Жюльетта БЕНЦОНИ
      КОНСТАНЦИЯ
      КНИГА ВТОРАЯ
      Анонс
      Удивительные извивы человеческой судьбы, трагическая любовь и богатство - все это в романе переплетено, как и в самой жизни.
      ГЛАВА 1
      Когда шел дождь, деревенское кладбище казалось довольно мрачным. Мокрые каменные надгробия, потемневшие стены церкви. В глубокой могильной яме на дне стояла вода, и крупные капли дождя барабанили по крышке гроба, в которой покоился старый Гильом Реньяр. Капли стучали так, словно забивали в крышку последние гвозди. И все собравшиеся на кладбище не могли поверить в то, что старый Гильом никогда уже не встанет и никогда его грозный крик не заставит похолодеть их души.
      Лица собравшихся были серьезны, черные одежды пришедшихпроводить Гильома Реньяра в последний путь лишь толькоусугубляли мрачность пейзажа. Казалось, это стая воронов-стервятников собралась поделить добычу.
      Старый священник стоял возле кучи свежевырытой земли идержал в руках толстенную Библию. Он распахнул старинныйфолиант и, даже не обращая внимания на то, что на пожелтевшиестраницы сыплет крупный дождь, не заглядывая в текст, принялсямонотонно читать отходную молитву.
      Виктор стоял рядом с гробом. Он понуро опустил голову изакрыл глаза. Младшие братья стояли поодаль.Над серым, словно лишенным красок кладбищем стлались заунывные слова латинской молитвы. Казалось, дождь прижимает их к земле и не дает подняться к небесам.
      Священник захлопнул Библию и вскинул голову. Но никто непосмотрел ему в глаза. Ни один из Реньяров не посмел этого сделать,ведь каждый понимал, что смерть старого Гильома и на его совести тоже.
      Священник указал перстом на сверкающий мокрый гроб.
      - Он был рожден благородной женщиной, а вот теперь он завялкак прекрасный цветок. И никогда больше его тень не упадет наземлю, никогда больше мы не услышим его голоса. Но не надоотчаиваться, - священник посмотрел на понурившего головуВиктора, чьи волосы были уже мокры от дождя, - ведь каждого изнас ждет смерть и всемилостивейший господь примет нас и проститнам все наши грехи. И пусть бог святейший и всемогущий насвсепрощающий спаситель примет его в лоно свое.
      Филипп Абинье прислушивался к словам священника, которыедолетали до него вместе с порывами ветра. Он до боли в глазахвсматривался в фигуры собравшихся у могилы. Он искал среди нихКонстанцию. Его сердце бешено билось, готовое вот-вот вырваться изгруди.
      - Она должна быть здесь! - шептал Филипп. - Ну конечно же,вон она! - и его сердце обмирало.
      Филипп видел длинные волнистые каштановые волосы, но потомоказывалось, что это совсем другая девушка, которой Филипп дажене знал. Скорее всего, это была какая-то дальняя родственница, ведьона стояла рядом с Клодом.
      "Но я же должен чувствовать, - думал Филипп, - здесь Констанция или нет. Где она? Где она?" - взглядом перебегал он с одной фигуры на другую, но черные плащи, накидки казались одинаковыми.
      Виктор Реньяр поднял голову, и Филипп, испугавшись, укрылсяза старым надмогильным камнем.
      Тщетно искал на кладбище свою возлюбленную Филипп Абинье,не было ее среди собравшихся у могилы и быть не могло.Ведь в это время девушка сидела одна в низком каменном строении и плакала. И было в этом плаче все - и тоска по возлюбленному, и слезы прощания с Гильомом Реньяром, который до самой последней минуты был к ней добр и благословил ее и Филиппа брак, желая перед смертью помирить две враждующие семьи. Была злость на Виктора и его братьев.
      Констанция чувствовала, что она в самом деле не такая как они.Только она одна и плакала в тот момент, когда старого Гильомаопускали в могилу и комья земли глухо ударялись о крышкумокрого гроба, растекаясь грязными пятнами.
      А вечером, после похорон, когда солнце спряталось за холмами, в доме Реньяров как всегда были накрыты столы. Сперва сидевшие заними мужчины вели себя довольно степенно, но с каждой выпитойкружкой вина поминки постепенно превращались в оргию.Появились женщины, послышались веселые песни, никто из собравшихся не вспоминал ухе о Гильоме Реньяре, все только и делали, чтославили Виктора.Тот сидел во главе стола мрачный и угрюмый, на том самом месте, где обычно сиживал его отец. Виктор понимал, теперь онполновластный хозяин в доме и теперь суждено осуществиться самымего сокровенным мечтам. Но почему так тяжело на сердце? Почемуэто не радует? Ведь он столько лет ждал этого дня, ведь он же, еслибыть честным перед самим собой, желал смерти своего отца, мечтал оней.
      И вот теперь власть в его руках. Но он не может приказать этимлюдям расплакаться, не может приказать смеяться, не может заставитьбыть счастливыми. Он может только деньгами или угрозами заставитьих повиноваться. Но разве это власть?
      - Я не властен над чувствами других, - шептал Виктор, - онивсе ненавидят меня как ненавидели моего отца, и как я ненавидел их.
      Виктор пил вино кружку за кружкой, но хмель не брал его, лишьтолько глаза наливались кровью, а в ушах начинало гудеть. Он, сжавкулаки, сидел во главе стола, с презрением глядя на всех, кто сиделсейчас здесь.
      Жак и Клод совсем не пили. Они уже давно сидели в сторонке ипоглядывали на старшего брата.
      - Ну что? - спросил Жак.
      - Я согласен, - сказал Клод. Они неторопливо поднялись из-застола и двинулись к выходу. Они делали вид, что сильно пьяны,пошатывались, один поддерживал другого, но когда вышли за дверь иочутились на крыльце, их лица стали сразу же суровыми и решительными.
      - Где сумки? - спросил Жак.
      - На конюшне.
      - Тогда пошли седлать лошадей.
      И двое мужчин нырнули в ночную тьму, рассекаемую дождем.А через несколько минут они уже выводили двух оседланных лошадей с переметными сумками.
      - Может, попрощаться с Констанцией? - предложил Жак.
      - А что мы сможем ей сказать?! - обозлившись на брата, сказалКлод. Ведь мы не помогли ей, позволили Виктору обмануть всех.
      - Да, брат, ты прав.
      Некоторое время они молчали, не решаясь сесть в седла.
      - Нет, не будем прощаться с Констанцией, тем более, что теперьу нее есть защитник - Филипп Абинье. Ведь он, Жак, считай, ее законный муж, их благословил перед смертью наш отец.
      - Да, Жак, это было последнее и может быть, самое доброе егодело. Поехали, может в чужих краях мы найдем свое счастье, а здесьнам больше искать нечего.
      - Да, Виктор теперь завладел всем, а теперь он еще и ослеплензлобой. А мне не хочется больше участвовать в стычках, грабежах.Лучше я буду кому-нибудь служить за деньги, чем подчиняться Виктору.
      Братья с тоской посмотрели на окна родного дома, посколькубыло неизвестно, вернутся ли они сюда когда-нибудь, и тихо выехалисо двора.Ночь поглотила их.
      Единственным человеком, кто видел, как уезжают Клод и Жак,была Констанция. Припав к щели в ставнях, она смотрела на них исердце ее сжималось от жалости к кузенам. Она даже слышала, о чемони говорили, хотела было окликнуть их, но передумала. Что-тоудержало ее от этого поступка, а что - она сама не могла понять.Может быть и в самом деле, ей и братьям нечего было сказать друг другу, ведь раньше их объединял Гильом Реньяр, а после его смерти эта тонкая нить оборвалась. И теперь они стали чужими людьми.
      Констанция облизала пересохшие губы, ее мучила жажда. А заокном барабанил дождь. Она слышала, как струи стекают с низкойчерепичной крыши и со звоном падают в лужи. Стараясь не шуметь,Констанция отбросила засов и распахнула ставни. Влага манила ее.Сложив ладони ковшиком, девушка подставила их под тонкую струйку воды. Вода протекала сквозь пальцы, холодила руки, но все-таки эта была живительная влага. Констанция успела отпить несколько глотков, прежде чем вода не вытекла на пыльный глинобитный пол. Она еще и еще наполняла ладони водой и никак не могла утолить жажду.
      Двор был пуст, лишь из открытых окон доносились пьяные песнида гул голосов. Констанция видела, как Виктор то и дело прикладывается к кружке с вином и оно течет по подбородку, по шее.Видела, как пируют бандиты, заливая, топя свою нечистую совесть вхмельном вине.
      Анри с ужасом смотрел на отца. Никогда раньше он не видел Виктора таким. Мальчик вспомнил о Констанции и подумал, что ей тоже хочется пить. Он взял со стола кусок мяса, большую глиняную кружку и направился к бочонку с вином. Никто не обратил на него внимания, и мальчик наполнил до краев чашку белым вином.Он уже пробирался среди пирующих к выходу, как Виктор заметил его и окликнул:
      - Анри, ты куда?
      Мальчик от испуга чуть не выронил глиняную чашку и замер.
      - Эй, Анри, иди ко мне! - позвал Виктор. Делать было нечего.Мальчик двинулся к отцу.
      - Ты заботливый, хороший сын, - бормотал Виктор, прижимая к себе Анри, - ты заботишься обо мне, вот принес вина... Видите, какой у меня сын? - рявкнул Виктор.
      Все посмотрели на Анри, у которого в глазах застыл испуг, ведь он очень боялся, что отец заметит, что он прячет кусок мяса под плащом.
      - Выпьем за моего сына, за моего наследника! - крикнул Виктор и запрокинул голову, вылил себе в глотку всю чашку.А потом он скривился.
      - Что за дрянь ты принес, Арни?
      - Я наливал вон из той бочки, из нее все пьют, - мальчик указалпальцем в угол.
      - Черт возьми, - воскликнул Виктор, - неужели ты, Анри, не знаешь, я люблю только красное вино, а белое ненавижу! - и онгрохнул кулаком по столу так сильно, что вся посуда подскочила изадребезжала.
      Разговоры за столом смолкли. Все с ужасом ожидали очередногоприпадка ярости Виктора Реньяра.Но тот вдруг стал довольным и расхохотался.
      - Боже мой, я вспомнил, у нас же есть чудесное вино! Я вас всех сейчас угощу. Это вино поставил еще мой отец, когда мне былостолько лет, сколько было Анри. Эй, слуги! Все! Берите факелы и ступайте в подвал. Там стоял черные бочки, прикатите одну сюда.
      Пьяная компания загудела. Вынимались из гнезд в стенах факелы,хватались подсвечники, и пьяная орава, шумя на разные голоса,двинулась в подвал.
      - Только не сожгите мне дом! - крикнул Виктор вслед своим приспешникам.Чадили факелы, оставляя на сводах грязные разводы, тени метались по стенам. Кто-то упал, раздался крик, но это лишьпозабавило пьяную толпу.
      Наконец добрались и до бочек. Но выкатить их было невозможно,поэтому принялись оттаскивать те бочки, что закрывали дорогу.Дорога была вскоре расчищена, и все дружно принялись вытаскивать бочку из ниши. Но когда за дело берется сразу десять человек там, где достаточно и двух, что-нибудь да случится.
      Когда бочку наклонили, один из пьяных поскользнулся, увлекаяза собой еще троих соседей.
      - Осторожно! - раздались крики.
      Но было поздно. Бочка наклонилась, люди отпрянули, и она с грохотом рухнула на каменный пол. Затрещали клепки, покатились обручи. Густое красное вино волной окатило всех, кто был в подвале.
      - Да черт с ней! - махнул один из гуляк. - Берите вторую.
      Поскальзываясь в вине, пачкаясь в нем, собутыльники смогли-таки вытащить вторую бочку, не разбив ее, и на руках понесли в дом.
      Виктор, заслышав шум голосов на лестнице, поднял отяжелевшиеот вина веки и посмотрел на своих приспешников. Зрелище было ужасным. Еще ничего не поняв, Виктор весь похолодел: ему показалось, что все люди в крови.
      "Но почему у них такие радостные лица?" - мелькнула шальнаямысль. Виктор так и не пошевелился. Охваченный ужасом, он смотрел,как его люди ставят бочку на козлы и вбивают в нее кран. И толькокогда он почувствовал аромат старого выдержанного вина, до негодошло, что случилось в подвале.
      - Мерзавцы! - заорал он. - Да это вино стоит больше, чем вывсе вместе взятые!
      Он подбежал к бочке и, даже не подставляя бокала, принялся пить прямо из крана. Вино текло ему по подбородку, пачкало белуюрубашку, а он все пил и пил. А потом, распрямившись, он развелруки в стороны и пьяно загоготал. Зубы оскалились и губы, испачканные густым красным вином, казались обагренными кровью. И весь онстал похож на ненасытного людоеда.
      Но казалось, только этого шальной гурьбе и надо. Они, как и ихпредводитель, бросились, отталкивая друг друга, хлестать вино изкрана. Они подставляли ладони, перчатки, шляпы, а над всем пьянымгулом летел восторженный крик Виктора:
      - Черт с ним, с вином, пейте, сегодня мой день! Виктор Реньяругощает всех!
      Анри, смертельно перепуганный происходящим, выбежал за дверь и остановился на крыльце. Ему было страшно возвращаться назад, но не менее страшно было идти вперед, в темноту. И там и там таилась угроза. Но мальчик знал, где ему обрадуются, он знал, что у него остался единственный друг Констанция. И он сделал шаг в темноту.
      Отойдя от дома, Анри позвал:
      - Констанция! Констанция!
      Ведь он так боялся идти по темному двору, что каждый новый шаг давался ему с трудом.
      Он добрался до невысокого строения и постучал в обитую железом дверь.
      - Констанция!
      - Кто там? - послышался испуганный голос девушки.
      - Это я, Анри! Я принес тебе поесть.
      - Ты один?
      - Да, отец в доме. Они все напились, я пришел один.
      Констанция некоторое время колебалась, ведь от Виктора можнобыло ожидать любой подлости. Он мог подучить сына, под угрозой побоев заставить его постучать в дверь, а сам Виктор тем временемтаился бы за углом, чтобы наброситься на девушку и взять ее силой.
      Она припала к двери.
      - Анри, ты не обманываешь меня?
      - Нет, что ты, Констанция, я тебя люблю.
      - Поклянись!
      Анри, путаясь, произнес слова клятвы и эта детская непосредственность смягчила сердце девушки. Заскрежетал засов, идверь отворилась. Анри вошел. Здесь хоть и было холодно, но наголову не лил дождь.
      - Вот, возьми, - Анри протянул кусок мяса, хлеб и яблоко.
      - Спасибо тебе. А теперь уходи!
      - Нет, я боюсь возвращаться, отец пьяный.
      - Анри, поднимись наверх, о тебе никто не вспомнит.
      - Нет, Констанция, я лучше побуду с тобой.
      - Ну что ж, если так хочешь, то оставайся. Констанция с жадностью набросилась на еду. Она глотала ее, почти не жуя, ей всеказалось мало.
      - Хочешь, я тебе еще принесу? - вдруг сказал Анри.
      - Нет, Виктор может заметить, как ты таскаешь со стола еду, инакажет тебя.
      - Да там никто ничего не видит.
      - Нет, лучше побудь со мной.
      Анри уселся на куче соломы и поджал под себя ноги. Констанцияустроилась неподалеку от двери. Наконец-то она была не одна иможно было хоть с кем-то поговорить. Конечно, из Анри собеседникбыл никудышный, он больше отмалчивался или отвечал односложно,но все-таки это была живая душа. К тому же, мальчик любилКонстанцию, жалел ее, и девушка это прекрасно знала.
      - Ты был на кладбище? - спросила она.
      - Был, Гильома закопали, - совершенно спокойно сообщил мальчик так, словно бы говорил о чем-то будничном и заурядном.
      - Кто-нибудь плакал? - спросила Констанция.
      - Да нет, что ты, зачем плакать, ведь мы мужчины.
      - Иногда и мужчины плачут, - заметила Констанция.
      - Но мы, Реньяры, не такие, - с гордостью сказал Анри, и сердце Констанции дрогнуло.
      Она заметила в повадках мальчика почти неуловимые, на первый взгляд, черты Виктора. Он точно так же немного косил и так же независимо держал голову, отвечая на вопросы.
      Где-то совсем рядом заржала лошадь. Констанция дернулась кзасову, чтобы его задвинуть, но что-то ее остановило. Она прислушалась. Ржание повторилось. Затем она услышала осторожные, шлепающие по грязи шаги.
      В ставню негромко постучали так, словно кто-то боялся, что егоуслышат в доме.
      - Кто там? - Констанция бросилась к окну, напрочь забыв озасове.
      Анри испуганно забился в угол. Он был уверен, что это отец, ибоялся расправы за ослушание.
      Но тут мальчик услышал незнакомый ему голос:
      Это я, открой.
      - Филипп, - выдохнула Констанция и опрометью бросилась к двери.
      Они столкнулись в пороге - Констанция и Филипп.
      - Это ты? - воскликнула девушка.
      - А это ты, - ответил юноша и они обнялись.
      - Я так ждала тебя! - воскликнула Констанция.
      - Быстрей, нужно уходить, я привел двух лошадей, и мыубежим отсюда!
      Колебания Констанции были недолгими. Она бросила прощальный взгляд в темноту, туда, где прятался Анри, и вышла под дождь.
      - Скорее! Скорее! - торопил Филипп Абинье и повел Констанцию к привязанным под деревом лошадям.
      Мокрая кожа седла скрипела, когда Филипп усаживал Констанцию. Та еще не поверила в реальность происходящего, она подставляла свое лицо под струи дождя, словно пыталась удостовериться в том, что это не сон. И холодный дождь смывал слезы счастья с ее лица.
      Филипп вскочил в седло, и они помчались, растворяясь в дождливой ночи.
      Анри подбежал к выходу и только сейчас понял, что произошло:заклятый враг их семьи похитил Констанцию и он, Анри Реньяр, несмог помешать этому.
      Мальчик горестно вскрикнул и изо всех ног бросился к дому.
      - Отец! Отец! - мальчик кричал, пытаясь перекрыть своимслабым детским голосом гул пьяной братии. - Отец! Отец!
      Анри протискивался сквозь пьяных мужчин, те хватали его,пытаясь приласкать, кто-то предлагал ему вино, кто-то совал в рукияблоко.
      - Отец! - вырываясь из чужих рук, уже со слезами на глазахкричал Анри, но Виктор его не слышал. Наконец детский крик перешел в истеричный вопль:
      - Отец! Отец!
      Виктор встрепенулся. Он бросил злой взгляд на застолье, мол, кто смеет обижать его сына.
      Анри, наконец пробился к отцу и принялся его трясти:
      - Отец! Отец!
      - Да что случилось, тебя кто-то обидел? Так я сейчас его накажу! - и Виктор вскочил на ноги.
      - Нет, отец, Констанция!
      Лицо Виктора мгновенно переменилось.
      - Что?
      - Ее украли!
      - Кто?
      - Этот... этот...
      - Говори же! - рявкнул Виктор. Но мальчик от испуга никак не мог вспомнить имени. И тогда Виктор оттолкнул его в сторону и бросился к выходу.
      - За мной! - закричал он, на ходу толкая своих наемников, когоза шиворот, кого за рукав, кого за волосы.
      Виктор, а за ним и пьяная гурьба, вывалилась на крыльцо поддождь. Даже отсюда Виктор своим зорким глазом заметил распахнутую дверь низкого строения.
      - Проклятье! - закричал он и поскальзываясь в грязи, бросился вперед.
      Он как вихрь влетел туда, где должна была быть Констанция ипринялся шарить по углам. Он никак не мог поверить, что девушкаисчезла, и проклинал себя за то, что не выставил охрану. Он перерывал солому, разбрасывал пустые бочки и корзины.
      Потом выскочил на улицу и зло огляделся. Струи дождя текли поего лицу, волосы сбились и прилипли к голове.
      - Где она? - кричал он. - Где она, отвечайте! Но бандитыиспуганно переглядывались и пожимали плечами, не зная, что ответить своему господину. Они даже не поняли, о чем он их спрашивает.
      Наконец поняв, что добиться толку от них сложно,Виктор схватил своего сына за грудки, приподнял над землей и принялся трясти.
      - Кто? Кто? - дышал перегаром в лицо ребенку отец.
      - Это Филипп, - прохрипел Анри, смертельно напуганный такимповедением отца, - Филипп Абинье.
      Виктор разжал пальцы и мальчик упал на землю. Лицо Виктора исказила страшная улыбка, не предвещавшая ничего хорошего. Он сейчас был похож на дикого кровожадного зверя, почуявшего добычу.
      - Филипп Абинье, наконец-то я смогу убить тебя, и теперь мнебудет за что это сделать. У меня есть законное право, ты украл то, что тебе не принадлежит, и даже судья Молербо не скажет и слова против, - крикнул Виктор в темноту, прочерченную сверкающим дождем, в темноту, посмевшую скрыть от него Констанцию и его заклятого врага. И он погрозил кулаком.
      От холода и страха, от нервного истощения и от всего того, чтодевушке довелось пережить, Констанции стало плохо. Она едва держалась в седле, ее шатало из стороны в сторону. И Филипп, увидев, как беспомощна его подруга, ехал рядом, поддерживая Констанцию под РУКУ.
      В конце концов они добрались до дома Абинье.
      - Марсель! Марсель! - увидев свет в окнах, закричал Филипп. - Скорее! Скорее иди сюда!
      Этель, которая вязала чулок, отбросила работу, а Марсель, схватив пистолет, выскочил на улицу под проливной дождь.
      - Помоги, возьми ее, - прошептал Филипп, обращаясь к своему дяде.
      Марсель бережно взял на руки полуживую Констанцию и осторожно внес в теплоту дома. Девушка была бледна. Ее губы приоткрылись, и с них слетал едва слышный стон, похожий на шелест ветра в траве.
      - Что с ней? - Этель склонилась над Констанцией. - Неси ее наверх, положи на мою постель.
      Лилиан суетливо принялась помогать матери, расправляя постель.
      Наконец, Констанция была уложена, и Этель с нескрываемым удивлением посмотрела на нее.
      - Так вот она какая, Констанция Реньяр!
      Но в голосе Этель не было ни малейшей вражды, она говорила этоспокойно и немного печально.
      А губы Констанции вновь дрогнули, девушка пыталась улыбнуться, но вместо улыбки с ее губ сорвался стон.
      Если Этель смотрела на девушку спокойно, то Лилиан рассматривала ее с нескрываемым интересом, поражаясь ее красоте.
      - Да, она очень красива, Филипп, - обратилась она к брату, а тот вместо ответа только беспомощно развел руками, дескать, ну что ж поделаешь, сестра, если моя невеста так хороша собой.
      А Марсель даже причмокнул языком, рассматривая точеный профиль Констанции.
      - Да ты, племянник, смотрю, не промах и ведешь себя как настоящий мужчина. Даже смог выкрасть свою любимую из стана врагов! Правда, ты вряд ли задумывался о последствиях.
      - Но ведь ей грозила смерть! - с горечью произнес Филипп. - Они могли ее убить, уничтожить, ведь они не люди, а звери!
      - Я знаю Реньяров давно, - сказала Этель, - они могли сделатьс ней все что угодно только за то, что она осмелилась не подчиниться воле Виктора Реньяра.
      - Да, да, мама, ты права, - воскликнул Филипп, обнимая мать заплечи, и ты, Лилиан, и ты, мама, вы должны заботиться о Констанции, ведь я ее люблю.
      - Она будет мне как дочь, - сказала Этель.
      - А мне как сестра, - добавила Лилиан.
      - Ну а мне тогда ничего не остается, как считать ее своей племянницей.
      Я напою ее сейчас отваром из трав, - сказала Лилиан.
      - Нет-нет, дочь, погоди, лучше сперва ей дать горячего вина, оно укрепит ей силы и придаст бодрости.
      - Я бы тоже не отказался сейчас от чашки горячего вина, - сказал Филипп.
      И только сейчас все заметили, что Филипп стоит промокший до нитки, а с него ручьем течет на пол вода.
      - Брат, скорее переодевайся, не медли, а то можешь простудиться и заболеть.
      - Нет, я теперь не заболею, не беспокойся, Лилиан. Но онпокорился и принялся стаскивать мокрую одежду.А Марсель Бланше стоял, прислонясь спиной к стене, и неотрывно смотрел на лежащую на постели девушку. На его губах блуждала странная улыбка. Он явно завидовал своему племяннику и самое главное, даже не пытался этого скрыть, настолько он был прямым и честным человеком.
      - Скорее, Лилиан! Потом развесишь мокрую одежду у очага, а сейчас согрей вина, дай Филиппу, а я отнесу и напою Констанцию.
      - Согрей и на меня, - предложил Марсель своей племяннице.Та согласно закивала.
      - Я согрею целый котелок, насыплю туда пряностей и плесну немного рому.
      - Делай, как знаешь, - сказал Филипп, - только поскорее, я уженачинаю дрожать.
      И вскоре дом Абинье наполнился ароматом. Вся семья сидела застолом и перед каждым дымилась большая чашка.
      - Ты счастлив? - шепотом спросила Лилиан Филиппа.
      Тот вместо ответа взял руку сестры и крепко сжал.
      - Можешь не отвечать, по твоему лицу все видно, - Лилиан улыбнулась, а вот лицо Филиппа стало суровым.
      - Ты думаешь о том, как будешь защищать свою возлюбленную? - прочел мысль Филиппа Марсель.
      - Я думаю о том, что нам всем вместе придется защищаться и думаю, сделать это будет нелегко.
      - Племянник, нас двое, и мы умеем стрелять. Мы сумеем постоять за себя.
      - Вы забыли и обо мне, - вдруг сказала Этель, - ведь когда-то мой Робер научил и меня стрелять и это получалось у меня неплохо.
      Марсель с уважением посмотрел на свою сестру.
      Дождь кончился так же неожиданно, как и начался. Утром засветило яркое солнце, но оно не радовало Виктора Реньяра. Он былмрачнее тучи. Болела голова, щемило сердце. Он сидел на низком табурете и глядел в огонь. Он был зол на весь мир, но больше всегоон злился на свою неосмотрительность.
      "Как это я мог допустить подобное! Она улизнула со своим Филиппом прямо у меня из-под носа. Я своими руками отпустил его, аон вернулся и украл Констанцию. Почему я не выставил охрану? Почему я не убил его сразу? Ведь я же держал в своих руках кинжал и даже видел его кровь. Ну почему я не нанес удар? Ведь тогда наверняка бы ничего не случилось. Вот к чему приводит жалость".
      И тут он увидел своего сына Анри. Мальчик стоял у распахнутойдвери и с грустью смотрел на отца.Виктор поманил пальцем сына. Тот подошел.
      - Никогда не будь жалостлив, Анри, не щади никого, даже меня не щади.
      - Отец, что ты такое говоришь?
      - Я говорю правду. Запомни это, сынок, навсегда:не щади никого, убивай, режь, жги, вешай! Все вокруг мерзавцы и предатели. И если ты, Анри, хочешь, чтобы тебя никогда не предали, будь жестоким. Тогда тебя будут бояться и никто не осмелится тебя оставить, все будут подчиняться любому твоему слову. Знай, сын, чтострах сильнее любви, страх даже сильнее золота. Пусть тебя все боятся и тогда ты сможешь управлять всем миром, тебе покорятся и сильные, и слабые, перед тобой будут ползать и мужчины, и женщины.Тебе будет принадлежать все! Не делай таких ошибок, как я. А своихбратьев - Жака и Клода - я ненавижу. И если, Анри, когда ты вырастешь, они попадутся на твоей дороге, не жалей и не щади их, ведь они предали твоего отца, они бросили его в самую тяжелую минуту. Убей их, убей! Ты меня понял?
      Мальчик согласно кивнул, понимая, что сейчас спорить с отцомопасно, что сейчас у него может опять начаться припадок ярости, онбудет стрелять, рвать на себе одежду, бить посуду, переворачивать мебель и угомонится очень не скоро.
      А все, кто вчера пьянствовал и радовался смерти старого Гильома, в это время храпели, лежа вповалку, где кого сморил сон ивино.
      - Где мои люди?! - прорычал Виктор. - Неблагодарные собаки! Они едят мою пищу, пьют мое вино, они спят под кровом моего дома и не хотят мне верно служить. Обо всем должен думать и заботиться только я сам. А этим мерзавцам ни до чего нет дела, им бы только пить да гулять. А когда надо служить, так они в кусты! Ну, я им устрою жизнь! - и Виктор выхватил из камина пылающую головню и двинулся в столовую. Он тыкал горящей палкой в лежащих на полу своих вчерашних собутыльников, пинал их ногами, плевал в лица. Он был вне себя от ярости.
      - Вставайте! Вставайте! Мы нападем на имение Абинье, мы их всех сожжем, повесим, мы их всех перестреляем как глупых зайцев! Выможете брать в этом доме все, что пожелаете, вы можете изнасиловатьего сестру, но Филиппа Абинье оставьте мне, я сам хочу загнать вотэтот нож ему в живот, - и Виктор Реньяр выхватил из-за пояса длинный кинжал. - Вот этот, видите? Я перережу горло этому наглецу! Я навсегда отучу его зариться на чужое добро!
      Пьяные, не проспавшиеся бандиты моргали глазами, протирали рукавами лица и с недоумением смотрели на своего предводителя, ещеявно не соображая, что он говорит и куда зовет их.
      Снова наполнились терпким вином кружки и чашки. Постепенно бандиты приходили в себя, на их лицах была написана непримиримаязлость, глаза сверкали ненавистью, а кулаки сжимались. Они были похожи на стаю голодных псов, готовых по приказу хозяина броситьсяна любого, на кого он укажет.
      И Виктор, вскочив на стол, заревел:
      - Смерть Филиппу Абинье! Смерть их роду!
      - На Абинье! - закричали бандиты. - Сожжем их дом! Всех убьем! Убьем! Убьем! - шумели разбушевавшиеся головорезы, криками возбуждая себя и друг друга.
      Солнечный луч коснулся лица Констанции, запутался в ее каштановых волосах и они вспыхнули, как багряные кленовые листьяна закате.
      Констанция взмахнула ресницами и открыла глаза. И тут же зажмурилась от яркого золотистого солнца. "Где я?" - подумала девушка, видя перед собой белый потолок.
      Она еще долго лежала бы и вспоминала свои сны, если бы не громкий стук молотка, разрушивший тишину, раздробивший ее на тысячи кусков, уничтоживший спокойствие утра.
      И тут девушка вспомнила все то, что с ней произошло. Она вспомнила проливной дождь, вспомнила вой ветра, шелест дождя. Вспомнила, как Филипп накрыл ее своим плащом, вспомнила его руку, которая поддерживала ее под локоть и вспомнила горячее ароматноевино, которое подносила ей седоволосая женщина с очень добрым лицом и нежным взглядом.
      И она поняла, где находится сейчас. Это был дом Абинье, дом, куда ее привез Филипп, а та женщина была его матерью.
      А Филипп с Марселем спешно заколачивали толстыми досками окна нижнего этажа, оставляя лишь узкие щели для стрельбы.Марсель знал в этом толк, ведь недаром его разыскивали солдатыкороля. И его искусство пришлось как нельзя кстати.
      - Вот здесь оставь щель, а вот здесь прибей еще одну доску, - указывал он своему племяннику, и Филипп с радостью выполнял приказания Марселя Бланше, безропотно ему подчиняясь. - Скорее всего, Филипп, они окружат наш дом и попытаются поджечь. Поэтомуне подпускай их близко, но все равно старайся стрелять наверняка,лучше всего в голову.
      - Дом накрыт черепицей и поджечь его будет сложно, - сказал Филипп.
      - Они постараются забросить факелы в окна, так что будь начеку, и пусть женщины приготовят емкости с водой. К встрече сРеньярами надо подготовиться как следует. Думаю, их будет не меньше дюжины, а нас с тобой всего лишь двое, и мы должны выстоять.
      Марсель Бланше прошелся по столовой, похрустывая пальцами.
      - Все оружие, которое есть в этом доме, надо приготовить к бою. Женщины будут заряжать, а мы с тобой, Филипп, будем отстреливаться.
      - Я тоже могу вам помочь, - сказала Этель, гордо вскинув своюседую голову.
      - Нет, сестра, лучше не подходи к окнам, мне не хочется тебяпотерять.