Александра побывала у него всего раз и была быстро отправлена восвояси: отец не желал видеть ее в обществе солдат. Ей хватало хлопот в лазарете, где она старалась приносить хоть какую-то пользу, хотя сама была о своей деятельности невысокого мнения: она до смерти боялась крови, а от воплей раненых у нее останавливалось сердце. Ей не поручали почти ничего, кроме проветривания помещения и борьбы с мухами, донимавшими несчастных.

Со стороны отцовской баррикады раздался взрыв. Александра содрогнулась. Кошмарные «боксеры» теперь подкладывали мины под укрепления европейцев, поэтому взрывы раздавались все ближе и ближе. Если не подоспеет подмога, то совсем скоро вместо их квартала останутся дымящиеся развалины и горы трупов; то, что окажется не под силу пулям, доделает голод.

Внезапно на ступеньках, поблизости от которых расположилась Александра, возник какой-то темный силуэт.

– Не бойтесь! – раздался женский голос. – Я – Пион, я пришла за тобой. Мы с сестрой находились у большой баррикады. Там идет бой; твой отец ранен, но он не желает, чтобы его уносили, и запрещает, чтобы о ранении сообщали твоей матери. Нужны бинты, спирт…

– У меня есть все, что нужно. Подожди минутку. Я пойду с тобой.

Александра хорошо знала юную особу по имени Пион. Она и ее сестра по имени Орхидея укрылись за стенами посольского квартала вскоре после начала осады. Их отец, богатый торговец, был заподозрен в сношениях с сынами Запада, и «боксеры» прикончили его вместе с женой. От их дома осталась груда развалин.

Девушки были мало похожи друг на друга внешностью, но отличались красотой и привычкой к жизни в роскоши. Однако теперь они проявили себя отважными воительницами, вызываясь выполнять самые сложные поручения, лишь бы приносить пользу соотечественникам и тем, кто предоставил им убежище.

Александра и ее проводница осторожно пересекли Яшмовый мост, перекинутый через канал, и стали пробираться к баррикаде. Благодаря взрывам и ружейным залпам им не пришлось блуждать в потемках. Поблизости кипел бой. Однако у Александры зародилось подозрение, что они идут совсем не в том направлении. Подозрение сменилось уверенностью, когда спутница затянула ее в старую пещеру, которая уходила под укрепления, обороняемые европейцами. Остановившись, она спросила:

– Куда ты меня ведешь? Мой отец не может находиться здесь.

Вместо ответа Пион ткнула Александру в спину острием кинжала.

– Иди, или я тебя убью! – услышала американка властный голос. – Можешь мне поверить: я колебаться не стану…

Сердце Александры трепетала, но она не подала виду, что напугана. Обманщица, злоупотребившая их милосердием и доверием, вела ее туда, где ее ждала смерть, однако она ни за что не согласилась бы признаться, что близка к обмороку от ужаса. Ее пальцы незаметно вытащили из-за корсажа крохотный бумажный пакетик. Ей хотелось быть ко всему готовой, хотя она еще не решилась на непоправимый жест. В восемнадцать лет человек отчаянно цепляется за жизнь, поэтому юной американке очень хотелось продлить свое пребывание на земле.

– Иди! – повторила свой приказ китаянка, кольнув пленницу сильнее, чем в первый раз.

– Куда ты меня ведешь?

– Скоро увидишь. Хоть и не надолго, но увидишь.

Коридор, по которому они теперь двигались, уходил, казалось, в самые недра земли. С каждым шагом делался все более невыносимым омерзительный запах. Александра поняла его происхождение, когда увидела в луче фонаря черный поток воды, несущий нечистоты: это были городские стоки. Она нашла платок и прижала его к ноздрям, но от замечаний воздержалась. К тому же они вскоре выбрались из канализации и стали подниматься по ступенькам. Еще мгновение – и они очутились среди развалин пагоды, заросшей деревьями. Александра поняла, что у нее нет шансов выжить. Стая орущих «боксеров» набросилась на нее и, вывернув руки, подтащила к субъекту, как будто сошедшему со старинного барельефа: это был маньчжурский воин в панцире, надетом поверх кольчуги, выступавшей из-под панциря, как юбка. Из-под великолепного атласного халата с золотым шитьем выглядывали позолоченные поножи и нарукавные щитки. Шлем его венчало чудище с распростертыми крыльями; из-под козырька на девушку взирало невозмутимое лицо гордеца. Принц Цюань собственной персоной!

Александру швырнули на колени перед этим гигантом и не давали поднять головы, а Пион, сперва простершаяся перед повелителем ниц, обыскала пленницу, с презрением отбросила пакетик, а потом вскрикнула:

– Золотой лотос… Его на ней нет!

Рука в стальной перчатке хлестнула ее по щеке, оставив кровавый след.

– Прежде чем тащить ее сюда, надо было обыскать ее комнату.

– Я так и поступила, сиятельный принц, но ничего не нашла. Естественно, я решила, что она носит его на шее.

Безжалостная оплеуха, полученная подлой предательницей, заставила молодую американку вспомнить о гордости:

– Нет у меня никакого золотого лотоса! – выкрикнула она. – Поэтому было бы странно, если бы она его нашла.

– Так называют украденный тобой императорский медальон из яшмы.

– Я ничего не крала. Мне передали эту драгоценность. Человек, сделавший это, обещал охранять меня.

– Он солгал тебе, – с презрением бросил Цюань. – Обладание этим талисманом не поможет тебе избегнуть нашей кары, как он не защитит самого Цонь Луня от ярости Цы Си, нашей божественной правительницы. Надо было окончательно спятить, чтобы отдать белой проститутке драгоценность, полученную когда-то из рук императрицы. Тебя, во всяком случае, это обрекло на гибель.

– Но я не проститутка! – закричала возмущенная девушка.

– Вот как? Чем же ты тогда так угодила принцу Цоню, что он до подобной степени лишился рассудка?

– Ничем. Я хотела купить этот медальон, а он настоял, чтобы я приняла его в подарок. Я зашла к…

– Юан Шаню? Жаль, что я не могу показать тебе его труп: его разрубили на части живьем, и останки стали добычей грифов.

Александра в ужасе содрогнулась и почувствовала, как бледнеет. Наверное, и ей уготована та же участь. Цюань разгадал ее мысли, и его тонкие губы растянулись в бесчеловечной улыбке.

– Нет. Во всяком случае, не сразу. Ты слишком ценная заложница. На рассвете тебя отведут на монгольский базар, что перед английской стеной. Тебя поставят на редут, который мы возвели, и привяжут к столбу. Потом я начну с твоими собратьями переговоры: либо посольские сдадутся, не выставляя никаких условий, либо у них на глазах тебя разденут и разорвут на четыреста сорок два кусочка, как того требуют наши законы. Но сперва ты поведаешь мне, куда спрятала лотос.

У Александры хватило отваги сохранить невозмутимость. У ее ног валялся бумажный пакетик, которым ей, возможно, снова удастся завладеть. Тогда она еще до рассвета расстанется с жизнью, и европейцам не придется уступать мерзкому шантажу, который, кстати, никому не сулит спасения: все посольские будут так или иначе казнены. Но все по порядку: первым делом – пакетик.

Судя по всему, ее молчание произвело некоторое впечатление на маньчжура, который ожидал, что она расплачется и станет молить о пощаде.

– Отдаю должное твоей отваге, но одновременно угадываю твои мысли: пуля в висок могла бы избавить тебя от мук. И не надейся: смерть твоя будет далеко не легкой.

Тем временем Пион, перейдя на китайский, многословно попросила дозволения удалиться, каковое было ей предоставлено, сопровождаемое небрежным жестом. Александра проводила ее полным отвращения взглядом.

– Надо же, мы были добры с ней и ее сестрой, мы думали, что они – несчастные сироты!

– Конечно, они сироты, и несчастные впридачу, ибо видят, как истекает потом и кровью под чужеземным игом возлюбленная родина. Только они не сестры. Одна из них действительно принадлежит к родовитому семейству…

– Вот как? А у нас они мыли посуду, прибирались, стирали грязные бинты…

– …И умертвили нескольких ваших солдат – ведь так? Маньчжурка высокого происхождения сделает все, что угодно, лишь бы послужить благородной цели. Пион и Орхидея работают под «красным фонарем» у Ху Лианшень, «Святой матери желтого лотоса», приходящейся нашей императрице кузиной. Они даже полезнее, чем мои «боксеры»: они – воплощение ненависти…

Долго еще он будет говорить с ней таким тоном? Александра лишилась сил и готова была потерять сознание; она уже закрыла глаза, молясь о скором конце. Даже если ей не удастся завладеть своим пакетиком, то, возможно, ее хотя бы на мгновение оставят одну в какой-нибудь темнице? Тогда она сможет удавиться собственным пояском или оторванной от платья оборкой, чтобы больше не бояться, чтобы не дать им попрактиковаться в жестокости, чтобы остановить этот поток помпезных речей кровожадного вельможи, опоздавшего родиться. Она качнулась вперед, делая вид, что вот-вот лишится чувств, и люди, державшие ее под руки, отпустили ее. Ее ладонь накрыла белый клочок бумаги…

В эту самую минуту прогремел взрыв. За ним последовала ружейная пальба. Двое «боксеров», охранявшие Александру, упали бездыханные. Из клубов дыма вынырнул какой-то человек, двинул принца кулаком в физиономию и, схватив девушку за руку, закинул ее себе на спину и устремился к пагоде, где отстреливались Эдуард Бланшар и Пьер Бо. Стоило Антуану Лорану опустить свою ношу на землю, как оба его соратника, повинуясь взмаху его руки, метнули что-то в сторожу «боксеров». Озаряемые ослепительной вспышкой, все четверо бросились к лестнице, ведущей в канализацию.

– Бежим! Они собираются вас преследовать! – крикнул Бланшар.

– Ничего, вот эта бомбочка преградит им путь, – проговорил Бо, зажигая фитиль и лишь затем исчезая в потемках.

Совсем скоро грохнул новый взрыв. На голову беглецам посыпались мокрые камни, но никто же остановился, чтобы убедиться, скольких своих недосчитался враг. Все неслись вперед, словно их преследовал по пятам сам сатана. У Александры так отчаянно колотилось сердечко, что удары раздавались в ушах, как церковные колокола. Она не отпускала руку Антуана, потому что чувствовала, как с каждой секундой слабеет, однако сознания лишилась только на берегу Яшмового канала.

Последовало несколько дней горячки и несколько ночей, полных кошмаров. Ужас, который Александра хотела скрыть от маньчжура, теперь сполна расквитался с ее организмом, и без того ослабленным лишениями и тяжелым климатом. Когда она наконец пришла в себя, то обнаружила, что совершенно обессилена и что ее держат взаперти в крохотной каморке лазарета. У ее изголовья дежурил сам доктор Матиньон, а также Сильвия и Антуан, который дважды на дню приходил справляться о ней. От них она и узнала, как ее удалось спасти.

Пока Пион вела ее навстречу гибели, Лоран и его приятели, засевшие за мешками с песком на развалинах французского посольства, заметили «сестрицу» Пион Орхидею; та была потрясена случившимся и, во всем сознавшись, провела лазутчиков по подземному коридору, который расчистила Пион, вознамерившаяся открыть проход для «боксеров». Поимка Александры служила доказательством пронырливости Пион, которая ожидала награды. Хвастливость молодой особы спасла осажденных от внезапного нападения.

– Но почему Орхидее вздумалось меня спасать?

– Любовь! – вздохнул Лоран. – Втеревшись в доверие к беженцам-китайцам, она влюбилась себе на беду в Эдуарда Бланшара; увидев, как ее сообщница уводит вас, она поняла, что между возлюбленным и ей разверзнется непреодолимая пропасть, если она не предотвратит вашей гибели. Она все рассказала Эдуарду, и мы, слава Богу, поспели вовремя. Теперь проход перекрыт и тщательно охраняется.

– Что стало с этим чудовищем Пион?

– Она исчезла. Сами понимаете, в ее планы не входило возвратиться.

– Она сказала мне, что мой отец ранен.

Взгляды, которыми обменялись двое друзей, подсказали Александре, что дело обстоит куда хуже. Ее отец был убит в ту же ночь; мать до сих пор не может оправиться от горя и находится на грани безумия.

Александра не стала проливать слез. Какой смысл плакать? Скоро и она, и все остальные встретятся с погибшим на том свете. Для нее не было секретом, что осажденные находились уже на пределе сил. Пока еще они сопротивлялись, мстя за убитых, но было ясно, что пройдет еще день-другой – и все будет кончено.

– Тони, – внезапно прошептала она, – хочу попросить вас об одной услуге. Я потеряла свою порцию яда и прошу вас оказать мне помощь, когда придет время.

– Обещаю вам, моя маленькая, что вы не окажетесь у них в когтях живой.

Сразу после этого разговора часа в два ночи зазвучала канонада. Потом взрывы стали более отчетливыми и близкими. Женщины, перед этим пытавшиеся уснуть в своей душной комнате, наскоро оделись. В английском посольстве стоял крик и беготня. В главном дворе собрались вперемешку европейцы и китайцы, в глазах у которых уже загоралась хрупкая надежда. Вскоре к ним подбежал желтый от пыли моряк, размахивающий винтовкой и кричащий сорванным от радостного волнения голосом:

– Наши, наши! Слышите пушки и пулеметы? Они уже у ворот Пекина…

– Тогда нужно им помочь! – не выдержал посол. – Все к бойницам!

Сражение длилось несколько часов. Конец «боксеров» сделался неминуем. В три часа дня сикхская кавалерия преодолела сопротивление. Следом за ними подоспели американцы, англичане, русские, японцы. Одних французов ждало разочарование: где их молодцы?

Те, к счастью, тоже находились неподалеку: войска генерала Фрея были на подходе к городу задержаны последними огрызающимися отрядами принца Цюаня. Лишь на заре следующего дня, 15 августа, прозрачный утренний воздух задрожал от их труб. Забаррикадировавшимся на противоположном конце города, где нашел смерть лейтенант Анри, пришлось ждать вызволения еще целые сутки, хотя посольский квартал отделяло от собора каких-то пять километров. Спустя пятьдесят пять дней отчаянных боев осада посольского квартала была снята. О «боксерах» и думать забыли. Цы Си была вынуждена бежать в синем балахоне крестьянки, однако через какое-то время объявилась снова, поднеся, что называется, на блюде своим бывшим врагам головы своих бывших сообщников. Старая кошка не разучилась приземляться на все четыре лапы.

У Александры не было времени разделить всеобщее ликование. Ее мать, истерзанная трауром сверх всякой меры и не способная думать ни о чем, кроме бегства, потребовала немедленного возвращения на родину вместе с дочерью и телом супруга, которое она не пожелала зарывать в китайскую землю. Не было таких доводов, которые убедили бы ее повременить, поэтому послу Конджеру пришлось выделить ей в сопровождение морских пехотинцев, и те доставили две повозки, в одной из которых тряслись мать и дочь, а в другой – гроб, сперва в Тяньцзинь, а оттуда в Тангу, где они взошли на борт американского военного корабля, на котором приплыли в Сан-Франциско. Это путешествие, которому, казалось, не будет конца, так и не утешило Александру, горе которой усугублялось тем, что она не сумела проститься ни с Антуаном, ни с двумя его друзьями, которые буквально испарились, захваченные водоворотом дел.

Впрочем, дома она быстро пришла в себя. Стоило ей оказаться в Филадельфии, среди родни, друзей, вспомнить былые радости, как она мигом оправилась. Так часто бывает, когда человек юн и влюблен в жизнь; ему нетрудно изгнать из памяти воспоминания об ужасах, даже если они были сопряжены с неутоленной любовью одного принца и такой же неутоленной ненавистью другого. Впрочем, смерть отца и плачевное состояние матери, чье выздоровление затянулось, служили слишком свежим напоминанием о былом, поэтому она согласилась провести зиму у нью-йоркской кузины. А потом появился Джонатан.

Соскользнув с кровати, Александра вытащила из глубины шкафа шкатулку, обтянутую голубой кожей, в которой хранились ее драгоценности, и извлекла оттуда медальон с лотосом, которым надолго залюбовалась. Она редко надевала его, хотя любила больше остальных украшений. Все, что напоминало о Китае, внушало ей теперь ужас, однако она помимо собственной воли продолжала усматривать в этой вещице талисман, приносящий счастье. Если бы вместо того, чтобы потешить свою гордыню, лично доставив американку принцу Цюаню, вероломная маньчжурка ограничилась бы тем, что показала путь «боксерам», Александра так и не сделалась бы миссис Каррингтон, а превратилась бы в прах некоей мисс Форбс и покоилась вместе с родителями и соотечественниками в китайской земле…

Она долго водила пальчиком по опаловому цветку, для которого супруг подарил ей золотую цепочку с жемчужинами и крохотными цветочками из зеленой яшмы, а потом снова уложила его на бархатную подушечку. Этим вечером ей предстоит встреча за ужином с Антуаном, однако она не наденет медальон, как ни чудесно смотрелся бы он на парчовом платье, соответствуя молочной белизной цвету ее лица. Ей не очень хотелось, чтобы в разговоре слишком часто всплывал Пекин, а эта вещица, навевая художнику именно такие воспоминания, непременно возбудит любопытство и у остальных присутствующих.

Как ни старалась она притушить это любопытство, ее появление в салоне произвело фурор: так великолепен был черный бархат, туго обтянувший ее формы и выставлявший напоказ грациозную шею и плечи. Горло ее охватывало бриллиантовое колье, в волосах красовался не менее драгоценный гребень. Пока она шла к капитану Морра, от столика к столику перелетал восторженный шепот. Капитан вскочил, предложил ей руку и подвел к своему столу. За ней шествовали тетушка Эмити и дядюшка Стенли, но на них почти не обратили внимания – так все были заняты племянницей.

– Вы тут же всех покорили! – шепотом сообщил ей Антуан, сидевший от нее по правую руку. – Я чуть было не зааплодировал.

– Значит, я похожа на театральную актрису?

– Нисколько. Но разве им принадлежит монополия на аплодисменты? Возьмите для примера папу римского: ему тоже аплодируют, когда он появляется в соборе Святого Петра.

– Ну вот, теперь сам папа! Из вас сегодня так и сыплются комплименты!

– А все потому, что трудно найти наиболее красноречивый. Вы слишком величественны.

– А вот это уже преувеличение! Еще немножко – и вы, наверное, попросите меня позировать для портрета. Или вы забросили кисть?

– Что вы, разве может живописец обойтись без кисти? А идея соблазнительная. Вот только сомневаюсь, что мне удастся отобразить вашу прелесть. Говорила же мадам Виже-Лебрен, королевская портретистка, что на кожу Марии-Антуанетты не ложатся тени – настолько она лучится. С вами такая же история.

Сравнение заставило Александру загореться энтузиазмом.

– Вы хорошо знаете историю Марии-Антуанетты?

– Скорее, ее портретистки. История самой королевы знакома мне меньше.

– Меня она сводит с ума. Отчасти из-за нее я и предприняла это путешествие. Мне хочется увидеть собственными глазами все места, где она жила.

– Тогда вам придется побывать в Вене. В остальном же вас ожидает более-менее спокойное пребывание. Париж – Версаль, Версаль – Париж – вот, собственно, и все… Из всех королев Франции эта отличалась наименьшей страстью к путешествиям.

После ужина, проследив, чтобы дядюшка с тетушкой прочно застряли за игорным столиком, Александра, не обнаружившая желания танцевать, сообщила, что предпочитает подышать в обществе Антуана океанским воздухом.

Заглянув к себе в каюту и прихватив там шиншилловую накидку, она стала медленно вышагивать по прогулочной палубе под руку с художником. Ночное небо было усеяно звездами, что редко случается в марте, холодный океан взял передышку и не штормил. «Лотарингия» величественно скользила по темно-синей воде, из салона доносились негромкие звуки скрипок, наигрывающих вальс, что делало обстановку донельзя романтичной.

– Тони, – прошептала Александра, сильнее сжимая руку кавалера, – помните, что вы мне обещали в Пекине в тот последний вечер, когда мы не сомневались, что не выживем?

– Как забыть такое? Вы попросили, чтобы я помог вам в тот момент, когда потребуется… все завершить.

– Память вас не подводит. Теперь посмотрим, под стать ли ей ваша дружеская преданность.

– Несомненно! Только, насколько мне известно, сейчас вам не угрожает опасность…

– Не то, чтобы опасность, но… Нечто похожее. Мне предстоит посетить незнакомую страну, и я не знаю, какая участь мне там уготована. Для меня это – настоящее приключение, и начнется оно уже в Гавре.

– Неужели вы никогда не бывали во Франции? Ведь у ваших соотечественников года не проходит, чтобы к нам не наведаться!

– Я не отношусь к их числу. Поэтому, дорогой Тони, мне бы очень хотелось, чтобы вы помогли мне познакомиться с Парижем.

Антуан расхохотался.

– Да вы шутите! На что вам такой старый медведь, как я, когда Париж сам уляжется к вашим ногам, стоит вам там появиться? Уже на борту этого судна я наплодил видимо-невидимо врагов. – Сменив тон, он поинтересовался: – Почему с вами нет вашего мужа?

Молодая женщина пожала плечами.

– Он слишком занят! Мы предполагали ехать вместе, но он в последний момент замыслил в очередной раз отложить поездку. Тогда я решила побывать во Франции без него.

– И он согласился?

– Попробовал бы он воспротивиться! Мы, американки, ценим свою независимость и не повинуемся мужьям, в отличие от европеек – такое, во всяком случае, у меня сложилось о них впечатление по рассказам.

– Повиновение – слишком громкое слово, неуместное в разговоре о паре, связанной любовью. Вы что, не любите мистера Каррингтона?

– Обожаю! Он – замечательная личность, но…

– … Но вы решили развлечься подальше от его глаз! И вы хотите, чтобы я помог вам в столь предосудительном занятии? – с улыбкой поддел ее Антуан. – А вы не подумали, как отнесутся к моему присутствию ваши родственники? К тому же в мои намерения не входит долго задерживаться в Париже.

– Я думала, что вы там живете…

– Это верно лишь отчасти. У меня есть там квартирка, но мой настоящий дом в Провансе, вдали от городов. Мне не терпится снова там очутиться.

– Очень любезно с вашей стороны! – разочарованно протянула Александра. – А я-то воображала, что вы счастливы снова со мной встретиться!

– Какие могут быть сомнения? Разумеется, счастлив! Но ведь у вас наверняка есть во Франции подруги – замужние светские дамы?

– Вы говорите о женщинах, которые променяли приданое на громкий титул? Я не слишком их уважаю, кроме одной. Вот вас я считаю своим настоящим другом. К тому же вы – известный живописец, и потом… приодевшись, вы становитесь неотразимы. В общем, идеальный кавалер.

– Боюсь, такая роль не отвечает моему призванию. Вы собираетесь вращаться в свете, а я привержен домашним тапочкам…

Александра взглянула на него так, словно он допустил непристойность. Слышать о тапочках из уст человека, с которым тебя свела судьба на краю света, под вражеским огнем!..

– Кто мог подумать, что вы такой непростой француз? Тогда предлагаю вам соглашение: вы посвящаете мне несколько дней, после чего я возвращаю вам свободу. А теперь, – решительно закончила она, – ни слова об этом! Отведите меня в салон и пригласите на танец.

– Я? Но я не умею танцевать.

– О! – Александра задохнулась от гнева. – Что за обманщик! Вы, наверное, забыли, что я видела, как вы вальсировали с мисс Конджер.

– Славное Четырнадцатое июля? – со смехом вскричал Антуан. – Не надо рассказывать, будто вы приняли за танец ковыляние по полуразрушенному посольству в обществе вашей подруги. Даже при ее снисходительной помощи я боялся, что выставлю себя на этом лучезарном паркете полным посмешищем.

– Теперь я понимаю, что ничего от вас не добьюсь. Что ж, я очень разочарована. Идите спать, Тони! Надеюсь, завтра вы исправите свои сегодняшние ошибки.

Ничего не добавив к этим своим безжалостным словам, она вернулась к игрокам в бридж, оставив Антуана позабавленным, но и несколько раздраженным. Как оказалось, это очаровательное создание вообразило, что их встреча порадует его гораздо больше, чем на самом деле, поскольку он не желал быть втянутым в авантюру, которая его мало привлекала. Разумеется, в Пекине он был слегка влюблен в Александру Форбс, как и все остальные мужчины, но с тех пор многое переменилось! И прежде всего – сама Александра: ослепительная красота и надежное положение в обществе придавали ей уверенности в своей неотразимости в глазах мужчин – частый недостаток американок, к которому он не пожелал снизойти. Сам он тоже уже не был прежним и не собирался позволить кому бы то ни было, пусть даже прекраснейшей женщине в целом свете, покушаться на его свободу.

Александра же чувствовала себя уязвленной. Она слишком привыкла к мужскому поклонению, чтобы сопротивление, оказанное ей Тони, могло пройти незамеченным. Кроме того, она сознавала, что вела себя, как избалованный ребенок, но терпеть не могла, когда ее подвергают критике, даже самой поверхностной. Это стало еще одним поводом в ближайшие же дни настоять на своем.

Проходя мимо высокого зеркала, она увидела там настолько льстящее ее самолюбию отражение, что мигом успокоилась. Милый Тони не ведает, что она владеет теперь средством добиваться желаемого. Раз судьбе было угодно поставить его на ее пути, придется ему согласиться играть в веселом путешествии Александры ту роль, которую она для него приготовила – вполне, впрочем, платоническую: услужливого рыцаря и ментора. Будет куда забавнее появляться в свете с ним и с тетей Эмити, чем просто с тетей Эмити на пару. А почему бы вовсе не оставить тетю Эмити за бортом?

Ей не дано было знать, что в этот самый момент Тони, уже предчувствуя, что его ждет, задавался вопросом, не лучше было бы покинуть судно уже в Саутгемптоне, воспользовавшись любым предлогом.

Однако само море взяло на себя труд избавить его от тяжких раздумий. На следующий же день разыгралась буря, да такая сильная, что «Лотарингия» не стала причаливать к английским берегам, а устремилась прямиком в Гавр, где немногим пассажирам-англичанам предстояло дожидаться оказии, чтобы переправиться на родной остров.

Смирившись перед неумолимостью судьбы, Антуан отбыл поездом в Париж в компании троих американцев.