XXVI. ЗАПАДНЯ

– Через три часа мы будем там! – крикнул Гэз, бежавший впереди.

В ответ Tax быстрее заскользил лыжами.

Они бежали по гладкой снежной скатерти высокого плоскогорья, замкнутого овалом громадных гор, перерезанных ущельями и увенчанных остроконечными белосахарными верхушками. Небо над головами бежавших синело, как будто сделанное из эмали. А из ущелий угрюмо наползали мохнатые, длинные шарфы серых облаков и беззвучно ложились на уступы гор, обвивая скалы. Солнце пряталось в серую муть клочкастого тумана, выбрасывая узкие пучки лучей в просветы меж слоистых облаков. В противоположной стороне снежные вершины гор, как зубья громадной пилы, блестели ослепительным искрящимся блеском, а клочья облаков там были нежно-розового цвета, как корочка хорошо выпеченной сайки.

Tax подумал про сайку, когда взглянул на красиво освещенные облака. Вспомнил большую коммунальную булочную на Тверской улице, и ему захотелось есть. В кармане мехового бурнуса он нащупал круглый предмет и вытащил его. Посмотрел, улыбнулся. Это был маленький мятный пряник. Tax купил себе в дорогу целое кило пряников, а за дорогу все поел. Уцелел один. По-прежнему улыбаясь, Tax откусил половину пряника и зажевал сухое, холодящее от мятных капель тесто. Пока он ел пряник, Гэз как будто прибавил ходу, и расстояние между ним и Тахом увеличилось. Tax приостановился и резко свистнул. Свист долетел до Гэза, который остановился и показал рукой вперед. Tax свистнул еще раз и помахал обеими руками в знак того, что он сейчас догонит товарища. Сделав несколько шагов, Tax наклонился захватить в пригоршню снега, потому что у него пересохло во рту. Приятно было бы положить в рот несколько маленьких комочков чистого снега и освежиться. Снег мягко похрустывал в руке, защищенной меховой рукавицей.

Сбоку раздался звук, похожий на звук трубы. Tax повернулся на звук. Ничего не было заметно на однообразной пустоте снежного плоскогорья. Один снег, крупный, блестящий. Он показался Таху похожим на рассыпанную бертолетовую соль, которой посыпают рождественские елки, а ребятишкам думается, что это снег.

И опять раздался прежний трубный звук, отрывистый и глухой, как у валторны. Tax огляделся и в изумлении раскрыл рот: Гэза не было видно, Гэз исчез.

– Вот еще чертовщина! – выругался Tax.

Следы лыж Гэза ясно, двумя полосками, выдавливались на девственном снегу. Tax побежал по ним.

Снег делался все рыхлее и рыхлее. Становилось трудно передвигать ноги. Tax почувствовал, что его как будто засасывает эта снежная ванна. Он умерил шаги и осторожно двинулся вперед. Ровная скатерть плоскогорья делала наклон вперед. Прямо перед собой значительно ниже той поверхности, на которой был Tax, он увидал двигающуюся точку человека.

«Это – Гэз», – подумал Tax и, приготовившись к спуску, набрал в легкие воздуху.

Двигавшаяся точка пропала. Но Tax уже оттолкнулся ногами и поплыл вниз по снежному наклону. Все быстрее и быстрее. Снежная пыль ударила ему в лицо. Он ничего не видел, кроме белой холодной тьмы. И все вниз, вниз. Мысль была такая:

«Неужели в пропасть?» Почему-то в голове повторилось последнее слово: «Пропасть».

Но с ударением на последнем слоге!

«Пропасть».

Хотел Tax сказать:

«А вот нет, не пропаду».

Но в рот ему влетел целый ураган мерзлого, холодящего и вместе с тем обжигающего снега, и Таха словно сшибло с ног.

– Тише, доктор, – услышал он через минуту спокойный голос Гэза. – Если вы будете двигаться с подобным ускорением, то можете достигнуть предельной скорости и вас никакой черт не остановит. А главное, вы себе переломаете ребра, и мне придется оказывать вам медицинскую помощь. А в медицине я – пас.

Таху показалось, что уши у него забиты ватой и голос Гэза долетает до него тусклым и приглушенным. Он высвободил свою руку из-под слетевшей с него шапки и поковырял в ушах, забитых снегом. Протер глаза. Перед ним на корточках сидел Гэз и протягивал ему бутылку.

– Промочите горло, доктор.

– Где мы? – обвел вокруг мигающими глазами Tax.

– Непредвиденная остановка, – довольно весело ответил Гэз. – Попросту говоря, кажется, западня, приготовленная нашими милыми Толье. Они ожидают гостей в полном вооружении и боевой готовности. Первое угощение – «Пасть дьявола», через которую мы перескочили. Вторая – вот эта волчья яма, извольте полюбоваться…

Tax широко раскрыл глаза. Они с Гэзом сидели на дне громадной ледяной пещеры. Вверху сводчатого потолка зияла широкая дыра, через которую лился дневной свет. Он отражался от ледяных колонн, стоявших в пещере, и наполнял всю пещеру немерцающим мягким голубоватым сиянием.

– Как это мы с вами не разбились вдребезги? – посмотрел Tax на Гэза, отхлебывая из бутылки порцию жирного кавказского коньяку.

– А потому, что мы с вами ткнулись головами в этот сугроб, наметенный как раз под отверстием, находящимся над нашими головами, – показал Гэз.

– История! – мог только выговорить Tax.

– Однако надо что-нибудь предпринять, доктор, – приподнялся Гэз. – Мне думается, что мы с вами сейчас не более и не менее как в одном из каналов какого-то вулкана, что ли… И было бы хорошо, если бы этот вулкан не вздумал действовать… Это дурацкое плоскогорье, может быть, триллиард лет тому назад было огнедышащей горой. Вода и ветер смыли верхушку, а вот эта боковая дыра уцелела… И мы вверзились в нее… А вот и самый канал вулкана.

Ледяная арка с красивыми застывшими колоссальными сосульками открывала вход в светящийся коридор.

– Двинемся, доктор, – сказал Гэз. – А сидеть тут не имеет никакого смысла. – Он помог Таху встать. – Постойте…

Звук трубы, похожий на валторну, явственно донесся из коридора.

– Это еще что за музыка? – произнес Tax.

– Сейчас увидим, – невозмутимо отозвался Гэз. – Поехали…

Они двинулись по коридору.

Снеговой покров на долу скоро кончился. Лыжи пришлось снять. Голубой полусвет достаточно освещал сталактиты, свешивающиеся с потолка, и обледенелые стены.

Трубный звук раздался близко и сопровождался на этот раз раскатом хорошего морского прибоя.

– А как будто стало теплее, доктор? – заметил Гэз. Действительно, стало заметно тепло, почти жарко. Tax даже вспотел в своем меховом наряде. Стены коридора уже не были одеты ледяной коркой. С них стекали струйки воды. Под ногами хлюпала жидкая грязь. Было трудно шагать по ней и тащить на себе лыжи.

– Стоп – скомандовал Гэз, шедший впереди.

Коридор обрывался и вводил во вторую пещеру, похожую на зал со стрельчатым потолком. Громадные скалы свешивались со стен. Посередине пещеры зияла неправильной формы расщелина. Высокий коридор темной трещиной углублялся в толщу пластов на противоположной стороне. В трещину безмолвно изливалась черная вода. Она текла мощно и непрерывно, широкой речкой, образуя у прибрежных камней маленькие завитки волн.

И вдруг из центральной расщелины с оглушающим шумом, как будто сто горнистов сразу дунули в свои сигнальные трубы, вырвался столб воды, поднялся высоко вверх, закудрявился шапкой пара и, разлетаясь миллионами крупных брызг, обрушился вниз, распространив еле уловимый запах серы. Вода заклубилась, закачалась волнами, как в корыте, которое трясет усердная прачка.

И мыльная пена взметнулась к ногам Гэза.

– Гейзер! – крикнул он, стараясь перекричать шум, перекатывающийся под сводами пещеры.

– Вот попали-то, – смалодушничал Tax, но сейчас же устыдился самого себя, взглянув на невозмутимое лицо Гэза, который что-то обдумывал.

– Так, – соображал вслух Гэз. – Наклон не превышает семи градусов… Пары образуются при давлении… и температуре… Так… Отлично… Рискнем, доктор? – обратился он наконец к Таху.

– Мы с вами рискуем с самого первого дня нашего знакомства, инженер, – мягко пошутил Tax. – Сегодня я лично не намерен делать исключения… Что прикажете, товарищ начальник экспедиции? – по-красноармейски приложил Tax ладонь к шапке.

– Вы ничего не замечаете, доктор?

– Ничего, кроме того, что ваши догадки о вулкане подтверждаются. Этот гейзер с бесплатной подачей горячей воды из земных недр – явно вулканического происхождения…

– Это так, но самое главное то, что этот кипяток имеет прямое отношение к выдумкам Толье. Я начинаю соображать, почему они забрались в эти горные трущобы… Ах, доктор, – с неожиданным порывом сказал Гэз, сколько в нашем Союзе богатств, сколько скрыто сил и возможностей!.. Горы Кавказа таят в себе для нас неисследованные сюрпризы… И когда мы овладеем ими, о, мы будем богаты, могущественны и непобедимы.

– Погодите, – схватил Гэза за руку Tax. – Я вижу… Смотрите!

Гэз глянул и прыгнул к воде. Среди камней, как бы в заливе, на черной воде покачивался четырехугольный продолговатый плот.

– Мы не можем медлить, доктор.

– Но, может быть, это – только новая ловушка? – осторожно возразил Tax.

– У нас нет выбора, – быстро произнес Гэз. – Направление потока совпадает с направлением на урочище Псахгкыюр. Рискнем.

Они придвинули плот ближе и вскочили на него, отпихиваясь лыжами, как шестами. Выплыли на середину потока.

Tax с интересом естествоиспытателя смотрел на жуткую и красивую декорацию нависших скал.

– Не зевай, доктор! – прервал его созерцание жесткий голос Гэза. – Гребите ко входу в коридор.

Что дальше кричал Гэз, Tax не мог разобрать. Новый столб горячей воды с ревом и звоном взметнулся из центральной расселины. Поток напружинился водой. Плот понесся к темному отверстию подземного канала.

XXYII. СРЕДИ ВЕЧНЫХ СНЕГОВ

Высокий худой старик в голубом халате подошел к мелкому переплету окна. Белая простыня снега расстилалась перед его глазами. Он прильнул к окуляру зрительной трубы, которую держал в руках.

– Ничего и никого… Они замерзнут раньше, чем доберутся сюда. Лишь Горячая река могла бы доставить их сюда, если бы, конечно, – старик усмехнулся, – они авали о ее существовании. Карл будет здесь прежде них.

Невидимые часы прозвонили три раза.

– Пора обедать, – потер руки старик. – Я чертовски проголодался.

Он сделал несколько шагов по комнате и открыл черный лакированный ящичек, стоявший на низеньком столе. Из ящичка он достал порошок, завернутый в папиросную бумагу, две таблетки и пилюлю.

– Отлично, – еще раз зябко потер руки старик и присел к столу на крошечный стульчик. Ноги старика согнулись острыми рогульками и почти коснулись его подбородка.

Старик развернул бумагу и высыпал порошок на язык. Закрыл глаза и запил глотком воды из фарфоровой чашки.

– Это – первое блюдо научно-питательного меню. Витамины А и В, минеральные соли и пектиновые вещества. Заменяет вегетарианский бульон.

Приятное ощущение насыщения отразилось на морщинистом лице старика.

– А теперь две котлетки. Концентрат белков и липоидов.

С этими словами старик медленно разжевал и проглотил одну за другой две таблетки.

– На третье – пилюли сахарозы. Замечательно вкусно, – старик облизнулся, потом потянулся.

– Ох, ужасно, как я наелся… Да… Люди еще варят себе супы и жарят бифштексы, наполняя чадом и запахом горелого мяса квартиры и улицы… И пускай задыхаются себе на доброе здоровье… Пускай отравляют свои организмы. Надо, друзья мои, милое человечество, черт бы тебя взял, питаться рационально. Когда-нибудь ваша наука откроет то, что давно открыли мы. Но на этот раз мы опередили вас, многоуважаемые коллеги, и делиться с вами не намерены. – Старик разговаривал сам с собой и потихоньку хихикал: – Вы еще, мировые химики, физики и прочие ученые светила, многому должны будете учиться, если… – Он разразился судорожным хохотом: – Если мы вам, ха-ха-ха, позволим. Да, если позволим.

На стене перед стариком стала постепенно загораться фиолетовая изогнутая лампа, привинченная на кронштейне.

Небольшой рупор висел тут же. Старик приподнялся, повернул выключатель. Лампа дала полный накал. Из рупора неслись сигналы настройки:

– Ту, ту-ту-ту…

– Сейчас, не спеши, успеешь, – заворчал старик, поворачивая ручку реостата.

Рупор захрипел:

– Это я, Глафира… Глафира… Господин профессор… Господин профессор… Илоне очень плохо… Очень плохо… Она…

Слова оборвались. Старик выругался:

– Опять обрыв? Эти советские микроволны перерезают наши пучки. – Он завозился над рычагами генератора и крикнул в рупор – Глафира… Слышу… Передам Карлу…

Контрольная лампа медленно затухала. Наконец совершенно потухла. Старик подошел к двери и распахнул ее.

Высокая зала блестела изяществом и простотой роскошной научной лаборатории. В углу стоял стол, покрытый книгами и приборами для химических анализов. Глубокое кресло рядом манило к послеобеденному отдыху. Старик погрузился в уют мягких пружин и кожаной обивки, ушел с головой в спинку и вытянул под столом свои длинные ноги.

…Поток выбросил плот с уцепившимися Тахом и Гэзом на обледенелый наст. Они огляделись. Никакой реки не было, только в двух шагах от них бурлил широкий бассейн, от которого вверх поднимались клубы пара.

– Мы у цели, – прошептал Гэз и нервно двинул челюстью.

Снег лежал ровной пухлой настилкой. Ледяные утесы вздымались и нависали над широким ущельем, куда выходил горячий поток, чтобы опять спрятаться в свое подземное ложе.

– Туда, – показал Гэз на черневшую невдалеке постройку и бросился вперед.

Tax последовал за ним, скользя и спотыкаясь.

Доктор и инженер остановились. Линия снега резко обрывалась. Твердая обтаявшая земля черным кругом лежала вокруг странного, похожего на ангар здания. Дымок, вившийся из железной трубы, указывал, что здесь обитали люди. Tax бросил лыжи и пошел с Гэзом к зданию. На них пахнуло теплом, которое держалось в области этого круга.

Гэз постучал в дверь. Никто не отозвался. Tax толкнул дверь, которая беззвучно отворилась. Tax и Гэз остановились на пороге в изумлении. Посередине высокой залы возвышалось сооружение из тончайших металлических разноцветных проволок, которые в причудливом переплетении образовывали два вытянутых полушария. Большая распределительная доска висела на стене, весело поблескивая огоньками контрольных ламп.

– Это модель мозга, – прошептал Tax. – Это похоже на модель, которая стоит сейчас в учебном зале Дерптского университета… О, какое совершенство и какая работа!

Глаза Таха блестели от восхищения. Гэз громко произнес:

– Но где хозяин этого дома и владелец модели мозга?

Сухонький смешок раздался в стороне, и высокий лысый старик поднялся из-за стола.

– Он перед вами. Но это не модель мозга, а радиомозг.

Tax и Гэз вошли в комнату. Дверь сама крепко захлопнулась за ними. Они поклонились.

– Я не люблю, когда мне кланяются, – сказал старик. – Тем более вы, доктор Tax, открывший це-лучи. И вы, инженер Гэз, построивший экран-модель Д-7. Я и брат воспользовались вашими трудами, и вы сейчас видите радиомозг. Впрочем, для вас это не имеет значения, так как вы не уйдете отсюда никогда.

– Что? – вспыхнул Гэз и схватился за пояс.

– Ваш кольт, инженер, остался по ту сторону «Пасти дьявола», – засмеялся старик.

Tax и Гэз захотели сделать движение и броситься вперед, но не смогли тронуться с места.

XXVIII. ПОСЛЕДНЯЯ РАДИОПЕРЕДАЧА

Они стояли как приросшие к полу. Ноги и руки их были странно парализованы.

– Вы сейчас умрете, – строго сказал старик, смотря на Таха.

Гэз угрюмо смотрел в землю. У Таха все же радостно блестели глаза.

– Это не важно, что я умру, – просто сказал он старику, – но прошу вас, объясните мне этот аппарат, который вы называете радиомозгом. Что это такое?

– Так и быть, – усмехнулся старик. – Это комбинация искусственных нервных центров и искусственных нервных волокон. Центры заряжаются энергией, получаемой от комбинации фосфора…

– С чем? – задыхаясь, не дождался Tax.

– С ураном-икс, открыть который так тщетно пытался Бор, чтобы заполнить пустое место в системе Менделеева.

– И дальше что? – угрюмо заговорил Гэз. – Я договорю за вас. Вы пользуетесь горячими источниками, чтобы отапливать этот дом, вертеть динамо-машины, добывать этот элемент уран-икс. Вы построили этот искусственный, действительно научно замечательный радиомозг. Но как вы его построили? Вы обокрали научную мысль доктора Таха, выкрадывали бумаги, модели аппаратов, над которыми трудились Tax, я – маленький скромный работник, и, может быть, еще другие… Постойте, я еще не кончил. Во время своих опытов вы употребляли грязные подкупы, интриги, убийства, насилия… А когда вы создали свой научный радиомозг и торжествуете, то для служения каким целям вы приспособили его? Разве на пользу человечества? Разве на помощь и пользу трудовому люду?

Нет, своим изобретением вы приносите зло. Ваша блестящая техника, на которую идут деньги, выколачиваемые из миллионов подвластных вам белых и цветных рабов, ваша техника – проклятая позорная продажная женщина, которая продается… И вам позор… – Гэз замолчал и, улыбаясь, обернулся к Таху. – Я совсем не умею ораторствовать.

– Вы, напротив, говорили, как самый великолепный агитатор, – сухо пожевал губами старик. – Вы, инженер, были правы, когда сразу оценили значение горячих источников, которыми пользуемся мы для зарядки мозга. Сейчас мозг спит….

– А проснувшись, он начнет думать, – раздался голос, и рядом со стариком появился другой, очень похожий на первого. – Он начнет прислушиваться к Парижу, Берлину, Копенгагену, все складывать в себе, все, что жалкие дипломаты пытаются утаивать друг от друга. И потом радиомозг величественно по всему земному шару даст очередную серию це-волн, которые вопьются в мозги людей, заразят их мыслями, повинуясь нашей с братом воле, и люди сойдут с ума, истребляя друг друга в последней войне. И тогда останемся только мы и наш радиомозг…

– Не спешите хвастать, – жестко промолвил Гэз, помолчал и прибавил: – Вы… химик Гричар.

– Откуда вы знаете меня? – выкрикнул человек, бледнея.

– Я – Оскар, который был обручен с вашей дочерью Илоной, которого вы обманули, предали, которого вы… – Гэз от волнения не мог продолжать.

– Тем лучше, – сказал старик. – Вы сейчас умрете. Для сведения сообщу доктору, который очень любопытен. Вы стоите на металлическом квадрате. Я соединю его сейчас с током. И вам предстоит маленькая неприятность, вроде культурного американского электрического стула… Вы позволите? – издевался старик, подходя к распределительной доске.

Окно с треском распахнулось. Разбитые стекла зазвенели на полу, и в окно вломился Михаил Андреевич.

– А! – заревел он. – Сейчас я с тобой рассчитаюсь, мсье сатана.

Он побежал кругом, чтобы войти через дверь. Гричары исчезли. К дому приближался шум людей, спешивших на выручку. Дверь распахнулась. Вбежали участники экспедиции во главе с Мишуткой.

– Где Толье? – спросил Мишутка.

– Постойте! – вдруг крикнул Tax.

На металлических узлах модели мозга вспыхнули разноцветные искры, проволоки изогнулись, дрожа и напружиниваясь.

– Радиомозг проснулся, смотрите, – прошептал Tax. – Он начинает думать… Я читаю: «Война против восставших… Иначе смерть для буржуазии… Иначе… Красное знамя… Иначе… Действительно, Мировая Революция…» Модель дрожала и искрилась. Проволоки накаливались.

– Я не могу читать! – воскликнул Tax. – Все перепуталось.

– Радиомозг сошел с ума, – поправил Гэз.

Мишутка инстинктивно попятился к двери. Михаил Андреевич крикнул снаружи:

– Скорей, сюда!.. Иначе они уйдут.

Все выбежали из здания и смотрели, как два человека быстро взбирались на заснеженную льдину, возвышавшуюся неподалеку. Михаил Андреевич поднял револьвер.

– Не достанет, нет… Чего я, дурак, не стрелял в них раньше?

Проводник-грузин выхватил наган и сгоряча выпустил все заряды по направлению к льдине. Шесть выстрелов, как сухие удары бича, раздались в холодном воздухе. Когда дым рассеялся, Tax крикнул:

– Спасайтесь!

Льдина со вскарабкавшимися на нее двумя человеками медленно закачалась, тронулась с места и, ускоряя движение, поплыла прямо на домик, где помещался радиомозг.

Гэз еле успел отбежать одним из последних. Мимо него с бешеной быстротой промчалась ледяная лавина и с грохотом ударила в дом, который разлетелся вдребезги, погребая под собою хрупкий радиомозг и его двух хозяев – Гричаров-Толье.

…И опять была годовщина Великого Октября, и опять встретились на заводском торжестве Мишутка, Tax, Глаголев и Гэз.

Мишутка отдирижировал своими домрачами. Сошел в публику, где сидела радостная и довольная Дуня, жена Мишутки. Она наклонилась к его уху и прошептала:

– Теперь меня поздравь.

«С чем?» – хотел спросить Мишутка, но догадался и только пожал руку жены.

– Сын будет, – опять прошептала ему Дуня. И он кивнул головой.

Работники нужны. Рядом с заводом еще два завода заложены. К следующей годовщине открыты будут специально для изготовления научных приборов. Нужны тракторы, нужно и оборудование для лабораторий и физических кабинетов.

«Нам все нужно», – гордо подумал Мишутка.

Гэз в это время говорил Таху:

– Сегодня я получил известие, что Илона умерла в психиатрической больнице… Опыты над ней, которые производил ее отец, повредили ей нервную систему.

A Tax смотрел на залу, заполненную рабочими и работницами.

Перед ним колыхался цветущий луг живой рабочей массы.