– Вам не стоит уезжать, пока не прекратится этот потоп. Обождите немного.

– Нет. На этот раз Агнес действительно будет беспокоиться. Она ведь не знает, куда именно мы отправились.

– Тогда по крайней мере оставьте у меня Элизабет! Она здесь переночует, а потом я сама отвезу ее домой…

– Я не в силах отказаться… но вы же можете себе представить, на что они с Александром способны, когда собираются вместе!

– Придется рискнуть! Для большего спокойствия я уложу ее спать в своей комнате. Что касается вас, то постарайтесь уехать, не дожидаясь моего визита в Тринадцать Ветров. Признаюсь вам, что эта нервильская блажь Агнес заинтриговала меня, и я бы хотела поболтать с ней с глазу на глаз.

– В таком случае лучше не говорите ей, что вы позволили своим слугам отправиться на праздник в Токвиль. Она расценила как преступление мое участие в церемонии в Сен-Васте.

– Она не права, – заявила Роза уверенно. – В такие времена, как теперь, лучше предоставить некоторую свободу тем, кто служит нам. Это избавит их от необходимости силой отстаивать свои права!.. Я пойду скажу Фелисьену, чтобы он привел вашу лошадь. И постарайтесь поменьше думать об этой ерунде!

Тремя днями позже, заключив с Агнес мирный договор на тех единственных условиях, которые молодая женщина не могла не принять, – об этих условиях договариваются в постели,– Гийом отправился в Бретань. Это путешествие требовало времени, но он рассчитывал выиграть, нанимая лошадей на почтовых станциях. Если бы он отправился на Али, ему бы пришлось часто останавливаться на отдых, тогда как он намеревался скакать и ночью, и днем, чтобы сберечь время и провести хотя бы день в Овеньере. Он больше не мог оставаться в неведении относительно Мари-Дус, ведь до родов времени оставалось совсем мало. Предложение, сделанное Розе, с виду такое благородное, на самом деле было не без задней мысли: ему хотелось самому узнать, как там дела, и поехать туда, так как мадемуазель Лёду, опытная повивальная бабка, рекомендованная мадемуазель Леусуа, никак не решалась сама позвать его. Может быть, хитрая старушка Леусуа не давала ей рекомендаций на этот счет? Но как бы там ни было, раз уж он все равно вынужден ехать, то было бы глупо предварительно спрашивать у нее на это разрешение…

На самом деле Гийом был не прав, подозревая старушек в подобных грехах: письмо с вызовом ему было уже отправлено, но застряло в пути. Поэтому, когда Тремэн в полдень объявился в Овеньере, он тут же оказался свидетелем восхитительной сцены: одетая в белую рубашку из тонкого батиста с кружевами и в очаровательном чепчике на волосах цвета льна леди Тримэйн, уютно устроившись на подушках в своей кровати, кормила грудью младенца, круглощекого малыша, родившегося утром как раз 14 июля. Он с жадностью сосал молоко, как молодой жеребенок.

При виде входящего в комнату Гийома лицо молодой мамы озарилось радостной улыбкой. Мари-Дус излучала счастье, здоровье и довольство. Она потянулась к нему с поцелуем и представила молодому отцу плод их общей любви:

– Посмотри, как он мил! Я уверена, что в будущем он станет твоей копией!

– Еще один рыжик! – простонал Тремэн с унынием, которое он постарался скрыть за насмешливой улыбкой.

– Почему ты так говоришь? – спросила молодая женщина, с обидой восприняв его слова, так мало похожие на те, что она ожидала услышать.

– Потому что у меня уже есть двое таких же, сердце мое! Элизабет и Адам тоже обладают такой же рыжей шевелюрой, чтоб она пропала! Хорошо хоть, что у одной серые глаза, а у другого – как сливы, но скоро, наверное, станут голубыми.

– Я надеюсь, что у нашего сына они будут такими же как и у тебя! Ну что ж, это лишний раз доказывает, что матери играют очень незначительную роль, когда они носят твое дитя. Будь они хоть блондинками, хоть брюнетками, все равно твоя кровь одержит верх! Но ты и представить себе не можешь, до какой степени я горда! Разумеется, мы назовем его Гийомом!

– Ни за что! – вскричал он, внезапно охваченный неподдельным ужасом. – Называй его как хочешь, но только не моим именем.

– Но это так же имя твоего отца…

– Да, и он тоже был рыжим! Радость моя, согласись, что не следует осложнять события. То, что этот малыш решил родиться так сильно похожим на меня, уже само по себе настораживает…

Глядя на опечаленное лицо своей подруги, он не стал добавлять, что рождение дочери было бы для него гораздо предпочтительнее. Мальчик, носящий почти его собственное имя, но произносимое на английский манер, в будущем рисковал столкнуться с некоторыми проблемами. Тем более, если Мари станет упорствовать и захочет воспитать его в такой близости от Тринадцати Ветров – всего-то какая-нибудь дюжина миль, – рано или поздно тайна перестанет быть тайной, так уж устроен мир, и, расплываясь, как масляное пятно на скатерти, переползет за пределы Порт-Бай и достигнет Котантена. Впрочем, еще не время вспоминать об обещании, данном мадемуазель Леусуа, и предлагать молодой женщине покинуть уютное жилище, которое она так любит…

Младенец, насытившись, разомкнул свои губки, выпустив розовый сосок материнской груди. Откинувшись ей на руки, он закрыл глазки и, сложив трубочкой розовые губки, тут же сладко заснул. В тот же момент из-за занавеси кровати внезапно появилась молодая светловолосая женщина лет тридцати, изящная и проворная, как мышка, тонкие черты лица которой дополняли карие глаза, нежный и преданный их взгляд напомнил Гийому взгляд спаниеля. Она присела в неглубоком реверансе, затем нежно взяла из рук матери младенца, прижав его к своей груди. Мари-Дус ласково ей улыбнулась:

– Гийом, познакомься – это Китти, о которой я тебе говорила. Она ухаживает за мной лучше, чем родная мать, хотя она и моложе меня… Дай подержать ребенка месье Тремэну, Китти!

Осторожным, но точным движением горничная передала ребенка в скрещенные руки его отца. В этот момент тот ощутил неведомые ему раньше чувства. Этот маленький комочек, лежащий в его руках, был плоть от плоти его и той женщины, которую он любил больше всего на свете, он представлял собой как бы квинтэссенцию их любви. Внезапно Гийомом овладело желание защитить его, уберечь от жизненных невзгод, воспитать всем назло и представить всему миру как собственного возлюбленного сына… короче говоря, глупое и совершенно необъяснимое желание. Его осуществление могло бы нанести вред и самому ребенку, и его матери. Если Агнес узнает о его существовании, то трудно даже представить себе, с какой стороны нужно будет поджидать опасность. Кто знает, что можно ожидать от женщины, способной в порыве ненависти разрушить до основания замок своих предков, не оставив камня на камне и не позволив даже, чтобы хоть малейшая частичка, которая могла бы пригодиться для дела, была использована. Теперь, неожиданно вспомнив о своем древнем происхождении, она пожелала возродить свое имя и присоединить его к имени своих Детей, оставив на память потомкам! Из осторожности, а также опасаясь причинить боль Мари-Дус, он решил отложить на будущее этот вопрос о переезде.

В этот день в доме на берегу Олонды состоялся праздник. Во время обильного и вкусного обеда, который в честь прибывшего гостя приготовила Мари-Жанна Перье, обсуждался вопрос о наилучшем имени для новорожденного. Только мадемуазель Лёду не принимала участия в этой дискуссии, так как накануне утром она, вполне удовлетворенная состоянием здоровья своей подопечной и ее малыша, отправилась в обратный путь к себе домой в Брикебек. Гийом, отеческие предпочтения которого были обусловлены простотой, склонялся в пользу апостолов: Пьер, Поль, Жан. Но Мари, которая видела в своем сыне воплощение их волшебной любви, не стремилась к прозаичной утилитарности, и более того, вдохновленная романами Круглого стола, она стремилась обнаружить скрытый смысл, выбирая покровительственное имя. Гийом был вынужден прервать некоторые поэтические порывы, стремясь уберечь своего сына от участи быть Ланселотом или Персевалем, или кем-либо из нормандской истории, например Танкердом или Радульфом. Когда терпение каждого уже истощилось, они нашли, наконец, то, что удовлетворяло их обоих, остановив свой выбор на Артуре, хотя Гийом находил слишком сильным британское звучание этого имени. Но продолжать спор со своей возлюбленной он был уже не в состоянии, тем более что та была раздосадована тем, что ей пришлось отказаться от имени «Гийом» и что на заре Тремэну придется ее покинуть, чтобы продолжить свой путь в Брест.

Последующая ночь была странной – какая-то смесь меда с дегтем. Как она и догадывалась, ее возлюбленный хотел избавиться от нее. Молодая роженица, пренебрегая всякой осторожностью, предстала перед ним прелестной соблазнительницей, доводя его до безумия – то вверяя себя его объятиям, то отстраняясь от него. Так она мучила его, не позволяя ни на минуту расслабиться, беспрестанно возбуждая его страсть изысканными ласками, но не уступая, чтобы не показаться покоренной. Обезумев от неудовлетворенного желания, он почти силой наконец овладел ею. Вот уже в течение стольких лет они принадлежали друг другу, и тем не менее никогда раньше Гийом не испытывал такого наслаждения от ее нежного бархатистого тела, белоснежной с перламутровым оттенком кожи, от густой копны золотистых волос, шелковистых на ощупь, рассыпающихся водопадом по плечам. Опьянев от испытанного восторга как от вина, и даже в большей степени, чем от вина, если можно хоть как-то сравнить эти два совершенно разных по своей природе состояния, забыв обо всем, кроме восхитительной истомы, разлившейся по всему телу, растворившемся в поистине райском блаженстве, Гийом без зазрения совести отмел все данные кому-то и когда-то обещания и свои благие намерения. Что могли знать эти Леусуа и Агнес о той страсти, которая сжигала его?! Он обожал эту женщину, огромные глаза которой цвета морской волны то вспыхивали, то затуманивались, когда он доказывал ей свою любовь, и которая затем мирно устроилась у него на груди, свернувшись калачиком и мурлыкая, как котенок.

Когда поутру в деревне пропел петух, Гийом только-только уснул, утомленный и обессиленный, но переполненный счастьем, твердо решив, что, несмотря на опасность и даже бессмысленность этого шага, все-таки стоит сохранить Мари подле себя. А в Брест он отправится чуть позже… намного позже, чем было решено накануне. Просто надо будет скакать во весь опор…

Наступил час, когда Китти обычно приносила малыша на время его первого завтрака. Она не выразила ни малейшего удивления по поводу спящего поперек разоренной кровати большого обнаженного мужчины, худое, но мускулистое тело которого казалось оцепеневшим, как в могиле, а руки были закинуты за голову, лоб и впалые щеки его были обрамлены кудрями цвета красной меди. Сама же Мари, также раздетая, как и он, сидела на коленях рядом с ним и нежно целовала его закрытые глаза и полуоткрытые губы.

– Может, вы хотите, чтобы я зашла попозже? – шепотом спросила девушка.

– Нет, Китти! Артур может заплакать и разбудить его. Лучше подай мне пеньюар!.. Видишь ли, мне кажется, что этой ночью мне удалось выиграть большое сражение. Вопреки наставлениям этой мудрой старушки, которая побывала у нас, я уверена, что он не станет теперь настаивать на том, чтобы я уехала подальше отсюда. Я не позволю ему этого, понимаешь? Я хочу, чтобы он принадлежал только мне одной…

– Уверена, что он тоже этого хочет, но он не свободный человек. У него есть жена, дети, свой дом, своя жизнь и свои планы, наконец…

– Я помню обо всем этом. Разумеется, это не такие простые вещи, которые можно отбросить небрежным движением руки, но ведь я не тороплюсь. Я хочу сейчас только одного – остаться здесь, в этом доме, который был свидетелем нашей любви…

– И как надолго? Ведь вы привыкли к удобству, к нормальной жизни в большом и уютном жилище…

– …где всем заправляет моя мать? В этом случае даже хижина оказалась бы предпочтительнее!

– Может быть, вы и правы. Но теперь надо думать и о вашем сыне. Посмотрите, с каким упорством он заявляет о своем праве на жизнь!

В самом деле, ребенок так прожорливо всасывал в себя свою порцию материнского молока, жмурясь от удовольствия и испытывая истинное наслаждение как настоящий гурман. Мари нежно улыбнулась ему и легонько погладила пальчиком его щечку, покрытую мягким пушком:

– Я и об этом подумала, можешь не сомневаться! Но я вверяю его будущее судьбе, которая свела нас с Гийомом и позволила ему родиться. Я уверена, что где-нибудь уже отмечено, что наступит назначенный час, и тогда мы с Гийомом сможем вместе продолжить наш жизненный путь. Ну а если нет, – тогда почему мы должны отказываться от настоящего? В этом есть некий смысл…

– Возможно, возможно. Но тем не менее я хочу вам сказать, что мне тревожно за вас…

– Напрасно. В худшем случае мы могли бы уехать все втроем, подальше от всех тех, кто служит причиной наших разлук, разве нет? Есть Америка, Индия, он ведь жил долгое время в этих странах, да еще сотня разных стран, где счастье открывает нам свои объятия…

Перенесясь в заоблачные дали, которые она нарисовала в своем воображении, сжигая за собой мосты, Мари-Дус вглядывалась куда-то далеко вперед широко открытыми глазами, не замечая вокруг себя никого и ничего: ни спокойного убранства своей комнаты, ни Китти, которая смотрела на свою хозяйку и чувствовала, как неприятная холодная паутина опутывает ее сердце. Китти искрение любила леди Тримэйн (благодаря ей она выбралась из нищеты), но эти новые чувства, проявление которых она наблюдала впервые у своей покровительницы, не вызывали в ней соучастия. По всей вероятности, Мари-Дус в самом деле очень любила этого спящего на ее кровати обнаженного человека, которого не потрудилась даже прикрыть, словно рассчитывая, что весь мир должен любоваться им! Нет, разумеется, Китти не стала бы отрицать, что он действительно был безумно привлекателен, но она спрашивала себя, не окажется ли это очарование, исходящее от него, губительным для психического равновесия ее хозяйки? До какой крайности может она дойти, чтобы сохранить его? Она отказалась от приятной и беззаботной жизни в стране, где царит покой и порядок, оставила там двух своих детей, которых продолжала бесконечно любить, и целый хоровод воздыхателей, из которых некоторые были и богаты, и знатны одновременно, а иногда даже и милы при этом. То, что мог предложить взамен этот человек, казалось молодой девушке несущественным пустяком…

Артур тем временем насытился, и она забрала его из рук его мамы. Китти предложила принести ей чаю и все необходимое для утреннего туалета, но Мари отказалась. Она сладко потянулась, не вылезая из кровати, и сказала:

– Оставь нас!

Закрывая за собой дверь, Китти успела заметить, как Мари-Дус сняла свой пеньюар и легла рядом со своим любовником. Только утром следующего дня Гийом покинул Овеньер.

Когда он выехал за калитку и развернулся, чтобы закрыть ее, два человека, шедшие по дороге, стремительно бросились в заросли орешника на обочине и притаились там.

– Можно не сомневаться, это он! – просипел Адриан Амель. – Теперь мы точно знаем это! Пойдем в кабак и вспрыснем это дело!

Напарник Адриана пожал плечами. Его имя было Жермен Кенталь, по роду занятий он был рыбак и в некоторой степени контрабандист. Это был тот самый человек, который проводил Китти Свам от самого Порт-Бай до дверей дома на берегу Олонды и который не перестал проявлять исключительное любопытство по поводу его обитателей.

Просто удивительно иногда видеть, с какой легкостью люди, обуреваемые дурными намерениями, находят друг друга. Эти двое встретились в Валони, они обязаны своему знакомству кузену Кенталя, бывшему нотариусу, человеку с сомнительными взглядами по имени Шарль-Франсуа Бюто, недавно избранному в новый городской муниципалитет. Адель завязала с ним знакомство, обратившись к нему с расспросами как к человеку, который провожал мадемуазель Леусуа. Он водил знакомство со всем миром и намеревался получить все, что хотел, не слишком заботясь о средствах, благодаря рекомендациям. Ловкости и проворства Адель могло хватить лишь на то, чтобы привлечь своей свежестью человека зрелого и уже подуставшего от жизни. Но ей хотелось оценить возрастающее влияние этих горлопанов, чтобы затем оставить их в тот момент, когда она посчитает нужным. Она узнала у него все, что ей было нужно, этот кучер был слабоват перед Бюто.

Труднее всего оказалось для нее убедить своего брата-близнеца вернуться на восточный берег, после того как утром 14 июля он сцепился на празднике с Тремэном. Когда в тот злополучный день он вернулся домой, казалось, он изрыгал пламя из ноздрей и брызгал слюной от злости. Тогда ей удалось только с помощью денег, всунутых ему в руку уговорить пойти познакомиться с «кузеном Жерменом», о котором Бюто говорил, будто бы тот – самый ловкий проныра в округе.

К несчастью, Тремэн столкнулся с ними в тот самый момент, когда они просто обходили окрестности.

Два злобных взгляда следили за ним, пока он удалялся по изрытой канавами дороге, но в глазах Адриана к тому же застыло непонимание, так как вместо того, чтобы направиться в Сэн-Совёр, всадник выбрал направление строго на юг.

– Это совсем не та дорога, по которой он возвращается к себе домой, – пролепетал он. – Куда же он направился?

– Может быть, просто прогуляться?

– В дорожном плаще и с дорожной сумкой? Это чертовски интересно… Но в любом случае мне на это наплевать. Мы хорошо потрудились, и моя сестра, надеюсь, будет довольна. А теперь подойдем поближе, заглянем в эту хибару и посмотрим, что там делается.

Он вышел из укрытия и уже направился было по направлению к саду, но его напарник схватил его за руку.

– Зачем? Ты что, хочешь, чтобы нас заметили? – грубо сказал он. – Буду очень удивлен, если твоя сестрица, о которой ты прожужжал мне все уши со вчерашнего дня, согласилась бы с этим. Если будем слишком торопиться, можем испортить все дело. А если я правильно понял, она послала тебя всего лишь разнюхать все в окрестностях, ну а мне не очень-то хочется выглядеть дураком перед кузеном Бюто…

– Да я только хотел посмотреть! Это никакого вреда бы не причинило…

Тот оглядел его с головы до ног, не пытаясь даже скрыть презрения к своему новому знакомцу. Закоренелый пьяница! Должно быть, кузен Бюто немного рехнулся, раз доверил такое деликатное дело этому идиоту! Хорошо еще, что у него хватило ума послать их вместе, раз уж он был в курсе его истинных способностей. Хорошая мысль пришла ему в голову, отличная мысль – удовлетворить сразу несколько желаний и соблюсти интересы многих: отомстить – у одних, и желание заработать деньги – у других. Единственное, это требовало некоторого времени для подготовки: Адриану придется сыграть роль, и надо добиться, чтобы он хорошо справился с ней. С его склонностью к выпивке и ослиными мозгами ему потребуется, видимо, не один день, но в данном случае игра стоит свеч…

– Быстро уходим! – сказал он, потянув. Адриана за рукав. – Мне хочется есть и пить! Пойдем сейчас ко мне, обсудим все, а завтра ты пойдешь к своей сестре и передашь ей от меня записку!

Двое удалялись по дороге вдоль высокой изгороди, отбрасывающей на дорогу прохладную тень, оставляя дом Мари-Дус в покое, тишине и мирном одиночестве.

Когда Гийом объявился в Бресте, он с огорчением узнал, что «Победоносный» – корабль, на котором Феликс де Варанвиль служил капитаном второго ранга, – поднял паруса уже неделю назад и отбыл с Секретной миссией, о которой никто не мог сказать ничего определенного, кроме того, что на борт было взято изрядное количество продовольствия и боеприпасов. Нет сомнений в том; что раньше чем через несколько недель он в порт не вернется.

Посланнику Розы не оставалось больше ничего другого, как вернуться в Тринадцать Ветров как можно быстрее, чтобы избежать необходимости доказывать свою невиновность и объясняться за слишком длительное отсутствие. С некоторого времени у Агнес появилась странная привычка задавать вопросы…