Баронесса, подозревая недоброе, в нетерпении распахнула дверь и чуть не вскрикнула: измятая простынь,брошенное в ноги одеяло, а главное, и без объяснений было ясно, Колетта сегодня тут и не ночевала. Самые страшные подозрения закрались в душу матери. Она подбежала к кровати и прикоснулась к
      Постели рукой. Та была холодна.
      Не спрашивая ни о чем дворецкого, баронесса выбежала в коридор и вновь замерла в нерешительности.
      - Если вы, мадам, хотите отыскать мадемуазель Аламбер, то ее спальня вот здесь, - и дворецкий указал на золоченую дверь.
      Уже не считаясь с приличиями, не тратя времени на условности, баронесса толкнула дверь и ворвалась в спальню Констанции. Она готова была метать громы и молнии, допытываясь, куда та подевала дочь.
      Но тут баронессу Дюамель ждал сюрприз: рядом со спящей Констанцией она увидела кого-то, кто прятался под одеялом, выставив из-под него лишь макушку и согнутую в локте руку.
      То, что это мужчина, Франсуаза уже не сомневалась.
      "Так вот как она воспитывает мою дочь!" - подумала Франсуаза, готовясь высказать Констанции все, что она о ней думает.
      Но та вдруг проснулась и уставилась на баронессу. Откуда она взялась в ее спальне, Констанция никак не могла взять в толк. Тут же сердце мадемуазель Аламбер забилось чаще. Ей предстояло по виду баронессы определить, знает та о ночных приключениях своей дочери или же нет.
      Баронесса Дюамель только успела открыть рот, как Констанция тут же взяла инициативу в свои руки. Она отбросила одеяло с Колетт и воскликнула:
      - Колетта, просыпайся, твоя мать приехала! Это было большой неожиданностью для баронессы и на время у нее отнялся дар речи.
      Перепуганная Колетта широко открытыми глазами смотрела на мать.
      - Ну что же ты, Колетта, поздоровайся с ней. Девушка опасливо выскользнула из-под одеяла и побежала навстречу матери.
      Инстинктивно она чувствовала, самое верное сейчас - броситься на шею матери.
      Если та что-нибудь знает, слезы помогут, а если ничего - то пусть это будут слезы радости.
      Так Колетта и поступила. Франсуаза стояла у открытой двери, обнимая свою дочь, и тоже плакала.
      - Мама, я так скучала по тебе, я так хотела приехать!
      Констанция Аламбер слушала этот бред и готовилась объяснить Франсуазе, почему это вдруг Колетта оказалась у нее в постели.
      А баронесса Дюамель гладила дочь по волосам и приговаривала:
      - Ты у меня еще такая глупая...
      - Представь, Франсуаза, сегодня ночью она испугалась спать одна и прибежала ко мне.
      Констанция запрокинула голову, ее волосы рассыпались по плечам. Весь вид мадемуазель Аламбер говорил о том, что она только и занималась в последние дни тем, что не спускала глаз с Колетты.
      - Ты еще очень глупая... - приговаривала Франсуаза, а Колетта вздрагивала всем телом, боясь, что сейчас настроение матери изменится, и Франсуаза строгим тоном спросит ее, что она выделывала с виконтом Лабрюйером. Но страшного вопроса так и не последовало.
      Франсуаза, наконец-то, отстранила от себя дочь и взяв ее за плечи, пристально посмотрела ей в глаза.
      Вид Колетты был, конечно, жалок. Она втянула голову в плечи и виновато посмотрела на свою мать.
      - Пойдем, пойдем, Колетта, мне кажется, я не видела тебя целую вечность, - баронесса Дюамель и ее дочь покинули спальню Констанции и та смогла облегченно вздохнуть.
      "Ну, кажется теперь все. Франсуаза ни о чем не догадывается, а я больше ничего и не стану предпринимать".
      Констанция Аламбер ликовала:
      "Наконец Эмиль де Мориво наказан и вновь можно зажить спокойно".
      Прозвучал гонг, извещавший, что завтрак накрыт. И только тут Констанция вспомнила, о чем просила ее мадам Ламартин. Поэтому она поспешила первой прийти к столу.
      Старая графиня Лабрюйер уже сидела на террасе и как всегда клевала носом.
      Констанция тронула ее за плечо.
      - Мадам!
      Графиня вздрогнула, но так и не проснулась.
      - Мадам! - уже почти закричала ей в самое ухо Констанция.
      Дворецкий неодобрительно смотрел на то, как будят его госпожу.
      - А, это вы... - рассеянно проговорила графиня Лабрюйер, поправляя шляпку, - завтрак уже кончился?
      - Нет, мадам, меня просили передать вам.
      - Что-нибудь случилось?
      - Можно считать, что нет. Ваш дом покинула мадам Ламартин.
      - Но ведь я с самого утра здесь, на террасе. Неужели же я не видела отъезжающего экипажа?
      - Нет, мадам, она уехала ночью.
      - Я ее чем-нибудь обидела?
      Что вы, мадам, она просила передать тысячу извинений, но ее ждут неотложные дела в Париже
      Что ж, - вздохнула графиня Лабрюйер, - надеюсь, она осталась довольна пребыванием в моем доме, ведь ее муж, месье Ламартин, так беспокоился, оставляя ее одну.
      В двери, ведущей на террасу, показались Колетта и ее мать Франсуаза.
      - Не беспокойтесь, мадемуазель Аламбер, я понимаю истинную причину ее отъезда и благодарна вам за то, что вы так тщательно ее от меня скрываете, улыбнулась графиня и отдала Констанции розу на длинном стебле, которую до этого сжимала в руке.
      Констанция села по правую сторону от графини Лабрюйер и с невозмутимым видом принялась вертеть цветок в руках. Она то подносила его к лицу, вдыхая его аромат, то обмахивалась им как веером.
      - Доброе утро, графиня, - Колетта сделала реверанс и села в торце стола.
      Франсуаза устроилась слева от графини Лабрюйер.
      - А что же граф де Бодуэн? - поинтересовалась хозяйка дома. - Он не желает завтракать?
      - Он поехал по делам и скоро вернется, - сказала баронесса.
      - Граф де Бодуэн? - воскликнула Констанция. - Он здесь?
      - А что это вас так удивляет? - спросила баронесса. - Я даже не знала, что вы знакомы.
      - Нет, мы виделись всего один раз, поэтому я и спросила.
      Любопытство баронессы распалилось. Теперь-то она понимала, граф де Бодуэн напросился в спутники неспроста, скорее всего, у него были какие-то дела к Констанции. Ведь испуг на лице мадемуазель Аламбер выдал ее с головой.
      Но развить эту тему баронессе не дало появление виконта Лабрюйера. Он выбежал на террасу, по-шутовски поклонился всем и пожелал всем дамам доброго утра.
      Баронесса Дюамель посмотрела на него с нескрываемым отвращением, она столько слышала о похождениях Анри, что если бы не шляпка, ее волосы встали бы дыбом.
      - Какая честь, мадам!
      Баронесса подала руку для поцелуя, и Анри бережно принял ее.
      - Доброе утро, бабушка, - Анри наклонился и поцеловал старую графиню в щеку. Та успела шепнуть ему на ухо:
      - Мадлен уехала сегодня ночью.
      - Черт! - пробормотал виконт, но на его лице все равно продолжала сиять лучезарная улыбка.
      Затем уверенной походкой Анри направился к не помнившей себя от ужаса Колетте. Она смотрела на него округлившимися глазами, ей казалось, одно движение - и они выдадут себя пред всеми гостями.
      Девушка помнила эти руки, сжимавшие этой ночью ее тело, эти губы,целовавшие ее - и тут же с ужасом отметила, что ее губы опухли.
      Вся зардевшись, она протянула виконту свою дрожащую руку для поцелуя.
      - Нет-нет, - улыбнулся Анри, - дайте мне обе руки.
      Колетта беспомощно озирнулась, ища поддержки. Констанция только прикрыла веки, как бы давая ей знать: делай все, о чем просит виконт, он найдет способ успокоить твою мать, ведь баронесса Дюамель и в самом деле следила за каждым движением виконта, словно боялась, что тут же, не отходя от стола, он соблазнит ее дочь.
      - Обе руки, мадемуазель, обе, - тон виконта был строг.Колетта подала ему и вторую ладонь. Он внимательно осмотрел их и затем строго сказал:
      - По-моему, мадемуазель, вы не мыли руки перед завтраком.
      Колетта еще больше зарделась. Она и в самом деле забыла об этом.
      - Сейчас же ступайте прочь из-за стола, - виконт говорил так, словно был ее отцом, - и вымойте руки, тогда можете возвращаться.
      Констанция улыбалась.
      Виконт предусмотрел все. Теперь легко были объяснимы и румянец на щеках Колетты, и ее растерянность. Конечно, он выставлял себя в невыгодном для баронессы свете, но иметь о нем еще более худшее мнение, чем имелось, Франсуазе было невозможно.
      Придерживая подол платья, Колетта побрела в дом.
      А виконт уселся в ее кресло и развязно, закинув ногу за ногу, посмотрел на баронессу Дюамель.
      - Мадам, простите мне эту выходку, но ваша дочь вымыла руки не совсем чисто.
      - Она еще настоящий ребенок, и мы с Констанцией Аламбер опекаем ее здесь, - баронесса сверкнула глазами.
      - Да-да, - продолжал Анри, - вашу дочь нельзя не любить.
      Констанция, чтобы скрыть улыбку, приблизила огромную розу к своему лицу и сделала вид, что изучает хитросплетение лепестков.
      - Мадам Дюамель, вы должны гордиться своей Колеттой, она такая смышленная, такая красивая.
      - Я знаю об этом, - отрезала баронесса, ей явно был неприятен этот разговор, точнее то, что слова исходили от виконта Лабрюйера.
      Она бы могла сказать ему и что-нибудь порезче, но рядом была графиня Лабрюйер, а обижать ее баронессе не хотелось.
      - Да, вашей дочерью нельзя не гордиться, но она воспитана слишком романтично.
      - Что значит "слишком"? - холодно поинтересовалась баронесса.
      Виконт улыбнулся немного язвительно.
      - Она видит людей не такими, какие они есть, а такими, как ей хотелось бы, - и он выразительно посмотрел на Констанцию.
      Констанция поглаживала бархатную обивку подлокотника, это единственное, чем она выдала свое волнение.
      - Виконт, я прошу прощения, но мне кажется, ваши слова могли бы прозвучать искренне, будь вы братом Колетты, но из уст постороннего мужчины, согласитесь, они звучат несколько странно.
      - Да, мадам, ее невозможно не любить, это чудесный ребенок.
      Слово ребенок не могло обмануть баронессу. Она знала, виконт не может равнодушно пройти мимо хорошенькой девушки и не преминет соблазнить ее.
      Виконт, вы говорили о слишком романтичном воспитании. Поверьте, я лучше вас знаю, что нужно моей дочери, а что нет.
      Продолжая разговор в таком тоне, нетрудно было довести его и до ссоры. Графиня Лабрюйер хотела остановить своего внука, но тот, прежде чем старая женщина успела вставить хоть слово, предупредительно поднял руку.
      - Я вижу, меня здесь не совсем правильно понимают , я всего лишь высказал восхищение вашей дочерью и не имел в виду ничего плохого.
      Но тут в разговор вмешалась молчавшая до этого Констанция Аламбер.
      - Вы говорите, виконт, об этом как наставник, - при этих словах уголки губ виконта чуть-чуть дрогнула, потому что он и в самом деле был наставником Колетты, только в очень специфических науках. - Я должна вас предупредить, виконт, что Колетта выходит замуж.
      Анри склонил голову и улыбнулся.
      - Да, я знаю об этом.
      - И может быть, вы знаете за кого?
      - Я как-то слышал, но не запомнил имени.
      - Эмиль де Мориво.
      - Ах, да, теперь я вспомнил.
      - Тогда вам должно быть известно, виконт, что это будет великолепная свадьба.
      - Да, все правильно, - вздохнул Анри. И Констанция обратилась к баронессе, уже ничего не скрывая.
      - Да посмотри же на него, Франсуаза, неужели у тебя могут быть еще какие-то сомнения! Неужели ты можешь думать, что в моем присутствии виконт мог польститься на ребенка?
      - Этот ребенок - моя дочь, и она выходит замуж, - сухо ответила баронесса. Анри рассмеялся.
      - Да я первый расправлюсь с обидчиком, способным оскорбить вашу дочь!
      - Вы же никогда не женитесь, виконт.
      - И почему же? - осведомился Анри.
      - Это для вас слишком сложно.
      Разговор оборвался, потому что возле стола уже стояла Колетта и показывала Анри свои до скрипа вымытые руки.Виконт рассмеялся.
      - Ах, да, Колетта, я занял твое место. Он галантно уступил кресло и стал за спиной у Колетты. Та чувствовала себя немного неуютно, но понимала, мать ее уже ни в чем не подозревает, а виконт оправдан.
      Колетта, ты что-нибудь слышала из нашего разговора? - поинтересовалась Франсуаза.
      Да, мама, я кое-что слышала, идя сюда, но не поняла ни слова.
      Старая графиня улыбнулась.
      Дитя, надеюсь, ты никогда не поймешь, о чем говорят эти люди. Они всегда, и я вместе с ними, привыкли думать худшее.
      Колетта поглядела на Констанцию.
      - Я..
      - Прости, - вновь заскрипела старая графиня, - но скажи мне, ты действительно собираешься выйти замуж за Эмиля де Мориво?
      - А что в этом странного? - спросила баронесса.
      - Нет-нет, дорогая, пусть ответит сама девочка. Виконт нагло улыбался, глядя на смущенную Колетту. Констанция кивнула головой, подавая знак своей воспитаннице. А Франсуаза неотрывно смотрела в лицо дочери, посмеет ли та
      Ослушаться ее или нет. Колетта на всякий случай пожала плечами.
      - Здесь решаю не я.
      - Но ты, дорогая, надеешься на это? - настаивала графиня.
      Констанция вновь еле заметно кивнула. И тут Колетту осенило, какого ответа от нее ждут.
      - Я не могу вам ответить сама, мадам Лабрюйер, ведь мама сказала, что я должна выйти за него замуж, и я не собираюсь ослушаться ее.
      Лицо баронессы просияло.
      - Молодец, - прошептала она.
      Констанция улыбнулась своей подопечной и послала ей воздушный поцелуй. Торжествовал и виконт Лабрюйер, ведь Колетта была и его ученицей.Старая графиня довольно улыбалась.
      - Мадам, - обратилась она к баронессе Дюамель, - мне первый раз приходится видеть так хорошо воспитанную девушку.
      - Да, Колетта отличается послушанием и очень меня любит.
      Колетта улыбалась, но немного растерянно. Она еще не привыкла скрывать свои истинные чувства, и страх разоблачения светился в ее глазах. И Констанция пришла ей на помощь!
      - Но, полноте же, хватит смущать девушку.
      - Нет-нет, я хотела бы узнать еще кое-что, - настаивала графиня Лабрюйер, - скажи мне, дитя, а если бы не мать, ты бы вышла замуж за Эмиля де Мориво?
      Колетта уже еле владела собой от волнения.
      - Я не понимаю, мадам, чего вы от меня добиваетесь. Неужели вы хотите, чтобы я предала свою мать? Виконт хлопнул себя ладонью по ноге.
      - Вот это достойный ответ! Всегда следует ссылаться на что-нибудь святое и тогда тебе обязательно поверят. Вы, мадам, воспитали чудесную дочь, жаль что я не получил такого воспитания.
      - Ну что же, дорогая, - баронесса еще пуще прежнего возгордилась такой послушной дочерью, которая и не помышляет о других мужчинах, кроме как о своем женихе, а о недоразумении с учителем музыки баронесса почти что забыла, во всяком случае, старалась не вспоминать о нем. - Дорогая моя, ты в самом деле очень послушная дочь.
      - Я думаю, следует начинать завтрак, - спохватилась графиня Лабрюйер и подала знак разливать кофе.
      Виконт хотел уже было присесть к столу, как бабушка подозвала его к себе.
      - Наклонись-ка, я должна тебе кое-что сказать по секрету, - и она прошептала ему. - Мадлен, уехала.
      - Куда? - прошептал свой вопрос Анри.
      - В Париж, к мужу.
      - Нет, бабушка, она уехала от меня. Но я на это и рассчитывал.
      - Ты негодник.
      - Нет, я всего лишь хочу сделать ее счастливой.
      - Так что ты предпримешь?
      - Я сейчас же отправлюсь следом за ней.
      - Но ведь ты опоздаешь, дорогой мой.
      - Нет, мы с Жаком поедем верхом и сможем срезать дорогу. Я буду в Париже раньше ее.
      Смотри, одевайся потеплее, ведь утро прохладное и ты можешь простыть.
      Виконт улыбнулся. В глазах своей бабушки он все еще оставался ребенком, о котором следует заботиться.
      - Простите, я должен идти, - громко сказал Анри, поклонился и быстро двинулся прочь, чтобы не отвечать на вопросы.
      Констанция приблизительно догадывалась, о чем идет разговор, зато баронесса Дюамель решила узнать об этом у графини.
      - О чем это вы секретничали, мадам? Графиня пожала плечами.
      - Я уже немного глуховата и, наверное, не расслышала то, что хотел сказать мне Анри. Да, мадам, вы воспитали чудесную дочь, - и графиня принялась завтракать.
      Колетта то и дело посматривала на Констанцию, как бы ища у нее подтверждения: правильно ли она все делала, правильно ли поступала. Единственное, в чем теперь уже не сомневалась Колетта, так это в правильности своего поведения этой ночью. Она поняла, не обязательно любить человека, чтобы находиться с ним в одной постели, не обязательно назавтра вновь говорить те же самые слова, что звучали ночью. Анри был отличным учителем, почти таким же,
      Как и Александр Шенье, с той только разницей, что Александр учил ее музыке, а Анри любви.
      - Так что же привело с тобой, Франсуаза, в эти края графа де Бодуэна? поинтересовалась Констанция, когда интерес к предыдущему разговору иссяк.
      - Он очень милый человек, - сказала баронесса.
      - Но это еще не повод, чтобы приезжать сюда, - улыбнулась Констанция Аламбер.
      - Честно говоря, - призналась баронесса, - я и сама не знаю, все получилось так скоро. У него здесь какие-то дела, а я волновалась за Колетту. И вот мы приехали вместе. Надеюсь, граф еще осчастливит нас своим присутствием.
      - Да, он осчастливит, - рассмеялась Констанция, вспоминая его немного странное предложение.
      Баронесса вдруг поняла, что ее могут заподозрить в любовной связи с графом де Бодуэном. Нужно было срочно оправдываться, ведь тут сидела ее дочь, такая смышленая.
      - У него очень важные дела, - добавила баронесса.
      - Да-да, - улыбка не сходила с губ Констанции и поэтому баронесса добавила:
      - Я не понимаю причины твоего веселья, Констанция.
      - Я просто радуюсь хорошему дню, пусть еще немного прохладно, но к полудню солнце нагреет воздух, землю, и мы отправимся гулять.
      - Нет, дорогая, мы отправимся в Париж.
      - Зачем же, дорогая, - принялась уговаривать графиня Лабрюйер свою гостью, - девочке тут так хорошо, и мадемуазель Аламбер постоянно находится при ней.
      - Нет, графиня, я не могу быть подолгу без своей дочери.
      - Тогда оставайтесь и вы.
      - Нет, вы же сами понимаете, приготовления к свадьбе... все это требует моего присутствия в Париже.
      Констанция в душе рассмеялась.
      "Ну конечно же, баронесса боится, как бы Эмиль де Мориво в ее отсутствие перед самой свадьбой не наделал глупостей".
      - А где же маркиз и маркиза? Почему они не вышли к завтраку? - и графиня строго посмотрела на дворецкого.
      Тот кивнул и отправился в дом, а затем вернулся в сопровождении улыбающихся маркиза и маркизы.
      - Дорогие мои, - обратилась графиня к своим гостям, - почему же вы не спустились к завтраку?
      - Это нескромный вопрос, - отвечала маркиза Лагранж.
      - Но я уже начинала волноваться за вас.
      - Что вы, графиня, волноваться за нас не стоит,с нами никогда ничего не может случиться, ведь мы любим друг друга.
      Маркиз взял свою жену за руку и усадил за стол. Баронесса Дюамель вздохнула немного спокойнее,когда виконт исчез. Теперь-то ее дочери ничего не угрожало, и она даже подумывала, не стоит ли отложить отъезд в Париж.
      Да-да, оставайтесь, - сказала старая графиня, - здесь так чудесно! А дела подождут.
      - Нет, благодарю вас, - сказала баронесса, - мы еще немного побудем, но сегодня же уедем. Нам нужно дождаться графа де Бодуэна, и мы все вместе вернемся.
      - И вы, дорогая? - спросила графиня, обращаясь к Констанции.
      Та задумалась.
      "В общем-то можно было бы и остаться... Но что здесь делать? Виконт, скорее всего, уедет, - рассуждала Констанция, - а в Париже можно было бы найти себе занятие".
      - Да, я тоже поеду, ведь не могу же я оставить Колетту одну.
      - Вы так беспокоитесь о мадемуазель...
      - Да, ведь она мне словно дочь.
      Франсуаза с благодарностью посмотрела на мадемуазель Аламбер.
      А та лишь мысленно улыбнулась.
      "Знала бы Франсуаза, что произошло этой ночью, и знала бы она, что все это было бы невозможно, если бы не мои усилия".
      Яркое сиявшее вначале солнце постепенно стало меркнуть. Легкие облака набежали на него, а из-за горизонта уже двигались темные низкие тучи. Весь воздух дышал прохладой и сыростью.
      "Наверное, будет гроза" - подумала Констанция и предложила:
      - Франсуаза, еще немного мы побудем здесь, но нужно выехать так, чтобы засветло вернуться домой.
      Старой графине сделалось немного грустно, потому что она оставалась в обществе маркиза и маркизы Лагранж и ничего интересного больше не ожидалось.
      "Доведется ли мне еще увидеть моего Анри? - подумала графиня Лабрюйер, - ведь я так стара и каждый мой день может стать последним. Анри так беспечен, он, слава богу, хоть изредка вспоминает обо мне, наведываясь сюда. А теперь ему здесь больше нечего делать"
      Вскоре вернулся граф де Бодуэн и, попросив у Франсуазы извинения, предложил Констанции Аламбер прогуляться с ним по парку.
      Они шли рядом на расстоянии вытянутой руки друг от друга и молчали. Предгрозовой ветер шумел в кронах старых деревьев, но здесь, у земли, было тихо. Лишь только изредка там, где сходились аллеи, ветер поднимал клубы пыли, гнал песок и редкие желтые листья.
      - Я восхищаюсь вами, мадемуазель, - внезапно проговорил Арман.
      - Я сама собой иногда восхищаюсь, - улыбнулась Констанция.
      - Нет, вы не правильно меня поняли, мадемуазель, мои восхищения совсем другого рода. Я восхищаюсь не вашей красотой, хотя и этого у вас не отнимешь, ни вашим умом - я восхищен вашей выдержкой.
      - Что же я сделала такого необычного?
      - Вы умеете молчать, мадемуазель, и при этом молчание не становится тягостным.
      - Это все ваши выдумки, граф, не более.
      - Я боюсь, мадемуазель, вы посчитали, что я пошутил, предложив вам стать моей женой.
      - Да нет, что вы, граф, я отнеслась к этому совершенно серьезно.
      - Но до сих пор не приняли никакого решения?
      - Я его не приму в обозримом будущем, но и отказывать вам не собираюсь.
      - Хоть в этом, мадемуазель, вы похожи на всех женщин.
      - Неприятно слышать, когда тебя сравнивают с другими.
      - Во всяком случае, мадемуазель, мне не приходилось видеть женщин, способных навсегда поставить точку в отношениях с мужчинами. Они всегда оставляют былых любовников и даже друзей про запас, чтобы всегда можно было к ним вернуться.
      - По-моему, и мужчины таковы, - улыбнулась Констанция.
      Граф задумался.
      - Нет, мужчины всегда решают окончательно расстаться или нет, оставаться друзьями или врагами.
      Такова ваша природа. Мужчины слишком прагматичны, - Констанция остановилась, - они делят мир лишь только на друзей и врагов. Им не доступен смысл истинной мудрости - никогда не делать необратимых поступков. Ведь поссориться не так уж сложно, не так уж сложно нажить врага. А житейская мудрость заключается в том, чтобы жить как считаешь нужным, не мешая другим, и в то же время оставлять после себя приятные воспоминания.
      - Я думаю, мадемуазель, это лето оставит о себе приятные воспоминания в вашей душе.
      - С чего вы взяли, граф?
      - Нет, я не имею в виду себя, хотя и такое может случиться, я вижу по вашим глазам - вы совершили что-то, к чему долго стремились.
      - И это вновь ваши фантазии.
      - Нет-нет, мадемуазель, это было, наверное, очень благим делом?
      - Если бы вы только знали, - рассмеялась Констанция, - возможно, тогда вы назвали бы меня чудовищем.
      - Я догадываюсь, мадемуазель, о чем может идти речь. Женщина счастлива, только отомстив своему врагу, при этом оставаясь в тени.
      - Вы почти угадали.
      - Я не собираюсь больше надоедать вам и хочу напомнить, мое предложение остается в силе, что бы ни случилось.
      - Даже если вы женитесь? - рассмеялась Констанция.
      - Такое невозможно, только на вас.
      - А если вам придется ждать всю жизнь?
      - Это будет приятным ожиданием, мадемуазель.
      - И вы не раскаетесь даже на смертном одре?
      - Я не раскаюсь, если в этот момент вы будете рядом со мной.
      - Но вы же совсем меня не знаете, я несносная интриганка и взбалмошная женщина. Вы со мной не будете счастливы и дня.
      - Вот видите, мадемуазель, вы уже рассуждали словно стали моей женой. Еще немного - и я уверен, мы будем вместе.
      - Вы так хотите, граф, чтобы я вам отказала?
      - Простите, мадемуазель, я должен вас покинуть, - и граф, ничего более не объясняя, заспешил по аллее к дому.
      А Констанция осталась одна стоять на перекрестье двух аллей. Здесь пронзительно дул ветер, подол ее платья прилип к ногам, с головы срывало шляпку. И если бы не тонкая шелковая лента, завязанная бантом на подбородке, то бежать бы Констанции за своей шляпкой, безуспешно пытаясь ее поймать.
      "Я, наверное, поступаю не правильно, - думала Констанция Аламбер, пытаяь решить за других людей, что им нужно и чего не стоит делать. Но если я вижу, что происходит несправедливость и невинная Колетта досталась бы в руки развратного Эмиля, разве не справедливо будет, если бедная девочка поймет, что такое любовь,
      Раньше, чем выйдет замуж. Ведь я уверена, Мадлен Ламартин не страдала бы так от любви к виконту, если бы ей довелось раньше изменять своему мужу. Наверное, ее муж-прокурор - зануда и книжний червь, ничего не смыслящий в жизни. Он занят только своей службой, бумагами, судами, а его жена изо дня в день повторяет одно и то же: "я люблю его, люблю" и боится даже взглянуть на чужих мужчин. А разве заслуживает он такого к себе отношения?
      Мадлен красива и умна, так не правильнее ли будет, если она найдет хотя бы мимолетное счастье в любви к Анри? Правда, потом будут страдания и разочарования, но останутся и воспоминания, светлые и прекрасные. Она будет сидеть рядом со своим мужем и думать об Анри. Боже, какое это счастье любить кого-то, пусть безнадежно, пусть отчаянно! Как жаль, что я не смогу вновь испытать подобное чувство!"
      Констанция добрела до пруда и уселась на ярко-белую скамейку. Ветер морщил поверхность воды, гнал ее небольшими волнами, и мадемуазель Аламбер, прикрыв глаза, представила себя сидящей на гладком камне посреди ручья.
      - Моя любовь мертва, - прошептала Констанция.
      ГЛАВА 5
      Жак и его хозяин виконт Лабрюйер скакали во весь опор. Тяжелые низкие тучи медленно догоняли их, и вот ухе по листве забарабанили первые капли.Но Анри даже и не подумал останавливаться. Жак с опаской поглядывал назад, туда, где сверкали, прочеркивая небо огненными зигзагами, молнии.
      "И нужно же было поехать в такую погоду?" - жаловался сам себе Жак, понимая, что жаловаться хозяину бесполезно. Если тот погнался за женщиной, то его ничем не остановишь.
      - Скорее! Скорее! - подгонял себя Анри. - Я должен успеть в Париж раньше, чем там будет Мадлен.
      - Хозяин, - жалобно позвал Жак.
      - Чего тебе? - не оборачиваясь, бросил Анри.
      - Может, стоит переждать дождь?
      - Лентяй.
      - Я всегда служу вам преданно, хозяин.
      - Вперед, в Париж, мы должны успеть раньше ее!
      Жак, как ни нахлестывал свою кобылу, все равно отставал от виконта, ведь конь у того был великолепный.
      "Мы оставили все свои вещи, - жаловался себе Жак, - сорвались так, словно за нами гонится целая банда. И почему двое добропорядочных людей должны сломя голову нестись по лесной дороге лишь потому, что какой-то женщине взбрело
      В голову уехать, не попрощавшись".
      Дождь лил уже как из ведра. Поля шляпы Жака обвисли, холодная вода струйкой стекала за шиворот.
      "О боже мой, то купание в пруду, то дождь. И когда , наконец, мой хозяин угомонится?"
      И Жак принялся мечтать о тех временах, когда виконт Лабрюйер женится и заживет тихой спокойной жизнью. Но представить себе жену Анри Жак как ни старался, не мог. Слишком много женщин прошло у него перед глазами, слишком многим из них виконт дарил свое расположение.
      "Нет, наверное, никогда не видеть мне покоя. А ведь горничная в доме графини Лабрюйер уже почти было согласилась, - Жак досадливо поморщился. - И почему у меня никогда не получается так быстро, как у виконта? Лишь только я заведу знакомство со служанкой его новой избранницы, а он уже бросает ее и потом что ни делай, ничего не вернешь".
      Дождь хлынул с новой силой, молнии сверкали уже над головой. И Жак с ужасом увидел, как одна из них вонзилась в верщину холма, где стояло одинокое дерево. Полыхнул огонь, и стоб дыма ударил в небо.
      Жак боязливо перекрестился, а Анри лишь прикрикнул на него:
      - Скорее, не отставай, Жак!
      Вскоре сквозь пелену дождя можно было разглядеть карету, медленно пробиравшуюся по скользкой дороге.
      Наконец-то Анри остановил коня и подождал, пока Жак приблизится к нему.
      - Если ты, мерзавец, только позволишь себя заметить - не сносить тебе головы. А-ну, скорее, лесом! Вырвемся вперед и будем в Париже раньше ее.
      И виконт пришпорил коня. Тот, послушный руке своего хозяина, свернул в лес и понес его сквозь чащу. Пригнувшись, Жак скакал следом за Анри. Ветки хлестали его по лицу, руки были ободраны в кровь. Лишь изредка Жак из-под руки смотрел вперед туда, где ломая ветки продирался сквозь чащу Анри. Сквозь заросли и пелену дождя справа иногда мелькала карета, и тогда Жак еще плотнее наклонялся
      К шее своей лошади.
      Наконец, всадники пересекли лощину и выбрались на дорогу.
      - Она отстала, - с видом победителя прокричал Анри.
      Даже у Жака на душе стало немного веселее и дождь ухе не казался таким холодным.
      Анри вытащил из сумки маленькую стеклянную флягу, вырвал зубами пробку, сделал несколько глотков, затем передал слуге.
      - Выпей, Жак, иначе и впрямь заболеешь. Жак жадно проглотил обжигающе крепкий ром. Теперь, ему казалось, мир просветлел, хоть все так же по небу ползли низкие тяжелые облака, все так же время от времени сверкали молнии, заливая и без того угрюмый пейзаж безжизненно ярким светом.
      Анри с сожалением посмотрел на жалкие остатки рома, плескавшиеся на дне фляжки, и одним глотком осушил ее.
      - В Париж! - пронеслось над лесной дорогой, и всадники вновь пришпорили своих коней.
      Прибыв в город, Анри отправился не к себе домой, не к дому мадам Ламартин, а к зданию суда.