Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Констанция (№6) - Констанция. Книга шестая

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Бенцони Жюльетта / Констанция. Книга шестая - Чтение (Весь текст)
Автор: Бенцони Жюльетта
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Констанция

 

 


Жюльетта Бенцони

Констанция. Книга шестая

ГЛАВА 1

Прошло около пяти лет с тех пор, как мы в последний раз видели Констанцию де Бодуэн на вечере у госпожи де Сен-Жам. Франция проходила через одно политическое потрясение за другим. Прошло уже почти два года с тех пор, как восставший народ штурмом взял Бастилию. Во многих провинциях Франции прокатились крестьянские мятежи, в городах выступала доведенная до крайней степени агрессивности плебейство, громившие продовольственные лавки, склады, дома. Учредительное собрание выступает с одним заявлением, его противники — с другими, толпа без суда и следствия расправляется с комендантом Бастилии и купеческим старшиной Парижа, несколько тысяч женщин направляются в Версаль, но при этом сохраняется власть короля и королевы.

Констанция де Бодуэн по-прежнему служила Марии-Антуанетте Французской. Однако теперь ей больше приходилось заботиться не о сохранности гардероба и коллекции украшений, а о безопасности своей собственной и сына. Слава богу, она отправила Мишеля к себе на родину в Нормандию, определив его в частный пансион. Туда волны революции еще не докатились, и за мальчика можно было не беспокоиться. Мишель был уже в том возрасте, когда ежедневный присмотр матери вовсе не был для него необходимостью. Сама же Констанция покинула свой дом на Вандомской площади и, оставив Жана-Кристофа и Шаваньяна присматривать за ним, вместе с королевой поселилась во Дворце Тюилрьи.

Однако с каждым днем над королевским дворцом сгущались тучи. И вот однажды, в один прохладный июньский вечер 1791 года, в Париже начали разыгрываться события, которые приведут к падению одной из старейших королевских династией Европы.

В дверь деревянного домика на улице Дофине настойчиво стучали.

— Сейчас, сейчас! — кричала, спускаясь по шаткой деревянной лестнице девушка в длинном сером платье расстегнутом на груди. Когда она открыла дверь, на пороге перед нею выросла фигура судебного исполнителя в сопровождении полицейского.

— Здесь проживает господин Николя Ретиф де ля Бретон? — строго спросил судебный исполнитель.

— Да. Но моего мужа сейчас нет дома.

— Это не имеет значения, — сухо произнес представитель власти и, отстранив девушку в сторону, вошел в дом. В руке у него была папка, из которой он достал бумагу и зачитал постановление суда, в соответствии с которым имущество вышеозначенного Николя Ретиф де ля Бретона подлежало аресту в связи с неуплатой долгов.

— Каким имуществом обладает ваш муж? — спросил судебный исполнитель, оглядывая тускло освещенную комнату, на первом этаже, которая была завалена стопками книг, брошюр, листовок и устлана разбросанными по полу бумагами.

Девушка беззаботно улыбнулась и пожала плечами. — А у нас ничего нет, кроме книг.

— Значит, будем конфисковывать книги, — строго сказал судебный исполнитель. — Покажите.

Девушка продемонстрировала несколько сотен экземпляров книг, еще пахнувших типографской краской. — Не знаю, зачем они вам нужны, — сказала она. — Книги недостаточно писать и издавать, их нужно еще и продать.

Судебный исполнитель, недовольно поморщившись, взял из стопки книгу и открыл обложку.

— О, календарь? Это любопытно, — произнес он, листая страницы книги.

Девушка улыбнулась.

— Да, это необычный календарь. Каждый день года посвящен одной женщине, которую когда-то любил мой муж, — объяснила девушка.

— Ого! — воскликнул судебный исполнитель. — это ваш муж любил триста шестьдесят пять женщин?

Девушка гордо вскинула голову.

— Нет, значительно больше. Бывали дни, когда он одновременно любил двух, а то и трех женщин.

Судебный исполнитель наугад открыл одну из страниц книги и прочитал:

— Восьмое февраля. Серпина… Она должна была причесать мне голову, и я спрятал лицо между ее ляжками. Поглаживая меня по голове, она говорила: «Ну ласкай же меня, ласкай…» Она говорила: «Пользуйся этим, малыш…» Она также получала удовольствие… Двадцать седьмое апреля… Нинон Пресси. Первая женщина, которую я любил по-настоящему… Это было в стойле. Мы были совсем молоды. Мне было шестнадцать, а ей еще меньше… Мы плакали, лежа на сене в объятиях друг друга… Одиннадцатое июня… Маргарита Бужар. Хорошо известная в публичных домах Парижа под прозвищем «Ненасытная». Она позволила мне открыть неизмеримую глубину наслаждений…

Судебный исполнитель пролистал еще несколько страниц, разглядывая весьма откровенные картинки и, не сдержавшись, брезгливо сплюнул.

— Тьфу, какая гадость. Какая-то Матильда.

Девушка присела.

— Да, а меня зовут Агнесса. Там, где я раньше была, полно таких молоденьких и красивых девушек, как я. Хотите узнать, где это?

Судебный исполнитель снова принялся разглядывать картинки в книге, после чего Агнесса без особых церемоний забрала календарь и положила его назад в стопку.

— Это же целый скандал, — пробормотал представитель власти. — Я просто выхожу из себя.

Агнесса улыбнулась.

— Оно и видно. Я думаю, что сейчас вам будет некогда читать. Прочтете как-нибудь в другой раз. Мой муж написал здесь о трех с половиной сотнях женщин. Кто-нибудь из них, наверняка, понравится вам.

Судебный исполнитель покраснел.

— Где мой помощник? — закричал он. — Почему он задерживается?

На крик в дом, запыхавшись, вбежал коротышка в парике с такой же папкой в руках.

— Сейчас будем производить опись имущества, — распорядился судебный исполнитель. — Пересчитайте все книги, которые здесь есть.

— Не нужно, — улыбнулась Агнесса, — я сама вам все скажу. Здесь тысяча двести тридцать экземпляров.

Помощник судебного исполнителя, улучив момент, когда его начальник был занят собственными делами, шепнул на ухо Агнессе:

— Я знаком с господином де ля Бретоном. Однажды мы долго слушали его рассказы в ночной таверне, куда он зашел. Потом мы провожали его домой, чтобы дослушать его истории.

Агнесса улыбнулась.

— А моя мама говорила, что большинство людей, которых он приводит домой, это бродяги, попрошайки и воры.

Помощник судебного исполнителя скривился.

— Может быть, большинство, действительно, принадлежали к низшей части общества, а я вхожу в другую часть.

С этими словами он уязвлено удалился.

— Смотрите, что я обнаружил, — радостно воскликнул судебный исполнитель, листая очередную книгу. — Мистер Томас Пенн «Права человека», предисловие к французскому изданию написал господин Николя Ретиф де ля Бретон. Очевидно, ваш муж получил заказ от мистера Пенна. А где остальные экземпляры этой книги? Надеюсь, ваш муж делал этот заказ не бесплатно? В таком случае, у него должны быть деньги.

Агнесса пожала плечами.

— Никаких денег он за это не получил. Он не получил даже аванса на бумагу и чернила, ему пришлось тратить на это собственные деньги. Так что, не надейтесь найти у него что-нибудь.

Судебный исполнитель кисло поморщился, оглядев убогую обстановку квартиры, и, сунув в свою папку издание господина Томаса Пенна и «календарь» Ретифа де ля Бретона, сказал:

— Да, судя по всему, вашему мужу, действительно, никакого гонорара не заплатили. Но это не имеет существенного значения. В любом случае, я все описываю и изымаю.

Агнесса попыталась протестовать:

— Вы не имеете права. Моего мужа нет дома, а вы пользуетесь его отсутствием. Это незаконно.

Судебный исполнитель надменно вытянул шею.

— Я уже много лет работаю судебным исполнителем и знаю, на что имею право, а на что не имею.

— Но в отсутствии должника изымать его имущество — незаконно, — все еще пыталась настаивать Агнесса.

Судебный исполнитель направился к двери, а его помощник засеменил следом. В дверях оба остановились.

— По закону, — четко произнес судебный исполнитель, — я имею право превентивно конфисковать имущество должника и держать его в суде сколько угодно долго до тех пор, пока должник не заплатит.

Агнесса бросилась к судебному исполнителю.

— Но как он может заплатить, если у него нет постоянного источника дохода?

Судебный исполнитель бросил последний взгляд на убогое жилище Николя Ретиф де ля Бретона. Взгляд его задержался на изящной фигуре девушки в платье с расстегнутой на груди шнуровкой.

— Хм, — пробормотал он, — как бы то ни было, мадам, закон есть закон, и я обязан его исполнять. То, что у вашего мужа нет постоянного источника доходов, увы, не идет ему на пользу. Интересно, а как с этим сочетаются четыре сотни женщин, которые были у вашего мужа?.. Четыреста женщин, — повторил он, — и не уметь держать даже одну…

Агнесса вспыльчиво взмахнула руками.

— Ну, конечно, месье, можете быть спокойны — с вами этого никогда не произойдет.

Судебный исполнитель вместе со своим помощником вышел на улицу, где его уже дожидался полицейский. Уже закрывая за ними дверь, Агнесса услышала:

— Мадам, будьте завтра утром дома. За вашими вещами приедет судебная карета.

Тем временем человек, о котором шла речь, Николя Ретиф де ля Бретон, уже немолодой мужчина с покрытым сеточкой морщин лицом, но еще живой и энергичный, подобно юноше, медленно шагал по залитой мраком улице где-то в районе улицы Согласия. Не горел ни один фонарь, мостовая была пуста. На Бретоне была круглая широкополая шляпа, делавшая его похожим на священника, почти такой же, как ряса кюре, длинный плащ и сапоги со стальными подковами.

Ретиф де ля Бретон задумчиво брел по мостовой, не замечая, как подбитые железом сапоги высекают из камней, покрытых многолетней плесенью, искры.

Живописатель парижских трущоб и обличитель общественных язв что-то негромко распевал про себя, заложив руки за спину. Возле одного из домов было чуть-чуть светлее, чем в остальных местах. Именно здесь Ретиф де ля Бретон почувствовал, как чья-то рука схватила его за полу плаща.

— Что такое? — непонимающе пробормотал он и в следующее мгновение увидел протянутую к нему руку нищего.

— Помилосердствуйте, помилосердствуйте, — жалобно затянул тот.

Де ля Бретон прищурил глаза и смог разглядеть при тусклом свете, падавшем с соседнего окна, безногого калеку на деревянной тележке.

— Подайте несчастному, который лишился всего, — продолжал канючить калека, вытянув руку к Ретиф де ля Бретону. — Добрый господин, не забывайте ближнего.

Писатель усмехнулся.

— Я бы тоже мог оказаться на вашем месте, — снисходительно сказал он, протягивая ладонь несчастному. — Давайте пожмем друг другу руки.

Калека оторопело посмотрел на стареющего господина, который продолжил:

— Разрешите представиться — Николя Ретиф де ля Бретон.

Безногий нищий уныло протянул:

— А меня зовут Карако.

— Очень приятно было познакомиться, Карако, счастливого пути.

Пожав грязную ладонь нищего, Ретиф де ля Бретон медленно зашагал дальше. Вокруг стояла непривычная для парижских улиц того времени тишина, в которой гулко раздавались лишь шаги Ретифа де ля Бретона и шум колес тележки, на которой ехал безногий инвалид.

Неожиданно в ночной тишине писатель услышал доносившийся откуда-то женский голос:

— Эй, вы!

Он остановился у грязной закопченной каменной стены и принялся оглядываться по сторонам, недоумевая — кто мог его позвать. Спустя несколько мгновений голос повторился снова:

— Эй, вы! Я к вам обращаюсь!

Наконец-то Ретиф де ля Бретон понял, что это было. В освещенном несколькими свечами окне второго этажа здания напротив он увидел женскую фигуру в ярко-желтом платье с сильно напудренным лицом, скрывавшем ранние морщины. Ретиф де ля Бретон улыбнулся.

— А, вот вы где! — из его уст вырвалось радостное восклицание.

С точно такой же радостью воскликнула женщина.

— Это ты, сова? Что ты делаешь здесь в столь поздний час?

Весьма откровенный вырез платья, едва прикрывавшего пышную белую грудь женщины не оставлял сомнений в том, чем она зарабатывает на жизнь. Ретиф де ля Бретон стоял возле маленького дешевого публичного дома.

— О, прекрасная Фаустина! — церемонно воскликнул он и раскланялся, придерживая руками полы плаща. — Как я рад вас видеть! Какая радость!

Хозяйка публичного дома широко улыбалась.

— А я и не узнала сразу твои шаги. Видно, ты постарел, Николя.

Ретиф де ля Бретон развел руками.

— Наверное…

— Как твои дела? — поинтересовалась Фаустина. Ретиф де ля Бретон пожал плечами. Улыбка на его лице стала какой-то кислой.

— По-моему, плоховато, — без особого энтузиазма ответил он. Фаустина понимающе кивнула головой.

— Ну что ж, может быть, зайдешь ко мне? Честно признаться, мы так давно не виделись, что я уже успела соскучиться по тебе.

На сей раз Ретиф де ля Бретон не скрывал своей радости.

— Ну, конечно, конечно, дорогая Фаустина, обязательно зайду.

Он показал рукой куда-то вверх по улице.

— Я был тут совсем недалеко, в кофейне месье Манори и сразу же подумал о тебе. Однако честно признаюсь, не ожидал вот так сразу увидеть тебя здесь.

Фаустина снисходительно посмотрела на писателя.

— Я всегда обожала твою удивительную способность ко лжи. Ты можешь вывернуться из любой ситуации.

Польщенный Ретиф де ля Бретон смотрел на Фаустину ясными чистыми глазами, словно говорившими — ну, конечно, я вру, но от этого наша встреча для меня не менее приятна.

— Признайся, — с легким укором продолжила Фаустина, — что ты совсем не думал обо мне. Ретиф де ля Бретон развел руками. — Да, это правда. Я оказался здесь совершенно случайно. Но когда ты позвала, то я сразу же подумал тебе, клянусь богом.

Последние слова он произнес с такой комической серьезностью, что Фаустина не выдержала и расхохоталась.

— Ну, хорошо, — сказала она, — я охотно верю тебе. Если ты рад меня видеть, тогда поскорее поднимайся наверх. Я хочу показать тебе кое-кого, она у меня новенькая.

Ретиф де ля Бретон в нерешительности топтался под окнами публичного дома.

— Нет, дорогая. Я не могу, — с сожалением произнес дн, — мне нужно идти к себе, на улицу Дофине. Сегодня ночью я собираюсь долго работать. К тому же, уже слишком поздно.

Фаустина сочувственно покачала головой.

— Да, это, наверное, действительно, очень важная и срочная работа. Что еще я могу подумать в таком случае? Ты, мой преданный и верный Николя, который приходит ко мне уже много лет, отказываешься познакомиться с маленькой хорошенькой девочкой в шелковых чулочках и с розовыми пяточками.

В глазах Ретифа де ля Бретона сверкнули искры похоти, а на лице появилась блуждающая улыбка.

— С розовенькими пяточками? — облизываясь, как кот, повторил он. — Фаустина, ты можешь уговорить заняться этим даже мертвеца. Я немедленно иду наверх.

Придерживая на ходу полы плаща, писатель торопливо направился к зиявшему, словно мрачная глазница, дверному проему и зашагал на второй этаж по холодной скользкой каменной лестнице.

Публичный дом госпожи Фаустины представлял собой не слишком большой и не слишком хорошо меблированный зал, освещенный не слишком большим количеством свечей. Однако на стенах здесь висело несколько больших зеркал в хороших деревянных рамах, а в самом конце комнаты находился просторный будуар, прикрыли полупрозрачной занавеской.

— Заходи, Николя, — приветствовала де ла Бретона Фаустина. — Сейчас я покажу тебе кое-что интересное.

Гладкая белая кожа светилась в пилумраке каким-то таинственным светом, от которого мужчине стало не по себе. Широко раскрытыми глазами он воззрился на девушку с огненно-рыжими волосами, которая, услышав позади себя шаги, повернулась к Ретифу де ля Бретон.

В руке у нее был веер, которым она медленно помахивала вокруг милого, почти детского личика.

— Ну как, нравится? — спросила Фаустина, отступая на шаг в сторону.

Ретиф де ля Бретон еще несколько мгновений хлопал глазами, а затем, прижав шляпу к груди, горячо заговорил.

— О, счастье глаз моих. О, экстаз души. Ты являешься неоспоримым доказательством существования господа Бога.

Он бросил на стоявший рядом с будуаром стул свою шляпу и принялся торопливо стаскивать плащ с плеч. Глядя на него, девушка едва заметно улыбалась.

— Я видел множество других божественных созданий, — торопливо продолжал красноречивый писатель, — но таких, как ты, еще не встречал.

Наконец, он справился со своим плащом и опустился на мягкое ложе рядом с девушкой, которая медленно положила на подушку веер.

Ретиф де ля Бретон жадно пожирал глазами нежную молочно-белую грудь с едва заметными синеватыми прожилками, мягкий живот и пухлые округлые бедра.

Он стал гладить девушку по плечам, рукам, коленям, приговаривая:

— О, Боже мой, как мне это пережить? Неужели господь Бог дозволил мне поласкать эти прекрасные руки, бедра, колени, лодыжки, пяточки? Неужели смогу насладиться этим юным, чувственным телом? Неужели господь услышал мои молитвы и послал мне свое благоволение?

Девушка перевела изумленный взгляд с трясущегося от вожделения клиента на мадам Фаустину, которая, едва заметно улыбаясь, стояла рядом.

— Это великий писатель Николя Ретиф де ля Бретон, — тихо сказала она.

— О, эти ноги, нежные, как у лани. О, эта кожа, напоминающая бархат. О, этот свет женского тела, всю жизнь приводивший меня в восхищение… — продолжал восторгаться писатель.

Девушка растерянно хлопала глазами.

— Я все понимаю, мадам. Значит ли это, что я должна делать с ним что-то особенное?

— Нет, — мягко сказала мадам Фаустина, — делать то же самое, что ты делаешь обычно. Какая разница, кто с тобой в постели — писатель или кузнец. Другое дело, что писатель более болтлив.

Ретиф де ля Бретон уже принялся расстегивать на груди свой камзол, когда в салоне мадам Фаустины неожиданно появилась молодая девушка в костюме служанки, поверх которого был накинут дорожный плащ.

Торопливо снимая накидку, она подошла к мадам Фаустине и расстерянно развела руками.

— Что такое, Луиза-Фелисите?

Губы девушки дрожали.

— Я опоздала… — едва слышно прошептала она. Увидев девушку, Ретиф де ля Бретон мгновенно вскочил с постели и, обхватив ее за талию, принялся целовать руки.

— Надо же, какое появление! — радостно воскликнул он. — Нет, все-таки господь Бог слышит мои молитвы. Я вижу, что вы, мадмуазель, явились сюда для того, чтобы наградить меня своей грацией.

Он уже собирался потащить девушку в будуар, однако мадам Фаустина охладила его любовный пыл. Она решительно отодвинула его в сторону и строго сказала:

— Ретиф, эту девушку не троньте! Это моя дочь. Она лично готовит бульон для ее величества королевы Марии-Антуанетты. И не смотрите на нее таким взглядом, Николя. Она этим не занимается. Я знаю, что вам очень неприятно это слышать, но, увы тут уж ничего не поделаешь. Возвращайтесь к своему делу.

Она довольно грубо толкнула Ретифа де ля Бретона на постель и задернула занавесь над будуаром.

Писатель принялся с вожделением целовать ноги бесстрастно взиравшей на него девицы.

— О, эти чулочки… — шептал он, проводя руками по розовому шелку. — О, эти пяточки…

До его слуха донеслись отдельные фразы из разговора мадам Фаустины с дочерью. Две женщины стояли неподалеку от будуара, и, услышав то, о чем говорит Луиза-Фелисите, Ретиф де ля Бретон застыл на месте.

— Объясни мне, почему ты дома в такой ранний час? — требовательно спросила мадам Фаустина. — Ведь ты еще должна быть во дворце? Кто будет подавать ужин ее величестве королеве?

Девушка растерянно разводила руками.

— В одиннадцать часов я еще была у себя. Потом я услышала какой-то странный звук. Оказалось, что мою дверь запирают снаружи. Я просидела взаперти, наверное, не меньше, чем полчаса. Потом я опять услышала звук ключа, поворачивавшегося в замке, и мою дверь отперли. Это был гвардеец с ключом. Когда я вышла из своей комнаты, вокруг никого не было. Мне сказали, что королева уехала в одиннадцать тридцать. Мама, я ничего не могу понять. Что-то произошло. Но что?

Мадам Фаустина задумчиво покачала головой.

— То, что ты говоришь, выглядит очень странно, что обычно бывало в последнее время по вечерам?

Девушка пожала плечами.

— Обычно в такое время к королеве приходил его величество Людовик, и они запирались вдвоем в спальне. Но сегодня все было по-другому. Я не видела ни королеву, ни графиню де Бодуэн, ни короля. Все куда-то исчезли.

Услышав рассказ камеристки королевы, Ретиф де ля Бретон выпрямился и стал задумчиво тереть лоб. Очевидно, то, что происходило в королевском дворце Тюилрьи, сейчас интересовало его намного больше, чем возможность насладиться роскошным телом.

В последнее время Париж будоражили слухи о том, что скоро почти двухлетнему сидению короля в Тюилрьи придет конец. Одни высказывали предположения о том, что короля собирается выкрасть его австрийские друзья, другим казалось, что он сбежит сам. Во всяком случае, все были уверены в том, что рано или поздно король, лишенный в последнее время реальной власти, оставит Париж.

Конечно, такие новости не могли не волновать Ретифа де ля Бретона. Он сидел в будуаре, прислушиваясь к разговору матери и дочери, и совершенно позабыв о молоденькой проститутке, лежавшей перед ним.

Чтобы напомнить о себе, девушка осторожно сняла один чулок, обнажив ногу. На мгновение страсть взяла верх, и Ретиф де ля Бретон принялся торопливо целовать пышное бедро. Однако Луиза-Фелисите снова принялась рассказывать матери о событиях сегодняшнего вечера, и Ретиф де ля Бретон опять забыл о цели своего визита к мадам Фаустине.

— Я спросила у гвардейца, который охранял мою дверь, что произошло. Но он пожал плечами и ответил, но ничего не видел. Я так и не добилась от него ответа.

Мадам Фаустина озабоченно покачала головой.

— А что происходит на улицах?

— Когда я возвращалась домой, — рассказала девушка, — я видела на нескольких улицах страшные толпы!

Отодвинув занавеску, Ретиф де ля Бретон с заинтересованным видом спросил:

— Что произошло сегодня вечером во дворце Тюилрьи между одиннадцатью и полуночью?

Мадемуазель Луиза-Фелисите испуганно посмотрела на мать.

— Он что, подслушивал нас?

Мадам Фаустина махнула рукой.

— Не бойся его, это мой старый друг.

Тем временем Ретиф де ля Бретон торопливо натягивал на ноги сапоги.

— Его зовут месье Николя Ретиф де ля Бретон, — добавила мадам Фаустина. — Это самый любопытный человек в Париже, другого такого нет.

Торопливо одеваясь, писатель прокомментировал:

— Я ничего не могу с собой поделать — это профессиональный недостаток. Видите ли, мадемуазель, я пишу о Париже, и пишу правду. Поэтому меня интересуют все слухи, которыми живет наш город. Меня чрезвычайно заинтересовало то, что вы сейчас рассказали матери. Скажите, это, действительно, было на самом деле? Королевы нет в Тюилрьи?

Девушка растерянно пожала плечами.

— Я не знаю… Я не знаю, насколько это верно, но все, кто сейчас находится во дворце, не могут сказать ничего определенного о том, где королева, король и их дети. Я даже не смогла найти графиню де Бодуэн. А ведь она обычно находится во дворце круглые сутки. Когда я сидела взаперти в своей комнате, я слышала какой-то шум и шаги, но потом, когда вышла, все было тихо.

Ретиф де ля Бретон задумчиво потер в затылке.

— Да, интересно, что бы это могло значить?

Обнаженная девица, лежавшая рядом с ним в будуаре, недовольно произнесла:

— Мадам Фаустина, мне кажется, что вам нужно найти другого клиента.

Спустя полчаса Николя Ретиф де ля Бретон, запыхавшийся от быстрой ходьбы, стоял перед широко распахнутыми воротами при въезде во дворец Тюилрьи и разговаривал с охранявшими их гвардейцами. На площади перед дворцом царило оживление, подобное тому которое наблюдалось в Париже в жаркие июльские дни 1789 года. Толпа слушала зажигательную речь какого-то оратора, перемежавшего каждое свое предложение громким кличем: «Смерть тиранам!»

Из ворот замка медленно выехала карета, сопровождаемая шестью конными гвардейцами в начищенных до блеска кирасах, в шлемах с султанами и с шашками наголо.

— Это, случайно, не королевская карета? — как бы между прочим, спросил Ретиф де ля Бретон одного из солдат, охранявших ворота.

Тот пожал плечами.

— Не знаю, по-моему, нет.

— А вы не знаете, что было на улице Шель? — снова, как бы между прочим, поинтересовался писатель. — Кажется, там видели короля?

Гвардеец подозрительно посмотрел на не в меру разговорчивого прохожего.

— А в чем дело?

С деланным равнодушием Ретиф де ля Бретон пожал плечами и, показывая рукой на толпу, сказал:

— Люди волнуются. Может быть, следовало бы их успокоить? Одни говорят, что король бежал, другие говорят, что его украли. Вы же слышите — они готовы отправиться во дворец, чтобы самим во всем убедиться. Ведь многие аристократы уже сбежали — граф д'Артуа, Полиньяк, Гиш, герцог Орлеанский…

Гвардеец поднял приставленное к ноге ружье.

— А ну-ка, — грозно сказал он. Мило улыбаясь, Ретиф де ля Бретон пожал плечами и зашагал по мостовой.

— Я просто спросил… Как-то странно все выглядет. Интересно, что думают по этому поводу в конвенте? Простите, что побеспокоил вас, господин солдат, спокойной ночи.

Через несколько минут карета отъехала чуть дальше, в тень двух огромных тополей. Рядом с солдатами, охранявшими боковой вход во дворец, появился офицер, очевидно, начальник караула, и увел гвардейцев с собой.

Маленькие железные ворота оказались без присмотра, и какой-то человек немедленно вышел из кареты и бросился во дворец.

Естественно, Ретиф де ля Бретон не мог оставить такое без внимания и, сделав вид безразличного гуляющего по ночному Парижу прохожего, зашагал по мостовой в направлении бокового входа во дворец.

Его любопытство оказалось вознаграждено. Он был уже около самых ворот, когда из дворца выбежал тот же самый человек в костюме придворного, на сей раз с большим свертком в руках.

— Эй, эй! — обратился он к Ретифу де ля Бретону, медленно шагавшему по мостовой. — Возьмите вот это.

Разумеется, Ретиф де ля Бретон не мог отказаться.

— Вы один? — торопливо спросил его придворный. Писатель оглянулся по сторонам.

— Вроде бы больше никого нет, — пробормотал он.

— Очень хорошо, — торопливо сказал придворный. — Несите это в карету. Второй пакет я передам вашему слуге. А мне еще нужно вернуться во дворец. Дамы не совсем готовы.

Ретиф де ля Бретон, недоуменно вертя в руках сверток, растерянно кивнул.

— Да, да, я понимаю.

Вполне удовлетворенный таким ответом, придворный бросился со всех ног назад, во дворец, оставив любопытного писателя стоять у железных ворот со свертком неизвестного происхождения и назначения. Ретиф де ля Бретон взвесил его на вытянутых руках. Не очень тяжел. Что-то, обмотанное мягкой толстой материей. Вроде бы не коробка. Нет, что-то плоское. Ретиф де ля Бретон принялся ощупывать сверток со всех сторон, тщетно пытаясь определить, что находится внутри. Он уже намеревался было вскрыть бумагу, но в этот момент в боковой двери дворца послышались торопливые шаги, и писатель увидел двух женщин, которые, несмотря на то, что было лето, шагали с головы до ног закутанные в дорожные накидки. Первой шла, очевидно, хозяйка, потому что походка ее была уверенной и решительной, а следом за ней торопливо семенила служанка. Да, это, действительно, была служанка, потому что при слабом свете факелов, освещавших боковую дверь дворца, Ретиф де ля Бретон успел заметить выглядывавший из-под плаща белый фартук.

— Мари-Мадлен, поторопись, — не оборачиваясь сказала дама, шагавшая первой.

Пройдя мимо стоявшего с пакетом в руках Ретифа де ля Бретона, она отрывисто бросила:

— Идемте.

Писатель с готовностью бросился вслед за дамами, и, спустя минуту после того, как все трое исчезли в ночной темноте, к двери подбежали еще двое.


— Шаваньян, подожди меня здесь, — шепнул один. — Видишь, караула уже нет, значит, ее светлости можно выходить.

— Хорошо, Жакоб.

Тот, что был повыше ростом, забежал в боковую дверь и, спустя несколько мгновений, держа в руках еще один сверток, выбежал обратно.

— Их нигде нет, — растерянно произнес он. — Наверное, уже идут к карете. Быстро за ними.

Две женщины в сопровождении Ретифа де ля Бретона, тащившего в руках сверток, быстро шагали по плохо освещенной мостовой туда, где в тени громадных деревьев стояла карета. Остановившись возле кареты первая дама повернулась к слуге и, очевидно, собиралась что-то сказать ему, однако, увидев перед собой улыбающегося пожилого мужчину в длинном плаще и широкополой шляпе, замерла. Несколько мгновений она изучающе смотрела в лицо Ретифа де ля Бретона, а затем, не теряя самообладания, спросила:

— Кто вы такой?

Сейчас она стояла так, что Ретиф де ля Бретон смог рассмотреть ее лицо. Это была ослепительно красивая молодая женщина, волнистые каштановые волосы которой выбивались из-под капюшона, обрамляя правильное лицо с темноватыми глазами. Сладостно вздохнув, писатель произнес:

— Я неизвестный, который не смог устоять перед удовольствием оказать услугу такой прекрасной даме. Возьмите ваш сверток.

Дама еще раз внимательно взглянула на Ретифа де ля Бретона и передала протянутый им пакет своей служанке.

— Мари-Мадлен, возьмите.

Писатель намеревался еще что-то сказать, однако в этот момент за его спиной раздались быстрые шаги. Подошли еще двое — коротышка в черном суконном камзоле и высокий мужчина в плаще и треуголке, на лице которого даже при слабом освещении виднелся грим.

Недовольно посмотрев на незнакомого старика в широкополой шляпе и длинном плаще, тот мужчина в треуголке помог женщинам сесть в карету и подал служанке еще один сверток. Второй слуга, поменьше ростом, осматривал упряжь лошадей.

Убедившись, что все в порядке, он взабрался на козлы, натянул поводья, и, спустя несколько мгновений, карета тронулась с места.

Ретиф де ля Бретон остался стоять на мостовой, провожая экипаж тоскливым взглядом.

— Какая красавица… — прошептал он. — О, ради такой женщины я даже готов бы был бросить писать.

Домой Николя Ретиф де ля Бретон в свое скромное жилище на улице Дофине вернулся глубоко за полночь. Он был в отвратительном расположении духа, а, узнав от Агнессы, что приходил судебный исполнитель, который распорядился конфисковать все его имущество, и вовсе вышел из себя.

— Агнесса, неужели ты ничего не могла поделать?! — в ярости грохнув кулаком по столу, закричал он. — Ты же умеешь обходиться с мужчинами. Надо было как-нибудь отвлечь его. Он что, конфисковал весь тираж?

Агнесса, которая встретила мужа в одной ночной рубашке, растерянно развела руками.

— Я ничего не могла поделать. В нашем доме ничего невозможно спрятать. Ты же сам прекрасно знаешь об этом.

— И все равно, — мрачно проговорил Ретиф де ля Бретон, — надо было что-нибудь сделать. Раздеться, в конце концов.

Агнесса презрительно фыркнула и отвернулась.

— Ведь это был судебный исполнитель. Он сюда не за этим приходил.

Сделав обиженное лицо, она поднялась по деревянной лестнице наверх и легла на широкую кровать — единственную приличную вещь во всем доме. Тяжело вздыхая и кряхтя, ее муж поднялся следом. Усевшись рядом с ней на краю кровати, он с горечью произнес:

— А ведь это была единственная работа, которую мне заказали за целый год. Я мог бы получить хоть какие-то деньги.

После этого удрученный писатель наклонился к жене и принялся целовать ее плечо.

— О, моя бедная маленькая серна… Какое невезение.

Агнесса принялась поглаживать мужа по редеющим седым волосам.

— Успокойся, Николя, мистер Пенн заезжал сюда. Он сказал, что ты можешь не волноваться из-за этой работы, она не слишком срочная.

Ретиф де ля Бретон мгновенно выпрямился и замахал руками.

— Мистер Пенн сказал! — кривляясь, воскликнул он. — Ну и что, что мистер Пенн сказал, что эта работа не срочная, а деньги мне нужны срочно.

Он неожиданно застыл и с удивлением посмотрел на Агнессу.

— Погоди, погоди, я, кажется, что-то пропустил. Ты сказала, что мистер Пенн был здесь?

— Да, — ответила Агнесса.

— Когда?

— Три часа назад. Он заходил специально для того, чтобы передать тебе свое приветствие и сообщить, что он будет отсутствовать еще несколько недель. Он собирается куда-то в путешествие по Франции. Мистер Пенн сказал, что немедленно сообщит тебе, когда снова появится в Париже.

Ретиф де ля Бретон кисло скривился.

— Я не могу ждать несколько недель…

После этого писатель встрепенулся и с надеждой посмотрел на жену.

— А что, может быть, он оставил деньги?

— Нет, — торопливо ответила она, пряча глаза. Ретиф де ля Бретон настойчиво заглядывал ей в лицо.

— Нет? А ну-ка скажи правду!

Агнесса густо покраснела.

— Но лично мне.

Ретиф де ля Бретон возмущенно взмахнул рукой.

— Как это, лично тебе?

На сей раз Агнесса смело выдержала взгляд его яростно горящих глаз, и Ретиф де ля Бретон смягчился.

— О, моя маленькая шлюшка, — нежно произнес он, целуя девушку в губы. — Лучше вспомни, куда собирался ехать мистер Пенн?

Старый писатель был еще неплохим любовником, потому что опьяненная долгим поцелуем Агнесса едва слышно прошептала:

— Кажется, в Мец.

Ретиф де ля Бретон порывисто вскочил с постели.

— В Мец? Прекрасно!

Он быстро спустился вниз и принялся одеваться в дорогу. Сборы были недолгими, и, спустя несколько минут, писатель уже открывал дверь своей квартиры. Агнесса крикнула ему вслед:

— Николя, не забудь, что нам нужно отдать деньги булочнику, мяснику, сапожнику и бакалейщику!

Поправляя шляпу, Ретиф де ля Бретон насмешливо сказал:

— Да они просто хотят обогатиться. Ничего, подождут. Я жду уже много десятилетий.

С этими словами он вышел за порог и закрыл за собой дверь.

ГЛАВА 2

Почтовая станция, откуда отправлялись дилижансы в направлении Меца, располагалась на площади Пале-Рояль. Как и все главные улицы и площади Парижа, Пале-Рояль превратились в место непрерывного торжища. Повсюду суетились мелкие торговцы, предлагавшие многочисленным прохожим самый разнообразный товар — прохудившиеся башмаки и соль, мыло и яблоки, гвозди и замки, камзолы и отточенные перья.

— Продаются подержанные шляпы! — разносился над площадью звонкий голос молодой торговки. — Продаются подержанные шляпы! По сходной цене!

— Башмаки! Башмаки! — кричал сапожник в кожаном фартуке, который тут же, не отходя от прилавка, кроил кожу и забивал подметки.

— Свежая рыба! Свежая рыба!

— «Парижские ведомости»!

— Парное мясо козленка!

Здесь, на площади Пале-Рояль, как и на всяком торжеще, можно было встретить самый разнообразный люд — зажиточных парижан в бежевых камзолах и сюртуках с тросточками в руках, крошаров, пытавшихся под шумок украсть пару-другую картофелен или яблок, глашатаев свободы, собиравших зевак на свои выступления и мошенников, старавшихся выудить пару-другую франков из карманов более простодушных сограждан.

Из кареты, которая остановилась неподалеку от почтовой станции, вышло двое господ, одним из которых был уже знакомый нам американец мистер Томас Пенн. Он выглядел как настоящий парижский щеголь, хотя его никак нельзя было принять за француза. Пока его спутник занимался билетами до Меца, господин Пенн прогуливался вдоль прилавков столов и столиков, заваленных всяческой дребеденью.

Над площадью разнесся звонкий голос:

— Продаются билеты на почтовый дилижанс до Меца. Торопитесь, пока есть места! Отправляется почтовый дилижанс в Арле. Расступитесь, пропустите почтовый дилижанс!

Огромный экипаж, в котором свободно умещалось десять человек, со скрипом тронулся с места. Четверка лошадей медленно двигалась через толпу, не спешившую расступиться.

— Разойдитесь! — кричал кучер. — Пропустите почтовый дилижанс!

Мистер Пенн подошел к своему спутнику, который стоял возле кассы.

Молодой человек в сером костюме почтового служащего выписывал билеты на рейс почтового дилижанса до Меца.

— Ну что здесь? — на хорошем французском языке спросил мистер Пенн, останавливаясь рядом с кассой.

Молодой человек сделал запись в книге регистрации и протянул двум путешественникам две ярко-розовые бумажки.

— Господа, вот ваши билеты на почтовый дилижанс до Меца.

— Ну что ж, мистер Пенн, — сказал спутник американца, — пора занимать места.

— Мистер Пенн? — торопливо произнес молодой кассир. — Я не ошибся? Это вы, мистер Пенн?

Американец кивнул.

— Да, а что?

Почтовый служащий высунулся из своего окошка и показал рукой в сторону стоявшей неподалеку широкой скамьи.

— Вас дожидается один человек. Вон он. Этот человек просил разбудить его, как только вы тут появитесь.

Американец недоуменно посмотрел на фигуру, накрытую видавшим виды длиннополым плащом.

— А кто это?

Молодой почтовый служащий пожал плечами.

— Понятия не имею. Простите, господа, но у меня много работы. Желаю вам счастливого пути. Ваш дилижанс отправится в Мец через несколько минут. Следующий.

— Меня зовут месье Монбле, мне нужен один билет на почтовый дилижанс, отправляющийся в Монтеремар.

Мистер Пенн остановился возле скамейки и, нагнувшись, преподнял шляпу, закрывавшую голову спящего. На лице его мгновенно появилась хитрая усмешка, и он зажал пальцами нос человека, который громко храпел, не обращая внимания на царившие вокруг шум и суету.

— А? Что такое? Американец расхохотался.

— Господин Ретиф де ля Бретон! — радостно воскликнул он. Поправляя шляпу и натягивая на себя плащ, писатель тут же вскочил со скамьи и с не меньшим восторгом воскликнул:

— Здравствуйте, мистер Пенн! Я уже не надеялся дождаться вас.

Американский путешественник внимательно разглядывал своего знакомого.

— К сожалению, мне не удалось повидаться с вами вчера, — сказал он. — А что вы здесь делаете? Тяжело вздохнув, писатель сказал:

— Мистер Пенн, Агнесса рассказала вам о том, что мое имущество описано? Наверное, сейчас, пока мы с вами стоим здесь, мои книги уже вывозят из дома. Мне ужасно не везет в жизни. Нечем даже заплатить за продукты.

Мистер Пенн сочувственно покачал головой.

— Да, я знаю, господин Ретиф, но, к сожалению ничем не могу вам помочь. Я не брал с собой деньги. Знаете, сейчас это небезопасно, особенно, если собираешься в длительное путешествие. К сожалению, я могу вам помочь только небольшой суммой.

Он достал из кармана кошелек и высыпал на ладонь горсть монет.

— Вот, держите. Здесь десять франков. Немного, но все-таки.

Ретиф де ля Бретон тут же спрятал деньги в карман плаща, а мистер Пенн, положив руку ему на плечо, добродушно сказал:

— И ни о чем не беспокойтесь, мы обязательно все уладим. Я займусь делами, как только приеду назад в Париж. Пойдемте со мной, я познакомлю вас с господином де Ванделлем, который будет сопровождать меня в этом путешествии. Господин Ванделль едет в Эльзас к своим родственникам. Нам предстоит провести вместе довольно долгое время.

Пока Ретиф де ля Бретон здоровался со спутником известного американского публициста, намеревавшегося совершить путешествие по Франции, к почтовой станции подъехала еще одна карета. Поначалу Ретиф де ля Бретон не обратил на нее внимания, однако, если бы он на несколько мгновений отвлекся от разговора с мистером Пенном и господином де Ванделлем, он бы заметил, что ему уже знаком этот экипаж. Именно в нем покинули королевский дворец Тюилрьи нынешней ночью незнакомая пока Ретифу де ля Бретону знатная дама и ее слуги.

— Почтовый дилижанс на Мец отправляется. Просьба ко всем пассажирам занять свои места!

Из кареты, остановившейся неподалеку с почтовым дилижансом, со свертком под мышкой выбрался Жакоб. Оглядевшись по сторонам, он подозвал носильщика и сказал:

— Возьмите наши чемоданы.

Носильщик тут же занялся багажом, а Жакоб помог выйти из кареты вначале служанке, а затем той самой знатной даме, которую встретил накануне вечером в парке возле дворца Тюилрьи Николя Ретиф де ля Бретон. Сейчас она была одета в светлое дорожное платье, и густая белая вуаль целиком прикрывала лицо. Выйдя на площадь, она осмотрелась.

Очевидно, у дамы было хорошее настроение, потому что ее улыбка была заметна даже из-под вуали.

— Ну что ж, месье Шаваньян, — обратилась она к кучеру, который возился возле лошадей, — нам пора расставаться.

Маленький кучер, тут же сняв с себя шляпу, низко поклонился.

— Ваша светлость, я хочу поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Те годы, которые я провел в вашем доме, будут одними из самых лучших в моей жизни. Мне очень жаль, что вы вынуждены покинуть Париж, но, видно, по-другому нельзя.

Дама протянула кучеру руку, которую тот почтительно поцеловал.

— До свидания, ваша светлость, счастливого пути. Дама медленно зашагала следом за Жакобом, который направлялся к почтовому дилижансу на Мец.

— Сюда, мадам, — сказал он.

Разумеется, вы поняли, что это была Констанция де Бодуэн, пока еще графиня и пока еще статс-дама ее величества королевы Франции Марии-Антуанетты. Вчера вечером она покинула дворец Тюилрьи, но никто, Даже Жакоб и Мари-Мадлен, не знали точно, куда она направляется. Точнее, им было известно только направление — на восток, в Эльзас. Именно так им сказала сама Констанция. Однако по некоторым причинам, о которых пока стоит умолчать, Констанция предпочла совершить эту поездку не в своей собственной карете, а в почтовом дилижансе, купив билеты, как обычный пассажир.

Этим занимался Жакоб, который теперь вел графиню к дилижансу.

Мари-Мадлен на несколько мгновений замешкалас возле Шаваньяна, и Жакоб нетерпеливо крикнул:

— Поскорее, Мари-Мадлен, сейчас дилижанс отправится. У нас совсем нет времени.

Господа Ретиф де ля Бретон, Ванделль и Пени неторопливо разговаривавшие возле почтовой кареты с удивлением смотрели на невероятно эффектную женщину в облегающем дорожном костюме с вуалью на лице. То, что она была красива, можно было рассмотреть, наверное, даже в темноте. Она просто светилась красотой.

Ретиф де ля Бретон, увидев Жакоба, понял все. Да это была именно та дама, которой он имел честь помочь накануне вечером.

Трое мужчин проводили взглядами даму, которая с помощью своего слуги уселась в почтовый дилижанс, после чего мистер Пенн протянул руку Ретифу де ля Бретону.

— Что ж, рад был повидаться с вами, господин Ретиф. Надеюсь, что все неприятности скоро останутся позади. Я вернусь из поездки по стране, и мы займемся нашими делами. Сейчас для вас главное — позаботиться о своем здоровье.

Писатель кисло усмехнулся.

— Если у меня не будет долгов, то не будет и повода жаловаться на здоровье. Кстати говоря, мистер Пенн — несмотря ни на что, я прекрасно сплю.

— Ну вот и отлично. Всего хорошего, счастливо оставаться, господин Ретиф.

Пассажиры стали занимать свои места в почтовой карете, а писатель медленно зашагал по площади, размышляя о недавней встрече с таинственной дамой.

Внезапно его посетили сомнения — может быть, он ошибся? Может быть, это вовсе не она? Та была одета в великолепное шелковое платье, которое выглядывало из-под длинной накидки… Впрочем, какая разница, в какое платье одета женщина. Нет, нет, это, конечно же, она. Хотя…

Путаясь в собственных мыслях, Ретиф де ля Бретон рассеянно брел по площади до тех пор, пока ни наткнулся на карету, из которой носильщики доставали уже накомые ему свертки. Писатель, как завороженный, смотрел на пакеты, которые носильщики тащили к почтовому дилижансу.

Багаж располагался на крыше кареты. Туда забрался один из почтовых служащих — высокий широкоплечий молодой человек в форменной ливрее.

. — Подавайте! — крикнул он.

— Эй, эй, осторожнее! — закричал Жакоб, увидев, как вольно обращаются носильщики со свертками госпожи де Бодуэн. — Осторожнее! Там очень хрупкие вещи.

Молодой почтовый служащий широко улыбнулся.

— Не беспокойтесь, месье, все будет в порядке. Я все сделаю так, как надо.

— Ну хорошо, — недовольно согласился Жакоб. — Только, пожалуйста, ничего не лежите сверху на эти пакеты.

— Все будет сделано так, как вы хотите. Ретиф де ля Бретон как завороженный смотрел на свертки и, наконец обретя дар речи, крикнул, обращаясь к молодому служащему:

— Простите, вы кучер этого дилижанса?

— Да, — ответил молодой человек, не отрываясь от работы.

— Мне тоже срочно понадобилось в Мец, — быстро произнес писатель. — Я еще могу сесть в дилижанс?

Молодой кучер удивленно посмотрел на стоявшего внизу старика в широкополой шляпе с круглым верхом и запыленном длинном плаще.

— По-моему, свободных мест в дилижансе уже нет, — пожав плечами, сказал он. — Вам нужно было позаботиться об этом раньше.

— У меня появилась срочная необходимость. У меня просто не было времени заказать билет заранее. Парень с сомнением покачал головой.

— Боюсь, месье, что мы ничем не сможем вам помочь. Взгляните сами, карета забита пассажирами и багажом до отказа.

Ретиф в растерянности отступил на шаг, но, будучи человеком упрямым и любопытным, принялся разглядывать почтовую карету со всех сторон. Его внимание привлек Жакоб, который взбирался на кучерские козлы.

— Эй, месье, — обратился к нему Ретиф де ля Бретон. — Вы собираетесь ехать рядом с кучером?

Жакоб надменно взглянул на назойливого старика.

— Да, — односложно ответил он.

— Но ведь у вас, наверное, есть билет и место в дилижансе?

— Для того чтобы ехать рядом с кучером, тоже нужно заплатить деньги, — капризно сказал Жакоб.

Ретиф тут же полез в карман плаща и достал оттуда монеты, которые только-что получил от Томаса Пенна.

— А у меня есть деньги, — сказал он, показывая франки почтовому служащему, с любопытством наблюдавшему за стариком с крыши почтового дилижанса. — Может быть, я могу заплатить прямо вам и отправиться на этой карете? Я готов сидеть даже на крыше.

Молодой человек снова отрицательно покачал головой.

— Боюсь, что все-таки не смогу помочь вам, месье. Даже места на крыше заняты.

Жакоб, нетерпеливо ерзавший на кучерских козлах, вскочил и визгливо закричал:

— Так мы едем или нет?! По-моему, нам уже давно пора отправляться. Сколько можно здесь стоять? К тому же, молодой человек, должен вам заметить, что хозяин здесь не вы. Если этому господину так нужен билет, так пусть отправляется в кассы и спрашивает там. А нам некогда ждать.

Его слова возымели обратный эффект. Молодой человек, с презрением посмотрев на излишне женственного и излишне капризного Жакоба, неожиданно сказал, обращаясь к Ретифу де ля Бретону:

— Знаете, месье, я думаю, что мы найдем для вас место. Вы собираетесь ехать до конца? Ретиф ненадолго задумался.

— Это будет зависеть от обстоятельств. Но, в любом случае, я куплю билет до Меца Ретиф просиял. благодарю вас, молодой человек, я немедленно отправляюсь покупать билет.

Он уже шагнул в сторону кассы, однако затем застыл месте и, повернувшись к Жакобу, лукаво сказал:

— А ведь мы поедем с вами вместе. Вы куда направляетесь?

Жакоб обиженно надул губы и отвернулся.

— Не имею чести вас знать, месье. Этот ответ ничуть не огорчил Ретифа.

— Что ж, я надеюсь, что наше совместное путешествие будет приятным. А что касается того, будто мы незнакомы, то мне кажется, что вы ошибаетесь. У меня такое впечатление, что мы уже встречались, причем, совсем недавно.

Не поворачивая головы, Жакоб ответил:

— Это мало вероятно.

— Еще как вероятно. Помнится, накануне вы сопровождали даму. Именно тогда я увидел вас, а вы меня. Жакоб начал злиться.

— Это полная чушь, — прошипел он. — Месье, я еще раз повторяю — я не имею чести вас знать и не желаю вас знать. Оставьте меня в покое.

Ретиф де ля Бретон укоризненно покачал головой.

— Один из известных немецких путешественников написал в своих записках, что французы, с которыми ему довелось ехать в одной карете, были необычайно любезны и вежливы. Наверное, после них он не встречал ни одного француза. Да и те, с которыми ему пришлось ехать в одной карете, наверняка были переодетыми немцами.

Жакоб демонстративно поднял над головой тент, закрывающий кучера от дождя, чтобы таким образом оградить себя от любопытства назойливого старика. Ретиф тихонько хихикнул и, вспомнив о том, что ему необходимо срочно купить билет, быстрым шагом направился к кассе. Над площадью вознесся голос:

— Почтовый дилижанс до Меца отправляется. Пропустите почтовый дилижанс.

Ретиф, миновав очередь, выстроившуюся в кассу, сразу же подошел к окну.

— Извините, господа, я очень тороплюсь. Мне нужен один билет до Меца. Молодой человек, будьте добры мой дилижанс уже отправляется.

Два кучера — тот самый молодой человек, который занимался наверху багажом, и второй, постарше, еще возились с лошадьми, а Жакоб нетерпеливо восклицал -

— Ну так что, мы поедем или нет?! Сколько можно ждать. Мы постоянно чего-то ждем. Так можно пропустить все на свете.

Мари-Мадлен заняла место на крыше почтового дилижанса рядом с багажом. Ее спутником оказался русоволосый юноша с книгой в руках.

— Меня зовут Франсуа Кольбер, — представился он. — Я учусь в Париже.

— А я Мари-Мадлен.

— Очень приятно.

Они обменялись улыбками, полными взаимной симпатии.

Ретиф де ля Бретон задерживался у кассы. Оба кучера уже заняли свои места, и карета неожиданно тронулась с места.

— Ну, слава богу, — вздохнул Жакоб, — а то здесь такая невыносимая вонь.

Пока кассир возился с билетами, дилижанс уже отправился. Кто-то из стоявших в очереди граждан толкнул Ретифа в плечо.

— Посмотрите, ваш дилижанс уходит. Писатель схватил злосчастный билет и, придерживая полы халата, помчался вслед удаляющейся почтовой карете.

— Эй, эй, подождите! А как же я? Подождите, я тоже должен ехать с вами! Я купил билет! Эй! Кое-как пробравшись через толпу, он увидел, как дилижанс скрылся за поворотом. Ретиф с досадой сплюнул и, погрозив вслед почтовой карете кулаком, прокричал:

— Негодяи!

Однако не все еще было потеряно. Ретиф быстро вернулся назад к кассе.

— Дайте мне коня, я должен догнать дилижанс.

Кассир развел руками.

— Это стоит денег, месье.

— Я заплачу, — не торгуясь заявил Ретиф де ля Бретон.

Кассир обрадовано улыбнулся. — Ну что ж, тогда другой разговор.

Почтовый дилижанс тем временем двигался по запруженным народом улицам Парижа. Повсюду царило оживление. Мистер Пенн обратил внимание, что на улицах было необычайно много солдат, а горожане, собравшись группами, громко обсуждали что-то.

— Вы уверенны, что у этого человека были фальшивые ливры? — спросил молодой кучер сидевшего рядом с ним на козлах Жакоба.

Тот без всякой тени сомнения кивнул.

— Конечно, я знаю этого человека. Он очень ненадежен. Даю слово, что у него были фальшивые франки. А вот мой золотой экю, — он протянул монету кучеру, — настоящий.

Пожав плечами, кучер принял деньги и сунул их в карман форменной ливреи.

— И все-таки нам следовало бы его подождать, — протянул кучер.

Жакоб махнул рукой.

— Нет, нет, что вы, ни в коем случае. Зачем нам нужен мошенник? Ну, посудите сами — что это за путешественник без багажа? Мошенник да и только. К тому же, я его знаю.

— Но ведь вы говорили ему, что не знакомы с ним.

— А, вы заметили? Да, я специально так сделал. Кучер все еще выглядел расстроенным и никакие уговоры Жакоба, даже золотой луидор, не успокаивали его.

— И все-таки, мне не следовало ехать, — тяжело вздохнув, сказал он, — ведь у этого человека был билет. Сейчас он наверняка подаст на меня жалобу, и тогда я потеряю работу.

— Этого не может быть. Во-первых, у него не было билета с самого начала, а во-вторых, он не станет жаловаться. А почему он должен жаловаться на вас?

Речь о Николя Ретифе де ля Бретоне шла и внутом дилижанса. Пассажиры сидели в карете на двух широких сиденьях лицом друг к другу. Мистер Томас Пенн устроился рядом с двумя дамами в шляпках, покрытых дорожной вуалью. Господин де Ванделль и его спутник сидели напротив. Его соседом был пожилой, хорошо одетый господин довольно желчного вида, который брезгливо поджав губы, смотрел на шумные толпы горожан и солдат.

— По правде говоря, мистер Пенн, — сказал господин де Ванделль, — я представлял себе известного писателя Николя Ретиф де ля Бретона совсем по-другому.

Американец усмехнулся.

— Интересно, каким же вы его себе представляли? Господин де Ванделль неопределенно пожал плечами.

— Ну, не знаю… Мне казалось, что у него будут хорошие манеры, что он будет прилично одет.

— О чем вы говорите, — недовольно пробурчал господин с желчным лицом, — это же фавн, настоящий фавн. Вы читали, что он пишет о нравах парижского дна? Я сразу же понял, что этот Ретиф де ля Бретон ничем не отличается от тех, кого описывает.

Мистер Пенн развел руками.

— Было бы странным ожидать от него изысканных манер, но вы, похоже, ничего не читали, кроме его «Парижских заметок».

В карете было довольно душно, и сидевшая рядом с американцем дама достала веер и начала торопливо обмахиваться.

— Благодарю вас, мадам, — на ходу заметил мистер Пенн, продолжив, — господин Ретиф де ля Бретон — один из лучших современных писателей Франции. Его перу принадлежит более сотни работ, и это только крупные произведения — эссе и романы, я уж не говорю о сотнях памфлетах и статей.

— Вот-вот, — подхватил господин де Ванделль, — я тоже был убежден в том, что человек, написавший много достойных произведений, будет выглядеть по-другому.

Желчный господин презрительно фыркнул и отвернулся.

— Но то, что он описал в своих «Парижских ночах», просто омерзительно, — буркнул он. Мистер Пенн рассмеялся.

— Что ж, значит, таков Париж…

Констанция не вступала в разговор, с тревогой глядя на отряды национальной гвардии, которые заполняли парижские улицы. Судя по всему, в городе поднялась тревога. Констанции были известны причины такого необычного возбуждения, но ей не хотелось привлекать излишнее внимание спутников, а потому она предпочитала молча смотреть в. окно.

Дама, сидевшая напротив Констанции у окна, также вступила в разговор, касающийся Ретифа де ля Бретона.

— Я читала несколько его произведений, в том числе и «Парижские ночи». Не могу сказать, чтобы он стеснялся в выражениях.

— Да, у него такой стиль, — подтвердил господин Пенн. — Я считаю, что ничего нового тут нет. Он склонен видеть в деяниях человека проявление природных наклонностей, а природа, как известно, всегда права.

— Он всегда с симпатией пишет о нищих, проститутках, пьяницах и бродягах. Мне это не нравится, — продолжила дама, — однако, вы правы, у него, действительно, есть собственный стиль.

— А ведь когда Ретиф де ля Бретон начинал писать, он специально копировал стиль Дидро и Бомарше, так было легче пробиться к читателю.

— Да, может быть, я и не читал его философские эссе, — снова вступил в разговор пожилой желчный господин, — но в «Парижских ночах» столько непристойных подробностей и скабрезностей, что иногда просто

оторопь берет. По-моему, такие книги нужно сжигать в общественных местах.

Мистер Пенн язвительно заметил:

— Уж не вместе ли с автором?

Пожилой господин скривился и умолк. Дама с веером, сидевшая рядом с господином Пенном, примирительным тоном сказала:

— Дорогой, не нужно затевать спор. Эти слова были обращены к желчному господин который буркнул:

— А я и не спорю. У меня есть свои глубокие убеждения о том, как нужно относиться к подобным авторам и с меня этого вполне достаточно.

Пожилая дама, судя по всему, жена соседа господина де Ванделля, обратилась к собеседнице, сидевшей напротив Констанции.

— Мадам, а вы читали «Парижские ночи»? Госпожа, одетая во все черное, с черной вуалью на лице торопливо ответила:

— Нет, нет, я только пролистала эту книгу. Приличия не позволяли мне читать ее.

Констанция на мгновение отвлеклась от созерцания переполненных парижских улиц и с улыбкой сказала:

— А я читала.

После того, как изумленные взгляды пассажиров дилижанса обратились к ней, она добавила:

— И с огромным удовольствием.

— Вы читали книги этого господина де Ретифа? — с изумлением произнесла строгая дама в черном.

Сквозь прозрачную белую вуаль была видна улыбка на лице Констанции.

— Мне даже показалось, что эти книги проникнуты каким-то удивительным вдохновением, — задумчиво сказала она. — У господина Ретифа есть свой образный мир, свой стиль мышления, своя манера письма. По-моему, он, действительно, очень талантлив.

— Боже мой, о чем вы говорите, — брезгливо сказала строгая дама, — этот Ретиф с таким восторгом описывает парижское дно.

Констанция пожала плечами.

— Ну и что? По-моему, главное, как он это делает. В произведениях господина Ретифа мне особенно нравятся те места, которые посвящены мужчине, женщине, любви.

Мистер Пенн, сидевший на одном сидении с Констанцией, посмотрел на нее с благодарностью.

— Как приятно слышать о том, что есть аристократы которые не презирают народ, — сказал он. — По-моему таких людей во Франции можно пересчитать по пальцам.

Желчный господин посчитал своим долгом высказаться.

— А по-моему, делать народ главным героем литературного произведения — это просто отвратительно, — с выражением в голосе сказал он. — Это не вписывается ди в какие литературные традиции.

Его супруга, пожилая дама с веером, выслушав слова мужа, сказала:

— И все-таки я думаю, что мне нужно будет прочитать что-нибудь написанное этим господином Ретифом, хотя бы для того, чтобы повысить наше образование.

— У нас и так хорошее образование, — проворчал ее супруг.

Господин де Ванделль улыбнулся.

— Я впервые познакомился с произведениями Ретифа де ля Бретона, прочитав одну из его статей в газете «Парижские ведомости». Это было давно, лет пятнадцать назад. Вы знаете, что меня поразило? В каждой строчке этого произведения был какой-то необыкновенный огонь. Это было несомненно талантливо. Но, кроме того, в этой самой статье господин Ретиф предсказывал те бурные потрясения, сквозь которые придется пройти Франции. Он не просто предсказывал их, но и предостерегал. И что интересно — прошло столько лет, а все предсказания господина Ретифа в точности сбылись. Это просто поразительно.

Едва господин де Ванделль умолк, как мистер Пенн подхватил его слова.

— Я готов во всем согласиться с вами. Именно после того, как я прочел несколько первых статей господина Ретифа де ля Бретона, у меня появилась страсть к публицистике. Я даже наизусть помню слова, которые он тогда писал: «Богатые, не будьте суровы и надменны. Берегитесь, готовится революция. Революция, которая станет гибельной для вас. Аристократия не поняла народа. Она не смогла и не захотела его понять. Однако, этот народ больше не хочет и не забудет переносить социальную несправедливость, царящую в обществе. Он уничтожил его. Слушайте плебея, который живет в народной среде».

Дама с веером изумленно посмотрела на мистера Пенна. — Именно так написал господин Ретиф?

— Да. Художник часто предвидит события, которые могут случиться. Он живет ощущением того, что происходит, что витает в воздухе. Гораздо раньше всех остальных граждан он чувствует это и описывает в своих произведениях. Именно таков господин Ретиф де ля Бретон.

Желчный аристократ обвиняюще ткнул пальцем в господина Пенна.

— Именно такие люди, как вы, несут ответственность за все происходящее в обществе. Все эти философы, памфлетисты, мыслители, интеллектуалы, одним словом, они развращают общество своей иронией, они издеваются над нравами, установленными в веках. Возмите, например, этого господина Бомарше.

Господин Пени усмехнулся.

— Интересно, чем же вам насолил господин Бомарше?

Пожилой аристократ развел руками.

— Как, чем? Вы же прекрасно понимаете, что его «Женитьба Фигаро» в десять тысяч раз опаснее любой бомбы. Ведь она переполнена издевательствами над представителями высшего света. А придворные, между прочим, аплодируют этому господину Бомарше только из кокетства, не хочется отставать от других. Таким образом они просто демонстрируют собственное невежество, не уступающее невежеству толпы. Черт бы побрал всех этих памфлетистов и энциклопедистов.

— Я, между прочим, тоже аплодировала господину Бомарше, — спокойно заметила Констанция. — Было бы глупым не принимать столь очевидную критику.

— Ну тогда вам придется принять и все остальное, что за ней последует, — сухо заметил пожилой господин. — Вам придется принять все худшее, что нас ожидает.

В этих словах пожилого аристократа была частица правды, и на сей раз Констанции трудно было не согласиться с ним. — Мне кажется, что худшее уже произошло, — грустно заметила она и отвернулась к окну.

Лошадь, которую дали на почтовой станции Ретифу де ля Бретону, оказалась с норовом. Временами она останавливалась, как упрямый осел, и Ретифу приходилось спешиваться и несколько метров тащить ее под уздцы. Именно по этой причине ему не удалось нагнать дилижанс в пределах Парижа.

Ретиф был не слишком хорошим наездником, а потому уже через полчаса у него болело все тело. Некоторое облегчение принесло лишь то, что вскоре Ретиф увидел впереди на дороге, примерно в миле от себя, пыль, поднимающуюся из-под колес почтового дилижанса. Это заставило его пришпорить лошадь.

Однако Ретиф ошибся. Это был не почтовый дилижанс, а маленький одноместный экипаж, в котором сидел грузный господин в летах с напудренным лицом, делавшим его похожим на восковую куклу. Немногие в Париже могли бы похвастаться тем, что одеты с такой изысканностью и с таким богатством, как этот господин.

Его экипаж, управляемый сидевшим на козлах кучером, долго трясся по проселочной дороге, и господин дремал, откинувшись на спинку сидения.

Убедившись в том, что это не тот экипаж, Ретиф поскакал дальше. И, в самом деле, почтовый дилижанс пылил впереди.и богнав экипаж пожилого господина, Ретиф ударил по бокам лошади, но вместо того, чтобы пуститься галопом, она неожиданно застыла на месте. Закричав от неожиданности, всадник упал в дорожную пыль. Кучер, который управлял парой лошадей, тащивших экипаж пожилого знатного господина, намеревался объехать упавшего всадника и продолжить свой путь, однако хозяин экипажа, очнувшийся от крика Ретифа, повелительно крикнул:

— Стой! Остановись, я сказал!

Кряхтя и стеная, неудачливый наездник стал подни маться с земли.

— О, бог мой, какая неудачная лошадь мне попалась.

Богато одетый господин протянул ему руку.

— Позвольте мне помочь вам.

Ретиф принял помощь и кое-как выпрямился.

— Благодарю вас, месье, — сказал он, с удивлением посмотрев на знатного господина.

Да, так мог одеваться только очень богатый аристократ. Пышный белый бант, великолепный камзол и прекрасные панталоны, абсолютно новая шляпа последней моды, отороченный мехом белый дорожный плащ.

— Надеюсь, вы ничего не сломали? — с искренней любезностью спросил господин. Ретиф через силу улыбнулся. — Кажется, нет.

— Вы, кажется, не слишком хорошо ездите на лошади? — заметил аристократ.

— В молодости я был отличным наездником, — отряхивая плащ от пыли, сказал Ретиф. — Но с тех пор прошло много времени, и я, признаться честно, давно не сидел в седле.

Любезный господин грустно улыбнулся.

— Как вы можете увидеть собственными глазами, для меня тоже прошло немало лет. А почему вы оказались одни, на лошади, на этой дороге?

Ретиф, снимая шляпу и отряхивая поля, принялся объяснять:

— Видите, вон там пыльный след? Это почтовый дилижанс, на который я купил билет до Меца. Мне нужно обязательно догнать его и свести счеты с одним парикмахером. Я уверен, что это его проделки.

Богатый господин удивленно посмотрел на Ретифа.

— Парикмахер?

— Да. Я уверен в том, что именно по его вине я не сел в дилижанс. Он сопровождает одну знатную даму, по-моему, графиню. Ее присутствие в этом дилижансе подтверждает некоторые мои предположения. Я обязательно должен быть рядом с ними.

Знатный месье с сомнением покачал головой.

— А вы хорошо себя чувствуете после падения? Ретиф с грубоватой простотой ответил:

— Не беспокойтесь, месье, я упал с лошади и ударился о землю тем местом, которое гораздо ниже головы и, в отличие от нее, не имеет для меня такой ценности.

Знатный господин рассмеялся.

— Ну, что ж, и это хорошо.

— Месье, у меня будет к вам небольшая просьба. Пожалуйста, помогите мне догнать на вашем экипаже этот почтовый дилижанс. Боюсь, что с такой лошадью, как у меня, я смогу поравняться с ними только в Меце. Это вам по дороге. Когда мы сядем в экипаж, я вам все объясню.

Знатный господин в нерешительности посмотрел на Ретифа.

— Я бы с удовольствием помог вам, однако, как видите, в моем аспоряжении маленький одноместный экипаж, который не позволяет мне подвозить прохожих, попадающихся на дороге.

Ретиф принялся хлопать себя по карманам в поисках денег, однако, убедившись в том, что все его скудные финансовые запасы истощились, умоляюще произнес:

— Месье, мне нечем вам заплатить, однако я был бы вам невероятно благодарен, если бы вы смогли мне помочь. Я даже уверен в том, что благодарность по отношению к вам будут испытывать и наши потомки.

— Вот как? Почему же?

— Я уверен в том, что мы с вами являемся свидетелями одного очень важного события, связанного с революцией. Возможно, оно даже повернет ход истории.

Поскольку знатный господин по-прежнему сомневался, Ретиф торопливо продолжил:

— Извините, месье, я не представился. Мое полное имя — Николя Эдме Ретиф де ля Бретон.

Лицо знатного господина выразило смятение.

— Так это вы сам Николя Ретиф де ля Бретон, автор «Естественной женщины», «Парижских ночей», множества памфлетов и статей?

Ретиф улыбнулся.

— Благодарю вас, месье, за то, что вы знаете мои произведения. Хорошо еще, что вы не упомянули «Развращенную крестьянку». Да, у меня много произведении. Но лично мне больше нравятся философские эссе. Знаете ли, отец всегда имеет право любить не тех детей которые нравятся окружающим. А с кем имею честь разговаривать?

Знатный господин немедленно снял шляпу и церемонно поклонился. — Шевалье де Сен-Галь, — представился он. — Что ж, поскольку судьба свела меня с таким интересным человеком, как вы, я не могу отказать вам в помощи. Думаю, что, потеснившись, мы как-нибудь устроимся в моем экипаже. Кстати, у меня есть прекрасный португальский херес. Я думаю, что сейчас вам просто необходимо выпить.

Он повернулся к кучеру.

— Эй, слуга, займитесь лошадью господина Ретифа де ля Бретона. Далее мы поедем вместе.

Спустя несколько минут экипаж с привязанной к нему лошадью господина Ретифа двинулся по пыльной дороге. Шевалье налил своему гостю и себе вина, после чего писатель принялся рассказывать о причинах, побудивших отправиться его в столь загадочное путеше -

Ствие.

— Дочь одной моей хорошей знакомой, мадам Фаустины, служила камеристкой при дворе королевы Марии-Антуанетты. Вчера вечером, когда я был в гостях у мадам Фаустины, она пришла домой и рассказала о том, что во дворце произошло нечто чрезвычайное. Я сразу же понял, что король покинул Париж. Слухи об этом уже давно будоражили Францию. Все предполагали, что он сбежит из Тюилрьи. Судя по тому, что вчера произошло во дворце, именно так все и получилось. Но королю, наверняка, кто-то помог. Впрочем, об этом мы еще, наверняка, узнаем. Узнав от Луизы-Фелисите — так зовут дочь мадам Фаустины — о том, что произошло во дворце, я немедленно отправился туда. Меня случайно приняли за слугу и попросили вынести из дворца большой сверток, принадлежавший одной знатной даме.

Сегодня утром я увидел эту даму на площади Пале-рояль. Вместе со своими свертками, служанкой и парикмахером она садилась в почтовый дилижанс, следующий в Мец. Я сразу же понял, что мои подозрения были не лишены оснований. Это, действительно, очень знатная дама, судя по всему, графиня. Наверное, она служила раньше при дворе.

Шевалье де Сен-Галь внимательно слушал Ретифаде ля Бретона, понемногу отпивая вино из высокого медного бокала.

— Значит, вы думаете, что Людовик Капет сбежал из Парижа? — с сомнением спросил он. — Но ведь это первый случай за тысячелетнюю историю французских королей.

— Именно поэтому я и говорю вам, что мы являемся свидетелями события, которое может повернуть весь ход истории, — подхватил Ретиф. — Если эта знатная дама следует за королем по направлению к Эльзасу, то, скорее всего, король пытается скрыться на востоке и найти укрытие у австрийского императора. Возможно даже, он проследовал по этой же самой дороге.

Шевалье де Сен-Галь задумчиво покачал головой.

— В это, конечно, трудно поверить, но…

Отчего же трудно? — возразил господин Ретиф. — Ведь всем известно, что Людовик Капет — трус, каких мало. Наверняка, он просто испугался.

Шевалье де Сен-Галь тяжело вздохнул.

— Похоже, вы правы. Я был знаком с Людовиком Капетом. Это человек, который предпочитал заниматься охотой, нежели государственными делами. Еще Данте в своей «Божественной комедии» в главе «Чистилище» сказал. Задумчиво прикрыв глаза, шевалье де Сен-Галь принялся цитировать по-итальянски бессмертное произведение Данте Алигьери. Ретиф де ля Бретон с изумлением посмотрел на своего собеседника, который демонстрировал необычайную ученость. В душу любопытного писателя закралось сомнение — тот ли он, за кого себя выдает. Скорее всего, этот господин, назвавшись скромным титулом шевалье де Сен-Галя, просто не хочет, чтобы окружающие знали его настоящее имя. Следующие слова шевалье подтвердили его догадки.

— Этого Людовика XVI я знал еще ребенком, — медленно произнес де Сен-Галь. — Да, он был не таким, как остальные. Часто болел, один раз даже чуть не умер. В каком же году это было?.. В 17… в 17… голос его стал затихать, глаза медленно закрываться, и прямо на ходу шевалье де Сен-Галь задремал.

Ретиф де ля Бретон осторожно взял из руки шевалье медный бокал, который тот уже готов был уронить.

Экипаж ехал мимо широких крестьянских полей, на которых работали люди во взмокших холщовых рубахах и соломенных шляпах. Пока шевалье де Сен-Галь дремал, прислонившись к стенке экипажа, Ретиф вытащил из необъятных карманов своего плаща листок бумаги и карандаш и принялся записывать все события, которые произошли с ним, начиная со вчерашнего вечера. Он был уверен в том, что ему обязательно придется описать их в своей будущей книге. И эта книга будет самой интересной из тех, которые вышли из-под его пера.

Увлеченный своим делом, он не сразу почувствовал, что пыль начинает мешать ему работать. Высунув голову из кареты, Ретиф увидел совсем недалеко впереди огромные колеса почтового дилижанса, из-под которых поднимались облака пыли.

Он торопливо сунул карандаш и листок бумаги со своими пометками в карман плаща и принялся трясти шевалье де Сен-Галя.

— Просыпайтесь, мы догнали дилижанс!

— А? Что случилось? — сонно спросил тот, открывая глаза.

— Дилижанс! Вон он, впереди! Шевалье оживился.

— Нам нужно обогнать его. Пристегните, пожалуйста, ремни.

Шевалье, как азартный гонщик, высунулся из экипажа и закричал кучеру:

— Гони же, гони! Нам нужно обогнать этот дилижанс! Давай, поскорее!

Экипаж быстро нагонял почтовую карету, которая неторопливо двигалась по дороге. Поля вокруг сменились лесом, и дорога сузилась. Услышав позади себя какой-то шум, молодой кучер приподнялся на козлах.

— Что они делают? — изумленно протянул он. — Они не имеют права обгонять нас. Мы не сможем разъехаться на этой дороге. Гони! Кучер постарше принялся изо всех сил стегать лошадей кнутом, разгоняя громадный почтовый дилижанс, который и без этого двигался со страшным шумом.

— Гони, гони! — кричал один кучер другому. — Мы не позволим им обогнать нас.

Жакоб, который испуганно ухватился за поручни, взвизгнул:

— Господа, мы разобьемся! Позвольте им проехать! Господа, я умоляю вас, пропустите их!

Молодой кучер достал почтовый рожок и громко затрубил в него.

— Это почтовая карета! — закричал он, после того, как подал сигнал.

Но кучер пытавшегося обогнать их экипажа, казалось, ничего не слышал. Он упрямо гнал и гнал лошадей вперед, и вскоре экипаж поравнялся с дилижансом.

— Господа, мы разобьемся! — испуганно кричал Жакоб.

Внутри почтового дилижанса началась паника.

— Что происходит?! — кричали дамы, высовываясь из окон.

Ретиф де ля Бретон, который уже давно не принимал участия в таких погонях, потянул невозмутимо сидевшего на своем месте шевалье де Сен-Галя за рукав.

— Может быть, нам стоит остановиться и пропустить их вперед, пусть проезжают? Мы нагоним их попозже.

На это шевалье оскорбленно заявил:

— Я никогда никому не уступал дорогу, даже самому королю. Не произойдет этого и сейчас.

— Смотрите, какой-то маленький экипаж! — воскликнула строгая дама в черном, показывая на маленькую двуколку, поравнявшуюся с почтовым дилижансом.

— Чего они хотят от нас? — испуганно спросила супруга пожилого желчного господина.

— Не знаю. Может быть, это какие-нибудь разбойники?

— Да нет же, взгляните. В экипаже сидит какой-то знатный господин. Посмотрите, он очень хорошо одет. Нет, это не разбойники.

— Но что им от нас надо?

— Может быть, у них какое-нибудь важное сообщение?

— Неужели оно так срочно, что можно гнать лошадей? Что случилось?

— Место шевалье де Сен-Галю и господину Ретифу де ля Бретону! — закричал спутник Ретифа.

Наконец, их экипаж обогнал почтовый дилижанс и оставил его позади в клубах пыли. Жакоб с кислой улыбкой достал из кармана платок, и прикрыв им лицо, пробормотал:

— Это было очень забавно.

Опередив почтовый дилижанс, экипаж, в котором ехали шевалье де Сен-Галь и Ретиф де ля Бретон, показался на неширокой улочке крошечного городка примерно в пятнадцати лье от Парижа. На улицах здесь было не так многолюдно, как в столице, а главное, площадь городка выделялась, главным образом, благодаря большому количеству нищих и калек.

Когда экипаж шевалье де Сен-Галя остановился на площади, несколько убогих сразу же бросились к богато одетому господину, выбиравшемуся наружу.

— Подайте, месье, — стали жалобно клянчить они. Шевалье де Сен-Галь — это был именно он — достал из кармана несколько мелких монет и бросил их нищим.

— Берите и убирайтесь.

Ретиф, держась за поясницу, которая болела после недавнего падения с лошади, кое-как выбрался из экипажа и осмотрелся вокруг.

— Да, здесь не слишком весело…

Шевалье де Сен-Галь обратился к своему кучеру:

— Подай мне несессер.

Когда слуга исполнил его пожелание, шевалье направился к ближайшему постоялому двору.

— Господин Ретиф, я скоро вернусь. Мне необходимо привести себя в порядок. Подождите, пожалуйста,

Здесь.

Ретиф, наконец, выбрал жертву для удовлетворения собственного любопытства и, прихрамывая при ходьбе, направился к небольшой кузнице, в которой стучали молотками двое мастеровых. Третий с отсутствующим лицом качал меха. Это был маленький толстяк в грязном платье и рваной шляпе.

Именно его и выбрал Ретиф де ля Бретон для того, чтобы пораспросить кое о чем.

— Простите, месье, — вежливо обратился к нему писатель, — вы не видели, чтобы сегодня утром здесь проезжала большая карета из Парижа? Знаете, такая, в которых ездят очень богатые люди.

Толстяк бесстрастно занимался своим делом, лишь искоса взглянув на Ретифа. Ретиф полез в карман плаща и, порывшись там, нашел мелкую монету. Увидев деньги, толстяк мгновенно преобразился. На лице его появилась широкая подобострастная улыбка, глаза засверкали, а руки сами собой забыли о мехах. Получив вожделенную монету, толстяк затараторил:

— Конечно, конечно, месье. В шесть часов утра через наш маленький городок проезжала огромная карета. К сожалению, из нее никто не выходил, и я не знаю, сколько человек было внутри. Но они попросили заменить сразу одиннадцать лошадей. Вы можете себе представить такое, месье? Правда, карета была запряжена шестью лошадьми, а пять они, наверное, взяли для тех всадников, которые ее сопровождали.

Ретиф озадаченно потер подбородок.

— Значит, ты не видел, кто сидел в карете? Толстяк пожал плечами.

— Шторки кареты были задернуты, но кое-что мне удалось узнать.

Еще одна монета перекочевала в руку толстяка, после чего он оживленно продолжил:

— Кажется, это была какая-то знатная русская дама. Говорят, что она возвращалась на родину.

Ретиф усмехнулся.

— Да, похоже, ей предстоит далекое путешествие. Заметив, что толстяк по-прежнему стоит с обнаженной головой, он сказал:

— Оденьте шляпу, прошу вас. Толстяк, наконец, вспомнил о том, чем ему следует заниматься, и снова начал качать меха.

— Да, это была огромная карета, — между делом проговорил он, — я такой никогда в жизни раньше не видел. В таких путешествуют, наверное, короли и герцоги… Да… они были здесь в шесть часов утра. Значит, из Парижа выехали в полночь.

Ретиф хотел что-то еще спросить, однако в этот момент он услышал звук рожка, которым кучер почтового дилижанса возвещал о своем прибытии в маленький городок. Дилижанс остановился рядом с экипажем шевалье де Сен-Галя, который еще не вернулся с постоялого двора. Ретиф де ля Бретон немедленно направился к карете.

— Месье, — обратился он к Жакобу, — я очень рад вас видеть, хотя прошло всего лишь несколько часов с тех пор, как мы расстались.

Жакоб брезгливо поморщился.

— Я же говорил вам, что не имею чести быть с вами знаком. Не подходите ко мне больше.

Кое-как покинув козлы, Жакоб направился к двери с тем, чтобы помочь выйти из дилижанса своей хозяйке.

— Мадам, с вами все в порядке? — спросил он, падавая ей руку.Констанция осторожно вышла наружу.

— Все хорошо, если не считать последнего отрезка пути, — с улыбкой сказала она. — Впрочем, мне даже было весело. Правда, пришлось испытать некоторое неудобство.

— Во всем виноват этот назойливый старик, — недовольно пробурчал Жакоб. — Кажется, он в чем-то заподозрил вас.

Тем временем из дилижанса вышел мистер Томас Пенн, и Ретиф тут же взял его под руку.

— Мне нужно поговорить с вами, господин Пенн.

Они отошли в сторону.

— Что вы здесь делаете? — спросил господин Пенн. — Мы думали, что вы остались в Париже.

Ретиф подозрительно осмотрелся по сторонам и зашептал на ухо американцу.

Е-Сегодня ночью произошло нечто очень важное.

— Что же?

— Состоялся торжественный и таинственный отъезд нескольких знатных особ. И мне кажется, что я знаю, о ком идет речь.

Тем временем шевалье де Сен-Галь, сидя в туалете постоялого двора, занимался макияжем. Он подкрасил глаза, подрисовал полустершуюся мушку на щеке, покрыл слоем прозрачной помады губы, напудрил парик и затем внимательно посмотрел на себя в зеркало.

Несмотря на все эти ухищрения, морщины на лице пожилого шевалье отнюдь не исчезли. А глаза остались такими же мутными и бесцветными. Сняв парик, он пригладил рукой редкие седые волосы, делавшие его голову похожей на голову черепахи.

Мистер Пенн выразил горячую заинтересованность тем, что сообщил ему Ретиф де ля Бретон.

— Давайте-ка взглянем на карту, — сказал он, — у нашего кучера должна быть карта.

— Да, да, любопытно было бы узнать, куда они едут. Разжившись у почтового служащего картой, Пенн и Ретиф стали изучать возможный маршрут бегства короля.

— Значит, если они проехали здесь в шесть часов, то дальнейший их путь может лежать через Монмеррайль, Жантригс, Шамаль, Сен-Мену, Клермон, Верден, Мец. Все ясно. Да, это самый короткий путь. Они рассчитывают как можно скорее добраться до восточных границ Франции и оказаться под защитой войск Эльзаса, Франш-Конте и Шампани. Насколько мне известно, там находится несколько батальонов пехоты и десятка два кавалерийских эскадронов, набранных из наемников из Швейцарии и Германии. В Клермоне дорога разветвляется на две части. Одна ветка идет в Монмеди, а по другой одна миля до Люксембурга.

— Мари-Мадлен, — крикнула Констанция — подойди сюда! Помоги мне снять эту вуаль.

— Я иду, — откликнулась служанка. Франсуа недоуменно пожал плечами.

— Она что, сама не может поднять вуаль?

— Я думаю, что ее светлость хочет просто поговорить со мной, — на ходу сказала Мари-Мадлен.

Мари-Мадлен проследовала за Констанцией, которая направлялась к постоялому двору. Она уже собиралась что-то сказать своей госпоже, но в этот момент на пороге показался шевалье де Сен-Галь.

Констанция де Бодуэн и шевалье де Сен-Галь застыли на месте, неподвижно глядя друг на друга. Констанции показалось, что она уже где-то видела этого представительного пожилого господина, который в молодости, несомненно, был очень красив. Что-то в его глазах говорило о том, что он прожил бурную, насыщенную событиями и любовными приключениями жизнь.

Обменявшись этими пристальными взглядами, они разошлись. Шевалье направился к своему экипажу, а Констанция вошла в дверь гостиницы и оглянулась.

Шевалье отдал свой несессер кучеру, который положил его внутрь маленького экипажа. Ретиф де ля Бретон, увидев, что его спутник вернулся, направился к нему.

— С вами все в порядке, господин де Сен-Галь? — сочувственно спросил он.

Кавалер не ответил, оглянувшись на дверь гостиницы. — Послушайте, господин Ретиф, — обратился он к писателю, — только что в гостиницу вошла дама в светлом дорожном платье с вуалью, закрывающей лицо. Это в ее карету вы подносили сверток?

Ретиф кивнул.

— Да. Это именно она.

Шевалье де Сен-Галь понимающе кивнул.

— Думаю, что я уже встречал ее раньше.

— Где же? — с любопытством спросил Ретиф.

— На приемах у короля. Что ж, господин Ретиф, мне пора ехать. Надеюсь, что хоть чем-то смог вам помочь. Ретиф поклонился.

— Вы мне очень помогли, шевалье. Прежде чем сесть в свой экипаж, кавалер де Сен-Галь о чем-то на мгновение задумался и сказал Ретифу:

— Если мне доведется еще раз встретиться с королем, я попрошу его о том, чтобы он обязательно принял вас у себя. Вы самый великий писатель своего поколения.

Ретиф польщенно улыбнулся.

— Благодарю вас, кавалер. Желаю счастливого пути.

Шевалье де Сен-Галь с помощью кучера занял место в своем тесном экипаже, и, спустя несколько мгновений, Двуколка покинула площадь.

Констанция, которая в этот момент вышла из гостиницы, проводила экипаж внимательным взглядом и направилась к почтовому дилижансу, возле которого стояли пассажиры. Вуали на ней уже не было.

— Вы знаете, кто это? — обратилась Констанция к пожилой даме, жене желчного господина. Та недоуменно пожала плечами. — Какой-то очень странный шевалье.

— Наконец-то я вспомнила, кто это. Это же он, — сказала Констанция. — Да, да, я не ошибаюсь, это именно он. Это один из самых великих людей, которых я когда-либо встречала.

Строгая дама в черном траурном платье медленно покачала головой.

— Кажется, я начинаю понимать, о ком идет речь, — сказала она. — Я видела его, кажется, на коронации Людовика XVI. Хотя с тех пор прошло больше полтора десятка лет, я помню его лицо.

Неожиданно Жакоб взвизгнул. — Это же Джакомо Казанова!

— Да, действительно, это господин Казанова, — подтвердил месье де Ванделль. — Я встречался с ним в Страсбурге, лет двадцать назад. Тогда у него была очень странная репутация.

Пожилая дама недовольно скривила губы.

— Почему вы меня с ним не познакомили? Сам Джакомо Казанова. Неужели он, действительно, самый великий любовник всех времен и народов?

В этот момент молодой кучер, который проверял упряжь, сказал:

— Дамы и господа, вы можете занимать свои места в дилижансе. Все готово к продолжению поездки.

Ретиф де ля Бретон, который вместе с мистером Пенном стоял чуть в стороне от кареты, намеревался забраться на крышу дилижанса. Однако мистер Пенн уговорил сесть внутрь.


— Садитесь, месье Ретиф, вы заслуживаете того, чтобы ехать на мягком сиденье, а не на жесткой деревянной крыше.

— Вы очень добры ко мне, мистер Пенн. А где же вы сами поедете?

— Не беспокойтесь обо мне.

Пожилая дама, которая была очень недовольна тем, что ее не представили знаменитому господину Казанове, проворчала:

— Почему же он путешествует в таком маленьком экипаже? Мне кажется, что он вполне мог бы позволить себе хорошую карету. Странно, он и вправду благородного происхождения?

Констанция с укоризной взглянула на пожилую даму.

— Более благородного не бывает. Дама пожала плечами.

— Почему же он в своем возрасте не умеет путешествовать?

Констанция улыбнулась.

— Потому что он посвятил свою жизнь совершенно иным вещам.

Строгая дама в черном траурном платье мечтательно протянула:

— Да, Джакомо Казанова, венецианский кавалер… Пожилой желчный господин равнодушно пожал плечами.

— Никогда о таком не слыхал.

Здесь необходимо объяснить, что в эпоху Людовика XVI имя Джакомо Казановы не вызывало во Франции никаких особых эмоций. Услыхав о нем, волновались только некоторые женщины — те, которых он знал лично. Хотя его портреты уже публиковали в газетах, а несколько произведений напечатали известные издатели, настоящая слава придет к Казанове позже, лишь после того, как он напишет свои мемуары по-французски. Это произойдет уже после смерти Джакомо Казановы, в 1798 году.

— Ну что, мы едем? — деловито осведомился Жакоб, занимая свое привычное место рядом с кучером.

Почтовый дилижанс медленно выехал с площади и направился по узкой дороге, которая вела в Монмеррайль.

Разговор в карете по-прежнему вращался вокруг личности Джакомо Казановы. Господин де Ванделль, которому довелось быть знакомым со знаменитым венецианским кавалером больше других, рассказывал о том какая слава ходила о месье Казанове в Страсбурге. Он считался великолепным игроком и блестящим танцором он был неистощим на выдумки и изобретателен, он разрабатывал самые разнообразные лотереи, создавал театральные труппы и кружки почитателей оккультных наук.

— И почитателей вина, — добавил Ретиф.

— Да, вы совершенно правы.

— Ну, и, разумеется, у него была репутация невероятно удачливого любовника. Констанция улыбнулась.

— Насколько мне известно, немало придворных дам было влюблено в месье Казанову, — сказала она. — Когда он был молод, перед его чарами не могла устоять ни одна женщина.

Пожилая дама, обмахивавшаяся веером, восторженно протянула:

— О, какой кавалер. Господин Ретиф, а вы, действительно, путешествовали с ним в одном экипаже? Писатель улыбнулся.

— Да, мадам, но уверяю вас — я смог устоять перед его чарами.

Строгая дама в черном траурном платье с сожалением сказала:

— Как печально, что я не заметила его сразу. Интересно, сколько ему сейчас лет? Шестьдесят, семьдесят?

— Какое это имеет значение? — сказала Констанция.

— Да, — мечтательно протянула старая дама, — он великолепный кавалер. Есть такая итальянская поговорка, — неожиданно сказала пожилая дама, — не помню, как она звучит в оригинале, но по-французски это выглядит примерно так: молодая женщина перед кавалером должна сначала показать себя, а женщина постарше — сразу ложиться. Пожилая дама хихикнула, прикрыв лицо веером.

— В нашей старушке Европе, — заметил господин де Ванделль, — в последнее время очень много говорят об этих соблазнительных писателях, которые обязаны своей соблазнительностью качеству языка. Что вы думаете по этому поводу, господин Ретиф?

— Я хотел бы воздержаться от комментариев по поводу языка, поскольку я сам писатель и, в какой-то мере, лицо заинтересованное. А вот что касается Джако-мо Казановы, то, если вас интересует мое мнение, могу высказать его.

Констанция улыбнулась.

— Ну разумеется, господин Ретиф, это очень любопытно. Признаюсь, что я читала некоторые ваши книги и мне нравится тот язык, которым вы пишите. В любом случае, это дело вкуса. Что же вы хотели сказать на счет господина Казановы?

— Я с большим сомнением отношусь к рассказам о его грандиозных любовных приключениях.

— Почему же? — спросила Констанция. — Или вы думаете, что большую их часть выдумал сам господин Казанова?

Ретиф мягко улыбнулся.

— Вполне возможно. По-моему мнению, для выдающегося любовника он слишком высок ростом. Я убежден в том, что все выдающиеся любовники были маленького роста. Это доказано. -

Констанция рассмеялась.

— Кем доказано?

Ничуть не смутившись, Ретиф принялся объяснять.

— Дело в том, что кровеносные сосуды, которые придают особую упругость половому члену, являются тем более крепкими, чем меньше поверхность этого самого тела.

Желчный пожилой господин, который сидел рядом с Констанцией, недовольно надув губы, произнес:

— Это возмутительно. Теперь мне ясно, почему ваши книги пользуются такой популярностью среди черни. Да вы обыкновенный порнограф. Все ваши произведения нужно сжечь.

Ретиф огрызнулся:

— Я бы не советовал вам так говорить. Сейчас уже не то время, чтобы указывать народу, что он должен Делать. Смотрите, чтобы вас самого не подвесили за ноги.

— Я сам судья, — гордо вытянув шею, заявил пожилой господин. — И лучше других знаю, что сейчас можно, а что нельзя.

Ретиф мягко улыбнулся.

— Боюсь, что ваши ожидания могут принести вам сплошное разочарование.

Спор грозил разрастись, а потому Констанция решила вмешаться. — Ну, что вы, господа, успокойтесь. Пожилой судья, презрительно скривившись, отвернулся.

— Я хочу сесть у окна, — сказал он своей супруге. Та с готовностью поднялась со своего места.

— Конечно, дорогой, садись. Но мне совсем не нравится, как ты себя ведешь, — громко зашептала она. — Тебе следовало бы быть более сдержанным. Ведь ты разговариваешь не с кем-нибудь, а с настоящим господином писателем.

В то же самое время Томас Пенн, сидевший на козлах вместе с Жакобом и двумя кучерами, раздумывал над тем, о чем они разговаривали с Ретифом де ля Бретоном. Неожиданно Жакоб воскликнул:

— Смотрите, лошади! Похоже, это лошади почтовой службы. И, действительно, несколько человек в форме почтовых служащих вели с пастбища десяток лошадей.

— Наверное, это те самые лошади, которые были запряжены в карету, проехавшую здесь сегодня утром, — сказал молодой кучер. — Видите, их только сейчас ведут с пастбища. Наверное, та карета ехала всю ночь.

— Интересно, — сказал мистер Пенн, — если эта карета едет так быстро, то насколько она опередила нас? Наверное, уже на полсотни лье?

Молодой кучер пожал плечами.

— Вовсе не обязательно. Все зависит от размеров кареты, дороги и состояния лошадей. Они вполне могут быть где-нибудь в пять лье перед нами. А если еще останавливаются, то мы вполне можем догнать их.

— Да, — задумчиво произнес мистер Пенн, — было бы совсем неплохо посмотреть на эту карету.

— Кстати, — добавил молодой кучер, — трудно найти столько свежих лошадей на каждой почтовой станции.

— Но ведь вы меняете лошадей в каждом пункте остановки, — сказал американец.

— Мы, — государственная служба, — ответил кучер. — У нас всегда должны быть свежие лошади.

— Надеюсь, что нам хватит свежих лошадей на всю поездку, — сказал Жакоб. — Погодите-ка, что это там такое?

Парикмахер вытянул голову и стал всматриваться в какой-то огромный предмет, лежавший у обочины дороги.

Это был экипаж господина Казановы. Сам знаменитый венецианский кавалер сидел на своем несессере рядом с перевернувшейся двуколкой и с невозмутимым видом читал книгу.

— Остановите лошадей, — сказал мистер Пенн. Почтовый дилижанс замедлил ход и остановился рядом с перевернувшимся экипажем.

Джакомо Казанова снял с носа пенсне и медленно повернул голову.

— Вам требуется помощь? — спросил мистер Пенн, разглядывая экипаж, у которого сломалась ось. Казанова вяло махнул рукой.

— Нет, нет, мне ничего не нужно. Я уже послал своего кучера в город. Он должен привести человека, который починит мой экипаж. Прошу вас, не беспокойтесь, господа.

Ретиф де ля Бретон, воспользовавшись такой прекрасной возможностью, выскочил из кареты и радостно воскликнул:

— Господин Казанова!

Носитель столь славного имени с изумлением посмотрел на Ретифа.

— Кто вам назвал мое имя? Я путешествую инкогнито и предпочитаю, чтобы все думали, что я шевалье де Сен-Галь.

Ретиф низко поклонился.

— Ваша репутация опережает вас, месье Казанова. Уверяю вас, что я испытываю к вам глубокое уважение.

Польщенный Казанова показал на свой сломанный экипаж. — Как видите, мои лошади весело бежали, но, к сожалению, сломалась ось. Я подожду, пока ее починят.

В это время из почтового дилижанса послышался голос Констанции де Бодуэн:

— Мы приглашаем вас к себе, месье Казанова. Знаменитый венецианский кавалер немедленно поднялся и подошел к почтовому дилижансу. Поцеловав протянутую ему руку, он поклонился и сказал:

— Мадам, отказаться от такого предложения, означало бы признать собственный упадок. Надеюсь, что закат еще не наступил. Но, мадам, я опасаюсь оставить здесь свои вещи.

Остальные дамы, ехавшие вместе с Констанцие, . удержались от такой соблазнительной возможности также протянули свои руки для поцелуев. Казанова, сняв шляпу, приложился губами к обоим рукам.

— Не беспокойтесь, мы кого-нибудь оставим, — сказала Констанция. — Я думаю, что для этого вполне подойдет мой парикмахер Жакоб. Месье Жакоб!

— Да, мадам.

— Вы останетесь рядом с экипажем господина Казановы и проследите за его вещами. Вы нагоните нас на следующей остановке.

— Или через одну, — добавил Ретиф. Скривившись, Жакоб стал слезать с козел кучера.

— Но вы, наверное, забыли, мадам… — попробовал возразить он.

— Вы останетесь здесь, — властно сказала Констанция.

— Но я не могу оставить вас. Я единственный мужчина, который вас сопровождает. После того, как вы отказались от услуг месье Шаваньяна…

Он не успел продолжить, потому что Казанова с нежностью поцеловал его щеку.

— Благодарю вас, мой юный друг, — неотрывно глядя в глаза Жакобу, сказал он.

Парикмахер буквально затрепетал от такого проявления мужской ласки и мгновенно умолк.

— Мой кучер скоро вернется, — добавил Казанова. — Я надеюсь, что вам не придется долго ждать, — с этими словами он направился к лестнице. — Я поеду на крыше.

— Нет, нет, — стал возражать Ретиф, — вы обязаны занять место в дилижансе.

— А как же вы?

— Если вы поедете на крыше, а я останусь внутри, то этим мы можем вызвать лишь неудовольствие прекрасных дам.

— Нет, нет, я не могу так злоупотреблять вашим гостеприимством, — возражал Казанова.

Спор затягивался, и жена пожилого судьи недовольно ткнула в бок своего мужа.

— Между прочим, ты благородный человек и мог бы уступить свое место другим.

Желчный господин, похоже, и сам не испытывал особого желания ехать в одной компании с двумя прославленными личностями.

— Хорошо, я переберусь на крышу, — уныло произнес он, выбираясь из кареты. Ретиф поклонился.

— Благодарю вас, месье.

Ничего не ответив, судья принялся взбираться на крышу почтового дилижанса.

Казанова и Ретиф де ля Бретон заняли места в карете. Жена судьи, жеманно улыбаясь, сказала:

— Вы знаете, господин Казанова, когда вы нас обогнали, я так разволновалась, что потеряла сознание.

Дилижанс тронулся с места, оставив Жакоба рядом с перевернувшимся экипажем.

— Бодуэн, Бодуэн, — задумчиво повторил Казанова, — кажется, я вспоминаю эту фамилию. Был такой постельничий у короля Пьемонта Витторио.

Констанция улыбнулась.

— Совершенно верно. Он был моим мужем. Пожилая дама восхищенно посмотрела на Казанову.

— У вас великолепная память. Скажите, вы бывали при дворе короля Пьемонтского?

Вместо Казаковы ответил Ретиф де ля Бретон:

— За честь принимать у себя господина Джакома Казанову спорили самые блестящие европейские дворы.

— Я совсем не воспринимал это как некую привилегию, — добавил Казанова. — Двор — это вовсе не сад редких цветов. Сколько там засохших графинь, герцогинь. Но, разумеется, я говорю о своем времени. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что сегодня ее величество королева Франции умеет подбирать дам для своего окружения.

Констанция застенчиво улыбнулась.

— А вы уверены в том, что я одна из тех дам, которые составляют окружение королевы Франции? Казанова принял правила этой игры.

— Да, действительно, с чего это я так решил? — хитро сказал он. — Ведь мы с вами не знакомы. Нет, кажется, мне кто-то сказал об этом. Господин Ретиф, вы не помните, кто мне об этом сказал?

Парижский писатель засмеялся.

— Даже, если бы господин Казанова не знал о том, что вы придворная дама, он бы все равно догадался об этом. Вот в чем состоит одна из причин его успеха — необыкновенная проницательность.

Заинтригованная этими словами Ретифа пожилая дама, супруга судьи, с любопытством взглянула на Казанову, который удовлетворенно улыбался.

— А что вы можете сказать обо мне? Ведь мы с вами наверняка никогда не встречались раньше.

Казанова бросил беглый взгляд на даму и тут же заговорил по-итальянски.

— Вы итальянка, мадам, не правда ли? Я даже могу сказать, откуда.

— Очень интересно.

— Вы из Болонии, у вас прекрасный артистический темперамент и муж…

Дама не дала ему договорить.

— Мой муж не имеет никакого отношения к искусству, — подняв глаза на потолок дилижанса, заявила она.

Ножиданно она перешла на итальянский и несколько минут разговаривала с Казановой на родном языке. Констанция кое-что понимала на итальянском, но предпочитала не распространяться об этом. Ей было очень любопытно узнать, что говорит пожилая дама о своем муже и семейной жизни. В общем, это была довольно банальная история. Мадам пела в опере, затем вышла замуж за юриста, потом он стал судьей, у них с мужем никогда не было взаимопонимания, поскольку у него совершенно иной темперамент, чем у нее и так далее, так далее, так далее. Казанова внимательно выслушал все это, поинтересовавшись в конце:

— Мадам, а какое у вас амплуа?

— Лирическое сопрано.

— Я так и думал, — спокойно резюмировал Казанова.

Его последнее замечание привело итальянку в совершеннейший восторг.

— Вы только подумайте, господин де Ванделль, — радостно воскликнула она, — он все знает о нас. Какой замечательный человек, никогда раньше не встречала такой проницательности. Я буду рассказывать об этом всем своим знакомым.

Не обращая внимания на потоки словословия в свой адрес, Казанова спокойно отвернулся к окну, наблюдая за пейзажем возле дороги.

Строгая дама в траурном платье с черной вуалью, прикрывавшей лицо, долгое время влюбленно смотрела на Казанову, однако он не обращал на нее никакого внимания. После этого она несколько уязвленным тоном заявила:

— Господин Казанова догадывается только о тех, кто его интересует. Что касается меня, то я сомневаюсь, чтобы его проницательность помогла ему угадать что-нибудь обо мне.

Венецианец медленно повернул голову и, даже не успев как следует разглядеть свою соседку, заговорил:

— Скорее всего, вы правы. Единственное, что я мог сказать с полной уверенностью — это то, что вы сейчас находитесь в трауре, оплакивая своего мужа. Скорее всего, вам еще не удалось найти утешение. Догадаться о чем-то большем мне мешает черная вуаль, которая закрывает ваше лицо.

Его голос был таким теплым и проникновенным, что дама в черном платье немедленно подняла накидку, закрывавшую ее лицо, и взглянула на Казанову таким зовущим взглядом, что даже Констанции стало понятно, о чем она мечтает.

— Я произвожу вино в Шампани, — стала рассказывать дама.

— Прекрасная деятельность, — сказал Казанова. Господин де Ванделль, который до сих пор молча сидел у окна, неожиданно вмешался в разговор.

— Господин Казанова, господин Ретиф де ля Бретон, мне очень приятно, что я оказался в одном обществе с вами и я хотел бы поблагодарить вас за такую приятную возможность получить уроки соблазнения, — без малейшей тени иронии сказал он. — Я не слишком хорошо знаком с женщинами, и для меня очень любопытно узнать, как вы знакомитесь с женщинами, как разговариваете с ними, как улыбаетесь им. Поверьте, это настоящий урок для меня. С этими словами он неожиданно надел на голову шляпу.

— Прошу прощения за то, что одеваю при вас свою шляпу, но, поверьте, я делаю это лишь для того, чтобы с почтением снять ее перед вами.

Именно это и проделал господин де Ванделль, вызвав мягкую улыбку Ретифа. Однако Казанова все-таки уловил в голосе господина де Ванделля нечто, что заставило его засомневаться в искренности собеседника.

— По-моему, этот господин издевается над нами, — бесстрастным голосом сказал Казанова. Ретиф развел руками.

— Что ж, он имеет на это право. Господин де Ванделль — один из богатейших людей Франции. Казанова равнодушно отвернулся.

— Для меня это никогда не имело никакого значения. Однажды в Париже я избил банкира Соломона Ротшильда. На лице его появилась грустная улыбка. — Наверное, поэтому я теперь стал таким нищим и путешествую в почтовом дилижансе, а не в собственной карете.

— А я вообще никогда не имел никакого отношения к банкирам, — весело воскликнул Ретиф де ля Бретон. — К сожалению, они тоже не замечают меня. Поэтому я такой худой и старый.

Дамы рассмеялись, а господин де Ванделль торопливо возразил:

— Нет, нет, господа, вы напрасно думаете, что я над вами смеюсь. Я говорю совершенно серьезно. У вас такое богатое прошлое, что вы не замечаете настоящего. Все, что я говорю, это чистая правда. Вы увлечены рассказами о своем минувшем, именно поэтому не заметили, какими взглядами смотрят на вас эти дамы. Кто знает, может, именно сейчас, именно в этой карете, я присутствовал при вашей очередной личной победе, господин Казанова или господин де ля Бретон.

Констанцию так и подмывало рассмеяться, однако что-то удерживало ее. Действительно, по отношению к ней слова господина де Ванделля выглядели несколько странными. Она испытывала глубокое уважение к проницательности и обаянию обоих господ, упомянутых де Ванделлем, но мысли о любви не посещали ее уже с тех пор, как она вернулась в Париж из Турина. Да и сейчас разговор в почтовой карете был для нее лишь способом скрасить время в ожидании прибытия в Мец и встречи с королевским семейством.

Впрочем, это был приятный способ времяпрепровождения.

Выслушав слова господина де Ванделля, Казанова отвернулся к окну. Чтобы поддержать разговор, Ретиф де ля Бретон сказал:

— Я понимаю, что сейчас мы находимся в таком положении, когда завести любовный роман крайне сложно, однако, уверяю вас, в моей жизни были и более сложные моменты.

Констанция не удержалась и прокомментировала:

— О, да, я читала об этих ваших приключениях.

Помнится, вы умудрились заняться любовью с женщиной, муж которой храпел рядом.

— Не может быть! — Взвизгнула итальянка.

— Да, такое было, — Ретиф скромно потупил глаза.

— Что же было потом? Констанция попыталась припомнить.

— Ах, да, потом у вас были приключения в монастыре, исповедальне, в парке, в библиотеке. Пассажиры дилижанса развеселились.

— Если вы так хорошо знаете мои сочинения, — сказал Ретиф Констанции, — то должны признать, что у меня еще никогда не было любовного приключения в почтовом дилижансе.

Казанова уныло взглянул на Ретифа.

— По-моему, не слишком весело заниматься любовью в карете. Да и, наверняка, это уже кто-то проделал. Впрочем, для меня не имеет особого значения, где этим заниматься. Важно совсем другое. Он замолчал, пристально глядя в окно, в то время, как остальные, затаив дыхание, ждали его ответа.

— Самое главное, что в любви… должна быть… Он снова умолк, и Ретифу показалось, что Казанова начал засыпать.

— Что? Что самое главное в любви? — нетерпеливо спросила дама в черном платье.

Пытаясь спасти Казанову, Ретиф громко сказал:

— Тайна.

Карета неожиданно остановилась. Кучер спустился вниз и открыл дверцу.

— Господа, я приношу свои извинения, однако часть пути вам придется проделать пешком. Нам предстоит крутой подъем, и лошади могут не выдержать.

Пассажиры выбрались из дилижанса и медленно зашагали по дороге, которая вела в гору. Казанова шел рядом со своей соотечественницей.

— Мадам, вы, очевидно, едете в Мец, чтобы спеть в каком-то оперном представлении?

— Да. Я буду выступать в «Дон Жуане».

— В свое время я присутствовал на премьере «Дон Жуана» в Праге, — сказал Казанова. — Это было четыре года назад. Моцарт сам приезжал на спектакль. К тому же, он был не очень силен в итальянском языке и поручил мне исправить несколько стихов.

Констанция с любопытством наблюдала за тем, как Казанова вначале начал цитировать строки из арии «Дон Жуана», а потом запел. Несмотря на возраст, у него все еще был чистый и сильный голос. Когда Казанова кончил петь, Констанция первой зааплодировала.

— О, ну что вы, — польщенно поклонился венецианец. — Я всего лишь дилетант. Хотя не скрою, мне часто хотелось стать профессионалом.

— Это было прекрасно! — воскликнула итальянка. — Вы могли бы выступать в парижской опере. Казанова невесело улыбнулся.

— Мог бы, но уже поздно. Да и Франция уже изменилась.

— Скажите, а как вы относитесь к тому, что происходит во Франции в последний два года? Вы давно не были здесь?

— Давно. И я нашел эту страну сильно изменившейся. Мне не нравится то, что происходит вокруг. Возможно, кому-то не понравится то, что я сейчас скажу, однако, все во Франции испорчено. Лучшие люди уезжают. Слуги считают себя вправе делать то, что им заблагорассудится. Вокруг царит анархия и произвол. Я разочаровался в этой стране. Я очень сожалею о прекрасной нежной Франции прошлого, которая была полна гармонии, где было приятно жить, где уважали всякого иностранца, не теряя при этом своего достоинства, — Казанова тяжело вздохнул. — Да, достоинство — это то, что при всяких потрясениях теряется в первую очередь. Мне очень жаль, что Франция потеряла свое достоинство. Вы можете превозносить народ сколько угодно, однако, не сомневайтесь в том, что в недалеком будущем он станет самым жестоким тираном, который был только известен до сих пор. Юный студент Франсуа Кольбер вспыльчиво воскликнул:

— Я запрещаю вам так говорить, месье Казанова!

Понимать, что для тебя, действительно, важны твои руки, ноги, тело.

— Да, чертова подагра, — проскрипел Ретиф. Казанова тоскливо махнул рукой.

— А у меня и подагра, и почки болят. Кстати, вы заметили, что я совершенно облысел за последнее время?

— Да? — удивленно спросил Ретиф. — Я как-то не обратил внимания. К тому же, вы все время в парике.

— Да, я сильно постарел. И с каждым днем я ощущаю это все сильнее и сильнее. Порой мне даже трудно разговаривать. Я засыпаю на ходу…

Наконец, дилижанс и его пассажиры преодолели крутой подъем и стали занимать свои места в карете. Однако, Констанция заметила в стороне от дороги под высоким деревом нечто такое, что привлекло ее внимание.

Похоже, кто-то, проезжавший здесь совсем недавно, устроил на этом месте небольшой привал. Здесь лежала пустая бутылка из-под вина, завернутые в бумагу остатки пищи и платок, которым, очевидно, вытирали руки! Констанция развернула его носком туфли. Голос Казановы, раздавшийся за ее спиной, заставил Констанцию вздрогнуть и обернуться.

— Завтрак на траве только что закончился, — сказал венецианец, разглядывая следы привала.

Он даже повернул своей тростью бутылку и прочитал надпись на этикетке.

— Да, и это не были простые люди, — добавил он. — Насколько мне известно, это очень дорогое вино. Констанция смущенно кивнула.

— Да, это так, господин Казанова. — Вы очень догадливы. Итальянец грустно улыбнулся.

— Нет, я просто очень наблюдателен. Но совсем не так, как был прежде. О, где мои молодые годы? Тогда я часто бывал при дворе. Кстати, я вспоминаю, что такое же вино я пил за столом у короля.

Констанция с симпатией взглянула на Казанову. Ей было искренне жаль этого стремительно стареющего, но когда-то блестящего кавалера.

— Знаете, господин Казанова, однажды я видела вас. Тогда я была совсем молода, и даже не знала, кто вы. Но после того, как мне удалось прочитать о вас, я поняла, что могла бы влюбиться в вас.

Казанова с грустью развел руками.

— Очень жаль, что мы встретились слишком поздно. Что ж, кажется, наши спутники заждались нас. Пора возвращаться в карету.

Констанция улыбнулась.

— Если дама удаляется с таким мужчиной, как вы, то им не остается ничего иного, как подумать о любви. Казанова медленно покачал головой.

— Увы, мадам, для меня это уже невозможно. Констанция испытала горечь от этих слов, что на этом разговор закончен. Она медленно зашагала к дилижансу, чувствуя на себе пристальный и сожалеющий взгляд Джакомо Казановы.

Прихрамывая, он последовал за Констанцией и с трудом поднялся по ступенькам маленькой лестницы возле двери кареты.

— Мы отправляемся! — крикнул кучер и стегнул лошадей.

Хотя до следующей остановки ! очтс;

В маленьком городке И-ю.юне ии..о не карета преодолела это расстояние лии пути даже пришлось остановиться, чтобы припуск и 1 мчавшегося на лошади молодого офицера с зажато» в руке бумагой.

Встревожившись, Констанция даже высунулась в окно кареты, чтобы взглянуть на офицера. Прохожие, шагавшие по дороге навстречу дилижансу, испуганно расступались, пропуская бешено мчавшегося коня.

— Пропустите, пропустите! — кричал офицер.

Констанция поняла, что в Париже стало известно о бегстве короля, и конвент срочно рассылает известия об этом по всем направлениям.

— Только бы они не узнали, — прошептала Констанция.

Пока пассажиры дилижанса двигались к эшелону, молодой офицер прибыл в город и, спешившись, бегом направился в революционный комитет, который располагался в здании местного постоялого двора.

— Я майор Курнуойе, у меня срочный приказ от командующего национальной гвардии гражданина ла файетта.

Майора тут же усадили за стол, подали ему еду и питье, но он отказался от еды, приказав найти писца, чтобы продиктовать ему приказ.

Во дворе собралось несколько десятков человек, которые внимательно слушали майора. Развернув бумагу, он громко зачитал приказ:

— «После того, как враги революции похитили короля, предъявитель сего документа уполномочен предупредить об этом всех честных граждан: Отечество в опасности. Приказываю вырвать короля из их рук и вернуть его в распоряжение национального собрания, которое вскоре соберется на экстренное заседание. До этого времени я беру на себя ответственность за настоящий приказ. Данный приказ распространяется на всю королевскую семью. Подпись: ла Файетт».

Наспех выпив воды, офицер продолжил:

— Кроме этого, у меня есть приказ немедленно арестовать карету, запряженную шестеркой лошадей, в которой путешествует король и его семья. Вы все переписали? — обратился он к молодой девушке, сидевшей за грубым деревянным столом с пером и листом бумаги.

Она кивнула.

— Да.

— Добавьте туда следующее: я, майор Курнуойе, из второго батальона национальной гвардии, после шести часов пути из Парижа, остановился в городе Шолоне и прошу гражданина… как зовут председателя революционного комитета?

Из толпы вышел молодой мужчина в сером суконном камзоле.

— Мое имя Габриэль Вале.

— И прошу гражданина Габриэля Вале, — продолжил диктовать майор, — председателя революционного комитета города Шолона, исполнить мои приказы, продиктованные выше, и распространить их в другие мунополитеты до самой границы. После этого он поставил свою подпись на документе, свернул его в трубку и протянул председателю революционного комитета. — Если вы потратите на выполнение моего приказа более минуты, я буду расценивать это как акт измены. Немедленно отправляйтесь в путь.


Молодой человек, нахлобучив шляпу, быстро покинул постоялый двор, а в собравшейся толпе, поднялся шум.

— Король сбежал!

— Его похитили!

— Король изменник! Его нужно немедленно арестовать!

Именно эти слова услышали Констанция и другие пассажиры почтового дилижанса, подъехавшие к постоялому двору Шолона. Услышав о том, что произошло, Франсуа Кольбер тут же присоединился к митингующим.

— Короля и всю его семью нужно немедленно арестовать! — закричал он. — Они изменники и заслуживают наказания!

Толпа одобрительно зашумела, выражая свое согласие со словами парижского студента.

Потеряв голову от ужаса, Констанция попыталась вступить в словесную перепалку с толпой.

— Нет, короля нельзя арестовать сейчас! Это вызовет в стране гражданскую войну! — закричала она.

Толпа зашумела и грозно надвинулась на аристократку, пытавшуюся защищать ненавистного монарха.

— Ее надо арестовать! — выкрикнул кто-то. — Она пытается воспрепятствовать исполнению приказа гражданина ла Файетта, главнокомандующего национальной гвардией. Вы слышали, что сказал майор? Она изменница! Констанция быстро поняла, что совершила ошибку и не осмеливалась больше произнести ни единого слова. По счастью, ей на помощь пришел мистер Томас Пени, который закрыл ее собой и увел подальше от разъяренных горожан.

— Вам не следовало так говорить, мадам. Они вполне могли бы разорвать вас на части, — укоризненно произнес он.

Констанция только сейчас почувствовала, что ей страшно. Она по-прежнему видела перед собой горящие от ненависти и злобы глаза, руки, которые, казалось, вот-вот потянутся к ее горлу.

Прямо на глазах у господина Пенна Констанция разрыдалась.

— Ну, ну, успокойтесь, все будет в порядке. Скажите, вы знали о том, что произошло в Париже?

Констанция еще ничего не успела ответить, а в разговор вмешался Ретиф.

— Еще вчера вечером я знал, что произошло, — торжественно подняв палец, сказал он.

Изумленный судья обратился к господину де Ванделлю:

— Вы представляете, сегодня король был в нескольких лье от нас, а мы об этом ничего не знали.

Банкир в ответ лишь сокрушенно покачал головой.

— Что вы думаете об этой новости, мистер Пенн? — обратилась к американцу вдова из Шампани. Тот тяжело вздохнул.

— Я думаю, что короля, который пытается сбежать из своей страны, обязательно арестуют.

Казанова не принимал участия в этих разговорах, больше озабоченный собственным желудком. Он прошел в харчевню, располагавшуюся здесь же, при постоялом дворе, и дождался, пока к нему подойдет ее хозяин.

— Что прикажете, патрон? — поклонившись спросил тот.

— Я надеюсь, что ваши повара занимаются своим делом, а не митингуют по поводу бегства короля? По мне, пусть бегут все короли мира, я просто хочу поесть.

Хозяин харчевни снова поклонился.

— Сию минуту, месье. Садитесь, где вам будет удобно. Вы собираетесь обедать один или с вами будет кто-то еще?

— Я прибыл на почтовом дилижансе. Мы все голодны. Организуйте, пожалуйста, стол, за которым мы могли бы сесть.

— Все будет сделано. Одну минуту. Откуда-то неподалеку доносились крики:

— Да нет, это был не он1 На нем же не было горностаевой мантии!

Спорили несколько простолюдинов, один из которых, по виду кузнец, в промасленном фартуке, потрясал свернутой в трубку бумагой.

— А я говорю, что это был он. Вот, посмотрите. Кузнец развернул бумагу, на которой был изображен портрет короля Людовика XVI.

— Вот, смотрите! Тот же самыи нос, тот же самый подбородок. Пару часов назад здесь был король. Я сразу узнал его.

Судья наклонился к господину Ванделлю и прошептал ему на ухо:

— Наверное, прошло уже не меньше суток с того времени, как король покинул Париж. Я молю бога о том, чтобы он добрался до границы.

Хозяин харчевни почтительно склонился перед Казановой.

— У нас есть трюфели, жареный рябчик, несколько разновидностей сыров, кое-какие закуски. Что вы будете есть?

Казанова небрежно махнул рукой.

— Приносите все. Мы очень голодны. Знаете что, я буду сидеть один. Мне вдруг захотелось побыть одному. Я пересяду вон за тот столик.

Итальянская певица, вдова из Шампани и Констанция де Бодуэн также сидели отдельно.

— Вы знаете, что они говорят? — сказала итальянка. — Они говорят, что в этой карете ехало шесть человек.

— Да, — подтвердила Констанция, — их шестеро.

— Там дети, женщины и мажордом.

— В этой карете едут наследники престола, гувернантка, мадам де Тузель, сестра короля, принцесса Елизавета, и с ними мажордом, граф Ферзен. Король одет в костюм лакея редингот.

Вдова из Шампани брезгливо поморщилась.

— Король одет в костюме лакея? Боже мой, что происходит с Францией?

Итальянка бесстрастно пожала плечами.

— А что, прикажете ему отправиться в дорогу в горностаевой мантии и с короной на голове?

— Его величество король Франции Людовик XVI отправляется к своим союзникам, и это должно послужить на благо Франции, — гордо сказала Констанция. — Может быть, наконец-то в стране прекратится беспорядок.

Итальянка фыркнула.

— А я обожаю беспорядок.

— Виргиния, успокойся! — прикрикнул на нее муж, сидевший за соседним столиком. — Всем уже надоели эти беспорядки. Это анархия, каждый считает себя чуть ли не выше короля.

Мистер Пенн отрицательно покачал головой.

— Я тоже не люблю беспорядок, однако самое худшее — это правление аристократии, это тираническое мошенничество. Мы должны уничтожить царство несправедливости. Взгляните, например, на королевский двор Георга III в Англии. Он и его приближенные выжимают все соки из народа для того, чтобы двор мог жить в роскоши. Это ли не высшее проявление несправедливости?

Тем временем Ретиф де ля Бретон подсел за столик, за которым, торопливо поглощая жареного цыпленка, сидел майор Курнуойе.

— Гражданин майор, — обратился к нему писатель, — скажите, что сейчас происходит в Париже?

— Город весь кипит от возмущения, — прожевывая ответил офицер.

— А как в Париже узнали, что король собирается бежать в Мец, что он едет по этой дороге?

— Логика, уважаемый месье, логика. Король, наверняка, хочет попасть под защиту войск маркиза де Буийе.

Увидев, что Казанова сидит в одиночестве за дальним столиком, ожидая, пока будет выполнен его заказ, дама в черном, вдова винокура из Шампани, села рядом с венецианским кавалером. Наконец, появился повар с блюдом в руке.

— Вот ваш рябчик, месье.

— Благодарю вас.

Дама с любопытством посмотрела на огромную жареную птицу.

— Вы всегда так много едите, месье Казанова? — спросила она.

Тот развел руками.

— Как ни стыдно в этом признаться — да. К сожалению, сейчас у меня не осталось больше никаких удовольствий, кроме того, которое я получаю за столом.

— А во Франции еще хуже! — в полемическом азарте восклицал мистер Пенн. — Четыреста семей аристократов, фаворитов, приближенных короля, принцев крови, высших церковных сановников ненавидят народ, погрязли в мошенничестве и распутстве. Что вы на это скажете, господин судья?

Вместо него ответила Констанция:

— Возможно, вам неизвестно, господин Пенн, что эти четыреста лучших семей Франции способствуют ее процветанию. Они занимаются не только мошенничеством и распутством, как вы изволили выразиться, но и благотворительностью, а также являются основными работодателями в стране.

При этом она смело посмотрела на американского публициста.

— Браво, мадам! — воскликнул судья, оставив вилку и нож, чтобы поаплодировать Констанции.

— У аристократов есть не только права, — продолжила Констанция, — но и обязанности. В первую оче -

Редь, они должны уважать христианские законы и короля.

Мистер Пенн успехнулся.

— Аристократы первыми нарушают свой долг, — сказал он. — Они бегут за границу, оставляя Францию на произвол судьбы.

— Я не разделяю вашего мнения, господин Пенн, — возразил ему судья. — Аристократы уважают своего короля, назначенного божьим промыслом.

Американец обозленно воскликнул:

— А что это такое — божий промысел по отношению к аристократам? Они что, имеют непосредственную связь с господом богом, которую не имеет народ? Нет, это всего лишь способ передавать наследство от отца к сыну и оказаться на троне после смерти предка. Вот поэтому и получается иногда, что после льва на трон восходит осел.

Констанция не выдержала и вышла из-за стола. В проходе между столами она едва не столкнулась с Ретифом де ля Бретоном, который направился к Казанове.

— Приятного аппетита, — приветствовал венецианца Ретиф. — Как приятно видеть, что аппетит еще не изменил вам. Не правда ли, сегодня вечер, полный тайн?

Казанова удивленно посмотрел на Ретифа.

— Кстати, какое сегодня число?

— Двадцать первое июня. Казанова пожал плечами.

— Обычный день, ничего особенного. А почему вы ничего не едите, месье Ретиф? Тот пожал плечами.

— Поесть, конечно, хорошо, но я сегодня предпочитаю попоститься. С вашего разрешения, я направлюсь к нашему уважаемому господину судье.

— Я ничего не имею против революций, но мне кажется, что те, кто их делает — плохие люди, — говорил тот господину Пенну. — А я, как судья, не люблю плохих людей.

— А мне кажется, господин судья, что вы просто не любите тех, кто делает революции, — язвительно заме -

Тил Ретиф де ля Бретон, останавливаясь перед столом.

— Да, я предпочитаю законопослушных граждан. Мне, как судье…

Его прервал Франсуа Кольбер. Студент гневно вскочил из-за соседнего стола и выкрикнул:

— Для вас, суден! Значит, вы рады, что сбежал тиран?

Судья сидел, не шелохнувшись, молча выслушивая обвинения, которые летели ему в лицо.

— Вы все заодно! — кричал Кольбер. — Вы мечтаете только о том, чтобы тирания во Франции вернулась. Прав был гражданин Марат, когда обвинял гражданина ла Файетта в пособничестве этой австрийской проститутке.

Судья не выдержал, вскочил из-за стола и схватил студента за полы сюртука.

— Да как вы смеете так говорить о королеве! — закричал он.

Общими усилиями Ретифу де ля Бретону и Томасу Пенну удалось оттащить двух спорящих в стороны.

— Стыдитесь, молодой человек! — воскликнул Ретиф де ля Бретон. — Нельзя так говорить хотя бы из уважения к самому себе.

Когда обстановка в харчевне разрядилась, Ретиф сокрушенно покачал головой.

— Извините его, господин судья. Он молод и не понимает, что делает.

Констанция вышла за дверь харчевни, повстречавшись здесь со своим парикмахером Жакобом. Он только что прибыл на отремонтированном экипаже господина Казановы и, отдуваясь, тащил большой дорожный несессер венецианца.

— Я уже вернулся, мадам, — торжественно произнес он. — С вашего разрешения, я сообщу об этом месье Казанове.

Констанция кивнула.

— Конечно.

С радостной улыбкой на устах Жакоб проследовал к столику, за которым сидел итальянец и, сняв шляпу, поклонился.

— Я привез ваши вещи, месье Казанова. Спешу уведомить вас, что все в порядке. Итальянец удовлетворенно кивнул.

— Браво, мой мальчик.

Жакоб ожидал, что Казанова пригласит его за свой стол, однако тот повернулся к сидевшей рядом с ним вдове и озабоченно спросил:

— Вы сердитесь на меня, мадам? Почему вы ничего не едите? Прошу вас, вот здесь прекрасный сыр. Та отрицательно покачала головой.

— Нет, нет, благодарю вас. Я просто хочу посидеть рядом с вами.

Прогулявшись по двору, Констанция увидела небольшой загон, в котором стояли лошадь и две козы. Общению с людьми графиня предпочла общение с животными. Она вошла в загон и, остановившись рядом с молодой белой козочкой, принялась гладить ее по гладкой теплой шерсти.

— Какая ты хорошенькая…

После того, как Констанция покинула харчевню, Томас Пенн долго не находил себе места. Ему показалось, что он обидел эту ни в чем невиновную женщину, и ему захотелось извиниться перед ней. Он долго искал ее взглядом, а, не обнаружив, вышел во двор.

Его спутницы по почтовому дилижансу не было видно и здесь, а потому мистер Пенн принялся расхаживать по двору в надежде дождаться ее появления.

Констанция так увлеклась, что не заметила, как куча сена, наваленная в углу загона зашевелилась, и из-за нее показалась фигура высокого сутулого человека в грязной рваной одежде, который с вожделением смотрел на молодую красивую женщину в дорожном платье. Он так неожиданно подскочил к Констанции, что она даже не успела испугаться и закричать.

Внешность незнакомца была отталкивающей — уродливая, вытянутая в длину, как огурец, голова, лишенная волос, ссохшиеся и потресковшиеся губы, крючковатый нос, рот, с последними признаками зубов, давно не знавшие бритвы грязные щеки и подбородок. Он протянул к Констанции свои трясущиеся узловатые руки и прохрипел:

— Один поцелуи, мадам, всего лишь один поцелуи. От испуга Констанция начала медленно отступать к стене загона, а ее преследователь улыбался беззубым ртом и хрипел:

— Ну, что вам стоит, мадам? Одарите беднягу всего лишь одним поцелуем.

Констанция вдруг с ужасом почувствовала, что отступать некуда. Она стояла, прижавшись спиной к деревянной стене загона.

Бродяга грубо обхватил ее своими грязными руками и, прижимаясь головой к груди, захрипел:

— Принцесса, одари меня одним поцелуем. У тебя такая прекрасная шейка. Господь сказал мне: «Возьми эту шляху». О, какая шея, как бы она понравилась моему брату, который работает палачом в Париже.

Он попытался сорвать с шеи Констанции золотую цепочку с огромной жемчужиной, вправленной в медальон, и лишь сейчас Констанция закричала.

Услышав ужасающий женский вопль, Томас Пенн, прогуливавшийся по двору, бросился в распахнутую дверь загона. Увидев, как грязный негодяй пытается валить на землю Констанцию и сорвать с нее одежду, американец одним прыжком подскочил к насильнику и, схватив его за ворот, отшвырнул в сторону.

Очутившись на полу, тот зарычал от злобы и выкрикнул:

— Ты что, тоже хочешь поцелуя? Что тебе нужно от меня?

С этими словами он вскочил с устланного соломой пола и с кулаками бросился на Томаса Пенна. Американец встретил его несколькими сокрушительными ударами в челюсть, а потом, снова схватив за шиворот, вышвырнул на улицу. После этого Пенн бросился к Констанции, которая, закрыв лицо руками, беззвучно рыдала у стены загона.

— Все в порядке, мадам, все в порядке, — торопливо сказал Пенн. — Все уже позади, успокойтесь. Я прошу вас, ваша светлость.

Услышав такое обращение, Констанция неожиданно пришла в себя. Несколько секунд она неотрывно смотрела в глаза американца, который стоял перед ней, переводя дыхание.

Привлеченные шумом во дворе, туда выбежали несколько человек из харчевни. Среди них были и пассажиры почтового дилижанса, в котором ехала Констанция. Они стали свидетелями того, чем закончилась эта сцена.

— Со мной все в порядке! — в ярости выкрикнула Констанция и залепила Пенну такую пощечину, от которой он пошатнулся.

К Констанции подбежал ее парикмахер Жакоб. Разумеется, он сразу же обратил внимание на ее волосы.

— Что с вами случилось, мадам? Вы выглядите такой растрепанной. Что, этот американский дикарь обидел вас?

Констанция неожиданно для себя разрыдалась и упала в объятия Жакоба.

— Увидите меня отсюда, — сквозь слезы прошептала она.

— Мари-Мадлен, помоги мне! — крикнул парикмахер, уводя Констанцию. — Куда я могу отвести мадам?

Немедленно подскочивший к Жакобу хозяин постоялого двора тут же проводил его вместе с дамами в один из номеров.Встревоженно шумя, посетители харчевни вернулись на свои места.

— Да, — печально покачав головой, произнес Казанова, — времена изменились. Брожение умов позволяет ожидать от людей всего, чего угодно.

Воспользовавшись тем, что внимание пассажиров дилижанса было занято Констанцией, Казанова закончил ужин и, одевая перчатки, тяжело встал из-за стола.

— Прошу вас, мадам, — обратился он к своей соседке, — попрощайтесь от моего имени со всей этой честной компанией.

Та вскочила со своего места.

— Как? Вы уже уходите? Прошу вас, останьтесь.

Поверьте, моя жизнь сейчас — настоящая пустыня. Мое дыхание прервалось, когда я увидела вас.

Она схватила Казанову за руку, с надеждой заглядывая ему в глаза.

— Прошу вас, не отказывайте мне. Сегодня вам все можно. Вы же сами сказали об этом. Сделайте так, чтобы мое счастье осуществилось. Увезите меня. Давайте поедем ко мне в Шампань. Мы будем жить там счастливо. Умоляю вас, Джакомо.

Казанова печально покачал головой и поцеловал руку дамы.

— Моя дорогая, то, что вы называете безумием, была высшая мудрость… до того, как мне исполнилось семьдесят лет. Но в таком возрасте приобретаешь другую мудрость, которая позволяет вам избежать разочарования.

Он неуютно поежился и огляделся по сторонам.

— О чем это я? Ах, да… Благодарю вас за ваше изысканное предложение. Поверьте мне, мадам, единственный, кто может испытать какое-то сожаление по этому поводу — это я.

С этими словами он достал из перчатки маленькую пудреницу с зеркальцем и, открыв ее, принялся разглядывать собственное лицо. Не отрывая взгляда от зеркала, он произнес:

— Вовсе не этот старик заставил ваше сердце биться учащенно, а его имя, его репутация, его прошлое…

Он умолк и взглянул на даму глазами, полными горечи и разочарования.

— Все, что было сегодня, не существует. В любом случае, дорогая мадам, я вам премного благодарен.

Он еще раз поцеловал руку дамы, в глазах которой блеснула жалость. У двери харчевни Казанова столкнулся с Ретифом де ля Бретоном.

— Я хочу пожелать вам счастливого пути, уважаемый Ретиф, — сказал итальянец. — Мне было очень приятно встретиться с таким знаменитым писателем.

— Мне тоже, дорогой Казанова, — любезно ответил ему парижанин. — Прощайте.

Они обнялись, и Казанова уже собирался выйти из харчевни, но в этот момент его окликнул майор Кур-нуойе, который закончил трапезу.

— Эй, вы! — грубо закричал офицер. Казанова изумленно повернулся к нему.

— Это вы мне?

— Да, это я вам, — без особых церемоний продолжал майор. — Я проехал, не слезая с лошади сорок лье. Теперь я продолжу путь в вашем экипаже.

Казанова молча развел руками и повернулся к вдове, которая по-прежнему наблюдала за ним.

— Вы видите, мадам, кого я теперь выбираю в свои спутники? — с горькой иронией произнес он.

Прихрамывая, Казанова поковылял к своему экипажу, где его встретил парикмахер Констанции Жакоб.

— Вам нехорошо? — участливо спросил он.

— У меня разыгралась подагра, — ответил Казанова, занимая свое место в экипаже при помощи Жакоба.

— Очень жаль, месье, что мы не встретились раньше, — подобострастно заглядывая в глаза итальянцу, произнес парикмахер.

— Ну, что ж, — со вздохом ответил Казанова, — передайте от меня привет вашей прекрасной хозяйке. Прощайте.

Когда место рядом с ним в экипаже занял майор Курнуойе, кучер тронул поводья, и маленькя двуколка покинула постоялый двор города Шолона. В этот момент из харчевни выскочил ее хозяин и с криками бросился за экипажем.

— Эй, эй, погодите! А кто мне будет платить за рябчиков, трюфелей, сыр?

Казанова остановил экипаж.

— Да, да, разумеется, — спокойно сказал он. — Я заплачу, но только в том случае, если вы воскликнете:

«Да здравствует достоинство!»

— Да здравствует достоинство! — сорвав с головы шляпу, прокричал хозяин харчевни.

— Прекрасно, — констатировал Казанова и достал из своего дорожного несессера какие-то бумаги.

Поставив роспись на чеке, протянул его хозяину харчевни.

— Вот, возьмите. Это кредитное письмо, подписанное самим графом Валленштайном. Надеюсь, что оно удовлетворит вас. Экипаж покинул площадь, а хозяин харчевни, медленно выговаривая слова, стал читать:

«Обязуюсь в течение шести месяцев со дня подачи сего письма оплатить сумму, затраченную предъявителем. Подпись: граф Валенштайн. Имя предъявителя: шевалье де Сен-Галь».

Экипаж уже исчез, а хозяин харчевни, аккуратно свернув кредитное письмо, уже намеревался вернуться к себе, однако в этот момент на площадь на взмыленной лошади влетел офицер.

Спрыгнув с коня перед хозяином харчевни, он воскликнул:

— Я из лагеря генерала ла Файетта! Кто-нибудь из представителей национальной гвардии был здесь?

Хозяин харчевни показал пальцем в ту сторону, где только что скрылся экипаж.

— Здесь был какой-то майор, он только что уехал в экипаже.

Офицер яростно сверкнул глазами.

— Этот майор должен был скакать верхом, а не прохлаждаться в карете. Ладно, с ним мы еще разберемся. Где у вас располагается революционный комитет?

Хозяин харчевни повел офицера за собой.

— Ну-ка, дайте мне что-нибудь поесть, — повелительно сказал тот.

— Сию минуту, месье.

Офицер уселся за один стол с пассажирами почтового дилижанса, которые немедленно обратились к нему с вопросами о положении в Париже.

— Перед королевским дворцом Тюилрьи собралась большая толпа, — рассказывал он. — Но люди хотели только посмотреть на все, они ничего не трогали. Какая-то дама уселась прямо в покоях королевы и стала торговать вишнями. Генерал ла Файетт был поднят с постели и немедленно прибыл в Тюилрьи в сопровождении мэра Парижа гражданина Байи и председателя учредительного собрания гражданина де Богарне. Обнаружив, что король исчез, он приказал поднимать парижан набатом и пушечными выстрелами.

— Но ведь пушечные выстрелы — это знак боевой тревоги для батальонов национальной гвардии и солдат парижского гарнизона, — сказал господин де Ванделль.

— Именно так, месье. Сегодня к полудню под ружьем находилось уже семьдесят тысяч человек. Потом генерал ла Файетт продиктовал мне приказ, с которым были отправлены офицеры по всем главным дорогам.

— Продиктовал вам приказ? — переспросил мистер Пенн. — А вы служите у генерала ла Файетта?

— Да, я его адъютант. Простите, что забыл представиться. Луи де Ромеф.

— Приказ мы слыхали, — сказал Ретиф де ля Бретон, — а что было после этого?

— Из королевского дворца в Тюилрьи генерал ла Файетт отправился в ратушу. Там уже собралась целая толпа горожан. Они гроздьями повисли на уличных фонарях и памятниках. Это было ужасное зрелище. Я был рядом с генералом и видел, что разъяренные парижане были готовы на все. В какой-то момент они так рассвирепели, что даже попытались вздернуть на фонаре командира батальона дворцовой стражи герцога д'0мона. Только благодаря помощи генерала ла Файетта его не повесили. В этой обстановке только главнокомандующий национальной гвардии не терял самообладания. Толпа так рассвирепела, что была готова вздернуть даже генерала ла Файетта, но он нашел в себе силы шутить. Он закричал: «В конце концов, каждый гражданин выиграл двадцать су ренты от отмены цивильного листа». Но и этим не удалось успокоить горожан. Они отправились к обществу друзей конституции, требуя выявить виновных в побеге короля и наказать их. Тогда генерал ла Файетт сказал: «Если вы считаете, что для блага Франции нужно арестовать короля, то я лично на себя беру эту ответственность». Но генерал ла Файетт не говорил о том, что король бежал. Он сказал, что семейство Людовика XVI было похищено против воли короля.

К столу подошел кучер почтовой кареты. — Господа, дилижанс готов к отъезду. Я прошу всех кто собирается продолжить путь, занять свои места.

Но пассажиры дилижанса не спешили подниматься со своих мест.

— Да, идея о похищении короля и его семейства, выдвинутая генералом ла Файеттом, была очень умным ходом, — резюмировал Ретиф.

— Но почему он так сказал? — недоумевал господин де Ванделль.

— Я думаю, что генерал ла Файетт хотел предотвратить столкновения различных политических партий. Это был единственно верный ход.

В сопровождении Жакоба и Мари-Мадлен, Констанция вышла во двор. Лицо ее было припухшим и заплаканным, глаза покраснели от слез, однако она уже взяла себя в руки. Увидев офицера, сидевшего за столом с ее спутниками, она замерла.

— Это же господин Луи де Ромеф, адъютант генерала ла Файетта, — встревоженно сказала она. — Боже мой, сколько же офицеров следует за королем.

Раздался звук почтового рожка, и пассажиры стали медленно подниматься со своих мест. Итальянская певица, жена пожилого судьи, недовольно протянула:

— О, опять этот дилижанс. Какая пытка ехать в одной карете с людьми, которые все время разговаривают о революции. Лучше я сяду рядом с кучером.

Ее муж поморщился.

— Дорогая, ну о чем ты говоришь? Дама должна ехать в карете.

— Дама всегда остается дамой, где бы она ни ехала, — парировала его супруга. — Вы можете болтать там о своем учредительном собрании и прочей чепухе, а я поеду рядом с гражданином кучером.

Свежие лошади резво бежали по проселочной дороге мимо полей, на которых работали крестьяне.

— Эй! — кричал с крыши дилижанса Франсуа Кольбер. — Вы видели короля? Кто-нибудь видел короля? Он уехал, не оставив обратного адреса. Он бежал, переодевшись в костюм лакея. Ищите его в своих курятниках или стойлах! Королевский дворец Тюилрьи теперь свободен! Он сдается внаем! Прошу всех в Париж! Добро пожаловать в Тюилрьи! Теперь в карете ехали лейтенант Луи де Ромеф, Томас Пени, вдова виноторговца из Шампани, желчный судья и Констанция де Бодуэн.

— Что вы собираетесь делать, лейтенант? — спросил мистер Пени адъютанта генерала ла Файетта.

— В первом же пункте нашей остановки я намерен выяснить все новости, касающиеся похищенного короля.

— Бежавшего, — уточнил господин Пени.

— Бежавшего или похищенного — это интересует только якобинцев, которые хотят унизить его королевское величество в национальном собрании, — едко отозвался судья. — Он стал теперь лишь тенью монарха.

— Многие в Париже до сих пор считают короля своим покровителем, — возразила Констанция, которая до сих пор с отсутствующим видом смотрела в окно. — Его возвращение в Париж станет для этих людей праздником.

— По-моему, вы заблуждаетесь, сударыня, — возразил ей Ретиф де ля Бретон. — С тех пор, как началась революция, горожане и крестьяне поняли, что они бедны. У них стали открываться глаза на истинные причины происходящего. Знаете, мадам, смерти боятся все, но некоторые при этом еще задают себе вопрос: а будут ли после смерти последние первыми и наоборот? Некоторые решили обеспечить себе первенство еще в этой жизни, и таких с каждым днем становится все больше. Так что, боюсь, сударыня, король не найдет в Париже той поддержки, на которую рассчитывает. По-моему, его там уже никто не любит.

— А я могла бы привести вам тысячи примеров любви народа к своему королю, — упрямо сказала Констанция, — вспомните хотя бы путешествие его величества в Шербор пять лет назад. Я сама имела возможность и удовольствие присутствовать при этой церемонии. Толпа проявляла самый настоящий энтузиазм. Двадцать тысяч горожан, собравшихся на пристани, встретили короля таким громом рукоплесканий, что, казалось, будто начали стрелять стоявшие на рейде сотни кораблей.

Ретиф де ля Бретон равнодушно пожал плечами.


— Конечно, вы мне не верите, — задумчиво произнесла Констанция, — однако, если бы вы видели, как прекрасен и величественен был Людовик в своей красной мантии и короне. Это был мой король, мой идеал. Это была моя религия.

С этими словами она развернула маленький складной ридикюль, который всегда носила при себе и показала его Ретифу. На алом атласе подложки были прикреплены медальоны с портретами всех членов королевской фамилии. Ретиф пожал плечами и отвернулся к окну.

— Можно мне взглянуть, ваша светлость? — попросил господин Пени. — Благодарю вас.

Внимательно рассмотрев портреты, он вернул их Констанции.

В каком-то маленьком, неведомом Констанции городке на границе Шампани дилижанс оказался поздно вечером. После того, как работники почтовой службы проверили у всех пассажиров дилижанса проездные документы, пассажиры дилижанса разбрелись по площади.

Констанция сидела одна в почтовой карете, испытывая все большую и большую тревогу за судьбу короля. Едва ли не с каждым лье на пути дилижанса попадалось все больше солдат, и путь от границ Шампани до Меца представлялся наиболее опасным. Констанция послала Жакоба для того, чтобы он узнал о последних новостях. Спустя некоторое время парикмахер вернулся и взволнованно сообщил:

— Говорят, что короля видели здесь два часа назад. Местные жители говорят, что это был именно он.

— А почему они так в этом уверены? Может быть они ошиблись?

Жакоб уныло покачал головой.

— Не думаю. Они говорят, что это был человек с тем же самым лицом, которое они видят на ассигнациях. Вокруг очень много солдат.

— Но почему? Что-то случилось? — недоумевала Констанция.

— Они говорят, что были подняты по тревоге после того, как им сообщили, что этой дорогой из Парижа будет ехать карета с большой суммой денег для гарнизонов на восточных границах. Но потом пришел приказ, извещавший об отмене боевой тревоги. А в восемь часов вечера здесь появилась огромная карета, запряженная шестью лошадьми. Пассажиры кареты потребовали сменить лошадей, и их требование было выполнено. Но говорят, что один солдат узнал короля и королеву. Он однажды был в Версале и видел их там.

Констанция сокрушенно покачала головой.

— Значит, план, который придумал барон де Бретейль с помощью маркиза де Буийе, не сработал? Что же могло случиться? Неужели кто-то предал короля? Но ведь об этом плане знали только люди самые верные и преданные королю.

Жакоб пожал плечами.

— Я не думаю, что кто-то предал его величество. Мне кажется, что все произошло так из-за рокового стечения обстоятельств. Кто-то случайно увидел короля и пустил об этом слух. Да еще тревога из-за предполагавшегося проезда кареты с казной.

Констанция выглянула из окна кареты и пристально посмотрела на людей, собравшихся с факелами на площади.

— А наш народ? Если он так любит короля, то почему не защитил его? — с сомнением проговорила она. — Неужели все они хранят верность своей конституции?

— Я не знаю, мадам, — растерянно произнес Жакоб, — может быть, в душе эти люди и любят короля, но когда я вижу их вблизи, мне становится страшно. Они выглядят такими враждебными и угрюмыми. Честное слово, мне страшно, мадам.

Констанция потрясенно отвернулась.

— О, эти неблагодарные люди… Боже мой, что же будет дальше? Как я боюсь за короля, за его детей.

Ее горечь и разочарование были столь глубокими, что Жакоб осмелился спросить:

— Могу ли я помочь вам чем-нибудь, мадам?

— Узнайте, когда мы отправимся, Жакоб. Это невероятно тяжело: сидеть здесь в ожидании, не зная, что происходит с королем и его семьей. Эти солдаты, этот взбунтовавшийся народ, это так ужасно… Я очень боюсь Жакоб.

Парикмахер еще не успел ничего ответить, как над площадью раздался звук почтового рожка, и голос кучера возвестил:

— Отправляется почтовый дилижанс на Монмер-райль и Мец.

Констанция устало откинулась на спинку сидения. — Ну, наконец-то, — прошепатала она, устало закрывая глаза.

Почтовый дилижанс неторопливо двигался по направлению к восточной границе Франции. Вокруг сгустилась ночная тьма, и пассажиры дилижанса дремали.

Лишь Констанция, сидевшая у окна, напряженно вглядывалась в ночную тьму.

Не спал и Николя Ретиф де ля Бретон. Он раздумывал над чем-то, подперев голову рукой.

Внезапно Констанция тронула его за руку. — Смотрите, мсье Ретиф. Что это?

Впереди на дороге Ретиф увидел освещенный светом двух факелов, которые держали в руках солдаты в незнакомой форме, экипаж Джакомо Казановы. Сам знаменитый венецианец, нацепив на нос пенсне, читал какую-то бумагу.Ретиф высунулся из окна почтового дилижанса.

— Стойте! Стойте! — крикнул он кучеру. — Мне нужно на минуту выйти. Остановите карету!

Когда дилижанс остановился, писатель выбрался наружу.

— Что случилось, дорогой друг? — обратился он к Казанове. — У вас все в порядке? Тот грустно улыбнулся.

— Граф Валенштайн, у которого я служил библиотекарем, пронюхал, где я нахожусь, и прислал за мной своих солдат. К сожалению, мне так и не удалось скрыться. Будь я помоложе… Когда я был молод, мне удавалось бежать и от гораздо более страшных тюремщиков. Но я еще не сказал своего последнего слова!.. Что ж, ничего не поделаешь. Молодость — это недостаток, от которого очень быстро избавляешься.

На боковой проселочной дороге показалось несколько человек с горящими факелами в руках. Затем Ретиф де ля Бретон и Джакомо Казанова с удивлением увидели, что эти несколько человек превращаются в толпу с ярко горящими факелами, которые освещали тягостный сумрак ночи.

— Куда это они? — изумленно спросил Ретиф. — Кажется, они поют «Карманьолу». Наверное, что-то случилось.

На несколько мгновений оставив Казанову, он бросился к толпе и обратился с вопросом к шагавшему первым человеку небольшого роста и в потертом сюртуке:

— Что случилось? Куда вы все идете?

— А вы не знаете последних вестей? — весело ответил тот. — Только что в двух лье отсюда в местечке Варенн арестован сбежавший от революционного народа король Людовик Капет.

Ретиф оторопело хлопал глазами.

— Как — арестован? Уже?

— Да, его задержала группа патриотически настроенных граждан во главе с сыном почмейстера гражданином Друэ. Они сейчас находятся в доме мсье Созе.

— А что это за дом? — спросил Ретиф.

— Мсье Созе торгует свечами и скобяными изделиями. Сейчас все собираются вокруг этого дома в Варенне.

Ретиф вернулся к молчаливо стоявшему возле своей новой кареты Казанове и рассказал ему о том, что король арестован и содержится в доме торговца свечами и скобяными изделиями мсье Созе в местечке Варенн неподалеку отсюда.

Казанова хмуро смотрел на толпу с факелами.

— Ночь… Видения… Вам не кажется, дорогой Ретиф, что декорации спектакля изменились, и публика сама вышла на сцену? Ретиф, ты, конечно, поедешь в Варенн?

— Естественно, — ответил тот. — Я именно для этого выехал из Парижа. Я хочу быть свидетелем события. Оно, наверняка, изменит ход истории.

— Да, это действительно историческое событие ~-задумчиво произнес Казанова. — Король стал заложником того, кто торгует свечами и гвоздями… Ретиф, ты собираешься писать об этом комедию или трагедию?

— Вы же знаете, господин Казанова, я не пишу ни комедий, ни трагедий. Я пишу только то, что вижу собственными глазами, а это не подразумевает какого-либо определенного жанра. А разве вы не хотите увидеть все это собственными глазами?

Казанова медленно покачал головой.

— Нет, я уезжаю в Верден. Я не хочу быть свидетелем того, как народ похоронит собственного короля. Ретиф пожал плечами.

— Но народ Франции не хочет смерти короля. Казанова печально и мудро улыбнулся.

— Если король становится заложником торговца свечами — это ничем не отличается от того, как если бы он умер.

Не ожидая ответа, Казанова отправился к карете в сопровождении двух прусских гвардейцев.

— Что ж, прощай, Ретиф, — напоследок сказал Казанова. — Я был рад с тобой повидаться.

Парижский писатель снял шляпу и поклонился.

— Мне тоже было приятно повстречаться с таким знаменитым человеком как вы, мсье Казанова.

Ретиф вернулся в дилижанс и рассказал Констанции обо всем, что видел. Разумеется, все остальные пассажиры кареты тут же проснулись и, затаив дыхание, выслушали рассказ писателя.

Адъютант ла Файетта немедленно приказал направить дилижанс в Варенн. Кучер пытался возражать, мотивируя это тем, что Варенн находится в стороне от дороги. Однако, Луи де Ромеф полномочиями, данными ему главнокомандующим национальной гвардии генералом ла Файеттом, отдал приказ ехать в Варенн.

Почтовый дилижанс двинулся вместе с толпой крестьян из близлежащих деревень к месту задержания короля. Все выбрались наверх, и в карете остались только Томас Пенн, Констанция и ее парикмахер Жакоб.

Карета медленно двигалась среди толпы, с факелами в руках распевавшей «Карманьолу».

— Мистер Пенн, — тихо сказала Констанция, — простите меня за мое поведение. Я уже давно так не пугалась. Последний раз мне было страшно за сына.

— У вас есть сын?

— Да. Еще совсем маленький мальчик. Слава богу, мне удалось отправить его подальше от всех этих революционных потрясений. Он находится под надежным присмотром.

— Вы испугались этого негодяя? — сочувственно спросил Пенн.

Констанция долго смотрела в окно и, наконец, ответила:

— Нет, не только. Я боялась вас; людей, которые едут с нами в дилижансе; людей, которые собирались на площадях; я боялась всего, чего не знаю, с чем незнакома. Знаете, господин Пенн, двор — это мягкая постель, это… как та красная мантия, в которой был одет король на открытии порта в Шербуре. Это было так безопасно, так спокойно… Это была идеальная жизнь, которая целиком меня устраивала. Может быть, если бы мне удалось найти другой идеал, я была бы счастлива и с ним… Если бы мои родители были живы… Может быть, я не осталась бы такой одинокой, никому не нужной придворной дамой…

Испытав внезапный прилив симпатии к этой очаровательной, слабой и беззащитной женщине, Томас Пенн нежно погладил ее ладонь. Она не возражала.

— Так вы простите меня? — переспросила она. — Это был всего лишь страх. Мне здесь очень страшно.

— А завтра вы не будете бояться? — тихо спросил Пенн. — Неблагодарность королей входит в пословицы, а неблагодарность свергнутых королей тем более ужасна.

Констанция улыбнулась.

— Вы хотите поддержать меня сегодня вечером? Он кивнул.

— Да. Ничего не бойтесь. Мы все боимся. Вера и идеалы позволяют нам избежать страха. Мы должны найти подходящие для себя идеалы, ваша светлость. А если мы понимаем, что идеалы не отвечают нашим требованиям, нужно найти в себе смелость изменить их.

— Изменения пугают меня больше всего, — пробормотал Жакоб. — Когда клоуны и кошки уходят из богатых домов, их преследуют, забрасывая камнями. Их преследуют владельцы.

— В Декларации прав человека у нас в Америке мы заменили слово «владелец» словом «искатель счастья». Как вы чувствуете себя сейчас, Жакоб?

— Я всегда боялся перестать быть тем, кем я привык быть, — мрачно ответил парикмахер. — К тому же, я ненавижу счастье.

Он отвернулся.

— А я потеряла счастье, — тихо сказала Констанция. — Но надеюсь еще раз найти его. Может быть, у вас, в Америке.

— Я думаю, что там могут найти счастье все, — уверенно ответил Томас Пенн, — даже аристократы. Америка — страна равных возможностей для всех. Я горжусь тем, что принимал участие в разработке Декларации прав человека. Я возвращаюсь назад через месяц, если хотите, мы можем отправиться вместе на американском корабле.

Констанция промолчала, глядя в окно. Дилижанс приблизился к стенам маленького местечка под названием Варенн. Городок был запружен народом до такой степени, что почтовый дилижанс остано -

Вился, не доехав до городских ворот. Однако, благодаря тому, что в этой карете прибыл адъютант генерала ла Файетта мсье Луи де Ромеф, Констанции, Ретифу де ля Бретону и Томасу Пенну удалось вместе с ним пройти в дом господина Созе, где сейчас содержался король.

На башне городской часовни громко бил колокол. Забравшись на возвышение, Француа Кольбер громко читал последний номер газеты «Друг народа», которую только что нарочным доставили из Парижа. Это была цитата из выступления лидера «Клуба кордельеров» Жоржа Дантона.

— «А вы, гражданин ла Файетт, вы, кто еще совсем недавно заверял нас, что головой отвечаете за короля, неужели, вы полагаете, что одного вашего появления здесь достаточно для погашения вашего долга? Вы клялись нам, что король не уедет. Или вы предали свою родину, или вы глупец, если взяли на себя ответственность за человека, которому не должны были верить. В любом случае вы показали свою неспособность командовать нами, но мне хотелось бы верить, что вас можно упрекнуть лишь за ошибки. Если бы свобода французской нации зависила лишь от одного человека, то мы заслуживали бы рабства и унижения. Франция и без вас может быть свободной».

Лейтенант де Ромеф прошел в дом господина Созе. Здесь было не меньше народу, чем на площади перед домом. При появлении лейтенанта позвали самого хозяина дома, который находился в большой комнате наверху, на втором этаже. Лестница туда была забита любопытными до отказа. Протолкавшись между ними, господин Созе спустился вниз. — — Кто-нибудь, позовите доктора! — встревоженно крикнул он. — У ребенка желудочные колики. Кто-то из толпы возмущенно выкрикнул:

— Это все только предлог для того, чтобы задержать возвращение в Париж.

Толпа тут же принялась скандировать:

— В Париж! В Париж! В Париж! Господин Созе умоляюще поднял руки.

— Я прошу вас не шумите. Дети очень устали. И еще… Этот колокольный звон… Но его слова утонули в шуме толпы.

— Я — лейтенант Луи де Ромеф, адъютант генерала ла Файетта главнокомандующего национальной гвардии. Я прибыл сюда с декретом Национального собрания. Это вы арестовали короля?

— Нет-нет, я никого не арестовал, — торопливо ответил Созе. — Я просто предоставил свой дом для того,

Чтобы король и его семья могли хоть немного отдохнуть. По лестнице спустилась жена господина Созе, которая тут же добавила:

— Когда король обнял и поцеловал моего мужа, я готова была расплакаться от счастья. Это было похоже на возвращение отца после того, как ты испытал страх потерять его.

— Король сказал, что он жил в Париже в окружении кинжалов. Ему было страшно, и поэтому он отправился сюда к своим верным подданным в провинцию, чтобы почувствовать себя среди них свободным. Ну что ж, поднимаемся наверх. Вы должны поговорить с его величеством.

Он шел, расталкивая любопытных, скопившихся на лестнице.

— Дайте пройти представителям нации! Вы уже давно здесь находитесь! Дайте и другим посмотреть! Думаю, что приезд короля принесет пользу нашему маленькому городку! Позвольте же пройти представителям нации! Пропустите их!

Констанции не удалось подняться выше последнего пролета. Лишь высоко подняв голову, она могла увидеть из-под ступенек лестницы грязный пол, небольшую кровать, на которой спал маленький ребенок, и ноги возбужденно расхаживающих по комнате короля Людовика и королевы Марии-Антуанетты. Правда, ей было хорошо слышно все, о чем говорили в комнате на втором этаже.

— Сир, прибыл представитель нации, который хочет поговорить с вами.

В ответ — молчание короля.

— Сир, в Париже может начаться настоящая резня. Наши матери находятся на шаг от гибели.

— А я, по-вашему, не мать? — послышался голос Марии-Антуанетты.

— Сир, из Парижа прибыл посыльный с декретом Национального собрания.

— Кто он? — спросил Людовик.

— Адъютант генерала ла Файетта лейтенант де Ромеф.

Адъютант командующего Национальной гвардией вошел в комнату и щелкнул каблуками.

— Ромеф?.. — изумленно спросила королева. — Я бы никогда в это не поверила, если бы не увидела собственными глазами.

— Ваше величество, я исполняю волю пославшего меня французского народа.

— Где декрет? — спросил король.

— Вот он.

Наступила тишина, которая была нарушена спустя несколько мгновений, мрачным голосом Людовика XVI:

— Во Франции больше нет короля.

Констанция беззвучно зарыдала, и расталкивая в стороны собравшихся на лестнице людей, выбежала из дома. Она не знала, куда деваться, однако, к счастью, Жакоб уже нашел номер в гостинице и перетаскивал туда вещи.

— Идемте, мадам. Вам нужно отдохнуть. Перед толпой, собравшейся на площади, стали зачитывать декрет ассамблеи о том, что Национальное собрание объявляет власть короля во Франции незаконной. Но Констанция уже не слышала этого. Она сидела в своем номере, неподвижно глядя на противоположную стену.

Из оцепенения ее вывел негромкий стук в дверь.

— Мадам…

Это был голос Ретифа де ля Бретона.

— Что вам нужно? — недовольно спросил Жакоб, единственный слуга, оставшийся у Констанции.

Мари-Мадлен, позабыв о том, что у нее есть хозяйка, вместе с Франсуа Кольбером ушла в революцию.

Из-за двери снова донесся голос Ретифа:

— Не бойтесь, Жакоб. Это я, Ретиф де ля Бретон. Вместе со мной господин Томас Пени.

Кивком головы Констанция разрешила открыть дверь.

— Мы остановились в соседнем номере, — сообщил Ретиф. — Сейчас я объясню, зачем мы пришли. Только что на улице я видел лица этих крестьян. Это не были лица счастливых детей, которые вновь обрели своего отца, как выразилась мадам Созэ. На этих лицах отразилась многовековая печать голода и рабства. Пройдет еще много времени до того, пока эти лица изменятся. Тот день, который положил конец несправедливости еще далек.

— Вы пришли только для того, чтобы сообщить мне об этом? — устало спросила Констанция.

— Нет-нет, ваша светлость. Во-первых, мы хотели поблагодарить вас за путешествие. Нам было очень приятно находиться рядом с вами весь этот долгий день.

Констанция слабо улыбнулась.

— Путешествие было долгим и закончилось не слишком приятно, но все-таки оно сохранится в моей памяти. Так что же вы хотели, господин Ретиф?

— Ваша светлость, удовлетворите мое любопытство. Скажите, что находится в тех свертках, которые я вчера помог перенести из дворца в вашу карету?

— Так это были вы?

— Я с самого начала ему не доверял! — нервно выкрикнул Жакоб.

Ретиф де ля Бретон рассмеялся и развел руками.

— А, по-моему, это несправедливое чувство, ваша светлость. Люди всегда подозревают нас, думают, что мы, пишущие представители человечества, всегда шпионим за ними. А ведь мы просто пишем. Ну, и иногда издаем кое-что… Мы просто очень любопытны. Так что же у вас в свертках?

Констанция обратилась к Жакобу:

— Покажите.

Парикмахер стал медленно и торжественно разворачивать сверток.

— Это — костюм, в который был одет его величество Людовик XVI в момент открытия Шербурского порта. Сегодня его величество должен был одеть этот костюм перед своими войсками в Монмеди.

Здесь была та самая ярко-красная, вышитая коронами и гербом мантия.

— Наверно, ужасно играть роль короля?.. — с грустной улыбкой сказал Ретиф де ля Бретон. Томас Пенн кивнул. — Да, задача тяжелая, но красивая…

— Кто знает если бы король путешествовал в этом одеянии, то его, возможно, и не решились бы арестовать в этом местечке.

Жакоб облачил обнаруженный в номере манекен в королевское одеяние. Констанция долго смотрела на манекен, а затем медленно опустилась на одно колено.

— Ваше величество… Витторио…

ЭПИЛОГ

В девять часов десять минут утра двадцать первого января тысяча семьсот девяносто третьего года палачи связали Людовика XVI, и под дикие крики толпы нож гильотины снес ему голову.

Наблюдавшая за этим из толпы Констанция де Бодуэн, увидев отрубленную голову короля, не стала больше задерживаться на площади Революции. Она торопилась к отъезду в Шербур, где на корабле, отправлявшемся в Америку, ее ждал сын Мишель в сопровождении двух преданных слуг — парикмахера Жакоба и маленького гасконца Шаваньяна.

— Прощай, Франция… Здравствуй, Америка…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6