Итак, впереди ночь продолжительностью около шести часов. Надвигается она быстро, и в 6 часов 30 минут наступает темнота. Заря еще долго остается на северо-западе и севере. Внизу темно. Теперь уже плохо различаем, где границы облаков. Впереди и справа сквозь влажную пелену тускло просвечивает луна. Валерий вечером успел немного отдохнуть ж теперь снова сменил Байдукова. Самолет набирает высоту. В кабине светло и уютно. Высота в 7 часов 00 минут 3950 метров, но недостатка кислорода не чувствуем. Мой столик и радиостанция ярко освещены кабивными электрическими лампами. На переднем сиденье почти темно. Валерий гасит все огни, чтобы лучше вглядеться в темноту. Временами по вздрагиванию самолета и по отсутствию луны замечаю, что самолет прорезает облака. Слепой полет, да еще ночью...
      Мы с Байдуковым верим Валерию. Я стараюсь облегчить ему выдерживание курса. Настраиваюсь на Беленгейм. Это мощная земная радиостанция вблизи Сан-Франциско. Теперь указатель радиокомпаса работает. Мы идем по ортодромии в направлении на Сан-Франциско, постепенно приближаясь к берегу.
      Я как будто уже научился отдыхать урывками. Приближается очередной срок передачи на землю по радио. Меня беспокоит, какая погода ожидает нас утром, когда мы выйдем на побережье. Несколько раз передаю: "Сообщите погоду в Сиэтле и Сан-Франциско на утро". Отчетливо принимаю несколько радиограмм: "Слышу самолет хорошо. Где вы находитесь? Как самочувствие экипажа?" А сведений о погоде все нет и нет. В 7 часов 42 минуты еще раз подсчитал горючее. Будем садиться между Сиэтлом и Сан-Франциско. Надо об этом сообщить по радио на землю, чтобы не ждали там, где не надо. Передаю радиограмму: "№ 44. Посадку будем делать утром. Если не хватит бензина до 78 (Сан-Франциско) - сядем на одном из аэродромов между 76 и 78 (то есть между Сиэтлом и Сан-Франциско)". Получили поздравление экипажу. Подпись: "Атташе". Сначала не понял, очевидно, наш военный атташе находится в Сан-Франциско.
      Вспоминаю, что американские широковещательные радиостанции нормально работают только до 12 или 1 часа ночи. Дальше всем честным людям надо спать, и уважающая себя станция прекращает работать. Стрелка радиокомпаса успокоительно помахивает своим хвостиком на доске первого летчика. Если надеть наушники, то хорошо слышна музыка. Настройка на 440 килоциклов подтверждает, что самолет идет правильно. Надо ли объяснять, как все это успокоительно действовало на жителей кабины самолета.
      Скорее надо передать на землю нашу просьбу, чтобы широковещательная станция Беленгейм не прекращала работать всю ночь. В 8 часов 47 минут работаю ключом вне расписания: "№ 45. Просим Беллингам работать всю ночь. Идем по радиокомпасу в облаках".
      Мы все сильно утомились. Мало сна, сильно недостает кислорода. Не замечаю, как делаю в радиограмме ошибку - прошу "Беллингам" вместо "Беленгейм". Узнаю об этом только после посадки. К счастью, на земле понимают больше, чем мы думаем, и все обошлось без недоразумения.
      Наконец в 9 часов принимаю целую страницу. Погода на участке Сиэтл Сан-Франциско сплошная облачность, высота в футах: Медфорд - от 2000 до 5000, Ванкувер - от 1000 до 3000. Мало утешительного.
      Светлая полоска зари переместилась на север и постепенно скользит к северо-востоку. Через верхний люк иногда вижу звезды. Чувствую непреодолимое желание лечь хотя бы прямо на пол и заснуть.
      Утро 20 июня наступило для самолета незаметно. Предрассветные сумерки заходили откуда-то сзади и сбоку и смешивались с бледным сиянием луны. Побережье начало постепенно оживать. Еще ночью морской маяк мигал на горизонте.
      Подсчитываю путевую скорость, которую мы имели от островов Королевы Шарлотты. Всего 135 километров в час. Досадно! Ветер опять не помогает, а, наоборот, задерживает. Берег теперь где-то под самолетом, но из-за сплошной облачности береговой черты его не видно. Указатель радиокомпаса перестал работать. Беру наушники - музыки не слышно. Значит, широковещательная станция перестала работать. Она честно волновала эфир всю ночь, как мы ее просили, а теперь, утром, очевидно, тоже хочет отдохнуть.
      Поворачиваю ручку настройки радиокомпаса, чтобы поймать какую-либо другую станцию, и вдруг мелодичный тон повторяет уверенно букву "А". Здравствуйте, мистер радиомаяк! С вами мы рады познакомиться. Сколько килоциклов в настройке? 242! Скорее навигационную карточку. Странно, 242 килоцикла - это радиомаяк в Окленде (близ Сан-Франциско).
      Прошу Байдукова надеть шлем с наушниками и включаю его на радиокомпас. Теперь мы слушаем оба. Через каждые 30 секунд маяк дает позывные "5А", что означает Сиэтл.
      Пока мы с Георгием разбирались в радиомаяках, Валерий на нас негодовал. Он считал, что мы путаем и что лучше идти на побережье, снизиться к воде и идти вдоль берега. Но где это побережье? Его не видно из-за облаков. Надев наушники, Валерий убедился, что самолет идет по радиомаякам. В 14 часов 12 минут бензосчетчнк показал 11239. Если он не врет, то бензина осталось всего 220 литров, то есть на два с четвертью часа полета. Сообщаю об этом Чкалову. Ему, конечно, как и нам с Байдуковым, хочется пролететь как можно дальше. Он идет к бензиномерному стеклу, чтобы по его показанию проверить остаток горючего в центральных баках. Бензиномерное стекло показывает остаток горючего более 500 килограммов, не считая бака, в котором еще 120 килограммов. В воздухе мы находимся уже 61 час.
      "Хватит до Сан-Франциско и дальше!" - заявил нам Валерий. Я усомнился в его словах и решил сам посмотреть показания бензиномерного стекла. С помощью специальных кранов эта стеклянная трубка может быть соединена или с центральными баками или со средним. Дренаж бензиномерного стекла выведен наружу за борт самолета. Действуя кранами, я получил в трубке уровень бензина в центральных баках более 500 килограммов, то есть то же, что и Валерий. В это время Байдуков, чувствуя по усилению слышимости маяка приближение к Портленду, решил снизиться под облака и проверить, действительно ли самолет по маяку и радиокомпасу выходит к названному городу.
      Мы с Валерием ломали себе головы над тем, откуда могли взяться лишние 300 - 400 килограммов горючего? Сначала возникла теория, что взятое нами горючее имеет удельный вес сравнительно меньший, чем в прошлом году, и что, дескать, поэтому бензосчетчик мог наврать и насчитал больше, чем нужно. Но эта теория оказалась несостоятельной, потому что бензосчетчик "Наяда" отмеривает горючее не по весу, а по литражу.
      Затем возникло предположение, что, может быть, перед отлетом залили нам избыток горючего и ничего об этом не сказали, Но и эта теория казалась маловероятной. Пока мы занимались этими рассуждениями, Байдуков, пройдя Портленд, набирал высоту и слепым полетом шел в облаках дальше по трассе воздушной линии Сиэтл - Сан-Франциско.
      Самолет идет вслепую вдоль трассы воздушной линии, а в кабине еще продолжается спор о количестве оставшегося горючего. Я помогаю Байдукову оценить рельеф местности. Надо срочно набирать высоту, иначе самолет натолкнется на какую-нибудь возвышенность.
      Но сейчас мотор работает с особенной четкостью. Его 12 цилиндров и винт поют победную песню. В каждой детали - труд наших рабочих.
      Самолет мягко врезается в облачную мглу. Он летит уверенно и твердо. Наберем высоту до 3000 метров и тогда наверняка выйдем из облаков.
      Прислушиваемся к сигналам радиомаяка Портленда. Они понятны. Но тут неожиданно появились новые сигналы о том, что наше горючее подходит к концу: в расходном баке стал понижаться уровень бензина.
      Если в центральных баках еще остался бензин, то с помощью альвейера можно взять горючее и дополнить расходный бак. Байдуков работает альвейером, но он качает только воздух. Георгий показывает знаком, чтобы Валерий тоже потрудился. Но и это напрасно.
      "Может быть, в бензопроводе - воздушная пробка, и при быстрых движениях альвейером бензин все-таки потечет в расходный бак", - подумал я, берясь за альвейер. Но вскоре убедился, что добавить бензин мы не можем. Произошло короткое совещание в облаках на высоте 2500 метров. Просветов еще нет. "Если даже и есть бензин в центральных баках, мы не может подать его в расходный бак. Можно ли лететь дальше?" "Нельзя", - говорит Валерий.
      В расходном баке бензинометр достиг уже зеленого цвета. Значит, осталось всего 60 килограммов. Решаем вернуться обратно в Портленд. В 15 часов 41 минуту - разворот обратно, и по радиомаяку, снижаясь, идем к месту посадки. Решаем садиться на военном аэродроме.
      В книжке со сведениями об аэродромах смотрю снимки и описания Портленда и Ванкувера. Военный аэродром в Ванкувере легче отыскать по двум огромным мостам через реку. Передаю снимок Валерию и Байдукову. Признаки настолько приметны, что я совершенно спокоен. Байдуков выведет самолет по радиомаяку на реку, а затем по двум мостам найдет аэродром.
      Перед посадкой я начал наводить в кабине порядок. Моя низкая обитель, в которой я провел почти три дня, напоминала крохотную комнатку студента, готовившегося к дипломному проекту. На деревянном штурманском столике лежали отточенные карандаши, циркуль, линейка, резинка, треугольники, использованные карты, бортовой журнал и радиожурналы. В глубоких матерчатых карма-пах, вделанных в стенки кабины, помещались инструкции, справочники. Некоторые карты и штурманский журнал могли мне понадобиться для справок в первые,.же минуты на земле. Укладываю их в портфель. Всякую же ненужную мелочь выбрасываю в окошечко.
      Газ сбавлен, самолет несется уже низко над землей. Еще мгновение - и моноплан, плавно опускаясь, касается колесами земли. Он быстро катится по мокрой примятой траве, слегка потряхивая длинными остроконечными крыльями, и останавливается в двухстах метрах от границы аэродрома на своих широко расставленных ногах.
      Вот она земля! Пусть тяжелый трехлопастный винт еще вращается по инерции, но мы уже на твердой почве, все пережитое за эти дни - позади. Сквозь забрызганное капельками дождя боковое оконце я вижу серо-пепельное небо. Облака низко плывут над мокрыми аэродромными постройками, от которых отделяются какие-то точки. Это бегут к нам люди.
      Наконец наш АНТ-25 останавливается около ангара. Я читаю: "Военный аэродром Пирсон-Филд". Георгий выключает двигатели. Полет окончен.
      Усталость овладевает мною. Мы пробыли в воздухе 63 часа 16 минут. За это время самолет покрыл по воздуху 11 430 километров. Земной путь - 9130 километров. Однако чувство огромного удовлетворения побеждает ее, вызывая прилив новых сил. Мне даже не хочется вылезать из самолета - хочется продлить приятную минуту сознания выполненного долга перед своей страной и народом.
      Валерий, как командир экипажа, хочет первым выйти на землю.
      Небритый, в толстой кожаной куртке, черных штанах, в нерповых сапогах, с длинным меховым клином, лихо засунутым под ремень, стягивающий туловище, Чкалов походил на медведя. Тем не менее он ловко пробирался по узкому коридору, протискиваясь между моим столиком, радиостанцией и приборной доской с рычажками и циферблатами.
      Я открыл люк. Душный, влажный воздух ворвался в кабину. Валерий вылез через горловину и, держась руками за скользкий, мокрый борт самолета, первым спрыгнул на землю.
      Мы с Байдуковым предвкушали удовольствие понаблюдать, как будет Валерий при помощи жестов объясняться с американцами. Из моего окошечка было видно, как он отошел на несколько шагов от самолета и вынул из кармана портсигар. Навстречу ему шли военные и штатские. Вскоре его коренастая фигура скрылась в небольшой группе, но минуты через полторы-две он вновь появился у борта самолета и, постучав широкой ладонью по обшивке фюзеляжа, крикнул:
      - Ребята, вылезайте! Нас генерал приглашает к завтраку.
      Байдуков и я были немало удивлены таким неожиданным оборотом дела. Мы недоумевающе посмотрели друг на друга. Как же это Валерий сумел так быстро договориться с иностранцами? Но вскоре все объяснилось. На аэродроме присутствовал солдат, поляк по происхождению, немного знавший русский язык. Командующий корпусом и авиационными частями генерал Маршалл захватил его с собой из штаба, когда увидел идущий на посадку моноплан с огромными буквами "1155Н" на крыле.
      Я выглянул из люка и сказал Валерию:
      - Куда там завтракать, да еще у генерала. Надо побриться сначала, привести себя в порядок.
      Но Валерий настаивал на своем. Пришлось вылезти.
      Было пасмурно, моросил дождь. В теплом обмундировании мы выглядели неуклюже. Тем не менее появившиеся откуда-то репортеры пожелали нас сфотографировать. Пришлось встать у фюзеляжа самолета. Вдруг вспыхнули прикрепленные к фотоаппаратам лампочки и на мгновение осветили наши небритые, утомленные лица.
      Может быть, в самом деле следует поехать в какую-нибудь гостиницу отдохнуть, привести себя в порядок? Я пытаюсь в разговоре с переводчиком выяснить этот вопрос, но тот отвечает:
      - Генерал предлагает вам свою машину. У него вы можете побриться ж отдохнуть, - и представляет нас генералу.
      Тем временем к воротам аэродрома начали стекаться толпы людей. Многие шли с раскрытыми зонтиками. Автомобили образовали длинную цепь.
      Генерал усадил Чкалова и Байдукова в машину, мне предложил сесть вместе с ним в другую, и мы выехали на шоссе.
      Вдогонку нам раздалось громкое приветствие:
      - Ура русским ребятам! - кричал американский солдат.
      Ехать пришлось недолго. Автомобили миновали ворота парка и остановились под навесом, примыкавшим к жилому дому. Мы вышли из машин и направились за генералом в дом. Ставить автомобили в гараж не было необходимости, так как навес выполнял роль гаража.
      За короткую поездку я успел рассмотреть генерала Маршалла. Это был высокий сухощавый блондин с обветренным лицом и седеющими волосами - старый вояка. Его заботы о нас были непритворны. Он понимал, что мы нуждаемся в отдыхе, поэтому пусть не сердятся на него военные и штатские Ванкувера, но он не считает возможным впустить посторонних в дом.
      Генерал ведет нас в опальную и ванную, приносит бритвы и удаляется в соседнюю комнату звонить по телефону, вероятно докладывать по начальству. Затем он вновь появляется в нашей комнате и на спинку кровати вешает три халата. Но, очевидно, генералу кажется, что одних халатов недостаточно; он оставляет нас и через минуту возвращается, держа в руках три пары туфель. Ему кажется, что и этого мало. Он приносит еще три пижамы. Нам безумно хочется спать, и мы готовы от всего отказаться.
      Впрочем, когда-нибудь нужно же сменить наши нерповые сапоги, фуфайки и тяжелые куртки на более легкую одежду.
      Через переводчика я даю понять генералу, что мы хотели бы приобрести костюмы. Но по случаю воскресенья все магазины закрыты.
      Генерал немного озадачен. Спустя минуту его лицо светлеет, и он говорит переводчику:
      - Передайте моим гостям, что я постараюсь их просьбу выполнить.
      Направляемся в ванную комнату. Ее стены выложены изразцом, блестят, как в операционной. В углу возвышается постамент с углублением из тщательно отполированного беловато-желтоватого камня. Эта овальная чаша - ванна. Едва успели мы побриться и вымыться после дальней дороги, как в дверях появился переводчик и сказал:
      - Кого-нибудь из экипажа просят к телефону. Из Москвы!
      - Отрядим для разговора тебя, Егорушка, - сказал Чкалов.
      Байдуков пошел в соседнюю комнату. Было слышно, как он громко разговаривал. Нас поздравляли. Мы со своей стороны были счастливы доложить, что перелет закончен благополучно.
      Теперь оставалось совершить перед сном последнюю процедуру - поужинать. На столе "хеменекс" - яичница с ветчиной - традиционное американское блюдо. Мы выпили кофе и, охваченные дремотой, легли спать.
      Первые несколько секунд я еще смутно слышал какие-то телефонные звонки, потом все сразу оборвалось. Покой и глубокий сон овладели нами.
      А жизнь в генеральском доме тем временем бурлила. Генерал Маршалл по телефону давал интервью репортерам.
      - Русские летчики, - говорил он, - приземлились на военном аэродроме, потому что на нем больше порядка, чем на гражданском.
      Это расценивалось как особая честь, которую мы оказали американской армии; военные были очень довольны. Прилет наш привел в движение не только жителей Ванкувера, но и других городов. Рузвельт, несмотря на воскресный день, отправил нам приветственную телеграмму. Генерал Маршалл во время нашего безмятежного сна делал по телефону полпредству СССР подробное донесение о посадке самолета. Полпред СССР в Америке А. Трояновский немедленно вылетел на "Дугласе" из Сан-Франциско в Ванкувер. Звонки беспрерывно трещали. Мы продолжали спать.
      Было около четырех часов дня, когда я открыл глаза и увидел стоящего у изголовья невысокого человека в светлом песочном костюме. Он сказал:
      - Я - советский посол. Здравствуйте!
      Седеющие виски выдавали в нем человека, который много повидал на своем веку.
      Пока мы обменивались приветствиями, комната наполнилась шумом.
      Генерал выполнил свое обещание, он заставил одну из фирм города открыть, несмотря на воскресный день, магазин ж привезти для нас костюмы. И вот сейчас приказчики раскладывали в нашей комнате пиджаки, брюки, туфли с пряжками, белье, шляпы, сорочки, галстуки, носки, запонки. На примерку ушло не более получаса. Теперь мы одеты по-американски и готовы быть безупречными представителями нашей Родины.
      Я подошел к окну и увидел жителей Ванкувера, толпившихся перед домом генерала. Многие по-прежнему держали в руках раскрытые зонтики.
      В комнату вошли пожилая дама в светлом платье и молодая девушка.
      - Познакомьтесь, моя жена леди Маршалл, - сказал генерал по-английски. - Моя дочь, - добавил он, указывая на девушку с белокурыми волосами.
      Мы познакомились. С помощью полпреда и прибывших с ним товарищей объясняться стало проще. Завязалась непринужденная беседа.
      Я огляделся. Квартира нашего хозяина была обставлена богато, но со строгим вкусом. На стенах висели фотоснимки, по которым можно было установить, что генерал Маршалл в империалистическую войну участвовал с экспедиционным отрядом в военных действиях в Европе.
      Нас пригласили к обеденному столу. Обед начался с глотка холодной воды и дыни "канталоп" - таков американский порядок блюд. Против дыни Георгий не возражал. Относительно же воды развел целую теорию о том, что это, мол, вредно. Впрочем, мы вскоре привыкли и к дыне "канталоп", и к воде. Когда впоследствии в Европе нам давали обеды без холодной воды, казалось, что именно ее не хватает.
      Кончился обед, началась наша "дипломатическая" работа на территории Соединенных Штатов Америки. Мы уже превратились в "рашен флайерс" - русских летчиков. Чкалов стал "чиф-пайлот", что означало командир экипажа, Байдуков стал "копайлот", меня называли "нэвигейтор".
      Предстояло выйти на террасу и выступить перед радиомикрофоном с кратким сообщением о нашем перелете. Передача, организованная крупнейшей компанией "Нэшонал бродкастинг компани", транслировалась по Америке и передавалась в Советский Союз.
      На террасе нас поджидали фоторепортеры и корреспонденты. Не успели мы занять позиции перед микрофоном, как к нам отовсюду потянулись руки, в которых мелькали блокноты и автоматические ручки самых различных систем. Я понял, что у нас просили автографы. Первые автографы мы вручили леди Маршалл и ее белокурой дочке.
      Пока Валерий отвечал на вопросы представителей радиокомпании, я осведомился, почему в Америке так развито собирание автографов. Оказывается, для американцев - это коммерческое дело, бизнес. После смерти известного человека его собственноручная подпись высоко ценится, и обладатель такого автографа может продать его по высокой цене.
      Наш рассказ о полете слушали по радио не менее 12 миллионов американцев. Когда мы закончили рассказ, к микрофону подошел генерал Маршалл и поделился впечатлениями о встрече с нами.
      - Я польщен, - закончил он свою речь, - что на мою долю выпала честь принять в своем доме этих отважных джентльменов.
      Мы слышали также, как диктор зачитывал приветственные телеграммы президента США Рузвельта и министра иностранных дел Хэлла.
      А поодаль от нас, метрах в пятидесяти от балкона, все увеличивалась толпа зрителей, все больше и больше появлялось зонтиков и разноцветных плащей.
      День клонился к вечеру. Мы вернулись в Квартиру генерала Маршалла. Там нас ждала дорогая" желанная телеграмма из Кремля. Мы прочли:
      "Горячо поздравляем вас с блестящей победой.
      Успешное завершение геройского беспосадочного перелета Москва Северный полюс - Соединенные Штаты Америки вызывает любовь ж восхищение трудящихся всего Советского Союза.
      Гордимся отважными и мужественными советскими летчиками, не знающими преград в деле достижения поставленной цели.
      Обнимаем вас и жмем ваши руки".
      Как на родной земле, почувствовали мы себя, читая эти строки... Радость охватила нас. Самое трудное было позади. Расстояния между СССР и США не существовало в эти минуты, которые не забыть никогда.
      Байдуков начал писать ответ. Я и Чкалов помогали. Мы сказали в этом ответе все, что чувствовали и переживали.
      Затем мы составили подробное донесение в Москву о полете и договорились о нашем дальнейшем пребывании в США.
      Было решено утром следующего дня, 21 июня, сделать визит властям городов Ванкувера и Портленда, а в 15 часов вылететь в Сан-Франциско.
      Открывалась новая страница нашего путешествия - земное странствование по Северной Америке.
      Глава восьмая.
      Американские впечатления
      Я хорошо помню этот день - 21 июня 1937 года. Всю ночь лил дождь, я утро выдалось хмурое, неприветливое. Еще вчера с воздуха мы наблюдали причудливые очертания многоводной реки Колумбия, пересекающей земли штатов Орегон и Вашингтон. А сегодня нам предстояло побывать в двух городах, стоящих на ее берегах - Ванкувере и Портленде, соединенных великолепными мостами. Затем предстояла встреча с местным гарнизоном.
      Однако прежде всего мы занялись некоторыми формальностями, связанными с нашим перелетом. По правилам ФАЙ (Международной авиационной федерации), обработка барограмм, регистрирующих полет, производится в той стране, которая организует его. Так что барографы нашей машины должны были отправиться в Москву, через американских спортивных комиссаров.
      На аэродроме нас встретил майор - старый американский летчик, служивший в армии еще в первую мировую войну. Он прошел к самолету, охраняемому двумя часовыми, и Байдуков принялся показывать ему краны, пробки для слива воды, горючего, масла. Майор оказался не только командиром авиационной части, но и уполномоченным ФАЙ. Он должен был специальным протоколом засвидетельствовать время и место посадки нашего самолета. Появились газетные репортеры, снова защелкали фотоаппараты.
      Валерий вынул барографы, снял пломбы. Я решил взять из самолета карты, справочники, календари, инструкции. Все это, конечно, могло остаться в моей штурманской кабине в матерчатых карманах, но по опыту прошлогоднего пребывания на острове Удд я знал, что на длительной стоянке в самолет просачивается вода. На аэродроме Ванкувера не было ангара, в котором мог бы поместиться наш АНТ-25. Лучше убрать документы!
      А что делать с продовольствием, раздумывал я. В нашем хозяйстве оставался еще немалый запас шоколада, икры, коробок с концентратами супа, сыром.
      Около самолета ходили американские солдаты. Некоторые из них помогали нам в выгрузке снаряжения.
      - Ребята, подите-ка сюда! - крикнул густым басом Чкалов, вмиг разрешив мои раздумья. - Возьмите добро. Делайте с ним что хотите.
      И мы отдали мешки с продовольствием американским солдатам.
      Позже нам рассказывали, как американцы были удивлены нашим поступком. По мнению многих, из такого мероприятия, как перелет из Москвы в Америку, можно было сделать хороший бизнес. Кто-то даже советовал разделить запасы продовольствия на мелкие порции, упаковать в небольшие пакетики с надписью, что шоколад и концентраты супа побывали над Северным полюсом, и продать как сувениры по пятьдесят центов.
      Нам и в голову такое не могло прийти. Закончив выгрузку из самолета снаряжения, мы отправились в штаб к генералу Маршаллу. В честь нас, советских летчиков, в гарнизоне устраивался военный парад.
      На лесной полянке выстроился отряд солдат. Оркестр заиграл национальный гимн. Затем наступила пауза, и подошедший к нам военный атташе сказал:
      - Генерал просит передать, что оркестр хотел бы сыграть "Интернационал", но музыканты не успели найти ноты.
      Вдруг раздался пушечный выстрел. За ним - другой, третий... Это был салют! По американскому уставу надлежало дать девятнадцать выстрелов. Весь строевой плац заволокло сизым дымом, а пушки все гремели...
      Поблагодарив генерала, мы тронулись в дальнейший путь по Америке.
      Автомобили мчали нас по прекрасным дорогам Соединенных Штатов. Мелькали встречные машины. Их было так много, что перед каждым светофором и поворотом образовывался затор. Но нас сопровождал эскорт полисменов на быстроходных мотоциклах "харлей", и остановки сокращались. Запомнились эти поджарые парни, одетые в наглухо застегнутые куртки, подпоясанные ремнем с патронами, в галифе и крагах. Они мчались как угорелые - со скоростью до ста пятидесяти километров в час! Желтые очки со светофильтром и патронташ придавали им грозный вид. Полисмены были действительно мастерами своего дела, первоклассными ездоками: они то вдруг резко тормозили, то на узких стритах, развернувшись на сто восемьдесят градусов, мчались нам навстречу, очищая дорогу. Душераздирающий, пронзительный вой их сирен слышался более чем за километр. Иногда казалось, что ревущие мотоциклы вот-вот лягут плашмя на асфальтированную мостовую - такой крутой крен закладывали ездоки в сторону разворота. Проделывали они это с такой лихостью, что создавалось впечатление не просто езды, а циркового представления. Шоферы, увидя издали эти "харлеи", сворачивали в сторону, ближе к тротуару. И полисмены, дирижирующие движением на перекрестках, пропускали наши автомобили вне очереди.
      В ушах у меня гудел еще вой сирен, когда мы остановились перед зданием городского управления. Здесь нас ждали мэр города Ванкувера и большая толпа встречающих. Американцы бурно приветствовали нас: со всех сторон тянулись руки для рукопожатий, некоторые похлопывали нас по плечу, просили дать автографы.
      Визит к мэру Ванкувера закончился довольно быстро, и вот мы опять несемся в автомобилях, теперь уже в город Портленд.
      Пасмурный с утра день разгулялся. Солнышко пригревало, стало жарко. На тротуарах, мостовых сотни американцев приветствовали наше появление. Эскорт полисменов из Ванкувера сопроводил нас до моста через реку Колумбия. На противоположном берегу уже ждал другой наряд полиции - из Портленда.
      Здесь, в торговой палате, был устроен торжественный обед. Кроме мэра присутствовал губернатор штата Орегон Чарльз Мартин, так что в прочувствованных речах и приветствиях недостатка не было.
      Гости уже приступили к закуске, слышался легкий звон бокалов, постукивание ножей, вилок, как вдруг раздался удар, словно по барабану. Это мэр города призвал к тишине с помощью огромного молотка, которым он стучал по деревянной подушке. В зале мгновенно воцарилась тишина. И тогда мэр начал свою речь. Выступать пришлось и нам. Переводил Трояновский. После речей три миловидные девушки надели каждому по венку из роз, и мэр после банкета попросил нас принять участие в торжественном шествии по городу в этих венках. Мы согласились.
      По Портленду в сопровождении властей прошли мили полторы. Приветствующие нас жители города стояли по обеим сторонам магистрали. Часто до слуха доносилось короткое "гратулейшен" - "поздравляем", возгласы на русском языке.
      На одном из перекрестков от толпы отделилась монахиня, одетая в черное с белыми отворотами платье. Она быстро подошла и... благословила меня, потом Чкалова, Байдукова. А может, невеста господня на всякий случай решила оградить Портленд от "налета" большевиков?.. По всему было видно, что появление экипажа краснозвездной машины произвело на американцев большое впечатление.
      Наконец шествие закончилось, мы простились с представителями города и отправились на военный аэродром Ванкувера. От этого возвращения в памяти сохранился один эпизод.
      Когда огромная толпа окружила нас, стремясь прорвать цепь полицейских, мы услышали вдруг возгласы чисто по-русски:
      - Да пустите же меня к ним! Я ведь вятская! Смотрим - стоит американка. Попросили пропустить ее к нам.
      - Родимые мои, да я же ваша, русская!.. - взволнованно повторяла женщина, бросаясь от Чкалова к Байдукову, ко мне. - Двадцать шесть лет здесь живу. А вот говорить не разучилась. Дайте хоть посмотреть на своих земляков...
      Валерию понравилась непосредственность русской американки: "Я ведь вятская!" И шуткой он часто потом повторял эти слова. У Чкалова тот день был вообще радостный. Он получил от сына, отдыхавшего в пионерском лагере "Артек", телеграмму. Не заботясь о расстоянии, разделявшем нас, Игорь приглашал всех на пионерский костер.
      Но вот мы подкатили к трапу, приставленному к открытой дверце "Дугласа", и начались наши проводы в путешествие через континент. Среди провожавших был генерал Маршалл, представители властей Ванкувера, наши новые знакомые. Валерий поблагодарил генерала за гостеприимство и попросил имущество, оставленное в его квартире, переправить в Вашингтон.
      Нам перевели ответ:
      - Генерал Маршалл с большой готовностью сделает это и, со своей стороны, передает просьбу магазина, приславшего для вас костюмы, разрешить выставить на витрине кожаные брюки и куртки, в которых вы летели через Северный полюс.
      - Согласны, - ответил, окая по-волжски, Чкалов, начинающий, кажется, понимать, что такое американский бизнес.
      И вот мы, почетные гости пассажирского общества "Юнайтед эйрлайнс", уже на высоте трех тысяч метров. Сидим в удобных креслах самолета, пьем кофе, любуемся красотой гор под крылом "Дугласа", не думая ни об углах сноса, ни о запасах горючего. Валерия окружили корреспонденты крупных американских газет, с помощью военного атташе берут интервью. Нам с Байдуковым хочется использовать полет для изучения авиационной техники, разобраться в оборудовании трассы, понять, какая разница между нашими самолетами и американскими. Может быть, что-то и пригодится.