Тим как свои пять пальцев знал все тихие уголки, пустынные тропинки, густые изгороди и сады, где никто никогда не бывал, поэтому трое беглецов смогли благополучно достичь старой линии укреплений, которую Рошамбо еще не успел восстановить. Раздвигая густой кустарник, преграждавший им дорогу, они проникли в полуразрушенные крепостные сооружения, где кучи камней ощетинивались балками, представлявшими собой едва обтесанные стволы деревьев.
      Беглецы нашли там древний каземат, едва ли пригодный для жилья, и устроились в ожидании ночи.
      С тех пор как они расстались с Ферсеном, Тим и Жиль не произнесли ни слова. Тим сидел, опершись локтями о колени, втянув голову в плечи и сжимая в зубах трубку, которую он машинально достал из кармана и сунул в рот. Он смотрел прямо перед собой с отсутствующим видом, словно то, что произошло, его совершенно не касалось.
      Жиль весь дрожал от бессильного гнева и возмущения, так что почти не чувствовал боли от ран.
      Если бы не приказ Рошамбо, он бы уже бросился в лагерь Лозена со шпагой в руке, чтобы найти там подлеца Морвана и смыть его кровью возмутительное обвинение, выдвинутое против его друга Тима, который ввязался в эту историю, только чтобы спасти ему жизнь. Однако юноша понимал, что спасти его может лишь абсолютное повиновение приказу генерала. Пока Жиль размышлял обо всем этом, Играк сидел на камне у входа так неподвижно, будто и сам был высечен из камня.
      Ожидание было долгим. Но вот наконец умолкли последние звуки маленького города, а в неподвижном воздухе были слышны лишь крики козодоя и далекий лай собаки, и вскоре в кустах послышался шорох осторожных шагов. Затем по развалинам крепостных стен скользнул желтый луч потайного фонаря, осветив серебряные пряжки и красные каблуки элегантных башмаков, потом показался и весь генерал Рошамбо, а за ним Ферсен, навьюченный как обыкновенный грузчик.
      Секунду Рошамбо разглядывал двух друзей, вскочивших при его появлении. Его серьезные глаза остановились наконец на лице Жиля, на котором отпечатались перенесенные страдания и лихорадочное волнение.
      - Снимите ваш мундир, - сказал он. - Я хочу увидеть!..
      Однако он остановил Тима, уже было собравшегося снять повязки, обвивающие торс юноши.
      - Нет, не надо! Такую перевязку не делают просто так, и к тому же вредно снимать столь умело наложенные бинты.
      - Господин генерал! - вскричал Жиль. - Я клянусь спасением души, что мы не убийцы!..
      - Если бы я не был в этом уверен, то не пришел бы сюда, мой мальчик. Но пока я должен делать вид, что верю, потому что имею на этот счет свои планы. Вам надлежит тем не менее выполнить мое поручение так, чтобы я остался доволен, а затем справедливость будет восстановлена.
      Мы найдем средство вразумить герцога де Лозена и...
      - Я не прошу у вас так много, господин генерал!
      - Чего же вы хотите?
      - Позволения встретиться со шпагой в руке с человеком, который велел избить меня как собаку, и таким образом дать мне самому рассчитаться с ним.
      - Разве вам нужно для этого мое разрешение?
      Поединок между солдатами...
      - Нет, это будет дуэль с дворянином, отказывающимся скрестить свою шпагу с моей, шпагой бастарда. Этот Самсон-Шкура не тот, за кого он себя выдает. Он принадлежит к славному роду...
      - Беда невелика! Вы получите вашу дуэль, Жиль, и я знаю людей, готовых стать вашими секундантами. Теперь возьмите это письмо. Вы передадите его генералу Вашингтону и пока останетесь у него на службе, а я за это время смогу уладить ваше дело здесь...
      - Еще одно слово, господин генерал!.. Тот человек пытался заставить меня выдать секрет, который мне не принадлежит. Мне кажется, что ночи в Бресте не такие темные, как думают... Какой-то заболевший матрос с "Герцога Бургундского" проговорился в бреду, когда лежал в госпитале Конаникута, и те люди, о которых я вам говорил, очень заинтересовались этим делом...
      - Как их имена?
      - Их главарь называет себя Самсон, а прозвище его - Шкура. Других я не знаю.
      Наступило короткое молчание, затем Рошамбо со вздохом произнес:
      - Понимаю... В таком случае, мой друг, тем более нужно действовать быстрее. Я прикажу проследить за этими людьми и благодарю вас...
      Затем граф повернулся к Ферсену, который спокойно ожидал, не подавая виду, что изнемогает под тяжестью двух ружей, пороховниц, пистолетов и огромного мешка.
      - Положите же все это, дорогой граф! Держу пари, никогда еще никто не просил вас оказать ему услугу подобного рода!
      - Никому, кроме вас, я бы и не ответил согласием на подобную просьбу, господин генерал! - заметил швед. - Участие в заговоре вместе с вами - это истинное удовольствие для меня.
      А вам, господа, я пожелаю удачи, - обратился он к Жилю и Тиму. - Смею добавить, что я завидую вам! Вы станете ближе к противнику, когда доберетесь до штаба генерала Вашингтона, а мы... Что ж, мы будем продолжать играть в вист с добрыми буржуа Род-Айленда.
      - Настанет и ваш черед, - успокоил его Рошамбо. - Теперь идемте: наше отсутствие могут заметить, а мы ведь обещали закончить вечер у Джеффризов.
      Ферсен сделал гримасу и испустил такой вздох, что остатки стен каземата чуть не обрушились:
      - Куда обещал заглянуть герцог де Лозен, чтобы научить дам любимым романсам Ее Величества? Гораздо лучше было бы пойти спать...
      - И я того же мнения, мой друг! Но вы здесь не для развлечений... Не забывайте, что мы на войне. А вам всем я желаю удачи!..
      Четверть часа спустя Жиль, одетый в одежду из выделанных оленьих шкур и ставший похожим на брата-близнеца Тима, покидал старые укрепления, следуя позади своего друга. Ночь была ясная, теплая, и луна ярко светила; в воздухе ощущалось дуновение морского воздуха, заставлявшее забыть о дневном зное. Тим углубился в высокие травы прерии, простиравшейся к северу до маленькой рощи. Но когда Жиль захотел увлечь Играка вслед за Тимом, юный индеец отказался сдвинуться с места, так что Жилю пришлось позвать Тима.
      - Я не понимаю, что он говорит, - шепнул он своему другу. - Мне кажется, что речь идет о скальпах!..
      Пригнувшись в траве, охотник и индеец торопливо обменялись несколькими словами, затем Тим рассмеялся.
      - Мальчик не желает возвращаться к своим, - объяснил следопыт другу. Он говорит, что если не принесет скальпы, то не сможет стать воином, и его отправят жить вместе со скво и детьми!
      - Но что ты находишь здесь смешного? Мы ведь не можем оставить его здесь, как не можем позволить отправиться на поиски шевелюр, которые ему так необходимы...
      - Ну, что касается меня, то, будь я один, не стал бы возражать, чтобы он пошел и снял скальп с твоего приятеля Лозена и с нескольких его друзей, но я, кажется, придумал кое-что получше.
      Спрячьтесь-ка вы в роще и ждите меня.
      - Куда ты идешь?
      - Не беспокойся, я ненадолго.
      И Тим исчез так же бесшумно, как это сделала бы кошка. Трава сомкнулась над ним, подобно тому, как море смыкает свои волны над рыбой.
      Спустя полчаса, показавшиеся Жилю долгими, как неделя, Тим возвратился. В руках он небрежно держал какой-то белеющий в черноте ночи сверток, испещренный страшными темными пятнами. Жиль с содроганием смотрел, как его друг торжественно вручает свою ношу Играку.
      - Что это такое? - спросил он шепотом. - Ты что, на самом деле...
      Тим невозмутимо отвесил глубокий поклон индейцу, чьи горящие глаза блеснули в ночи, затем ответил Жилю таким же шепотом:
      - Гусары все перепились и крепко спят. Я безо всякого труда взял у них парики, за пропажу которых их завтра же накажут, и это радует мою мстительную душу.
      - А как же кровь на них? Ведь на них кровь!
      - Я поймал курицу и обрызгал их ее кровью.
      Получилось очень натурально, ты не находишь?
      Посмотри на парнишку: он счастлив, как король на троне, и верит, что это и вправду скальпы! Его брат, конечно, вряд ли это проглотит, но с ним я объяснюсь. Если хочешь знать, то я думаю, что парень уже доказал свою храбрость. Ладно, пошли.., нам нужно спешить, да и хватит с нас на сегодня! Вперед, в путь! Напротив Пруденс-Айленда есть рыбацкая деревушка, там мы найдем лодку, чтобы доплыть до материка...
      Крик потревоженной совы эхом отозвался на смех Жиля, затем, секунду спустя, в роще снова наступила тишина...
      В ПЛЕНУ
      - Три миллиона! Всего три миллиона!
      Изумленный Жиль некоторое время молча смотрел в недоумении на вождя инсургентов, который с первого же момента их встречи произвел на него огромное впечатление. Что означают эти слова? Как их следует понимать? Может быть, генерал шутит?.. Генерал Вашингтон, однако, перечитывал письмо Рошамбо столь внимательно, что ни о каких шутках не могло быть и речи, и юноша позволил себе повторить слова генерала Вашингтона.
      - Всего, сказали вы? - спросил он осторожно. - Смею ли я заметить вам, сударь, что речь идет о колоссальной сумме!
      Красивое строгое лицо виргинца осветилось мимолетной улыбкой. На краткий миг оно обрело очарование покрытого льдом моря под солнечным лучом. Вашингтону понравились молодость и горячность молодого француза в одежде из оленьих шкур, а пылкий тон его даже позабавил.
      - Для полка или даже для осажденного города этого было бы достаточно, согласен! Но не для армии, которой уже давно не хватает слишком многого... Нам было бы нужно иметь тридцать миллионов... Тем не менее, - быстро добавил он - ваши миллионы пришлись весьма кстати, они позволят нам срочно запастись хотя бы самым необходимым. Я тотчас же отдам приказ отправить отряд за этим грузом и проделать это как можно незаметнее.
      Снова тайны! И Вашингтон туда же! История с грузом золота начинала походить на фарс. Рошамбо и Терней скрывали его, чтобы доставить в Америку, а Вашингтон держал в тайне его получение, будто и не находился среди своих. Выражение лица Жиля не ускользнуло от внимательных серых глаз Вашингтона.
      - Что-нибудь не так?
      Жиль в ответ покраснел до корней волос.
      - Простите, господин генерал! Я просто удивляюсь подобной скрытности. Вы ведь в своем лагере, в самой гуще ваших войск...Чего же вы опасаетесь?
      - Ничего, если не считать торговцев, поставщиков этой самой армии. Как только они проведают о том, что я располагаю столь значительной суммой, меня заставят платить вдвое, втрое дороже за все то, что я и сейчас с таким трудом вырываю по крайне высокой цене! К тому же мои люди вот уже пять месяцев не получают жалованья.
      Они могли бы подумать, что настал год тучных коров, а это вовсе не так! Таким образом, я прошу вас держать все это дело в самом строгом секрете, а теперь прошу, господа, меня оставить. Вы проделали долгий путь и, должно быть, нуждаетесь в отдыхе. Я увижусь с вами завтра, а пока полковник Гамильтон позаботится о вас, - прибавил он, указывая на своего адъютанта, охранявшего дверь от непрошеных посетителей.
      Жиль и Тим поклонились и приготовились покинуть скромное жилище, служившее Вашингтону штаб-квартирой с тех пор, как он со своими войсками достиг деревни Пикскилл, расположенной на левом берегу Гудзона, но генерал окликнул их.
      - Секунду! Граф де Рошамбо пишет мне, что он желал бы, чтобы вы на некоторое время остались у меня на службе. Он пишет мне, что вы захватили интересного пленного, брата индейского вождя?
      На этот раз ответил Тим:
      - Родного брата Сагоеваты, вождя клана Волков из племени сенека, которого кличут...
      - Я знаю, кто такой "Ред Джекет", - прервал его Вашингтон. - Потому-то я и заинтересовался им, но мне нужно это обдумать... Итак, до завтра!
      Следуя по пятам за полковником Гамильтоном, которому было не более двадцати лет, двое друзей вышли из дома вместе с Играком, который все это время провел в кордегардии. Полковник провел их через палаточный городок, выросший у подножия гор на холме Пикскилл. Жиль с живейшим интересом озирался по сторонам. Американский военный лагерь был таких же размеров, что и лагерь французских войск, но выглядел куда беднее. Палатки, в которых стояли странного вида печурки, весьма полезные в зимнее время, были почерневшими, грязными и заплатанными.
      Солдаты одеты кто во что горазд, многие просто в лохмотья, и лишь некоторые - в необычные сероватые мундиры и забавные шляпы из твердой выделанной кожи, украшенные сзади обтрепанными плюмажами, похожими на пучки травы.
      Их оружие помнило, казалось, не только утерю Канады французами, случившуюся семнадцать лет тому назад, но и завоевание нескольких штатов из числа тех, что были обозначены тринадцатью звездами на новом трехцветном флаге, который весело развевался надо всем этим убожеством.
      - Будь я генералом, я не так презрительно отнесся бы к привезенному мне золоту, - шепнул Жиль Тиму. - У меня такое впечатление, что здесь в нем очень нуждаются. По всей справедливости он должен был бы броситься мне на шею.
      - Генерал вам улыбнулся, - ответил услыхавший слова Жиля полковник Гамильтон. - Его улыбка - это знак огромной радости. А наши солдаты, что ж, пусть они неважно выглядят, зато умеют драться. Вот подождите, увидите еще нашу кавалерию! Ваш Лафайет утверждает, что не видал лучшей...
      - Я не хотел сказать ничего плохого о ваших солдатах, полковник. Мне и не подобает делать это, поскольку вы тоже могли бы судить о солдатах короля Франции по моему отнюдь не блестящему виду...
      Действительно, посланники Рошамбо покрыли сорок с лишним лье меньше чем за пять дней.
      Их путь от Род-Айленда до берегов Гудзона пролегал по лесам, его преграждали озера и болота.
      Под конец нелегкого путешествия друзья были ужасающе грязны, от них пахло так, что это могло испугать и барсука в его норе, и им приходилось делать над собой усилие, чтобы не показывать своей усталости. Это относилось прежде всего к Жилю, поскольку Тим, давно уже привычный к дальним переходам по труднодоступной местности, преспокойно взвалил на свое плечо Играка сразу же после того, как они вышли из палатки генерала, причем индеец даже не проснулся. Мальчик настолько выбился из сил, что свалился мешком и заснул у ног часового, которому друзья его доверили, прежде чем войти к генералу.
      Гамильтон привел гостей своего начальника к бревенчатым палисадам, стоявшим по берегам реки. Здесь около входа в лагерь Жиль увидел какие-то сооружения: то ли военные палатки, то ли индейские хижины; между ними сновали какие-то создания, в которых по их чепцам можно было признать женщин. Это были так называемые "Молли Питчер" - что-то вроде маркитанток. Во время сражения они обычно подносили воду солдатам, помогали хирургам и старались немного улучшить обычный рацион войск различными подручными средствами, среди которых значительное место занимали тайные заимствования с соседних фермерских полей. Прозвище им было дано по имени одной героической женщины, которая во время сражения при Монмут-Кортхауз стреляла вместо своего раненого мужа и снабжала питьевой водой весь полк. В кличке этой было немало нежности.
      Молодой полковник подошел к одной из "Молли Питчер", стиравшей белье в огромной лохани - очень смуглой женщине, высохшей, как черносливина, и ростом вдвое ниже, чем ее товарки, которые явно относились к ней с огромным уважением.
      - Джинет Маллигэн! - сказал полковник, обращаясь к ней. - Генерал посылает к вам этих молодых людей. Они его гости, и он желает, чтобы вы о них заботились до завтрашнего утра.
      Им нужна еда и отдых.
      Джинет перестала стирать, вытерла руки о платье, молча, ничего не отвечая полковнику, подошла и встала перед Тимом. Окинув следопыта и его ношу нелюбезным взглядом, она с подозрением потянула носом воздух.
      - А этот? - наконец спросила она, указав на Играка пальцем, на котором еще видны были остатки мыльной пены. - О нем я тоже должна позаботиться?
      - Еще больше, чем о двух остальных! - невозмутимо ответил ей полковник Гамильтон. - Он - пленник генерала!
      - Тогда пусть он его сам и охраняет! Ведь это ирокез! И я не желаю иметь с ним дело. Мой муж Гарви попался в лапы этих дьяволов - мохоков из племени вождя Джозефа Черная Казарка, так они сняли с него скальп, а потом сожгли живьем в Джерман Флэтс! Я скорее сдохну, чем дам хоть пригоршню маиса одному из этих бандитов.
      Прочь отсюда! Убирайтесь! Чтоб я эту гадину больше не видела, а если генерал будет недоволен, то может сам прийти сюда объясняться со мной! Верно я говорю, женщины?
      Группа женщин, собравшихся вокруг лохани с бельем, словно прихожанки у алтаря, хором подтвердили справедливость сказанного.
      Такое единодушное одобрение вызвало улыбку у Джинет.
      - Вот видите, полковник Гамильтон, все со мной согласны! А это значит, что вы можете девать вашего индейца куда хотите, но здесь он не останется. А эти двое...
      - Сударыня! - вмешался тут Жиль, отвесив Джинет глубокий поклон, словно перед ним была знатная дама. - Мы просим вас всего лишь дать нам какой-нибудь закуток, где этот ребенок мог бы поспать. Мы сами позаботимся о том, чтобы его накормить. И он вправду крайне необходим вашему генералу...
      Глаза Джинет стали круглыми от изумления, и она внимательно оглядела Жиля от кончиков его грязных мокасин до спутанных белокурых волос.
      - Это еще кто такой? Грязен, как поденщик, красив, как бог, и учтив, как милорд. Со мной еще никто так не говорил... Сударыня, сказал он... Сударыня! Подумать только! Мне! Сударыня!..
      - Я француз, - сказал Жиль, смеясь, - а вы - женщина. Для нас, французов, все женщины - дамы. Я прибыл сюда с армией короля Франции, чтобы сражаться вместе с вами, и именно я захватил этого мальчика, которого ваш генерал считает весьма ценным пленником. Я прошу вас, сударыня.., найти и для него местечко!
      Мой друг ведь не сможет продержать его всю ночь у себя на спине.
      Неожиданно Джинет Маллигэн покраснела, как девушка, и захлопала ресницами. Она даже попыталась изобразить что-то, отдаленно напоминающее реверанс, и улыбнулась Жилю.
      - Что это вы на меня так смотрите, молодой человек, а? Ну и глаза же у вас! Сейчас вас проводят...
      Не говоря больше ни слова, Джинет самолично отвела путников к палатке и, вышвырнув из нее несколькими энергичными пинками пару котлов и другие кухонные принадлежности, сказала им, что они могут чувствовать себя здесь как дома, и добавила, что если им что-нибудь понадобится, то им стоит только попросить.
      Благодеяния Джинет и ее товарок на этом, однако, не кончились. Явно покоренные молодым французом, они толпились вокруг него, предлагая то не слишком черствый хлеб, то вполне съедобное мясо, то свежее пиво... Затем, когда Жиль сказал, что хорошо бы искупаться в реке, он получил большой кусок мыла, которое изготовляли сами "Молли Питчер".
      - Тебе бы попасть куда-нибудь на Восток, - вышучивал его Тим, пока они сообща плескались в теплой воде Гудзона, нагретой солнцем. - К примеру - в Индию: там бы ты сразу стал султаном. Все эти бабы уже влюблены в тебя.
      - Что ты выдумываешь? Здесь, наверное, не так много французов, и я для них просто диковинка, вот и все.
      - Да уж, нечего сказать, эти бабы очень любопытные... Посмотри-ка на вон ту рощицу слева: они все прячутся там, чтобы посмотреть, как мы купаемся. Наверно, хотят убедиться, что французы устроены так же, как и американцы.
      И Тим нырнул в глубину, подставив на секунду свой голый зад солнечным лучам, скрылся под водой и поплыл на середину реки, похожий на большую выдру. Жиль предпочел отдаться на волю речных волн, лениво и величественно текущих меж лесистыми холмами. В такую минуту было трудно поверить, что кругом война: окрестности были наполнены спокойствием почти божественным. Там и сям, однако, виднелись бревенчатые форты, явно выстроенные совсем недавно, а ближе к низовьям Гудзона, над лесом, поднимались черные клубы дыма, медленно тающие на фоне голубого неба. Плывя к другому берегу, Жиль разглядел вдали длинные черные иглы - это были клотики мачт английских кораблей, стоящих на якоре в Гудзоне: Нью-Йорк был не далее чем в десяти лье.
      Настоящее лицо войны показалось в пожаре заходящего солнца, когда окрестные холмы отразили грохот копыт: три эскадрона кавалерии внезапно появились в облаках пыли и устремились через широко открытые ворота в лагерь. Солдаты во все глотки орали какую-то дикарскую песнь, свидетельствующую об одержанной победе.
      Возглавлял кавалькаду человек, подобный кентавру, в разорванной, испещренной пятнами крови одежде; он смеялся, показывая белоснежные зубы, вздымая ввысь окрашенную кровью саблю. При помощи одних лишь коленей он управлял великолепным дьяволом, что был ему вместо коня.
      - Это полковник Деланси, - заметил Тим, - со своим отрядом из знаменитой виргинской кавалерии. Ну, что ты о нем скажешь?..
      - Ничего, - ответил Жиль, пожиравший глазами удивительную конную карусель, великолепных коней и заразительное воодушевление, исходившее от отряда. - Я просто любуюсь ими...
      Мне кажется, что я хотел бы драться в их рядах...
      Жиль улегся спать прямо на земле на почти чистое одеяло, полученное от щедрой Джинет, и долго не мог заснуть, слушая шумы лагеря и крики морских птиц, напоминавшие ему родную Бретань. Несмотря на усталость, возбуждение не давало ему сомкнуть глаз. Ему не терпелось увидеть наступление дня, поскорее узнать, какие поручения даст ему этот удивительный генерал Вашингтон, про которого даже англичане говорили, что в Европе нет короля, который рядом с генералом не походил бы на слугу... До сего дня он еще не видел войны, только нескончаемые приготовления к ней, артиллерийские дуэли с английскими крейсерами, рутину жизни укрепленного лагеря: учения, долгие разговоры, политику.., и радости интендантства. Люди же, окружавшие его здесь, дрались с врагом уже несколько месяцев, каждый день сверкало оружие и лилась кровь.
      Он хотел принять участие во всем этом... И как можно быстрее!
      Вдруг сквозь наполнявший палатку храп Тима Жиль услыхал легкий шорох. Полотняный клапан, служивший дверью, бесшумно приподнялся, затем снова послышался шорох: кто-то вползал внутрь палатки.
      Рука Жиля скользнула к бедру, нащупывая рукоять охотничьего ножа, висевшего на поясе.
      Одновременно Жиль бесшумно высвободился из складок одеяла, готовый отразить любое нападение... Тут он почувствовал прикосновение чьих-то рук, и запах мыла и мокрой травы наполнил его ноздри. Он вцепился в одну из этих рук.., и по вырвавшемуся у незваного гостя тихому восклицанию понял, что перед ним женщина.
      - Кто вы? - шепнул Жиль. - Чего вам нужно?
      - Тес!.. Ты разбудишь твоего друга... Меня послала Джинет Маллигэн... Я - Бетти, ее племянница. А нужно мне...
      - Чего же?!
      Она приглушенно засмеялась, и вдруг он почувствовал на своей груди ее горячие руки, скользнувшие под рубашку из замши.
      - Джинет хочет, чтобы я приветствовала тебя от имени всех девушек Америки, - сказала она еле слышным насмешливым шепотом. - Она сказала, что ты будешь доволен, потому что все французы только об этом и думают!
      И она порывисто прижалась к нему. Инстинктивно обняв ее. Жиль ощутил теплую и твердую грудь, крепкие бедра, обжигающее лоно и влажный рот. Когда его пальцы коснулись нежной кожи ее обнаженной спины, он почувствовал, как девушка задрожала, словно от электрического разряда молнии. Эта дрожь немедленно передалась его собственному телу. Внезапно вновь ощутив страшный любовный голод, впервые открывшийся ему в объятиях Манон, Жиль с радостью принял этот нежданный дар. На карту была поставлена честь всех французов!.. Вмиг сорвав с себя одежду, он яростно сжал в объятиях девушку, чье тело выгнулось под ним, чтобы лучше принять его, и целиком предался безудержному утолению жажды, мучившей его уже несколько месяцев...
      На заре, когда полог палатки снова приподнялся, чтобы выпустить девушку, которую знали лишь его руки. Жиль позволил сну наконец поглотить его, будто благодетельной волне, успев подумать только о том, что Америка замечательная страна, а прекраснее жизни солдата нет ничего на свете. А Тим... Тим ни разу даже не перестал храпеть: праздник плоти, буйствовавший в двух шагах от него, ни на секунду не прервал его сна.
      ***
      Генерал Вашингтон концом своей подзорной трубы указал на правый берег Гудзона, на север:
      - Менее чем в десяти милях отсюда находится Уэст-Пойнт, самое укрепленное место на реке, узел нашей стратегической позиции. Фортификационные сооружения, постройкой которых, как, впрочем, и всех укреплений этого района, мы обязаны молодому офицеру саперов польской армии полковнику Костюшко, стоят на неприступной скале и прикрыты низким островом с береговыми батареями на нем. К тому же Гудзон в этом месте перегорожен огромной цепью... Позицию, таким образом, одолеть невозможно.., разве только предательством. Именно сюда доставит ваше золото отряд генерала Аллена, которому я поручил эту операцию. Таким образом, я могу быть уверен в том, что ни один пенс из этих денег не будет истрачен ни на что, кроме как на нужды армии. Теперь вы видите, - прибавил он с осветившей лицо полуулыбкой, - что я по достоинству ценю дар французов.
      - Я никогда в этом не сомневался, господин генерал, - ответил Жиль. - А раз вы уверены в выборе места и хранителя... Но вы сказали, что крепость может пасть вследствие предательства?
      Лицо генерала Вашингтона при этих словах снова обрело выражение обычной суровости.
      - Вы не американец, сударь, иначе вы никогда не посмели бы высказать подобное подозрение. Генерал Бенедикт Арнольд, который командует Уэст-Пойнтом, один из известнейших людей, настоящий герой, победитель битвы при Саратоге, нашего пока самого большого сражения...
      - Но образ жизни, который он ведет, столь широк, что ему вечно не хватает денег... - произнес голос, явно принадлежащий американцу.
      На звук этого голоса Вашингтон обернулся, будто ужаленный пчелой.
      - Я знаю, что вы не любите Арнольда, Гамильтон, что вы ставите ему в вину его брак с мисс Шиппен, чья семья - одна из самых влиятельных семей тори <Консервативная партия, преданная Англии.>, но делать из этого обстоятельства вывод о том, что он способен предать, - неблагородно. Должен ли я напомнить вам, что он мой друг и что я ему верю?
      Голос генерала чуть дрожал от гнева, но лицо его, лицо человека, превосходно владеющего собой, оставалось невозмутимым. Гамильтон выслушал эту отповедь не моргнув глазом:
      - Прошу вас принять мои извинения, господин генерал. Однако я продолжаю настаивать на том, что Уэст-Пойнт - не самое идеальное место для хранения французского золота. А ведь лишись этих денег, мы будем не в состоянии продолжать войну! Ваша дружба уже однажды выручила генерала Арнольда на том военном совете, где он отчитывался в финансовых делах своих войск после экспедиции в Квебек. Не искушаете ли вы дьявола?
      - Довольно, полковник Гамильтон, - прервал его Вашингтон. - Мы больше не будем обсуждать этот вопрос. Идемте же, господа! Вы отлично выполнили ваше первое поручение, теперь поговорим о деле, которое я намереваюсь вам доверить.
      Повернувшись на каблуках, Вашингтон большими шагами направился к своей штаб-квартире. Жиль последовал за ним, немного удивляясь тому, что молодой офицер осмеливается столь открыто критиковать решение своего командира.
      Шедший рядом Тим засмеялся.
      - У нас каждый может высказывать свое мнение, даже и на самые серьезные темы. Это вот мы и называем демократией...
      - Демократия! - повторил вслед за Тимом Жиль, словно пробуя на вкус новое звучание, которое это древнее слово приобрело в устах его друга. Разве мы возвратились на две тысячи лет назад и вы - новые афиняне?
      - Не знаю, новые ли мы эти.., как их, ну те, которых ты назвал, но одну вещь я знаю точно: довольно нам быть лакеями короля Британии.
      Мы просто-напросто хотим быть самими собой!
      Мы достаточно уже взрослые для этого! Теперь пошли, посмотрим, чего хочет от нас Великий Белый Вождь...
      Часом позже Тим и Жиль с Играком, сидевшим позади Жиля на крупе его коня, уже покидали лагерь в Пикскилле. Коней друзья получили в дар от генерала. Вслед им раздавались возгласы всех "Молли Питчер", собравшихся на берегу, чтобы проститься с ними. Взгляд Жиля на миг задержался на высокой белокурой девушке, стоявшей рядом с Джинет Маллигэн, которая при этом послала ему кончиками пальцев воздушный поцелуй. Конечно, это была Бетти, и Жиль был счастлив видеть, как блестят ее голубые глаза и как красиво отсвечивает солнце на ее волосах. Исполненный благодарности к ней и ее нежному телу, подарившему такое огромное наслаждение. Жиль ответил ей таким же поцелуем.
      - Мы еще увидимся, Бетти, - крикнул он.
      Девушка громко рассмеялась, показав крепкие белоснежные зубы, и легкий ветер, прилетевший с юга, донес ее слова:
      - Увидимся.., если Бог и Красные Мундиры захотят, красавчик.., но ты только кликни, и я буду с тобой, сколько ты захочешь!..
      - Вернее было бы сказать: "если позволят сенека", - проворчал Тим, чья физиономия значительно поубавила веселости, с тех пор как они получили приказ генерала. - Ежели мы вернемся целыми и невредимыми из чертовой переделки, то это можно будет приписать одному лишь чуду. Хорошо, если мы только скальпов лишимся.
      Приятное воспоминание о прошедшей ночи привело Жиля в такое веселое расположение духа, что мрачные пророчества друга не могли испортить его.
      - Если бы я не слышал твой храп всю ночь, то подумал бы, что ты плохо спал, дружище!
      Или же ты ничего не понял из того, что сказал Вашингтон. Мы - посланцы Мира. Мы едем вернуть Сагоевате брата, которого он, может быть, считает погибшим и которого Великий Белый Вождь великодушно возвращает ему, несмотря на то что мальчик - его пленник. Ведь это жест дружбы, не так ли? Мы некоторым образом помогаем инсургентам протянуть руку дружбы их свободным краснокожим братьям.
      Так с какой стати Сагоевата станет портить наши прически!
      - Честное слово, он сам верит своим словам! - взорвался Тим. - Ты говоришь, как книга, считающая, что она - Библия! Посланцы Мира! Да ничего подобного! Мы должны разжечь пожар войны! Ты, верно, забыл о второй части нашего поручения: тайно дать понять вождю клана Волков, что его брат, сын Гитчи-Маниту, бога грома, вождь ирокезов Корнплэнтер - Сажающий Маис - на самом деле подлый предатель, мечтающий лишь о том, как бы разорвать союз Шести племен, чтобы захватить его имущество и сверх того завладеть его женой... Ежели Сагоевата и оставит нам наши прически, то уж Корнплэнтер-то нас не пощадит, ведь ему очень быстро все станет известно. У него шпионы повсюду.., это такой зверь, что по сравнению с ним ягуар покажется милым котеночком.