Вдоль стен стояли железные шкафы, куда складывались меха и шкуры. В одной из ниш был установлен высокий пюпитр черного дерева: на нем располагались чернильница, подставка для гусиных перьев и толстый гроссбух в пергаментном переплете. Острый мускусный запах мехов смешивался с ароматом расплавленного воска, исходящего от свечей. В доме царили спокойствие и тишина. Катрин сразу почувствовала это, и у нее стало легче на сердце, словно бы разжалась сдавившая его рука. В первый раз за долгое время она вздохнула почти свободно. ~
      Вновь отворилась маленькая дверь, и Жак Кер кинулся к ней, взял за руки и привлек к себе.
      - Бедный друг мой! Как вам удалось добраться до меня? Город кишит шпионами, и ремесло доносчика стало самым выгодным. Пойдемте отсюда. Нам лучше перейти в мою клетушку, чтобы поговорить без помех. Мои приказчики скоро вернутся со склада и начнут подбивать счета за день.
      Он нежно взял под руку молодую женщину, помогая ей подняться, и повел в глубь лавки. На второй этаж вела узкая лестница. Катрин была так измучена, что пошатнулась, шагнув на первую же ступеньку, и рухнула бы на землю, если бы ее не поддержала сильная рука.
      - Вы очень добры, мэтр Жак. Благодарю вас, что не прогнали меня.
      Она взглянула на него, радуясь, что вновь видит это лицо с правильными и немного суровыми чертами. У него был длинный нос и рот с тонкими решительными губами. Огромный лоб говорил о недюжинном уме, взгляд красивых карих глаз был открытым, но властным. В жесткой линии губ угадывалась тем не менее натура чувственная, о чем свидетельствовали также трепетные ноздри и глубокий хрипловатый голос.
      Улыбнувшись, он успокаивающе сжал ей руку.
      - Надеюсь, - сказал он, - вы не сомневались во мне. "Клетушка" Жака Кера располагалась напротив столовой. Вопреки своему названию, это была довольно обширная комната, занимавшая часть лестничной площадки. Узкие окна ее выходили на улицу Армюрье и улицу Орон: мельком бросив в них взгляд, Катрин увидела блестевшую от дождя крышу монастыря якобинцев. Кабинет больше походил на капитанскую каюту, чем на жилище торговца. Конечно, в углу были сложены кипы кротовых и беличьих шкурок, а на столе валялись образчики полотняных и суконных тканей, но больше всего здесь было книг - фолиантов с вытертыми кожаными обложками и пожелтевшими пергаментными страницами, покрытыми пятнами ржавчины. Они лежали повсюду: в шкафах, на табуретках, на полу. Одна из них стояла открытой на конторке возле медного сундука, в котором, должно быть, хранились завязанные ленточками старинные пергаментные свитки. Но больше всего поражали воображение разложенная на столе огромная карта с великолепными рисунками и стоявший на полу внушительных размеров глобус, который свободно поворачивался на своей бронзовой подставке.
      Жак Кер улыбнулся, посмотрев на удивленное лицо Катрин, которая никогда не видела ничего подобного, и ласково провел пальцами по бесстрашно рассекавшему волны красно-золотому кораблику, искусно нарисованному на карте.
      - Я мечтаю о путешествиях, - сказал он, - мне мало мехов, и даже ткани моего компаньона Пьера Годара больше меня не удовлетворяют. Однако поговорим о вас. Садитесь-ка вот сюда, на эти подушки, и расскажите мне, каким чудом вы очутились здесь... откуда вы приехали? И отчего вы так бледны? Я думал, вас уже несколько месяцев нет в живых, госпожа Катрин!
      Бережно откинув грубый капюшон, он привлек к себе молодую женщину, вглядываясь в ее усталые глаза, любуясь. золотыми волосами, сверкающими в пламени свечей.
      - Разве вы не читали эдиктов короля... разве не слышали, как на всех перекрестках кричат, что я преступница, что за мою голову объявлена награда, что...
      - Конечно, слышал, - прервал ее Жак, - но никак не мог понять, что же произошло. Вас обвиняют в том, что вы обманом увлекли за собой капитана де Монсальви и заставила его перейти на сторону врага. И в то же время прошел слух, что вы погибли... погибли в Руане вместе с Орлеанской Девой, которую Господь вознес на Небо и поместил среди праведников своих.
      Катрин нервно рассмеялась, и это лучше всяких слов говорило о том, что ей пришлось вынести. Она устала бояться, трястись от страха, завидев только тень железного шлема или стеганого колета солдата. Она уже сама не помнила, сколько дней не сходила с седла, мчась вперед по скверным разбитым дорогам. Теперь ей казалось, что у нее болит все тело до мельчайших жилок.
      - Вы не похожи на других, мэтр Жак. Вы ведь не станете говорить, что она колдунья и ее сожгли по заслугам?
      - Только люди с низкой душой могут сказать такое! Только... только мессир де Ла Тремуйль, - произнес меховщик, понизив голос до шепота, - и мессир Рейно де Шартр, архиепископ Реймсский, оскверняют свои уста ложью! К несчастью, именно они завладели душой и совестью короля. На беду Франции, ею правит Ла Тремуйль, а вовсе не Карл VII. Однако что я могу сделать для вас, госпожа Катрин?
      Она подняла на него глаза, полные благородной печали, и в сердце Жака ожили. Казалось, давно умершие воспоминания. Перенесенные страдания наложили неизгладимый отпечаток на облик Катрин: она стала столь трогательно-хрупкой, а в глазах застыло выражение такой муки, что перед этим не смогло бы устоять ни одно великодушное сердце.
      - Можете ли вы спрятать меня и моих слуг? Меня разыскивают, преследуют... я лишилась большей части своих богатств... и я жду ребенка. Поможете ли вы мне найти кого-нибудь из капитанов короля, Ла Гира или Ксантрая... если, конечно, их тоже не бросили в тюрьму.
      - Им не грозит заточение, разве что они попадут в плен к англичанам!
      - Однако Арно де Монсальви в тюрьме!
      - Арно де Монсальви перешел на сторону врага, - сухо сказал Жак Кер.
      - Это гнусная ложь! - вскричала Катрин, топнув ногой. - Арно пытался спасти Жанну, как и я. Это правда, мы были в Руане и жили там среди врагов... но покинули этот город в кожаном мешке, который был брошен в Сену. Неужели это означает, что мы перешли на сторону врага!
      Не в силах сдержать возмущения и обиды, она задрожала всем телом. Меховщик сжал ее ледяные руки своими теплыми ласковыми ладонями.
      - Успокойтесь, друг мой, молю вас! Мне еще многое предстоит узнать от вас. Но прежде вам нужно выпить подогретого вина. Вы продрогли до костей. Масе, моя жена, еще не вернулась с вечерни. Как только она придет, мы уложим вас в постель. Вы понимаете, что мы вас никуда не отпустим? Вы хорошо сделали, что пришли в мой дом. Я счастлив, что вы прежде всего подумали о нас. Подождите секунду.
      Он исчез, и Катрин вновь осталась одна. Она устало прислонила голову к высокой спинке кресла, чувствуя, как на нее нисходит умиротворение, словно бы разжалась какая-то пружина. Наконец-то она достигла пристани! И не нужно больше скитаться по большим дорогам и лесным тропам, изнывать от страха, страдать от голода, ежиться на ветру и мокнуть под дождем. Завершился этот бесконечный путь, когда они неслись вперед непроглядно-темными ночами, не зная, обретут ли пристанище на рассвете. Со сжавшимся сердцем она подумала об Арно, который томился в подземелье, - но она была уверена, что никакие испытания не способны сломить его гордость и бесстрашие. А еще она безгранично верила человеку, который так просто и естественно принял ее, протянув руку помощи.
      Через несколько минут мэтр Жак Кер вернулся, осторожно держа в руках чашу с дымящиеся напитком. Катрин с наслаждением обхватила озябшими пальцами горячий фаянсовый сосуд, вдыхая пряный живительный запах.
      - Вино с корицей, - сказал меховщик, - пейте, пока горячее... А потом вы мне все расскажете. О слугах не беспокойтесь, они на кухне, и моя старушка Маго о них позаботится.
      Катрин глотнула обжигающего напитка, и ей сразу стало лучше.
      Облокотившись о конторку, Жак Кер внимательно наблюдал за ней, сжав рукой подбородок. Катрин поставила на стол пустую чашу. Щеки ее слегка порозовели, и она даже попыталась улыбнуться.
      Теперь я могу говорить. В двух словах обо всем не расскажешь, но я чувствую себя значительно лучше.
      Обхватив руками колени, она начала свое повествование. Голос ее звучал спокойно, но в самом этом ровном тоне было что-то бесконечно трогательное. Кер слушал ее, не прерывая ни жестом, ни словом. Он походил на деревянную статую, и его неподвижный силуэт четко вырисовывался в неярком свете свечей. Только в глазах, неотрывно глядящих на Катрин, отражалось все, что он чувствовал.
      Катрин уже заканчивала свой рассказ, когда снизу послышался чей-то голос, а затем что-то громыхнуло. Лестница затрещала под тяжелыми шагами. Меховщик, улыбнувшись Кат-чин, направился к двери, а молодая женщина поспешно схватилась за капюшон.
      - Не бойтесь! Полагаю, вы будуте рады видеть человека, за которым я сразу же послал.
      В темном проеме двери возникла могучая фигура мужчины; на его широких плечах был небрежно накинут черный плащ, открывавший короткий замшевый колет и облегающие штаны того же цвета. Непокорные пряди ярко-рыжих волос падали на блестящие карие глаза, а суровое лицо светилось от радости. С восторженным криком Катрин вскочила и кинулась на шею пришедшему. Это был Ксантрай! Рыжеволосый Ксантрай! Верный соратник Жанны д'Арк и лучший друг Арно де Монсальаи!
      При виде Катрин из груди его вырвался радостный возглас. Бесцеремонно обхватив своими ручищами молодую женщину, он оторвал ее от пола, расцеловал в обе щеки и только затем поставил на ноги, но не отпустил. Поворачивая ее перед собой, словно куклу, он вопил:
      - Клянусь кишками папы! Откуда вы взялись, Катрин? Вид у вас, как у мокрой кощки, но до чего же я рад вас видеть! А что вы сделали с Монсальви?
      - С Арно? Значит, вы ничего не знаете?
      Капитан сжал кулаки с исказившимся от ярости лицом.
      - Что я должен знать? То, о чем кричат герольды по всему королевству? В этих идиотских эдиктах провозглашают, что Монсальви перешел на сторону англичан. Монсальви? Воплощение чести и благородства? Герой Азенкура? Один из соратников Жанны? Мой Друг?
      Последний титул явно был самым почетным в глазах Ксантрая. Однако Катрин даже не улыбнулась. Губы ее дрогнули.
      - Многие в это верят. Мессир де Рэ...
      - Да разрази его чума вместе с проклятым Ла Тремуйлем! Я срываю со стен эти грязные бумажонки, где только увижу, и выпускаю кишки всем, кто пытается мне помешать. А если замечу, что их читают без моего разрешения, то бью ножнами по голове. Какая невероятная глупость! Чтобы такой человек, как Монсальви, мог совершить предательство, да еще под влиянием женщины, которую ненавидит...
      - Это не правда! Он меня любит, - с возмущением прервала Ксантрая Катрин. - Теперь ничто не стоит между нами, ни одно облачко не омрачает нашей великой любви! Если вам нужно доказательство, мессир, взгляните на мой живот!
      Ксантрай, ошеломленный этой атакой, разинул в изумлении рот, однако пришел в себя очень быстро и расхохотался.
      - Клянусь кровью Христовой! Вот это новость так новость! У нас будет маленький Монсальви! Чудесно! Я буду его крестным отцом, Катрин, вы обязаны оказать мне эту честь и...
      Он умолк, посмотрев на Жака Кера, который пока не произнес ни единого слова, но теперь весьма выразительно кашлянул.
      - Понимаю, мэтр Кер... вы думаете, сейчас не время радоваться, потому что несчастную девочку затравили и обложили со всех сторон, как и самого Монсальви... Кстати, где он? Вы знаете это, Катрин? С тех пор как король уплатил за меня выкуп и я покинул свою, впрочем, весьма приятную темницу, где держал меня граф Арундель, я ищу Арно повсюду, расспрашиваю людей со всех уголков королевства и посылаю на поиски своих слуг.
      - Но он совсем недалеко отсюда, мой друг, только вряд ли вам удалось бы его найти. Арно в плену у Ла Тремуйля, который заточил его в замке Сюлли-сюр-Луар.
      - Дьяво...
      Ксантрай побагровел от гнева, и ругательство застряло у него в глотке. Катрин увидела, как он стиснул зубы и сжал кулаки. В темных глазах его сверкнуло пламя, и бушующая в нем ярость наконец вырвалась наружу. Громоподобный возглас потряс стены кабинета, в котором мирно обсуждались даже самые важные торговые сделки.
      - Этот шелудивый пес посмел поднять руку на одного из Монсальви! Он посмел взять на веру толки об измене? Он посмел...
      - Он смеет все, ибо действует от имени короля! - холодно прервал его Жак Кер. - Успокойтесь, мессир де Ксантрай... и не забывайте, тот, кто бросает вызов Ла Тремуйлю, бросает вызов королю!
      - Король ничего не знает об этих гнусных интригах!
      - Король не хочет о них знать, - поправил меховщик. - Поверьте, мессир, мне это хорошо известно. Король не любит осложнений и не желает забивать голову неприятностями... Есть и еще одно обстоятельство... Королю становится не по себе при мысли, что он обязан короной колдунье, как твердит ему фаворит.
      - Надеюсь, вы так не думаете? - воскликнула Катрин.
      - Конечно, нет! Но Ла Тремуйль использует в своих целях руанское судилище и вынесенный им приговор.
      - Приговор англичан...
      - Нет... приговор церкви! А это гораздо серьезнее. Кулак Ксантрая обрушился на стол с такой силой, что пустая чаша подпрыгнула.
      - Мне нет до этого дела! Арно не будет прозябать в тюрьме, даю вам слово! Или мое имя не Ксантрай. Я сейчас же побегу...
      Жак Кер едва успел схватить за руку горячего гасконца, уже ринувшегося к двери.
      - Куда же вы собрались бежата, мессир? Броситесь в ноги к королю? Только потеряете время и окончательно погубите вашего друга. Его величество удивится, прикажет позвать фаворита, а тот поклянется всеми богами, что это отвратительная ложь... и не позднее чем завтра тело капитана де Монсальви швырнут в какую-нибудь яму или бросят, привязав к шее камень, в. глубокую Луару.
      Катрин со стоном рухнула в кресло, а мужчины поняли, что им следует осторожнее выбирать выражения. Ксантрай взглянул на молодую женщину с тревогой, но Жак Кер успокоил ее.
      - Не волнуйтесь, она останется у меня. Здесь она в безопасности.
      Капитан тяжело вздохнул, выражая тем самым и облегчение, и раздражение. Медленно вытянув из замшевых ножен острую шпагу, висевшую на бедре, он поднес клинок, вспыхнувший ярким светом, к пламени свечи, а затем сунул его под нос меховщику.
      - Пусть так! Значит, мне остается только это! Смотрите хорошенько, мэтр Жак, и помните мои слова: если я не выведу Монсальви живым и невредимым на этого проклятого замка, то ножнами для моего клинка станет вонючее брюхо Ла Тремуйля! Господом Бегом клянусь!
      Он вложил шпагу в ножны, повернулся к Катрин и, взяв ее за плечи, троекратно расцеловал.
      - Молитесь за меня, прекрасная дама! Я сделаю все, чтобы у вашего ребенка был отец.
      Она приникла к нему, поднявшись на цыпочки, чтобы коснуться губами чисто выбритой щеки, и ощутила исходящий от него запах вербены и конского пота.
      - Берегите себя, Жан... Мне страшно за вас!
      - Ба! - воскликнул капитан, к которому при мысли о предстоящей схватке мигом вернулось хорошее настроение. - У меня есть славные друзья, и они охотно помогут мне, раз дело идет о том, чтобы проучить эту жирную свинью Ла Тремуйля. Да и, как любил говаривать Ла Гир, нужно первым наносить удар, если хочешь избавиться от страха. Именно это я собираюсь сделать, а вам рекомендую воспользоваться мудрым советом на будущее. Если бы королева Иоланда была здесь, я бы кинулся вместе с вами к ее ногам, но во дворце осталась только ее дочь, несчастная королева Мария, которая только и умеет, что молиться да рожать нам каждый год маленьких принцев.
      Вполголоса напевая какой-то романс, Жан Потон де Ксантрай сбежал с лестницы так же быстро, как поднялся. Жан Кер повернулся к Катрин. Стоя у окна, она смотрела, как капитан садится на лошадь. В глазах ее сияла радость, какой она не испытывала уже очень давно.
      - Как это прекрасно, - прошептала она, - как прекрасно, что у меня есть такие друзья! Как прекрасно, что можно еще верить людям!
      - А вам пора подумать об отдыхе. Друг мой, - мягко сказал меховщик, беря ее за руку. - Пойдемте, прошу вас. Посмотрим, не вернулась ли из церкви Масе.
      Жена Жака Кера, казалось, была создана для того, чтобы стать верной подругой для человека выдающихся качеств, склонного к риску и презирающего опасность. Они были женаты уже двенадцать лет, и она ни разу не позволила себе сделать ему хоть малейшее замечание или в чем-нибудь упрекнуть. Сердце ее было преисполнено любви и обожания. Катрин подружилась с Масе, когда стала фрейлиной при дворе королевы Марии. Именно к Масе она направилась, когда Ксантрай перехватил ее и увез к Арно, раненному под Компьеном. Часто вместе со своей подругой Маргаритой де Кюлан она проводила послеполуденные часы под липой в саду, в обществе нежной и кроткой молодой жены Жака Кера.
      Масе была невысокого роста, белокурая, с тонкими чертами лица. У нее были красивые ореховые глаза, очаровательная улыбка и слегка вздернутый нос, который совсем ее не портил. Как дочь прево Буржа, Ламбера ле Леодепара, жившего в доме напротив, на другой стороне улицы Орон, она получила хорошее воспитание и умела со вкусом одеваться. Жак Кер влюбился в Свою красивую соседку, увидев, как она отправляется за покупками в чудесном ярко-красном бархатном платье, отороченном тонкой полоской беличьего меха, в премиленьком чепчике, гармонирующем с очень светлыми волосами. Он тотчас попросил отца посвататься к ней. Пьер Кер, крупный торговец мехом родом из Сен-Пурсена, встревожился, не зная, как посмотрит на это сватовство прево Ламбер. Но Леодепар был человеком очень умным и простым. Не страшась предрассудков и почуяв, что у молодого Кера большое будущее, он отдал ему дочь с легким сердцем и без особых церемоний.
      С тех пор ничто не омрачало семейного счастья этой четы, кроме неизбежных превратностей судьбы, всегда сопутствующих ремеслу торговца. Пять детей - Перетта, Жан, Анри, Раван и Жоффруа - пополнили семью молодого меховщика, который по смерти отца с успехом продолжил его дело. Муж и жена никогда не ссорились.
      Как и ожидал Жак, Масе встретила Катрин с величайшим радушием. Некогда, во времена их прежней дружбы, Масе слегка робела в присутствии Катрин, которая ослепляла своей красотой. Кроме того, она знала, как неравнодушен ее муж к женским чарам: иногда ей казалось, что Жак слишком уж часто и слишком пристально смотрит на госпожу де Брази. Теперь она увидела бледную, измученную, похудевшую женщину, и все старые обиды оказались забыты. Катрин ждала ребенка, Катрин любила, Арно де Монсальви так же горячо, как Масе своего Жака - этого было достаточно, чтобы жена меховщика, слушая только голос сердца, приняла гостью, как сестру.
      Она приготовила для Катрин и Сары спальню на третьем этаже, расположенную прямо под выступом высокой остроконечной крыши дома. Окна спальни выходили в сад. В комнате напротив была детская. Большую часть длинной узкой комнаты занимала огромная кровать, в которой при желании можно было разместить трех-четырех человек. Она была задрапирована синей саржей. Комната понравилась Катрин; в Дижоне, в доме дядюшки Матье они с сестрой Лоиз занимали похожую спальню. В любом случае, здесь было тихо и спокойно, а Катрин сейчас более всего нуждалась в отдыхе. В течение двух дней она почти не покидала постели, отсыпаясь после изнурительного трудного путешествия, и открывала глаза, только когда ей приносили еду. Она так устала, что ей казалось, будто она может проспать целую вечность. День и ночь слились в одно, и она едва замечала появления Сары, которая, скользнув под одеяло, ложилась рядом. Никогда прежде, даже в дни, когда пришлось пешком добираться до Орлеана, не чувствовала она себя такой разбитой. Сказывалась почти семимесячная беременность.
      Наконец, утром третьего дня ее разбудили детские голоса. Их пение раздавалось так близко, что слова без труда проникали в ее еще замутненное сознание.
      Мою любовь я не забуду,
      Узрев далекие края.
      Ей верен я везде и всюду,
      Тому порукой - честь моя.
      Дети выводили старинную любовную песню, которую Катрин хорошо знала, так звонко и трогательно, что в ней зазвучала какая-то особая, наивная прелесть. Не открывая глаз, Катрин закончила куплет:
      И подтверждают песнь моя и слово,
      Что счастья не нужно мне другого.
      - Ты помнишь, когда в последний раз пела? - послышался рядом голос Сары.
      Катрин, разомкнув веки, увидела, что цыганка сидит на полу у кровати, поджидая ее пробуждения, как делала в течение многих лет. Сара улыбнулась. Она перестала походить на измученное затравленное животное, и эта улыбка была первой после бегства из Шантосе. По-видимому, в доме мэтра Жака кормили вдоволь, и смуглые щеки цыганки слегка округлились.
      - Нет, не помню, - ответила молодая женщина, садясь на постели, - но, кажется, очень давно. Эту песню мы пели с Маргаритой де Кюлан, когда проводили бесконечно долгие часы за вышиванием в покоях королевы Марии. Помнится, написал эту песню мессир Ален Шартье, придворный поэт. Вот что, помоги мне привести себя в порядок и одеться. Я чувствую себя превосходно.
      Двухдневный сон действительно пошел Катрин на пользу. Откинув одеяло, она спрыгнула с кровати с такой легкостью, как будто ей было шестнадцать лет. Умываясь, она спросила:
      - Есть новости от мессира де Ксантрая?
      - Нет, никаких! Мессиру Керу удалось только узнать, что капитан позавчера выехал из города в сопровождении нескольких человек, заявляя во всеуслышание, что намеревается поохотиться.
      - Дай Бог, чтобы он поспел вовремя... и чтобы с моим повелителем не случилось несчастья...
      Она взглянула на себя в зеркало из полированной меди, висевшее на стене, потом обернулась к Саре. Глаза ее были полны слез.
      - Я хочу быстрее закончить с туалетом, а потом пойти в церковь и помолиться за Арно.
      - При свете дня? Ты с ума сошла. Мэтр Кер настоятельно просил тебя не выходить из дому. Слишком много людей могли бы узнать тебя в этом городе.
      - Это верно, - грустно промолвила Катрин, - я забыла, что остаюсь в какой-то мере пленницей.
      В комнате напротив дети затянули еще одну песню, но теперь к ним присоединился мужской голос, такой басистый, что напоминал звучание большого колокола. Однако колокол этот заметно фальшивил.
      - Господи! - воскликнула Катрин. - Кто это?
      - Готье, - ответила Сара, смеясь. - Он подружился с детьми, которые его обожают и виснут на нем. Нормандец часто к ним заходит, когда они сидят с гувернером.
      - Черт возьми! У них есть гувернер? Никогда бы не подумала, что наши друзья живут на широкую ногу.
      - По правде говоря, - сказала Сара, беря в руки гребень и начиная расчесывать волосы Катрин, - это довольно странный гувернер. Такой домосед, что никогда не выходит из комнаты, а по саду прогуливается только по ночам.
      - Ты хочешь сказать, что не мне одной приходится скрываться в этом доме?
      - Разумеется! Похоже, мессир Кер задался целью собрать всех, кого преследует мстительный Ла Тремуйль. Поэтому в доме его кого только не встретишь! А этот пресловутый гувернер - не кто иной, как мэтр Ален Шартье собственной персоной. Ла Тремуйлю не понравилась его "Песнь освобождения", написанная во славу Жанны, и теперь поэту приходится скрываться, чтобы спасти свою жизнь.
      - Стало быть, в опалу можно попасть за похвалу Деве?
      - Или за то, что служил под ее началом. Пока жив толстяк фаворит, пока он держит в руках власть, опасность грозит любому - даже тем, кто всего лишь оплакал ее безвременную кончину или сказал на людях, что она была святой спасительницей Франции. Лишь капитаны могут чувствовать себя в относительной безопасности, потому что командуют войсками. Ты еще всего не знаешь. В доме напротив, у мессира де Леодепара, скрываются, ожидая лучших времен, духовник Жанны брат Жан Паскрель и ее паж Имерге. Многие прячутся в своих поместьях.
      Катрин слушала в изумлении. Оказывается, Жак Кер превратил свой дом и дом тестя в очаг сопротивления фавориту. Конечно, она всегда знала, что это великодушный и отважный человек, но ее поражала дерзкая самоуверенность, с какой меховщик прятал врагов Ла Тремуйля в Бурже, в двух шагах от королевского дворца... Кто, кроме Жака Кера, был способен на такое?
      Во времена, когда Катрин была придворной дамой королевы Марии, ей два-три раза доводилось встречаться с мессиром Аленом Шартье. Он был тогда не только поэтом, но и личным секретарем Карла VII, а потому неотлучно находился при короле. Это был любезный, приятный, воспитанный человек, которому, однако, несколько вскружил голову успех у женщин, хотя их привлекало скорее его высокое положение, нежели он сам. С тех пор он считал себя неотразимым и, едва увидев Катрин за семейным столом Керов, стал поглядывать на нее весьма выразительно.
      - Я знал, - произнес он напыщенно, - что Небо не оставит меня без своей милости и пошлет мне нежного друга, который поможет вынести жестокую опалу! В нынешнем положении сердце мое не занято - и оно ожидало вас! Мы рука об руку создадим тайный сладостный цветник любви, место отдохновения и грез.
      - В этом сладостном цветнике вам уже не нужно будет другого счастья, мессир? - простодушно спросил маленький Жоффруа, младший сын Кера, которому едва исполнилось пять лет.
      Поэт бросил на него суровый взгляд из-под серых насупленных бровей.
      - Хорошо, что вы помните эти прекрасные стихи, мэтр Жоффруа, - ворчливо сказал он, - но детям не следует вмешиваться в разговоры взрослых.
      Жоффруа покраснел до ушей и уткнулся носом в тарелку, тогда как все сотрапезники с трудом удерживались от смеха. Катрин поймала искрящийся весельем взгляд хозяина дома, а Масе, увидев, что поэт с оскорбленным видом переводит взор с одного лица на другое, поторопилась взять блюдо с тушеным карпом и положила ему полную тарелку. Поэт был очень обидчив, но, будучи гурманом, более всего любил хорошо поесть, карп же выглядел чрезвычайно аппетитно. Катрин с нежностью подумала, что он очень похож на дядюшку Матье.
      - Что же вы ничего не едите, Катрин? - спросил Масе, смягчая упрек улыбкой. - Неужели вы все еще плохо себя чувствуете?
      - Госпожа Катрин не может прийти в себя от великого счастья! - вмешался поэт, оторвавшись на секунду от тарелки. - Она не сводит глаз с вдохновенного поэта, встречей с которым ее одарила благосклонная судьба...
      Увлекшись, он готовился развивать дальше эту упоительную тему, и, возможно, Катрин, наслаждаясь мгновением покоя, выслушала бы его не без удовольствия, но в эту минуту с улицы послышались крики, раздалось бряцанье оружия и застучали копыта лошадей. Жак Кер, вскочив с места, ринулся в свой кабинет. У этого человека были стальные нервы, и он, казалось, ни на секунду не терял бдительности. Катрин ринулась следом, в то время как сострадательная Масе била кулаком по спине поэта, который в порыве красноречия подавился косточкой и никак не мог отдышаться.
      Из узкого окна кабинета была видна почти вся улица Орон. Сейчас она была забита лучниками, которыми командовал верховой офицер. Часть солдат, выстроенных плотными рядами, перегораживала проход, выставив вперед пики, а остальные взламывали дверь дома, расположенного через три входные двери от жилища Жака Кера. Мэтр Жак нахмурился.
      - Это дом седельщика Нодена. Неужели... Он не успел закончить. Впрочем, драма разыгралась очень быстро. Высадив дверь, лучники вломились в дом и через несколько секунд появились вновь, толкая пиками трех мужчин - пожилого и двух помоложе. Один из юношей сопротивлялся, пытаясь вырваться из рук удерживающих его солдат. Катрин, словно зачарованная, не могла отвести глаз от этой ужасной сцены.
      - Что же это творится? - пролепетала она.
      - А то, что Ноден прятал у себя двоюродного брата жены, который весьма неблагоразумно отказался уступить первому камергеру свои земли... Кто-то донес на седельщика.
      Какая подлость! Ла Тремуйль грабит и убивает честных людей, а король на все смотрит сквозь пальцы.
      На секунду потеряв самообладание от гнева, меховщик схватил со стола синюю керамическую вазочку и швырнул ее об стену. Тысячи лазурных осколков усеяли пол.
      - Но из-за меня вы подвергаетесь такой же опасности! - беззвучно выдохнула Катрин, побелев от ужаса. - Вы уверены, что завтра не донесут и на вас?
      - Вполне возможно! - твердо ответил Кер, к которому вернулось обычное хладнокровие. - Но я не желаю трястись от страха и не дам себя запугать. В глазах толстого камергера главная вина Нодена состоит в том, что он открыто защищал Деву, не скрывал, что любит и почитает ее, а также во всеуслышание утверждал, что Жанну трусливо передали в руки врагов и что гибель ее стала величайшим несчастьем для страны. Все, кто смеет говорить так, подвергаются опасности. Даже такая достойная женщина, как Маргарита Ла Турульд, которая принимала Деву в своем доме, вынуждена скрываться. Фаворит хочет вырвать с корнем всякое напоминание о Жанне, изгнать или уничтожить всех, кто был с ней связан. Он всегда был ее врагом, и теперь хочет восторжествовать после смерти Девы! Он терзает королевство, которому необходим мир! Деньги стали редкостью, поля вытоптаны и перестали плодоносить, торговля замирает. Нет больше шумных ярмарок, торговцы объезжают Францию стороной и едут из Венеции в Брюгге через Баварию и германские герцогства. А то немногое, что попадает сюда, тут же оказывается в сундуках Ла Тремуйля.
      - Что же вы собираетесь делать?
      - Пока ничего. Фаворит подобен разъяренному кабану, которого можно изгнать только силой оружия. Я предоставляю эту заботу коннетаблю Ришмону и королеве Иоланде, которая рано или поздно вернется в Бурж. Однако, как только Ла Тремуйль будет свергнут, надо немедленно заняться восстановлением торговли, наладить старые связи и привлечь сюда капиталы. Именно для этого я собираюсь весной в далекий путь.
      - В далекий путь? Но куда же?
      - В восточные страны, - ответил меховщик, устремив взгляд на красочную карту, которую повесил на стену. - Как только пройдут весенние штормы, из Нарбона уйдет галеон в плавание по Средиземному морю. Я повезу на этом корабле товары, которые мне удалось сберечь: эмали, тонкое полотно, вина, марсельские кораллы. А на Востоке закуплю шелка, пряности, меха - все то, что невозможно найти здесь ни за какие деньги. Надеюсь, мне удастся завязать новые связи с восточными купцами. Король окажет покровительство торговле, и она вновь расцветет. Затем я займусь восстановлением медных и серебряных рудников, начну добывать железо и свинец в тех местах, где их нашли уже во времена римского владычества. Сейчас все эти шахты заброшены. Королевство возродится... возродится еще более богатым, чем прежде!