- О вас.., обо мне! Почему вы меня так ненавидите, совсем меня не зная? - выпалила она. - Может, потому, что я похожа на кого-то, кого вы любите?
      - Кто вам сказал, что я вас ненавижу, сударыня?
      - Никто. Это так, впечатление.
      - Это ложное впечатление. Как могу я вас ненавидеть, когда я вижу вас впервые?
      - Мы говорим друг с другом в первый раз. Но мы уже однажды виделись. Помните, на этой же улице, однажды вечером. Вы, наверное, кого-то ждали, а я наивно подумала, что меня, что я вам нравлюсь. В действительности вы ждали другую, и она пришла позже. И вы ее любите. Вы ведь любите ее, Жюли де Лятур, не правда ли?
      - Я бы, наверное, вас полюбил, если бы встретил вас до нее, - сказал Жиль, удивленный внезапной печалью в голосе графини.
      - Конечно же, это не так. Я не из тех, кого может полюбить знатный человек, не так ли?
      - Сударыня, но ваш супруг...
      Она поставила зазвеневшую в дрожавшей руке чашку. Плохо сдерживаемые слезы блестели в ее глазах.
      - Не говорите мне о нем! - тихо проговорила она жалобным голосом. - Это гений бедной девушки, какою я была, а может, и сейчас я такова. А на что другое я могла надеяться? Вы когда-нибудь знали нищету, шевалье?
      - Нищету нет, а бедность да, сударыня, - ответил он серьезно.
      - Это не одно и то же. Голод, холод, снег, точно как сегодня, когда не знаешь, как защититься, а ведь ты всего лишь маленькая девочка - такие вещи невозможно забыть. Чтобы не возвращаться в этот кошмар, что угодно сделаешь.
      Удивленный таким внезапным приступом страдания и не в силах противиться охватившему его чувству жалости, он ласково взял руку Жанны, вцепившуюся в хрупкие косточки веера.
      - Сегодня нищета далеко позади, она никогда больше не возвратится. У вас богатые, могущественные друзья.
      - Что значат богатые и могущественные друзья перед настоящей любовью? выпалила она ему с бешенством. - Вы знаете такую любовь. храните ее изо всех сил. И знаете что, шевалье, уходите отсюда тотчас же. Не оставайтесь больше в этом доме. Мой муж.., вас ненавидит, он вас боится, и я не знаю почему.
      - Ваш муж? Но что я ему сделал?
      - Ничего, конечно. Но этого достаточно.
      Она казалась в этот момент такой обеспокоенной и взволнованной, что он ей ободряюще улыбнулся. Это ли та самая опасность, о которой ему говорила мадемуазель Кольсон? Она в таком случае была не слишком большой, и старая дева преувеличивала.
      - Я ухожу. И благодарю вас. Но не хотите ли вы мне сказать что-нибудь, о чем было упомянуто в розовом письме? Если, конечно, это только не приманка.
      - Ах да, письмо! Я едва не забыла. Нет, это не просто приманка. Удалось отнять Жюли у этого демона Калиостро. Этот проклятый маг пользуется ею для своих колдовских опытов, но...
      - - Удалось? А кому?
      - Я не могу вам этого сказать, но она вынуждена скрываться, поскольку этот дьявол силен и хитер. У него повсюду глаза.
      - Скажите мне, где она, ничего больше, и я ухожу.
      Она опасливо оглянулась, словно боясь быть услышанной, развернула свой веер, помахала им.
      Улыбка возвратилась на ее лицо.
      - Улица Клери, дом номер пятнадцать, у отставного полицейского, некоего Бозира. Но ради всего святого, не показывайте виду. За нами наблюдают. - И уже громким голосом она продолжила:
      - Я огорчена, что вы должны ехать, шевалье, но вы еще придете, не так ли?
      Она протянула ему руку. Он наклонился и поцеловал ее.
      - Не премину, графиня. Я буду приходить каждый раз, когда вы сочтете нужным разрешить мне это.
      Он прошел в первый салон. Игра была в полном разгаре. Не предупредив Лекульте, было невозможно уйти. Он предупредил его незаметно.
      - Вы так спешите? - спросил банкир. - Это же глупо. Все в самом разгаре.
      - Надо возвращаться. Завтра рано утром я должен быть во дворце.
      - Возьмите, по крайней мере, мою карету. А потом вы скажете, чтобы она возвратилась сюда.
      Стоит дьявольская погода.
      Жиль поблагодарил, кивнул всему столу, обменялся крепким рукопожатьем по-английски с Баррасом, который ему бросил: "До скорого" - со своим звонким южным акцентом.
      Направляясь к двери, он должен был пройти совсем близко от кардинала де Рогана. Тот, утомившись от игры, встал и отошел на несколько шагов с хозяйкой к окну. Жиль кивнул этой паре и, сам того не желая, схватил на лету фразу вновь улыбающейся Жанны, которую та адресовала прелату:
      - Боже мой! Я не могла устоять перед женским любопытством, ваше преосвященство. Я сразу пошла посмотреть это знаменитое колье Бегмера и Бассанжа. Какое чудо! Какая жалость, что наша королева отказалась от такого украшения!
      Некоторое время спустя, усевшись в теплую и надушенную карету банкира, он ехал к улице Клери, нисколько не сомневаясь, что немного впереди него в карете едет элегантный Рето де Виллетт, которому Жанна шепнула несколько слов в то время, когда Турнемин раскланивался с игроками в фараон.
      Он не знал, что думать о Жанне. Была ли она действительно жертвой, как это она всеми силами хотела представить, а не опаснейшей авантюристкой, какой он ее видел в роще Трианона и Версаля? Тогда она так артистически владеет собой, чтобы с таким искусством играть свою роль.
      Но ведь нищета, этот беспощадный растворитель всякого человеческого достоинства, не способна ли она была повернуть это хрупкое существо, рожденное в комфорте и безопасности, на неверную дорогу? По сути своей, главным виновником в этом обширнейшем заговоре, в котором Турнемин обнаружил лишь несколько частичек, не была эта женщина с блестевшими от слез глазами. А если она и играла без всякого сопротивления свою роль, то ей хладнокровно приказывал тот алчный амбициозный и вероломный принц с его холодным расчетом. В недрах своего дворца он с терпением паука ткал свою смертоносную паутину. Он надеялся оболгать своего собственного брата, не желая замечать, что корона, которую он у него вырвет, будет заляпана грязью. Если благодаря этой женщине Жюдит будет ему возвращена, то он попытается помочь Жанне выкарабкаться из того, что ей должно казаться кошмаром.
      Приехав на улицу Клери, он сразу обнаружил дом Бозира. Это был узкий и высокий дом с обветшалым фасадом, дом довольно скромной наружности, зажатый между большим особняком прошлого века и тщательно обновленным каким-то магазином с закрытыми ставнями. Он отправил карету обратно к Лекульте, надеясь найти наемный экипаж на бульваре около ворот Сен-Дени.
      Бывшая проезжая дорога, пользующаяся дурной славой, улица, на которой жил Корнель почти до самой своей смерти, эта улица во многом переменилась с тех пор, как на ней имела честь родиться маркиза де Помпадур. Большинство домов на ней были если не роскошными, то очень удобными. Многие имели сады. Осевые фонари, рассеивавшие дрожащий свет по снегу большими белыми пятнами, были известны тем, что они всегда вовремя загорались, чего совсем не было на многих улицах.
      Когда карета исчезла за углом бульвара, все стихло и не слышалось никакого шума. Было больше десяти часов. Большинство жителей спали. Но в доме, который интересовал Жиля, через ставню последнего этажа пробивался слабый свет.
      Впрочем, свет был и в соседнем доме, откуда к тому же раздавались звуки арфы.
      Жиль подошел к двери, поднял было дверной бронзовый молоток, но тихо опустил его, стараясь не шуметь, потому что он заметил, что створка двери полуоткрыта в темный коридор, выходящий во двор.
      Он чиркнул кремнем, вздул слабый огонек. В самом деле, дверь была полуоткрыта, и Жиль прошел во двор.
      Там в глубине виднелась освещенная сверху дверь, возвышались две изношенные временем ступеньки. Жиль пошел к свету. Обитатели этого дома еще не спали и могли показать, где живет отставной полицейский Бозир.
      Сначала тихо, потом сильнее он постучал в дверь, но не получил никакого ответа. Все же кто-то здесь должен был быть, иначе почему бы здесь горел свет. Он еще постучал, потом нажал на ручку, та поддалась, открылась с легким скрипом, и Жиль очутился в маленьком коридоре, обстановку которого составляли два соломенных стула и сундук, на котором горела свеча в бронзовом подсвечнике.
      Он сделал несколько шагов, не стараясь скрывать произведенного шума, надеясь, что кто-нибудь появится, но стояла полная тишина.
      В конце коридора он увидел закрытую дверь, а справа от сундука вторую. Под ней виднелась полоска света. Жиль постучал.
      - Войдите! - проговорил приглушенный голос.
      Открыв дверь, он увидел довольно просторную комнату, бывшую, видимо, одновременно гостиной и столовой. Стол, несколько стульев, обтянутых потертой тканью, буфет, три кресла с сиденьями из ситца кричащих цветов, маленький комод и часы составляли всю обстановку. На одном из кресел спиной к нему сидела женщина, повернувшись к камину, в котором горел огонь.
      - Сударыня, - начал Жиль, - умоляю вас простить меня за мое вторжение, непрошеное вторжение в такой час, я хотел бы знать, живет ли в этом доме господин Бозир.
      Женщина медленно поднялась, опираясь обеими руками на подлокотники кресла. Она была высокого роста, со светлыми волосами, а когда она повернулась к нему лицом, то он едва сдержал возглас удивления. Это была та самая женщина, которую он видел в Роще Венеры, та, которая была так похожа на королеву. Здесь она была довольно легко одета в полузастегнутый прозрачный пеньюар.
      - Это здесь. Могу я вас спросить, что вы хотите?
      Ее голос был едва слышен, она казалась сильно испуганной, но Жиль не успел ее ни о чем спросить. Поднялась закрывающая вход в другую комнату занавеска. Появились двое людей в масках со шпагами в руках, в тот же момент трое других выскочили из кухни.
      Какое-то мгновение Жиль оставался неподвижным, а женщина, испустив слабый стон, бросилась к нему, как будто стремясь защитить его своим телом, плохо играя комедию отчаяния.
      - Спасайся! Спасайся, если ты меня любишь! - восклицала она прерывающимся голосом.
      Жиль оттолкнул ее с такой резкостью, что она упала на кресло, которое рухнуло вместе с ней, выхватил шпагу.
      - Что все это значит? - холодно спросил он.
      Один из двоих вышел вперед, наигранно выражая крайнее негодование:
      - Это вы нам скажете, презренный, низкий совратитель. Я уже давно подозревал, а теперь я вас застал на месте, мои голуби. Господа, вы свидетели тому, что я застал свою жену почти обнаженной со своим любовником.
      Послышался одобрительный шепот. Жиль рассмеялся:
      - Насколько я понимаю, вы - мосье Бозир?
      Ну, я вас не поздравляю. Вы плохой актер. А что до этой женщины, допускаю, что она хорошо сложена, ну, и что из этого?
      - Вы слышите? - завопил человек. - Вы его слышите? Я не только застал его в объятиях моей жены...
      Он отскочил, крича от боли. Резким выпадом Жиль обрезал ему веревку на маске. Маска спала, обнаружив лицо, которое было бы и красивым, если бы не явно видимые следы постоянного пьянства. На щеке краснела кровоточащая полоса.
      - Ты утверждаешь, что я сделал тебя рогатым, надо же посмотреть, на кого ты похож. И слишком громко ты кричишь. Ну что? - обратился он к столпившимся вокруг него в масках. - Вы тоже разделяете эту комедию? Вы все собрались, чтобы отомстить за честь этого бродяги. Ну, смелей! Пятеро против одного!
      - Посмотрите получше! - сказал человек, вошедший вместе с Бозиром. Нас восемь человек. Трое еще в коридоре.
      В самом деле, вошли еще трое. Жиль понял, что на этот раз у него совсем мало шансов выйти отсюда живым, тем более что он узнал говорившего.
      - Так это вы, господин д'Антрэг. Маска ваша совершенно бесполезна, я вас узнал. Так преступления в оскорблении королевского достоинства вам было мало. Вы еще и наемный убийца. Во всяком случае, вы могли бы найти предлог получше, чем авантюра с этой девицей.
      - Я не люблю оставлять неоплаченными мои долги. А впрочем, никто вас не убивает. У вас есть шпага, защищайтесь.
      - Я это и намерен делать. Но могу я узнать, кто на меня так обозлен, что организовал такую крупную операцию? Вы же не работаете на дорогую графиню Жанну? Уж не вы ли... Не кто-нибудь из д'Антрэгов?
      - А почему бы и нет? - произнес другой голос, который узнать не составляло особого труда. - Почему кто-либо из рода д'Антрэгов не может служить представительнице рода Валуа?
      - Вот это да! Вы тоже здесь, господин секретарь на все руки. Несомненно, ловушка хорошо устроена, передайте поздравления вашей хозяйке. Подумать только, какое-то время я верил, что она прикажет меня убить у себя дома. Каким же я был идиотом! Следует признать, что она превосходная актриса. Ну что же, храбрецы, что же мы тут делаем? Могу я вас попросить дать мне проход?
      Его насмешка вызвала взрыв гнева д'Антрэга.
      - Ну, давайте же. Атакуйте его в защиту чести монсеньера герцога Шартрского! Ну же, зарабатывайте ваши экю!
      - Герцог Шартрский? А при чем здесь он? - вскричал искренне удивленный Жиль. - Ну, делать нечего, с сумасшедшими надо говорить на их языке. Ну, берегитесь же, господа!
      Его шпага описала молниеносный полукруг, заставив попятиться нападающих. Другой рукой он схватил стул, пустил его в них. Один из них рухнул от прямого удара в голову. Затем, попятившись до боковой стены, он схватил одну из скульптурок буфета, резким движением опрокинул весь буфет, раздался звон бьющейся посуды.
      Жиль обеспечил себе защиту справа.
      - Мой буфет! Моя посуда! - завизжал Бозир с таким деланным горем, что Жиль расхохотался.
      - Пошли за нее счет герцогу Шартрскому! По всей видимости, этот бал заказан им.
      Забыв о нем, он попытался проложить проход к двери, до которой буфет обеспечивал ему надежную защиту. Перед ним возникла преграда из троих людей, пытающихся заколоть его как кабана в его логове. Резким выпадом он достал горло одного, вторым ударом ранил в грудь второго, прыгнув почти до порога, ударил в пах ногой третьего. Тот рухнул, крича от боли.
      Он очутился уже в коридоре, но радость оказалась короткой: шесть или семь человек преграждали ему дорогу во двор.
      "Господи, - мысленно обратился к Богу Жиль, - пришел тот момент, когда я прошу тебя простить мне мои заблуждения. Недалек уже тот час, когда я предстану перед тобой!"
      Он прижался спиной к стене, чтобы, по крайней мере, встретиться лицом с нападавшими. Одна шпага ранила его в плечо, другая - в бедро.
      Ему удалось вывести из строя четверых. Через минуту начнется улюлюканье. Он уже чувствовал, как пульсирует его горячая кровь.
      Вдруг кто-то испустил крик:
      - Благословенная святая Анна! Это же он!
      Идите сюда, сюда! Я вас защищу!
      Ошеломленный, он заметил, что один из нападавших в маске повернулся к своим компаньонам, ранил одного в спину и устремился к Жилю.
      - Что такое, сопляк? - прокричал один из нападавших.
      - Мне заплатили, чтобы я убил хищника, а не хорошего человека, не моего друга. Идемте же, вы ранены, вдвоем мы, может быть, пройдем.
      И, как тигр, он бросился на своих прежних сотоварищей, освобождая Жилю проход на двор.
      - Но кто вы? - задыхаясь, спросил Жиль. - Почему вы мне помогаете?
      - Вспомните Новый мост! Вы меня спасли от сержанта, набиравшего рекрутов. Я Жильдас-бретонец. Смелее!
      Он сорвал с себя маску, бросил ее на землю.
      Бой разгорелся с новой силой во дворе. Два человека бились спина к спине, один защищая другого. Раненный в правую руку, Жиль дрался теперь левой. Он получил еще две раны и чувствовал, что слабеет. Он потерял много крови. Д'Антрэги послали против него целую армию. Перед ним было такое скопище шпаг, что ему казалось временами, что это какое-то змеиное кишащее гнездо, в которое он неутомимо втыкал свою шпагу. Жильдас тоже дрался, как лев, и Жиль удивлялся тому, как этот мальчик, отведавший уже галер, научился владеть шпагой. Вокруг них снег покраснел от крови и был устлан телами.
      - Попробуем вырваться на улицу! - прошептал Жиль. - Там мы можем найти помощь.
      Прорвавшись, они устремились к коридору.
      - Эй вы, там! - закричал д'Антрэг. - Они же уйдут от нас!
      - Деритесь сами, подлый трус, делайте сами вашу грязную работу, а не заставляйте ее делать ваших наемников! - вскричал Жиль, оборачиваясь и преграждая дорогу трем шпагам и защищая отход Жильдаса.
      Еще раз удар его шпаги вызвал вой боли одного и крик ужаса у другого.
      - Это не человек! Это дьявол!
      - Черт тебя побери! - воскликнул шевалье, проткнув ему грудь.
      Падение этого тела дало ему короткую передышку. Он пробежал по коридору так быстро, как позволяли ему все тяжелевшие ноги. И в тот момент, когда он проходил через боковую дверь, которую он заметил еще при входе в дом, эта дверь открылась, появился человек с кинжалом в руке. Кинжал вонзился в спину. Жиль испустил приглушенный крик, колени его подогнулись, но он все же не упал. Шатаясь, он вышел на улицу и упал прямо на руки Жильдасу, который видел все это и успел убить человека с кинжалом.
      Глаза Жиля остекленели. Он видел лицо юного бретонца, как в тумане. Жиль попытался улыбнуться.
      - Я мертв! - прошептал он. - Прощай, друг мой!
      И, выскользнув из обессиленных рук юноши, он упал лицом в снег, как раз в тот момент, когда д'Антрэг с оставшимися еще людьми выскочили из этой смертельной мышеловки, которую они устроили для Кречета.
      - На помощь! - закричал Жильдас во весь голос. - На помощь! Ко мне!
      Удар шпаги поразил его в плечо. Он тоже получил множество ранений, но ни одно из них не было смертельным. Теперь он понял, что одному ему не выдержать такой схватки. Тогда он с притворным хрипеньем, не ожидая, что все набросятся на него, скользнул на землю, прикрыв своим телом тело шевалье, изо всех сил молясь, чтобы нападавшие поверили, что он мертв, и не пытались его прикончить.
      - Они оба мертвы! Бежим отсюда! - произнес кто-то.
      - Лучше было бы удостовериться в этом! - обрезал его холодный голос д'Антрэга. - Ударьте еще раз!
      Но крики юноши всполошили улицу. Окна открывались, застучали ставни, из окон высовывались люди. Люди звали охрану.
      - Нет больше времени. Надо бежать. Здесь близко пост охраны у ворот Сен-Дени.
      И они устремились по улице, занесенной белым снегом, похожие на мрачных ворон, таща за собой раненых, избегая освещенных мест. С неописуемым облегчением Жильдас понял, что он спасен, и с трудом поднялся, моля Бога, чтобы тяжесть его тела не унесла последнее дыхание жизни из этого большого тела человека, которого он хотел спасти. Ему хотелось заплакать, но он не смог этого сделать, он пытался молиться, но не находил слов. Стоя на коленях в снегу, он не чувствовал ни холода, ни даже своих ран. Он был настолько истощен, что ноги и руки отказывались повиноваться ему. Не было сил даже звать на помощь.
      - Идем! - послышался какой-то голос. - Держитесь!
      В это же мгновение показался всадник, соскочил рядом с юношей, стоявшим по-прежнему на коленях.
      - Бог мой! - вскричал тот, увидев распростертое на снегу тело в мундире в лохмотьях от ударов. - Я прибыл слишком поздно. Он мертв?
      - Я не знаю! Я не осмеливаюсь дотронуться до него.
      - Ты прав! Нужна помощь.
      И виконт Поль де Баррас взялся за колокол у ворот большого особняка, откуда раздавались звуки музыки, и одновременно закричал таким зычным голосом, что вмиг вокруг столпились с полдюжины буржуа в ночных колпаках, в накинутых прямо на ночные рубашки шубах и одеялах. Они толпились, кричали, не принося сколь-нибудь ощутимой помощи. Баррасу лишь удалось от них узнать, что группа людей убежала после того, как они попытались убить какого-то знатного дворянина и юношу, стоящего на коленях возле него.
      - Ну да! - пробормотал Баррас себе под нос. - Когда кучер Лекульте сказал, что отвез его на улицу Клери к дому пятнадцать, то есть к этому разбойнику Бозиру, я имел основания сомневаться. К несчастью... А, вы все же явились!
      Широкие ворота особняка открылись, показалась группа мужчин, женщин довольно странного вида и для этой эпохи, и для этого времени года. Под огромными меховыми шубами они все были одеты в греческие тоги и туники, изготовленные из самых лучших шелков Лиона. В этом доме жила супружеская пара художников. Это был знаменитый Лебрен и его не менее знаменитая супруга. Мадам Виже-Лебрен, любимая портретистка Марии-Антуанетты, одна из красивейших женщин королевского двора. В этот вечер супруги-художники давали одну из своих знаменитых "античных" ассамблей, во время которых все старались забыть милости XVIII века и прожить какое-то мгновение в Греции эпохи Перикла.
      - Я не знаю, в кого вы играете! - вознегодовал Баррас, с недоумением разглядывавший эту группу. - Но будет лучше, если вы займетесь тем, что происходит у ваших ворот. Здесь убивают офицера королевской гвардии.
      - Эй, кто там! - закричал Лебрен, обращаясь к веренице слуг, сопровождавших процессию с факелами. - Быстро носилки, одеяла. Перенесите раненых в дом! А вы все возвращайтесь домой! - обратился он к буржуа. Те не заставили себя упрашивать и поспешили к себе в тепло домов.
      С бесконечными предосторожностями окровавленное тело Жиля было перенесено на носилках в ярко освещенную, украшенную цветами комнату, помогли дойти и ошеломленному Жильдасу. Баррас решительно и властно руководил всеми.
      - Быстро идите за врачом! - приказал он.
      - Я врач, - объявил молодой человек, мило украшенный цветами, появившийся из глубины салона в сопровождении юной девушки, чья слегка растрепанная прическа ясно говорила о типе разговора, который они там вели.
      - Тогда вот работа для вас! - заявил Баррас.
      Сорвав с себя венок из роз, молодой врач властно, без особых церемоний отодвинул столпившихся вокруг "афинян". Перед носилками стояла на коленях Виже-Лебрен и вытирала своим белоснежным платком грязь с бледного лица Жиля.
      - Как он красив! - вздыхала она.
      - Как же его жалко! - промолвила другая женщина. - Такой молодой! Он действительно мертв?
      - Как я могу знать? - огрызнулся врач. - Позвольте мне хоть подойти!
      - Бог мой! Я же его знаю! - воскликнуло прелестное юное создание, задрапированное в тяжелый белый шелк, застегнутый крупным изумрудом.
      Аглая де Гунольштейн подошла к Жильдасу, которого ввели в странную столовую, где вместо привычных столов стояли ряды кроватей, расположенных, как спицы в колесе. Она усадила его к огню. Слуга снял с него мокрую разорванную блузу. Лебрен налил ему стакан вина.
      - Что же произошло? - спросила молодая особа властным тоном. - Кто это сделал?
      Юный бретонец поднял на нее свой взгляд. Он, казалось, вновь оживал.
      - Нам сказали, что это монсеньер герцог Шартрский.
      Аглая негодующе воскликнула:
      - Ужас! Кто мог придумать подобное? Никогда герцог не приказал бы кого-то убивать, а особенно офицера короля. Он же не сумасшедший!
      - Я тоже такого мнения, сударыня, - присоединился к ней Баррас, слышавший этот разговор. - Я знаю герцога. Он резкий, увлекающийся, гордый, но он истинный дворянин. Будь он оскорблен этим человеком, он бы искал удовлетворения оружием, но никогда бы не приказал так подло убивать его головорезам. К тому же следует его об этом предупредить. Я узнаю до конца эту историю.
      В коридоре раздался шепот облегчения. Врач объявил:
      - Он еще не умер. Но ему отнюдь не лучше.
      Мне нужна кровать, комната.
      Красивое лицо художника короля побледнело.
      - Здесь? Да вы с ума сошли, Корвизар. Эта темная история может поссорить нас и с Версалем, и с Пале-Роялем. Нужно, чтобы все выяснилось. Нельзя ли перенести его куда-нибудь в другое место? Куда-нибудь к друзьям?
      - Ко мне! - резко оборвала его госпожа де Гунольштейн. - Это будет самым лучшим способом доказать, что герцог Филипп не причастен к этому подлому покушению. Доктор, его можно перенести?
      Никола Корвизар пожал плечами.
      - Это надо сделать. Но он может умереть, даже пока его спускают с лестницы.
      - Тогда быстрее! Люди, быстро карету! Я нисколько не хочу вас ввязывать в эту историю, - обратилась она к супругам-художникам, - но вам придется одолжить мне одеяла, шубы, грелки.
      Затем она спросила врача:
      - Вы тоже поедете с нами, я надеюсь?
      - Только переоденусь в одежды, более достойные служителя Эскулапа. Где вы живете, баронесса?
      - Теперь я занимаю павильон Эрмитажа. Это рядом с замком Баньоле, принадлежащим монсеньеру герцогу Орлеанскому. Поедем через Бульвар и скоро будем на месте.
      Минутой позже закутанный, как кокон. Жиль был перенесен на бархатные подушки прекрасной кареты, комфорт которой был тщательно продуман и приспособлен к нуждам такой красивой женщины. Госпожа де Гунольштейн сидела на подушках, голова Жиля покоилась на ее коленях.
      Корвизар и перевязанный, закутанный в шубу Жильдас заняли места на передних сиденьях.
      Баррас ехал верхом на своей лошади.
      - Погоняй, Флорентен! - приказала баронесса кучеру. - Осторожно, избегай толчков.
      Кучер с предосторожностями тронул лошадей, и экипаж двинулся по Бульвару, где по горящим кострам можно было видеть сторожевые посты.
      Двери дома художников захлопнулись. А в своем доме Бозир в это время сделал все, чтобы освободить свое жилище от трупов с помощью единственного не убежавшего соучастника. Ему вовсе не хотелось быть повешенным за какую-то горстку экю. К счастью для него, снова повалил снег, заметая следы крови и боя.
      АГЛАЯ
      Комната была похожа на походный лазарет, когда Никола Корвизар заканчивал перевязывать раны Жиля. Повсюду были разбросаны корпия, окровавленное белье, обрывки разрезанной ножницами одежды. Все это камеристка собирала в корзину. Неподвижное тело, распростертое на столе, было прекрасно, как античный мрамор, и отдавало трагичной оцепенелостью статуй церковного собора. У каждого угла стола стояли слуги в голубых ливреях, держа по пучку длинных свечей. Врач, засучив рукава, работал. Неподалеку от стола сидела Аглая де Гунольштейн. Почти такая же бледная, как и Жиль, она смотрела расширившимися глазами на это мертвенно бледное лицо с закрытыми глазами. Она ничего не слышала, кроме хриплого дыхания раненого и легкого звяканья инструментов врача. Иногда раздавалось потрескивание горящих в камине дров.
      - Вы сможете его спасти? - прошептала она.
      - Откровенно, не знаю. Он в плачевном состоянии. Если бы были только эти четыре раны от шпаги, я был бы в нем совершенно уверен. Но этот кинжальный удар в спину - это самое серьезное. Задето легкое. Поднимается жар.
      Он принялся постукивать легкими сухими ударами по груди, вслушиваясь в их отзвуки.
      - Что вы делаете? - спросила Аглая.
      - Я применяю новый метод венского врача Ауэнбрюггера. Мой учитель Дебуа де Рошфор полагает, что такой метод исследования куда более точен, чем ощупывание, особенно при грудных воспалениях. Такой метод дает возможность точнее определить границы воспаления <Этот метод позднее приведет Лаэннека, ученика Корвизара, к открытию стетоскопа. (Примеч. автора).>. Вам удалось уговорить другого раненого выпить успокоительное и уснуть?
      - Увы, нет. Он захотел во что бы то ни стало уйти. Он говорил о своей сестре-калеке, которая с ума сойдет от беспокойства, если он не придет к утру. Я ему предложила послать за ней моих слуг и привезти ее сюда. Он на это только странно улыбнулся и сказал, что мои люди вряд ли вернутся живыми, если придут туда, где он живет. И он добавил: "Карьеры Монмартра не годятся для ночных прогулок, госпожа баронесса. Туда мне надо идти самому".
      - На Монмартр, через такой снег, ночью, раненый! Но это же безумие. Живым он туда не дойдет.
      - Будьте уверены! Я ему дала теплую одежду, немного золота, чтобы он смог вытащить сестру из этого отвратительного места. Теперь он ждет вас в коридоре. Мой кучер довезет его до заставы Мучеников после того, как он отвезет вас. Но он обещал мне вернуться.
      - Никогда. Мы его отвезем первым. Я хочу осмотреть его и сам отвезу его в карьеры.
      Врач отложил инструменты. Он вымыл руки в тазу, который принесла служанка, затем снова осмотрел своего пациента. Два дюжих камердинера осторожно уложили его на кровать, заботливо подложив подушку под спину. Нахмурившись, он осмотрел его еще раз.
      - Вас что-то беспокоит? - спросила госпожа де Гунольштейн.
      - Признаюсь, да. Мне не нравится это затрудненное дыхание, этот слишком быстро поднимающийся жар. Время, проведенное им после ранений на снегу, может быть фатальным для него.
      Теперь я не знаю, что для него лучше: гемофтизия или гемотораксия. Во всяком случае, я приеду утром и привезу другие снадобья. Я возьму их У аптекаря Бома. С вашего разрешения, я привезу с собой Филиппа Пеллетана, нашего лучшего хирурга. Если, конечно, вы не предпочитаете передать пациента в руки вашего личного врача...
      - У меня нет личного врача, я отменно здорова. А со смертью Троншона, лечившего герцога Орлеанского, его ученикам и последователям я не вполне доверяю.
      - Хорошо! Но я бы посоветовал вам немного отдохнуть. Пусть слуга последит за больным, этого будет достаточно.
      - Я сама послежу за ним. Впрочем, я и не хочу спать.
      Корвизар оделся и внимательно посмотрел на женщину.
      - Почему вы это делаете? Вы же сами сказали, что вы едва знаете этого человека. Простая встреча в ресторане. А оказывается, что вы переворачиваете всю вашу жизнь из-за него. Это для того, чтобы защитить репутацию дома герцога Орлеанского?
      Бессильно опущенные прекрасные плечи, меланхолический взгляд был ответом.
      - Разве я знаю? Может быть, существуют такие моменты, когда устаешь от этого существования, направленного единственно на удовольствия, на никчемность, а в конечном итоге - на одиночество. Мой супруг никогда не покидает своих владений в Лотарингии, мой сын все время находится в коллеже. А что касается любви, о которой вы думаете, ведь это так, так знайте же, что мое место подле герцога Шартрского - это скорее место необходимого друга, чем место предпочитаемой фаворитки. Тогда почему бы мне не использовать данное мне время, чтобы помочь одному из мне подобных?
      Врач скрыл улыбку, залюбовавшись, с какой легкостью и умением эта умная женщина смогла объяснить свою преданность, остерегаясь, однако, высказывать, что такой поступок был бы более легок и более вознаграждаем, если бы этот "один из подобных" прекрасной Аглае был некрасивым стариком. Этот великолепный мужчина, распростертый на голубом покрывале одеяла, имел все, что могло бы вызвать страстный интерес всякой женщины, достойной этого имени, без всякого различия возраста и условий.