Сергей Михайлович Беляев
      Приключения Сэмюэля Пингля
      Фантастический роман
      (Достоверные записки в двенадцати тетрадях)
      Моей жене
      ПЕРВАЯ ТЕТРАДЬ
      Уступая настоятельным просьбам моей дорогой жены и нашего сына Джима, молодого доктора биологии, я собираюсь изложить в этих тетрадях возможно полнее те удивительные события, которые развернулись в Эшуорфе лет тридцать пять назад, а также приключения, которые посылала мне судьба. Они происходили во времена, когда человечество оправилось от ужасов войны и думало наслаждаться длительным миром, не подозревая, что скоро будет снова ввергнуто в пучину величайших военных бедствий.
      Часть происшествий и приключений может показаться кому-либо совершенно невероятной. Однако, полагая, что прогресс науки и техники бесконечен, надеюсь в недалеком будущем увидеть вместе с моими современниками изобретения и вещи гораздо более изумительные, нежели описываемые мною или сообщенные недавно сыном моим в его монографии "Разгадка природы фильтрующихся вирусов" (1966 год).
      Воспоминания о днях моей юности сейчас невыразимо волнуют меня, но постараюсь изложить их спокойным тоном классиков, которых с детства приучил читать меня отец и которые своими произведениями внушают нам горячую любовь к нашей прекрасной родине.
      Я буду искренне рад, если друзья почерпнут из моих записок полезные и поучительные сведения, ибо свет знания освещает путь человечеству, а внимательное наблюдение за поступками окружающих людей обогащает личный опыт каждого.
      Поэтому, ободряя себя надеждой на снисхождение к моим недостаткам и слабостям со стороны тех, кому доведется читать эти тетрадки, я, Сэмюэль Пингль из Эшуорфа, сегодня, в ясное раннее утро 17 мая 1968 года, в день, когда мне исполняется пятьдесят лет от роду, приступаю к правдивому и возможно подробному изложению фактов.
      * * *
      Родился я в конце первой мировой войны в Эшуорфе, крошечном и уютном городке на берегу Атлантического океана, в семье Айзидора Пингля, письмоводителя конторы замка Олдмаунт, майората лорда Паклингтона.
      У родителей я был последним ребенком и единственным, оставшимся в живых. Многочисленные братцы и сестрицы, рождавшиеся раньше меня, умирали в младенчестве. Естественно, что родители чрезвычайно любили своего "малыша". Мать моя не отличалась крепким здоровьем, и воспаление легких свело ее в могилу, когда мне исполнилось семь лет. Отец и я горько и безутешно оплакивали эту тяжелую утрату.
      Отец вместе с дядюшкой Реджи, братом матери, старым холостяком, коротал дни своего вдовства в небольшом доме близ Рыночной площади. Дядюшка, отставной сержант Реджинальд Бранд, которому в 1917 году гранатой оторвало руку в Галлиполи, с гордостью носил военную медаль "За храбрость" и рассказывал мне множество удивительных историй. Кажется, они-то и зародили во мне сильное желание повидать тропические страны, чтобы самому познакомиться с тамошними чудесами. Тогда, ребенком, я и не подозревал, что действительность может оказаться гораздо причудливее тех приключений, о которых повествовал дядюшка, покуривая трубку перед уютным огнем камина в долгие зимние вечера.
      Помнится, рассказывал он об одном корабле, который был так велик, что когда становился поперек Дуврского пролива, то его нос упирался в шпиц башни Кале на французском побережье, а развевавшийся на корме флаг смахивал в море с дуврских скал стада пасшихся там овец. Мачты этого корабля были так высоки, что мальчишка-юнга, отправлявшийся по вантам на верхушку, опускался обратно на палубу уже глубоким стариком с предлинной бородой. Рассказывал также дядюшка, будто ему пришлось однажды ехать на яхте в Вест-Индию среди островов по такому узкому проливу, что рукою можно было дотрагиваться до прибрежных скал, усеянных золотыми самородками и драгоценными камнями. Рассказывал он еще и о проливе Балламбанг-Джанг, который потом я тщетно разыскивал в географических атласах. На деревьях, росших по берегам этого узкого пролива, жило такое множество обезьян, что невозможно было управлять парусами: обезьяньи хвосты обязательно попадали в блоки и перепутывались с веревками.
      Слушая эти истории, я давал себе клятву сделаться путешественником.
      С течением времени добродушный мир дядюшки начал принимать оттенок таинственной мрачности, и к тому времени, о котором я собираюсь рассказать, дядюшка считался в Эшуорфе старым ворчуном и надоедливым спорщиком. Имея военную пенсию, дядюшка большую часть своего времени проводил в харчевне "Королевский тигр" в приятном для него обществе завсегдатаев этого учреждения. Хозяин "Королевского тигра", косоглазый Том Бридж, славился в окрестностях Эшуорфа как непревзойденный чемпион карточной игры. Водились за Бриджем и другие делишки. О них расскажу несколько позже.
      Обычно дядюшка с раннего утра сидел в "Королевском тигре", пыхтя огромной бразильской трубкой, набитой "Западным сфинксом", то есть третьесортным табаком по четыре пенса за пачку, и медленно отхлебывал эль из солидной оловянной кружки, с видом человека, достаточно поработавшего на своем веку и теперь имеющего законное право беспечно тратить свою маленькую пенсию.
      Нередко он возвращался домой навеселе и дразнил меня, называя "необлизанным медвежонком", на что я очень обижался. "Необлизанный медвежонок" означало "увалень". Это выражение происходило от глупого поверья, будто бы новорожденный детеныш медведицы не имеет медвежьего вида до тех пор, пока мать не вылижет его.
      А я рос вовсе не увальнем, и у меня на руках наливались отличные мускулы.
      Однажды я поспорил с дядюшкой серьезно, и он, извинившись, перестал дразнить меня.
      После смерти мамы воспитание мое перешло к нашей старой служанке Оливии, так как ни отец, ни дядюшка не имели для этого достаточно свободного времени. Впрочем, вряд ли можно было назвать старания Оливии полноценным воспитанием. Оливия следила, чтобы я был вовремя накормлен, а курточка и штанишки мои были в исправности. Это приучало меня к аккуратности.
      Потом я начал ходить в школу графства и во всем был предоставлен самому себе.
      Когда-то в окрестностях Эшуорфа добывали уголь, но к моему времени шахты были заброшены, так как оказались истощенными. Эшуорфские мальчишки, в том числе и я с приятелем моим Эдом, сыном аптекаря Орфи, часто упражнялись в лазаний по старым шахтам, охотясь там за летучими мышами. Это было гораздо интереснее, чем ходить с Оливией по воскресеньям в церковь, где настоятель преподобный Иеремия произносил проповеди, в которых я не пвнимал ни слова. Дядюшка в этом отношении всецело был на моей стороне, доказывая Оливии, что ребятам в моем возрасте прогулки на свежем воздухе полезнее, чем проповеди Иеремии. Понятно, я был согласен с дядюшкой.
      С церковной площадки открывался прелестный вид на горы, окружавшие Эшуорф, и на простор океана. Серые башни замка Олдмаунт красиво выделялись на фоне леса Патрика, покрывавшего горы. Прямо под Эшуорфом, за верхним шоссе, ведшим в соседний городок Уэсли, возвышалась скала Двух Роз и площадка над ней, откуда можно было видеть побережье в обе стороны. А за площадкой, я знал, были самые интересные заброшенные шахты, из которых страшной и таинственной славой пользовался Длинный Хобот - шахта, куда решались спускаться только редкие смельчаки. Эд хвастал этим подвигом. Я же ни разу не бывал там. Путешествие к Длинному Хоботу было не близким. Но я всегда мечтал спуститься туда и проверить, правда ли, что там нет дна.
      Лазая по горам, я думал о том времени, когда вырасту большим и отправлюсь в далекое заокеанское путешествие. Этому способствовало, помимо рассказов дядюшки, чтение книг с описаниями неизвестных стран. Как страстно я завидовал владельцу Олдмаунта, который обычно каждую осень отправлялся путешествовать по белу свету! Весною лорд Паклингтон обычно приезжал в Олдмаунт и жил очень уединенно в своем замке. Я ни разу не видел его, да и мой отец не очень охотно рассказывал о своем хозяине, хотя встречался с ним и, разумеется, зяал все дела Олдмаунта. Можно было только понять, что лорд Паклингтон занимался наукой и очень хорошо относился к своим служащим, что некоторыми жителями Эшуорфа рассматривалось как чудачество.
      Когда я окончил начальную школу, отец мой, неожиданно для всех, отдал меня в Дижанский колледж, где, как известно, могут получать образование только дети очень состоятельных родителей. Этим я был обязан милости лорда. Он дал моему отцу необходимые средства и рекомендацию. Ее было совершенно достаточно, чтобы прекратить среди воспитанников колледжа всякие разговоры о моей совсем неаристократической фамилии. Больше того, я приобрел среди одноклассников даже друзей, восторгавшихся моими успехами в стильном плавании, футболе и боксе. На каникулы в Эшуорф я приезжал ненадолго, так как один из товарищей, Роберт СМОЛА, постоянно приглашал меня к себе в имение его отца, где мы отлично проводили время. К Новому году я посылал поздравление моему благодетелю лорду Паклингтону, сообщая о своих отметках, на что отец неизменно отвечал мне:
      "Его светлость благодарит тебя за поздравление и желает дальнейших успехов".
      С третьего класса моим расположением стали пользоваться биология и ботаника. Я считал, что эти науки могут пригодиться в предстоящих путешествиях и что довольно приятно будет сделать какое-нибудь открытие в виде редкого растения, произрастающего в тропических дебрях, куда проникнуть я дал себе слово.
      С Робертом я строил самые необыкновенные планы, и отец его, видный негоциант, обещал отправить нас в путешествие по Средиземному морю, лишь только мы станем постарше.
      II
      Шестнадцатилетним юношей я окончил младшее отделение колледжа с похвальным отзывом и дипломом, где подписи ректора и профессоров под пышным королевским гербом удостоверяли, что я имею достаточные познания по истории королевства, географии, элементарной химии, биологии, ботанике и прочим наукам. Огромная печать с изображением золотого льва придавала необходимую солидность моему диплому, и я бесконечное число раз любовался этим историческим для меня документом, читая латинскую надпись вокруг львиной головы на печати:
      "Нептун да защитит моряка" - античное заклинание, сохранившееся в силу наших традиций в гербе Дижана со времен Цезаря.
      На пути в Эшуорф я заехал на несколько дней к Роберту, с которым мы сговорились через месяц отправиться в путешествие, так давно обещанное нам его отцом. Мы намеревались посетить Ривьеру и пожить в Швейцарии. Я надеялся, что отец мой даст мне необходимые для этого средства.
      Сияя от счастья, возвращался я в Эшуорф. Шутка ли, окончить младшее отделение Дижана! На пристани я приказал отправить мои вещи домой, а сам начал пешком подниматься по Кинг-стрит. Мне хотелось посмотреть родной город. Ведь я целый год здесь не был.
      Дома меня встретила Оливия.
      - Здравствуй, Сэм, - сказала она просто, на правах старой воспитательницы. - Мистер Пингль получил твою телеграмму, приготовился встретить, но сегодня рано утром лорд вызвал его в замок...
      - Что случилось?
      - Не знаю. Дядя Реджи тоже ушел, чтобы узнать новости от Бриджа.
      - Значит, что-то случилось, - сказал я, входя в приготовленную для меня комнату. - Новости могут касаться лорда Паклингтона, так, что ли? - спросил я Оливию помогавшую мне снять дорожный плащ.
      - Как будто так, - ответила она. - Да ты сможешь сам все узнать. Мистер Пингль просил тебя позвонить ему. Телефон-автомат напротив, на углу. Мистер Пингль будет очень рад услышать твой голос. А я пока -приготовлю завтрак и кофе.
      Несколько раз я пытался связаться с Олдмаунтом по телефону, но тщетно: из замка не отвечали. Наконец телефонистка сказала:
      - Аппарат испорчен, не работает.
      Я решил отправиться в замок, повидать отца. Какое-то смутное беспокойство начало тревожить меня. Стоянка такси была на Кинг-стрит. Но я пошел кратчайшей дорогой, и теперь пыльные улицы Эшуорфа нагоняли на меня странную грусть. Что случилось в Олдмаунте? Почему-то я был уверен, что с отцом стряслась беда. Через кривой переулок я вышел на Джинджер-стрит, где друг против друга расположились трактир "Нептун" и харчевня "Королевский тигр" - два заведения, одинаково знаменитые в летописях Эшуорфа. На минуту я остановился под окном "Королевского тигра". Там раздавались голоса спорщиков. Из форточки вырывались клубы дыма, как на пожаре. Это означало, что дядюшка Реджи здесь и курит трубку. Я вошел. В харчевне никто не обратил на меня внимания. Все были заняты дядюшкой, который дымил, как вулкан, и ораторствовал в необычайном азарте.
      - Это нам даром не пройдет. Когда-нибудь вы вспомните старого Реджи и убедитесь, что он был прав. Слишком много театров. В Африке дерутся, в Китае дерутся.
      Из речи дядюшки можно было понять, что спорят о театрах военных действий.
      - Если мы не хотим, чтобы драка началась в Эшуорфском заливе, то нашему премьеру следует переменить зонтик... Теперешний зонтик, с которым он отправляется в дипломатические путешествия, не производит впечатления за границей.
      Косоглазый Том Бридж, разливавший, за стойкой виски по стаканчикам, прервал дядюшку:
      - Отлично сказано. Но вчера два шахтера из Уэсли - как раз на том самом месте, где вы сидите, дружище, советовали переменить не зонтик, а премьера...
      В зале харчевни раздался хохот завсегдатаев. Я засмеялся тоже. В этот момент Том Бридж увидал меня.
      - Пожалуйте, джентльмен. Оглянись, Реджи. Твой племянник желает тебя видеть.
      Дядюшка повернулся ко мне.
      - Сэм!..
      Мы крепко пожали друг другу руки. Завсегдатаи харчевни рассматривали меня. Я слышал, как один из них пробормотал, бесцеремонно кивая на меня:
      - Любопытная получится история, если все окажется правдой... Вот бедняга...
      Бридж вышел из-за стойки и приблизился ко мне.
      - А ты, Сэм, стал таким красавчиком, что просто глазам не верится. Настоящий барин...
      - Но это не мешает мне дружески поздороваться с вами, дорогой Бридж, сказал я, протягивая руку хозяину харчевни.
      - Хо-хо! - засмеялся хриплым басом Бридж, с размаху хлопая по моей ладони. - Молодец у тебя племянник, Реджи. Он не забыл, как я однажды вытащил его из ямы, куда они забрались с сынишкой аптекаря. У, баловники?.. Ну, садись, рассказывай. Когда прибыл? А, с почтовым пакетботом? Всего час назад? Пэгги, большую рюмку померанцевой джентльмену!
      Дядюшка Реджи взял меня под руку и обратился к Бриджу:
      - Не торопись. Том. Дай парню прийти в себя. Кажется, он еще ничего не знает...
      Все смолкли и посмотрели на меня так, что мне стало не по себе.
      - Что случилось? - прошептал я, опускаясь на стул и готовясь услышать что-нибудь ужасное об отце.
      Дядюшка сел за столик и махнул рукой, чтобы нас оставили в покое. Служанка Пэгги, приветливо оскалив желтые зубы, принесла на подносе рюмку настойки.
      - Добрый день, Сэм.
      - Добрый день, Пэгги.
      - Выпей глоток, милый, - произнес дядюшка, прищуриваясь. - Это подкрепляет.
      Когда дядюшка прищуривался, это означало, что он хочет сказать нечто важное.
      - Да-говорите же, что случилось? - пробормотал я.
      Мы сидели за столиком; Рюмка с темно-оранжевой настойкой стояла рядом с такой же рюмкой, наполовину отпитой. Это была дядюшкина порция. Померанцевую он заказывал только в дни великих событий в жизни Пинглей. И теперь рука дядюшки торжественно взялась за рюмку, но взгляд его выражал что-то похоронное.
      - Мы все любим тебя, Сэм, - заговорил дядюшка. - Весь Эшуорф знает тебя. Очень часто мы с Томом вспоминали о тебе и говорили: "А ведь хорошо, черт возьми, что наш малыш Сэм учится в аристократическом колледже". Ну, пусть лорд Паклингтон чудак. Но он, кажется, не разорится, если поможет сыну своего письмоводителя.
      Это была обычная манера дядюшки в серьезных разговорах начинать с лирических отсгуплений. Я чокнулся со стариком и отхлебнул из рюмки.
      - Ближе к делу, дядя. Что случилось с отцом? Почему вы не встретили меня на пристани?
      - Были причины, малыш, - ответил дядюшка, допивая свою рюмку. - Отец твой жив и здоров. Он в Олдмаунте.
      - Знаю... Но телефон в за.мке не отвечает...
      - Хм... Не отвечает? Значит, дело принимает серьезный оборот. Пока я ничего определенного не могу сказать, но...
      Я быстро встал из-за стола. От меня что-то скрывали.
      Я должен сам быть в Олдмаунте. Дядюшка вцепился в мою руку.
      - Одну минуту!.. Какой ты нетерпеливый!.. Твое присутствие в замке вряд ли принесет существенную помощь... - Скажете ли вы мне, в чем дело?
      - Право, я ничего не знаю. Погоди, вот вернется твой отец...
      Но я, не слушая дядюшки, выбежал на улицу. Там за углом стоянка такси. Через двадцать минут я увижу отца и узнаю, в чем дело.
      Вот знакомая мне аптека. Громадные шарообразные бутыли, наполненные разноцветными жидкостями, яркими радугами сияли на широких окнах под лучами эшуорфского солнца. Здесь же красовались вороха горчичников, средств против мозолей и зубной боли, патентованные плевательницы и еще кучи вещей, назначение которых, может быть, оставалось не совсем ясным даже для их изобретателей. На крайнем окне по-прежнему, как и в дни моего детства, под запыленным стеклянным колпаком лежала большая сушеная ящерица, предмет жгучего любопытства эшуорфских ребят.
      Не замедляя шага, я взглянул на ящерицу. У нее старая облупившаяся кожа с желтыми полосками и один глазок по-прежнему широко раскрыт на мир, будто в испуге. Смутные воспоминания детства пронеслись в моей голове. Отец посылал меня сюда за лекарствами, когда болела мама...
      Оступился и упал на тротуар я совершенно неожиданно. Вероятно, зацепился носком ботинка за выступ камня. Во всяком случае, когда я встал и носовым платком отряхивал пыль с костюма, голова у меня кружилась, правое ухо и висок горели, и старичок прохожий резонно заметил мне:
      - Зайдите к Орфи, молодой человек. Вы изрядно поцарапались.
      Старичок был так добр, что даже предупредительно раскрыл передо мною дверь аптеки.
      Я вошел, совершенно оглушенный падением. Мистер Орфи, аптекарь, ровесник моего отца, стоял за прилавком и, полузакрыв глаза, осторожно чесался спиной о выступ шкафа, наполненного лекарствами. Судя по выражению лица Орфи, это доставляло ему удовольствие.
      У окна за столиком сидел толстяк доктор Флит, развалившись так, что под ним не было видно никаких признаков табуретки и казалось, что наш эшуорфский эскулап чудесным образом покоится в воздухе, подобно величественному аэростату. Размахивая правой рукой, он что-то с азартом доказывал аптекарю:
      - Совершенно недопустимо с точки зрения науки...
      Но тут я переступил порог аптеки. Доктор Флит смолк, а Орфи приоткрыл один глаз.
      - Это ты, Сэм?
      Я показал на больное ухо. Аптекарь и доктор сразу поставили диагноз, не дав мне раскрыть рта.
      - Ловко тебе заехали, Сэм, - проговорил аптекарь, переставая чесать спину и раскрывая другой глаз. - Как находите, доктор?
      Доктор Флит снисходительно улыбнулся.
      - Кровоподтек и царапины. Не так опасно, как безобразно.
      Любопытство, видимо, мучило аптекаря. Он осведомился:
      - Когда ты успел подраться, Сэм?
      - Не спрашивайте его, Орфи. Все ясно, - отдуваясь, произнес доктор Флит и вытер шелковым лиловым платком свое багровое луноподобное лицо, окаймленное рыжими бачками.
      Он рассматривал меня с расстояния в три шага, как будто я был виден ему в увеличительное стекло, и говорил преувеличенно громко:
      - Ясно, как в микроскоп. Эластичный, упругий предмет, падая под углом в тридцать градусов, примерно двенадцать часов назад стукает по голове этого парня. При прямом попадании предмет свернул бы ему шею. В крайнем случае хорошенькое сотрясение мозга.
      - Простите, джентльмены, - произнес я. - Я упал на улице, и не двенадцать часов назад, а сию минуту. Кажется, мое ухо...
      Я хотел дотронуться до больного уха, которое начинало опухать.
      - Не трогать руками! - пробурчал доктор Флит, свирепо насупливая брови, и приказал аптекарю:-Сделайте подобающий туалет парню, Орфи. Ясно все, как в микроскоп.
      - Подойди сюда, Сэм, - ласково позвал меня аптекарь.
      Ему было лень перегибаться через прилавок. Я подошел к шкафам, и старый Орфи начал накладывать мне повязку из липкого пластыря. А доктор Флит продолжал разговор, прерванный моим неожиданным приходом:
      - Так вот, друг Орфи, какие дела. Люди болеют из-за несоблюдения правил гигиены, в результате травмы при несчастном случае, от болезнетворных микробов. Объелся, опился, перегрелся на солнцепеке, обморозил руки ноги болен. Подрался или упал на улице, как вот наш Сэм,- болен. Попали в организм микробы, начали в нем размножаться - болен. Нет болезни без соответствующего микроба, Орфи, так доказано великими учеными Пастером и Кохом. А если некоторые позволяют себе сомневаться да еще ставить преступные опыты, то, знаете, друг Орфи...- Тут рука доктора Флита поднялась кверху как бы для удара. - ...закон покарает преступника.
      И, кажется, уже покарал. Правда, при этом иногда страдают и невинные, но, по-видимому, таков закон природы...
      Доктор Флит глубоко вздохнул. Орфи закончил перевязку и указал мне на зеркало, висевшее среди красноречивых реклам аптекарских фирм.
      - Посмотри на себя, Сэм, - сказал он. - Совершенно незаметно... - И добавил, улыбаясь: - Сознайся, Сэм, что хватил лишнего. Ты благоухаешь, как померанцевое дерево в цвету. Рекомендую отоспаться...
      Я хотел возразить старой обезьяне, что мне незачем отсыпаться, но это было бесполезно.
      - У меня болит голова, - пробормотал я.
      - Тогда возьми эти таблетки, Сэм, - предложил Орфи.
      - К черту таблетки! - пресек намечавшуюся торговую сделку доктор Флит, с ожесточением вытирая пот с лица. - Их штампуют, как пепельницы. Против ожирения я съел тонну таблеток, но меня раздувает, как видите... Поэтому берегите деньги, молодой человек. Кстати, у вас нет одышки, Пингль?
      Этот вопрос доктора Флита был известен не только в Эшуорфе. Когда-то Флит напечатал в журнале "Ланцет" статью под зловещим заглавием "Одышка - бич человечества". С тех пор мысль об. одышке медленно и верно сводила доктора с пути нормального мышления. Вопрос об одышке он задавал всем пациентам и случайным собеседникам. Об одышке он спрашивал даже тех, кто обращался к нему за советом против застарелых мозолей на пятках.
      - Нет, господин доктор, - ответил я учтиво.
      - Странно, - пробормотал доктор Флит, прищуриваясь. - Впрочем, нет ценности, которая бы не переоценивалась. - Доктор перевел взор на аптекаря: Не правда Ли, Орфи?
      Тот пожал плечами. В это время между шкафами открылась дверь и в ней показался Эд, сын аптекаря, в белом халате не первой свежести. Через плечо у него было перекинуто полотенце. Он сразу узнал меня, несмотря на повязку.
      - Сэм! Милый! А я в лаборатории вожусь с микстурами и вдруг слышу знакомый голос... Здравствуй! Что с тобой? Упал? Когда приехал? И знаешь новости?
      - Ничего не знаю, - ответил я, пожимая влажную руку Эда. - Небольшое приключение, помешало мне быть сейчас в Олдмаунте.
      - Ты еще не видел отца?- воскликнул Эд. - Но ведь доктор Флит знает...
      - Пока еще нет ничего достоверного, - пробурчал доктор. - Но есть слух, что в Олдмаунте производились вивисекции животных, - доктор Флит предостерегающе поднял правую руку и добавил: - Без разрешения властей...
      - Это строго преследуется законом, -добавил Орфи, убирая с прилавка тубу с таблетками.
      - Ну и что же? - произнес я, чувствуя, что голова моя начинает болеть сильнее.
      - Боже мой, он не понимает! - завозился доктор Флит на табуретке, пытаясь сняться с якоря. - Ну, мне надо отправляться на визитацию. - Он сполз с табуретки и взял свой полосатый саквояж с инструментами. - А история коснется и вас, Пингль. Знайте, что опытами в замке занимался не кто иной, как сам лорд Паклингтон.
      - Слушайте, слушайте! - быстро сказал Орфи, как будто доктор Флит выступал в парламенте.
      - Ну так что ж из этого? - воскликнул я.
      Доктор и аптекарь посмотрели на меня с сожалением.
      - Опыты лорда были обставлены с такой таинственностью, что о них никто не догадывался. А теперь завеса приподнята.
      Доктор Флит покачал головой.
      - И я не удивлюсь, если окажется, что лорд Паклингтон проделывал опыты и над живыми людьми... Закон- покарает его... если уже не покарал.
      Мне не понравился раздраженный тон доктора. Впрочем, все в Эшуорфе знали, что доктор Флит всегда находится в состоянии хронического раздражения. Ведь у него на руках две некрасивые дочери - Энни и Дженни, которых он никак не может выдать замуж. Поэтому спорить с доктором было бессмысленно. Все же я возразил:
      - Человек науки должен иметь право свободно заниматься опытами.
      Слова мои произвели эффект. Доктор Флит всплеснул руками.
      - Ах, вот чему теперь учат в колледжах!
      Старый Орфи сделал такую гримасу, что было противно смотреть на него. Он прикрикнул на Эда:
      - Отправляйся работать! Опять у тебя не готовы микстуры для мистера Сэйтона и пилюли для отца настоятеля? Ступай.
      Эд медленно поплелся за аптечные шкафы. Видимо, Орфи держал его в строгости.
      И тут мне захотелось отомстить за Эда. Я сказал:
      - Знаете, джентльмены? Если бы для науки понадобился рискованный опыт, я бы предоставил себя в распоряжение...
      Доктор Флит залился смехом:
      - В распоряжение ученого лорда? Ха-ха-ха! Ой, Пингль, вы уморите нас с Орфи раньше, чем лорд уморит вас. Отправляйтесь домой и положите себе лед на голову. Действительно, у вас наблюдаются симптомы сотрясения мозга...
      Я холодно приподнял шляпу:
      - До свиданья.
      - Один шиллинг, - напомнил мне Орфи про полоску пластыря.
      Аптекарь хотел получить деньги за свой товар, и голос его приобрел оттенок поэтической взволнованности.
      Монета, брошенная мною на прилавок, мягко звякнула. Доктор ласково посмотрел на монету.
      - За диагноз и совет я пришлю вам счет на дом, Пингль, - заметил -он деловито. Это было вполне естественно: доктор Флит хотел получить свою долю за оказание неотложной помощи ближнему.
      Голова моя болела нестерпимо. Я решил не ехать в Олдмаунт и дождаться отца дома.
      Рядом с калиткой в садик отцовского дома на скамеечке сидела Мери, крохотная дочка наших соседей -Уинтеров. Она укачивала тряпичную куклу и пела тоненьким жалобным голоском: .
      Когда маленькие плачут,
      Значит, им больно,
      Взрослые тети - от огорчения,
      А дяди - от радости.
      Белокурая крошка поздоровалась со мною.
      - Дядя Сэм!.. Ой, вы подрались? Какой синяк! - Мери плутовато улыбнулась: - Я знаю... Пьяные всегда дерутся.
      Сердце мое дрогнуло, и помимо моей воли я сказал гордо и решительно:
      - Ты угадала. Я дрался на дуэли, и меня поколотили. Но ведь дяди не плачут от огорчения?
      Калитка раскрылась. Эдит Уинтер, старшая сестра Мери, быстро подошла ко мне:
      - Боже мой! Вы ранены, Сэм?
      Темно-пепельные кудряшки Эдит отливали бронзой на солнце. Глубокие глаза девочки смотрели на меня с тревогой.
      - Очень опасно?
      Я постарался улыбнуться, глядя на юное лицо, которое никогда не забывал.
      - Простите, Эдит. Я пошутил насчет дуэли. Только легкая царапина. Спешил к стоянке такси и упал около аптеки. Я хотел съездить в Олдмаунт повидать отца..
      - О, я понимаю, Сэм, - сказала Эдит, становясь еще печальнее и серьезнее. - Вам надо успокоиться.
      - Да, я решил вернуться домой и подождать отца...
      На крыльце дома показалась Оливия. Она засуетилась, увидав повязку на моем ухе, и чуть не заплакала. Через несколько минут я сидел в старом отцовском кресле. Оливия хлопотала, приготовляя завтрак. Слышно было, как на кухне Эдит помогала ей. Девочка на минуту заглянула в комнату...
      - Ах, Сэм, я видела, как вы пришли с пристани. А потом вы поспешили выйти из дому. И я поняла...
      - Но что? Говорите, Эдит.
      - Нет, нет, Сэм. Вам надо отдохнуть. Уснуть.
      Я сделал нетерпеливое движение:
      - Мне не надо отдыха. Говорите, что случилось?
      Эдит вздохнула:
      - Про лорда Паклингтона рассказывают ужасные вещи...
      Вошедшая Оливия прервала Эдит:
      - Никто еще толком ничего не знает. Эшуорф всегда был полон сплетнями. Милая Эдит, кажется, миссис Уинтер зовет тебя.
      Оливия очень деликатно выпроводила Эдит и поставила горячий завтрак на стол.
      - Кушай, Сэм, и ложись отдыхать. Расскажи, что с тобой произошло?
      Добрая Оливия покачивала головой, слушая мой рассказ и наблюдая, как в детстве, чтобы я ел основательно.
      - Усни, малыш, - тепло сказала Оливия. - Я приготовила тебе постель и грелку.
      Я заснул в пустынном родном доме, усталый и взволнованный.
      * * *
      Проснувшись, я увидел отца, сидящего в кресле около моей постели. Абажур был низко надвинут на лампу.
      Она освещала бледные руки отца, сложенные на его угловатых коленях.
      - Я ждал, когда ты проснешься,- тихо сказал отец.- Как ты чувствуешь себя, малыш?
      - Отлично. Здравствуй, милый, - произнес я, делая попытку встать.
      - Лежи, лежи, - приказал отец, протянув мне руку, которую я крепко пожал. - Уже поздно. Спи до утра.
      Мне хотелось только сказать, чтобы ты не беспокоился...
      При этих словах я очень ясно вспомнил все события дня.
      - А вот я и забеспокоился,- громко сказал я.- Подними абажур, чтобы я мог видеть тебя.
      Свет упал на доброе лицо отца. Оно показалось мне осунувшимся и постаревшим. Отец ласково смотрел на меня.
      - Ну вот я. Видишь?
      - Вижу и хочу знать, что случилось с тобой.
      - Ты хочешь знать правду, Сэм?
      - Да.
      - Твое желание вполне законно. Дядя Реджи тоже настаивает, чтоб я рассказал тебе все, что мне известно. И отец начал свой рассказ:
      - Лорд Паклингтон имеет или, вернее, имел достаточно средств, чтобы делать все, что ему нравится...
      Я перебил отца:
      - Прости, ты говоришь: "имел средства". Что же, лорд разорился?
      - Это было бы полбеды, Сэм. Наш лорд - последний в роде Паклингтонов, владельцев Олдмаунта. У него нет прямых наследников, потому что он холост. Он только обручен с леди Эвелин Харриет. Но свадьба вот уже три года как откладывается. Тут много причин, и не во всех ты, малыш, сможешь вполне разобраться. Люди еще мало знают об этом человеке, а люди аристократического круга, кажется, меньше всех. Он, если хочешь знать, всегда резко выделялся из своей среды.