Это было необходимо для того, чтобы принц крови мог заключить брак. Но на войне как на войне! Решили пренебречь условностями и сыграть свадьбу потихоньку, без излишнего шума. Потом, после победы, можно будет перед коронацией организовать в соборе Парижской Богоматери другую, по-настоящему пышную церемонию. А пока, бог с ним, пусть будет герцогская часовня и минимальное количество свидетелей. Пока лучше без огласки. Утром 3 января 1632 года монах-бенедиктинец из монастыря Сен-Ромен, что в Нанси, благословил брак Гастона Орлеанского и Маргариты Лотарингской.
      Правду сказать, обстоятельства, при которых праздновалась свадьба, были глубоко безразличны новой Мадам. Пусть бы ее выдали замуж хоть под открытым небом и в чистом поле, пусть бы ее венчал сельский священник, – ей и это было бы все равно! Единственное, что стоило внимания в ее глазах, – это то, что она смогла наконец вложить свою трепещущую руку в руку Гастона. Когда наконец настало время чарующего одиночества вдвоем, она с потрясающей искренностью выдохнула:
      – Я полностью принадлежу вам, дорогой мой господин!.. И я знаю, что отныне никакая сила в этом презренном мире не сможет разлучить нас!..
      Принцесса явно недооценила ни людей, окружавших ее, ни события, которые вскоре должны были свершиться. Увы, только что заключенному союзу угрожала вполне реальная опасность. Все составляющие этой опасности можно было бы назвать поименно: король Людовик XIII, герцог де Ришелье, война, да и люди вообще. Все это выходило за пределы понимания молоденькой влюбленной принцессы, но тем не менее в очень скором времени начались неприятности.
      Две недели спустя после свадьбы герцог Лотарингский был вынужден под угрозой оружия подписать с Людовиком XIII унизительный для него договор в Вике. Гастон, почувствовав, что жизнь в Нанси перестает быть такой уж безопасной, поспешил сбежать, даже и не подумав взять с собой жену. Впрочем, когда речь идет о личной безопасности, вряд ли кто-либо станет ждать, пока красивая женщина, пусть даже и любимая, упакует свои чемоданы и соберет свои безделушки. Гастон прыгнул в седло и, посоветовав Маргарите не забывать его, стрелой понесся по дороге, ведущей к Брюсселю.
      Потеряв всякую надежду на лучшее, почти больная от тоски, охватывавшей ее при мысли, что ужасные стражники кардинала могут быть расставлены по оврагам близ Нанси, чтобы подстеречь, схватить и повесить ее ненаглядного Гастона, Маргарита, плача, смотрела вслед мужу. Гастон слишком торопился, чтобы оглянуться и увидеть белый платок, трепещущий в руке Маргариты. Сигналы этого любовного телеграфа, к которому прибегают нежные сердца в минуту расставания, остались без ответа.
      Герцог Карл, который также присутствовал при этом бесславном бегстве вместе со своим братом, кардиналом Франциском Лотарингским, смотрел на происходящее совершенно по-иному. Он теребил бороду, прислушиваясь к цокоту копыт, обрушившихся на каменные мостовые его славного города.
      – Интересно, – сказал он, помолчав, – правы ли мы были, дав согласие на ваш брак с ним, сестрица?.. А главное – так быстро…
      – А почему бы, скажите, пожалуйста, вам было не дать согласие на наш брак?
      – Само собой понятно почему. Людовик никогда не согласится признать законным брак, заключенный без его разрешения. И ваш муж сбежал… Причем его поспешность кажется мне подозрительной!
      – А что, по-вашему, ему было делать? – возмутилась Маргарита. – Сидеть здесь и дожидаться, пока король пришлет команду гвардейцев, чтобы схватить его и бросить в тюрьму?
      – А то и повесить. Договаривайте до конца, раз уж начали! На мой взгляд, если вы позволите мне говорить в открытую, ему следовало бы, по крайней мере, дождаться момента, когда станут известны точные намерения Его Величества. А теперь – кто знает, увидим ли мы его вновь?..
      Намек на трусость Месье, прозвучавший в речах брата, мигом осушил слезы герцогини Орлеанской и вызвал у нее приступ неудержимого гнева.
      – Вы забываете, братец, что я – его жена перед богом и людьми! Какая разница, дал король согласие или не дал его? Разве в его силах разъединить тех, кого соединил сам господь? Уж я-то знаю, что увижу Гастона. Даже если мне придется прождать его до конца своих дней, я даю вам слово, что дождусь!
      – Успокойтесь, сестра! – сказал кардинал. – Мы все надеемся на то, что господь не потребует от вас такой жертвы и вы увидите Месье раньше, чем поседеете! Как вы сами говорите, вы теперь замужем. Вот только… я, как и наш брат, опасаюсь, что у вашего августейшего супруга не слишком сильный характер. Он очень приятный человек, очень любезный, но немного легкомысленный. Бегство всегда кажется ему лучшим способом защиты. В нем нет ничего от Цезаря, в вашем супруге, сестра, и, к несчастью, это сразу же бросается в глаза!
      Маргарита еще больше разозлилась, но все-таки не рискнула оспаривать утверждение брата, что Гастону вовек не быть увенчанным лаврами Цезаря. Она вступилась за него несколько иначе.
      – Вам, человеку церкви, должно быть стыдно, братец, возводить напраслину на того, кто сам не может себя защитить! Уж я-то знаю, что мой супруг любит меня не меньше, чем я его. Он сохранит мне верность при любых обстоятельствах, и одна только смерть сможет разлучить нас! И я запрещаю, слышите, я категорически запрещаю вам сомневаться в этом! Мы принадлежим друг другу, и это на веки веков!..
      – Аминь, – вздохнул кардинал Лотарингский. – И да услышит вас господь, дорогая сестра…
 
      Пока Маргарита томилась и умирала от скуки в герцогском замке Нанси, пытаясь хоть как-то убить время, то набрасываясь на вышивку, то погружаясь в молитву, то попросту стоя у окна и высматривая гонца, Гастон Орлеанский метался по Франции и совершал чудовищные глупости, одну хуже другой. При этом он не переставал писать жене и клясться ей в любви и верности.
      Любопытно отметить, что этот принц, наверняка самый непостоянный, самый лукавый и самый легкомысленный во всей истории Франции, оказался способен на столь глубокое чувство и такую верность в любви. Он выбрал Маргариту, он хотел сохранить для себя Маргариту, хотел прожить всю жизнь рядом с Маргаритой.
      Но эта возможность маячила где-то далеко впереди. Пока что он собирал войска и творил какие только мог бесчинства в прекрасном королевстве своего брата, Его Величества Людовика XIII. Месье можно было увидеть то в Бургундии, то в Оверни, то в Лангедоке, где так трагически закончился заговор Монморанси. Когда заговор был раскрыт и голова Монморанси, с редкостным бесстыдством покинутого своим принцем, покатилась с эшафота, воздвигнутого на тулузской площади де Терро, Гастон снова ударился в бега. На этот раз он добрался до Брюсселя, где встретился со своей матушкой. Толстуха Медичи открыто вела теперь военные действия против старшего сына. Для этого удобнее было находиться в изгнании.
      Что же до Маргариты, то прошло больше года, прежде чем она снова увидела своего дорогого принца. К счастью, ее супруг не чурался пера и умел излагать свои мысли и чувства на бумаге.
 
      «Любимая моя маленькая Анжелика, не беспокойтесь обо мне. Скоро мы встретимся. Я люблю вас больше всего на свете. И вы меня любите всегда-всегда…»
 
      Маргарита тяжело вздохнула, сложила записку Гастона и сунула ее за корсаж, придерживая рукой. Это придавало ей уверенность в том, что драгоценный клочок бумаги не исчезнет из своего убежища. А уверенность хотя бы в чем-то была ей совершенно необходима, потому что дела в Лотарингском герцогстве, к сожалению, шли все хуже и хуже. Накануне того дня, о котором мы рассказываем, все могли видеть короля в доспехах, объезжающего верхом вокруг крепостных стен Нанси, как бы оценивая размеры своих грядущих завоеваний, и все население города пришло от этого в полное смятение.
      Герцог, страстно увлеченный охотой, результатом которой должно было стать обладание прекрасной Беатрисой де Кюзанс, которому все остальное было в этот момент вполне безразлично, предоставил событиям идти своим чередом. Переговоры затягивались, и жителям Нанси уже начинало недоставать даже продовольствия.
      Маргариту, по-прежнему беззаветно влюбленную в своего прекрасного принца, все происходящее интересовало в очень незначительной степени, пусть бы даже пришлось умереть с голоду. Единственное, что имело для нее значение: благодаря посредничеству кардинала Франциска она могла получать весточки от возлюбленного Гастона. Именно он сегодня и привез ту драгоценную записку, которую Маргарита так тщательно прятала у самого сердца…
      Жара в эти первые дни сентября стояла страшная. Все окна герцогского дворца были распахнуты настежь. Маргарита, сидя в своей спальне, слышала, как грохочут пушки, трещат мушкеты, гремят барабаны. Ей ни на минуту не становилось страшно, настолько она была защищена своей любовью от всех внешних обстоятельств. Бессознательный эгоизм, свойственный всем влюбленным, диктовал ей только одну мысль: Гастон сейчас находится совсем недалеко от нее, в Тионвиле. Хватит нескольких часов, чтобы верхом добраться до него! Какое долгое время он не был так близко! По сравнению с этой долгожданной близостью, заставлявшей маленькую герцогиню трепетать от вновь возникшей надежды на скорую встречу, какое имели значение осажденный город, смерть, бродившая по улицам и крепостным стенам, даже судьба самого герцогства Лотарингского, для которого эта осада могла предвещать скорый конец! И если что-то и беспокоило Маргариту, то лишь страх перед столь частыми на войне случайностями, глупыми и жестокими. Шальная пуля, предательство или простое недоразумение могли поставить под удар жизнь ее драгоценного супруга еще до того, как они увидятся снова.
      Внезапно ее раздумья были прерваны быстрыми и тяжелыми шагами, под которыми потрескивал паркет соседних комнат. Обернувшись, она увидела своего брата Франциска. На нем был костюм для верховой езды, весь покрытый дорожной пылью, лицо кардинала носило следы усталости и озабоченности, сам он смотрел на сестру странным взглядом, где снисходительность смешивалась с жалостью.
      – Вы опять думаете только о нем, да?
      – Он мой супруг, – вздохнула маленькая герцогиня, устало передернув плечами. – Разве это не естественно?
      – Было бы естественно, если бы он заботился о вашей судьбе так же, как вы о нем! Впрочем, это сейчас неважно, у меня есть для вас кое-какие новости, которые должны очень вас заинтересовать. Наш брат, герцог Лотарингский, решил оставить Нанси и отправиться в Эпиналь…
      – Уехать из Нанси? Он хочет покинуть город?
      – Скажем так, он собрался за помощью… Я вернусь к королю, а город, по крайней мере, на это можно надеяться, будет по-прежнему оказывать сопротивление. Сестрица, вам нельзя оставаться здесь одной, ведь герцогиня давно уже оставила нас… На что вы решитесь? Поедете с Карлом?
      – В Эпиналь? Чтобы не иметь никакой возможности получать известия от моего мужа? Никогда! Если я не могу жить рядом с ним, я хочу хотя бы оставаться здесь, где благодаря вам поддерживаю с ним постоянную переписку.
      Насмешливая улыбка осветила лицо молодого кардинала, отчего оно стало менее напряженным.
      – Что ж, именно об этом я только что и говорил: вы думаете только о нем! Это признак редкостной отваги, сестрица. Вы не представляете себе, какова будет судьба города, если осаждающие его войска все-таки займут Нанси. Город может быть разрушен до основания, сожжен… Скорее всего начнутся грабежи, неизбежны насилие, убийства, а вы – одна во дворце…
      – Королю известно, что я жена его брата! – прервала кардинала Маргарита. – Он славится своим рыцарством, и он меня защитит!..
      – Вы забываете о том, что он никогда не соглашался признать ваш брак! Тем не менее мне тоже кажется, что король достаточно благороден, чтобы защитить принцессу из нашего дома. Но, сестра, разве вместо того, чтобы подвергать свою жизнь подобным опасностям, вам не хочется присоединиться к вашему супругу?
      – Присоединиться к Гастону? Но, братец, ведь это невозможно…
      – Я думаю иначе. На мой взгляд, это не так уж и сложно… Если только вы пожелаете!
      – Не смейтесь надо мной, Франциск! Вы отлично знаете, что открываете передо мной двери рая. Я готова рискнуть жизнью ради такого счастья. Скажите только, что мне надо сделать, и я – даже если это опасно, даже если…
      – Ладно-ладно, успокойтесь! Я думаю, что опасность не так уж велика. Сегодня же вечером, как я вам уже говорил, я возвращаюсь в лагерь. Я принесу вам ливрею, принадлежащую одному из моих юных лакеев. Вы наденете ее и устроитесь рядом с кучером, когда я буду уезжать из города. Таким образом, вы, находясь в совершенной безопасности, минуете французские линии. За пределами этого круга из железа и огня, в котором мы сейчас заключены, вас будет ожидать оседланная лошадь. И дальше – только от скорости, с какой вы сумеете проскакать расстояние, отделяющее лагерь от Тионвиля, будет зависеть, скоро ли вы встретитесь с Гастоном.
      Маргарита слушала кардинала так зачарованно, с таким восторгом, словно это было ангельское пение.
      – Какая замечательная идея, братец! И как жалко, что она не пришла вам в голову намного раньше!..
      – Дело в том, что до сих пор я не особенно беспокоился за вас, но теперь я знаю, что королю вы нужны. Как только что сказали вы сами, вам не угрожают ни бесчестье, ни смерть от его руки, но вы можете стать у него весьма драгоценной заложницей.
      – Заложницей? Я?
      – Да конечно же! Подумайте, сестра, вы же сами на всех перекрестках кричите о том, что вы – супруга мятежника. И хотя король и отказывается признать ваш союз с Гастоном законным, он отлично понимает, что, попади вы ему в руки, он получит огромные преимущества. Ему говорили, как Месье дорожит вами. Вот вы и станете прекрасным средством добиться соглашения с преступным братом!
      – Я? Чтобы я послужила приманкой для Гастона? О, это было бы совершенно чудовищно!..
      – Надеюсь, до этого дело не дойдет. Готовьтесь. Сегодня же ночью мы уедем.
      Кардиналу не потребовалось повторять свои слова дважды. При одной мысли о скорой встрече с любимым Маргарита почти что обезумела от радости. К тому же предложенное ей романтическое путешествие очень напоминало приключения, о которых до сих пор она знала лишь понаслышке. Надо было переодеться мальчиком, уподобившись героине какого-нибудь романа. Это было так интересно!
      Маргарита с нетерпением ждала, когда же принесут обещанную ливрею. Весь вечер она потратила на примерку и попытки научиться естественно держаться в столь необычном наряде. Она совсем позабыла о том, что пули продолжают сыпаться на Нанси градом, ее беспокоило только одно: день никак не хотел кончаться…
      Наконец, около девяти часов, кардинал занял свое место в карете. Молоденький тоненький мальчик-лакей, державшийся очень прямо, уселся рядом с толстым усатым кучером, еще два лакея встали на запятки.
      Франциск Лотарингский даже не посмотрел в сторону переодетой мальчиком сестры. Он был хмур, брови почти сошлись над переносицей, в карету он бросился, как бросается в воду человек, собирающийся утопиться. Дело в том, что для него самого приключения этой ночи, так напоминающие любовный роман, могли обернуться самой настоящей политической драмой. И без того его роль посла, разрывающегося между непримиримыми требованиями Людовика XIII и вечными уловками и увертками герцога Лотарингского, становилась с каждым днем все более опасной. Он даже не был уверен в том, что нынешней ночью ему удастся вернуться в город. Кто может предугадать, не захочет ли король, взбешенный известием о бегстве Карла IV, арестовать кардинала и бросить его в Бастилию? Ни одна голова в те времена не стояла достаточно высоко, чтобы оказаться недосягаемой для ударов грозного Ришелье.
      Подскакивая на булыжниках, карета выехала из двора замка и направилась к воротам де ла Крафф, на которых были изображены нансийский чертополох и лотарингский крест. Массивные ворота были ясно видны этой ясной ночью, такой светлой, что казался совершенно ненужным свет двух факелов, прикрепленных под сводами и освещавших дорогу проезжающим под ними. Повсюду сновали люди, похожие на тени, они бряцали оружием, обменивались какими-то словами, отдавали приказания… В толстой куртке ливреи было очень жарко, Маргарита обливалась потом, но старалась не подавать виду, что ей тяжело.
      Офицер, который отвечал за въезд и выезд из осажденного города, узнав кардинала Лотарингского, дал сигнал пропустить карету, тяжелые створки ворот отворились перед ней, обрисовав в ночи черную стрельчатую арку, потом закрылись, и экипаж, выбравшись за стены и миновав авангард защитников Нанси, понесся к Сен-Никола.
      Когда впереди показались палатки и костры французского лагеря, Маргарите оказалось очень трудно справиться с нахлынувшей на нее тревогой. Пройдет ли все так гладко, как предсказывал ей кардинал? А вдруг что-нибудь нарушит размеренный ход хорошо отлаженного механизма побега? А вдруг ее узнают, сорвут с нее маску? Она ведь пытается проникнуть в самое логово зверя… Внезапно с обеих сторон дороги блеснули стволы мушкетов, возникли силуэты всадников с султанами на шлемах, украшенных крестом и цветком королевской лилии. Мушкетеры отдали честь, увидев кареты лотарингского посла, который, как обычно, в ответ поприветствовал их…
      Приближался королевский шатер. Маргарита с ужасом смотрела, как он увеличивается в размерах. Это был самый опасный, решающий момент всего путешествия. Она знала, что сначала кардинал выйдет из кареты, затем, под видом того, что кучеру надо где-то его подождать, они отправятся в укромное место, где заботами неизвестного друга для нее уже приготовлена оседланная лошадь.
      – Храни вас господь! – едва слышно прошептал кардинал, выходя из кареты.
      Маргарита оставалась безучастной, она даже не пошевелилась. Ей казалось, что от ужаса все ее тело налилось свинцом. В те недолгие минуты, когда Франциск, спустившись на землю, шел по направлению к палатке, время будто остановилось. Молодая женщина вся обратилась в ожидание: когда же наконец карета снова тронется с места.
      Карета тронулась. Кучер совершенно спокойно развернул лошадей, проехал немного дальше того места, где они обычно останавливались, и натянул вожжи. Одна из лошадей заржала, и из темноты показался силуэт мужчины, лица которого было не видно за широкополой шляпой. Незнакомец подошел к карете.
      – Все готово, – только и сказал он.
      Несколько минут спустя Маргарита вместе с неизвестным другом уже скакала галопом по дороге в Тионвиль, оставив кучера с лакеями дожидаться возвращения своего господина, возможно, весьма не скорого.
      Разумеется, добравшись до Тионвиля, маленькая герцогиня чувствовала себя совершенно разбитой, но она скакала бы, не позволив себе ни единой жалобы, до самого края света, лишь бы там ожидало ее свидание с Гастоном. Город принадлежал испанцам. Месье, брата короля Франции, принимали там очень радушно. Приезд его молодой жены был встречен единодушными приветствиями всего населения. Идальго с белоснежными зубами, высоко державший голову из-за своего накрахмаленного воротника, взял ее лошадь под уздцы, чтобы проводить Маргариту к дому, где Гастон только открывал глаза. Тем не менее принц, распахнув объятия, вышел навстречу жене, и глаза его сияли радостью.
      На этот раз потрясение оказалось слишком сильным для молодой женщины, едва завершившей безумную ночную скачку. Неспособная даже нормально спешиться, она просто соскользнула в руки мужа и лишилась сознания.
      Обморок длился недолго. Нежные заботы Гастона вскоре позволили ему добиться желанной цели: Маргарита открыла глаза и, счастливая и смущенная, прошептала:
      – Ах, мой прекрасный повелитель! Никогда бы я не поверила в то, что рассказывают романы о принцессах-изгнанницах, если бы не пережила всего этого сама…
      Потом они замолчали. Настоящее счастье не нуждается в словах, чтобы себя выразить. Но кое-что омрачало для Гастона радость встречи. Он считал Тионвиль недостаточно надежным местом. Город находился слишком близко от позиций, занятых королевскими войсками. Назавтра же он вместе с Маргаритой переехал в Намюр, где они и обосновались. Оказавшись в безопасности, герцог Орлеанский решил все-таки узаконить свой брак, заставить всех признать его, объявил о нем в собственноручно написанных письмах папе и всем иностранным государям, а затем для пущей верности повелел архиепискому Малинскому благословить его еще раз, теперь – публично, чтобы никто уже не мог даже заподозрить, что он женат не по-настоящему…
      Но этих мер оказалось недостаточно. Людовик XIII все-таки не признал себя в этом вопросе побежденным. С самого начала 1634 года началось преследование герцога Карла Лотарингского за похищение наследника французского трона. Шестнадцатого января король издал официальное заявление о том, что никогда не согласится на брак своего брата с Маргаритой Лотарингской. Вскоре Карлу, позволившему себе ко всему еще и роскошь оказаться двоеженцем, пришлось оставить свой трон и бежать. Герцогская корона была передана его брату Франциску, который в связи с этим обстоятельством снял с себя кардинальский сан, вернулся в свет и женился на сестре герцогини Николь, Клод де Бар. Но новая чета не успела насладиться пребыванием на престоле. Людовик XIII опять пошел в наступление, и Франциску с молодой женой, переодетым крестьянами, пришлось в свою очередь бежать из Нанси.
      В течение всего этого времени эмиссары Людовика день и ночь слонялись по дорогам Брюсселя, чтобы попытаться вернуть во Францию этого совершенно невыносимого Месье. Они так старались поймать беглеца и их было так много, что мятежник решил все-таки попытать счастья. Его последняя капитуляция принесла ему такой богатый урожай, что теперь он наделся урвать не меньше. И в одно прекрасное утро… он распрощался с Маргаритой.
      – Вам лучше оставаться здесь, дорогая, – сказал он жене. – Вы ждете ребенка, а кроме того, без вас будет удобнее отстаивать наше дело. Я буду ощущать большую свободу. Мой брат вспыльчив и бывает жестким, но в глубине души это добрый человек. В конце концов он поймет, что мы слишком любим друг друга, чтобы согласиться жить в разлуке. Верьте мне, ждите от меня вестей. Я уверен, что скоро, очень скоро мы снова встретимся, на этот раз навсегда…
      Бедная Маргарита снова поплакала, снова помахала платочком, снова посмотрела в спину удаляющегося в туче пыли мужа и снова принялась ждать. Вот только на этот раз ожидание затянулось больше чем на десять лет!
 
      Вернувшись во Францию и удобно устроившись в своем родовом замке в Блуа, который всегда был самым любимым его жилищем, Месье принялся неустанно изводить своего брата. Он требовал признания союза с Маргаритой законным. Больше того, он продолжал принимать участие в заговорах, покидая своих сообщников, едва эти бесконечные заговоры оказывались раскрыты. Это случалось с такой привычной регулярностью, что он не испытывал при этом ни малейших угрызений совести.
      Несмотря ни на что, 8 февраля 1637 года в Орлеане состоялась встреча двух братьев. Они расцеловались и решили положить конец «недоразумениям». Король согласился наконец признать женитьбу Гастона при условии, что брак будет заключен «заново, по всем правилам и в соответствии с обычаями, принятыми для таких случаев в королевстве»…
      А это означало, что чуть ли не вся предыдущая жизнь Месье ставится под вопрос. Приняв условия короля, Гастон согласился бы сам признать недействительными два предыдущих венчания. Значит, все их с Маргаритой дети (к тому времени она уже произвела на свет пятерых) считались бы незаконными. Тем не менее он все-таки уцепился за лучик надежды, стараясь как можно больше затянуть окончательное решение.
      5 сентября 1638 года Месье потерял свой титул наследника французского престола: королева только что родила будущего Людовика XIV. Гастон несколько утешился при мысли, что, может быть, теперь по отношению к нему будут не так непримиримы. А кроме того… у него ведь всегда оставалась возможность организовать заговор!
      Только находясь на смертном одре, 14 мая 1643 года Людовик XIII дал наконец брату желанное разрешение на брак, не выдвинув при этом никаких условий. Назавтра же специальный курьер отправился во Фландрию, и Маргарита смогла наконец покинуть страну, так долго заменявшую ей родину, страну, где, на ее взгляд, она слишком редко, только от случая к случаю, принимала у себя возлюбленного супруга.
      Встреча мужа и жены, воссоединенных на вечные времена, была незабываемой. Они обнаружили, что любят друг друга точно так же, как в первые дни знакомства, и долго стояли, обнявшись и поливая друг друга слезами радости. Старые стены Люксембургского дворца, которые столько помнят, наверняка сохранили воспоминание и об этой трогательной встрече.
      Однако из уважения к желанию, в течение столь долгого времени высказывавшемуся покойным королем, герцог и герцогиня Орлеанские решили… обвенчаться в третий раз! Для этого события была выбрана Медонская церковь и была назначена дата – 26 мая.
      Отпраздновали свадьбу, на этот раз, похоже, окончательную. Гастон и Маргарита отправились на божественные берега Луары вкусить плодов завоеванного ими наконец счастья. Неисправимый заговорщик, даже живя в полном блаженстве, не отказывал себе в удовольствии постоянно отравлять существование Регента, Анны Австрийской, кардинала Мазарини и юного Людовика XIV, наверное, только для того, чтобы не потерять ценных навыков… Он дожил даже до того дня, когда смог с радостью узнать, что его дочь от первого брака, Великая Мадемуазель, приказала стрелять из пушки Бастилии по королевским войскам, за что заслужила в народе репутацию воительницы. В большей или меньшей степени она раскаивалась в этом до конца своих дней.
      В момент третьего бракосочетания Гастону было тридцать пять лет, Маргарите – тридцать два года. У них впереди было еще очень много времени для того, чтобы насладиться жизнью.

ШАРЛЬ де СЕНТ-МОР, ГЕРЦОГ де МОНТОЗЬЕ