Глава XII УТРО В МАЛЬМЕЗОНЕ…

Каждый раз, приезжая в столицу по делам, Тремэн останавливался в гостинице «Золотой компас» на улице Монторгей в квартале Аль. Ему нравился этот красивый старинный дом – один из самых древних в Париже, он всегда был оживлен, потому что отсюда дилижансы отправлялись на Крэль и в Жизор. Его расположение, недалеко от Пале-Рояля– политического центра,– королевской почты, постоялый двор которой находился на улице Нотр-Дам-де-Виктуар, и от Бульваров, где гордо стоял роскошный особняк банкира Лекульте, было самым удобным для него. Он всегда с удовольствием сюда возвращался.

Не успев приехать и распаковать свой багаж, Тремэн наскоро привел себя в порядок и бросился на поиски Жозефа Энгуля. Гостиница, где тот остановился, была недалеко, и он отправился туда пешком. Неприятное чувство овладело им по дороге: это логовище англичан и американцев было ему не по душе. Еще меньше ему понравилась атмосфера в Париже, мрачном и настороженном, несмотря на прекрасный -светлый день и нежное солнце этого теплого дня в конце июня. Почти повсюду угрюмые люди приставали к прохожим, особенно к тем, кто был хорошо одет, и угрожали им. Некоторые из них были пьяны, они размахивали топорами, пиками и немногими своими трофеями: золочеными панелями, блестящими планками от паркета, осколком зеркала, обрывком шелка. Солдаты Национальной гвардии братались с коммунарами из Марселя, только что прибывшими и принесшими с собой запах прогорклого масла и пыли, собранной по нескончаемо долгим дорогам.

Почти все горланили патриотические песни, в которых преобладали ругательства, в отличие от «Месье Вето» и особенно «Австриячки». В воздухе пахло пылью, потом, вином и ненавистью.

В вестибюле гостиницы скопилось немало народа. Дюжина человек одолевали вопросами Бугенвиля и Жозефа Энгуля, покрытых испариной и тяжело дышавших, они оба были грязные и, очевидно, усталые.

– Ну что мы можем вам рассказать, господа? – говорил мореплаватель. – Вы все и так знаете, что король наложил вето на две трети из последних декретов Собрания. Мог ли он согласиться с тем, чтобы его лишили «Конституционной гвардии»? Ведь это оставляет его совершенно без защиты! Собрав последние силы, он отказался подписать декреты о депортации священников и о создании военного поселения из двадцати тысяч коммунаров под стенами Парижа. В результате сегодня утром народ из предместья под предводительством кучки оголтелых зачинщиков ворвался во дворец Тюильри, при этом Национальная гвардия и пальцем не пошевелила, чтобы им помешать. Их Величества были до крайности возмущены этим оскорблением, ведь эти люди осмелились подтащить пушку к самым его апартаментам! К счастью, кровь не была пролита: отважное и строгое поведение короля облагоразумило этих людей…

– Так он согласился подписать? – раздался чей-то голос.

– Конечно, нет! «Это не тот способ, которым можно просить меня сделать это, и не то время, чтобы на это согласиться!» – так он заявил. В конце концов после небольшого погрома эти люди ретировались, но мы все были очень напуганы.

– Вы на самом деле там были? – спросил женский голос.

– Да, мадам. С несколькими преданными дворянами мы взялись за руки и окружили королевскую семью. Я могу вас уверить, что единственным результатом всей этой суматохи стало то, что король согласился примерить этот ужасный красный колпак….

– Ну а теперь? Все встало на свои места?

– Да, почти. Дворец заперт, охрану сменили. Мэр Парижа, месье Петион, прибыл, разумеется, уже к вечеру и говорил, будто он был не в курсе. Я бы сказал, что Его Величество с некоторой иронией его принимал, что заставило его краснеть до самых ушей. А сейчас, господа, я вас умоляю позволить мне удалиться. Мне нужно привести себя в порядок и немного отдохнуть…

Все расступились, освобождая ему дорогу, и тогда он увидел Гийома, который слушал, стоя в последнем ряду. Он пошел к нему навстречу с раскрытыми объятиями:

– Тремэн! Как я рад вас видеть!.. Но что заставило вас приехать на эту галеру?

– Это я ему написал, – пояснил Энгуль, обнимая своего друга за плечи. – У нас есть тут одно дело, которое надо уладить, – добавил он с улыбкой…

– Ну, хорошо, тогда на этот вечер я вас оставляю. А завтра увидимся и поедем в Суисн. Если этот шум докатился до моей дорогой жены, она, должно быть, в страшном беспокойстве!

– Мне бы хотелось дать вам один совет,– сказал Жозеф, – я бы просил вас оставаться при ней все время. Никто не знает, до какой степени может дойти наглость этих молодцов из Марселя, и нигде не найти достаточно защищенного места… Я ведь знаю, что вы – самый любопытный человек на свете…

– И ты – тоже, – добавил Гийом, – но нельзя сказать, чтобы это был недостаток. Точнее, это – полезный недостаток! Спокойной ночи, месье!

Обрадованный встречей с другом, Энгуль повел его обедать к Мео, это место в последнее время считалось очень модным. Вот уже больше года этот кулинар в отставке, служивший ранее у герцога Орлеанского, держал «ресторан» на улице Бонзанфан в шикарной гостинице, расположенной в доме, который когда-то был выстроен для маркиза Аржансона с ошеломляющим великолепием: изумительная архитектура и внутреннее убранство, позолоченные карнизы, гостиная украшена зеркалами, в столовой – кариатиды, потолок расписан кистью Койпэля на мифологические сюжеты. Все было изысканно и утонченно. Поговаривали, что в одном из маленьких салонов у Мео есть ванна, которую можно наполнить шампанским и купаться там в компании приятных особ, очень искусных в умении делать массаж, который «укрепляет вас наилучшим образом». Разумеется, и цены тут были соответствующие, но адвокат хотел щедро принять своего друга.

Среди сотни блюд, названия которых были написаны каллиграфическим почерком на бумаге в золоченой обложке, и дюжины вин из подвалов, вроде тех, что изображены на картинках Бовилье (должно быть, эти вина покупались на аукционе из погребов знатных сеньоров), Энгуль выискал самые изысканные, вроде фаршированного угря, например, и после этого пошел в атаку без промедления:

– Твой ответ на мое письмо не заставил себя ждать, – констатировал он с улыбкой полумесяцем, которая разошлась морщинами по всему лицу. – Должен ли я заключить из этого, что ты сделал свой выбор?

– Иначе я не был бы здесь!.. По правде говоря, я и сам не знаю, правильно ли я делаю, но я все время думал об этом, пока колесил по нескончаемым дорогам в почтовой карете.

– Ну и как? Ты задал своей жене кое-какие вопросы?

– Да. Она не стала ничего отрицать. Мы решили расстаться… может быть, слишком быстро, но сейчас важно не это. Важнее – Мари. Видел ли ты ее после того, как написал мне?

– Только мельком! Как я и писал тебе, я не могу взять на себя право вмешиваться и беспокоить ее в том состоянии, в котором она сейчас пребывает. Она до сих пор считает тебя умершим…

– Где она живет?

– Недалеко отсюда: улица Святой Анны… которую только что переименовали в улицу, Гельвеция, – небожители больше не популярны. Она снимает номер в маленькой гостинице и живёт там вместе со своей подругой-англичанкой мисс Хелен Вильямс. Она молодая поэтесса, воспылавшая страстью к нашей революции. Милая девушка, кстати, но на мой вкус – слишком экзальтированная. Она тесно связана с Жирондой и является ближайшей подругой знаменитой мадам Ролан…

Кровь прилила к лицу Гийома, он покраснел от охватившего его волнения:

– Мне совершенно безразличны все парижские знаменитости! Как ты думаешь, удобно ли будет сегодня вечером зайти в этот дом?

Адвокат деликатно поднял брови и внимательно посмотрел на своего друга насмешливо и в то же время сочувственно:

– Я первый раз в жизни вижу, как ты выбираешь окольный путь, вместо того чтобы спросить напрямик. Почему бы тебе не задать такой вопрос: а не живет ли вместе с ними сэр Кристофер? Ответ будет – нет! Он снимает комнату в гостинице «Йорк» на улице Жакоб – на другом берегу Сены. Я же писал тебе, что он – джентльмен…

– Хорошо, буду иметь в виду! Тем не менее на мой вопрос ты так и не ответил: можем ли мы пойти туда сегодня вечером?

Ради удовольствия заставить Тремэна подольше ходить по раскаленным углям, Жозеф сперва намазал свою тартинку маслом, потом фыркнул и произнес неуверенно:

– Не будучи представленными мисс Вильямс? Я даже не знаю… Хотя, она держит салон, и может быть…

– К черту твою мисс Вильямс! Я хочу видеть Мари, говорить с Мари, держать Мари за руку: я только ради этого и приехал!

Он даже встал, готовый тут же бежать из этого элегантного салона, который стал наполняться молодыми девушками, легко парящими между столиками, и мужчинами, которые шагали более суровой походкой, – скорее всего это были представители новой власти. Очевидно, агитация на улицах не убавила их аппетит. Воистину это было странное время: свобода готовилась вот-вот испачкать в крови свои блистательные крылья, страна, вынужденная защищаться, разграбила саму себя, отдавая войскам все, в чем они нуждались, в провинции бедность мало-помалу превращалась в нищету – не хватало даже сахара и мыла, перед пекарнями выстраивались очереди, чтобы получить две унции хлеба на человека в день, но модные рестораны изобиловали изысканной пищей и редкими винами!

Жозеф схватил на лету своего друга и заставил сесть:

– Успокойся! Сейчас пойдем вместе. Без меня ты все равно не сможешь найти дом. И потом, я не могу себе позволить дать замерзнуть на тарелке этому восхитительному блюду из сладкого мяса 5 с веточками зеленой спаржи, которым ты побрезговал…

Час спустя они предстали перед глазами обеспокоенного портье. Оценив внешний вид визитеров, он поспешил поскорее стащить с головы красный колпак– никакого сомнения в том, что он надевал его только из предосторожности, – и удрученно улыбнулся: обитатели комнат отсутствуют, в чем уважаемые месье могут убедиться. В самом деле, ни в одном из окон на элегантном фасаде этого особняка, возвышающегося в глубине апельсинового сада, не было видно света.

– Они вышли? – спросил Энгуль.

– Вовсе нет! Они уехали в деревню. После таких тревожных дней, которые мы пережили на прошедшей неделе, а лучше сказать, из-за дурных слухов, милорд предпочел их увезти. Уже дней пять тому назад, как он увез их вместе с их горничными и маленьким мальчиком. И я не могу вам сказать, когда они вернутся.

Гийом был в отчаянии. Поначалу– показавшееся бесконечным путешествие в дилижансе– он ненавидел этот вид транспорта, в котором приходилось многие часы сидеть в скрюченном положении и задыхаться в тесноте, среди незнакомых попутчиков и их багажа, его ноги страдали от этого сильнее, чем от верховой езды, а теперь – упереться носом в закрытую дверь? Где теперь искать Мари-Дус и сына? Одному Богу известно, куда этот гадкий англичанин мог их отвезти! Он почувствовал себя опустошенным и усталым.

Пора было уходить, но Жозеф, которого это известие не так обескуражило, как его друга, достал из кармана монету и, держа ее кончиками пальцев, спросил напоследок:

– Вы случайно не знаете, где они могут быть?

– Конечно, знаю, месье! – ответил портье, сразу просияв. – Эти дамы никогда не скрывают от меня свое местонахождение. Они сейчас в Руэле, в замке Мальмезон, который принадлежит одному из друзей милорда.

Из глубины пропасти Тремэн взлетел к солнцу надежды. Мари-Дус у Лекульте, который ему, Гийому, был в большей степени близок, чем какому-то англичанину, об этом невозможно было и подумать, но это – замечательно! Уже завтра он будет рядом с ней! В свою очередь он также протянул монету портье, который от неожиданной радости забыл святые революционные принципы и с благоговением принял ее.

– А сейчас пойдем спать, – заключил Тремэн. – Мне необходимо отдохнуть хотя бы несколько часов! С утра мы займемся поиском лошадей.

Несмотря на свои тесные связи с банкиром, Гийом никогда не гостил у него в Мальмезоне: раньше он всегда приезжал в Париж ненадолго, был занят делами и на визиты ты времени никогда не хватало. Это огорчало супругов дю Молей, имевших основания гордиться своим домом, – несомненно, он был одним из самых красивых в пригороде Парижа. Поэтому, когда солнечным утром следующего дня Тремэн вместе со своим верным другом открыли калитку решетчатой ограды, окружавшей длинный дом под шиферной крышей, вокруг которого был разбит парк с аккуратными аллеями и подстриженными лужайками, по ним змеились ручейки, собираясь в озерцо, где на малюсеньком островке росли кудрявые вербы, они имели самый радушный прием.

– Какой приятный сюрприз! – воскликнул банкир, поспешив к Тремэну и крепко, как брата, обнимая его. – Когда же вы приехали, Гийом?

– Только вчера…

– Почему вы меня не предупредили? Я бы послал за вами свою коляску! Эти почтовые лошади недостойны вас!..

– И я был бы этому очень рад: мой конюшни пусты из-за этих погромщиков из Валони. Пришлось трястись в дилижансе!

– И напрасно!.. Но вот вы, наконец, здесь, и это самое главное! Вы погостите у нас несколько дней, не так ли? В Париже сейчас жить невозможно… Посмотрите, а вот и моя жена, и с нею – аббат Делиль…

– Аббат? У вас? В такое время? «Конституционный», надеюсь?

– Вовсе нет! Но он не священник. Накануне революции он извлекал свои доходы из множества аббатств, поэтому мы его так и зовем, а на самом деле он – поэт, звезда салона мадам дю Молей. Разве вы не читали его «Сады, или Искусство украшать природу»?

– Боже мой! Нет, но мы ведь провинциалы, мы – другие…

– И сам не стыдно? Он член Академии…

Встреча с хозяйкой дома была если и менее экспансивной, то не менее теплой. Софи-Женевьева Лекульте в свои сорок лет была все еще очень мила, несмотря на то, что жиз-ценные огорчения наложили на резко очерченные черты ее лица отпечаток некоторой суровости, присущий вообще умным людям. Своих детей она любила безумно. Необыкновенно женственно и грациозно мадам дю Молей протянула свою руку Гийому, машинально улыбнулась адвокату, которого он представлял присутствующим, и заявила, что пойдет готовить комнаты для гостей…

Тремэн запротестовал, сказав, что он не хотел бы причинять хлопот своим друзьям и приехал с простым визитом…

– Какая жестокость! – возмутилась мадам дю Молей. – Наш дом наполовину опустел! Все друзья разъезжаются один за другим. Недавно уехала мадам Виже-Лебрен, она – замечательный художник, а теперь и наш дорогой аббат тоже собирается нас покинуть…

Аббат – человек неопределенного возраста, скорее урод, чем красавец: худосочный, дряхлый, но с искрящимися живыми глазами, – неожиданно рассмеялся:

– Я не желал бы лучшего, чем остаться у вас навсегда, но на меня уже косо смотрят! Хотя я и взываю повсюду, что никогда не давал обет, что я даже был женат, но напрасно, мне бросают в лицо это слово, которое вы только что так нежно произнесли, мой милый друг… Но музы вас не оставят! С вами будет несравненная мисс Вильямс…

Удар веера по руке наказал его за злую шутку.

– Ваш талант мог бы сделать вас снисходительнее к юной девушке, а вы заставили ее спасаться бегством. Она пошла собирать цветы… Но, может быть, мы все-таки вернемся? Наши гости, наверное, хотят отдохнуть и переодеться…

И повернувшись так, что ее просторное белое платье из муслина всколыхнулось на ветру, она взяла Делиля под руку и пошла с ним к дому. Ее муж пригласил гостей следовать за ними, но Тремэн задержал его:

– На одну минуту, пожалуйста, Жан-Жак! Я только что услышал, что у вас здесь гостит некая мисс Вильямс, и мне бы хотелось знать, не приехала ли она в сопровождении одной дамы… которая дорога мне. Дело в том, что именно в поисках ее я сюда и прибыл.

Несмотря на свой тяжелый, неуклюжий и даже заурядный облик, банкир не лишен был интуиции и нежности чувств. По голосу своего друга он догадался, что шутка тут будет неуместна, и он сдержал улыбку:

– Вы знакомы с этой очаровательной леди Мэри? Как это странно!

Ее имя было произнесено на английский манер, что было неприятно Гийому, но он вспомнил: банкир был страстно влюблен в моду и обычаи Англии.

– Странно как раз то, что ее фамилия не привлекла вашего любопытства, петому что она у нас совпадает почти буква в букву. Дело в том, что леди Тримэйн – моя свояченица.

Светлые брови на удивленном лице Лекульте взлетели кверху.

– Мне кажется, вас ввели в заблуждение, мой друг. У нас нет леди Тримэйн. Вы полагаете, что я мог бы поразиться сходству и что…

– Вот и она! – воскликнул Жозеф.

На некотором расстоянии от мужчин в глубине тенистой платановой аллеи медленно шла женщина, склонившись над книгой и держа в руке зеленую веточку. Эта веточка представляла собой одну из милых вольностей, о которой заботливая хозяйка дома всегда предупреждала своих гостей и сама также пользовалась этим приемом: если, прогуливаясь по саду и погрузившись в чтение или размышляя о чем-нибудь сокровенном, вы не хотели, чтобы вас беспокоили, надо было сорвать зеленую веточку и держать ее в руках. Мари медленно, с утонченной грациозностью продвигалась по аллее, складки ее черного шелкового платья слегка колыхались, на ее плечи была накинута белая шаль из воздушного муслина.

Сердце Гийома дрогнуло, и он бросился вслед за ней, не дожидаясь, что скажет банкир, но Жозеф его перехватил:

– Нет, остановись! Я напоминаю тебе, что она думает, что ты умер. Надо прежде подготовить ее…

И он побежал к молодой женщине, которая, заметив его, вскрикнула от удивления и, нечаянно выронив книгу и веточку, протянула ему руки, приветливо улыбаясь. Чтобы не смущать своего друга, Гийом спрятался за круглой кроной апельсинового дерева, установленного в кадушке рядом с тропинкой, но так, чтобы не терять их из виду. Лекульте машинально последовал его примеру. Он не мог понять, что происходит, но по напряженному выражению лица своего друга он предчувствовал драму. Вдалеке Жозеф и Мари продолжали неторопливо идти вдоль аллеи, адвокат осторожно придерживал под руку свою даму. Они приближались к партеру, ограниченному расположенными в ряд апельсиновыми деревьями в кадках. Говорил Жозеф, а Мари слушала его, наклонив голову. Блестящая копна ее пышных волос показалась Гийому светлее, чем раньше. Он также заметил, что радостное лицо ее теперь омрачилось морщинами глубокой печали, легкими, но четкими. Она похудела, впрочем, может быть, это черное платье делало ее тоньше? Как бы там ни было, но никогда раньше она не казалась ему такой трогательной, никогда раньше он ее так не любил. Вдруг он услышал, как она вскрикнула:

– Он жив?..

На этот раз Гийом не смог устоять и бросился к ней навстречу так быстро, как ему позволяла его легкая хромота:

– Мари! – взмолился он. – Я здесь…

Он ожидал, что она бросится к нему в объятия. Но вместо этого она жалобно и безутешно застонала, повернулась и стремительно побежала к дому, словно дьявол в человеческом облике гнался за ней. Как громом пораженный, Гийом смотрел, как она скрылась за большой стеклянной дверью вестибюля. Шок был таким сильным, что он рухнул на землю. Когда Жозеф подбежал к нему и обнял за плечи, Гийом дрожал. Он помог ему подняться и сказал:

– Не мог подождать еще немного? Ты напугал ее.

– Напугал? Ты хочешь сказать, что она боится меня? Но почему? Почему?

Подошел Лекульте и, услыхав полные отчаяния слова Гийома, взял его за руку:

– Идемте, Тремэн, – сказал он сострадательным тоном. – Вам нужно взять себя в руки. Пойдемте ко мне. Все, что происходит, нуждается, как мне кажется, в некоторых объяснениях…

Позволив вести себя под руки, Гийом неожиданно вспомнил слова, которые он недавно услышал от банкира, но не обратил на них внимания:

– Не говорили ли вы только что, что здесь нет леди Тримэйн?

– Я в самом деле сказал это, но…

– Тогда под каким именем вы знаете эту даму?

– Леди Дойль. На прошлой неделе она вышла замуж за одного моего знакомого, англичанина. Он мой друг, мы уже давно работаем вместе. У нас общее дело в Голландии и во Франции, ему всегда нравилось здесь жить. У него есть недвижимость в Бордлэ, которая ему перешла от его бабушки, она была француженка.

– Как долго они женаты?

– Четыре дня. Они поженились здесь, и, разумеется, никто не афишировал…

– Четыре дня! – вскричал Тремэн. – Стоило мне только приехать чуточку раньше!.. Могу ли я увидеть этого достойного человека, этого защитника покинутых прекрасных дам?..

– Не будь так язвителен, – посоветовал Энгуль, – ты только сам себе делаешь больно…

– В любом случае вы не сможете его увидеть. Позавчера он уехал в Бордо улаживать какие-то судебные тяжбы. Он доверил нам свою жену… Тремэн! Я чувствую, что нанес вам рану, и это меня удручает, но…

– Но вы ничего не понимаете, не правда ли?

В этот момент появился аббат Делиль: Он вел за ручку маленького мальчика приблизительно двух лет, который был еще в юбочке и семенил своими ножками с таким серьезным видом, будто был горд тем, что его сопровождают. Тем не менее его пухленькая и крепенькая фигурка составляла уморительный контраст с болезненным и щуплым силуэтом аббата, почтительно согнувшегося рядом с ним. Оба старались идти в ногу, мурлыкая какую-то песенку. Казалось, они прекрасно понимают друг друга…– Посмотрите, – сказал Лекульте, – это сын леди…

– Только не говорите мне, что он тоже Дойль…

– Бог мой! Я об том ничего не знаю! – сказал банкир, удивленный сильным волнением, прозвучавшим в голосе Гийома., – Он всего лишь маленький мальчик, и здесь все зовут его Артур, вот и все…

Он вздрогнул, пораженный внезапной мыслью. Его взгляд обратился на головку малыша: его темно-рыжие кудряшки были такими же крутыми и непослушными, как у Гийома, шевелюру которого теплого цвета акаю пока еще не портил ни единый белый волосок. Банкир покачнулся ошеломленный, но не позволил себе никаких замечаний на этот счет. Он только прошептал:

– Что я могу сделать для вас, Гийом?

– Я хочу поговорить с Мари. Без свидетелей! После этого я обещаю вам, что уеду…

– Зачем такая спешка? Мне тоже нужно с вами поговорить, и ваш неожиданный приезд – такая удача…

– Хорошо, я пробуду еще несколько дней в Париже, но сейчас сделайте, пожалуйста, так, как я прошу!

Немного времени спустя Лекульте открывал перед своим другом дверь маленькой гостиной, окна которой выходили прямо в сад. В глубоком кресле, стоявшем возле потухшего камина, сидела Мари. Когда Гийом вошел, она подняла на него полные слез глаза, быстрым движением достав из-за рукава кружевной платочек, промокнула слезы, но в ее взгляде Гийом прочитал больше страха, чем любви.

– Значит, это в самом деле – ты! – сказала она со вздохом. – Минуту назад я полагала, что это просто игра воображения…

– Лучше скажи, что ты приняла меня за привидение! Ну вот, мы опять вместе! Ты боишься…

Она нервно засмеялась, в то время как ее пальцы теребили краешек батистового платочка:

– Поверь, у меня есть основания! Когда однажды ко мне пришли и сказали, что ты умер, я чуть не умерла от горя. Я ношу по тебе траур…

– …но несколько месяцев спустя ты выходишь замуж за одного из твоих воздыхателей. Мари, нам нужно серьезно поговорить! В твоей и моей жизни произошло столько невероятных событий, которым трудно найти объяснение! И прежде всего скажи, кто пришел и сообщил тебе о моей смерти? Кто это был?

Во время разговора Гийом медленно подходил к креслу и, наконец, остановился рядом, держа свою трость у больной ноги, которую не мог согнуть. Она только что обратила на это внимание:

– Ты хромаешь?.. Что-нибудь произошло?

– Бессмысленное приключение, но довольно жестокое, когда как-то вечером я скакал к тебе: обе ноги были сломаны, и я был готов к тому, что умру. Долгие недели, даже месяцы я думал, что никогда больше не смогу ходить, но, сжалься, давай вернемся к моему вопросу, кто сообщил тебе о моей смерти?