– Все случившееся – на моей совести! Я был настолько уверен, что сцапал негодницу, что отпустил бедную миссис Каррингтон на все четыре стороны. Надо было охранять ее до самого отъезда…

Попытки мадам Риво успокоить его оказались тщетными: его борьба с убийцей папаши Муано не только не завершилась, но даже не началась…

Когда Александра очнулась от глубокого сна, в который провалилась благодаря снотворному, то с радостью обнаружила у своего изголовья не только тетю Эмити, но и Антуана, а также Риво, вернувшегося из Бордо. Ему она даже ухитрилась адресовать хилую улыбку.

– Дядя Никола, – пролепетала она, – нам так вас не хватало! Вы не очень утомились?

– Я?.. Нисколько! Но очень мило с вашей стороны, что вы проявляете ко мне участие…

– Это не участие, а чистейший эгоизм. Нам надо немедленно отправляться в Америку! Я хочу вернуться, слышите? Это совершенно необходимо. Вдруг мой бедный муж мертв…

– Откуда такие мысли?

Сбиваясь и дрожа с головы до ног, ибо ей пришлось снова пережить страшные минуты, проведенные на барже, она пересказала то, что услышала от маньчжурки.

– Да ты пораскинь мозгами, малышка! – молвила тетя Эмити, беря ее за руку. – Последнее письмо Джонатана отправлено совсем недавно! Судя по нему, он в полном здравии…

– Скоро минет месяц, как он его написал! Вы отдаете себе отчет, что такое целый месяц? У этой мерзкой женщины было достаточно времени, чтобы осуществить свою месть. Умоляю, посадите меня на ближайший пароход! Если вы не сможете меня сопровождать, я не буду держать на вас зла.

– Я поплыву с вами, – решил Антуан. – Нельзя же вам путешествовать в одиночку!

– Ладно, – со смехом обратился к присутствующим дядя Никола, – пора успокоиться. Если вам, дорогой Лоран, хочется составить нам компанию, – милости просим. Однако у нас и так все продумано. Мы отплываем через два дня на «Лотарингии», где у нас заказаны каюты. Только хватит ли у вас сил на океанский переход, Александра?

– Не сомневайтесь! – выдохнула молодая женщина и откинулась на подушки. – Я бы отплыла уже сегодня, если бы это было возможно. Но все равно, сердечное вам всем спасибо. Вам в том числе, Тони. Как это здорово – иметь такого друга, как вы!

– В таком случае я приплыву несколько позже, чтобы повидаться с вами и вручить вам ваш портрет, который я завершу по памяти.

– Вы настолько хорошо меня изучили?

– Да, у меня такое впечатление, что теперь-то я изучил вас исчерпывающим образом. Искренне желаю вам счастья!

Он стремительно нагнулся, чмокнул Александру в лоб и выбежал, не оборачиваясь…

Пока Риво догонял его, чтобы проводить к выходу, Александра переваривала последние слова художника. Счастье?.. Разве это до сих пор возможно? Ни в коем случае, если Джонатана постигло несчастье! Сила терзавшей ее тревоги подсказывала ей, что под маской мелочной гордыни кроются глубокие чувства, которые продолжает внушать ей супруг. Утрата Фонсома заставила ее страдать, и страдания эти еще не покинули ее, но она уже знала, что без Джонатана ей не видать счастья… Она снова видела мысленным взором, как он сидит у нее в спальне, освещенный светильниками под шелковыми абажурами, приветливо улыбается ей, перебирает никчемные штучки, покрывающие ее туалетный столик, убранный кружевами… В его взгляде было столько гордости, столько любви! Деля с ней ложе, Джонатан проявлял сдержанность, которую она теперь была склонна считать нормальной, учитывая его возраст и не слишком бурный темперамент. Это ее не удручало, даже напротив: не испытывая приливов страсти в моменты слияния, она была даже признательна ему за джентльменское поведение, проявляющееся в отсутствии слишком навязчивых домогательств; сейчас она задавалась вопросом, как бы все сложилось, если бы и он горел той неуемной страстью, которая сжигала герцога. Ей вспомнилась одна фраза из его последнего письма: «Вы меня волнуете – вот правильное слово, поэтому в интимные моменты я теряюсь, меня словно охватывает паралич…» Это высказывание действовало на нее теперь угнетающе. В свете всего, что с ней случилось, она предпочла бы и дальше жить с мужем, как прежде, а не продолжать пожинать мужские восторги, флиртовать и получать жестокое удовольствие, отвергая тех, кто осмелился перешагнуть невидимую черту…

Дергающая боль в раненом плече вернула ее к плачевной действительности. Если допустить, что Джонатан жив и здоров и же пригрел другую женщину, то смирится ли он, что ее красота, которой он так гордился, настолько унижена? Она заклеймена! Маньчжурка заклеймила ее, как бессловесную скотину из загона!

Не в силах воспротивиться желанию убедиться, насколько непоправим причиненный ей урон, она встала, дотащилась до ванной комнаты, где имелось огромное тройное зеркало, спустила до пояса ночную рубашку и хотела было взяться за бинты, скрывавшие плечо. Это оказалось не таким простым делом, и она занялась поисками ножниц, чтобы разрезать повязку. На счастье, за этим занятием ее застала тетя Эмити, которая поспешила вырвать у нее из рук опасный предмет.

– Что это ты придумала?

– Разве не ясно? Хочу посмотреть!

– Нет никакой спешки! Эта повязка – произведение искусства, и было бы преступлением ее портить. Когда придет срок, врач сам ее сменит. Конечно, ожог еще слишком свеж, чтобы им любоваться, но ничего, все заживет…

– Это никогда не заживет! У меня навечно останется шрам…

Видя слезы в ее огромных черных глазах, тетя Эмити поправила на ней рубашку, а потом пылко обняла племянницу, чтобы та могла выплакаться вволю.

– Тебе остается только относиться к этому, как к боевому ранению! Естественно, вырез на спине до самых лопаток отныне тебе противопоказан, зато плечи ты сможешь демонстрировать вполне свободно. Это еще современнее!

– Вы просто хотите меня утешить. У меня горит вся спина!

– Обычное дело, когда рана так велика. – Мадам Риво показала пальцами величину ожога. – Ничего, терпение и хороший крем позволят тебе замаскировать ее почти целиком…

– Но не от мужа! – всхлипнула Александра. – Какой мужчина способен снести такое бесчестье? Только не Джонатан!

– Милое дитя, жизни без огорчений не бывает. Впрочем, раз ты уже помышляешь о декольте, то это свидетельствует, что рана у тебя в душе затягивается быстрее, чем можно было надеяться. А теперь марш в постель! Тебе надо набраться сил для встречи с Атлантикой…

– Если бы меня ждала только Атлантика! – вздохнула раненая, смахивая последнюю слезинку, – Меня гораздо больше волнует то, что мне уготовано за океаном…

Огромный крытый причал, которым располагала в Гавре «Компани Женераль Трансатлантик», именуемая американцами «французской линией», был переполнен людьми и багажом; носильщики шустро переправляли на борт парохода, соединенного с сушей двумя мостиками, неподъемные чемоданы. Огромный черный корпус «Лотарингии» вбирал в себя пассажиров и грузы, подобно бегуну, подкрепляющемуся перед длительным забегом. Две высокие трубы изрыгали серый дым, заволакивавший почти все небо. Погода была не из лучших. Такое солнечное, теплое лето внезапно отступило, и его сменил моросящий дождик, пока еще теплый, но навевающий меланхолию. Капитан Морра наблюдал за погрузкой с капитанского мостика.

Впрочем, завидя троицу Каррингтон – Риво, он с улыбкой сбежал на палубу, чтобы лично поприветствовать их.

– Для меня большая радость, милые дамы, принимать вас на борту моего судна! – проговорил он, склоняясь сперва к ручке Александры, потом – Эмити. – Поздравляю, мадам и месье Риво, желаю вам огромного счастья. Бесконечно горд, мадам, что вы стали теперь моей соотечественницей. Очень надеюсь, что завтра вечером вы согласитесь быть моими гостями: мы вместе поднимем бокалы во славу новых уз дружбы, связавших Францию и Соединенные Штаты.

– С радостью, капитан, – ответил Никола. – Огромное спасибо за столь дружеское приветствие. Надеюсь, плавание будет удачным? – Я тоже на это надеюсь. Не надо обращать внимание на серое небо и докучливый дождик. Море спокойно… Будем уповать, чтобы оно таким и оставалось.

Александра была рада вернуться в ту же самую каюту, в которой плыла в Европу, тем более, что здесь снова было полным-полно цветов – таким способом пожелали ей счастливого пути Антуан Лоран, маркиз де Моден, успевший вовремя вернуться и отужинавший накануне с друзьями, Робер де Монтескью и сам комиссар Ланжевен. Даже горничная была та же самая – Анни, ангел во плоти, умеющий обеспечить путешественнице комфорт и покой.

Заботясь об отдыхе племянницы, супруги Риво решили на первый раз не выходить для трапезы из общей с Александрой гостиной. Это ее вполне устроило, и она вышла к столу в бледно-розовом домашнем платье, не забыв, впрочем, о жемчужных бусах и браслетах.

В меню, составленном дядей Никола, фигурировала икра, яйца с раковыми хвостиками, телячье соте с трюфелями и восхитительное мороженое. Троица пила превосходное шампанское и вела себя весьма оживленно, насколько это позволяла тревога Александры, несколько утихшая благодаря тому обстоятельству, что она вышла в обратное плавание, ибо ничто не может быть хуже неопределенности.

Она даже почувствовала прилив оптимизма, пусть и искусственного, обусловленного скорее шампанским. Напоследок она обняла Эмити и Никола и пожелала им доброй ночи.

– Надеюсь, мне удастся уснуть, – вздохнула она. – Впервые после… боевого ранения оно меня меньше тревожит.

– Не сомневаюсь, что тебя ждет сладкий сон, – подхватила тетя Эмити. – И вспоминай, что мы рядом, всякий раз, когда тебе будет не по себе. Пойдем, Никола!

Александра наблюдала, как они уходят, держась за руки, подобно юным влюбленным. Ей подумалось, что иногда Господь бывает милостив… Потом она заметила, что у нее в бокале осталось еще немного шампанского, исправила эту оплошность и направилась к себе в каюту, дверь которой распахнула машинальным движением.

Каюта была освещена единственной лампой, укрепленной у изголовья. Под лампой Анни сложила ночную рубашку из лазурного линона с венецианскими кружевами. Туалетный столик оказался в тени, и Александра с порога включила лампы по обеим сторонам зеркала. Тут-то она и обнаружила сидящего у зеркала мужчину, опершегося спиной о переборку. Мужчина был настолько длинноног, что перегораживал половину каюты; при звуке открывающейся двери он вскочил.

– Добрый вечер, дорогая, – сказал Джонатан Каррингтон. – Позвольте побыть немного рядом с вами в этот вечер.

Александра зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть, и тоже оперлась об обтянутую коралловым шелком переборку. Сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди, глаза широко распахнулись. Она открыла было рот, но не сумела издать ни звука. Ее обуял могильный ужас, поскольку она не сомневалась, что муж явился за ней из царства мертвецов.

– Джонатан!.. – прошептала она. – Вы?! Не может этого быть!

Она покачнулась и точно грохнулась бы, если бы он не поторопился ее подхватить и нежно уложить на кровать.

– И тем не менее это я. Я так перед вами виноват!

– Невероятно! Как вы тут очутились?

– Очень просто. Три дня я дожидался вас в Гавре, в гостинице. Потом капитан корабля любезно согласился принять участие в небольшой комедии, не сумев отказать одному славному человеку…

– Славному человеку? – Александра боялась, что у нее зайдет ум за разум. – Кто же это?

– Неужели не догадываетесь? Да ваш новый дядюшка! Чудесный месье Риво, который примчался за мной в Америку.

– Не может быть! Он был занят делами в окрестностях Бордо! – Нет. Он прибыл в Нью-Йорк и отыскал меня в Коннектикуте.

– Тогда как ему удавалось дважды в неделю звонить тете Эмити? Океан – непреодолимая преграда для телефонной связи.

– Звонившим был кто-то из его друзей – кажется, художник Они с вашей тетушкой очень постарались, чтобы вы ни о чем не заподозрили.

Голос его звучал ласково, усыпляюще. Молодой женщине казалось, что она бредит. Внезапно Александра поняла, почему происходящее кажется ей таким невероятным: на правом глазу мужа красовалась черная повязка, из-за которой его красивое лицо делалось суровым и драматическим, что придавало ему обаяние. Ей даже показалось, что она слышит дикий крик маньчжурки; это окончательно вывело ее из транса, в который она погрузилась отчасти из-за шампанского.

– Ваш глаз, Джонатан! Что с глазом?

– Глаза больше нет, – непринужденно отозвался он. – К счастью, остался еще один, чтобы любоваться вашей красотой. Придется вам привыкать к кривому мужу.

– Умоляю, ответьте, что произошло!

– Драма, да и только! Едва я вернулся из Мексики, как у нас загорелся дом. Я крепко спал, но меня разбудили трое людей, проникших в спальню. Они были в масках, но я все равно разглядел, что это азиаты… Они как раз закончили с обыском в вашей спальне и разбудили меня якобы для того, чтобы допытаться, куда задевалась эта ваша любимая безделушка – лотос. Я защищался, что было сил, а потом мне на помощь поспешили слуги. Произошла драка, я был ранен. Нападавшие обратились в бегство, однако, прежде чем броситься за ними вдогонку, мне захотелось спасти от огня портрет девушки кисти Гейнсборо, который вы так любили. За этим занятием я сломал ногу. Впрочем, в моем геройстве не было никакой нужды, – добавил он с легкой усмешкой, – потому что уже через секунду подоспели пожарные, и в вашей комнате все уцелело. Как и в моей… Меня уложили в постель, ко мне приставили доктора Стоуна-Александра ужаснулась и одновременно возмутилась:

– Почему вы меня ни о чем не предупредили? Я бы тотчас возвратилась!

– Вот именно! Этого я и хотел любой ценой избежать. Я рассказал полиции все, что мог, однако настоял на том, чтобы истина не просочилась в прессу. Иногда должность главного прокурора оказывается кстати… О пожаре газеты упомянули как о «несильном».

– Но почему вы так не хотели моего возвращения? Мое место – рядом с вами…

– Очень надеюсь, что так останется и впредь; но поймите: все указывало на то, что эти люди ожидают вашего возвращения, и пока их не схватили, я не хотел, чтобы вы возвращались, потому что это было бы опасно.

Она схватила мужа за руку и прижалась к ней щекой.

– Бедный мой Джонатан! А я-то обвиняла тебя во всех мыслимых и немыслимых грехах! Но все-таки непонятно, зачем было писать мне такое угрожающее письмо…

– Все по той же причине; к тому же я отлично тебя знаю. Ты терпеть не можешь принуждения, поэтому я не сомневался, что ты взбунтуешься. Расскажи, как ты отнеслась к письму?

– Я решила вести себя так, словно не получала никакого письма, и, не позаботившись ответить, отправилась на Лазурный берег, к тетушке Эмити.

Каррингтон рассмеялся:

– Вот видишь! Я был уверен, что не ошибусь… Пойми, Александра, в дополнение к опасениям за тебя, я дрожал от страха при одной мысли о том, какое зрелище предстанет твоему взору, если ты возвратишься досрочно: старый муж, прикованный к коляске, с изуродованной физиономией – старик, вдобавок бракованный… А чуть погодя мне показали… сама знаешь, что.

– Кто показал? Я требую, чтобы ты ответил! – Охваченная ревностью женщина, разумеется. Только тебе ни к чему знать ее имя…

– Все равно я настаиваю. Кто попытался нас разлучить?

– Ты настаиваешь? Леди Энн Уолси, молодая вдова, американка по рождению, у которой ты, согласно моим сведениям, увела дружка. Мы повстречались с ней на бридже у мэра…

Александра мигом вспомнила смазливую блондинку, прилипшую к Жану де Фонсому у Ориньяков.

– Какая чушь! Я ее почти не знаю!

– Что с того? От этого ты не перестала быть ее врагом. Конечно, ты еще очень молода, однако тебе надобно усвоить, что женщина женщине – страшный противник. Поступок ее был бесчестным и наделал много зла.

– Ты так мало мне доверяешь?

– Доверие – славная штука, когда мы рядом, но на таком удалении… Поймешь ли ты, как я страдал? Любить женщину, боготворить ее – и представить ее в объятиях другого, когда ты сам едва смеешь делить с ней ложе! К тому же столь значительная разница в возрасте… Это невыносимо!

Александра встала. Воцарилось молчание. Прислонившись к переборке, жившей своей жизнью, она надолго приросла взглядом к прекрасному лицу мужа, его горделивым чертам, которые совсем не портила черная повязка, даже напротив!.. С ней он выглядел экзотически и тревожно.

– В своем последнем письме ты писал, что я внушаю тебе страх, – прошептала она. – Это место я не очень поняла…

Лицо Джонатана озарилось редкой для него и оттого чарующей улыбкой.

– А все твоя молодость! В нашу брачную ночь я сжимал в объятиях чистую девственницу, чей холод мне не удавалось растопить. Чем больше мне открывалась красота ее тела, тем более несчастным и безоружным я себя ощущал. Мне хотелось упасть на колени, припасть к ее ногам, изобрести невиданные ласки… Я едва осмеливался прикоснуться к ней.

– Глупость какая! Разве мы не… спим вместе?

– О, да! – с горечью откликнулся он. – Я нашел в себе силы, чтобы сделать тебя женщиной, но это получилось так неуклюже! Раньше я не знал, что слишком бьющая в глаза красота может ослепить мужчину, как вспышка молнии; муж из меня получился дрянной…

Александра медленно приблизилась к нему и взяла за руки.

– Джонатан, ответь на один вопрос, если это только возможно.

– Да, если возможно…

– Думаю, да. Ты любишь меня?

– Вот это вопрос!

– Наверное, он неправильно задан. Как ты меня любишь?

– Как идиот! Не принимай это на свой счет. Как передать тебе уныние моих одиноких ночей? Знаешь ли ты, о чем я думал, когда наблюдал по вечерам, как ты снимаешь свои кольца, браслеты, ожерелья, как распускаешь волосы? Я боролся с собой, чтобы не наброситься на тебя, не сорвать с тебя одежду, не овладеть тобой прямо на ковре. Но я так боялся вызвать у тебя страх! Ты бы приняла меня за ненормального-Александра прыснула:

– Нет, за влюбленного! Конечно, немного не в себе, но, кажется, именно об этом и мечтают все до одной женщины. Ты прав: выходя замуж, я была еще очень молода. Я тоже боялась… Мне говорили, что я должна выполнять все требования мужа, в том числе самые неожиданные, и я так и поступала, сожалея лишь, что моему замужеству недостает… полета. Но ведь не впервые же в жизни тебе пришлось заниматься любовью?

– С девицей – впервые! И к тому же с такой красавицей…

– Тогда, может быть, мы можем начать все сначала?

Он бросился к ней, и она почувствовала, что он весь дрожит. Он неуверенно обнял ее за плечи, но она вскрикнула от боли, и он отпрянул.

– Прости меня! – Он не знал, куда деваться от досады. – Я забыл, что ты тоже пострадала от рук этой кошмарной женщины, поэтому и причинил тебе боль.

– Ты и это знаешь? – прошептала испуганная Александра.

– Разумеется! Когда корабль отдавал швартовы, я сидел в баре в компании твоего чудесного дядюшки, который будет теперь и моей родней. Ты и представить себе не можешь, как много можно узнать всего за одной рюмкой виски!

– Теперь стыд гложет меня, – прошептала она со слезами на глазах. – Маньчжурка поставила на мне клеймо, как на корове… Разве вы сможешь с этим смириться?

– Смогу, и гораздо лучше, чем ты, ибо знаю, что жестокости женщин нет пределов. Покажи мне свою рану, милая!

– Что?! Ты хочешь?..

Он подошел к ней, обвил руками за талию и припал лицом к ее шее, осыпая ее поцелуями.

– Я сам тебя раздену, любимая, как должен был поступить уже в брачную ночь. Обещаю, я буду очень аккуратен…

Спустя мгновение каюта, едва освещенная неяркой лампочкой под розовым абажуром, огласилась счастливыми стонами. Поднялся ветер: «Лотарингия» вышла в открытый океан. Волны подбрасывали трансатлантический лайнер, а заодно с ним – и разворошенную постель, в которой Александра познавала на собственном опыте то, о чем слышала со всех сторон: что тело ее буквально создано для любви…

Каррингтоны не показывались на палубе на протяжении всего плавания.

За несколько дней до Рождества в усыпанной цветами, освещенной тысячами свечей церкви Мадлен герцог де Фонсом сочетался браком с мисс Корделией Хопкинс. Это стало главным светским событием парижской зимы и собрало цвет европейской аристократии и немало видных американцев. Все сожалели об отсутствии на церемонии брата новобрачной, однако Джонатана Каррингтона только что назначили судьей Верховного суда США, и он с молодой женой осваивал один из чудеснейших особняков Вашингтона; поговаривали к тому же, что Александра в последнее время стала необычно бледна, что предвещало интересное событие.

Злые языки, обожающие сплетни и скандалы, были, однако, прикушены: отсутствующих Каррингтонов представляли на свадьбе мадам и месье Никола Риво; через них они передали в подарок новобрачной водопады бриллиантов. Все устроилось как нельзя лучше: Питер Осборн, недавний жених Корделии, которому показали от ворот поворот, не выждав даже недели, предложил руку, сердце, состояние и яхту юной русской нигилистке, светленькой, как пшеничное поле, которую он подобрал на Бродвее, будучи в подпитии, и которую с увлечением знакомил с прелестями капитализма.

На следующий день после свадьбы Делии маркиз де Моден получил коротенькое письмо на бумаге с вензелями: «Счастье существует. Вы были правы…» И подпись: «Александра».

Старый ухажер, зажмурившись, долго вдыхал аромат крохотного кусочка бумаги. Потом, прикоснувшись к листу губами, он чиркнул спичкой и поджег, чтобы посмотреть, как он рассыпается пеплом в сосуде из оникса.

Он немного постоял перед зеркалом, пожал плечами, вынул из вазы белую гортензию, вставил ее в петлицу фрака и вышел к экипажу, приняв у лакея цилиндр, плащ и перчатки.

– Ждать ли мне господина маркиза? – почтительно окликнул его старый слуга.

– Нет, Гюстав, идите спать. Я, видимо, вернусь довольно поздно…И действительно, этим вечером маркиз де Моден ужинал у графини де Монтебелло, одной из самых очаровательных женщин во всем Париже; затем он намеревался заглянуть к «Максиму». Для того, чтобы выбросить из головы ту, которую он именовал про себя «красавицей американкой», ему требовалось оказаться в окружении самых обольстительных парижанок и погрузиться в бурное веселье, пусть даже не очень искреннее.

Разве не глупость – сердечное томление в его возрасте? Впрочем, сердцу двадцатилетнего не прикажешь…

Примечания