- Если ты еще раз оскорбишь ее, я займусь твоей ногой, - прогремел Жиль.
      - Иди к черту!.. Я хотел сразу же потащить ее к алтарю, но этот дурак Воферье на старости лет вообразил себя Адонисом. Он надеялся завоевать ее лаской, говорил, что она в конце концов смягчится, что он усмирял и не таких недотрог, и надо ей дать немного времени... Ну, ей отвели самые красивые комнаты замка и оставили под присмотром приставленной к ней женщины и целой армии слуг. Но она была хитра, как лисица, прикинулась, будто стала более благосклонна к Воферье, чтобы за ней так строго не смотрели, и однажды утром пошла на мессу в маленькую уединенную церковь в глубине парка, а там оглушила ту женщину, ударив суком по голове, и сбежала...
      И долго же мы ее искали! Но все впустую! Как будто она растворилась в полях вместе с утренним туманом. Воферье в конце концов обозлился и прогнал нас с Морваном. Вернувшись сюда, мы по счастливой случайности узнали, что с ней стало.
      Ее приютил врач из Ванна, некий Жоб Керноа; он нашел ее под колесами своей кареты, полумертвую от голода. Она рассказала свою историю, и он спрятал ее в своем доме в Ланво, в Ландах.
      Тоже втюрился в ее рыжие волосы. Парень он был состоятельный, молодой.., не урод и убедил ее, что она может спастись, только выйдя за него замуж. Он говорил, что у него есть связи в парламенте, что он знаком с высокопоставленными людьми. Короче, она согласилась... Да, согласилась! Тебе это не по вкусу, а? Ты заявился сюда незваный и хвастаешь направо и налево, что вы любите друг друга и что ты имеешь на нее права.
      Незачем изображать из себя благородного борца за справедливость, Турнемин. Плевать ей было на тебя...
      - Продолжай! - холодно приказал Жиль.
      Насмешливые глаза Тюдаля ничего не смогли прочесть ни на его затвердевшем, как камень, лице, ни в ледяном взгляде, но сердце Жиля пронзила невыносимая боль, соединенная со жгучей ревностью. Жиль, сделав над собой усилие, приказал себе успокоиться: у него было такое чувство, будто он совершил святотатство...
      Рыжий разочарованно пожал плечами.
      - Мы напали на ее след как раз вовремя. В день свадьбы мы были в Ландах - Морван, Йан и я.
      Мы дали им провести церемонию. Народу было мало: священник и двое свидетелей. Скромная свадьба... А потом, уверившись, что никого нет поблизости.., что голубки одни или почти одни, мы перешли в наступление. Это было нетрудно и недолго. Новобрачная была еще в белом платье, они с супругом пили шампанское. Бедняга, он даже не успел осушить свой бокал: моя шпага проткнула его насквозь, как иголка протыкает шелк.
      Он упал, даже не поняв, что происходит... В сарае стояла карета; мы посадили туда новоиспеченную госпожу Керноа, которая рыдала в три ручья.., а следующей ночью, ты и сам знаешь, что с ней произошло...
      - Но почему следующей ночью? Почему в лесу Тресессона?
      Смех Тюдаля скребком прошелся по обнаженным нервам молодого человека.
      - Чтобы убить сразу двух зайцев. Во-первых, потому что никому в голову не пришло бы искать ее там, и, во-вторых, потому что мы были рады сделать такой подарок господину де Шатожирону, с которым не поладили в прошлом году. Надеюсь, ты теперь достаточно знаешь?.. И что-то мне подсказывает, что у тебя начинаются неприятности.
      И действительно, один из ставней с треском отлетел. Раздался выстрел, и пуля просвистела на волосок от Корентины. Она вскрикнула, и, как эхо, раздался безумный смех Тюдаля. Но Жиль был уже возле наружной двери, отодвинув засовы, открыл ее и спрятался за одной из створок.
      Прямо перед собой он увидел мужчину и выстрелил. Тот рухнул наземь. Тем временем Корентина смело пробралась ко взломанному окну и, держа двумя руками тяжелый пистолет Тюдаля, резко выпрямилась и выстрелила наугад... Наградой был ей стон, перешедший в хрип.
      - Попала! - воскликнул Жиль. - Молодец, малышка!
      Впервые он увидел, как она улыбнулась. Это была странная, робкая улыбка, казавшаяся гримасой на ее покалеченном лице.
      - Рядом с таким парнем, как ты, шевалье, нетрудно самой стать храброй! - воскликнула она. - Если тебе еще когда-нибудь понадобится устроить что-нибудь подобное в Бретани, вспомни о Корентине! Мой отец служил в Корабельном полку: это он научил меня стрелять.., но зевать нельзя: остался еще один, и Морван недалеко.
      - Собаки! - проревел Тюдаль. - Почему эти олухи не спускают собак?
      Жиль был уже во дворе. Он увидел человека, бегущего к сараю, из которого доносился неистовый лай.
      - Стоять! - крикнул он. - Бросай ружье и ни с места или тебе конец...
      Крестьянин, одетый в куртку из козьих шкур и широкие в складку штаны, с волосами, торчавшими словно солома из-под круглой шляпы, остановился как вкопанный, но ружья не выпустил, резко повернулся и выстрелил. Пуля попала в дверной косяк, но второй пистолет Жиля уже произвел свою смертоносную работу. Последний охранник Тюдаля пошатнулся, ноги его подкосились, и он упал лицом в грязь.
      Жиль спокойно вернулся в дом, тщательно закрыл дверь и прислонился к ней. Его холодный взгляд окинул всю комнату, остановился на недавно танцевавшей девочке, которая теперь, зажав в руке кость, с отсутствующим взглядом притаилась под столом, затем повернулся к своей союзнице, смотревшей на него так, как будто он был самим Архангелом Михаилом.
      - Возьми эту малышку с собой, Корентина, и ступай домой. То, что я сейчас буду делать, - не для женских глаз.
      Девушка рассмеялась.
      - А то, что ты делал до этого, - для женских глаз? Знаешь, шевалье, мой покойный отец сказал мне однажды: хороший солдат не идет спать в разгар сражения.
      - Он был прав, и ты хороший маленький солдатик! Но бой закончен. Настал час правосудия, и я не хочу, чтобы ты стала помощником палача...
      Она встала перед ним с вызывающим видом и улыбнулась во весь свой большой красивый рот.
      - Думаю, что ради тебя я и не на то бы пошла, шевалье. Ты от меня так просто не избавишься! Я остаюсь! Я хочу видеть все до конца. А эта...
      Она вытащила девчонку из-под стола и заставила ее встать на ноги, но тотчас отпустила, а девчонка, икая, снова рухнула на пол.
      - Фу! - сморщилась Корентина. - Она пьяна в стельку! Пока мы на нее не смотрели, она, видно, вылакала все, что осталось в бутылках.
      Надо положить ее на скамью, она на ногах не стоит: засыпает.
      Пожав плечами. Жиль подошел к Тюдалю, который все еще лежал около камина. Он теперь молчал, но посеревшее лицо, пот, стекавший широкими струйками по щекам, выдавали его страх.
      Гибель его людей поубавила у него гонору, и он с ненавистью и ужасом смотрел на стоявшую перед ним высокую мрачную фигуру.
      - Если ты знаешь какую-нибудь молитву, Тюдаль де Сен-Мелэн, сейчас самое время ее прочесть, - сурово произнес Жиль.
      - Ты и вправду хочешь убить меня? Дай мне хотя бы возможность защищаться! - взмолился тот.
      - А ты дал Жюдит возможность защищаться?
      - Я имел право делать то, что я сделал! - проревел Тюдаль. - Она не подчинилась мне, старшему брату... Она опозорила имя Сен-Мелэнов, связавшись с этим отродьем. Я вынес ей приговор!
      Девушка из нашего рода не может стать госпожой Керноа!
      Волна отвращения захлестнула Жиля. У этого ничтожества Тюдаля было еще достаточно дворянской спеси, и он воображал себя поборником справедливости!
      - Я тоже свершу правосудие... - только и сказал он. - Вот твой приговор!
      Взяв вытащенные Корентиной веревки, он выбрал самую длинную, затем, измерив на глаз высоту потолка, вскочил на стол, расшвырял ногами блюда и тарелки с остатками еды, и перекинул веревку через главную балку под потолком, Тюдаль с тревогой следил за его приготовлениями.
      - Что ты хочешь делать? - заикаясь выговорил он. - Ты же не...
      - Повешу тебя? Да! Я сказал тебе, что я твой палач! А ты не заслуживаешь смерти дворянина... Не осквернять же шпагу твоей кровью...
      - Трус... Ты просто трус!.. По крайней мере, дерись... О, ты пользуешься моей беспомощностью...
      - Я окажу честь твоему брату и скрещу с ним шпагу, когда он вернется. Большего вся ваша семья не заслуживает. Молись...
      Жиль спрыгнул на пол и хладнокровно начал делать скользящий узел, Корентина почти вырвала веревку у него из рук.
      - Дай! - жестко сказала она, глядя ему в глаза. - Это я должна надеть ему петлю на шею! Я люблю платить долги! Ты освободил меня. Я не хочу, чтобы ты испачкал руки, прикоснувшись к нему! Ты лишь потянешь за веревку...
      Через несколько минут Тюдаль де Сен-Мелэн раскачивался в петле, словно большое гнилое яблоко, повешенный на главной балке своего дома. Жиль и Корентина, бледные, тяжело дыша, смотрели друг на друга. Рыжий негодяй умер как жил - отвратительной и презренной смертью. Он то изрыгал ругательства, то рыдал и молил о пощаде, но последний из Турнеминов ни на секунду не почувствовал даже тени жалости в своем сердце. Образ Жюдит, живьем брошенной в могилу, больше не покидал его. С виду очень спокойный, Жиль подошел к столу, взял бутылку рома, еще наполовину полную, и сделал большой глоток.
      - Второй! - выдохнул он, ставя бутылку на стол. - Осталось только дождаться Морвана.
      И он неспешно начал заряжать пистолеты...
      Руки его не дрожали. Затем отпер дверь, приоткрыл ее и, держа в каждой руке по пистолету, расположился в кресле напротив, которое еще недавно занимала его жертва. Корентина закуталась в свой плащ и присела у камина, словно домовой... Жилю оставалось лишь ждать последнего из Сен-Мелэнов. А потом... Он точно не знал, что он будет делать потом, но чувствовал бесконечную усталость. За сутки он постарел на десять лет. А за последний час - еще больше...
      Его юношеская любовь, такая нежная и чистая, зародившаяся сентябрьским вечером в сиянии заходящего солнца, умирала во мраке, в ужасе и крови. У него был терпкий вкус недозрелых плодов, но он знал: когда появится Морван, он снова ею насытится. Он принес пятерых в жертву на алтарь той, которую, сам того не сознавая, никогда не переставал любить. Надо было принести еще одну, но, будь жертв даже сто, его боль не утихла бы: ему не суждено было больше увидеть Жюдит... Даже ее прощальное письмо теперь не имело никакого значения, потому что она искала поддержки и спасения в объятиях другого... Жиль вытащил письмо из кармана и небрежно бросил в огонь. Его взгляд остановился на левой руке, которую он поднес к лицу. На ней тускло поблескивал золотой перстень с голубой эмалью, принадлежавший его отцу. Жиль провел пальцем по рисунку, по готической вязи девиза "Aultre n'auray". Вдруг он порывисто прижал перстень к губам и стиснул зубами, борясь с поднимавшимися из груди рыданиями, но не смог удержать слезу, которая выскользнула из-под его сухих век и скатилась по щеке.
      - Только ты, любовь моя, - тихо прошептал он, - никто, кроме тебя.., если бы ты этого действительно захотела.
      Он не вернется ни в Версаль, ни в Эннебон, ни в Понтиви... Завтра, когда все будет кончено, он доберется в Брест, взойдет вместе с Мерлином на корабль и вернется в Америку, где жизнь достойна настоящих мужчин, где война и опасность. Он снова станет Кречетом, отважным как никогда, пока смерть не увенчает легенду, которую будут передавать из поколения в поколение.
      Тихий шепот Корентины вернул его к действительности.
      - Послушай!.. Лошади скачут!.. Едет Морван.
      - Спрячься под стол, чтобы тебя совсем не было видно.
      Девушка беспрекословно повиновалась, но Жиль заметил, что она еще сжимала в руках пистолет Тюдаля. Поднявшись с кресла, он потянулся и встал против двери, расставив для упора ноги, готовый к бою. День клонился к вечеру, до ночи было недалеко. Зал с низким потолком был полон пляшущих теней, отбрасываемых огнем. Теперь Жиль услышал приближающийся конский топот, всадников было трое или четверо. Скоро копыта застучали во дворе. Лошади заржали, было слышно, как всадники спрыгнули на землю. У приоткрытой двери раздались шаги - шаги одного человека.
      - Входи, Морван! - крикнул Жиль. - Я уже давно жду тебя!
      Чья-то рука толкнула дверь, она медленно со скрипом открылась. На пороге появился человек.
      - Морван не придет, - сказал он любезным тоном. - Я видел его по дороге сюда: он бежал от этого дома, как будто за ним гнались черти. Я думаю, зрелище, что он увидел во дворе, привело его в ужас, к тому же он был один.
      Не опуская пистолетов. Жиль окинул незнакомца взглядом с головы до ног и нахмурил брови. По всей видимости, перед ним был дворянин.
      Это чувствовалось по изысканной вежливости его речи, по элегантному серому охотничьему костюму из бархата, по изящной манере держаться.
      Ему на вид было лет тридцать, открытое лицо его показалось Жилю симпатичным. Но какого дьявола ему здесь нужно?
      - Могу ли я узнать, сударь, кто вы?
      - Я вам охотно представлюсь. Меня зовут Рене Лепрестр де Шатожирон. Сегодня утром вы приходили ко мне в дом и, думаю, очень разволновались.., судя по тому, что я вижу. Ваш суд был грозным, шевалье.., и очень скорым!
      Не спеша, как ценитель произведений искусства, пришедший в музей, владелец Тресессона долго смотрел на труп Тюдаля, все еще покачивающийся на балке. Затем он взглянул на лысого музыканта, застывшего в луже запекшейся крови.
      - После той трагедии, что произошла на ваших землях, граф, вы ведь не считаете, что моя рука была слишком тяжела? - вскинулся Жиль.
      - Никоим образом, друг мой.., вы позволите вас так называть? Эти мерзавцы уже давно заслуживали самой страшной кары. Я даже думаю, что было бы жаль, если бы графине удалось догнать вас. К тому же я пришел сюда только за тем, чтобы предложить вам помощь, а не затем, чтобы нарушить ваши планы.
      - Однако, если я вас правильно понял, вы дали Морвану убежать от меня?
      - Бог мой, ну да! Мне не хотелось тратить драгоценное время, гоняясь за ним. Подумайте, я ведь не знал, что произошло в этом доме. А потом, откровенно говоря, я думаю, вы уже должным образом отомстили за безвременную смерть этой несчастной и очаровательной девушки. Пусть Морван убирается на все четыре стороны, все равно он кончит на эшафоте - поверьте, это не замедлит случиться...
      - Безвременная.., смерть! Вы думаете, сударь, что говорите? Ваш тон слишком легкомысленен для такого чудовищного преступления!
      - Думаю, шевалье, и признаюсь, только об этом и думаю. Мы зарыли в нашей часовне.., мешок с песком по просьбе мадемуазель де Сен-Мелэн. Она взяла с нас клятву держать это в тайне, чтобы сохранить жизнь, которую Господь чудом оставил ей. Сегодня утром, когда моя супруга повела вас в часовню, она испытывала вас. Но, видя ваше волнение, чуть было не рассказала вам все. Она побежала следом, звала вас, но вы были уже далеко.
      В голове у Жиля зашумело, он чуть не задохнулся от безмерной радости, пришедшей после стольких страданий. Он вынужден был опереться о каминную полку, почти теряя сознание. Жюдит, Жюдит.., неужели она жива?
      - Ну же! - рассмеялся граф. - Не собираетесь ли вы упасть в обморок, как кисейная барышня? Если верите в то, что я вам рассказал, мы сейчас покинем это гадкое место. Мои люди, которых я оставил во дворе, займутся.., уборкой, а мы вернемся ко мне домой. Там вас ждет моя жена, а также хороший ужин и уютная постель.
      По дороге мы поговорим... Но что вы ищете под столом? Если ту симпатичную девушку с подбитым глазом, которая сидела здесь, притаившись с огромным пистолетом, то ставлю вас в известность, что она выскочила оттуда уже целых пять минут назад и умчалась прочь... Может быть, я ее напугал...
      Краски медленно возвращались к лицу Жиля.
      Он слабо улыбнулся.
      - Нет. Но она - настоящий солдат. Когда битва закончена, такие возвращаются в свои казармы, ничего ни у кого не прося! Я навещу ее, перед тем как уехать!
      И снова был отлив... Большой отлив, тот, что бывает в конце зимы, могучий и властный, уносящий в океан бледно-голубые воды Блаве...
      Стоя рядом с жалким шалашиком из диких трав в том самом месте, где когда-то рыбачил босоногий крестьянский мальчишка, шевалье де Турнемин смотрел, как барки под красными парусами спускались одна за другой вниз по течению и уходили в море на ночную рыбную ловлю. Казалось, все было, как и когда-то, но на самом деле от прежнего не осталось и следа...
      По ту сторону этих нескончаемых вод он завоевал все, что было в человеческих силах.., все, кроме Любви, которую Судьба подарила ему именно здесь. Все было как прежде, но не было той, чьи огненно-рыжие волосы мелькали в илистых водах, шевелясь, как красные водоросли, той, чей властный голос обрушивал проклятье на его голову.
      - Жюдит, - прошептал он нежно, - Жюдит, надменная и несчастная, благоразумная и безрассудная, нежная и жестокая.., где же ты, моя любимая Жюдит, в эту минуту, когда я зову тебя?
      Кто мог ответить, не боясь ошибиться? Может быть, очень далеко, а может, и совсем близко? Она никому не сказала о своих намерениях. Покидая Тресессон в глубочайшей тайне, Жюдит и словом не обмолвилась, где надеялась найти достаточно надежное убежище, чтобы скрыться от гнева своих братьев. Она обронила лишь одну фразу, совсем коротенькую, которая могла бы что-то прояснить:
      - Лучшее убежище - сердце самого большого города...
      И графиня де Шатожирон из этого заключила:
      - Я думаю, она выбрала Париж!
      Возможно, искать ее надо было именно там.
      Жиль решительно поднялся по склону к дереву, где его ждал Мерлин. Он вдруг наклонился и поцеловал шелковистую морду коня, который ласково потерся о него головой, обнажив большие зубы.
      - Что скажешь, дружище? Пока мы вместе, для нас нет ничего невозможного, и, если надо будет отправиться на край света, чтобы найти ее, мы помчимся туда. Но сейчас нас ждет Понтиви!
      Поехали знакомиться с господами из Драгунского полка королевы, в котором мы получили необходимое и очень важное звание лейтенанта "на очереди", затем.., ну что ж, там будет видно, может, нам удастся как можно скорее поехать в Париж, посмотреть, что там делается. Тем более что мы еще не засвидетельствовали своего почтения нашему главному командиру - королеве.
      Это недосмотр, и мне как благородному человеку следует исправить его!
      И, вскочив на своего радостно заржавшего коня, шевалье де Турнемин поглубже надвинул шляпу и галопом поскакал по ландам, где так часто шлепали босые ноги маленького бастарда Жиля Гоэло.
      Первые побеги дрока тянули к небу свои крошечные нежные ростки, они были зеленые, как цвет самой надежды. В деревне звонили к вечерне, и печальные, нежные звуки наполняли морской воздух, в котором вскоре заблагоухает весна...