам и, распрощавшись с ними, покинул дворец губернатора.
      - Что случилось? - спросила Жюдит, пока коляска катила по чудесной аллее из цветущих деревьев. - Не слишком-то вежливо так торопиться.
      - Вам и в самом деле доставило бы удовольствие, если бы этот наглец еще час или два терся возле вас? Думаю, мне пришлось бы в завершение вечера надавать ему пощечин, чтобы научить, как следует смотреть на порядочную женщину...