Корпорация

28

25 сентября 2000 года, понедельник. Москва.

Ладонь врага была теплой, сухой и крепкой.

Они пожали друг другу руки, расселись по обе стороны небольшого стола. Фрайман вытянул руки, поддернул твердые белоснежные манжеты. Старцев выложил на стол сигареты и закурил.

Кроме них, никого не было в комнате.

— Итак, ваше предложение, Олег Андреевич, — сказал Фрайман.

— Мое предложение, — сказал Старцев, — весьма незатейливое. Мы пересмотрели свои активы. Подготовили план перспективного развития на ближайшие годы. И пришли к выводу, что есть смысл сосредоточиться на нескольких основных отраслях и избавиться от тех активов, которые нам не по профилю.

— Разумно, — вежливо улыбнулся Фрайман.

Если и вертелся у него на языке вопрос, по лицу это было не определить. Лицо глядело доброжелательно и терпеливо.

— И мне, Борис Анатольевич, пришло в голову, — продолжал Старцев, — что кое-что из того, что мы намереваемся выставить на торги, может вас заинтересовать.

Фрайман понимающе наклонил голову.

— Мы могли бы просто объявить о продаже, но я предпочел обратиться напрямую к вам — как к человеку, с которым у нас есть некоторые… э-э-э… общие интересы.

Фраймановы короткие пальцы в черных волосках шевельнулись на столе.

— И что же вы намерены мне предложить, Олег Андреевич?… — спросил он наконец, обнажая в улыбке крупные, белые, один к одному зубы.

Старцев затянулся и стряхнул в чистенькую пепельницу столбик пепла:

— То, на что вы и нацеливались, Борис Анатольевич. «Ярнефть».

Ровно на секунду румяные щеки Фраймана изменили выражение, но тотчас благодушие вернулось на лицо:

— Вот как?… На самом деле, предложение довольно неожиданное…

— Бросьте! — посоветовал Старцев, щурясь от дыма, который лез почему-то в глаза, — Ничего неожиданного в этом для вас нет. Насколько я понимаю, «Ярнефть» была в числе ближайших ваших целей. Не единственной, согласен, но одной из приоритетных. Так?… — он дождался, пока Фрайман неопределенно дернул бровью, и продолжил, — В таком случае, Борис Анатольевич, вы близки к цели, как никогда.

Фрайман приятно рассмеялся.

— Вряд ли, Олег Андреевич, вы решили доставить мне нечаянную радость… Очевидно, в обмен на «Ярнефть» вы готовы выставить ряд своих условий. Хотелось бы услышать прямо сейчас.

— В обмен на «Ярнефть» я намереваюсь получить от вас деньги, — сухо ответил Старцев и снова стряхнул пепел, — Никаких подарков я делать не собираюсь. Что же касается условий… Я бы скорее назвал это взаимным обменом. Вам ведь тоже есть, о чем меня попросить, верно?…

Фрайман рассмеялся снова:

— Забавный вы человек, господин Старцев… А говорят, русские не умеют торговаться!… Вы, впрочем, скорее исключение из правил, я бы сказал — единственное исключение… Или, простите за любопытство… Вы, может быть, все-таки, из наших?…

— Насколько мне известно, ближайшие три поколения моих родственников — русские, — ответил Старцев, не улыбаясь, — Давайте к делу, Борис Анатольевич. Вы пытались отсудить у Корпорации «Ярнефть» на протяжении последних двух лет. В конце концов, стало понятно, что никакой суд не решит дело в вашу пользу. Насколько я понимаю, ваши действия в отношении «Росинтера» во многом были продиктованы желанием получить «Ярнефть». Вы ее получите. Но только после того, как прекратите эти свои действия.

— Хм… — сказал Фрайман и посмотрел на собеседника, склонив к плечу крупную темноволосую голову.

— А именно, — продолжал Старцев, — прекратите препятствовать моей встрече с Президентом — раз, освободите Кочета от его обязательств перед вами — два.

— Не много, — светло улыбнулся Фрайман, — но и не мало…

— В самый раз! — заверил Старцев, — Мы же со своей стороны прекратим препятствовать продвижению вашего кандидата на выборах в Байкальске.

— Вы полагаете, ваше противодействие в Байкальске стоит так много? — улыбка Фраймана стала еще шире, но где-то на донышке светлых глаз загорелся живой зеленый огонь.

— Да, — кивнул Старцев. — На сегодняшний день Ларионов отстает от Терских на три процента. Через неделю они сравняются, и тогда результат выборов будет предрешен — не в вашу пользу…

Фрайман безмолвствовал.

— Итак, — Старцев придушил в пепельнице окурок, — Схема проста. Мы снимаем с выборов Ларионова. Но только тогда, года вы с Терских оформите договор о переходе губернаторского пакета «Байкалэнерго» в собственность «Альтаира», и сразу же — заключите договор с Белогорским краем на поставку электроэнергии по тем ценам, которые вы оговорили с Кочетом. Кочет закрывает рот и ничего не требует с СГК. Мы снимаем Ларионова и даем Терских выиграть выборы. Вы получаете контроль над «Байкалэнерго» и «Ярнефтью». Мы получаем спокойную работу для Снежнинской компании.

— И деньги за «Ярнефть»… — добавил Фрайман в задумчивости, — Кстати, во сколько вы оцениваете свое сокровище?…

— Пятьсот, — коротко ответил Старцев.

— Пятьсот миллионов… — пробормотал Фрайман и по-старушечьи подпер румяную щеку рукой, — Полмиллиарда долларов за пятьдесят один процент маленькой компании… Не многовато ли, Олег Андреевич?…

Старцев пожал плечами:

— Не многовато, Борис Анатольевич.

— Больше трехсот вам никто за нее не даст! — уверил собеседника Фрайман.

— И не надо!… — снова пожал плечами Старцев, — Она нам не мешает. Не дадут адекватной цены — «Ярнефть» просто останется у нас, и все. А вот вам она нужна. Она вписывается в вашу схему, как родная, иначе вы не стали бы так упорствовать в борьбе за эту маленькую компанию. Именно поэтому я предлагаю ее вам, и именно поэтому прошу за нее столько, сколько прошу.

— М-да… исключение из правил… — пробормотал Фрайман.

— Я учитываю и то, что в ваших руках по-прежнему остается последний козырь, — Старцев глянул исподлобья, — Векселя горки.

— Векселя?… — Фрайман как будто порылся в памяти, — Ах да, конечно… Ну что — векселя… мелочь какая-нибудь… миллионов триста…

Старцев молчал.

— Исключение… исключение… — бормотал Фрайман, — А ведь, по-хорошему-то, по-человечески — махнуть бы векселя на «Ярнефть» — и дело с концом… Да нет, право же, неплохое предложение… Соглашайтесь!…

Старцев молча смотрел в румяное лицо.

— Ну, что ж… — вздохнул Фрайман, — Ну что ж, Олег Андреевич… должен признать, вы выстроили неплохую защиту… На вашей стороне положительный баланс… двести миллионов… грамотно, грамотно…

Он встал. Поднялся и Старцев. Фрайман первым протянул руку:

— Будем считать, что мы договорились…

29

29 сентября 2000 года, пятница. Москва.

Фрайман сдержал слово — уже на следующий день после того, как они ударили по рукам, решив судьбу «Ярнефти», Снежнинской «горки» и двух регионов разом, был Старцеву звонок. Вежливый человек из администрации Президента сообщил, что просьба господина Старцева о высочайшей аудиенции рассмотрена, наконец, и ежели господину Старцеву будет удобно в пятницу (тут голос стал несколько ехиден), часиков в пятнадцать… Старцеву было, разумеется, удобно.

— У вас четверть часа, — предупредил его в приемной человек в сером костюме.

Президент гостя встретил стоя, почему-то, посреди кабинета. Посмотрел исподлобья, склонив голову, тревожно-равнодушными глазами и предложил садиться. Сел и сам, странно ежась и шевеля лопатками.

— Спина знаете… от постоянного сидения, — ответил он на удивленный взгляд Старцева, — Рассказывайте. Что творится в Датском королевстве на этот раз?…

И Старцев стал рассказывать. Президент слушал молча, уставясь в стол, и руководитель «Росинтера» видел только покатый лоб и светлую макушку с заметной плешью.

— Я не знаю… и думаю, никто не знает, откуда взялась на рынке эта информация о новом месторождении, — говорил Старцев, — Но информация эта была принята как достоверная. И единственное, что мы можем сейчас предпринять — делом доказать заинтересованным лицам, что никаких разработок на этом месторождении нет. Доказать визуально — просто отправит их на Агапово и предложить самостоятельно убедиться в том, что никто там ничего не добывает и добывать не может.

Светлая макушка молча слушала.

— Я полагаю, что в разрешении этой ситуации заинтересован не только «Росинтер», но и Центробанк, имеющий некоторый запас палладия для скорой продажи, и Министерство финансов, заинтересованное в этой продаже, и государство в целом, получающее от продажи палладия достаточно ощутимые суммы… В то же время я понимаю, что предлагаемые мной действия противоречат закону о государственной тайне, и принять подобное решение — исключительно в вашей компетенции.

— Обвал случился одиннадцатого сентября, — заговорил наконец Президент. Голос его был тускл и невыразителен, — Сегодня двадцать девятое… Почему вы тянули так долго?… — голубые глаза глянули на Старцева неожиданно остро — и тут же погасли, — Хорошо. Значит, вы предлагаете президенту Российской Федерации нарушить закон Российской Федерации…

— Закон устарел, — Старцев чувствовал, как начинает шевелиться в груди тихая тоска — не поймет, не поймет, не согласится… — Палладий уже не является для нашей страны стратегическим металлом. Он практически не используется в российском производстве, и единственная его роль на сегодня — роль достаточно дорогого и прибыльного продукта, экспортируемого за рубеж. Мы сотни миллионов долларов теряем на том, что подчиняемся устаревшему и потерявшему первоначальный смысл закону.

Часы в углу нежно прозвенели, и Президент поднял, наконец, голову:

— Терять сотни миллионов долларов — это плохо, — сказал он твердо, — Цены на палладий надо поднимать.

С этими словами Президент поднялся и снова повел лопатками:

— Ужас какой-то творится… Думаю, к перемене погоды.

30

5 октября 2000 года, среда. Снежный.

5 октября два вертолета Снежнинского авиаотряда и третий, принадлежащий лично губернатору Нганасанского округа, поднялись в воздух с кой-какой аппаратурой и тридцатью шестью человеками, за два часа до этого прибывшими в Снежнинский аэропорт московским чартерным рейсом. По крайней мере, десятеро из прибывших несли на лицах неистребимую и за версту узнаваемую печать иностранщины — очки какие-то странные, что ли… прически ли… выражение ли холеных лиц… черт его знает… Мело, кружилась легкая низовая метель, но в небе было спокойно.

Спустя шесть часов вертолеты вернулись на базу, и на расчищенном поле одуревших от перелетов и уже разморенных крепкими напитками людей встретили несколько автомобилей и два микроавтобуса. Транспорт тотчас отбыл в лучший снежнинский ресторан, с утра уже закрытый для обычных посетителей, где вояжеров ждал сытный и богатый спиртным ужин. Спустя еще два часа приезжих, значительная часть которых к тому времени пребывала уже под общей алкогольной анестезией, с ревом и мигалками увезли в аэропорт и тем же бортом отправили в столицу.

Сколько не суетилась местная пресса, вызнать о том, что за кортеж летел по городским улицам, не удалось ни одному журналисту. Ни слова о посетивших Снежный визитерах не просочилось и в прессу центральную. Пилоты вертолетов на расспросы жен, недовольных экстренным вызовом супругов на работу при такой плохой видимости, отвечали односложно: ну, летали… на Агапово летали… губернаторских гостей возили на пикник.

Что за пикник мог быть на диком совершенно острове Агапово, да еще в день, когда столбик термометра сполз ниже двадцати градусов мороза?… Что за гости такие летали на этот пикник, ради чего примчались они в Снежный из столицы и неведомых своих зарубежей?… О том пилотам, конечно, было неведомо.

Как неведомо было большинству аналитиков, отчего с 6 октября, безо всяких видимых причин, цены на палладий вдруг понеслись вверх и вскоре уже приблизились к докризисному уровню.

31

8 ноября 2000 года, четверг. Москва.

В этот день события в Корпорации следовали одно за другим.

Перво-наперво пришли известия из Питера. Закрыто дело о незаконном возврате НДС Петербургским заводом турбин. Предприятие реабилитировано в глазах новых партнеров и потребителей, которых за краткое время правления Голубки у «Энергии» прибавилось.

В число этих самых новых потребителей вошло, к великому изумлению Старцева, и акционерное общество «Байкалэнерго». Пока «Росинтер» воевал с «Альтаиром», Голубка втихую уломал байкальцев на приобретение трех гидравлических турбин. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: война войной, а производство — производством, его не остановишь из-за войн акционеров…

В самом Байкальске в минувшее воскресенье благополучно прошли выборы губернатора области. Внезапный уход с дистанции Виктора Ларионова, лидера предвыборной гонки, избирателей, конечно, смутил — но ненадолго. Как и ожидалось, абсолютное большинство его сторонников автоматически проголосовали за сильнейшего из оставшихся — и пятьюдесятью пятью процентами голосов на второй срок был избран чубатый казак Николай Терских.

Два дня спустя очухавшийся от радостных застолий губернатор объявил о проведение тендера на покупку 15 процентов акций «Байкалэнерго», принадлежащих до сей поры администрации области. Догадаться, кто окажется победителем тендера, не составляло труда — по крайней мере, Олегу Старцеву.

Этому будущему победителю он пожал руку — в лучших традициях, через стол, на котором белели только что подписанные обеими сторонами экземпляры договора. Согласно этому договору, контрольный пакет акций ОАО «Ярнефть», до сегодняшнего дня принадлежащий «Росинтеру», переходил в собственность холдинговой группы «Альтаир».

— Вы позволите? — приятно улыбаясь, спросил Фрайман.

Не торопясь, он пересек шоколадный кабинет, подошел к карте Российской Федерации, украшавшей стену над диваном. На карте красными флажками были обозначены предприятия империи «Росинтер», разбросанные по просторам Родины.

— Мелочь, а приятно, — заметил Фрайман и, прицелившись, выдернул флажок из глубин Западно-Сибирского округа, где, предположительно, находился маленький, но богатый городок Яркий.

Старцев подошел к карте тоже, окинул ее долгим изучающим взглядом, вздохнул:

— Да… давно не обновляли… — он обернулся к Фрайману, — Вы позволите? — и, взяв из рук несколько опешившего главы «Альтаира» флажок, воткнул его в жирную точку Санкт-Петербурга — в самый центр, где, предположительно, среди других старинных зданий, стоял неприметный желтый особнячок «Энергии».

Фрайман расхохотался:

— А с вами, Олег Андреевич, приятно иметь дело!…

Старцев посмотрел на него ласковыми глазами, но не ответил.

Итак, война подошла к концу. Война, которая длилась несколько месяцев, которая вымотала душу и изрядно потрепала нервы, но которая не сумела заставить «Росинтер» потерять хоть что-нибудь.

Губернатор Кочет сделал вид, что забыл о своих намерениях вытрясти из Снежнинской «горки» налоги на год вперед. Достойно отступить ему помог, как ни странно, палладиевый кризис. В дни, когда газеты многословно ужасались грядущим на «горке» последствиям падения цен, Кочет выступил с заявлением коротким, но ясным:

— Снежному сейчас и без Белогорска забот хватает. Пусть уж живут, как жили, а налоги мы с них всегда успеем взять. Не звери, чай…

И через пару недель после эпохального его выступления свидетель по делу Андрея Цыпина, тот самый Змеющенко, что почти уже Цыпу спас, вдруг прислал из добровольной ссылки кассету новую. Все в тех же декорациях кипрского отеля, все той же пальмой осененный, что и прежде, Змеющенко, глядя в объектив честными глазами, отрекся от всего, что говорил в защиту Цыпина раньше. Под давлением, мол… не со злым умыслом… ввел в заблуждение… готов понести ответственность… Но места своего пребывания так и не раскрыл.

Таким образом, дело злейшего кочетовского врага Цыпы вернулось в прежнее русло. А как же иначе?… Вор должен сидеть в тюрьме. Убийца — тем более…

Не потерял ничего «Росинтер» и на палладиевом кризисе. Более того, заработал по мелочи. Новый владелец экспортера СГК, компании Snowmet, Антон Юрьевич Березников, пришедший на смену покойному отцу, несмотря на свои двадцать два года и вчерашнее студенчество оказался человеком умным и хватким. Скупив по поручению «Росинтера» складские расписки на поставку палладия в момент кризиса, он продал их спустя полтора месяца. К тому моменту расписки выросли в цене втрое, и пятьдесят миллионов долларов приятным грузом упали на росинтеровские счета…

Что же касается затянувшейся размолвки Корпорации с Генеральной прокуратурой, то разрешение ситуации пришлось все на этот же, полный впечатлений день. К вечеру ближе, когда шоколадный кабинет главы «Росинтера» заполнился теплым электрическим светом, когда заиграли мягкие блики на стекле массивных часов и гладкой полировке стола, позвонил взволнованный Щеглов:

— Олег Андреевич, включите семичасовые новости. Будет выступать Президент…

На часах было без двух. Старцев включил телевизор. Промелькнули перед глазами порхающие крылышки дамских гигиенических прокладок, неприятного вида дитя женского пола поскалила в камеру вычищенные «Колгейтом» зубы, пронеслась заставка новостей… Ага, вот оно…

— Мы должны понимать, — и Президент с экрана посмотрел Старцеву в глаза — как всегда, исподлобья, — что сегодня не время устраивать новый передел собственности, развязывать новые войны. Это пагубно скажется на экономике России. Поэтому, я думаю, разумнее будет принять так называемый нулевой вариант — признать приватизацию девяносто шестого года легитимной и дать собственником спокойно развивать свои предприятия… 

Всё! Баста! 

После этих слов никто, ни одна самая принципиальная душа в самом могущественном ведомстве страны не посмеет поставить под вопрос законность приватизации Снежнинской горной, не покусится на святая святых — собственность корпорации «Росинтер».

— Серега, — Старцев набрал номер младшего товарища, — Все, хватит. Заканчивай работу. Это надо отметить…

Текущие задачи решены. Не осталось открытых вопросов. Кроме, разве что…

Кроме личных, очень личных вопросов, которые никто не снимет с повестки дня вместо него. Надо что-то решать.

Напряжение в семье достигло наивысшей точки. Нелепая размолвка с Анной, которую надо было бы попросту забыть, переросла вдруг в настоящее отчуждение. Анна так и не заговорила с ним. То есть, она спрашивала, конечно, что приготовить на ужин, и не хочет ли он вместе с ней и Любашей отправиться на спектакль. Но спрашивала она это деревянным служебным голосом — и ничего, кроме этих вопросов.

Надо было просто поговорить начистоту, заставить ее выслушать, понять, и понять самому, что происходит с ней. Но на следующий день он не успел это сделать — вернулся ночью, она уже спала. Не успел и через день, и на третий… А потом стало как будто поздно — случайная размолвка переросла в непоправимое, и с каждым днем они становились все дальше друг от друга. Анна не заговорила с ним, а он не вернулся в супружескую постель.

И что теперь с этим делать?… Происходящее заметил даже Андрюшка, что уж о Любе говорить — ходит испуганная, смотрит с тревогой… Однако же, не о чем не спрашивает. Как и он бы не спросил — надо будет, расскажут. Его дочь, его…

Но сегодня не время об этом думать. Днем раньше, днем позже все разрешится — значения уже не имеет. Выпить сейчас надо, вот что. Не по-детски выпить, нешуточно…

А в приватном зальчике ресторана, куда он подъехал через полчаса, его ждал сюрприз.

— Я не один! — весело сообщил Малышев.

По левую руку от Малышева сидел прилетевший из Снежного Сашка Денисов. По правую — Тамара.

— Мы с Томкой ковырялись как раз с делами СГК, — разъяснил Малышев, — А тут ты звонишь…

Малышев был оживлен и весел. Впрочем, в последнее время он почти всегда пребывал в каком-то суматошно-радостном настрое, связанном, конечно, и с той девочкой, о которой он что-то такое Старцеву говорил, и с новой работой… Счастлив, пожалуй, Серега Малышев…

— Мне вчера про тебя анекдот рассказали, — обратился к Старцеву нганасанский губернатор, — Звучит так. Если Олег Старцев пожал вам руку, потрудитесь пересчитать, все ли пальцы на месте.

Тамара прыснула, Малышев расхохотался. Рассмеялся и Старцев…

Вопреки желанию, осознанному и выстраданному, коньяк не пошел. И еда не пошла — вкуса не ощущалось. Денисов паясничал, травил анекдоты, Тамара смотрела ему в рот и смеялась, ощущая, видимо, как и он, Старцев, странную неловкость. Откуда она взялась? Что такого между ними произошло?… Ровно ничего!… Просто, теперь он знал, что она любит его. А она знала, что знает он.

Ему было тоскливо. Все кончилось, война позади, и война эта не проиграна. Но ведь не это же главное, это так, будничные задачи. Главное, что покоя в душе нет, нет чувства свободы и равновесия…

— Блин, — Малышев вдруг посмотрел часы, — Ты прости, Олега, мне линять надо…

— Куда? — вяло спросил Старцев.

— К дэвушке, — немедленно пояснил Денисов, — любовь позвала…

— Придушу, — весело пообещал Малышев, и встал из-за стола.

— Ээээ, — протянул Денисов и тоже посмотрел на часы, — Боюсь, не ты меня придушишь, Серега. Меня придушит Юлька, если я не появлюсь дома через час. Сегодня родители ее приехали, надо показаться дорогой теще…

И не прошло минуты, как Старцев остался в маленьком зале наедине с директором Правового департамента Т.А. Железновой.

Надо заговорить, лихорадочно думал Старцев, о чем-нибудь безопасном… Но ничего безопасного не приходило в голову.

— Что с тобой, Олег? — Тамара тихонько тронула его за рукав, — На тебе лица нету… Сегодня день такой удачный, все закончилось, слава богу… Устал?

— Да… наверное…

Она вздохнула. Помолчала, покрутила на руке браслет темного серебра.

— Как странно, — сказала она наконец, — Сколько раз за эти полгода мне казалось, что у Корпорации уходит земля из-под ног. Но я приходила к тебе, и сразу понимала, что все не так уж плохо — ты уверен в себе, уверен в наших позициях, значит, есть шансы победить. А теперь, когда все закончилось, ты сидишь обессиленный и несчастный…

Старцев поднял на нее глаза — темно-карие, черные почти.

— Тома… Ты знаешь меня девять лет. Ты видела меня и уверенным, и неуверенным — всяким. Пора бы, — он попытался улыбнуться, — смириться с мыслью, что не бизнесом единым я жив… Я человек все-таки, а не… — он вспомнил найденное однажды слово, — а не функция…

— Ты человек, — откликнулась она тихо, — И знаешь, что?… Ты самый удивительный человек, которого я знаю. Ты сильный. Ты бываешь очень жестким, но рядом с тобой так спокойно, так надежно… Ты мужчина…

Она замолчала, глядя ему в глаза. Как бы со стороны Старцев увидел вдруг эту сцену — небольшая комната, столик четверых, два кресла пустуют. Мужчина и женщина сидят рядом. Смотрят друг другу в глаза. Мужская рука накрывает ладонь женщины с крупным серебряным перстнем. Женщина не сопротивляется, смотрит. Внимательно. Испытующе. Мужчина наклоняется к ней. Сейчас он ее поцелует.

— Не надо, Олег, — сказали ее губы — у самых его губ. — Не стоит.

Он отклонился — Тамара улыбалась легко и ясно.

— Ты немножко неправильно меня понял, — она осторожно высвободила ладонь, — Ни к чему это все. Ни мне, ни тебе не нужно. — она улыбалась, — Как в песне, помнишь?… что-то там… что наша нежность и наша дружба сильнее страсти, больше, чем любовь…

И он улыбнулся тоже — улыбнулся с облегчением:

— Выпьем, Тома?… На посошок?…

… Сорок минут спустя Старцев был дома. От унылой тяжести, одолевшей вдруг в ресторане, не осталось и следа — легко и ясно стало на душе. Ах, умница, умница Тамара… Напридумывал себе чего-то, наслушался молодого дурака Серегу… А Тамара умница, очень правильно она это сказала… наша нежность и наша дружба… пара-па-па-ра, пара-па-ру-ра…

И так вот, с наивной старой песенкой в голове, Старцев и вошел в дом, вошел легко и стремительно.

Анна стояла почему-то посреди холла, сунув руки в кармашки любимой вязаной кофточки. Волосы, отросшие после дерзкого эксперимента, снова ставшие светло-русыми, чуть вились на концах, торчали трогательными вихрами.

— Анька, — сказал Старцев, и бросил на пол портфель, — Анюша…

Он обнял ее, привлек к себе. Секунду она стояла истуканом, неловко склонившись к нему, и вдруг ожили ее руки, взлетели, обхватили за шею…

— Был неправ, — пробормотал он между поцелуями, — Готов искупить ударным трудом…

И так любил он в эту ночь свою вихрастую жену, Анну нежную, Анну кроткую, как не любил давно, а может, вообще никогда, разве что в самом начале, да в те сумасшедшие ночи на средиземноморском побережье, когда они зачали Андрюшку…

…А умница Тамара, вернувшись домой, сняла в прихожей плащ, скинула туфли, присела на стул и заплакала.

Знал бы кто, чего ей стоило это «нет». Умереть было легче, чем сказать. Он был так близко, и таким реальным оказалось, наконец, то, о чем она мечтала столько лет…

Но — сказала. Потому что видела — ему и вправду не надо этого. Не нужна ему она. И вовсе не из гордости она отказалась, и не оттого, что застеснялась вдруг переспать с безнадежно любимым и безнадежно чужим человеком. Все проще — она боялась проснуться нелюбимой.

Эпилог

31 декабря 2000 года, воскресенье. Озерки.

Да! Да! Даже сомневаться нечего — пахнет тем самым, заветным, навеки с детства впитанным и навеки же ставшим Запахом Праздника — пахнет ёлкой, мандаринами, пирогами. И запах этот, и особый настрой обслуги — чуть менее официальный, чуть более теплый и человеческий — говорят о том, что вот-вот, через пару часов всего — и грянет на землю самый радостный, самый большой, самый семейный и домашний, самый-самый праздник — Новый год.

Потому и атмосфера в центральном здании Озерков сегодня особенная, какая случается только раз в году. Гостей мало. Собираются только свои — с семьями, с детьми, которые повзрослее — малыши уже отплясали свое белым днем у нарядной елки, отраженной паркетом танцевального зала.

И в танцевальном зале, и в зале Зеркальном, и в холле, увитом гирляндами из еловых лап, уходящими вдоль перил широкой дубовой лестницы — суета легкая, не тревожная, но праздничная.

Еще с утра начали заполняться коттеджи для приезжих и маленькая гостиница — те из менеджеров Корпорации, что не живут в Озерках, съезжаются сюда на два дня. Съезжаются в тихое, благословенное место, осененное голыми березами, искрящееся чистейшим, вовсе не московским снегом, чтобы провести эти два дня в тишине и покое, вдали от ревущего мегаполиса, вдали от проблем и тревог, выпавших на их долю в этом непростом году.

Съезжаются, чтобы — в который уже раз — встретить новогоднюю ночь вместе, единой большой семьей, зовущейся Корпорацией «Росинтер», простить друг другу обиды и пожелать друг другу счастья. Ибо так сказал Олег Старцев — и так будет.

И покуда в отдельной маленькой комнатке, сверяясь со сценарием, аниматор строит зеркалу приветственные рожи и принимает первые пятьдесят граммов коньяку, и покуда шеф-повар в кухне страшно шипит на ложкомойку, до сих пор не промывшую спаржу, и покуда десятки женщин в особняках Озерков в предпоследний раз примеряют вечерние туалеты, стараясь не испортить уже уложенные прически, а их мужья томятся, борясь с позывами приступить к праздничному возлиянию прямо сейчас — Олег Старцев сидит в верхней гостиной Центрального здания, в уютной комнате с кремовыми шторами, за которыми густыми чернилами синеют подмосковные сумерки.

Теребя правой рукой многострадальный нос, глава «Росинтера» рассеянно скользит взглядом по шахматной доске, раскинутой на столике, что стоит против его кресла. Что-то еще, кроме двусмысленного положения черной ладьи, занимает его. Какие-то бродят в его голове совсем посторонние мысли.

Играющий белыми Малышев не торопит его. В сотый раз накручивая на палец косо упавшую на лоб белокурую прядь, он смотрит на доску с тем же выражением исключительного внимания, уносясь мыслями бесконечно далеко и от сомнительной старцевской ладьи, и от тишины малой гостиной, и от веселой суеты, царящей внизу.

Губернатор Денисов, сидящий сбоку и сбоку же наблюдающий за буксующей партией, перебегает взглядом с одного лица на другое — и во взгляде этом зреет смех. Мысли и того, и другого, мысли, далекие от игры, понятны ему. То, что боятся произнести вслух мужчины, уже сказано женщинами — и Сашке Денисову эти высказывания известны.

— Окей, — не выдерживает он наконец, — Дальше будем делать вид, что играем?… Или — тайм-аут — и по глоточку?…

Старцев, задолжавший ход, вздрагивает и поднимает на губернатора глаза. Его хмурый обычно взгляд вовсе не хмур — растеряны и ласковы глаза президента Корпорации.

— А правда, — соглашается он и двигает к Денисову опустевший бокал, — Наливай, Саня!

Саня наливает. Мерцающая охристая влага дробится и множится в многослойном хрустальном дне. Подтаявшие айсберги летят в золотую пучину. Тонко и нежно звонят где-то часы. Четверть одиннадцатого.

Рассеянной рукой берет свой бокал Сергей Малышев. Хорошо и странно у него на душе. Хорошо — от того, что спокойно. От того, что решение принято, и нет больше неуверенности, нет сомнений и беспокойства. Так оно и должно быть в канун Нового года — все обязательства выполнены, все мечты сбываются.

Но странно, что до сих пор, до этой минуты принятое решение он хранит в тайне от ближайших своих друзей. Глупо это. Не по-дружески. Даже — не по-мужски. Надо сказать, обязательно. Вот прямо сейчас и скажет…

— А Юлька-то где?… — перебивает его решимость Старцев, обратившийся к губернатору, — У Анюты?…

— Ах-ха… — кивает Денисов, и веселые черти в его глазах разгораются все ярче, — И Настя там же, как я понимаю…

— Подружатся девочки, — улыбается Старцев, — Анне Настя очень понравилась. Да и Юле, кажется, тоже…

Важно кивая, Денисов подтверждает его слова.

Месяц назад, волнуясь, и не глядя друзьям в глаза, Сергей Малышев представил им Анастасию Артемьеву. «Покажу свою девушку», — сообщил накануне. Представляя же, произнес только — «Это моя Настенька». О статусе умолчал, но слово «моя» сказало о многом — никогда и ни о ком не говорил так Серега Малышев.