Бандиты, наспех похватав все самое ценное в доме соседей, направились к дому Реньяров, где не так давно был хозяином старый Гильом.
      Хоть все и говорили, что он страшно жестокий человек и самодур, но до того, что творит его старший сын он не доходил. Виктор приумножил в себе все недостатки старого Гильома и приобрел еще кучу новых. Многие из бандитов, не раз сталкивавшиеся с жизнью и смертью вплотную, были поражены его бесцельной жестокостью и необузданностью нрава.
      А маленький Анри так и сидел в резном кресле деда, боясь отворить дверь, боясь выйти из комнаты. Он понимал, что отец, хотя и любит его, но сейчас, попадись он ему под горячую руку, может с ним сделать все что угодно, даже убить. И поэтому мальчик беззвучно плакал, вздрагивал, размазывал по щекам слезы и с опаской посматривал на дверь, боясь, что кто-то из подвыпивших бандитов или сам отец ворвутся в эту комнату, служившую ему ненадежной защитой. Даже под родным кровом после смерти деда Анри не мог себя чувствовать в полной безопасности.
      И он, глядя в потемневшее окно, прошептал:
      Констанция, почему ты не взяла меня с собой? Ведь мне здесь так плохо и одиноко!
      Но его мольбу никто не услышал. За окнами шумел дождь, свистел ветер, поскрипывали старые деревья.
      А снизу раздавались разухабистые голоса, грязная брань и дикие вопли пьяных мужчин, среди которых Анри иногда слышал надсадный голос своего отца. Тогда собутыльники на мгновение замолкали и слушали бессвязную речь своего предводителя, состоявшую, преимущественно, из проклятий и ругательств. Эти речи неизменно заканчивались выстрелами и битьем посуды.
      Вот уже который день наши беглецы ехали по побережью. Они останавливались на ночь в дешевых тавернах. И без того тощий кошелек Филиппа Абинье стремительно худел.
      Мадам Абинье, непривычная к долгой верховой езде, совсем измаялась. Скулы ее совсем заострились. Но как ни уговаривал Филипп свою мать, та почти не притрагивалась к пище. Возбуждение последних дней давало о себе знать. И иногда Этель Абинье чуть не падала с седла от усталости, но всегда находила в себе силы не показывать это своим спутникам. Ведь из-за нее могла случиться остановка, Филипп мог отказаться ехать дальше, если мать занеможет.
      Констанция же, как будто всем своим существом стремилась вперед. Ее как будто толкала какая-то неизвестная сила, заставляя вернуться в края, где прошло все ее детство, о котором она почти ничего не помнила. Глядя на пейзажи, она и не подозревала, что все ближе и ближе подбирается к разгадке тайны своего рождения.
      Филипп опасался, что кто-нибудь увидит дорогой медальон на шее Констанции и как-то сказал об этом девушке. Та грустно улыбнулась, сняла медальон с шеи и отдала Этель, хотя никогда не расставалась с ним прежде. Мадам Абинье завернула медальон в платок и спрятала. В те времена в этих местах было не так уж много путешественников. Большинство предпочитали плыть морем, так было безопаснее, да и дешевле. Поэтому в деревнях настороженно относились к Филиппу Абинье и его спутницам. Нужно было как-то объяснять цель своего путешествия, и Филипп решил говорить правду. Конечно, ему не всегда верили, но деньги делали свое дело и их пускали ночевать.
      В одной из таверен как-то поздним вечером, когда оН не мог уснуть, Филипп попросил у хозяина клочок бумаги и свинцовый карандаш. Он сидел за столом и в тусклом свете неумелой рукой выводил геральдический герб.
      Когда Констанция застала его за этим занятием, Филипп смутился и попытался спрятать бумагу. Но девушка, смеясь, завладела этим клочком и, посмотрев на неудачный рисунок, рассмеялась.
      Художник из тебя неважный, дай-ка я попробую.Филипп не сразу доверил Констанции короткий свинцовый карандаш, но лишь только девушка взяла его в руку, как тут же на бумаге появилось довольно четкое изображение герба.
      - Вот так будет лучше, - сказала Констанция, поцеловав Филиппа в щеку.
      Она даже не спросила, зачем понадобился ее возлюбленному рисунок, а Филипп не счел нужным ей объяснить.
      Назавтра Констанция узнала разгадку без лишние расспросов.
      Лишь только они въехали в селение, как Фиипп отправился к церкви. Он отыскал священника и показал ему рисунок Констанции.
      - Святой отче, не откажи в помощи!
      - Видит Бог, я бы помог тебе с большим удовольствием, но подобный герб мне неизвестен. Может быть, это где-то дальше. Я сам не из здешних мест, недавно прибыл сюда после смерти старого приходского священника.
      - Извините, святой отец, что отвлек вас от богоугодных мыслей.
      - Ступай, сын мой, может быть, Бог будет милостив к тебе инаставит тебя на путь истинный и приведет к цели.
      Не найдя ответа у священника, Филипп попытал счастья у кузнеца, ведь тот часто подковывал лошадей у проезжающих, ремонтировал кареты и, быть может, ему попадался на глаза герб, изображенный на медальоне Констанции.
      И тут Филиппу Абинье повезло.
      Кузнец, лишь только увидел рисунок, расплылся в улыбке.
      - О, месье, это очень знаменитый герб, он принадлежит роду графов Аламбер. Несколько лет назад мне довелось набивать обод на карете старой графини. Она очень щедро расплатилась со мной, поэтому я запомнил ее и этот герб.
      - Как, ты говоришь, звали графиню?
      - Графиня Аламбер.
      - А не скажешь ли ты, любезный, далеко ли отсюда ее поместье?
      Кузнец задумался.
      - Вот этого, месье, я вам сказать не могу. Я никогда не расспрашиваю проезжих, и герб-то я запомнил абсолютно случайно. Вот если бы вы мне показали колесо от кареты графини, я бы его сразу признал.
      - А куда она направлялась? - попытался хоть что-то выяснить Филипп Абинье.
      - Не знаю, месье, она поехала дальше по этой дороге и честно сказать, возвращалась ли она домой или ехала в гости, я не могу сказать. Хотя, постойте, месье, я припомнил одну деталь: в карете почти не было багажа, а лошади были очень хорошие, сразу видно, что их нигде не меняли на почтовых станциях, сразу видно,
      Филипп Абинье наградил словоохотливого кузнеца серебряной монетой и, твердя "Аламбер, Аламбер", вернулся к ожидавшим его у церкви женщинам.
      - Мне кажется, кое-что начинает проясняться сказал он не очень определенно, вскакивая в седло. Констанция посмотрела на него вопросительно.
      - Ты узнал, кому принадлежит герб?
      - Да, графам Аламбер, это точно. Кузнец узнал его, ему как-то пришлось ремонтировать карету с таким гербом на дверце.
      - Аламбер... - задумалась Констанция, - мне, по-моему, никогда раньше не доводилось слышать этой фамилии, - но какая-то скрытая музыка звучала в этих звуках для девушки. - Аламбер... - словно давно забытая мелодия разбередила ее душу.
      Накрапывал дождь, четверо всадников, втянув головы в плечи, ехали по проселочной дороге. Под копытами коней чавкала грязь, лошади оскальзывались. Еще недавно желтое жнивье потемнело, и над полем кружили стаи черных мокрых ворон. От всего пейзажа веяло тоской и унынием.
      "О, боже мой, какая унылая дорога!" - думала Констанция, глядя на утопавший в мелком дожде горизонт, словно на весь мир набросили вуаль и от нее все казалось безрадостным и серым, как будто кто-то украл у природы краски, которые она так щедро разбрасывает по земле весной и летом.
      Правда, все три женщины не были привычны к роскоши и переносили путешествие сносно. Но Филипп Абинье очень беспокоился о Констанции. Ему все время казалось, что та недостаточно тепло одета или же ей не хватило времени выспаться. И сколько девушка ни уверяла своего возлюбленного, что чувствует себя неплохо, Филипп ейне верил.
      - Смотрите! Смотрите! - воскликнула вдруг Лилиан, указывая рукой куда-то в дождь. - Там какая-то повозка!
      Филипп на всякий случай пришпорил коня и опередил своих спутниц. Он привстал на стремена и приложив руку козырьком к глазам, всмотрелся в колышущееся марево дождя.
      И в самом деле, из-за чахлого кустарника на проселочную дорогу выезжала повозка, запряженная двумя лошадьми. Из-за мокрого полога выглядывал мужчина с неприветливым лицом.
      Филиппу ничего не оставалось делать, как обратиться к встречному с вопросом. Когда он поравнялся с повозкой, то заговорил с мужчиной:
      - Месье, не будете ли вы так любезны подсказать, далеко ли нам осталось до поместья графов Аламбер?
      Мужчина приподнял ребром ладони шляпу, надвинутую на самые глаза и неприветливо посмотрел на Филиппа.
      Но лицо парня было абсолютно открытым и честным.
      - Графини Аламбер? - переспросил мужчина.
      - Да.
      - Я на этой неделе был там...
      Филипп немного расстроился, ведь если прошла целая неделя, то имение, наверное, отстоит отсюда на много лье.
      Мужчина явно никуда не спешил, к тому же он сидел под тентом и мог позволить себе поговорить. Он неспеша набил трубку, раскурил ее и только тогда посмотрел на своего собеседника.
      Констанция, Этель и Лилиан уже поравнялись с повозкой.
      - Я сборщик податей, - представился мужчина, сидевший в повозке, и выпустил из ноздрей дым, - поэтому я знаю окрестности. Так вы направляетесь в Мато? - прищурив левый глаз, поинтересовался сборщик податей.
      - Вы говорите, в Мато? - переспросил Филипп Абинье, - так называется имение?
      - Да, но по этой дороге вы туда не доберетесь, нужно было свернуть раньше. Я удивляюсь, как это вы проехали перекресток! Теперь вам придется возвращаться.
      Филипп оживился.
      - А от перекрестка далеко до этого самого Мато? Мужчина посмотрел на коня, на котором сидел Филипп, удовлетворенно щелкнул языком.
      - Я думаю, на своей лошади вы доберетесь туда часа за четыре.Но с вами женщины, поэтому вы потратите часов шесть и к вечеру, - мужчина взглянул на ровное серое небо, - уже будете в Мато.
      - Спасибо вам, - бросил Филипп, разворачивая лошадь.
      Но сборщик податей бросил ему вдогонку:
      - Если-вы к графине Эмилии Аламбер, то она навряд ли вас примет.
      - Почему? - спросил Филипп, явно удивленный.
      - Да она уже лет десять как ведет нелюдимый образ жизни, никого не принимает, не появляется при дворе... Только изредка выезжает в своей карете на прогулку.
      - Я думаю, она все-таки нас примет, - сказал Филипп, запускаяруку за пазуху и нащупывая клочок бумаги с изображением герба.
      - Все началось, - продолжал сборщик податей, - с того времени, когда погиб ее единственный сын. Это был очень видный мужчина, который занимал важный пост при дворе, уж точно не припомню, какой...
      Филипп Абинье, вернувшись к повозке, поднес к глазам сборщика податей клочок бумаги, прикрыв его ладонью от дождя.
      - Это герб семейства Аламбер? Сборщик податей закивал.
      - Конечно, точно такой герб вылеплен на фронтоне дворца в Мато. Я много раз его видел и помню его хорошо, ошибки быть не может. А по какому делу вы, месье,направляетесь в Мато? - поинтересовался словоохотливый сборщик податей.
      Филипп неопределенно пожал плечами.
      - Я даже не знаю, как и объяснить... В общем, дело касаетсяодной вещицы, которая, возможно, некогда принадлежала графам.
      - Им принадлежало и принадлежит очень многое, - сказал сборщик податей, - правда, графиня Констанция совсем отошла от дел, когда погиб ее сын и, по-моему, даже не проверяет своего управляющего, и он делает все, что считает нужным. А если быть совсем честным... - сборщик податей подался вперед, несмотря на то, что дождь лил ему за шиворот, - по-моему, он грабит графиню безбожно. Хотя, если быть уже, месье, до конца откровенным, она так богата, что ее можно грабить еще сто лет, и она вряд ли это заметит.
      Филипп Абинье распрощался со сборщиком податей и рванул вперед. И вскоре четыре фигуры растворились в пелене дождя.
      "И не лень же, - подумал сборщик податей, раскачиваясь в своей повозке, - ехать куда-то, мотаться под дождем... И было бы у этого молодого человека стоящее дело, а так... Какая-нибудь ерунда, графиня вряд ли даже захочет его слушать".
      - То ли дело я, - вздохнул мужчина, вновь раскуривая погасшую было трубку, и глянул себе за спину, где в повозке подпрыгивал на колдобинах и гудел пустотой сундук с бумагами, на котором висел большой надежный замок.
      Сборщик только что сдал деньги и возвращался пустой, поэтому с ним не было солдат, которые обычно сопровождали повозку, и он не боялся, что на него могут напасть разбойники.
      ГЛАВА 4
      Добровольная затворница графиня Аламбер каждый свой день начинала с того, что старательно на маленьком карточном столике раскладывала пасьянс. Она изо дня в день раскладывала все тот же пасьянс, неимоверно сложный и запутанный. Старой женщине доставляло какое-то странное удовольствие брать атласные листы карт пальцами, унизанными перстнями и класть одну за другой. Потом так же неторопливо укладывать сверху еще один ряд карт, переворачивать каждую третью, менять комбинации, вновь и вновь пытаясь сложить их в идеальном порядке, чтобы масть лежала к масти.
      Законы этого пасьянса, которому графиню Аламбер научила еще мать, были очень строгими и шансы разложить этот пасьянс были минимальными. Лишь изредка графине Аламбер удавалось добиться желаемого результата. Как только карты раскладывались, настроениеграфини разительно менялось.
      Она приказывала закладывать карету и, невзирая на погоду, покидала свой дворец. Она преображалась: в ее глазах появлялся блеск, губы начинали подрагивать, и она с интересом смотрела, как за окном меняются пейзажи. Все ее удивляло и приводило в восторг.Иногда она уезжала так далеко, что возвращалась домой поздно вечером.Но эти прогулки были очень редкими. Чаще графиня оставалась у камина, склоняясь над непокорными картами, не желающими выкладываться в замысловатый пасьянс. Сегодня ей повезло, она добилась желаемого результата. Карты легли так, как предписывали старинные законы. Графиня, ободренная таким подарком судьбы, суетливо поднялась из-за столика и позвонила в серебряный колокольчик.
      Тут же появился слуга. Это был немолодой мужчина в дорогой ливрее. Он почтительно склонил голову, ожидая приказания. Глядя настолик, он догадался, какое приказание последует.
      - Прикажете закладывать карету? - осведомился слуга.
      - Да-да, Жак, и поскорее. Мне не терпится покинуть дворец.
      Жак тут же удалился и вскоре карета с гербом на двери стояла укрыльца. Невзирая на мелкий осенний дождь, настроение графини Аламбер было превосходным. Она даже позволила себе бокал подогретого вина.
      Графиня уже спускалась вниз, когда дворецкий сообщил:
      - Ваша светлость, там какие-то люди, они желают вас видеть.
      - Какие люди, Жак? Я никому не назначала и не жду никаких гостей.
      - Судя по их одежде, они приехали издалека - три женщины и молодой мужчина.
      - Кто они? - вновь поинтересовалась графиня, остановившись на широкой мраморной лестнице.
      - Дворяне из рода Абинье, ваша светлость.
      - Дабинье? Что-то я не припомню такой фамилии.
      - Абинье, ваша светлость, - поправил дворецкий.
      - Абинье, Дабинье... - досадливо поморщилась графиня, - а что этим господам угодно?
      - Они хотят видеть вас, ваша светлость.
      - Что ж, Жак, пусть войдут.
      Вскоре дворецкий ввел в гостиную четверых промокших гостей.Вид приехавших был довольно жалким, и графиня было уже раскаялась, что согласилась принять незнакомых людей.
      - Что вас привело?
      Филипп Абинье сделал шаг вперед.
      - У нас есть вещь, которая, скорее всего, принадлежит кому-нибудь из вашей семьи.
      - У меня нет семьи, - горько и немного зло заметила графиня, ейявно не хотелось вспоминать о том горе, которое пришлось пережитьбольше десяти лет тому назад.
      - Мама, покажи, - Филипп взглянул на Этель, и та, развернувчистый платок, подала на ладони медальон с огромной жемчужиной.
      Графиня Аламбер едва увидела жемчужину, как ее сердце замерло. Еще не веря своим глазам, она посмотрела на медальон: да, действительно, на обратной стороне был ее герб.Это был именно тот медальон, который передавался в роду Аламбер от одной женщины к другой. Это был тот самый медальон, который она надела на шею своей внучке Констанции в тот злосчастный день, когда ее сын с женой и дочерью должен был по поручению короляотправиться в Англию...
      Рука графини дрогнула, и медальон, скользнув золотой цепочкойсквозь пальцы, упал на столик с разложенным пасьянсом.
      - Так вот, что предрекли мне карты... - каким-то страннымголосом произнесла графиня Аламбер и прикрыла рукой глаза.
      - Вы что-то сказали, ваша светлость? - спросил Филипп.
      - Откуда у вас эта вещь, молодой человек?
      - Это ее, - Этель Абинье сделала шаг вперед, - Констанция, подойди.
      Девушка робко приблизилась на несколько шагов к старой графине.
      Графиня все еще боялась отнять ладони от лица, она не желала,чтобы исчезла последняя надежда, когда она взглянет в лицо девушки, стоящей перед ней.
      - Мне говорили, что этот медальон принадлежал моей матери, но, наверное, это не так. Люди, среди которых я жила, могли его украсть, и я хочу вернуть эту вещь вам, ведь на ней ваш герб, вашасветлость.
      Графиня, сделав над собой усилие, убрала ладони и посмотрела на девушку, стоящую прямо перед ней. А потом покачала головой, какбы пытаясь отогнать видение.
      - Как тебя зовут? - почти прошептала графиня.
      - Констанция, ваша светлость, - спокойно сказала девушка. - Констанция Реньяр.
      - Реньяр? - произнесла графиня. - И давно умерла твоя мать?
      - Давно, ваша светлость.
      - Ты помнишь ее?
      - Нет, все картины моего детства стерлись из моей памяти.
      - Пойдем за мной, дитя.
      Графиня взяла за руку Констанцию и медленно повела к боковойдвери. Филипп, Этель и Лилиан медленно двинулись следом. На стенахвисели портреты в тяжелых золоченых рамах, перед одной из картинграфиня остановилась.
      - Смотри, дитя мое.
      Констанция подняла голову и вздрогнула. Ей показалось, что онасмотрится в зеркало, настолько женщина, изображенная умелой рукойхудожника на портрете, походила на нее: такие же темно-каштановыевьющиеся волосы, такие же зеленоватые с золотистыми крапинкамиглаза, та же линия губ. Только лицо Констанции было более смуглыми загорелым.
      Филипп Абинье, взглянув на портрет, потом на свою возлюбленную, тяжело вздохнул и пошатнулся, будто его ударили в грудь.
      - Констанция, - прошептал он, - это же ты...
      - Я? - произнесла девушка с недоумением и посмотрела на старую графиню, ожидая объяснения.
      Та подошла к ней и крепко обняла.
      Констанция почувствовала, что лицо графини мокрое от слез.
      - Внучка... внучка моя, Констанция, ты воскресла из мертвых,ты жива, и я могу прикоснуться к тебе, могу обнять. Господи, ты вернул мне ее после стольких лет печали... Наверное, ты услышал моимольбы.
      Констанция через плечо графини посмотрела на Филиппа. Он был растерян, внезапно почувствовав себя лишним.
      А Лилиан как-то беспомощно улыбалась и украдкой вытирала слезы.
      А вот Этель посмотрела на все это спокойно, как будто она знала, что все это так и произойдет и пришла сюда только лишь для того, чтобы удостовериться в своей правоте. Она все еще держала в руках тот платок, в который был завернут медальон с серебристой, как огромная слеза, жемчужиной. Ее глаза оставались сухими.
      - Пойдем, пойдем со мной, дитя, - как бы забыв о том, что они не одни, - зашептала графиня, схватила за руки свою внучку и увлекла за собой.
      Они шли по огромному коридору, переходя из комнаты в комнату.
      - Вспомни! Вспомни, вот здесь мы с тобой жили. Пойдем наверх,я покажу тебе твою комнату.
      И старая графиня как-то уж слишком резво для своего возраста стала подниматься по лестнице. Казалось, молодость вновь вернуласьк этой старой женщине. Ее движения хоть и были суетливыми, но они были радостными и уверенными.
      Графиня Аламбер распахнула дверь с золочеными ручками.
      - Входи!
      Констанция замерла у порога.
      - Это твоя комната, - повторила графиня, - входи, не бойся, здесь все оставлено так, как было при тебе.
      Разнообразные куклы были разложены на комоде, веер лежал нанизком мягком столике, в высоком серебряном подсвечнике стояли свечи. Казалось, время было не властно над этой комнатой. Даже потеки воска говорили о том, что к свечам не прикасались много лет.
      - Я ничего не помню... ничего, буквально ничего... Вы, наверное, ошибаетесь, ваша светлость, вы принимаете меня за другую девушку.
      - Нет-нет, постарайся вспомнить: вот здесь ты спала, вот здесьлюбила играть с этим веером... Возьми, возьми его в руку!
      Констанция робко взяла веер, и он с сухим треском раскрылся вее руках.
      - Нет, ваша светлость, я никогда раньше не прикасалась к нему.Это что-то странное, но я никогда не была в этой комнате раньше.
      По лицу графини Аламбер текли слезы. Констанция, не зная, чемпомочь графине, развернулась и медленно покинула комнату. Она спускалась вниз, а навстречу ей, карабкаясь со ступеньки на ступеньку, взбирался небольшой пушистый рыжий котенок.
      Констанция на мгновение остановилась, будто бы что-то вспоминая, котенок потерся о ее ногу и радостно замурлыкал, будто встретил старую знакомую. Девушка нагнулась и не в силах удержаться, провела ладонью по шелковистой шерсти.Котенок тут же перевернулся на спину, заурчал и, выпустив маленькие коготки, стал хватать девушку за пальцы. И тут Констанция вздрогнула и едва удержалась на ногах.
      - Что с тобой, дитя? - спросила ее графиня, видя, как Констанция переменилась в лице.
      - Ваша светлость... ваша светлость, большой рыжий кот... рыжий, на меня хотела броситься крыса, а он защитил меня.
      Графиня бросила мгновенный взгляд на темнеющее окно, за которым виднелся домик садовника.
      - Да, да, дитя мое, это было, было. Мы обыскали весь дом, тыкуда-то запропастилась. А когда отыскали тебя, ты плакала и рассказывала о большом рыжем коте, который спас тебя от крыс.
      - Бабушка Эмилия! - вдруг закричала девушка и бросилась к графине.
      Теперь уже они рыдали обе, прижимая друг друга к груди.
      - Дитя мое, - гладя по волосам Констанцию, шептала графиня, - ты все, все вспомнила, значит, ты действительно моя дорогая внучка.Не терзай себя сомнениями, я не знаю, как ты попала к другим людями что они с тобой делали, почему они сказали, что ты какая-то Реньяр.Ведь ты моя внучка, урожденная Аламбер, дочь моего сына Рене. А твою мать звали Маргарита.
      - Мар-га-ри-та... - по слогам произнесла Констанция, - какое красивое имя было у моей матери!
      - Да, да, дитя, я уверена, что ты вспомнишь все, хотя ты быласовсем маленькой и очень непослушной, шаловливой.
      Графиня вне себя от радости готова была задушить внучку в своих объятиях. Она поворачивала ее так и эдак, заглядывала в глаза, гладила волосы, плечи.
      - Что это на тебе за одежда? Такие носят только в глухой провинции. А кто эти люди, которые привезли тебя, которые вернули мне смысл жизни? Теперь, наконец, я могу умереть счастливой.
      - Филипп Абинье - мой жених, - тихо сказала Констанция.
      - Что, жених? - на лице графини Аламбер появилась растерянность, она никак не могла взять в толк, что у ее внучки может быть жених. - Да, да, дитя мое, ведь прошло столько лет, и ты уже стала настоящей взрослой девушкой, у тебя вполне может быть жених, наверное, он благородный человек.
      - Да, я его очень люблю, бабушка.
      Старая графиня Аламбер смотрела на свою внучку сквозь пелену слез. Ей верилось и в то же время не верилось, что это именно она.
      Но то, что Констанция вспомнила про рыжего кота и крысу, свидетельствовало, что это та самая Констанция, с которой графиняраспрощалась много лет назад. Конечно, теперь это был не малый ребенок, а прехорошенькая девочка, приехавшая в Мато со своим женихом.
      Графиня Аламбер распорядилась приготовить для гостей комнаты, а сама повела Констанцию в гардеробную. Девушка с удивлением рассматривала собственные наряди, которые носила в детстве. Ей казалось, что платьица умещаются чуть ли не на ладонях, но в то же время она смутно припоминала некоторые из своих нарядов. А туфельки - это было сплошное умиление! Маленькие, изящные, на узкую ножку.
      - Неужели, это правда? - спрашивала Констанция у старой графини.
      Та кивала и всплескивала руками.
      - Ну, конечно же правда, дорогая. Я не знаю, что произошло, как погибли твои отец и мать, но главное, ты жива и это большое счастье.
      За воспоминаниями Констанция, казалось, забыла о Филиппе, мадемуазель и мадам Абинье. Она словно нашла маленькую дверцу в своей сегодняшней жизни, чрез которую можно было убежать от невзгод и несчастий.
      Теперь она уже не терзалась сомнениями, любит или ненавидит Виктора. Он был врагом, возможно, убившим отца и мать, он был врагом, лгавшим ей всю жизнь.
      И только к покойному Гильому Реньяру Констанция сохранила теплые чувства. Она понимала цену словам старика, когда он отвечал на ее детские вопросы.
      Разглядывая туалеты своих родителей, Констанция припоминала некоторые вещи в имении Реньяров. Они несомненно происходили из багажа ее родителей. Рука одного и того же искусного портного чувствовалась в них. Украшения, выполненные одним и тем же ювелиром, украшали одежды.
      - Ты еще многого не помнишь, - сказала графиня Констанции, усаживая свою внучку в мягкое кресло возле камина.
      - Я постараюсь, бабушка, вспомнить, - Констанция полуприкрыла глаза и закусила нижнюю губу.
      Дворец полнился тихими звуками, и девушке показалось, что всяпредыдущая жизнь - сон, который привиделся ей здесь у камина.Тихий голос старой графини убаюкивал и ей хотелось встать с кресла, улечься на медвежью шкуру, разостланную возле огня, и, скрутившись калачиком, положить под голову кулачок и слушать голосстарой женщины.
      - Не бойся, Констанция, - говорила старая женщина, - уже ничего не переменится, ты в самом деле вернулась домой, туда, где тебя ждали, где тебя любят. Жаль, никого не осталось из старых слуг, кто бы помнил тебя, но обстановка в доме, вещи - они помнят тебя, Констанция, помнят твое прикосновение. Я даже до сих пор храню бусы, которые ты порвала. Тогда я была зла на тебя, но они и сейчасхранятся в шкатулке, рассыпанные по бусинкам.
      Констанция улыбнулась.
      А старая графиня, так, словно это было уже решенное дело, сказала:
      - Ты останешься тут, Констанция. И только тут девушка вспомнила, что приехала не одна.
      - Но у меня есть жених, бабушка.
      - Ах, да, жених, - рассмеялась старая графиня, - и ты конечно же очень любишь его. Извини, дорогая,я не помню сама себя от радости. Но все равно, не можешь же ты просто так покинуть меня, не пробыв дома и недели. Пусть твой жених живет здесь, у меня все равно нет никого кроме тебя, если не считать далеких родственников в Париже. Да, Констанция, я представлю тебя при дворе и поверь, твоя история тронет сердца многих.
      - Где Филипп? - с тревогой озираясь в пустом зале, сказала Констанция.
      - Я распорядилась, их провели в комнаты. Но побудь еще немного со мной, ведь я столько тебя не видела.
      Графиня взяла со столика за длинную золотую цепочку медальон с жемчужиной и так же как много лет назад, повесила его на шею своей внучки.
      - Теперь ты знаешь, откуда он. Береги его. Девушка попросила прощения у старой графини и,не объясняя зачем, вышла из зала. Она брела по дворцу, кое-где горели свечи в канделябрах, ярко горели люстры. А иногда ей приходилось проходить сквозь темную комнату. Зал тянулся за залом и странное дело, в темноте Констанция чувствовала себя увереннее. Она каким то шестым чувством находила дорогу среди расставленных стульев, столов, комодов, а стоило ейпопасть на свет, как все казалось чужим и ненастоящим.
      - Филипп! - позвала Констанция, и ее голос отразился эхом от стен огромного зала. - Филипп! - уже с отчаянием воскликнула Констанция, - где же ты?Она бросилась к лестнице, ведущей на второй этаж.Мезонин был обставлен куда более скромно, чем нижние покои дворца. Вдоль стен, обитых тесненой свиной кожей, тянулись ряды дверей с блестящими медными ручками. В посеребряных бра горели по две свечи, а переход вел и вел Констанцию дальше.
      - Филипп! - еще раз позвала она, но никто не отвечал ей.
      Тогда, словно обезумев, Констанция бросилась бежать. Мелькали двери, картины в золоченых рамах, канделябры, и девушке казалось, что этот узкий коридор никогда не кончится. Поворот следовал за поворотом, и девушка уже бежала, не разбирая дороги.
      Обессилев, девушка опустилась на ступеньку лестницы, устланной ковром, и заплакала.
      Наконец, дворецкому удалось отыскать Констанцию. Он нашел ее в дальнем крыле дворца с мокрым от слез лицом.
      - Мадемуазель Аламбер, - обратился дворецкий к девушке.
      Та не сразу поняла, что это обращение направлено к ней.
      - Графиня обеспокоена, - продолжал дворецкий, - и просила вас вернуться.
      Констанция медленно поднялась и двинулась вслед за дворецким. Тот нес канделябр с зажженными свечами, держа его над головой. Упругий шар света пульсировал в темном коридоре, отбрасывая причудливые замысловатые тени. Это были тени прошлого, которое стало для Констанции настоящим нежданно и негаданно.
      Но тут девушка почувствовала себя хозяйкой в этом доме, такой же, как и ее бабушка. Ее голос сделался твердым.
      - Любезный, - обратилась она к дворецкому, все-таки не зная, называть ли его Жаком, как ее бабушка, - пригласите спуститься вниз месье Абинье.
      Непроницаемое лицо дворецкого не выразило никаких чувств.
      - Он уехал, мадемуазель.
      - Уехал?
      - Да, час тому назад.
      Констанция не могла поверить услышанному.
      - Он что-нибудь просил передать?
      - Да, мадемуазель, письмо ждет вас внизу.
      - А его мать, сестра, они еще здесь? - уже зная заранее ответ, спросила Констанция.
      - Нет, мадемуазель, они уехали вместе с ним.
      - Я хочу видеть письмо.
      - Я принесу его, мадемуазель.
      Дворецкий вновь ввел Констанцию в зал с ярко растопленным камином. Старая графиня со слезами на глазах смотрела на свою внучку.
      - Ну что я могу сказать тебе, Констанция...