— Но они найдут другое место, — не удержался от замечания виконт Лабрюйер.

— Лишь бы они не встречались в моем доме, — прикрыв глаза, отвечал маркиз Лагранж. Анри замялся.

— Простите, маркиз, но я не знаю цену, которую положил ваш дальний родственник.

— Ах, да, простите, — маркиз положил на стол перевязанную шнурком стопку банковских билетов.

— Ваш агент будет в курсе? — поинтересовался Анри.

— Нет, он ничего не должен знать. Единственное, о чем я ему скажу — что хотел бы получать за аренду своего домика немного больше.

Маркиз уже хотел распрощаться с виконтом Лабрюйером, но тот не спешил отпускать его. Ему не хотелось остаться наедине со своей совестью, ведь теперь стоило только посмотреть в окно, чтобы убедиться в том, какое он, Анри, чудовище. Насквозь промокшая под дождем женщина ожидает лишь взмаха руки, кивка, одного слова, а он не желает пойти навстречу, не желает пригласить в дом.

А пока у него в гостях был маркиз Лагранж, такому поведению было хоть какое-то объяснение. Не может же он принять замужнюю женщину при посторонних!

— Может еще вина? — предложил Анри.

Нет, спасибо, виконт, я должен ехать, наверное, жена уже заждалась меня.

Это было произнесено таким будничным тоном, что трудно было поверить, что человек, только что говоривший о своей жене как о изменнице, теперь с нежностью заботился о том, не слишком ли она соскучилась р его отсутствие.

— Не надо чувствовать себя слишком виноватым по отношению ко мне, — говорил, откланиваясь маркиз Лагранж. — Ваше поведение естественное, окажись я на вашем месте, то поступил бы точно так же. Ведь дело не в мужчине, как уверяют многие, дело в женщине. И если она не желает изменить мужу, то никакими уговорами от нее этого не добьешься.

Правда, виконт Лабрюйер придерживался на этот счет другого мнения, но разубеждать маркиза Лагранжа он не собирался, так как речь шла, все-таки о его собственной жене и выставлять себя героем Анри не хотелось.

— Когда я могу навестить вашего агента, маркиз?

— Когда угодно, дело терпит. Найдете время и заходите.

Дольше удерживать маркиза было уже неприлично, и Анри спустился проводить его. Он стоял на крыльце под проливным дождем, не разрешая Жаку прикрыть себя зонтом. Ведь Мадлен даже не подумала набросить на голову капюшон, и Анри хотелось испытать то же, что испытывает сейчас эта смелая женщина.

Мадам Ламартин, заметив маркиза Лагранжа, отступила в тень арки так, чтобы нельзя было рассмотреть ее лица.

Наконец, экипаж маркиза отъехал, и Анри остался стоять на крыльце рядом с Жаком. Мадлен сделала шаг из темноты в тусклый свет фонаря. Ее глаза вспыхнули, отразив в себе язычки пламени.

Она смотрела прямо на виконта Лабрюйера и тот не мог отделаться от ощущения, что это не женщина, а хищный зверь смотрит на него, изготовившись к прыжку.

— Что будем делать, хозяин? — спросил Жак. Анри остановил его взмахом руки.

— Подожди.

Мадлен не двигалась с места и если бы Анри не видел ее еще при свете дня, он мог бы поклясться — перед ним призрак, а не сама мадам Ламартин. Дождевые капли бежали по лицу женщины, и Анри казалось, это слезы. А может Мадлен и плакала, на дожде не разберешь.

«Я же говорил ей, что нашим отношениям конец, что мы никогда больше не встретимся». Но жалость поднималась со дна души Анри, да и чувство вины давало себя знать. Он был виноват перед всеми — перед Констанцией, перед маркизом Лагранжем, перед Мадлен, перед Колеттой. И виконт Лабрюйер чувствовал, если он хоть частично не искупит свою вину, ему не будет покоя.

Он крепко сжал зубы. У него не было привычки поступаться своими принципами. Но взгляд Мадлен молил: дай только знак, и я брошусь тебе навстречу!

Анри опустил голову.

— Что будем делать, хозяин? — прохрипел из влажной темноты Жак. — Мадам Ламартин совсем замерзнет…

— Да знаю и без тебя, — зло прошептал Анри.

— Может, я принесу ей горячего вина, хозяин?

— Нет, ты позовешь ее.

— Пригласить в дом?

— Да.

Сказав это, Анри вошел в дом и зло хлопнул дверью. А Жак, радуясь такому решению хозяина, бросился под дождь к мадам Ламартин.

— Прошу вас, мадам, виконт приглашает вас войти. Он просит прощения, что не мог раньше принять вас, — уже от себя врал Жак, глядя на дрожащие плечи озябшей под проливным дождем женщины.

Ни слова не говоря, Мадлен двинулась к дому. Жаку казалось, что она идет слишком уж медленно, что она не торопится попасть в тепло, укрыться от холодных дождевых капель.

Он вбежал на крыльцо и распахнул перед мадам Ламартин дверь.

— Входите, входите, мадам.

— Спасибо, Жак.

И слуга даже не успел подбежать к гостье, как отяжелевший от влаги плащ упал на пол.

В глубине передней стоял Анри. Он замер, увидев измученную ожиданием женщину. Виконт Лабрюйер никогда не был злым, лишенным сострадания человеком. Он прекрасно понимал, какие страдания причиняет женщине, но имел право поступать подобным образом, ведь всегда он предупреждал их, что его любовь недолговечна и никогда до этого сердце Анри не сжималось от боли при виде женщины, пытавшейся вернуть прежнюю любовь.

Виконт вспомнил, каких усилий ему стоило склонить Мадлен на свою сторону, заставить ее забыть своего мужа.

Губы Мадлен Ламартин дрогнули и Анри подумал:«Лишь бы она не заплакала!»

Но это была улыбка.

— Ты позвал меня!

— Я говорил тебе, чтобы ты не приходила, — произнес как можно более строго Анри, но все равно сквозь его строгость в голосе сквозили нотки нежности.

— Я не могла оставаться дома, поверь мне, Анри. Ты ушел, оставив мне письмо, что мне оставалось делать?

— Зачем ты пришла? — уже тверже спросил Анри.

— Ты не любишь меня больше?

— Я тебя любил, Мадлен.

— А теперь?

— Если ты так каждый день будешь стоять у меня под окнами, я возненавижу тебя.

— Но почему, Анри, почему ты не любишь меня больше?

— Я не хочу лжи. Все обманывают — жены мужей, мужья жен, а любовники обманывают своих любовниц. Я хочу остаться честным, я не люблю тебя больше, Мадлен.

— Этого не может быть, Анри!

— Ну посмотри мне в глаза, если ты там заметишь хоть капельку нежности — я проиграл.

Мадлен медленно подошла к Анри и положила ему руки на плечи. Нет, она не бросилась к нему, а подошла спокойно, с достоинством. Их взгляды встретились.

Анри старался не моргать. На него смотрели полные страдания глаза женщины. Мадлен вглядывалась в Анри, пытаясь разобраться в его чувствах.

Не выдержав, Анри Лабрюйер отвел взгляд и ничего не говоря, обнял Мадлен.

Жак стыдливо отвел глаза в сторону и до его слуха донесся лишь звук поцелуя и шорох одежд. Когда он рискнул все-таки взглянуть, то увидел, как Анри, подхватив на руки Мадлен, поднимается с ней на второй этаж.

«Боже, дай счастье этой женщине»— сказал, расчувствовавшись, Жак.

— Я хочу, чтобы все повторилось вновь, — шептала Мадлен.

— Молчи.

— Скажи, что ты любишь меня.

Анри молча кивал.

Вся одежда мадам Ламартин была насквозь мокрая.

— Неужели тебя не трогает мой жалкий вид? — спрашивала женщина, не открывая глаз.

— Я не могу отказать тебе, Мадлен, не потому, что люблю…

— Нет, ты скажи: я люблю тебя, люблю… — повторяла Мадлен, все крепче и крепче обнимая Анри. Тот дошел до двери спальни и плечом открыл ее.

— Ты любишь меня?

— Я не хочу говорить об этом, Мадлен.

— Нет, ты должен сказать.

— Хватит того, что я уже впустил тебя. Неужели ты хочешь лжи?

— Но любовь, Анри, не может быть ложью.

— Я люблю тебя, — избегая смотреть в глаза женщине, произнес виконт Лабрюйер.

— Ты не хочешь? — горько усмехнулась она. Что-то во взгляде Мадлен не устраивало Анри, какой-то скрытый смысл таился и в ее улыбке, холодной и обворожительной одновременно.

Мадлен соскользнула с рук Анри и крепко обняла его.

— Люби меня, люби, дорогой. Она целовала виконта в глаза, в лоб, в губы. А тот, не в силах сдержаться, стал отвечать на ее поцелуи.

— Ты просто никогда не пробовал возвращаться, Анри, в этом тоже есть своя прелесть.

— В этом ничего нет хорошего, Мадлен.

— Но ведь ты сейчас счастлив?

— Не знаю.

— Конечно же, Анри, о счастье догадываешься только тогда, когда оно уходит. Это как воздух, им живешь.

— Зря ты пришла, Мадлен.

— Я не пришла, — улыбнулась женщина, — я выстояла свое счастье под дождем, в темноте, глядя на освещенное окно. Я видела, как ты смотрел на улицу и наверное, думал обо мне. Скажи, Анри, что ты тогда подумал?

— Я рассердился на тебя, Мадлен.

— Но разве можно, Анри, сердиться на любовь? Ведь это она привела меня под окна твоего дома, она заставила бросить все, что у меня было и идти сюда.

Анри насторожился.

— Ты что, Мадлен, неужели ты все рассказала мужу?

— Нет, не бойся, — рассмеялась мадам Ламартин, — я не так глупа как ты думаешь.

— Я этого никогда не говорил.

— Муж не знает, куда я пошла, ему и в голову не придет подозревать меня в неверности.

Разогретая ласками, Мадлен наконец-то перестала дрожать. Ее немного подсохшие волосы стали нежнее, и виконт намотал одну прядь себе на палец.

Мадлен взяла его за руку.

— Подержи еще немного, вот так, и они сохранят форму, запомнят тебя точно так же, как твой образ отпечатался в моей душе. Я сохраняю сейчас твою форму, Анри.

— Не говори глупостей, Мадлен. Это не любовь, а всего только жалость. Ты жалеешь себя, а я пожалел тебя.

— Хорошо, Анри, называй это как хочешь, но главное, ты любишь меня,

Мадлен еще крепче прижалась к виконту Лабрюйеру и тот ощутил, как оглушительно громко бьется ее сердце.

— Я люблю тебя, — прошептал он, пытаясь поцеловать ее в губы.

Но женщина, смеясь, избежала поцелуя и обхватив Анри за шею, поджала ноги. Тот не удержался на ногах и вынужден был опуститься прямо на ковер перед камином.

— Еще немного, Мадлен, и мы рухнули бы в огонь.

— Мы и так с тобой сгораем, Анри.

— Ты слишком близко сидишь к огню.

Анри ощутил, как пышет жаром на его руку, ложащуюся на плече Мадлен.

— Я всего лишь хочу высушить одежду, — и Мадлен через голову сбросила блузку, а затем, засмеявшись, бросила ее в камин.

— Что ты делаешь? — воскликнул Анри, глядя, как огонь неохотно пожирает мокрую материю.

— А почему, Анри, на тебе до сих пор надето вот это? — Мадлен сорвала с него рубашку и тоже бросила в камин.

Огонь взвился, загудело в дымоходе и на какое-то время спальня наполнилась ярким светом сгоравшей одежды.

— Ты что, Мадлен, сошла с ума?

— А зачем мне одежда, я же не собираюсь уходить отсюда никогда, — Мадлен обхватила его за шею и повалила на ковер.

Жак, пришедший узнать у своего хозяина, не нужно ли ему чего, стоял у приоткрытой двери спальни, не решаясь войти. Веселый смех Мадлен вгонял его в краску.

— Нет, наверное, ему ничего не нужно, — пробормотал Жак, прикрывая дверь.

Но все же далеко отходить он не решился. Жак устроился в хозяйском кресле в гостиной, даже не поднимаясь подкинул дров в камин задремал, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни.

Кому-нибудь они и помешали бы дремать, но только не Жаку. За свою службу у виконта Лабрюйера он наслушался и насмотрелся всякого. Единственное, что удивляло слугу, так это почему его господин не прогнал мадам Ламартин прочь, ведь еще ни одной женщине не удавалось завладеть его сердцем дважды.

А Анри Лабрюйеру на какое-то время показалась, что перед ним совсем другая женщина, не та Мадлен, которую он знал раньше, не та, которую он соблазнял в имении своей бабушки. Словно дьявол вселился в нее.

«Это же надо додуматься сжечь одежду в камине!» Но этот же дьявол страсти завладел и душой Анри. Он смеялся, комкая свой пояс и бросая в камин.

— Так, пусть горит, Мадлен, пусть горит все наше прошлое, мы вновь нашли свою любовь.

Скорее всего, это неистовство для Анри было способом убежать от обуревших его мыслей. Ведь завтра нужно будет идти к Констанции просить прощения. А тут еще и Александр Шенье, скорее всего, успел рассказать Констанции многое, а в мстительности женщин Анри не сомневался ни на минуту.

Но сейчас не время было думать об этом. Перед ним на ковре сидела Мадлен. Из одежды на ней оставалась лишь юбка, да еще непонятно для чего прихваченная вместительная сумка, которую берут обычно в дорогу.

— Уж не собралась ли ты остаться у меня навсегда? — расхохотался Анри, пытаясь завладеть сумкой Мадлен.

Та, со смехом отбиваясь, прижимала к груди левой рукой свою сумку так, словно та была самым большим ее сокровищем.

— Подожди, Анри, дай я отложу ее в сторону, — Мадлен вскочила и поставила сумку на подоконник, а затем не спеша, так, чтобы Анри мог рассмотреть ее тело, двинулась к камину.

Отблески живого огня плясали на белоснежной коже женщины, и виконт Лабрюйер залюбовался этим зрелищем. Ему не хотелось больше никого искать, достаточно было и Мадлен. Наверное, слишком долго Анри убеждал себя в том, что любит эту женщину и наконец сам хоть на один вечер поверил в свои слова.

Мадлен отбросила волосы со лба и, склонив голову набок, спросила:

— Так ты любишь меня?

Анри был готов сейчас признаться в чем угодно. Спроси его Мадлен, убил ли он свою мать, он признался бы и в этом.

— Да, я люблю тебя, Мадлен.

Странная улыбка показалась на губах Мадлен, такой еще никогда не приходилось видеть виконту. Странная смесь любви, восхищения и в то же время коварства. Сердце на мгновение похолодело в груди мужчины, но тут же лед отчуждения растаял.

Мадлен протянула руки и сделала шаг навстречу Анри. Она, ничего не говоря, опустилась на колени и обняла его. Горячая волна страсти обдала виконта, и он окончательно забыл, что есть какой-то иной мир, где существуют другие женщины.

Мадлен поистине была прекрасна. Каждое ее движение напоминало о совершенстве природы, создавшей подобную прелесть.

— Иди же ко мне, — прошептала Мадлен, и ее руки сомкнулись в замок на спине Анри.

Мадам Ламартин запрокинула голову, и виконт Лабрюйер прикоснулся губами к ее шее. Каждое прикосновение приносило ему неземное наслаждение, словно он впервые в жизни обладал женщиной.

Куда подевалась скованность и холодность прежней Мадлен, так упорно сопротивлявшейся любви. Она уже не стеснялась ничего — ни своей наготы, ни света, идущего от пылающего камина. Наоборот, то и дело она отстранялась, давая возможность Анри разглядеть себя.

— Ты мой любимый, — шептала она, — как хорошо, что мы снова вместе.

— Любимая… — лишь одними губами отвечал виконт Лабрюйер, касаясь ладонью ее волос.

— Ты запомнишь этот день на всю жизнь… Анри привлекал к себе Мадлен и шептал:

— Я запомню тебя и всегда буду вспоминать. Чтобы ни случилось, Мадлен, я никогда не подумаю о тебе дурно.

— Не зарекайся, — звучало в ответ, — и не давай лживых обещаний.

— Ты научила меня, дорогая, что счастье может повториться.

— Не думай сейчас об этом, Анри, сейчас доверься моим рукам, ощущай меня всем телом. Ведь слова могут вернуться в твоей памяти, ты вновь можешь услышать их, но прикосновение моих рук, мой взгляд, ты не сможешь их вспомнить, как ни старайся.

— Мы сошли с ума, — произнес виконт, проводя руками по ниспадающим волнами волосам женщины.

— Это ты сошел с ума, Анри, я знаю, что делаю. И поверь мне, любовь полна сюрпризов.

— Таких, каких подарил мне этот день?

— И таких тоже, — смеялась Мадлен. Тогда виконт Лабрюйер еще не понимал истинного смысла слов женщины. Он всецело отдавался страсти, не пытаясь заглянуть в будущее. Но не всегда приятное оказывается счастливым, но зато всегда за опьянением следует похмелье.

Когда обессиленный Анри добрался до кровати, Мадлен села рядом с ним и положила ему ладонь на лоб.

— Ты такой горячий!

— Это у тебя озябла рука, Мадлен.

Странное дело, Анри не чувствовал, как прежде, отвращения к своему обнаженному телу, не чувствовал он и неловкости, созерцая сидящую рядом с ним обнаженную Мадлен.

— Дай сюда свои пальцы, — виконт Лабрюйер с силой сжал запястья мадам Ламартин и принялся целовать пальцы, один за другим.

— Нет, — мягко высвободилась Мадлен, — ты должен спать. Засни, а я буду смотреть на тебя. Я не могу на тебя смотреть, Анри, без восхищения.

И тут виконт Лабрюйер вспомнил, эти же слова Мадлен говорила ему и в прошлый раз, когда он лежал в ее спальне.

— Спи, — голос женщины завороживал, — спи и ни о чем не думай. А я посижу рядом и буду смотреть на тебя.

Мадлен наклонилась. Ее длинные волосы щекотно коснулись лица Анри.

— Но ведь тебе тоже нужно спать.

— Я не хочу, мне приятно сидеть рядом с тобой и думать, как будто это продолжится завтра и послезавтра.

— Я никогда не дожидался утра, — прошептал виконт Лабрюйер, обращаясь к своей возлюбленной, — я всегда уходил раньше.

— До рассвета еще далеко, — успокоила его Мадлен, — и мы успеем побыть вместе.

— Нет, я сегодня встречу рассвет вместе с тобой, я полюбуюсь, как солнце поднимается из-за крыш домов, как первые лучи солнца касаются твоих волос, золотят их.

— Это все мечты, дорогой виконт.

— Нет, Мадлен, так будет. Еще не одно утро мы встретим с тобой вместе.

— Анри, Анри, ты слишком любишь мечтать и по-прежнему пытаешься обмануть меня.

— Нет, Мадлен, я в самом деле хочу быть рядом с тобой. Когда я увидел, как ты стоишь под дождем в ожидании милости с моей стороны, я внезапно почувствовал и холодные струи ливня и пронзительный ветер… Я понял, как не просто приходится тебе и пожалел, что написал то письмо, оставленное на подушке.

— Я так плакала…

— Наверное, ты возненавидела меня?

— Ну что ты, Анри, ты же ничего не скрыл от меня, и я знала, так оно и случится.

— Но ты верила, что любовь вернется и мы встретимся?

— Как видишь, я верила не зря. Виконт Лабрюйер прикрыл глаза и Мадлен положила ему ладонь на веки.

— Ты спи, я буду рядом и не думай, что тебе удастся улизнуть прежде, чем наступит рассвет.

— Я же в своем доме, — рассмеялся Анри, — и мне некуда убегать.

— Скоро потухнут дрова в камине, скоро даже перестанут рдеть уголья, все подернется серой золой, и спальня погрузиться в темноту. И ты, Анри, медленно растворишься в ней. Я буду вглядываться во мрак, пытаясь разглядеть твое лицо, пытаясь понять, улыбаешься ли ты во сне или твои губы грустят.

— Тогда, Мадлен, наклонись и поцелуй меня. Анри ощутил на своих губах немного влажный, ласковый поцелуй.

Когда виконт Лабрюйер уснул, лицо Мадлен сделалось строгим. Она провела рукой по своим губам, как бы пытаясь вытереть их, а затем с некоторой брезгливостью, в то же время и с грустью посмотрела на своего спящего любовника.

— Ну вот и все, — произнесла женщина. Она сняла с подоконника сумку, достала лист бумаги, оловянный карандаш и даже не одеваясь, подсела к столу. Ее рука быстро чертила размашистые буквы и с каждым новым словом, возникшим на бумаге, лицо Мадлен становилось все более и более решительным.

Наконец, закончив письмо, она положила его на видном месте и придавила небольшой скульптуркой, изображавшей богиню любви. Подобных безделушек в спальне виконта было превеликое множество.

Затем мадам Ламартин собрала остатки гардероба Анри и тихонько смеясь, запихала их в камин на тлеющие уголья. Вскоре потянуло дымом, вспыхнул огонь, и одежда рассыпалась пеплом.

Мадлен же достала из сумки новое платье и не спеша оделась.

«У него хорошее большое зеркало в спальне»— пробормотала Мадлен, разглядывая свое отражение.