Глава 2. ПРАЗДНИК СВЯТОГО ИОАННА

То, что произошло дальше, было ужасно. Лоренцо в черных одеждах, делавших его еще выше ростом, возвышался с грозным видом над лежащим Карло и молодой женщиной, склонившейся над ним. Руки, сжатые в кулаки, и напряженное лицо говорили о том, что он был сильно разгневан и едва сдерживает себя.

Фьора медленно поднялась и встала напротив него, сознавая, что она могла навлечь еще больший гнев этого вспыльчивого человека, охваченного жаждой мести. Это был совсем не тот Лоренцо Медичи, который еще недавно стонал в ее объятиях.

— Решай, — сказала она, — не медли! Ты слышишь их?

Крики становились все громче. Дождь не только не разогнал толпу, даже напротив, она все росла и росла. Казалось, что Лоренцо не слышал призывов к смерти. Он смотрел на свою возлюбленную, словно хотел вырвать правду из ее уст.

— Пацци! — произнес он наконец. — Ты — супруга Пацци, этого жалкого урода…

Возмущение Фьоры граничило с горьким разочарованием.

Какая же сила, кроме примитивной ревности, непростительной для любящего человека, двигала этим всегда трезво мыслящим человеком, толкнула его на столь грубое оскорбление?

— Принудительное замужество не имеет силы в глазах бога, даже если его благословил сам папа римский, — сказала она. — Что же касается Карло, знай, он даже не дотронулся до меня.

Затем она добавила с презрением, заставившим покраснеть Лоренцо:

— Тебе следовало лучше меня знать, но я вижу, что я для тебя всего лишь женщина для наслаждений, как обычная куртизанка. Можешь без сожаления отдать меня в руки этой черни, потому что я больше не буду жить с тобой.

— Что все это значит?

— Это значит, что завтра же я уеду во Францию, конечно, при условии, если меня не растерзает эта толпа вместе с Карло.

— Не говори со мной так, Фьора, — попытался урезонить ее Медичи. — Ты от этого ничего не выиграешь.

— Вот видишь, в тебе заговорил банкир! Разве я пыталась когда-нибудь получить от тебя выгоду? То, что ты подарил мне, я не возьму с собой, будь спокоен! Но если ты не способен понять, кто твой настоящий друг, если тебе чуждо чувство сострадания, говорить нам больше не о чем!

Она оттолкнула его и направилась к двери. Он настиг ее:

— Куда ты идешь?

— Сказать правду Луке Торнабуони. Я скажу ему, что я жена Карло и что, если он хочет убить его, пусть убьет и меня, — с горечью сказала Фьора.

— Тогда скажи мне, зачем тебе нужно, чтобы Карло Пацци оставили в живых, если, как ты сама утверждаешь, тебя выдали за него насильно? Его смерть только освободит тебя от него, ты это отлично понимаешь!

— Освободит меня? Да это же он дал мне свободу, проводив меня до дворца Риарио и вернувшись к себе с Хатун, переодетой в мое платье. Если ты не веришь мне, то этим оскорбляешь меня! Вспомни о Филиппе де Селонже. Я любила и люблю его до сих пор, а ты осмеливаешься думать, что я по своей воле вышла замуж за другого!

— Нет, я этого еще не забыл!

Он почти силой подтащил ее к дорогому венецианскому зеркалу, в котором отражался великолепный зимний сад. Их лица также отразились в нем:

— Смотри внимательно! Я некрасив, Фьора, даже уродлив.

Но и Карло не лучше. Однако ты позволила мне обладать тобой! Более того, ты сама отдалась мне в первый же вечер! Вспомни! Ты завлекла меня в свою спальню, сняла рубашку… Разве ты сделала это ради любви к твоему покойному мужу? Разве для этого ты обнажила свое тело, позвав меня к себе?

— Я желала тебя, и это желание не иссякло и теперь, иначе я давно бы ушла от тебя.

— Тебе нравится заниматься со мной любовью, но ты продолжаешь думать об этом бургундце. А я надеялся, что со мной ты не будешь даже вспоминать о нем.

— Есть вещи, которые нельзя забыть, Лоренцо! — воскликнула Фьора.

— Правда? Неужели мы настолько похожи, если ты принимаешь мои ласки в той самой спальне, в которой он сделал тебя женщиной? Значит, ты продолжаешь думать о нем, когда стонешь от удовольствия, лежа со мной? Однако в порыве страсти ты же произносишь мое имя!

— Значит, поэтому ты пришел ко мне в ночь после преступления? — прошептала с горечью Фьора. — Ради того, чтобы восторжествовать над мертвым? А я-то думала, что мы оба нуждаемся друг в друге. Получается, что мы соединились по недоразумению. Но что ты хотел доказать мне, сказав, что Карло уродливее тебя? Что я настолько неразборчива, что готова отдаться любому мужчине?

В этот момент раздался слабый голос:

— Лоренцо! Когда вдыхаешь аромат розы, разве ты задаешься вопросом, кто вырастил ее? Куда делась твоя философия?

Решил ловить момент, не так ли? Мне кажется, что ты опоздал.

Лоренцо с удивлением взглянул на раненого. Тот слегка приподнялся, опершись на локоть, и смотрел с некоторой иронией на спорящих любовников.

— Карло! Ты ли это? А я-то думал, что ты просто идиот! — изумленно воскликнул Лоренцо.

— Я знаю. Я же всегда считал тебя умным. Надо быть таким несчастным, как я, чтобы оценить такой подарок жизни. Ты же такой богатый и могущественный, которому такая женщина подарила столько счастья, не можешь понять и оценить его.

С большим усилием Карло удалось сесть.

— Будь я на твоем месте, я бы думал только о том, как сохранить ее. Но, может быть, тебя это просто не интересует…

Он попытался подняться. Фьора поспешила к нему и села рядом. Взяв Карло за плечи, она снова уложила его и вытерла своим платком пот с его лба.

— Куда вы собрались?

— Дать пищу этим воронам, — сказал он с горьким смехом. — Им не составит труда справиться со мной, потому что я и так полуживой. Они даже окажут мне услугу в некотором смысле.

— Мы пойдем вместе, Карло! Монсеньор Лоренцо никогда не был способен восстановить порядок во Флоренции во время бунтов. Это позволяло ему думать, что он живет в республике.

Презрение, прозвучавшее в голосе Фьоры, подстегнуло Лоренцо:

— Фьора, я прощаю тебе твой сарказм! Успокойтесь оба! Действительно, пора дать людям понять, кто здесь хозяин!

Не прошло и пяти минут, как на виа Ларга восстановился порядок. Дождь внезапно прекратился, и люди, толпившиеся у дворца, разошлись по своим делам. На главных улицах закрывались лавочки, потому что наступил священный час прогулки.

Женщины готовили ужин, а мужчины встречались около Дуомо, сеньории или на Меркато Веккио поговорить о делах или политике. Молодежь предпочитала встречаться на мосту Святой Троицы, на котором всегда царило оживление при заходе солнца. Довольно странно, но именно в это время от стен города исходила какая-то непонятная грусть, потому что звон колоколов был похож на голоса, раздававшиеся с небес.

Облокотившись на один из комодов, Фьора смотрела, как женщины в нарядных платьях и мужчины в камзолах совершали прогулку. Город казался действительно каким-то странным и непонятным: с одной стороны, он вобрал в себя всю цивилизацию, а с другой — именно здесь могла вдруг собраться кричащая толпа, требующая крови, оставляющая после себя трупы убитых на улицах и площадях.

Карло Пацци прикрыл глаза. Ему было плохо, и он нуждался в помощи врача. Вернувшийся Лоренцо увидел, что Фьора стояла перед Карло, держа его за руку.

— Кажется, тебе удалось разогнать их? — спросила молодая женщина. — Что ты им сказал?

— Что он умер, — ответил Лоренцо, показав на лежащее тело.

Фьора кисло улыбнулась, сказав этим все.

— Тебе этого недостаточно? — взорвался Лоренцо. — Что означает твоя улыбочка?

— Да ничего. Я только задаю себе вопрос: можешь ли ты воспротивиться когда-нибудь народному возмущению? А еще мне странно, что они не потребовали у тебя тело Карло, из которого они бы сделали чучело на могиле Джулиано.

— Почему же? Они затребовали его. Особенно старался этот самодовольный осел Лука. Я велел ему убираться и добавил, что, если еще раз увижу его во главе заговорщиков, — отправлю его в тюрьму.

— Ну а потом?

— Не изображай из себя судью, Фьора! Ты этим раздражаешь меня! Я отменил свое распоряжение прикасаться к какой-нибудь могиле. После чего сказал, что Пацци будет захоронен там, где я пожелаю… А пока я прикажу перенести его в комнату.

— Это для того, чтобы твои слуги поняли, что ты лжешь?

Вспомнил бы лучше при этом о матери и жене.

— Их здесь уже нет, я отправил их на виллу Кастелло. Ну а что касается моих слуг…

— Ладно, забудем о них! Прикажи самым надежным из слуг подготовить закрытые носилки, которые будут сопровождать люди под командованием Саваджилио. Я увезу Карло к себе, во Фьезоле. Только Деметриос сможет вылечить его.

— Ты хочешь уехать сегодня вечером? Это же безумие!

Народ возмутится, увидев эти плотно занавешенные носилки!

— Они не посмеют задать ни одного вопроса просто потому, что все знают, что я твоя фаворитка.

Подумав мгновение, Лоренцо подошел к ней, обнял Фьору и, несмотря на легкое сопротивление, зарылся лицом в ее волосах.

— Тогда мы сделаем лучше! — сказал он шепотом. — Саваджилио останется здесь, а я провожу тебя.

— Ты сделаешь это?

— А почему бы и нет? Все знают о наших отношениях, тогда что же мешает нам действовать открыто? По пути я могу услышать только шуточки относительно ночи, которую проведу с тобой. И не говори ничего! Вспомни о моем письме: каждая ночь без тебя мне невыносима…

Однако в эту ночь Фьора не была так счастлива, как в предыдущие. Она просто позволила любить себя, не отвечая на ласки своего любовника. Может быть, из-за того, что она не ощущала себя действительно раскованной. В соседней комнате, которая пустовала до сегодняшнего вечера, спал Карло, принявший снадобье Деметриоса. У него были сломаны ребра, не считая царапин на лице и голове. Но его присутствие стесняло Фьору, и умелые ласки Лоренцо не могли отвлечь ее от этой мысли.

Удовлетворив страсть, Лоренцо заметил, что никакие попытки снова возбудить ее не привели ни к чему, и он растянулся в кровати, упершись взглядом в балдахин, освещенный мягким светом.

— Тебе следовало сказать мне правду, — вздохнул он. — Ты не любишь меня больше.

— А я никогда и не говорила, что люблю тебя. Как, впрочем, и ты.

— Но мне кажется, что я доказываю свою любовь на деле?

— Нет. Ты доказываешь, что только желаешь меня, мое тело, но твое сердце при этом молчит, — заметила Фьора.

— Однако я ревнив, и несколько часов назад я чуть было не придушил этого несчастного.

— Неужели ты меня к нему ревнуешь? Ты же отлично знаешь, что между нами никогда ничего не было и быть не может!

А может, тебя выводит из себя то, что он из рода Пацци?

— Может быть. Хотя он вызывает во мне скорее жалость.

Но что ты испытываешь ко мне, Фьора?

— Честно говоря, не знаю. Но мне нравится твоя любовь.

И мое тело тянется к твоему, когда ты приближаешься ко мне.

— Но не сегодня вечером, во всяком случае!

— Согласна. Но не следует сердиться на меня: день был трудным.

— А может, тебя стесняет присутствие Карло?

— Да, это так! Я испытываю какое-то странное смущение, словно мы были на самом деле женаты.

— Если бы дело заключалось только в этом! — воскликнул Лоренцо.

Вскочив с постели, он завернул Фьору в простыню вместе с несколькими подушками, несмотря на ее протесты. Выйдя из спальни, он спустился по лестнице, пересек вестибюль и побежал по саду, еще мокрому от дождя, к гроту, в котором Франческо Бельтрами нравилось когда-то уединяться в жаркие летние дни. В центре сада находился маленький фонтан с головой льва, из которого лилась вода, так успокаивавшая когда-то негоцианта. Лоренцо бросил подушки на траву и опустился на них вместе со своей драгоценной ношей.

— Вот, — весело сказал он, — никого поблизости нет! Теперь мы будем любить друг друга.

Фьора не смогла сопротивляться. Возбужденная пылкими ласками, она позволила страсти взять над собой верх.

На следующий день благодаря стараниям Лоренцо маленький грот, украшенный лилиями, атласом цвета морской волны и ковром голубых тонов, стал похожим на очаровательное любовное гнездышко. Их близость приобрела новый оттенок, и возлюбленные чувствовали себя словно в первозданном саду.

Как-то ночью, после душистой ванны, они предались любовным утехам в бассейне. Лоренцо насухо вытер Фьору и предложил ей глоток кипрского вина. Она отпила немного и протянула бокал своему любовнику.

— Мне стыдно, Лоренцо, — сказала она со вздохом. — Но я чувствую, что никогда не смогу расстаться с тобой.

— Вот и прекрасно, любимая. А зачем нам расставаться?

— Ты забываешь, что у меня есть ребенок, которого я не видела вот уже несколько месяцев. Мне так не хватает его!

— Я скоро пошлю за ним, — пообещал Лоренцо. — Я часто думаю о нас, и у меня в голове много планов. Я даже приказал, чтобы для тебя отремонтировали дворец Граццини. Ты будешь в нем жить вместе с сыном. Не говори мне нет! Я сделаю из твоего сына первого человека во Флоренции. Он будет богат, у него будет власть, и ничто не помешает ему служить со временем тому, кому он пожелает. Что же касается нас, мы будем всегда вместе, и я смогу окружать тебя заботой и любовью.

— Любовью? — недоверчиво переспросила Фьора.

— Конечно! Мне кажется, что она крепко соединила нас.

Флоренцию скоро ждут мрачные времена, Фьора. А поэтому мне как никогда понадобятся эти счастливые минуты, которые ты даришь мне. Ты займешь в сердцах моих подданных место Симонетты, ибо их всегда тянет к истинной красоте. Им кажется, что Флоренция не может быть блестящим городом, если в нем нет женщины потрясающей красоты. Не тревожься ни о чем, я займусь всеми вопросами. Только вместе мы победим этого проклятого папу, который желает нашей погибели.

Сикст IV действительно начал боевые действия. В своем послании от первого июня 1478 года он отлучал от церкви Лоренцо» рожденного в беззаконии «, главной виной которого было, по его мнению, то, что он все еще был жив, а также приоров сеньории, в которых вселился дьявол, взбесившихся словно злые собаки, ибо они осмелились повесить епископа перед своими окнами.

Лоренцо воспринял эту новость не моргнув глазом. Громы и молнии, которые метал недостойный папа, не трогали его. Он просто отправил в Сьенну в сопровождении надежных людей молодого кардинала Риарио, пребывавшего в ужасном состоянии после убийства, совершенного в соборе. Это, однако, не успокоило папу римского. Флорентийцы получили приказ выдать Лоренцо де Медичи церковному суду, перед которым он должен был отчитаться в своих преступлениях. Но все это было напрасно. Народ не желал больше слушать приказов папы. Он решил единодушно объединиться вокруг своего господина, разделив с ним горе по случаю смерти его брата Джулиано, бывшего самым очаровательным человеком в городе, умевшим красиво и весело пожить.

И тогда папа начал готовиться к» священной войне «. Набрав кондотьеров, усилив свой союз с Неаполем и Сьенной, он обратился ко всей Европе, признав всех христианских владык принять участие в битве.

Результат этого послания оказался противоположным. Европейские правители не видели причин для начала боевых действий против Флоренции лишь ради того, чтобы угодить папе, желавшему наказать весь город за убийство, совершенное в церкви. Послания, направленные в Ватикан, составленные в очень любезной форме, свидетельствовали о том, что никому не хочется ввязываться в эту дрязгу. Только один получатель послания не ответил — король Франции.

Как-то вечером, в середине июня, Фьора, знавшая, что Лоренцо, занятый делами, не придет сегодня ночью, прогуливалась в саду с Деметриосом и Карло. Грек быстро поставил его на ноги. Молодой человек, освободившийся от ужасной муки, терзавшей его с детских лет, возвращался к жизни. Карло привыкал к доброй атмосфере, он с радостью принимал услуги уважающих его людей, ему доставляло удовольствие общение с человеком глубокого ума и прекрасной женщиной, относившимися к нему по-родственному. Карло знал, что происходило почти каждой ночью в гроте, но, понимая, что он никогда не был настоящим супругом Фьоры, радовался тому, что после стольких испытаний его подруга обрела подобие счастья. Однако он был не настолько наивен, чтобы не понять, что этот роман недолговечен.

— Два одиноких человека, оказавшихся в одной лодке после кораблекрушения, — сказал он однажды Деметриосу. — Море стихло, небо снова стало голубым, и они надеются прибиться к какому-нибудь берегу и прожить там в вечной любви.

— Ты думаешь, что их связь недолговечна?

— Иначе и быть не может. Они очень разные люди: Фьора красива и слишком горда, чтобы считать себя фавориткой, как этого хочется Лоренцо. И потом, она не любит его по — настоящему. Ее глаза не загораются, когда она слышит, как кто-то произносит его имя. Значит, оно не отдается в ее сердце.