Гранитное плато стало постепенно опускаться, и внизу, у подножия холма, их взорам предстала небольшая деревенька, которая казалась совершенно вымершей. Ни единой живой души, ни единой струйки дыма из труб... Только в стороне, у придорожного креста, шла какая-то странная возня. Несколько человек наклонились над другим, лежавшим на земле, а тот почему-то дергался. Катрин увидела, как Арно, возглавлявший отряд, остановился и привстал на стременах, вглядываясь в этих людей. Она перешла на рысь, чтобы догнать мужа, но Монсальви, вонзив шпоры в бока коня, уже летел вниз во весь опор, рискуя сломать себе шею. Последние лучи заходящего солнца золотили клинок выхваченной им шпаги.
      - Разбойники, - произнес Готье, поравнявшись с Катрин, - грабят кого-то. Сейчас помогу ему.
      - Нет-нет! Не надо. Не вмешивайся. Ему это не понравится.
      В самом деле, Арно вполне управился сам. Доскакав до креста, он спешился, хотя лошадь давала ему неоспоримое преимущество, и стремительно бросился на разбойников. Все произошло почти мгновенно. Первый из грабителей рухнул, не успев даже вскрикнуть: шпага пронзила ему горло. Второй, вытащив длинный нож, замахнулся на рыцаря, но тот ударил его левой рукой, в которой был зажат кинжал. Третьего удар настиг, когда он пытался вскочить на лошадь. Только тут Катрин увидела, что у подножия креста неподвижно лежит какой-то человек. Арно, воткнув в землю окровавленную шпагу, опустился на колени рядом с ним.
      - Быстрее! - сказала Катрин. - Вот теперь мы ему нужны...
      Она пустила Морган вскачь, и весь отряд на рысях пошел за ней. Перед крестом Катрин с Сарой сошли с лошадей и подбежали к Арно.
      - Это паломник, - сказал тот, - нищий и больной... Что можно взять у такого бедняги?
      - Это как посмотреть! - раздался за его спиной насмешливый голос Эскорнебефа. - У этих паломников частенько водится золотишко, и если хорошенько перетряхнуть их лохмотья...
      - Хватит! - оборвал его Арно. - Паломники Господни защищены святостью своей... Ступай посмотри, можем ли мы остановиться в той хижине. С виду она заброшена, но проверить не помешает. И помни мой приказ: рук не распускать!
      - Слушаюсь, сеньор! - неохотно пробурчал гасконец. - Эй, вы, спешиться!
      Пока Сара доставала кожаные мешочки, где хранились лекарства и корпия, Катрин положила себе на колени голову паломника, потерявшего сознание. Он был очень стар и так худ, что пергаментная кожа, казалось, присохла к его костям. Седая клочковатая борода и длинные белоснежные волосы обрамляли угловатое лицо с большим изогнутым носом и глубоко посаженными глазами, полуприкрытыми морщинистыми веками. Одежда его в самом деле вряд ли могла бы прельстить самого алчного грабителя. Плащ, колет и штаны были изодраны колючками, побурели от солнца, позеленели от дождей и туманов. Ноги были обернуты тряпками, на которых засохли пятна крови от ссадин и прорвавшихся волдырей.
      Пока Сара обтирала окровавленный лоб старика, Катрин с волнением притронулась к ракушкам, нашитым на порванный плащ. Паломник напоминал ей друга былых дней - Барнаби. И этот жалкий грязный плащ походил на тот, в котором некогда щеголял Барнаби-Ракушечник; впрочем, в данном случае невзрачная одежда свидетельствовала о праведности и об отречении от мирских благ, что совсем не было свойственно Барнаби.
      - Он идет из Компостелы, - сказала она сдавленным голосом, увидев у него на шее оловянный образок святого Иакова.
      - Нет, дорогая, он проделал гораздо более долгий путь, - медленно произнес Арно, - посмотри...
      И он показал на свинцовую пальмовую веточку, приколотую к отвороту плаща, а затем, к величайшему удивлению Катрин, опустился на колени, благоговейно прикоснувшись губами к влажным от грязи и сукровицы ногам паломника.
      - Что ты делаешь?
      Церковь в монастырь Сант-Яго де Компостела в Галисии (Испания) - один из крупнейших центров паломничества в средневековвй Европе.
      - Воздаю ему должное, Катрин! Он идет из Иерусалима... Это паломник Святой земли, великий паломник. Ноги, которые я поцеловал, касались земли, где обитал Господь.
      Потрясенные Катрин и Сара застыли на месте. Старик вдруг вырос до необъятных размеров в их глазах, и они смотрели на него с почтительным изумлением. Великие святыни христианского мира притягивали к себе толпы давших обет, но паломников в Святую землю среди них были единицы. Какой же великой верой надо было обладать... или какое страшное преступление совершить, чтобы отправиться в такой долгий путь, пройти через бесчисленные опасности и вымолить благословение Господне вкупе с отпущением грехов!
      Между тем старик начал приходить в себя. Веки его дрогнули, приподнялись, и в косых лучах солнца блеснули глаза, синие, словно летнее лазурное небо. Он попытался сесть, и с помощью Сары ему это удалось. Ласково взглянув на стоявших перед ним на коленях Арно и Катрин, он произнес:
      - Славен будь Иисус Христос! И да воздаст он вам, спасителям моим. Не вмешайся вы, боюсь... Он осекся, увидев трупы трех разбойников.
      - Неужели погибли они из-за меня? - горестно спросил паломник, и из глаз его полились слезы. - И умерли во грехе?
      - Либо вы, либо они, - мягко ответил Арно. - Для тех, кто нападает на странников Божьих, нет у меня ни жалости, ни пощады.
      - Наверное, голод подтолкнул их к греху, - кротко возразил старик. - Я помолюсь за них, когда завершу свой путь.
      - Стало быть, странствия ваши еще не закончились? Однако вы, кажется мне, идете издалека.
      Глаза паломника зажглись таким ярким светом, что Катрин почудилось, будто сама зима отступает перед горячими лучами солнца.
      - Да... издалека! Я видел гробницу Владыки нашего и всю ночь молился под оливами в том саду, где Он ждал конца. Я дал обет, ибо мне, грешному и недостойному, явлена была величайшая милость. Некогда был я простым каменщиком и ревностно трудился, вознося хвалу Господу, на строительстве храмов Его, однако пожелал Он испытать меня, и я лишился зрения. Отчаяние овладело мной, и был я в двух шагах от вечного проклятия, ибо хулил Бога и усомнился в самом существовании Его. Раскаявшись, решил я идти молить прощения к гробнице святого Иакова, обладающего даром исцелять болящие души. В Пюи присоединился я к каравану паломников и пошел с ними в Галисию. А там... там свершилось великое чудо! Я прозрел. увидел фиолетовое небо и огромный собор, белый город и могилу святого в блеске бесчисленных свечей. Столь велики были радость моя и благодарность, что я дал обет отправиться в Святую землю.
      - Невероятно! - пробормотала изумленная Катрин. - Вы ослепли, но зрение вернулось к вам?
      Старик с улыбкой глядел на красивое лицо молодой женщины. Рука его ласково опустилась на склоненную голову.
      - Да, дочь моя. Вера заключена в любви и смирении. И нет такого грешника, который не получил бы от Неба все, что желает, если вера его глубока и если он умеет просить. В дни страданий и утрат, что еще предстоят вам, вспоминайте старого паломника из Святой земли... которому вы спасли жизнь и который станет молиться за вас. Не забывайте Барнаби...
      - Барнаби!
      Кровь хлынула к щекам Катрин, и она прижала дрожащие руки к сердцу. По какой странной прихоти судьбы этот паломник, с нашитой на плаще ракушкой, носил то же имя, что и ее старый друг? Был ли в этом знак, поданный ей Небом, и, в таком случае, что он сулил? Не поднимаясь с колен и не в силах пошевельнуться, она невидящими глазами смотрела, как Сара перевязывает старика, как Арно, бережно сняв окровавленные тряпки, обмывает ему ноги теплой водой, которую гасконцы успели подогреть на поспешно разведенном костре. В ушах у нее гудело, и она едва слышала вопросы, задаваемые мужем, и тихие ответы паломника.
      - Куда вы пойдете теперь?
      - Я побывал у могилы святого Леонарда, а теперь направляюсь в Нормандию, к святой крепости, которую монсеньор святой Михаил оберегает, невзирая на ярость волн. Возвращаясь из Святой земли, я много слышал о чудесах, свершенных им во благо Франции, о том, как приходил он к Жанне-Деве, когда она была еще совсем ребенком.
      - Жанна мертва, - мрачно сказал Арно, - и многие верят, что она колдунья. А нас, служивших под ее знаменем, любивших и почитавших ее, теперь объявили вне закона и гонят, как диких зверей.
      - Это продлится недолго! - убежденно воскликнул Барнаби. - Господь ничего не делает наполовину. А мне даровал Он великую радость, ибо позволил вам оказаться на моем пути. Значит, вы знали божественную пастушку? Вы должны рассказать мне о ней, прежде чем разойдутся наши пути.
      Воспоминание об этом вечере навсегда запечатлелось в душе Катрин. На ночь они расположились в одном из заброшенных домов пустой деревни. На всю жизнь осталась в ней эта картина: яркий костер, вокруг которого они сидят кружком; внимательно-напряженные лица, освещенные пламенем, и над всем возвышается угловатая фигура старого паломника. Долгие часы длилась беседа. Барнаби говорил о своих долгих странствиях, с восторгом вспоминал прекрасные солнечные страны, где не бывает зимы и небо сияет вечной голубизной. А Арно рассказывал о Жанне - с таким жаром, с такой страстью, что слушатели, затаив дыхание, не сводили с него восхищенных глаз. Даже насмешливые гасконцы, не верившие ни в Бога, ни в черта, застыли в каменной неподвижности, и черные глаза их сверкали огнем. Когда наконец все разошлись, чтобы немного поспать перед трудной дорогой, старик задумчиво посмотрел на Арно и Катрин, сидевших подле него рука об руку.
      - Многое вам еще предстоит испытать, - сказал он, - но вам дарована благодать любви. Если сохраните ее, то все преодолеете. Только сумеете ли вы сохранить ее?
      Он провел рукой перед глазами, словно бы очнувшись, а затем внезапная улыбка осветила его лицо. Быстро начертав над их головами крест, он встал со словами:
      Мир вам и благословение! Спите спокойно. Однако, несмотря на это пожелание, Катрин долго не могла заснуть, лежа возле спящего Арно и положив голову ему на грудь. Во встрече со старым паломником была какая-то тайна, которую она не могла разгадать, но в которой видела перст судьбы. Возможно, ей понадобится много лет, чтобы понять ее смысл, но в одном молодая женщина была уверена: эта встреча обязательно должна была произойти!
      С рассветом странники разошлись каждый в свою сторону. Высокая фигура паломника постепенно таяла в тумане, окутывающем дорогу, и Катрин увидела, что Готье, отстав от отряда, долго смотрит ему вслед. Затем нормандец нагнал своих к занял место рядом с Катрин, но светлые брови его были нахмурены, а лицо сохраняло задумчивое выражение. Катрин терпеливо ждала, когда он заговорит, и вскоре нормандец промолвил со вздохом:
      - Должно быть, ваш Бог очень силен, если у него такие служители...
      - Тебя поразил этот паломник? - спросила Катрин с улыбкой.
      - Да... нет... Не знаю! Я знаю только то, что мне захотелось пойти с ним.
      - Оттого что он идет в Нормандию?
      - Нет... просто, чтобы быть с ним! Мне показалось, что рядом с ним я навсегда буду избавлен от страданий и несчастий..
      - Значит, ты боишься страданий и несчастий? Несколько мгновений он смотрел на нее с тем голодным блеском в глазах, который она уже видела два или три раза.
      - Вы знаете, что нет, - пробормотал он, - если, конечно, они исходят от вас!
      И он резким движением пустил вперед свою лошадь, нагнав Арно, который разговаривал с Эскорнебефом.
      Арно выбрал трудный и опасный путь через Лимузен, дабы достичь Монсальви, почти полностью обогнув Овернь. Он сам объяснил Катрин, отчего отдал предпочтение окруженной дороге. В настоящее время графство стало для многих лакомым кусочком, из-за которого велись бесконечные споры и вооруженные столкновения. Реальной же властью пока обладали два епископа: де Клермон, хранивший верность королю Франции и ставший надежной опорой Ла Тремуйля, и де Сен-Флур, который, Бог весть почему, решил переметнуться на сторону герцога Бургундского.
      - Надеюсь, ты не хочешь, - сказал Арно с кривой улыбкой, - вновь оказаться в руках благородного герцога?
      Катрин, покраснев, пожала плечами. Ей совсем не нравились такие намеки, но она уже давно поняла, что с ревностью Арно бороться бесполезно. В данном же случае ревность имела под собой основания. Поэтому молодая женщина постаралась ответить как можно мягче.
      - Зачем спрашивать? Ты прекрасно знаешь, что я скажу.
      - Монсальви вполне удовлетворился ее словами. Еще одна причина, по которой он выбрал Лимузен, состояла в том, что здесь у него были родственники. Он хотел остановиться у одного из своих кузенов, в замке Вентадур, где появилась на свет его мать, принадлежавшая к этому знатному и могущественному лимузенскому роду. Арно рассказывал о мощной крепости, надежном убежище, в котором их примут с радостью: там они смогут получить верные известия о событиях в Оверни и отправиться в Монсальви под охраной солдат из Вентадура. Виконт Жан богат, имеет большие связи и, сверх того, способен дать хороший совет. Катрин, со своей стороны, возлагала на Вентадур все свои надежды. Силы ее таяли на глазах, и передышка была ей необходима как воздух. Тяжкое путешествие совершенно измотало ее, она похудела и осунулась, с трудом садилась на лошадь, а когда вечером сходила с нее, ей казалось, что она больше не вынесет. Ежедневная езда верхом стала для нее пыткой: тело ломило, руки немели, голова гудела. Иногда она скрючивалась от боли, налетавшей внезапно и пронзавшей ее, словно удар копьем. Сверх того, она страдала от скудной пищи и с трудом заставляла себя есть то единственное, что ей могли предложить - мясо дичи, подстреленной нормандцем или гасконцами.
      Чем сильнее бледнело лицо Катрин, тем мрачнее становился Арно. Он не мог простить себе, что взял ее с собой и обрек тем самым на бесконечные страдания. Теперь он все чаще ставил во главе отряда Готье, полностью доверяясь почти звериному чутью нормандца в выборе пути, а сам ехал рядом с Катрин. Иногда, видя, как она дрожит от холода, брал ее к себе, прижимая к груди и закрывая полой широкого черного плаща, так что молодая женщина была надежно укрыта от ветра. Несмотря на слабость и подступающую ежеминутно дурноту, Катрин испытывала неизъяснимое наслаждение в эти мгновения близости. От его рук исходили сила и уверенность, и она легче сносила тяготы дороги. Вскоре Катрин перестала садиться на Морган. Белая кобыла привыкла к этому и послушно трусила следом за черным жеребцом Арно.
      Когда же в конце дождливого дня молодая женщина увидела впереди башни Вентадура, она не смогла сдержать вздох облегчения. Арно радостно сказал ей:
      - Посмотри, родная, вот замок виконта Жана! Здесь ты обретешь покой и безопасность. На земле нет более надежного места!
      Это и в самом деле было внушительное зрелище: на скале, стоявшей над пропастью, где бурлил горный поток, возвышались величественные стены с гранитными башнями и деревянными галереями, окрашенными в яркие цвета. Посредине, подавляя все своей мощью, тянулся к небу огромный донжон, такой древний, что, видимо, его видели уходившие в Святую землю крестоносцы.
      - Говорят, - воскликнул, смеясь, Арно, - что всей соломы французского королевства не хватит, чтобы засыпать ров Вентадура!
      "Ничего не скажешь, ров необычный", - подумала Катрин, глядя на глубокое ущелье, из которого вырастал замок, словно из самого чрева гор. Вдоль громадной скалы бежала узенькая тропа, проходя мимо крошечной деревеньки, каким-то чудом прилепившейся на каменном выступе. Только этим путем можно было добраться до портала, высотой равного городским воротам. Это был вход в замок. Уставший отряд двинулся вверх по тропе. Арно, охваченный бурной радостью, крепко прижимая к себе Катрин и укачивая ее, как ребенка, вдруг запел:
      Славлю тот день, когда встретился с нею, Околдовавшей и дух мой, и тело. В мыслях ее неустанно лелею, Ею захвачен мой разум всецело.
      Она с нежностью улыбнулась ему, прижимаясь виском к горячей щеке.
      - Красивая песня... Я не знала, что ты любишь петь.
      - Я получил такое же хорошее воспитание, как и Ксантрай, если ты это имеешь в. виду, - ответил он, смеясь. - Этой песне научила меня матушка! А сочинил ее в давние времена один трубадур, живший в этих местах. Его звали Бернар. Он был сыном мельника и влюбился в знатную даму. Эта любовь едва не погубила его, но он вовремя сбежал отсюда. Говорят, потом его полюбила какая-то королева.
      - Пой еще! - попросила Катрин. - Мне нравится твоя песня.
      Молодой человек не заставил себя упрашивать, и его звонкий голос зазвучал на все стороны света:
      С ней меня слили на все времена
      Нежность ее, доброта, красота,
      Алые, с милой улыб..
      Осекшись, Арно натянул поводья. Наверху открылись ворота, и из замка выехал большой отряд вооруженных людей. Всадники быстро приближались. Арно смотрел на них, хмуря брови. Катрин с тревогой взглянула ему лицо.
      - Что с тобой? Наверное, это люди виконта Жана и...
      Ничего не ответив, он повернулся и зло крикнул:
      - Готье!
      Нормандец явился тут же, и Арно, не говоря ни слова, подхватил Катрин, онемевшую от изумления, и передал ее великану.
      - Быстрее! Возвращайся и возьми с собой Сару. Спрячь их обеих в надежном месте.
      - Но, сеньор...
      - Выполняй приказ! Спаси ее, а если я погибну, отвези в дом моей матери...
      - Арно! - закричала Катрин. - Нет!
      - Увези ее! Не мешкай. Такова моя воля. Эти люди, что скачут нам навстречу, не из Вентадура. Это наемники Вилла-Андрадо!
      Не обращая внимания на крики Катрин и ее отчаянные попытки вырваться, Готье поворотил коня и помчался вниз, схватив на скаку повод Рюсто, на котором сидела Сара. Катрин, с риском вывернуть себе шею, пыталась что-нибудь разглядеть из-за плеча великана. Гасконцы окружили Арно, а тот, выхватив шпагу и приподнявшись на стременах, поджидал врагов. Всадники Вилла-Андрадо были уже близко: их панцири, копья и мечи зловеще сверкали в зимнем сумраке.
      - Отпусти меня, - кричала Катрин, - лучше помоги им! Они не выдержат... Врагов слишком много, по меньшей мере, пятеро против одного.
      - Ваш муж отважный воин! На этот раз, госпожа Катрин, позвольте мне выполнить его приказ... Нечего вам здесь делать...
      Чтобы не дать Катрин возможности видеть схватку и уберечь ее от взглядов наемников, Готье направил коня в лощину, проскакав мимо деревьев и густых зарослей кустарника прямо к берегам Люзежа, маленькой стремительной горной речки, которая неслась вокруг Вентадура. Однако он не мог помешать ей слышать свирепые крики бойцов, ободрявших друг друга, и звон скрестившихся мечей.
      - Господи! - рыдая, повторяла Катрин. - Они убьют его... Умоляю тебя, Готье, отпусти меня, не увози... Я хочу видеть...
      Но Готье, сжав зубы, нахлестывал коня, уносясь все дальше в глубь ущелья и крепко держа повод Рюсто, несшего полумертвую от страха цыганку.
      - Что вы хотите видеть? сквозь зубы пробормотал нормандец. - Как льется кровь и умирают люди? Я найду для вас подходящее убежище, а затем поскачу наверх, может, успею что-нибудь сделать. Будьте же благоразумны...
      Он отыскал укрытие быстрее, чем предполагал. Поднимаясь вдоль русла речушки, углядел узкую пещеру, нависшую над водой. Произведя быструю разведку и убедившись, что пещера глубокая, нормандец отнес туда Катрин. Здесь было не так холодно, как снаружи. Вероятно, в этом месте прятались от непогоды пастухи или дровосеки, потому что в глубине лежала охапка соломы. Невзирая на близкое соседство реки, в пещере было довольно сухо.
      Готье положил молодую женщину на солому и обернулся к Саре, слезавшей с лошади.
      - Разожгите костер и оставайтесь при ней. Я скоро вернусь.
      Он быстро вышел, оставив женщин вдвоем. Сара, морщась, растирала себе поясницу.
      - Еще немного, и этот дикарь приказывать мне начнет! - ворчливо сказала она, явно готовясь произнести целую тираду по этому поводу.
      Однако цыганка тут же смолкла, увидев, как побледнела Катрин. Молодая женщина, сжавшись в комок, лежала на соломе, и даже в сумраке пещеры было заметно, что на лице выступили капельки пота. В глазах ее был страх, зрачки расширились. Сара встревожилась. Быстро подойдя к Катрин, она отвела со лба прилипшие пряди волос и стала вглядываться в измученное лицо. Внезапно молодая женщина выгнулась от невыносимой боли и испуганно вцепилась в руку цыганки.
      - Мне больно, Сара! - задыхаясь, вскрикнула она. - Невозможно терпеть... Будто кто-то мне раздирает живот... Это уже во второй раз... Только что, когда Арно приподнял меня, чтобы передать Готье... тогда в первый раз схватило! Господи... Что же это такое?
      - Кажется, начинается! - пробормотала Сара. - Мы так долго едем, что забыли считать дни.
      - Неужели... неужели это ребенок? Уже?
      - Почему бы и нет? После всех этих скачек он вполне мог заторопиться на свет Божий! Господи, только этого нам недоставало!
      Продолжая говорить, цыганка не теряла времени даром. Она мигом сняла поклажу с Рюсто: сумку с лекарствами и корпией, большой узел с одеждой. Готос также не забыл оставить мешки, которые вез: в одном был овес для лошадей, во втором одеяла и котелок. В мгновение ока, постелив одно одеяло, Сара уложила Катрин, накрыв и вторам одеялом и плащом. Затем развела костер из соломы и сучьев, которые набрала возле пещеры. Сходила за водой и поставила на огонь котелок, прицепив его к трем жердям, связанным за верхние концы. Катрин расширенными глазами следила за хлопотами цыганки. Прежняя невыносимая боль отпустила, и теперь молодая женщина напряженно прислушивалась, стараясь понять, кто берет верх в схватке. Но грохот близкого горного потока заглушал все.
      Катрин пыталась молиться, но не могла вспомнить священные слова. Она была не в силах отделить себя от Арно и тянулась к нему всем своим существом. Сердце должно было подать ей знак, если с ним случилось несчастье. Если прервется таинственная связь, так давно соединившая их, это отзовется в ней невыносимым страданием...
      Костер, разведенный Сарой, разгорался все сильнее, и молодая женщина чувствовала, что между ней и холодным ноябрьским вечером встает спасительная стена тепла. Стало быстро темнеть, и Сара из опасения, что огонь заметят снаружи, подтащила к выходу побольше сучьев и камней. Какие-то невнятные звуки достигали ушей обеих женщин, нашедших приют в этом убежище. Одни из них напоминали яростный вопль, другие походили на жалобный стон. Где-то прозвенела труба, вероятно, в замке праздновали победу или, напротив, готовились выслать подкрепление.
      - Где Готье? - со стоном спросила Катрин. - Почему он не возвращается, почему не скажет мне...
      - У него есть дело поважнее, - жестко сказала Сара. - ;
      Сражение могло затянуться, потому что все воины очень опытны и хорошо владеют оружием.
      - А Арно? После болезни он, наверное, уступает другим?
      - Для него это не имеет значения, - ответила цыганка, слегка улыбнувшись, - он рожден для войны, а потому никто его превзойти не может. Да и Готье придет на помощь, если нужно.
      - А если их взяли в плен?
      - Мы скоро все узнаем... Пока нужно думать о себе и о ребенке, если он все-таки решился появиться на свет.
      Словно подтверждая слова Сары, новая, еще более ужасная боль пронзила тело Катрин, и молодая женщина почувствовала, как по ногам текут влажные теплые струйки...
      Она не смогла бы сказать, сколько длились эти невыносимые мучения час, два, десять? Волна боли затопила ее с головой, она уже не осознавала, где находится и каким образом очутилась здесь. Даже тревога об исходе битвы отступила на задний план. Не было ничего, кроме нестерпимой муки, разрывавшей тело, и истерзанной схватками Катрин казалось, что ребенок, словно великан, сотрясающий стены тюрьмы, готов все сокрушить, лишь бы побыстрее прорваться к воздуху и свету. Единственное что она еще способна была замечать, это встревоженное лицо Сары, склонившееся над ней и освещенное красноватыми бликами, горячую руку Сары, в которую молодая женщина вцеплялась, будто силилась удержаться на краю пропасти. Она не кричала, только стонала, стискивая зубы и задыхаясь. Ей чудилось, что она попала в ловушку, откуда не выйти... что эти муки не кончатся никогда. Время от времени Сара смачивала ей виски водой, разведенной уксусом, и Катрин на мгновение приходила в себя, но ребенок вновь принимался за дело, и пытка, такая же неумолимая и безжалостная, продолжалась с прежней силой. Она мечтала только об одном - чтобы это прекратилось хотя бы на секунду, чтобы ей дали хоть мгновение передохнуть. Она так устала и так хотела спать! Заснуть, забыться, чтобы наконец прекратились эти страдания. Неужели ей никогда не удастся поспать? И это будет длиться вечно? Она постепенно теряла сознание, сама того не замечая, как вдруг на нее обрушилась такая неслыханная боль, что из груди ее вырвался звериный вопль такой силы, что эхом отозвались горы, а люди, услыхавшие его в деревне, застыли от ужаса. Но крикнула она только один раз, ибо затем на нее навалилась желанная тьма. Она даже не слышала, как в ответ на ее крик раздался возмущенный писк и как счастливо засмеялась Сара. На сей раз Катрин и в самом деле лишилась чувств.
      Когда сознание вернулось к ней, все вокруг по-прежнему оставалось неясным, только тела своего она больше не чувствовала. Ей казалось, что она плывет в легком тумане и отовсюду на нее смотрят блестящие глаза. Чудесным образом порвались цепи, приковавшие ее к земле, полной страданий и зла. Теперь она ощущала себя настолько невесомой, что внезапно ей пришла в голову мысль, будто она уже покинула этот мир и перенеслась на небеса. Однако из блаженного оцепенения ее вывел звук, безусловно, принадлежащий миру земному: в пещере плакал ребенок...
      Только тут она наконец совсем очнулась, открыла глаза и подняла голову со скатанного плаща, служившего ей подушкой. Между ней и огнем колыхалась большая черная тень, и эта тень настойчиво повторяла:
      - Посмотри... посмотри, любовь моя... посмотри на своего сына!
      Огромная волна радости нахлынула на Катрин. Она хотела протянуть руки, но они словно налились свинцом.
      - Подожди, - шепнула ей Сара, - сейчас помогу тебе. Ты так измучилась!
      Но она уже ничего не замечала, она жаждала прижать к себе этот крошечный сверток, который теперь ясно различала в больших руках Арно.
      - Сын? Это сын? О, дай его мне!
      Арно бережно положил ей под руку теплый комочек, который смешно дрыгал ножками. Внезапно возник Готье с факелом, сооруженным из ветки дерева. На лице великана сияла широкая улыбка. Благодаря этому свету Катрин разглядела наконец своего сына: крошечное сморщенное личико, розовеющее в белых пеленках, в которые завернула его Сара, маленькие, крепко сжатые кулачки и легкий светлый пушок на круглой головке.
      - Он великолепен! - услышала она радостный голос Арно. - Большой, сильный, красивый, настоящий Монсальви!
      Несмотря на ужасную слабость, Катрин рассмеялась.
      - Значит, Монсальви тоже приходят в этот мир уродами. Смотри, какой он сморщенный!
      - Это пройдет, - вмешалась Сара, - вспомни-ка...
      Она тут же прикусила язык и не произнесла слова, готовые сорваться с языка, ибо чуть было не напомнила Катрин о маленьком Филиппе, сыне герцога Бургундского, который умер на четвертом году жизни в замке Шатовилен. Это было бы величайшей глупостью, и Сара мысленно обругала себя. Однако Катрин поняла ее и, нахмурясь, инстинктивно прижала к себе новорожденного. Это был сын человека, которого она любила всеми силами души! Она сумеет защитить его и уберечь, она никогда не отдаст его смерти! Меж тем потревоженный младенец проснулся и тут же громогласно заявил о своем существовании. Маленький ротик широко раскрылся, крошечный нос сморщился, и раздался вопль, доказывающий мощь его голосовых связок.
      - Клянусь кровью Христовой! - воскликнул Арно. - Ну и легкие у этого плута!
      - Должно быть, хочет есть, - отозвалась Сара. - Сейчас дам ему теплой водички с сахаром. Придется ему подождать, пока появится молоко. И Катрин тоже надо напоить. А потом пусть она поспит. Сейчас сон для нее - главное. Катрин и сама мечтала об этом. Однако первое мгновение радости уже прошло, и, вспомнив о том, что случилось, она свободной рукой потянула к себе Арно, который тут же приник к ней, словно желая заслонить собой от всех опасностей.
      - Скажи, чем кончилось сражение?
      - Мы победили... некоторым образом... Я хочу сказать, что пока мы в безопасности... благодаря пленнику, которого захватили. Вон, взгляни!
      В самом деле, по ту сторону костра, ближе к выходу из пещеры, Катрин увидела незнакомого человека, которого охраняли огромный Эскорнебеф и двое других гасконцев. Высокий, худой, острый, словно рапира, он был одет в красное с головы до ног. На узком лице с надменным подбородком и чувственным ртом выделялся большой орлиный нос. По виду ему можно было дать лет сорок, и в его черных длинных волосах уже пробивалась седина. Он сидел на камне, скрестив длинные ноги, скучающе глядел в огонь и, казалось, был не слишком обеспокоен своим положением заложника.
      - Кто это? - тихонько спросила Катрин.
      - Родриго де Вилла-Андрадо собственной персоной... Мне удалось скрутить его во время боя, и, когда я приставил ему к горлу кинжал, сражение прекратилось. Это дикий зверь, но солдаты его любят. Мы привели его сюда, и теперь люди из замка не осмелятся напасть на нас, зная, что он у нас в руках.
      В этот момент испанец, широко зевнув, слегка повернулся к Арно.
      - Жаль огорчать тебя, Монсальви, но ты заблуждаешься. Люди из моего отряда хорошо меня знают, и им известно, что я не боюсь смерти. Они сделают все, чтобы освободить меня, и помешать им ты не сможешь, разве что заберешь меня с собой, если у тебя поднимется рука перерезать глотку безоружному. Ты обречен... Не забывай, что у тебя осталось только четверо бойцов, хотя двое из них стоят каждый троих.
      - Это правда, - шепнула Сара Катрин. - Гасконцы почти все полегли, кроме сержанта и еще двоих солдат:.. В довершение ко всему у нас совсем нет еды.
      - Иными словами, - закончила молодая женщина, похолодев от страха, эта пещера для нас не столько убежище, сколько ловушка, которая вот-вот захлопнется.