- Тогда почему ты согласился? Если ты можешь позволить себе обсуждать приказы начальника, то нужно было отказаться.
      Тим надулся и так побагровел, что Жиль подумал, что у его друга из ноздрей сейчас появится пламя.
      - Потому что я болван! А еще потому, что мысль о том, чтобы поссорить между собой Шесть племен, которые так стараются для англичан, была мне по вкусу. Но этому радуется только мой разум! А мое тело, оно очень хотело бы сохранить себя в целости и послужить мисс Марте Карпентер в тот день, когда она наконец позволит мне отвести ее к пастору.
      Жиль засмеялся.
      - Ну, раз отступать уже поздно, то лучше всего будет поторопиться. В таком деле, как наше, нет ничего хуже нерешительности. Вперед!
      Пришпорив коня, он пустил его галопом по довольно гладкой дороге, идущей вдоль реки.
      Друзья должны были переплыть ее на пароме в Стони-Пойнт, затем углубиться в долину Кэтскилл на северо-запад, с тем чтобы добраться до нового лагеря вождя сенека на берегах Саскуэханны. Играк должен был указать им точное место.
      - С тех пор как он вышел на тропу войны, Сагоевата должен был уйти со своих угодий у озера Кайюга, опустошенных инсургентами, - сказал им Играк. Ему нужно найти новые земли, чтобы посеять там маис.
      Расстояние, которое преодолел юный охотник за скальпами в поисках славы - более ста лье, - приводило Жиля в изумление: для ребенка такого возраста это был своего рода подвиг. Тима же это вовсе не удивляло.
      - Испытания при посвящении в воины у ирокезов очень трудные, - объяснил он Жилю. - Расстояние не играет никакой роли для них, и время тоже, если речь идет о славе. Играк - сын вождя, брат вождя, и он надеется в один прекрасный день стать одним из тех славных воинов, рассказы о подвигах которых передаются из поколения в поколение.
      - Я не удивлюсь, если так оно и случится...
      Мальчик и вправду был горд, благороден и смел. Живя бок о бок с ним, Тим и Жиль смогли оценить Играка по достоинству. Сдержанный и немногословный, Играк казался старше своих лет; во время путешествия он часто отдалялся от них, но не для бегства, а для того, чтобы уединиться на краю какого-нибудь болота или в пещере, где он мог оставаться часами, словно прислушиваясь к окружающей его бескрайней природе. Иногда он подбирал с земли камешек либо перо, выпавшее из крыла птицы, или срывал привлекшее его внимание растение и тщательно укладывал найденное в маленький мешочек из кожи, который всегда носил на шее.
      - Он составляет свое собственное "колдовство", - говорил тогда Тим, украдкой наблюдавший за индейцем. - Это значит, что он собирает предметы, которые, как он думает, могут принести ему удачу.
      - Но как он их выбирает?
      - Он их вовсе не выбирает! Эти штуки должны быть как-то связаны с его снами или с каким-либо предчувствием. Воины обычно занимаются этими делами позже, но дядя Играка Хиакин - Лицо Медведя - колдун племени сенека.., великий колдун! Может быть, мальчик хочет стать его преемником... Если это так, то он должен представлять собою большую ценность для своего племени, и тогда у нас есть шанс сохранить в целости наши скальпы.
      Эта мысль, казалось, успокоила Тима, и будущее стало теперь рисоваться ему гораздо менее мрачными красками...
      Через двое суток после того как был оставлен Пикскилл, трое путешественников достигли вершины последнего холма, за которым текла Саскуэханна.
      - Теперь тебе, раз уж ты так торопишься узнать, под каким соусом тебя съедят, недолго осталось ждать, - объявил Тим, указывая на прихотливо извивающуюся ленту реки. - Если парнишка не соврал, то лагерь его брата должен быть не более чем в получасе ходьбы.
      Жиль не ответил ему. Уже несколько мгновений он следил за полетом хищной птицы, только что появившейся в небе. Это было великолепное создание, размером немногим меньше орла, но такое же величественное. Оперение птицы было необычайной белизны.
      Птица парила с широко распростертыми крыльями, поддерживаемая невидимыми воздушными течениями, описывая широкие круги высоко над лесистыми изгибами холмов. Она скользила в голубом небе, величественная и грозная, белизна ее перьев нисколько не умаляла мощи изогнутого клюва и когтей. Жиль остановился, зачарованный зрелищем.
      - Ну, что? - спросил Тим. - Едем?
      - Смотри! Что это? Орел?
      Тим сощурил глаза, чтобы предохранить их от слишком яркого света, льющегося с неба.
      - Нет, не орел, хоть и похож на него. Я думаю, что это кречет.
      Сердце Жиля на миг замерло...
      - Кречет? Ты уверен?..
      - Уверен настолько, насколько это возможно, ведь эти птицы здесь редки, они живут дальше к северу. Какой красавец!
      Привычным движением Тим уже вскинул было свой карабин, но Жиль остановил его.
      - Нет! - затем добавил очень тихо:
      - Было бы жаль...
      Ни слова не говоря, Тим повесил свой карабин на седло.
      - Ты прав! И к тому же это было бы большой глупостью: мы слишком близко от лагеря индейцев, а они считают белого кречета воплощением Птицы Грома, их охранителя...
      Друзья продолжили путь. Дорога нырнула в глубь леса, но она оставалась достаточно широкой, чтобы Жиль мог видеть кречета. Птица описывала в небе круг за кругом, будто выслеживая кого-то. Внезапно тропинка выбежала из лесной чащи и устремилась прямо в долину, скользнув по склону холма. Показался лагерь индейцев...
      На берегу реки стояли вигвамы, сделанные из сплетенных ветвей, кусков коры и пожелтевшего тростника. За ними виднелись два маисовых поля, засаженные на индейский манер, что придавало им необычный вид. Ирокезы во время сева высаживали в каждую лунку по четыре зерна маиса и по два зерна бобов, отчего всходы приобретали зеленый переливчатый цвет, на который было приятно смотреть, но здесь поля отделялись от лагеря частоколом из заостренных сосновых стволов, скрывавших их из виду.
      Жилища с округлыми крышами походили на ларцы, большинство их было покрыто оленьими шкурами, разрисованными яркими узорами. Женщины с длинными черными косами суетились вокруг костров, на которых готовилась пища, а рядом другие растирали зерно в каменных ступах или свежевали дичь, принесенную охотниками.
      Некоторые из этих охотников, полуголые, с выбритыми почти дочиста головами, на которых были оставлены лишь длинные пряди волос с вплетенными перьями, толпились около большого вигвама. Перед входом в него торчал шест, лохматый как тополь, - столько скальпов было к нему привешено. У самой воды на берегу, где стояло несколько пирог, играли почти голые дети, гоняясь за курами и за тощими собаками.
      Жиль жадно пожирал глазами новое для него зрелище. Лагерь был чрезвычайно большим и казался богатым, это впечатление создавалось ярко раскрашенными вигвамами и яркими одеяниями женщин. Все воины были здоровенные парни с темной и блестящей кожей, весьма сильные и опасные на вид.
      - Что ты об этом скажешь? - тихо спросил Тим. - Ты все так же торопишься поближе увидеть ирокезов?
      - Да, больше чем когда бы то ни было! Они походят на тех индейцев, о которых ты мне рассказывал, и на тех, что я видел во сне! Что бы теперь ни случилось, я никогда не пожалею о том, что добрался сюда. Земля, люди и звери здесь одинаково горды и великолепны...
      - Жиль в последний раз нашел взглядом кречета.
      - Проклятье!.. - вдруг воскликнул он.
      Хищная птица внезапно перестала описывать круги, сложила мощные крылья и пала камнем на что-то, что появилось на одном из полей... Это явно было человеческое существо, но разобрать, кто это, с того места, где они находились, было еще невозможно. Тим и Жиль могли лишь различить светлые волосы, возвышающиеся над горбом, который был, должно быть, мешком на спине.
      - Это женщина! - сказал Тим без всякого выражения. - Белая женщина! Должно быть, кречета привлекли ее волосы. Он нападает...
      Крик женщины заглушил звук его голоса...
      Кречет обрушился на светловолосую голову женщины. Жиль схватился за карабин, его движение было таким же стремительным, как и атака птицы. Он приложил приклад к плечу и выстрелил, почти не целясь. Горы отразили грохот выстрела, и кречет, оставив свою жертву, упал на землю.
      - Хороший выстрел! - оценил Тим. - А сейчас жди неприятностей... Если мы и надеялись, что наше прибытие пройдет незамеченным, то теперь этого не будет: весь лагерь уже на ногах!
      Жиль, однако, его не слушал. Рискуя сломать себе шею, он пришпорил лошадь и стал стремительно спускаться вниз по крутому склону, выходящему к маисовому полю. Спустя несколько секунд он уже был около мертвой птицы и ее жертвы. Но странное дело! Юноша почти не обратил внимания на женщину, отметив лишь лохмотья, серое от грязи лицо, синие глаза, все еще полные ужаса, и волосы цвета грязной соломы, запятнанные кровью.
      - Вы не сильно ранены? - только и спросил он.
      Женщина знаком показала ему, что ее дела не так уж плохи, но Жиль уже позабыл о ней. Опустившись на землю, он наклонился и движением, полным нежности, поднял кречета. Птица была мертва, но ее безжизненное тело еще сохраняло тепло. Дотронувшись до мягких перьев, испачканных кровью. Жиль почувствовал, что его охватывает гнев, смешанный с болью. Ему казалось, что, уничтожив прекрасную белую птицу, он поразил всех своих предков, которые были схожи с этим убийцей, как бы нанес им оскорбление... Они, его предки, тоже все были хищниками, гордо отвергая всякую жалость, отбрасывая любую помеху своим развлечениям, тогда как он, он встал на сторону жертв. Из-за этого бесполого и грязного существа, о котором ему сказали, что это женщина, он убил одно из красивейших созданий Божьих, этот знак судьбы, только что гордо паривший в небе, служившем ему укрытием, может быть, призрак самого Тарана...
      Прикосновение ручищи Тима вернуло Жиля к действительности.
      - Я думаю, что ты подписал нам смертный приговор, - прошептал американец. - Смотри!
      Жиль медленно поднялся, не выпуская кречета из рук. Задумавшись, сожалея о смерти птицы, он не заметил, как вокруг него сомкнулось кольцо индейских воинов. Они были вооружены луками или копьями, украшенными перьями, а блестящая кожа и черные с белым узоры на телах делали их похожими на картину, нарисованную на кордовской коже. В глазах воинов пылали неподдельные гнев и ненависть.
      - Попытаемся все же вступить в переговоры, - вздохнул Тим.
      Он выпрямился во весь рост и подошел к пожилому человеку, на голове которого красовалось некое подобие короны из оленьего меха, окрашенного в красный цвет, и ожерелье из медвежьих зубов. По всей вероятности, это был вождь.
      Встав перед ним, Тим поднял правую руку с раскрытой ладонью на уровень плеча и описал ею круг, затем слегка сжал кулак, так, чтобы указательный и средний пальцы образовали букву "V", и медленно опустил ее к поясу. Завязался разговор, совершенно непонятный Жилю, он мог лишь различить часто повторявшиеся имена Играка и Сагоеваты.
      Разговор продолжался несколько мгновений.
      Воины сенека сохраняли неподвижность статуй.
      Затем, внезапно, пока Тим еще говорил, человек в красной короне вытянул руку, повелительно указав пальцем на двух белых. В ту же секунду индейцы обрушились на них и связали им руки за спиной веревками из сплетенных конопляных прядей.
      - Похоже, что твоя речь им не очень понравилась, - усмехнулся Жиль. Может, мы попали не в то племя или эти люди не любят своих детей? А мы-то думали доставить им удовольствие, приведя парнишку...
      Играк, который не сказал ни слова за все то время, что Тим произносил свою речь, теперь соскользнул с лошади и подбежал к старому индейцу, пытаясь стать между воинами и своими новыми друзьями. Он начал что-то объяснять вождю, но тот ответил на его слова лишь снисходительной улыбкой. Дружелюбным жестом положив руку на голову мальчика, вождь сказал ему несколько слов, но, несмотря на протесты Играка, не позволил присоединиться к тем, кого тот с таким жаром защищал. Он сделал знак воинам, и двое из них увлекли мальчика за собой к лагерю, хотя тот вопил и брыкался, как тысяча чертей.
      Тим лишь пожал плечами:
      - Я мог поклясться, что так оно и будет. С ирокезами невозможно говорить: это дикие звери!
      - Я думал, Сагоевата - молодой человек... - заметил ему Жиль, указав подбородком на человека в красной короне.
      - Да, он молод, - ответил Тим. - Молод, но умен и осторожен. В короне его дядя Хиакин, иначе называемый Лицо Медведя, Великий Колдун сенека. Он замещает вождя, когда тот уходит в поход.., а это означает, что Сагоеваты здесь нет и что мы погибли: ведь он был нашей единственной надеждой.
      Грубо подталкиваемые воинами, которые глядели на них с лютой ненавистью, двое друзей прошли через проход в частоколе, окружающем поселок ирокезов, туда, где только что исчезли Играк и женщина - жертва нападения кречета. Женщину, впрочем, тут же прогнали оттуда безо всяких церемоний, дав ей пинка с презрением, ясно указывающим на место, занимаемое ею в племени.
      - Рабыня! - проворчал Тим. - Несчастная девушка, похищенная, несомненно, во время нападения индейцев, и, к сожалению, одна из наших. Она ведь белая, ты видел ее волосы!..
      Птицу еще раньше вырвали из рук Жиля, и теперь ее нес сам Хиакин, держа обеими руками, поднятыми на уровень лица в направлении заходящего солнца.
      Поравнявшись с одной из хижин. Жиль и Тим влетели внутрь от сильнейшего удара в спину и свалились на земляной пол. Хижина была тесной и темной, в ней царил невыносимый смрад - сладковатый запах гнилой рыбы. Несмотря на это, друзья все же почувствовали некоторое облегчение, потому что, пересекая лагерь, им пришлось пройти между двумя рядами женщин - злобных фурий, бросавших в них всем, что только попадалось под руку...
      Приземлившийся на живот. Жиль едва сумел подняться - мешали руки, связанные за спиной. Затем он с трудом сел и прислонился к центральному столбу. Глаза быстро привыкли к царившей в хижине темноте, и он разглядел своего друга, который ворочался на земле, похожий на гигантскую улитку, и тщетно пытался встать на ноги.
      - Что они собираются с нами сделать, как ты думаешь?
      - Ничего хорошего! По крайней мере, для нас... Нам может послужить утешением лишь мысль о том, что именно благодаря нам эти гады чудесно развлекутся. А уж развлечения у ирокезов... Для них нет ничего, что могло бы сравниться с правильно обставленной казнью пленника. А тем более - двух!
      Хорошенько обдумав представленное ему положение дел, Жиль пришел к заключению, что оно оставляет желать лучшего, но с удовлетворением отметил, что совершенно спокоен.
      - Я понял! - хладнокровно произнес он. - А.., это будет долго?
      Тиму удалось наконец усесться рядом с другом.
      В ответ на слова Жиля он невесело усмехнулся.
      - Вероятно, долго... Мы ведь белые воины, а значит, имеем право на их уважение.
      - Что это означает?
      - Это означает, что они доставят себе удовольствие почтить нас самыми изысканными пытками. Ты даже представить себе не можешь всей глубины их воображения в этих делах...
      Несмотря на свою храбрость. Жиль содрогнулся и почувствовал, как холод скользнул по его спине. Смотреть смерти прямо в глаза - это одно, но видеть, как смерть приближается маленькими шажками среди необозримого пространства страданий - это совсем другое!
      - Что ж, спасибо, что предупредил... - вздохнул он. - А пока мы здесь ждем, повернись-ка ты ко мне, чтобы твои руки коснулись моих. Я попробую развязать тебя... Я с ума схожу от злости при мысли о том, что мы лежим здесь, как куры, которых собираются насадить на вертел!
      Путы были очень тугие, но пальцам Жиля удалось нащупать узел, и он попытался ослабить его.
      - Ты думаешь, они начнут сегодня же? - спросил он Тима через какое-то время. - В таком случае я напрасно трачу силы.
      - Нет, - ответил Тим. - Это будет завтра на рассвете. Продолжай! Если тебе не удастся развязать меня, то я попробую развязать тебя.
      Работа была длительной и трудной, впрочем, довести ее до конца они не успели: в тот самый момент, когда первый узел стал уже поддаваться, за ними пришли...
      Наступила ночь, но все обитатели селения вышли из своих жилищ и собрались у большого костра, ярко горевшего перед двумя столбами, раскрашенными яркими красками. Пламя освещало даже противоположный берег реки, поросший лесом. Индейцы безмолвно стояли, образовав широкий круг. На этот раз при появлении пленников никто не двинулся с места, но словно по команде послышался всеобщий вздох, в котором чувствовалось какое-то сладострастие...
      "Эти люди облизываются при одной лишь мысли о том, что сейчас увидят нашу смерть", - подумал Жиль, полный холодной ярости.
      Когда его привязали к столбу, ему на миг показалось, что он перенесся на несколько лет назад, в тот вечер, когда он в своих скитаниях по окрестностям города забрел в большой лес, простиравшийся на север от Эннебона, и заблудился там. В темноте наступившей ночи Жиль увидел сверкающие глаза волков и спасением своим был обязан большому дереву, на котором он нашел убежище. Наутро его обнаружили крестьяне, вышедшие на облаву под предводительством шевалье де Лангля. Они-то его и спасли... Но на этот раз никакой храбрый бретонец, никакой смелый охотник на волков не придет и не разгонит этих хищных зверей, которые со сверкающими глазами жадно ждут появления первой крови.
      Гордость заставила его выпрямиться во весь рост. Его синие глаза с ледяным презрением оглядели толпу, большею частью состоящую из стариков, женщин и детей. Очевидно, Тим был прав: основная часть воинов отсутствовала, в деревне остались лишь те немногие, что были необходимы для охраны лагеря. Он повернул голову к Тиму.
      - До чего ж им не терпится увидеть нашу смерть! - сказал он с горечью. - Они даже не дали нам дождаться утра...
      Лесной разведчик кивнул:
      - Я все же думаю, что смерть не наступит сразу. Боюсь, нам придется провести всю ночь в такой неудобной позе, чтобы усталость усугубила наш страх и уменьшила мужество...
      Его слова заглушил бешеный рокот множества барабанов. Несколько юношей сидели по обе стороны от входа в одну из самых больших хижин; между колен они держали маленькие барабаны, на которых выбивали яростный ритм. Почти тотчас же откинулась завеса из оленьих шкур, служившая хижине дверью, и появился Хиакин.
      Украшавшие его тело рисунки, нанесенные красной краской, корона из поредевшего оленьего меха, гладко выбритый череп, высокий рост и странное лицо, и вправду, смахивающее на медвежью морду, - все это делало его похожим на какое-то злобное божество. Торжественной поступью колдун приблизился к пленникам и стал перед ними, скрестив на груди руки.
      - Люди соли <Т.е. люди, пришедшие с моря.>, - произнес он на отличном английском. - Вы пришли к нам с лживыми сердцами и пагубными намерениями...
      - Не правда! - перебил его Жиль. - Мы пришли к вам с миром и со словами дружбы от имени великого вождя, что командует американской армией.
      - Слова дружбы из уст врага не могут не быть лживыми! Мы заключили договор с нашими братьями - Красными Мундирами. Мы не можем говорить о мире с людьми побережья, их врагами!
      Рядом с Жилем раздался странный треск - что-то вроде звука, издаваемого трещоткой. Это Тим попытался сардонически рассмеяться.
      - Ты, Хиакин, Великий Колдун племени сенека, ты, человек, говорящий с Великим Духом, ты, для которого будущее - всего лишь прозрачная завеса, ты говоришь, что ты - раб Красных Мундиров, ты признаешь себя их слугой?! К тому же ты лжешь, как старая баба, верно сказал мой друг. Он не человек соли, он - солдат могущественного короля Франции, который правит по ту сторону воды, сидя в огромном дворце, по сравнению с великолепием которого дворцы твоих хозяев - всего лишь бобровые хатки! Или ты забыл, что мы совершили долгий путь, чтобы привести к вашим кострам младшего брата твоего вождя Сагоеваты, мудреца среди мудрецов, - " Того-кто-говорит-чтобы-другие-бодрствовали "... к которому мы посланы?
      Синеватые губы Хиакина растянулись в презрительной улыбке.
      - Взять в плен ребенка, думающего, что он мужчина, - дело легкое, но еще легче пленить его юное неискушенное сердце. Тогда двойное лицо лазутчика без труда наденет улыбку дружбы, чтобы пробраться к нашему Костру совета. Но нельзя обмануть Хиакина! Как ты сам сейчас сказал, он повинуется лишь Великому Духу.., и Великий Дух хочет крови тех, что осмелился убить его любимого вестника, большую белую птицу, летевшую ко мне. Теперь я, Хиакин, говорю: завтра, когда солнце встанет со своего сумрачного ложа, вы, люди соли, медленно войдете в царство смерти, так, как это подобает воинам, за которых себя выдаете!
      В холодных глазах Жиля мелькнула насмешка. Он в упор посмотрел на колдуна.
      - Твои доводы никуда не годятся. Лицо Медведя! Что же касается слова "воин", то, похоже, ты плохо понимаешь его значение. Законы войны благородны, но тебе они неведомы, раз ты не уважаешь даже посланников! С помощью моего Бога, рядом с которым твой Великий Дух всего лишь подмастерье, я смогу показать тебе, как умирает солдат короля Франции. Ты увидишь...
      Он внезапно осекся, задохнувшись. Индейская деревня, бурная река, шумящая поблизости, очертания гор, даже стена жестоких глаз, стоявшая между ним и жизнью, - все исчезло для Жиля, будто по мановению волшебной палочки... Рядом с Хиакином стояла, явившись из ночи, словно новый день, юная женщина сказочной красоты.
      Жиль даже и представить себе не мог, что подобная красота существует...
      Она была прекрасна: высокая, изящная, грациозная, с лицом, будто выплывшим из его юношеских грез, озаренным огромными глазами необычайного золотистого цвета. Опушенные густыми ресницами, глаза сверкали подобно двум озерам светлого золота, подчеркивая теплый оттенок кожи и кровавый цветок губ, немного полноватых, приоткрывающих в надменной улыбке ослепительно белые зубы. Она казалась воплощением чувственности. Белое платье, украшенное гирляндами черных и зеленых листьев, облегало ее тело, как нарисованное. Оно походило на намокшую ткань, на вторую кожу, бесстыдно выставляющую напоказ длинные стройные бедра, нежную тень в месте их соединения и дерзкое совершенство грудей. Удерживаемые тонкой белой лентой, блестящие косы, заплетенные на ночь, ниспадали до колен. У нее была стать королевы, но в малейшем движении слышался гимн сладострастию.
      Она молча разглядывала пленника, пожиравшего ее глазами. Это длилось лишь мгновение.
      Желание, которое она прочла на вдруг постаревшем лице Жиля, было столь явственным, что ее скулы окрасились теплым румянцем, и она как бы нехотя отвела глаза.
      - Зачем так торопиться, Хиакин? - также по-английски спросила она. Эти люди совершили тяжкий проступок, но они хотели встретиться с Сагоеватой. Ты мог бы, по крайней мере, подождать его возвращения, чтобы предать их смерти.., или же ты позабыл о том, что ты не вождь?
      Голос ее был низким, торжественным, с горловыми переливами, придававшими ему странное очарование, но слова ее прозвучали насмешкой.
      - Я - единственный, кто может распоряжаться в его отсутствие! парировал Хиакин. - Так провозгласил сам Сагоевата! А ты, Ситапаноки, его возлюбленная супруга, ты должна знать это лучше, чем кто-либо. Кроме того, бледнолицые убили птицу, удар которой подобен молнии... Никто здесь не поймет, почему их не предали смерти так скоро, как это позволяют наши обычаи.
      Белые зубы прекрасной индианки сверкнули в короткой ироничной улыбке.
      - Они бы все поняли, если бы ты объяснил им, Хиакин! Они верят каждому слову, что падает из твоего рта.., потому что думают, будто твоими устами говорит Великий Дух.., даже если это и не так! Мне же, во всяком случае, не нужен Великий Дух, чтобы предсказать тебе: мой доблестный супруг не будет доволен, найдя лишь сгоревшие кости вместо посланников...
      - Твой доблестный супруг имеет склонность слушать медовые речи своих врагов и потому слаб. Лучше будет, если эти двое умрут. И я не боюсь его гнева! Возвращайся в свой вигвам, женщина! Завтра, если пожелаешь, ты сможешь насладиться зрелищем их казни вместе с другими скво.
      Ее глаза, в которых будто кипело жидкое золото, вдруг осветились вспышкой гнева.
      - Я не такая скво, как другие, Хиакин! И я не позволю тебе забыть об этом. Этот человек - француз, а когда-то давно узы дружбы соединяли его предков с моими, пока ирокезы не истребили их. К тому же он привел к нам Играка! Если они умрут завтра, то мой супруг услышит мой голос, такой же громкий, как и твой, а может быть, и еще громче!
      Человек с лицом, как медвежья морда, и женщина с глазами, подобными солнцу, будто вступили в поединок. И хотя оба сохраняли достоинство, их ненависть друг к другу была почти осязаемой.
      Это было похоже на извечное противостояние сил света и власти тьмы, ангела и демона.., но у этого ангела было тело, воспламенявшее кровь Жиля. Бессознательно, словно пойманный волк, он натягивал связывавшие его ремни в невольном порыве, влекущем его к этой женщине, а она с грациозным движением плеч, выражающим презрение, удалилась своей покачивающейся походкой и исчезла в хижине вождя. Громкий голос Хиакина настиг ее, однако, до того, как за ней опустилась кожаная занавесь:
      - И все же он умрет, так же как и его спутник, потому, что этого требует Великий Дух и потому что я, Хиакин, так хочу...
      Но Ситапаноки не возвратилась. На сегодняшний вечер все закончилось... Снова зарокотали барабаны. Хиакин, адресовав пленникам еще один угрожающий жест, тоже направился к своему жилищу, а индейцы разошлись кто куда.
      Привязанные к столбам, пленники остались одни у костра, который постепенно угасал. Проходы в частоколе, окружающем лагерь, были забаррикадированы, и сенека принялись за вечернюю трапезу. Жиль, однако, не отрывал взгляда от большой хижины с кожаной завесой, закрывающей вход, как будто надеялся снова увидеть красавицу индианку.
      Веревки больно врезались в тело, усталость давала о себе знать, но Жиль ничего этого не чувствовал. Он даже не думал об ужасной смерти, ожидающей его с наступлением утра. Он нестерпимо страдал лишь от чувства одиночества, забвения, с тех пор как женщина исчезла из виду, и знал, что в тот момент, когда придет смерть, он не будет думать ни о своих несбывшихся мечтах о славе, ни о своих обманутых надеждах, ни о сражениях, участвовать в которых ему так хотелось и которых он никогда не увидит.., ни даже о Жюдит де Сен-Мелэн, что будет его напрасно ждать... Нет, лишь одно сожаление унесет он с собой в могилу - сожаление о том, что никогда не сожмет в своих объятиях эту индианку, о чьем существовании часом раньше он и не подозревал...
      Рядом с ним, прервав его размышления, вдруг прозвучал спокойный, но странно сдавленный голос Тима:
      - Какая женщина! Я слышал, что она красива, но никогда не думал, что настолько... Теперь я понимаю, почему Корнплэнтер сходит по ней с ума, почему он поклялся похитить ее у супруга! Генерал Вашингтон чертовски хорошо осведомлен.., но я думаю, что Хиакин избавит нас от обязанности исполнить наше поручение!
      Шесть племен останутся едиными, а Сагоевата никогда не узнает, что этот ирокез возжелал его жену... Троянской войны не будет!
      Но Жилю было совсем не до древнегреческой истории.
      - Ситапаноки! - прошептал он. - Какое странное имя!
      - Это означает "Ее-ноги-поют, - когда-она-идет".
      Да и не только ее ноги: всем мужчинам хочется петь рядом с ней, а женщинам - плакать...
      - Что она такое говорила о своих предках?
      - Еще до того, как Франция потеряла Канаду, ее предки были союзниками Франции. Ситапаноки - внучка последнего Великого Сагамора алгонкинов, полностью истребленных ирокезами. Она могла бы стать такой же пленницей, как та несчастная, которую ты спас от кречета, но ее необычайная красота сама пленила вождя сенека...
      Горевший рядом с ними костер уже превратился в пламенеющие уголья. Ночь постепенно окутывала их своим покрывалом. Все же она была достаточно светлой, и, подняв глаза, друзья могли видеть небо, усыпанное звездами. Ночной воздух принес с собой ароматы гор...
      - Как красива наша последняя ночь! - прошептал Жиль.
      - Угу, - буркнул в ответ Тим, - но я предпочел бы сильный дождь и хороший глоток рому...
      Больше друзья не разговаривали, каждый углубился в свои мысли, пытаясь слегка отдохнуть, опираясь на связывающие их ремни, но руки и ноги затекли и невыносимо болели...
      Время шло. Ветер посвежел. Один за другим затихли шумы индейского лагеря, и вскоре ничего не было слышно, кроме далеких вскриков ночных птиц.., потом раздался храп, и Жиль понял, что Тиму все же удалось заснуть.
      Внезапно Жиль почувствовал, что рядом кто-то есть. Звезды скрылись за облаками, и ночь стала непроницаемой, но он все же различил очертания склоненного человеческого тела, которое тотчас же распрямилось.
      - Я перережу ваши ремни, - шепнул голос, - а затем и ремни вашего друга.
      Голос был женский, но невозможно было понять, кто это: в ночной мгле смутно виднелось что-то, похожее на сверток темной материи. Руки нащупали ремни, просунули лезвие ножа под один из них, начали резать...
      - Кто вы? - прошептал Жиль. - Я и не надеялся получить помощь от этих жестоких людей...
      - Я та, кого вы спасли от птицы и из-за кого вы должны умереть. Я этого не стою... Я - рабыня...
      - Пленница! - поправил ее Жиль. - Вы женщина моей расы. Как ваше имя?
      - До того, как я стала хуже собаки, меня звали Гуниллой...
      ЦИЦЕРОН И АТТИЛА
      Нож у Гуниллы был очень острый: через несколько мгновений Жиль и Тим были свободны, но им понадобилось еще немного времени, чтобы размять затекшие мышцы.
      - Что мы станем теперь делать? - шепнул следопыт. - Как перебраться через частокол?..
      - Один из столбов частокола подпилен, так что можно сдвинуть кусок... По крайней мере вам, мужчинам, это по силам, - ответила Гунилла. - Если бы я могла это сделать сама, то давно бы убежала отсюда.
      - Что ж, - прервал ее Жиль. - Значит, теперь вы бежите с нами! Показывайте дорогу.