Лодка и пинас находились с подветренной стороны судна. Мейнард стал грести к наветренной стороне, чтобы его не заметили.

У него не было никакого особого плана. Если Hay и его люди будут убиты, то он спасен. Если победит Hay, то... на корабле ему будет ничуть не хуже, чем на острове. Они и не подумают искать его на судне. Если они потопят судно с ним на борту... но он не мог так далеко загадывать.

Стрельба прекратилась. Всего прозвучало не более дюжины выстрелов.

Мейнард схватился за якорную цепь. Он привязал пирогу к одному из звеньев цепи, чтобы она не поплыла на подветренную сторону, где ее могли бы увидеть, взобрался по цепи и, заглянул в отверстие, через которое она проходила. Передняя палуба была пуста. Он соскользнул на палубу, прокрался вдоль переборки и замер.

Внизу он слышал шаги и скрежет, как будто что-то перетаскивали. Послышался смех, и Мейнард понял, чем закончилось сражение.

Как бы подтверждая его догадку, на корме раздался голос Хиссонера, нараспев произносивший:

– Преступления, вами совершенные, известны и вам и Всевышнему...

Цепляясь руками и ногами, Мейнард взобрался по наклонной крыше рулевой рубки, перекатился через мостик и бесшумно приземлился на палубу.

– ... так что, полагаю, мне нет необходимости сообщать вам, – продолжал Хиссонер, – что единственный способ достигнуть прощения и отпущения грехов ваших от Господа, состоит в истинном и искреннем покаянии и вере во Христа...

Мейнарду никак не удавалось посмотреть сквозь шпигаты на заднюю палубу судна.

В углу виднелись два съежившихся тела – лысый толстяк в темном деловом костюме и парень помоложе, красивый, в выходном костюме желтовато-коричневого цвета.

Hay стоял с мальчиками на корме. Ролло, Джек-Летучая Мышь и другие грузили еду и оружие с боеприпасами в моторную лодку и пинас.

Проповедь Хиссонера предназначалась шестерым мужчинам, стоявшим у левого борта. Двое из них были в гражданском, на четверых – форма служащих Береговой Охраны. Седьмой человек, офицер, лежал на палубе за ними. Он был жив, но ранен в бедро, и прижимал платок к ране, чтобы остановить кровотечение. Мейнард пристально смотрел на офицера, так как был уверен, что знает его.

– Если вы теперь искренне обратитесь к Иисусу Христу, – говорил Хиссонер, – хотя и поздно, около одиннадцатого часа, Матфей 20:6-9, Он примет вас.

Он заканчивает, подумал Мейнард: Его глаза исследовали мостик. Держат ли они здесь оружие? Есть ли у них вообще оружие на борту? Он ничего не знал о военных судах. Он уставился на укрытую холстом машину, расположенную сбоку от мостика.

– Я только могу от всего сердца пожелать, из сострадания к душам вашим, что то, что я изложил вам по случаю этого грустного и торжественного события...

Пулемет.

Мейнард подполз к дальнему концу мостика и перевалился через ограждение. Боком двинулся вокруг судовой постройки, пока не нашел ступеньку на узком приступке под пулеметом.

Пинас был прямо перед ним. Занимавшиеся погрузкой люди находились спиной к нему, но если бы один из них повернулся, он не мог бы не заметить Мейнарда.

Отстегнув чехол от переборки, он откатил пулемет и установил его на крыше рубки.

Пулемет был огромным. Он видел эти большие пулеметы 50-го калибра только на фотографиях, но никогда вблизи. Коробка с боезапасом была прикреплена к пулемету сбоку. Он вознес молитву Господу, чтобы коробка оказалась полной, потому что открыть ее и посмотреть он не смел. Одной рукой Мейнард взялся за управляющий рычаг, другой нащупал гашетку. Он задержал дыхание, отклонился от затворной рамы и нажал.

Выстрелы были такими быстрыми, что сливались один в другой. Меньше пяти секунд потребовалось на то, чтобы все люди в пинасе, и те, кто грузил, оказались или мертвыми или корчащимися в предсмертных судорогах на палубе. Не снимая пальца с гашетки, Мейнард развернул ствол вправо. Ролло погиб в проходящей очереди. Джек-Летучая Мышь сделал шаг назад, и две пули в грудь сшибли его за борт. Хиссонер упал кучей окровавленных тряпок.

Hay попятился в угол и поставил мальчиков перед собой. Он вытащил “вальтер” у Юстина из-под руки и приставил пистолет к его виску.

Мейнард, нацелив пулемет на Hay, потребовал:

– Брось его.

Hay улыбнулся.

– Нет, спасибо.

– Я тебя убью.

– Меня – да. Этого, – он кивком указал на Мануэля, – да. Но этого, – он сильнее прижал “вальтер” к виску Юстина, – нет. Не убьешь. Ты бы должен был так сделать. Я бы так и сделал. Но ты не сделаешь. И если я умру, он умрет вместе со мной.

Мейнард взглянул на Юстина и увидел перепуганного маленького мальчика.

Он считал, что сможет влепить пулю Hay между глаз до того, как тот успеет нажать на спуск. Он был в этом почти уверен. Почти.

– Ты прав, не сделаю, – сказал Мейнард. – И что дальше?

– Я возьму парней на берег. Вы подождете здесь до утра. В определенное время, ночью, я уйду с моими людьми. Завтра вы высадитесь на берег и заберете своих людей. Я не причиню им вреда. Даю слово.

– Твое слово ни черта не стоит.

– Верно. – Hay рассмеялся. – Но у тебя нет выбора.

– Ты оставишь и мальчика.

– Я должен был бы сказать тебе “да”, но ты же знаешь, что не могу. Сейчас он мне нужен больше, чем раньше.

Глаза Юстина расширились; он умоляюще смотрел на Мейнарда.

Мейнард сказал:

– Это ничуть не лучше, как если бы я сам его застрелил.

– Нет. Лучше знать, что он жив и здоров, свободен и весел. Мейнард, не видя выхода, заколебался.

– Хорошо.

– Нет! – крикнул Юстин. – Папа!

– Смирись с этим, приятель, – сказал Мейнард.

– Нет! – Юстин попытался вывернуться, но Hay обхватил его рукой за горло и, прижав к себе, потащил к поручням. Он бросил Мануэлю:

– Садись к рулю.

Мануэль взглянул на Мейнарда, и в его глазах тоже была мольба.

Моторная лодка находилась под тем местом, где расположился Мейнард. Из такого положения он не мог направить пулемет прямо вниз.

Hay, заметив, что огромная машина ему больше не угрожает, толкнул Юстина вперед, в лодку.

Мейнард не думал о том, что он собирается сделать, не обдумывал варианты и не взвешивал риск. Он прыгнул, и в прыжке выхватил из-за пояса нож Джека-Летучей Мыши.

То ли Hay услышал свист воздуха, то ли ощутил внезапную угрозу – но он повернулся, взглянул вверх, попытался прицелиться... и не успел.

Мейнард приземлился на плечи Hay и стал кромсать его – дико, слепо, зверски – в то время как Hay, хрипя и изрыгая проклятья, старался стряхнуть его, отбросив пистолет, чтобы освободить руки.

Он споткнулся, и они вместе упали меж двух передних банок. Мейнард ударил еще, на этот раз нож застрял у Hay между ребрами, и его было уже не вытащить.

Hay перекатился на спину, вырвав нож из руки Мейнарда и подмяв его под себя.

Он с трудом поднялся на ноги и навис над Мейнардом. Его грудь и шея были покрыты мелкими синими ранами, струйки крови, сливаясь между собой, превращались в поток. Нож был воткнут до рукоятки между двумя нижними ребрами справа. Обеими руками схватившись за рукоятку, Hay вырвал его. Злобно уставившись на Мейнарда, он сказал:

– Еще рано, писака. – Пузыри крови лопались у него на губах. – Я свободный человек, я – король! И я скажу – когда. – Он поднял нож.

Мейнард попытался отодвинуться назад, но он был в ловушке между двух банок.

Глаза Hay широко распахнулись и как будто выкатились из орбит, губы его искривились в рычании. Он поднял нож над головой – подобно жрецу инков пред жертвенным алтарем – и крикнул:

– Сейчас!

Нож полукругом сверкнул на солнце.

Hay вонзил нож себе в низ живота и дернул вверх. Через прорезь рубашки медленно повалились внутренности.

Он падал на правый бок. Плечом задев за банку, он перекатился на спину. Пружина, соединявшая его с жизнью, лопнула: зрачки его расширились, и – как внезапно отпущенный ребенком воздушный шар – грудь его издала последний, скрипучий вздох.

Мейнард нашел глазами Юстина, напряженно стоявшего на корме моторной лодки, и сказал слабым голосом:

– Эй, приятель…

Глаза Юстина наполнились слезами. Он подошел к отцу и, опустившись на колени, взял его за руку.

Примечания