Стремление к уединенной жизни на природе возникло во мне как результат чтения жизнеописаний великих отшельников и святых. Я начал понимать, что, возможно, это было моей второй иллюзией - иллюзией места. Идиллическая жизнь йога на лоне природы, выглядевшая столь соблазнительной в Ленинграде, на самом деле оказалась твердым орешком. Чтобы жизнь в горах стала привычной и естественной, потребовались бы годы борьбы, и я начал сомневаться, нужно ли тратить на это время и силы. С другой стороны, возвращаться в город не хотелось. В конце концов, я решил довериться судьбе и спокойно дожидаться уготованного мне.
      Как-то ночью я заметил высоко в горах огонек костра. Поскольку огонь был гораздо выше верхней границы леса, это не мог быть пастушеский костер на этой высоте ничего не растет. Я был заинтригован. Запомнив местоположение костра, я отправился на следующий день на разведку. Шел налегке, захватив с собой немного хлеба, сыра и чай.
      Расстояния в горах обманчивы, и у меня заняло добрых пять часов, чтобы добраться до каменистой террасы, где я заметил костер. На месте потухшего костровища никого не было, но угли были еще теплыми. Солнце клонилось к закату, и я решил заночевать на уступе; возвращаться назад в темноте было невозможно. Я развел новый костер из оставленных рядом дров и вскипятил воду.
      Прихлебывая обжигающий чай, я взглянул вниз, на долину, начинавшую таять в наступающих сумерках. Единственное время дня, когда кавказская природа грустна, - это час заката. Горы, тонувшие в мглистой дымке, с редкими огоньками костров, стесняли душу и наполняли сердце печалью. Протяжные грустные грузинские песни точно передают это состояние.
      Потянуло холодом. Костер начинал затухать, и дров больше не оставалось. Я не захватил с собой спального мешка, и нужно было найти несколько толстых поленьев, чтобы продержаться на уступе ночь. Лесная полоса осталась далеко внизу, вокруг были лишь камни и редкий колючий кустарник. Придвинувшись поближе к угасающему огню, я размышлял о том, что же мне делать, как вдруг кто-то меня окликнул.
      Я повернулся и увидел высокого старика, одетого в лохмотья. Его лицо бронзового цвета было покрыто сетью морщин, глаза были голубого цвета, седые волосы и борода спутаны, опирался он на толстую палку. В облике незнакомца не было ничего зловещего или угрожающего, и все же мне стало не по себе. Возникло ощущение, что я где-то его уже видел, но не мог вспомнить где. Я поднялся, мы поздоровались и разговорились. Старика звали Григорий Веселов. Он был родом из Сибири, из деревни Березовка под Омском, и жил в этих горах отшельником - он прожил в одиночестве тридцать шесть лет.
      Веселов проводил меня в пещеру, находившуюся чуть выше террасы, и пригласил переночевать у него.
      Пещера была просторной, дальний конец ее был неразличим в тусклом свете масляного фитиля. Здесь были сложенная из камней печка, несколько посудин, два мешка муки и что-то вроде топчана. На стене я заметил пожелтевшую фотографию молодой женщины, под ней лежало пять-шесть растрепанных книг.
      Григорий разжег печурку и испек пресных лепешек. Я достал чай и сыр, и мы молча поужинали. Вглядываясь в его черты при неверном свете печки, я вдруг вспомнил, кого мне Веселов напоминает. Он был стариком из моего видения, когда я лежал под столом на дне рождения, после чего решил ехать на Камчатку, но вместо этого встретился с Тошей. Круг замкнулся. Григорий был тем, кем я сам хотел стать.
      Веселов провел большую часть жизни в одиночестве. Он признался, что вряд ли бы уже смог жить среди людей. Никакого желания вернуться у него не было. Для отшельника приобретают значение любые мелочи: прохудившийся чайник, случайно залетевшая на эту высоту бабочка могут стать событием дня. Я спросил Григория, не одиноко ли ему. Он улыбнулся, показав редкие зубы и сказал: "Нет. У меня здесь есть с кем разговаривать. Иногда я говорю целыми днями". Я кивнул с понимающим видом, хотя толком не понял, с кем он говорит. После этого Веселов сам рассказал мне историю своей жизни, я не просил его об этом. История эта была довольно странной.
      Его забрали на фронт в сентябре сорок первого, когда ему исполнилось восемнадцать лет. В Березовке остались невеста Григория Анна и родители. Зимой в деревню по ошибке пришла похоронка на Веселова. Анна отказалась верить в смерть жениха и продолжала его ждать. Три долгих года она выходила за околицу и часами стояла там, глядя на дорогу. Деревенские решили, что несчастная тронулась умом. Но в тот день, когда Веселов вернулся и постучал в ее окно, Анна не открыла ему дверь.
      На этом отшельник замолк, глядя куда-то в сторону.
      Почему она это сделала? - воскликнул я.
      Загадочная русская душа, - вздохнул Григорий.
      Я видел, что, несмотря на все прошедшие годы, боль так и не отпустила его. Помолчав, Веселов продолжил.
      С Анной что-то случилось - она избегала Григория и не разговаривала с ним. С разбитым сердцем Веселов навсегда покинул Березовку. Он долго скитался по стране, где-то учился, работал. Наконец, судьба привела его на Кавказ, где он и стал отшельником. Григорий почти ничего не рассказывал о годах своего затворничества, как будто жизнь его остановилась в тот день, когда он вернулся с войны. Закончив свой рассказ, старик сделал мне постель из сена. Я лег, и последняя моя мысль перед тем, как провалиться в глубокий сон, была о Веселовской невесте и ее необъяснимом поступке.
      Когда я открыл глаза, в пещере было светло. Свет проникал сквозь вход и отверстие над ним. Веселов заваривал на печке травный чай, аромат его был восхитителен. Я вскочил, отряхиваясь от сена, Григорий дал мне тарелку мацони, и мы позавтракали. Еду Веселову приносили раз или два в неделю местные крестьяне. Они почитали его то ли за святого, то ли за духа-хранителя этих мест. Прихлебывая чуть горчащий чай, я спросил:
      Из того, что ты рассказал мне вчера, я понял, что ты пришел сюда не Бога искать, а из-за несчастной любви, так?
      А что, есть какая-то разница? - Григорий поднял брови.
      Конечно есть! - воскликнул я. - Если бы ты провел в этой пещере тридцать шесть лет в поисках истины, ты определенно мог бы научить меня чему-нибудь.
      Веселов посмотрел на меня испытующе и сказал:
      -- Пойдем, я кое-что тебе покажу.
      Он встал и пошел в глубь пещеры, где темнел узкий проход. Я последовал за ним. Мы вошли в проход, и я двинулся за Григорием на ощупь. Лаз привел в другую пещеру, длиннее и просторнее первой. В дальнем ее конце зиял пролом, в котором, на фоне голубого неба, виднелся силуэт сидевшего к нам спиной человека. Веселов усмехнулся: "Как видишь, я здесь не один".
      Я подошел к пролому и увидел, что это высохшая мумия. Одежда на ней давно превратилась в пыль; мумия сидела в йогической позе - со скрещенными ногами, сложенными на груди руками в молитвенной позе и прямой спиной. Пустые глазницы смотрели прямо вперед - в бесконечное, открывавшееся из пролома небо. Выглянув из пролома наружу, я обнаружил, что выхода из него не было - сразу от края он обрывался в бездонную пропасть. По всему горизонту сверкала цепь снежных вершин. Я с изумлением рассматривал мумию. Она сохранилась очень хорошо и не издавала никакого запаха. Это была достойная смерть.
      Григорий молча похлопал меня по плечу. Я взглянул на него:
      Кто это?
      Мой предшественник. Думаю, ему не меньше тысячи лет.
      Почему он так хорошо сохранился?
      Здесь очень сухой разреженный воздух. Кроме того, этот человек обладал сильной энергией, а она предотвращает гниение.
      Как ты нашел это место?
      Сначала увидел его во сне, а потом что-то при вело меня сюда.
      У меня мелькнула в голове странная мысль, и я спросил, кивнув на мумию:
      Не он ли привел тебя сюда?
      Веселов улыбнулся.
      Возможно, он. Уже здесь я несколько раз видел этого человека во сне и разговаривал с ним.
      Как его звали?
      Григорий не ответил. Я понял, что он не хочет говорить об этом, и задал не шедший у меня из головы вопрос:
      -- Я тоже видел тебя раньше, но не во сне, а как бы в трансе. Ты показал мне вход в какую-то пещеру, похожую на эту. Тебе об этом известно?
      Веселов покачал головой:
      -- Нет.
      Я почувствовал легкое разочарование. Григорий повернулся и пошел назад. Мы вернулись в первую пещеру, затем вышли наружу. День был солнечный и ветреный. Веселов, прикрыв ладонью глаза, смотрел вниз, на долину. Его длинные волосы и борода разметались по ветру. Пора было уже возвращаться, но мой главный вопрос к Григорию оставался без ответа. Старик угадал мои мысли; он заговорил медленно и проникновенно, слова его отпечатались в моей памяти.
      -- Я не могу тебя ничему научить. Не потому, что не хочу, а потому, что никто никого ничему научить не может. То знание, которое ты ищешь, передать другому невозможно. До него нужно дожить. Ты хочешь измениться, стать другим, и это хорошо. Но посмотри на небо. Может ли оно измениться? Желает ли небо чего-то иного, кроме тех перемен, которые происходят в нем сами по себе, безо всяких усилий?
      То, что живет в глубине твоего сердца, так же глубоко и бесконечно, как небо. Если ты обнимешь эту скрытую в тебе необъятность, что останется от твоих суетных желаний? Люди не догадываются о том, что они подобны небу, и живут, как кроты под землей. До всего того, что ты знаешь, ты дошел сам, и это знание принадлежит тебе. Все то, что ты хочешь узнать, придет к тебе, но за это тебе придется пролить немало крови. Так всегда было и будет, все остальное - только болтовня.
      Слова Веселова что-то глубоко задели во мне. Я спросил:
      -- Значит, другие совсем не могут помочь? А как же книги, учения, традиции - это что же, все ерунда?
      Григорий не отвечал. Он стоял, опершись на палку, и смотрел вдаль, на искрящуюся на солнце горную цепь. Мне пора было идти. Мы обнялись, и я, надев рюкзак, начал осторожно спускаться. Чтобы не возвращаться прежним путем, я пошел по другой тропе, намереваясь выйти в долину выше по течению реки. Увидев, куда я направляюсь, Веселов крикнул:
      Не ходи этим путем!
      Почему?
      Там встретишь мальчика, - произнес Григорий многозначительно.
      Какого еще мальчика?
      Если встретишь его, не разговаривай с ним.
      С какой стати?
      Ну, твое дело. Прощай.
      Продолжая спускаться, я несколько раз оглядывался на маячившую на уступе одинокую фигуру. Наконец, старик навсегда скрылся из виду.
      Глава 35
      Основа всего - ясный свет, сияющий в пустоте. За ним - невыразимое.
      Не вняв совету Григория, я шел вниз по незнакомой тропе и довольно скоро понял, что заблудился. Я оказался в неизвестном мне ущелье и пошел по нему вниз в надежде, что ручей приведет к реке. Странная жизнь Веселова и его слова не шли у меня из головы. Я чувствовал его правоту в том, что высшее знание невозможно передать другому. Можно подготовить человека для его восприятия, но приходит знание само по себе, когда человек созрел. Этот момент невозможно ни приблизить, ни отдалить; можно сделать все, что в твоих силах, исход же - в руке судьбы. Силы, дарующие освобождение, человеку неподвластны. Милость можно заслужить, но ее невозможно вырвать. Нет и не может быть ни системы, ни метода, которые гарантировали бы результат. Тоша дал карту и указал направление движения, но идти надо было самому.
      Ход моих мыслей был прерван появлением на тропе мальчика, который шел мне навстречу. На вид ему было лет двенадцать-тринадцать, на нем была желтая футболка и джинсы, он был босой. Мальчик выглядел совершенно обыкновенно, но все же было нечто странное в его появлении в глухом ущелье, босиком на каменистой тропе.
      "Гамарджоба!" - приветствовал я мальчика, поравнявшись с ним. Мальчик ничего не ответил. Он словно не видел меня; его взгляд был устремлен вперед, на лице его застыло отсутствующее выражение, как будто он был в анабиозе. После того, как мы разошлись, я повернулся и посмотрел ему вслед. Откуда Григорий мог знать, что я встречусь с мальчиком?
      Чувствуя легкую нервозность, я продолжил свой путь. Минут через десять я увидел мальчика снова. Он опять шел мне навстречу, но это было невозможно! По дну ущелья шла единственная узкая тропа, стены его были почти отвесны. То, что мальчик мог каким-то образом вернуться и оказаться впереди меня, было абсолютно исключено. Меня окатила ледяная волна страха, я застыл на месте. Ноги перестали слушаться, и мне стоило немалых усилий заставить себя идти мальчику навстречу. На этот раз я избегал смотреть ему в глаза. Он молча миновал меня, с тем же видом полного равнодушия, шагая, как манекен. В этом равнодушии было что-то нечеловеческое. Меня прошиб холодный пот. Чтобы немного прийти в себя, я умылся ледяной водой из ручья. Когда мальчик скрылся за поворотом, я медленно пошел вперед. Ущелье начало расширяться, кажется, я был на верном пути.
      Через некоторое время мальчик встретился мне в третий раз. Волосы у меня встали дыбом, и я припустил вперед по склону, стараясь разминуться с ним как можно на большем расстоянии. Все мои предыдущие столкновения с потусторонними силами происходили, в основном, на энергетическом уровне, но этот мальчик был существом из плоти и крови!
      Я несся вперед в безумии, как будто за мной гналось стадо диких кабанов. К счастью, вскоре я заметил впереди пастуха со стадом, мирно пасшимся на склоне, и бросился к нему. Пастух не говорил по-русски, но слова "биджи" (мальчик) было достаточно, чтобы он понял, что со мной произошло. У пастуха оказалось с собой немного араки, что на этот раз было весьма кстати.
      Из его драматической жестикуляции я понял, что давным-давно этот мальчик был убит камнепадом и с тех пор встречается каждому, проходящему этим ущельем. Призрак выглядел одинаково зимой и летом, и видеть его, идущего в футболке и босым по снегу, было, видимо, особенно впечатляюще. Пастух объяснил мне, как выйти в Муцо, и я добрался до дома без приключений. Мальчик продолжал мне мерещиться еще несколько дней и оставил меня только после того, как я обратился с молитвой за его душу.
      Лето близилось к концу. Мне становилось все яснее, что моя попытка уподобиться мудрецам древности, жившим в горах в одиночестве, была самообманом. Чем больше я упирался в своей практике, тем недостижимее казалась цель. Я испытал все известные мне методы йогической практики, пытаясь пробиться к Свету, - все было безрезультатно. Я чувствовал себя чурбаном, бесконечно далеким от просветления. Наконец, я сдался и стал просто жить ото дня ко дню, следуя естественной смене дня и ночи. И тогда пришла поддержка. Я ощутил внутри себя нечто вроде внутреннего руководства, которое иногда выражалось в ясном понимании того, что и как нужно делать, а иногда приходило как голос. Я не вполне был уверен, был ли этот голос моим внутренним учителем, или меня направлял кто-то извне. Да и, в конце концов, какое это имело значение?
      Однажды, в полусне, я услышал фразу: Истина начинается там, где заканчиваются ее поиски. Осознание, последовавшее за этими словами, положило конец моим сомнениям. Я увидел, что мое стремление к уединенной жизни уходило корнями в те мои прошлые жизни, в которых я был отшельником. И вот, наконец, эта необходимость отпала. Мое страстное желание жить вдали от людей ради собственного спасения было изжито. Стоило мне сорвать с него романтическую маску и увидеть, что оно - лишь очередная эгоцентрическая амбиция, переливающаяся бликом на мыльном пузыре моего эго, как власть этой иллюзии закончилась. Где жить, больше не имело никакого значения. Веселов был прав. Нужно было осознать себя как небо. А небо есть везде.
      На следующее утро я собрал свои нехитрые пожитки и с легким сердцем покинул Муцо.
      ***
      Последствия моего отшельничества были довольно неожиданные. На второй день после приезда в Ленинград, с трудом привыкая к городу, я решил навестить Н., которая в то время работала на биостанции на Карельском перешейке. Мы провели день на озере и в лесу, катались на лодке и собирали грибы; вечером же растянулись на казенных пружинных кроватях у Н. в комнате.
      Как только моя голова коснулась подушки, огромная волна подхватила и понесла меня в неизвестном направлении. Тело стало невесомым, я перестал ощущать его как физическую субстанцию. Каждая его клеточка была затоплена светом такой силы, что мне казалось - еще мгновение, и я в нем растворюсь. Затем ощущение тела вообще исчезло. Все это произошло моментально, безо всякого усилия или намерения с моей стороны.
      После исчезновения тела начался полет. Меня с огромной скоростью несло в Неизвестное, но никакого страха при этом я не испытывал. Наоборот, было ощущение, что меня несет именно туда, куда нужно. Я летел сквозь удивительные, не имеющие ничего общего с нашим миры, наполненные неописуемыми вещами.
      Абсолютно ничто в этих мирах не соответствовало известной мне действительности. Невозможно было их ни понять, ни запомнить, ни описать никаких аналогий с нашей реальностью здесь не было. Единственное, что оставалось, - с изумлением и восторгом воспринимать эти миры. Это было Неизвестное в чистом виде, я впервые сталкивался с ним лицом к лицу.
      Чувство того, что меня несет в правильном направлении, сохранялось, и я, сознавая уникальность этого опыта, пытался запомнить дорогу. Единственным способом сделать это было облечь мое восприятие этих нечеловеческих миров в форму мысли и слова. Но это оказалось невозможно, поскольку мысль работает на основе аналогии; то, что я видел и переживал, осмыслить было невозможно. Ничто из известного мне не имело ни малейшего отношения к этим мирам, поэтому память работать отказывалась. Мой ум бешено прокручивался, пытаясь найти хоть малейшую зацепку в виде аналогии с земной реальностью и не находил ее. Мозг буксовал, как машина на льду. Единственное, что я мог сказать по поводу этих миров, - это то, что они существуют. Это было все.
      Пытаясь запомнить дорогу, я в то же время чувствовал, что делать этого не нужно. Мое желание проистекало из жадности и стремления к обладанию. Нужно было просто отдаться происходящему и наблюдать, но искушение поставить вешки и вернуться когда-нибудь сюда было слишком сильно.
      В конце концов меня вынесло на берег океана. Это был бесконечный простор безначальной световой энергии, простирающийся во всех направлениях. Я не мог войти в океан, поскольку не был к этому готов. Мне показали лишь его берег, на котором я пробыл очень короткое время, но этого оказалось достаточно, чтобы понять, что океан - основа всего. Его световая энергия была теми кирпичиками мироздания, из которых слагались все мыслимые и немыслимые бесконечные вселенные. Меня охватило чувство благоговейного восторга. Океан был тайной более великой, чем все те невероятные миры, что я видел на пути к нему. Существовало ли что-нибудь за ним или нет - этого я не знал. Моей энергии было недостаточно, чтобы долго оставаться рядом с океаном; да и мои попытки запомнить дорогу сослужили мне плохую службу меня начало выталкивать назад, - так же, как выталкивает пробку из бутылки шампанского. Та же сила, что принесла меня сюда, теперь непреодолимо влекла меня назад. Мое время истекло.
      Когда я вернулся, тело было по-прежнему невесомым и как бы состояло из летучего огня. Я открыл глаза и увидел, что темноту комнаты заполняют мириады светящихся искр - принесенные мною капли океана. А что было бы, если бы мне удалось пригнать с собою целую волну!
      Мои попытки запомнить дорогу назад оказались не совсем безуспешными. Они вылились во фразу: Как только ум полностью останавливается и любые, даже самые тонкие, формы умственной активности прекращаются, ты немедленно оказываешься там.
      Вопрос был в том, как остановить ум. Мысль невозможно уничтожить мыслью, - это все равно, что лить воду в воду. Чтобы остановить инерцию мышления, нужна качественно другая, более высокая энергия, чем та, что используется в мыслительном процессе. Видимо, мне удалось накопить некоторое количество этой энергии в горах.
      Я взглянул на Н. Она лежала на соседней кровати в состоянии глубокого транса. Из моих опытов с Тошей я знал, что высокие энергии электризуют пространство и изменяют состояние сознания находящихся рядом людей. Поскольку мое тело было по-прежнему невесомым, и я едва ощущал его, мне пришла на ум занятная мысль. Мне стало интересно, что испытывает человек в этом состоянии, занимаясь любовью. Честно говоря, я не испытывал в этот момент никакого сексуального желания. Желание это связано с телом, но тела-то как раз я и не чувствовал. Мною, скорее, двигало любопытство естествоиспытателя.
      Последовавшее за этим менее всего ощущалось как секс. Основа секса телесные ощущения - полностью отсутствовали. Тело Н. было дверью для меня, и таким же входом было для нее мое тело. За этими открытыми дверями вздымался тот же светящийся океан, в который я не смог войти один. Мы прошли друг сквозь друга и потерялись в бесконечном просторе, где единственным способом существования был полет.
      Глава 36
      Придет время, когда все станет для тебя воротами спасения.
      Секс всегда казался мне довольно абсурдным занятием, и я часто задавался вопросом: есть ли в нем еще какой-либо смысл, помимо наслаждения и воспроизведения себе подобных? После описанного случая мне стало ясно, что глубинный смысл занятия любовью, так же, как и брака, - возможность прорыва к освобождению. Таков был замысел Творца. И только после этого следовало размножение и, в последнюю очередь, наслаждение. Очевидно, что исходная последовательность была перевернута в обратную сторону.
      После описанной ночи мое отношение к сексу радикально изменилось, - я уже не мог воспринимать его как одно из удовольствий жизни. Обычное занятие любовью казалось мне просто возней потных свиней. После нескольких неудачных попыток вновь пережить состояние полета, испытанное с Н., я забросил на долгое время это занятие.
      Вскоре после возвращения из Грузии я возобновил свою лечебную практику. Неожиданным образом меня подвигнул на это Господь Кришна. В 1982 году движение Хари Кришна в Советском Союзе только начиналось и было нелегальным. Первые ленинградские кришнаиты попросили меня позволить организовать их киртан - молитвенное собрание - у меня дома. Я согласился, и кришнаиты собирались у меня дважды. Квартира наполнилась запахами благовоний и терпких индийских специй, поскольку на киртане положено кормить всех присутствующих, - еда является приношением Кришне. Вегетарианская еда прасад - была очень вкусной, приготовленной из советских продуктов, но на индийский лад. Звучала мантра Харе Кришна, сопровождаемая игрой на ручной фисгармонии под клацанье маленьких медных тарелочек; квартира была заполнена гостями и бритоголовыми людьми в оранжевых одеяниях. Они принесли книги, цветы и изображения своего Господа.
      Одна из картинок с Кришной, играющим на флейте, осталась у меня. Это была замечательная репродукция, без тени индийской слащавости. Я любил ее и повесил над столом на кухне. Однажды я готовил еду на этом столе и резал луковицу большим, только что наточенным кухонным ножом. Неожиданно нож соскочил и рассек мне указательный палец до кости. Увидев разрубленный палец, я внутренне сжался, поскольку знал, что через секунду придет боль и хлынет кровь. Но в тот же момент что-то рвануло мою руку к фотографии, и я протянул палец к Кришне. Я никогда не относил себя к преданным синеликого Господа, движение было абсолютно интуитивным.
      Тело ожидало боли и крови, но их не было. Вместо этого прямо у меня на глазах рана закрылась, не оставив на коже ни малейшего следа. Не веря своим глазам, я разглядывал палец, пытаясь найти хоть что-то, напоминающее шрам, но кожа оставалась гладкой и чистой, как будто ничего не произошло. Все происшествие длилось несколько секунд. И тут меня пробило, что Кришна так отблагодарил меня за то, что я собрал его преданных у себя.
      Этот случай побудил меня возобновить целительскую практику, которую я забросил после того, как лишился потока. Вскоре я уже не знал, что делать с постоянно растущим количеством пациентов. Моя практика была нелегальной, и, по советским законам, за нее можно было угодить в тюрьму, но у меня ни разу не было ни одного больного, который бы донес на меня.
      Первые два года я не брал денег за лечение, и люди приносили мне еду. Чаще всего, это было что-нибудь "к чаю", и мой холодильник был забит тортами и пирожными, на которые я уже не мог смотреть, хотя меня и мутило от голода. Наконец, кто-то догадался и стал приносить картошку и прочую обычную еду. Из-за растущего потока больных пришлось начать жить по жесткому расписанию. Порой я уставал до смерти, так как некоторые случаи были очень тяжелыми.
      К счастью, я обнаружил, что существует особый резервуар целительной силы, снабжающий энергией профессиональных целителей. Был ли этот резервуар создан сознательными силами, или он просто существует сам по себе как проявление закона вселенской справедливости, мне неизвестно. Но сколько раз, приезжая вечером к тяжелому больному и уже едва держась на ногах, я неизменно обнаруживал себя автоматически подключенным к этому источнику, и моя усталость никак не сказывалась на сеансе. Об этом мне когда-то говорил Тоша: не имеет значения, как ты себя чувствуешь, уровень энергии во время сеанса должен быть постоянным. Запас праны в резервуаре неограничен, можно брать, сколько хочешь, - все зависит от твоей способности как проводника.
      У меня нет медицинского образования, и сколько бы я ни заставлял себя читать книги по медицине, - ничего, кроме отвращения, они у меня не вызывали. Анатомический атлас всегда ассоциировался у меня с мясной лавкой, и я с омерзением его захлопывал. Я воспринимал человека как светящееся существо, и меня в первую очередь интересовала чистая энергия, эликсир жизни, который бесконечно превосходит по своим целительным свойствам любые лекарства и ключом к которому никак не могут служить учебники по физиологии и анатомии.
      Слова энергия, биополе, экстрасенсорика некоторым кажутся чуть ли не неприличными, и не без оснований. За этими терминами часто ничего не стоит, кроме, в лучшем случае, следования моде, а в худшем - желания манипулировать людьми. Настоящая энергия - нешуточная вещь. Когда она просыпается или приходит, старая система ценностей, а с ней и вся основанная на этих ценностях жизнь рассыпаются в прах. Наличие энергии всегда очевидно, подделать ее невозможно. Это как хвост у Винни-Пуха: или он есть, или его нет совсем.
      Имея дело с самыми разными людьми, я заметил, что некоторые из больных "подсаживаются" на мою энергию, и она становится для них чем-то вроде допинга. Таких пациентов приходилось постепенно отучать от подпитки, тем или иным способом выводя их на собственные энергетические ресурсы. В этом помогали йога, медитация, дыхательные упражнения, травы, иглоукалывание и другие способы. Иногда достаточно было просто разговора, чтобы человек перестал быть невольным вампиром.
      Я старался не ограничиваться чисто энергетической терапией и экспериментировал с другими методами воздействия. Интересные результаты давало погружение пациента в состояние легкого транса с тем, чтобы вытащить из его подсознания причину болезни и самый действенный способ ее лечения. Я был уверен в том, что глубоко внутри каждый человек знает, почему он заболел и как ему избавиться от недуга. Поддавались этому методу не все, но бывали и случаи полного исцеления.
      Некоторые больные прописывали себе довольно сложные лекарственные составы и способы их изготовления, другие называли людей или дома, которых им следует избегать, кто-то назначал себе строгую диету, верующие указывали храм и икону, которой им нужно было молиться, и так далее. Этот метод работал, и работал потому, что каждый человек действительно лучше всякого врача знает, как ему исцелиться; ключом же к этому скрытому знанию является вера.
      Со временем я разработал систему лечебного массажа, названную мной акупрессура в движении. Эта методика построена на прочистке энергетических меридианов и открытии акупунктурных точек. В отличие от японской системы Шиатцу, где используется метод давления на точки, в акупрессуре в движении пальцы терапевта двигаются вдоль меридианов, задерживаясь на точках и растворяя болезненные сгустки в потоке энергии внутри энергетических каналов. Акупрессура в движении прочищает меридианы и вызывает ощущение жара в теле, поскольку циркуляция энергии, крови и лимфы значительно усиливается. В результате защитные силы организма активизируются, и тело начинает самостоятельно лечить себя.
      Сочетание Тошиной методики с акупрессурой в движении давало хорошие результаты, и, в конце концов, я остановился на этом сочетании как на оптимальном. Сначала необходимо прочистить энергетическую систему пациента, и лишь после этого давать дополнительную энергию. Многие целители не делают этого, и тогда избыточная энергия может привести к непредвиденным осложнениям как для больного, так и для лекаря.
      Иногда массаж может быть противопоказан - как например, при беременности, воспалениях, раке в стадии метастазов, заболеваниях кожи и т. д. В этих случаях используется бесконтактное воздействие. Но, как показала практика, гораздо лучше активизировать скрытые ресурсы организма, чем воздействовать на патологию потоком энергии извне.
      Однажды мне позвонила женщина с просьбой помочь ее мужу, умиравшему от рака прямой кишки. Его выписали из больницы, поскольку, по словам врачей, жизни больному оставалось две недели. Осмотрев пациента, я увидел, что он действительно находится на пороге смерти и помочь ему я не могу.
      Умирающий, молодой рабочий, сознавая неизбежность конца, просил меня хотя бы сбить высокую температуру, чтобы он мог провести последние дни с семьей, оставаясь в сознании. Понимая, что случай безнадежен, я, тем не менее, решил сделать все, что было в моих силах. Проведя сеанс, я обещал прийти на следующий день, но не смог: ночью у меня поднялась температура, и я слег с сильнейшим воспалением среднего уха. Я забыл о Тошином предупреждении: нельзя вмешиваться в карму тех больных, которым суждено умереть. Рабочий скончался, как и предсказывали врачи, через две недели, я же проболел месяц, и слух на левое ухо у меня так до конца и не восстановился. Единственным утешением было то, что я немного облегчил карму больного, невольно взяв часть ее на себя.