Кольцов пришел к Борисовым, когда гости уже сидели за столом.
      Он переступил порог комнаты и не поверил глазам: за столом, рядом с Беридзе, сидела Юля. Он видел ее третий раз. И каждый раз представала перед ним совершено иной, не похожей на ту, предыдущую Руденко. На танкодроме она ему откровенно не понравилась: показалась холодной, надменной. В парке и даже в канцелярии ее лицо не покидало выражение тревоги, крайней озабоченности. Теперь она была само спокойствие. Угадывалось, что она чувствует себя как дома. И именно теперь Кольцов вдруг понял, что Юля очень красива. И уже было странно и совершенно непонятно, как и почему он не заметил этого раньше. Глаза у Юли были не просто большие, а огромные. И не холодные, а искристые, как изумруды. Зубы ровные, белоснежные, с едва просматриваемой голубизной. Волосы она распустила, и они легли ей на плечи тяжелыми, густыми прядями…
      Все это Кольцов рассмотрел, пока подходил к столу. И кажется, кроме этого, никого и ничего больше на заметил. Борисов указал ему на стул рядом с приезжей гостьей. Это было самое почетное место за столом. Кольцов улыбнулся.
      – Именинник не я, а ты. Сам сюда и садись, - сказал он и пристроился возле Аверочкина, напротив Юли.
      Беридзе, казалось, только этого и ждал. Едва Кольцов опустился на тахту, бессменный тамада всех торжественных обедов и ужинов в роте поднялся с бокалом в руке.
      – Нет еще Алексея Гавриловича. Но ждать уже совершенно невозможно, -выразил он общее мнение собравшихся. - Закуска сохнет, вино киснет -полная бесхозяйственность. А нас как раз пригласили и откушать, и выпить. Я предлагаю всем поднять бокалы!
      Входная дверь тихо хлопнула. На пороге комнаты появился Чекан. Его смуглое лицо с неизменной скептической улыбкой сейчас выражало явную озабоченность. Чекан пригладил взъерошенный чуб и зашел в комнату.
      – И это называется воинское товарищество! Одни жуют осетрину, другие должны стучать молотком по железу, - обратился он ко всем сразу, сказал он и выложил на стол перед именинником новенькую электробритву.
      – Время сбора для всех было указано одно, - заметил Кольцов.
      – Ну да, вы бы вчера еще паровоз под откос столкнули. Тогда я наверняка управился бы только к утру.
      Чекан хотел что-то добавить, но его опередил Борисов. Он взял бритву и, не спуская с нее глаз, спросил:
      – Я так понимаю, это мне?
      – Вы просто Мессинг. Именно вам, - подтвердил Чекан. - Любите, юноша, технику, только она поможет идущему осилить дорогу, - сказал Чекан.
      …Кольцов украдкой посмотрел на Юлю. Москвичка не участвовала в общих разговорах. Но по всему было видно, что компания ей по душе. Она улыбалась глазами и совсем едва заметно уголками рта. Улыбалась добро, тепло, как улыбаются взрослые, когда смотрят на шалости детей. Кольцову захотелось встретиться с ней взглядом. Но Юля не отрываясь смотрела на Чекана.
      – Командир еще не сказал тост! - услыхал Кольцов голос тамады.
      Кольцов знал, что рано или поздно очередь произносить тост дойдет и до него. Но ему не хотелось прерывать свои мысли о Юле. И он почти с укором посмотрел на ретивого тамаду. Но делать было нечего, поднялся.
      – И скажу, - согласился он.
      Гости тотчас же окружили его. Юля тоже наконец-то обратила на него внимание. Взгляд ее по-прежнему был добрым, но теперь в нем, как показалось Кольцову, просвечивалось еще и любопытство, словно москвичка оценивала его. "А может, это и действительно так? - подумал Кольцов, уловив на себе этот взгляд. - И впрямь ведь, как сказал Борисов, ей с нами работать да работать!"
      – И скажу, - снова подтвердил Кольцов свое намерение, - хотя сразу и не очень-то придумаешь, чего пожелать нашему имениннику. Служба твоя, Федор Федорович, идет хорошо. Семья у тебя прекрасная. Друзья тебя любят. Подарки все принесли?
      – Они без подарков не пускали, - за всех ответил Аверочкин.
      – Правильно делали, - усмехнулся Кольцов. - Так вот, пожалуй, чего я тебе пожелаю. Уж очень спокойно ты живешь, дорогой именинник. Не по возрасту спокойно. Похоже, доволен собой сверх всякой меры. А это, на мой взгляд, одно из самых опасных заболеваний века. Вот и позволь пожелать тебе в качестве лекарства этакого беса в душу, который будил бы постоянно в тебе чувство неудовлетворенности собой, своими делами. Будил и корил: мало сделал, надо больше, лучше… Одним словом, воспылай мечтой большой и красивой. И стремись к ее осуществлению. Об академии тебе пора подумать. Высшее образование совершенно необходимо. Такое мое тебе пожелание!
      – Разрешите дополнить, командир? - спросил вдруг Чекан.
      – Конечно! - охотно разрешил Кольцов.
      – Если не удастся получить высшее образование, достигнете, юноша, хотя бы среднего соображения. - Все засмеялись, выпили. Чекан тоже выпил, поставил рюмку на стол и уже тихо, обращаясь больше к Кольцову, проговорил: - Мечта - это прекрасно. А вы знаете, командир, о чем мечтал в детстве Леша Чекан?
      – Нет, Алексей! - признался Кольцов.
      – Я вам расскажу. Леша Чекан имел с детства голубую мечту - работать на Воронцовском маяке. Кем? Все равно. Какая разница. Лишь бы каждый моряк, хоть с лайнера, хоть с шаланды, куда бы он ни шел - в Одессу или из Одессы, - увидев луч маяка, мог с уверенностью сказать: "У Чекана полный порядок. Светит, как солнце. Можно спокойно двигать своим курсом". Вот о чем мечтал Чекан. А что вместо этого получилось, командир? Вместо широкого моря Чекан каждый день видит узкий танковый бокс. А вместо того чтобы взбираться на маяк, он лезет под днище танка. Но ведь это тоже надо кому-то делать. И Чекан делает.
      – И очень хорошо делает, - обнял офицера Кольцов.
      – А о своей мечте я и до сих пор не забываю, - прищурив глаза, продолжал Чекан. - И о вас очень часто думаю. Ведь не водить эти танки, а рассчитывать для них разные штучки мечтал командир… Неужели, думаю, у него никогда кошки на душе не скребут?
      – Нет, Алексей, - усмехнулся Кольцов. - Не скребут. Все идет по плану… И рассчитывать и конструировать я обязательно буду.
      – А мечта не погаснет? Жизнь, командир, как та барабулька: пока ее тащишь из воды, она пять раз перевернется.
      Кольцов ничего не успел ответить зампотеху.
      – Сюрприз! - громко объявил вдруг Борисов и выключил в комнате свет.
      – Дети забавляются, - добродушно заметил Чекан и громко спросил: -Кого я должен целовать? Подходите сами.
      – Сюрприз! - повторил Борисов.
      И наступившую темноту вдруг прорезал яркий луч киноаппарата. Он уперся в пустую стенку над телевизором, и на стене замелькали кадры любительского фильма. На момент появилось озабоченное лицо Чекана, потом все видели его удаляющуюся фигуру и характерный для него, всем очень знакомый жест, когда Чекан в недоумении разводит руками. Гости с любопытством насторожились. Но уже в следующий момент все стало ясно. На стене появился камыш, заискрилась рябь речушки, показался стоявший по пояс в воде Кольцов. На берегу, неподалеку от него, сидела вислоухая собака.
      – Джерик! - восторженно воскликнула жена Борисова.
      – Ко мне, Джерик! - прокомментировал Борис повелительный жест Кольцова.
      Дальнейшая демонстрация фильма проходила под непрерывный смех и шутки гостей. Содержание фильма сводилось к тому, как Кольцов обучал Джерика подавать с воды убитую дичь. Кольцов дал понюхать Джерику убитую утку и бросил дичь в воду. Джерик вопросительно посмотрел на Кольцова. Кольцов, показывая на утку, что-то объяснял Джерику. Джерик ответил лаем. Кольцов сам полез в воду. Сам взял утку в зубы и поплыл с ней к берегу. Джерику, очевидно, это очень понравилось. Теперь он лаял с двойным восторгом. Заканчивался фильм эпизодом, где Кольцов сидел на берегу и курил, а Джерик признательно лизал ему плечо и ухо.
      Смеялись все. А больше всех сам Кольцов. Юле тоже очень понравился фильм. Кольцов пригласил Юлю на танец и успокоенно проговорил:
      – Ну, я очень рад, что у вас настроение поднялось.
      Юля танцевала легко, непринужденно.
      – Не хотите выйти на балкон? - спросил Кольцов.
      – Пойдемте.
      – А состояние ваше мне очень понятно, - сказал Сергей. - Мне тут часто приходится всякие испытания проводить. Начальство помнит, что я с физфака, и все приборные новинки, как правило, мне сплавляет. А результаты испытаний самые неожиданные зачастую получаются. И люди с самым разным настроением от нас уезжают. Так что вас я хорошо понимаю…
      – Да нет, теперь-то не так все страшно, - задумчиво сказала Юля. - Я ведь думала, с пустыми руками возвращаться придется. А теперь хоть ваши записи…
      – Не в них дело, Юлия Александровна, - сказал Кольцов.
      – Для меня именно в них, - подтвердила Юля.
      – Не понимаю вас. Прибор не получился!
      – Вы хотите, чтобы мы безропотно приняли вашу оценку? - улыбнулась Юля. - Так, Сергей Дмитриевич, не бывает. Какие бы неполадки в системе ни обнаружились, сама по себе она - новое слово. И вы не можете с этим не согласиться. Кстати, судя по вашим записям, вы конструируете свой прибор?
      – Скорее всего, принципиальную схему, - уточнил Кольцов.
      – Кому-нибудь показывали ее?
      – Нет…
      – Я, правда, не все там поняла, но вы, кажется, строите ее на принципе использования излучений объекта?
      – Именно, - подтвердил Кольцов.
      – Вам этот принцип кажется перспективней?
      – Вне всякого сомнения. На этом принципе уже сегодня можно создать прибор, который будет действовать исключительно избирательно. Современный бой быстротечен, маневрен, динамичен. У командира машины нет времени выискивать цели и определять их значимость. За него это должна делать техника. А он должен лишь задать ей направление: эта опушка, та низина…
      – Идея эта известна, - сказала Юля.
      – На открытие не претендую. Озабочен конкретным ее воплощением.
      – Есть и воплощение.
      – Но совсем в иной среде, - заметил Кольцов.
      – Правильно, - согласилась Юля. - В однородной среде. В воде, в воздухе. И это не случайно. Там все иначе. А как вы, допустим, отличите среди избранных объектов уже уничтоженный танк от действующего?
      – И у того и у другого есть свои конкретные опознавательные признаки. Дешифратор в них разберется.
      – Это очень сложно, - задумчиво ответила Юля.
      – А до луны лететь было проще?
      – В некотором смысле проще.
      – Я понимаю, о чем вы говорите. Но если об этом не думать уже сегодня, и завтра эта задача будет казаться почти невыполнимой.
      – А вот ваши конкретные замечания по "Сове" мне очень понравились, -несколько изменила направление разговора Юля. - Вы проницательны.
      – А по-моему, они видны даже слепому. Вы сказали, что "Сова" - новое слово. С точки зрения технического решения. Увеличив многократно чувствительность прибора, вы намного увеличили дальность его действия, да и обзор тоже. Но при этом уже сейчас почти полностью исчерпали все возможности положенного в его основу принципа! - горячо продолжал Кольцов. - Вы не выжмите из прожектора больше ни одного люма. Уж это точно. Значит, конец наращиванию и разрешающей способности "Совы". А за счет чего же тогда собираетесь пробить туман? Или махнете на него рукой? Дескать, ребята в танках сидят молодые, глазастые, разглядят, что надо, и без прибора…
      – Ну зачем уж вы так? - мягко проговорила Юля. - Да и принцип наш тоже хороните рано. Мы как раз над прожектором трудимся. Кое-что в запасе у нас еще есть…
      – Тешите себя надеждами! - усмехнулся Кольцов. - А зря. Говорю вам это как физик. Мои доводы обоснованы расчетами. В тетрадке они есть все.
      – Вы хотите, чтобы я их показала в КБ? -спросила Юля.
      – Это уж ваше дело. Я вам говорю о них.
      – Тогда я покажу, - глядя в темноту, решила Юля. - Представляю, какую это вызовет бурю. Вы разрешите мне взять вашу тетрадку с собой?
      – Пожалуйста, - согласился Кольцов. - Мне она не нужна. Я почти все помню наизусть.
      Юля невольно подумала, что в КБ вот так бескорыстно делиться своими мыслями наверняка не стал бы никто. И уж, конечно, никогда так не поступил бы Игорь. Он даже ей, жене, старался не выдавать свои мысли. А если как руководитель работы и ставил ее в известность относительно своих намерений или каких-нибудь конструкторских находок, то не иначе как в присутствии кого-либо из руководителей бюро. В начале их совместной жизни Юле казалось это странным, даже обижало. Потом она поняла, что в его духовной жизни для нее кое-что является запретным. И вдруг она встретилась с такой откровенностью, с такой необычайной для ее представлений о людях щедростью!..
      На балкон вышла Лиза - жена Борисова.
      – Что же вы нас бросили? - обиженно спросила она.
      Юля с укором взглянула на Кольцова.
      – Простите. Заговорились. Да мне, наверное, вообще уже пора домой, -сказала она и, взяв Лизу под руку, пошла с балкона. - А у вас мне очень понравилось…

      В Москву Ачкасов и Юля прибыли утром. Генерала на вокзале ожидала машина. Ачкасов усадил в машину Юлю, коротко сказал водителю:
      – В министерство.
      – А мня в КБ, - попросила Юля.
      – А что уж вам так спешить? Отдохнули бы…
      – Ждут…
      – В таком случае передайте отцу, что я тоже сегодня буду. Удивительно упорно не дается нам эта система. Чувствую, что идем правильно. И ходим где-то около. Вот-вот… а результатов пока нет.
      – Вы уже смотрели записи Кольцова? - спросила Юля.
      – Командира роты, испытателя?
      – Да.
      – С очень большим интересом. И если не возражаете, еще немного задержу их у себя. Он, бесспорно, мыслящий человек.
      На широкой набережной генерал вылез из машины.
      Юля назвала водителю адрес и удобно откинулась на спинку сиденья. Она надеялась появиться в лаборатории раньше всех. Но уже в холле третьего этажа встретила своих коллег майоров-инженеров Остапа Зарубу и Олега Окунева. Рослый, не по годам тучный, рыжеволосый, с маленькими синими, как васильки, глазами на круглом веснушчатом лице, Заруба казался неповоротливым и грубым рядом с худощавым, проворным Окуневым. Зарубу нельзя было назвать талантливым. Звезд с неба он не хватал. Но это не мешало ему занимать среди других сотрудников лаборатории особое положение. Во всяком случае, у руководства он был на особом счету, ибо обладал большой усидчивостью и упорством. В противоположность ему Окунев был человеком одаренным. С фантазией. Но совершенно не способным доводить начатое дело до конца.
      Увидев Юлю, офицеры направились ей навстречу.
      – Похоже, прямо с поезда? - пробасил Заруба.
      Юля пожала им руки.
      – Угадал. Здравствуйте, друзья.
      Они прошли в лабораторию.
      – Молодец. Тебя ждут тут как манну небесную, - похвалил Юлю Заруба. - Рассказывай, как съездила?
      – А ты знаешь, - развела руками Юля, - я вернулась, можно сказать, ни с чем.
      – Как! Это что-то новенькое в нашей практике, - не поверил Окунев. -Ты действительно не шутишь?
      – Честное слово! - поклялась Юля. - Кое-что, конечно, есть. Но многое не в нашу пользу.
      – Ты хочешь сказать, что мы срезались? - допытывался Окунев.
      – Во всяком случае, того эффекта, которого мы ожидали от усовершенствования конструкции, не получилось.
      – Так! - не удержавшись, воскликнул Окунев, и глаза у него загорелись недобрым огоньком. - Я же предупреждал…
      – А что там опять? Что не вытанцовывается? - явно недовольно спросил Заруба.
      – По-прежнему нет точных показаний дальномера. По-прежнему мешает работе туман… - начала перечислять Юля.
      – Конечно! Да вы хоть пять раз ее модернизируйте, он будет мешать! -запальчиво воскликнул Окунев. - Не захотели тогда прислушаться к моему предложению! Вот и результат!
      – Подожди, не тарахти! - остановил его Заруба. - Что значит нет показаний дальномера? Мы же установили в приборе шкалу расстояний. А что показывают контрольные замеры?
      – Их-то я и не привезла, - призналась Юля.
      – Как же так?
      – Очень просто. Танкисты сломали на последнем заезде измеритель, и вся работа пошла насмарку, - объяснила Юля.
      – Да тебя тут сырую без соли съедят! И первый - твой муж. Чтоб меня украли! - в сердцах выпалил Заруба.
      О муже Юля уже подумала и - в который раз! - представила себе, как у Игоря вздернутся плечи, на лице появится выражение недоумения, а возможно, и удивления, он произнесет свое излюбленное "Не понимаю!", а потом разразится потоком тирад по поводу "совершенно очевидной безответственности испытателей", - и глаза ее невольно сощурились. Она взглянула на Зарубу и очень сдержанно проговорила:
      – Конечно, это все нелепо, но что я могла поделать?
      – Ты, наверное, ничего, - согласился Заруба. - А Ачкасов? А Бочкарев? Да они душу могли из них вытряхнуть!
      В лабораторию один за другим стали собираться сотрудники. Пришел Резцов, Пахомов. Появилась разносчица чертежей хорошенькая Ирочка Власова. Увидев Юлю, она сразу же бросилась к ней, чмокнула в щеку, весело защебетала:
      – Бонжур! Бонжур! Как ты чудесно загорела! Там была хорошая погода?
      "Все было", - хотела ответить Юля и неожиданно увидела в дверях лаборатории отца. Генерал Кулешов, попыхивая дымом неизменной сигары, неторопливо вошел в помещение, кивком головы кому-то ответил на приветствие и увидел Юлю. И обрадовался:
      – А, вы уже вернулись!
      – Я только что с поезда, - ответила Юля.
      – Что значит "я"? Ты приехала одна? - удивился Кулешов.
      – С Владимиром Георгиевичем.
      – Как, он тоже был там? - еще больше удивился Кулешов.
      – Два дня.
      – И вы даже не соизволили мне позвонить? А почему задерживается Бочкарев? Он что, собирается там зимовать? - засыпал Юлю вопросами Кулешов и взял ее под руку. - А ну-ка, пожалуйста, ко мне!
      Так, под руку с отцом, она дошла до двери его кабинета и, уже открывая ее, подумала: "А они, кажется, правда ждут меня с нетерпением". Но заговорила с отцом совершенно о другом:
      – Как мама?
      – В полной панике. Врачи не разрешают ей ехать на Золотые пески. А ты на самом деле прямо с поезда?
      – Буквально.
      – А почему не предупредила? Я бы послал машину.
      – Владимир Георгиевич дал свою. Кстати, он просил передать тебе привет и сообщить, что сегодня же будет в КБ.
      – Вот как? Впрочем, сейчас ты мне все расскажешь поподробней.
      Кабинет у Кулешова был богато обставлен старинной мебелью, преимущественно красного дерева. Сам Кулешов сидел за массивным резным полированным столом. Посетителей усаживал в глубокие, мягкие кресла за небольшой столик. Вдоль глухой стены кабинета выстроились, как близнецы, три книжных шкафа. На окнах висели тяжелые гардины. В левом заднем углу стояли часы. В правом - телевизор с широким экраном. Мебель эту Кулешов собирал многие годы. Ни за что не пожелал с ней расстаться даже тогда, когда стало известно, что со временем КБ переедет из старинного особняка в новое помещение.
      Зайдя в кабинет, Александр Петрович первым делом распахнул окно и снял фуражку. Потом открыл бутылку боржома, налил в стакан себе, Юле, жестом предложил ей выпить и, отхлебнув несколько глотков сам, сел в кресло за маленький столик.
      Юля ожидала, что отец в первую очередь начнет расспрашивать ее о результатах испытаний. Но генерал не спешил с этим вопросом и заинтересовался совершенно иным.
      – Так, говоришь, Владимир Георгиевич обещал приехать? А когда? -начал он разговор.
      – Время не уточнял.
      – Очевидно, раньше второй половины дня не выберется, - решил Кулешов. - Ну а что еще он говорил? Хвалил нас? Ругал?
      – Не было ни того, ни другого. Интересовался кое0какими подробностями. А в одной из последних бесед спросил: сами-то мы довольны этой работой?
      – Ну и что ты ответила?
      – Сказала, что в эту систему вложены три года напряженного труда. Что, в конце концов, заказ министра мы выполнили в срок.
      – Не то, Юля, - неодобрительно покачал головой Кулешов. - Сколько мы возимся с этой штукой, ему отлично известно и без тебя. Надо было обратить его внимание на то, что мы применили в системе ряд оригинальных конструкторских решений. Вот что очень важно!
      – Это он и сам отметил…
      – Сам? Что же ты тогда молчишь? - взметнул брови Кулешов. - Ведь именно об этом я тебя и спрашиваю. Уж раз он что-то отметил, это неспроста. Это очень важно. Ачкасов не последний человек в министерстве. С его мнением считаются.
      Сказав это, Кулешов откинулся на спинку кресла и, похлопав себя по карманам тужурки, достал спички. Потом протянул руку к коробке, стоявшей на его большом столе, вытащил из нее сигару, взял ножницы, обрезал у сигары кончик и закурил. Все это он проделал не торопясь, степенно, с выражением глубокой задумчивости на лице. Юля пристальнее вгляделась в лицо отца, и ей вдруг почему-то стало жаль его. То ли потому, что сегодня она особенно ясно увидела набрякшие у него под глазами мешочки, заметила, как еще ниже сползли его щеки, глубже залегли борозды над переносицей и весь он стал почему-то очень похож на нахохлившегося воробья. То ли потому, что он, вместо того чтобы решать сейчас действительно серьезные и важные вопросы, связанные с ее командировкой, занимается выяснением самой, как ей показалось, настоящей ерунды.
      – Ну а еще что? С чем еще приехала? - прервал неожиданно мысли Юли Кулешов.
      – Еще? - Юля решила сразу начать с главного. - Система, отец, по-прежнему нуждается в серьезной доработке.
      Кулешов выпустил из рта густое облако дыма.
      – В серьезной? - переспросил он.
      – Именно так.
      – Чье это мнение?
      – Испытателей.
      – И только?
      – Мое. - И, видя, что Кулешов оставил ее добавление без всякого внимания, добавила: - Ачкасова.
      – Он так и сказал?
      – Почти. Сказал, что идем мы правильно. Но ходим пока что где-то около.
      Кулешов срезал с сигары пепел о край пепельницы.
      – Все карточки замечаний я привезла с собой. Тебе будет интересно просмотреть их.
      – Очень, - согласился Кулешов.
      – Они здесь, со мной.
      – Сдай в отдел. Пусть их зарегистрируют и доложат мне. Я не только просмотрю, я их изучу. А недоделки, дочка, найти можно во всем.
      – Ты так спокойно об этом говоришь, будто ждал неудачи! - откровенно заметила Юля.
      Кулешов покачал головой.
      – Неудачи не может быть, - проговорил он. - Могут быть лишь отдельные недоработки. И вот их я не исключал никогда. Электроника - дело сложное. Проторенных путей в ней нет. Наращивать не с чего. Модернизировать нечего. Каждый узел, каждую деталь приходится создавать заново. Но разве можно при этом все абсолютно предусмотреть? Все предвидеть? Ошибки, недочеты, промахи в нашей работе неизбежны отчасти и потому, что на протяжении целого ряда лет, когда в мире уже существовала атомная бомба и электронно-вычислительные машины, мы упорно в угоду чьему-то непониманию объективных законов технического прогресса, или, я бы сказал, попросту невежеству, повторяю, упорно продолжали щелкать на счетах. Ты знаешь, о чем я говорю. И знаешь, что теперь мы предпринимаем гигантские усилия, чтобы наверстать упущенное. Но пока мы его наверстываем, ошибки, к сожалению, еще будут совершаться там, где по времени их уже и не должно быть. Вот что я имел в виду, дочка, когда говорил, что не исключал недоработок в нашей системе. Посмотрим, что они собой представляют. Давай контрольные замеры.
      – Я не привезла замеров, отец…
      – Не понимаю, - поднял глаза на Юлю Кулешов.
      – Во время испытаний был сломан прибор и уничтожена лента с записью. Мне удалось привезти лишь записи командира роты.
      Кулешов медленно поднялся из-за стола и так же медленно подошел к Юле. Теперь он уже совсем не был похож на воробья. Лицо его, казалось, окаменело. Юля рассказала ему все, что произошло на танкодроме. Кулешов слушал молча. Но когда Юля снова упомянула о записях Кольцова, Александр Петрович взорвался.
      – Нюни вы там распустили, милая! - расхаживая по кабинету, сердито крикнул он. - При чем тут его записи? Кому они нужны? Что он, этот твой капитан, понимает?
      – Он в прямом смысле побывал с нашим прибором в огне, - попыталась заступиться за Кольцова Юля.
      Но Кулешов и слышать ничего не хотел.
      – А кто просил его туда лезть? - гремел его бас.
      Юля промолчала.
      – А завтра он в воду сорвется. Скажет, что и под водой "Сова" ничего не видит. А ты все будешь слушать? Да где это видано: три года ученый коллектив бьется над важнейшей научной проблемой, воплощает ее в конце концов в жизнь, а командир роты одним махом, видите ли, решает, что это никуда не годиться! Да ты бы лучше спросила его: а вы, любезный товарищ капитан, все ручки у прибора как надо крутите, разобрались вы в нем?
      – Ну, это ты напрасно. Он образованный человек. И замечания его очень серьезны, - решительно заговорила Юля.
      – Да с простой газовой зажигалкой еще полмира обращаться не научились. А ты хочешь, чтобы за день, за два вошли в контакт со сложнейшим прибором. Навыки для этого нужны. На-вы-ки! А их вырабатывать надо.
      – Он представил обоснования, - упрямо возразила Юля.
      – А я их в вычислительную машину не заложу, - категорически отрезал Кулешов. - Мне лента нужна. Показатели. Цифры. За-ме-ры! Да ты просто не имела права уезжать оттуда без контрольных показаний! Черт с ним, с прибором! Мы через два дня выслали бы тебе новый измеритель.
      – Не я принимала решение. Бочкарев дал такую команду, - объяснила Юля.
      – Тоже блеснул сообразительностью! Надо было сюда позвонить, а тебе дать другую работу. Что за нужда раскатывать взад-вперед? Ведь не за свой счет, - не мог успокоиться Кулешов. - Ну как, на основании каких данных прикажешь мне вести дальнейшую доработку? Что необходимо менять в схеме? Какие усиливать узлы? Одним словом, голубушка, собирайся-ка снова в командировку! Как новый измеритель подготовят, так и отправляйся. И сиди там до тех пор, пока все не выяснишь до конца. Представляю, как всему этому обрадуется Игорь…

      Вечером Александр Петрович повез Юлю к себе, в высотный дом на Котельнической набережной. Кулешовы занимали просторную трехкомнатную квартиру. До замужества Юля тоже жила здесь. Потом переселилась на Ленинский проспект. Но квартиру на Котельнической продолжала считать своей родной и любила ее. Там, где теперь в квартире размещался кабинет отца, когда-то была ее комната, очень светлая, солнечная, с балконом и чудесным видом на город. Когда Юля приезжала к родителям, она непременно выходила на балкон и подолгу смотрела на снующие внизу машины, на блестящую ленту Москвы-реки, на маленьких пешеходов.
      Тяжелую дубовую дверь квартиры Александр Петрович открыл своим ключом. Но уже в передней их встретила мать Юли, Маргарита Андреевна, женщина еще не старая, одетая всегда подчеркнуто аккуратно, с большим вкусом. Когда-то Маргарита Андреевна была очень привлекательна, а по мнению некоторых, даже красива. Ее большие глаза, унаследованные Юлей, и теперь еще излучали тепло. Она была стройна, хотя уже и потеряла былую легкость движений. Дочь Маргарита Андреевна любила самозабвенно и всегда была рада ее появлению в своем доме. И сейчас встретила Юлю так, будто она вернулась по меньшей мере из кругосветного путешествия и отсутствовала бог знает как долго.
      – Наконец-то! Наконец-то! - облегченно вздохнула Маргарита Андреевна, целуя дочь, и тотчас же обратилась к мужу: - Честное слово, Александр, я ничего не понимаю! Неужели у тебя больше некого посылать в командировки?
      – Представь себе, некого, - буркнул в ответ Кулешов и, повесив на оленьи рога фуражку, добавил: - Представь себе, что у меня каждый занят своим делом.
      – Но ведь она же все-таки не солдат. А ты ее третий раз за лето отправляешь с какими-то заданиями! - заметила Маргарита Андреевна.
      – И в четвертый поедет! - решительно заявил Кулешов. - И вообще, это была от начала до конца ваша затея определить ее на работу в КБ. Вот теперь и расхлебывайте.
      – Перестаньте ссориться! - засмеялась Юля. - Я с удовольствием езжу и буду ездить.
      – Тем более, - подвел итог этому разговору Кулешов. - Ужинать мы будем?
      – Конечно. А разве Игорь не заедет?
      – Он звонил. Задерживается на производстве. Ждать его не будем, -успокоила мать Юля.
      Маргарита Андреевна никогда не готовила сама. Раньше, когда Юля была еще маленькой, а Маргарита Андреевна целыми днями и вечерами была занята в театре, кухней целиком и полностью заведовала Юлина бабушка. Потом, когда бабушки не стало, в доме появилась прислуга. Долгое время она жила у Кулешовых постоянно, а когда Маргарита Андреевна оставила сцену, стала лишь приходить готовить. Собирала же на стол Маргарита Андреевна всегда сама.