В просторном кабинете сидели двое: маршал авиации и генерал-лейтенант. Оба чуть старше средних лет. Маршал был несколько полнее. Генерал постройнее, посуше. Темные волосы маршала гладко зачесаны назад. Седая шевелюра генерала волной вздымалась надо лбом. Говорили вполголоса. Маршал продолжал:
      – Мало того, что уже в два-три раза обогнали звук, так теперь еще ночью хотим летать, как днем. А это знаешь сколько сразу проблем породило?
      Генерал ничего не ответил, только понимающе кивнул.
      – Одним словом, как за два "м" перевалили, сразу стало ясно, что этот "ночной глаз", который мы сейчас используем, ни к черту не годится. Не успевает летчик отреагировать на то, что видит через этот прибор. Самолет-то несется с бешеной скоростью. Смотри…
      Маршал снял трубку, кому-то сказал:
      – Начинайте. Прямо со второй части.
      В кабинете неожиданно погас свет. И на экране, повешенном в простенке между окнами, с большими искажениями перспективы замелькали детали рельефа: поля, перелески, овраги, - промелькнула светлая лента речушки, снова мелькнуло поле.
      – С трудом, но кое-что различаю, - сказал генерал.
      – Различать - мало. Летчику бомбить надо, - заметил маршал. - А как он сбросит туда бомбы, если все это от него в стороне не за два и не за три километра? А когда он начинает искать цель по маршруту полета, короче говоря, под собой, "ночной глаз" не больших скоростях и малых высотах слепнет.
      И тотчас на экране все превратилось в сплошные серые полосы. Когда экран погас, в кабинете опять зажегся свет.
      – Эта съемка велась хоть и ночью, но при ясной погоде. А при дожде, в туман вообще ни черта не разберешь. Так что нужен мне другой прибор. Совершеннее. Есть у тебя что-нибудь в этом плане?
      – Кое-что намечается, - ответил генерал. - Три года КБ Кулешова работает. Испытания начали еще в прошлом году.
      – Новый прибор ночного видения? - оживился маршал.
      – С очень широким полем видимости.
      – Так это как раз то, что мне требуется!
      – Кулешов для сухопутчиков его готовит. На танках уже установили.
      – Неважно! Переделаем! - обрадовался маршал. - Сам же говоришь: ему и туман не помеха, и поле зрения у него очень широкое. Значит, летчик увидит все, что надо. Лучше сориентируется. Точнее отбомбится. Когда опробовать можно?
      – Надо сначала самому посмотреть, - улыбнулся генерал. Он поднялся из-за стола, заложив руки за спину, прошел до двери кабинета, вернулся, остановился у окна. Внизу, по проспекту, сплошным потоком мчались автомобили. - Завтра поеду посмотрю, что у них получилось, - задумчиво проговорил он. - "Совой" назвали.

      Перевалив через подъем, танк тяжело плюхнулся в выбоину, разбрызгав по обочинам трассы скопившуюся на дороге грязь. Не останавливаясь, он помчался дальше, вперед, в глухую темноту ночи. Через минуту на подъем, следом за ним, взлетела вторая машина. За ней - третья… Ветер неожиданно разорвал тучи. В просвете между ними показалась луна и осветила трассу, танкодром, обступившие его со всех сторон леса, косогор с могучими соснами и танками: шесть забрызганных грязью и оттого казавшихся еще приземистыми и мрачными движущихся друг за другом по дуге бронированных машин. Седьмой двигался как бы в фокусе образованного ими полукольца, примерно на равном удалении от головы и хвоста колонны.
      В его башне, внимательно наблюдая за экраном установленного для испытания прибора ночного видения, сидел командир роты капитан Сергей Кольцов. Выражение лица его было хмурым, взгляд - сосредоточенным. Время от времени Кольцов брался за ручки настройки прибора, стараясь улучшить резкость изображения. Но на экране все было видно словно сквозь дымку.
      – Это крот какой-то, а не "Сова", - не сдержался в конце концов Кольцов.
      Неожиданно на экране появился силуэт какой-то башни. Кольцов пригляделся и скорее по памяти, нежели сумел что-либо разглядеть, определил, что это часовня. Она стояла у самой границы танкодрома, за полем и выпасом. Кольцов попытался поточнее настроить прибор на часовню, но на экране появились линии помех. Видимость стала еще хуже. Кольцов включил кнопку автоматической подстройки и, открыв люк, поднялся над башней. В лицо ударил поток сырого воздуха. Танк двигался по низине. В разрыве туч проглядывала луна. Вдоль трассы, как в молоке, плыли вершины деревьев, темнел косогор, и ясно как на ладони Кольцов вдруг снова увидел часовню. Но теперь она была совсем рядом. Это так поразило Кольцова, что с языка у него сама собой сорвалась команда:
      – Стоп! Что за чертовщина?!
      Танк остановился. Рядом с Кольцовым из башни поднялся сержант Звягин. Оглядевшись по сторонам, он не удержался, похвалил механика-водителя:
      – Вот жмет Акрам! Уже полмаршрута проскочили!
      – Часовня-то рядом! - не мог успокоиться Кольцов.
      – Конечно… Где ж ей быть?
      – А сколько "Сова" до нее показывает?
      Звягин нырнул обратно в танк, снова вылез из башни.
      – А "Сова" показывает до нее еще километра два! - доложил он.
      – Вот тебе и "конечно"! Сделай контрольный замер.
      Сержант проворно припал глазом к небольшому прибору, установленному на броне машины. Нажал кнопку подсвета. Внутри прибора зажглась лампочка. Окуляр под глазом сержанта засветился нежным зеленоватым светом.
      – Триста двадцать метров! - доложил он.
      Кольцов сделал запись в тетради, затем скомандовал:
      – Вперед!
      Он осмотрел трассу и поежился. Сырой воздух забивался под комбинезон, холодил грудь. Осень заявила о себе не по времени рано и неожиданно. "Вот и лету конец", - подумал Кольцов, вспомнив о том, что еще совсем недавно, всего каких-нибудь два-три дня назад, даже вот в такую позднюю вечернюю пору на танкодроме нечем было дышать.
      Все лето выстояло сухим и знойным. В мае прошли дожди. И знатоки природы наперебой заговорили о том, что ясной погоды ждать не придется, что и июнь, и июль, а может, и август будут сырыми. Но все получилось наоборот. В июне дождь покрапал лишь для порядка. В июле солнце безжалостно высушило все болотца и мочажины. А в августе пожухла даже осока. Земля растрескалась. Гимнастерки солдат побелели от частых стирок. Над танкодромом и прилегающими к нему дорогами постоянно собиралось густое облако пыли. Поднятая гусеницами и колесами машин пыль подолгу висела в воздухе, лезла в открытые люки, под чехлы оружия и приборов, под шлемофоны, мешала дышать, забивалась в рот, противно скрипела на зубах. И вдруг, когда казалось, что этой жаре и этой пыли не будет конца, на пересохшую землю обрушился дождь - шумный, обильный, тяжелый, обложной дождь. Он шел день, ночь, еще день, словно хотел затопить округу. А когда кончился, сразу стало свежо…
      Не увидев в темноте знакомых габаритных огней танков роты, Кольцов запросил по радио командира первого взвода:
      – "Буря-12"! Как там у вас?
      – Полный порядок, товарищ капитан! - раздалось в ответ в переговорном устройстве.
      – Движешься по прибору?
      – Так точно!
      – Ну и где же ты?
      – Подхожу к переезду.
      – А, так ты на высотке… У тебя туман есть?
      – Никак нет…
      – Тогда вот что, - принял решение Кольцов, - веди взводы в пункт сбора…
      – Есть!
      – Приведешь - доложи. И жди меня.
      – Понял!
      Кольцов начал вызывать командира батальона.
      – "Гром"! "Гром"! Я - "Буря". Первый и второй взводы задачу выполнили. Колонну в пункт сбора ведет лейтенант Аверочкин.
      – Я - "Гром". Вас понял! - послышался в ответ глуховатый голос комбата майора Семина. - А вы чем занимаетесь?
      – Продолжаю проводить замеры.
      – Много осталось?
      – Работы на полчаса, не меньше, - доложил Кольцов.
      – Заканчивайте быстрее. Вас ждут, - предупредил Семин.
      Танк командира роты миновал низину, проскочил березовую рощу и поравнялся с косогором, заросшим развесистыми, кудрявыми соснами. Кольцов невольно повернул голову в сторону косогора.
      Сейчас с танкодрома, при свете луны, косогор выглядел угрюмым, темным пятном. Но днем, особенно в солнечную погоду, он виделся веселым, зеленым водопадом, льющимся прямо с неба. Перед косогором лежала большая поляна. Воздух над ней быстро нагревался, поднимался вверх. И тогда косогор окутывала дрожащая таинственная дымка, отчего синеватая хвоя сосен казалась воедино слитой с голубой далью горизонта, а их янтарные стволы начинали как бы светиться. И еще Сергею казалось, что если заглянуть за этот водопад, то увидишь совсем удивительный мир, в котором прошло его детство. Вот почему, сколько бы раз ни приходилось ему водить роту по маршруту препятствий, всякий раз, миновав березовую рощу, он оборачивался к косогору и вспоминал родной уголок рязанской земли, где жили его отец и мать, и ту далекую и невозвратную пору, когда еще мальчишкой купался в озере нагишом, спал на сеновале… Мелькала в воображении рябина, стоявшая у Кольцовых в огороде, и замшелый сруб колодца во дворе. От этого колодца начинали каждый в свое время путь в большую жизнь все Кольцовы.
      Первым в семье ушел служить, еще до войны, отец - Дмитрий Кольцов. Домой вернулся в победном сорок пятом с наградами и нашивками за ранения на груди. Следующим, в Москву, в университет, уехал Сергей. Его с детства тянуло в науку, и по всему было видно, что старший сын после учебы останется в городе, в каком-нибудь конструкторском бюро или институте. С тех пор у стариков была одна затаенная думка: удержать при себе младшего сына, Владимира. К этому даже имелись определенные основания. Жизнь в деревне стала совсем не той, что была лет десять назад. Теперь профессию по душе при желании можно было найти и дома. Но Владимир раздосадовал родителей. Окончив десятилетку, он, никому не сказав ни слова, поступил в военное авиационное училище - да и был таков. Обиды на него никто, конечно, не держал. Молодым дорогу заказывать трудно. Но все же отец для начала рассердился на сына. А когда получил от Владимира первое письмо из училища, немедленно отправился на почту и тотчас оформил подписку на газету "Красная звезда"…
      Сергей спустился в башню. После темноты ночи в танке было светло и уютно. Тут подсвечивали шкалы и индикаторы приборов, согревало тепло двигателя. Сергей неожиданно почувствовал усталость. Сказывались еженощные выезды на танкодром. Экипажи выматывались. Особенно за это время досталось механикам-водителям. Сергей подумал об этом и окликнул младшего сержанта Ахметдинова:
      – Держишься, Акрам? Работы еще на полчаса осталось…
      – Прошлый раз тоже полчаса было. А домой только утром вернулись, -вспомнил механик-водитель.
      – Прошлый раз прибор не сработал, - заметил заряжающий Шульгин.
      – Тогда - прибор. Сегодня - еще что-нибудь, - не сдавался Ахметдинов.
      – Значит, устал, раз ворчишь, - сделал вывод Кольцов и скомандовал: - Включить дальний свет.
      Узкие лучи полуприкрытых козырьком фар, как в стену, уперлись в густую пелену тумана. Но все же стало немного виднее. Мутное облако на экране тоже вроде бы сделалось прозрачнее. Но зато помех обозначилось значительно больше.
      – Так что же, Акрам, мы будем докладывать о новом приборе? - снова обратился к механику-водителю Кольцов.
      – А что можно, товарищ капитан? Прибор как прибор, - не задумываясь, ответил Ахметдинов.
      – Да как он теперь после модернизации: лучше, хуже?
      – По-моему, такой же…
      – А если поконкретнее разобраться? - допытывался Кольцов.
      – Понять не могу, - уклончиво ответил Ахметдинов.
      – Думать тебе неохота, - заметил Кольцов. - Разве туман тебе не мешает? Чуть что - фару включай. Это дело?
      – Как же через туман видеть можно? - даже удивился Ахметдинов.
      – Должна техника его пробить, в конце концов! Понимаешь? - уверенно проговорил Кольцов.
      Механик-водитель ничего не ответил.
      – А Звягин что скажет? Твое мнение, Николай? - продолжал расспрашивать Кольцов, поняв, что от механика-водителя он ничего больше не добьется.
      – Мне обзор нравится. Панорама-то - во какая! Что из люка, что в прибор смотришь. В прибор даже, - высказал свое мнение сержант.
      – Ты не только обзор учитывай. Ты и о помехах не забывай. Разве они не мешают? - подсказал Кольцов.
      – Помехи, конечно, имеются. И они создают трудности в работе, -ответил Звягин.
      – Вот в этом-то и дело, - недовольно заметил Кольцов. - Генералу Ачкасову и полковнику Бочкареву выводы серьезные нужны…
      – Насчет полковника и генерала вы, товарищ капитан, не беспокойтесь, - заверил Звягин. - Генерал Ачкасов еще в прошлом году сказал, что эту "Сову" еще делать да делать. Он и в этом образце наверняка уже разобрался.
      В разговор неожиданно вступил Шульгин:
      – А полковник вчера вернулся с ночных стрельб и говорит лейтенанту Беридзе: "Вы, товарищ командир взвода, не порадовали меня". А лейтенант отвечает: "Разрешите, товарищ полковник, я это упражнение со старым прибором с первого снаряда выполню!" А полковник засмеялся, говорит: "Со старым кто угодно выполнит. Надо с новым научиться. Жить все равно с новым придется".
      – Если кто и будет нам душу мотать, так только Руденко. Вроде он вчера опять приехал, - добавил Звягин.
      – Подполковник-инженер? - вспомнил Кольцов.
      – Так точно. Вот кто нам в прошлом году давал прикурить! Мы с ним полтора месяца с этой "Совой" танкодром утюжили и ни по одному вопросу договориться не могли, - признался Звягин. - Я ему говорю: "Плохо видно, товарищ подполковник". А он мне отвечает: "Вы ничего не понимаете в техническом прогрессе". А потом как начал политграмоту читать!.. Помнишь, Акрам?
      – Угу, - подтвердил механик-водитель.
      – А я почему ничего об этом не знал? - засмеялся Кольцов.
      – Вы же вели тогда пристрелку с этой "Совой". А мы водили, - напомнил Звягин.
      – Ладно. И Руденко доложим все так, как оно есть, - сказал Кольцов. - Давайте сделаем последний замер и закончим работу. Не спеши, Акрам.
      Помехи неожиданно пропали. И на экране отчетливо стала видна опушка леса и высохшая, еще в позапрошлом году разбитая молнией береза. "Вот и последний ориентир", - подумал Кольцов и снова, в который раз за этот заезд, поднялся из люка башни. Луна уже скрылась. Вокруг было темно. Только в стороне железной дороги сквозь дымчатую кисею тумана тускло просвечивало большое розовое пятно.
      – А туман-то розовый! Никогда не видел! - удивился Кольцов. -Сколько же, однако, отсюда до этой березы?.
      Вдруг в лучах светомаскировочного устройства перед танком словно из-под земли появился человек. Он бежал по дороге навстречу машине, размахивая руками и что-то крича. Ахметдинов резко затормозил. Танк, тяжело прижимаясь к земле, остановился. Только теперь Кольцов разглядел бегущего. Судя по форменной одежде, это был кто-то из железнодорожников. Он продолжал что-то кричать, но Кольцов не сразу разобрал в общем шуме, что именно пытается сообщить бегущий. Да и до этого ли ему сейчас было? Зазевайся Ахметдинов на какой-то момент, и от железнодорожника не осталось бы, как говорится, и мокрого места.
      Кольцов перегнулся над башней и сам закричал:
      – Вы что, ошалели, лезете под гусеницы?!
      – Беда, братцы, там! Беда! Помогите! - кричал железнодорожник.
      Капитан сорвал с головы шлемофон.
      – Что случилось?
      – Пожар на путях! Цистерна горит! - тяжело отдуваясь, продолжал железнодорожник и замахал рукой в направлении неясного розового пятна в тумане.
      – Какая цистерна? - не понял Кольцов.
      – Цистерна на путях! С нефтью! А сейчас пассажирский пройти должен! Помогите, братцы!
      Кольцов вылез из башни на броню и протянул железнодорожнику руку. Он затащил его на танк и, уже немного успокоившись, попросил:
      – Вы толком расскажите: где, что?
      – Обходчик я, - проговорил железнодорожник. - Цистерна там и две платформы с лесом отцепились. Ну и, наверное, букса задымилась. А потом пошло, занялось. Мы кое-как растащили их. А дальше-то что? По путям-то вот-вот пассажирский пойдет!
      Кольцов сунул голову в башню и коротко скомандовал Ахметдинову:
      – Свет в стороне видишь? Вперед - на этот ориентир!
      Танк взревел, свернул с дороги и, подминая под гусеницы кусты, понесся вперед. Кольцов и сам еще толком не знал, чем может быть полезен железнодорожникам в этой ситуации. Но то, что сделать что-то надо и непременно, было уже совершенно ясно.
      Когда танк взлетел на высотку, Кольцов увидел стоящие на путях платформы и цистерну. Огонь уже охватил их, они пылали, как костры.
      – Вперед! - снова скомандовал Кольцов.
      Ахметдинов повел машину дальше. Кольцов видел суетившихся на полотне людей, видел, как они, закрывая от жара руками лица, старались откатить цистерну подальше от платформы с лесом, видел, что у них для этого явно не хватает сил, и мучительно думал: "Ну а мы-то, мы-то что можем сделать? Что?"
      Метрах в тридцати от цистерны Ахметдинов затормозил. Танк встал как вкопанный. Железнодорожник спрыгнул с брони на землю и побежал на помощь своим товарищам. Из башни вылез Звягин и глядел на объятую пламенем цистерну широко открытыми глазами. Кольцов почувствовал, что предпринимать надо что-то немедленно - цистерна в любую минуту может взорваться, горячая нефть расплещется. И тогда в это море огня уже не сунешься. А стало быть, и не поможешь ни этим людям, расталкивающим платформы, ни тем, другим, которых мчит сейчас сюда скорый поезд, который, вылетев из-за поворота, никак уже не успеет остановиться. Мысль его работала лихорадочно. И решение вдруг созрело ясное и четкое.
      – Экипажу покинуть машину! - почти крикнул Кольцов.
      Звягин, заряжающий рядовой Шульгин, а за ними и Ахметдинов с завидной ловкостью вывалились из люков.
      – Всем отойти в сторону! - громко скомандовал Кольцов и нырнул в танк. Он сел на место механика-водителя и сразу же опробовал двигатель. Двигатель послушно набрал обороты. Кольцов потянул на себя рычаги управления. Машина рванулась навстречу бушевавшему пламени. Теперь он хорошо знал, что помочь железнодорожникам сможет только силой своей машины. Кольцов не думал в этот момент о том, что цистерна может взорваться еще до того, как он столкнет ее под откос. Не думал и о том, что если это произойдет, то тогда и его танк неминуемо вспыхнет, как спичка. Ему было ясно: он должен предотвратить крушение. И он решительно повел танк на огненный таран. Но достать цистерну оказалось не так-то просто. Насыпь была крутой, и танк чуть не перевернулся. Кольцов повторил заезд. Раз! Другой! Третий!
      И тут случилось совершенно непредвиденное: "Сова" вдруг перестала действовать. Ее экран засветился ярким пятном, изображения предметов исчезли. Кольцов "ослеп". Он не знал, что произошло с прибором. Да если бы и знал, не стал бы чинить его в такой ситуации. Он открыл люк, поднял сиденье и высунул голову из танка. В лицо дохнуло жаром. Но Кольцов успел рассмотреть то, что ему было нужно, и, снова спрятавшись за броню, двинул танк вперед. В следующий момент страшным по своей силе ударом он сбросил цистерну с рельсов. Огромный клуб огня с грохотом покатился вниз. Кольцов точно так же столкнул под откос платформы с пиленым лесом и, не теряя времени, свел по другую сторону насыпи свой танк. Когда через минуту, заглушив двигатель и открыв люк, он снова поднялся над башней, из-за поворота показался пассажирский состав.

      "Сову" ждали в армии. "Сова" была нужна. Не удивительно поэтому, что генерал Ачкасов, отложив в столице все свои многочисленные дела, приехал в полк, чтобы увидеть испытания нового, последнего образца прибора. В полку этом Ачкасов бывал уже не раз. Именно здесь много лет назад он руководил испытаниями новых, по тому времени, радиостанций. Потом тут же, все при том же командире полка полковнике Лановом, опробировал первый, еще весьма несовершенный прибор ночного видения. Был в полку в прошлом году на первых испытаниях "Совы". И вот снова оказался здесь.
      Ачкасову нравился этот полк. И не потому, что это была какая-то сверхзаслуженная часть, хотя ее Боевое Знамя украшали три орденских ленты. Не потому, что его городок и танкодром были оборудованы как-то по-особенному. Нравились Ачкасову люди в полку: их деловитость, уважительность к порученному им делу, принципиальность. Подчиненные Ланового никогда не кривили душой.
      Лановой заботливо, как садовник, возделывающий молодой сад, из года в год прививал эти качества офицерам, те - солдатам. И со временем добился того, что в полку создалась устойчивая атмосфера взаимного доверия между людьми, этакий особый, творческий дух соревнования во всем, что касалось учебы, службы, досуга. Была и еще одна немаловажная причина, в силу которой Ачкасов распорядился направить "Сову" именно в этот полк. Дислоцировался полк в таком районе, в котором местность и погодные климатические условия самым наилучшим образом удовлетворяли всем требованиям испытаний.
      Гул танков стал приближаться. К Ачкасову подошел подполковник Фомин, всего лишь месяц назад принявший полк от Ланового, и доложил:
      – Первый и второй взводы ведет лейтенант Аверочкин. Третий взвод продолжает стрельбы. Командир роты капитан Кольцов тоже на некоторое время еще задержится на трассе.
      – Что-нибудь случилось? - участливо осведомился Ачкасов.
      – Все связано с проведением испытаний.
      – Тогда понятно.
      Гул нарастал. Казалось, от мощного шума машин подрагивает воздух. И вскоре Ачкасов почувствовал, именно почувствовал, ибо разглядеть что-либо в темноте леса было совершенно невозможно, что танки уже вышли на опушку. Здесь и был их пункт сбора. Это предчувствие подтвердилось. Гул оборвался, словно его никогда и не было, в лесу стало тихо. Только откуда-то издалека, точно запоздалое эхо, до вышки, возле которой стояли Ачкасов и другие прибывшие из Москвы специалисты, донесся продолжительный гудок электровоза.
      Экипажи построили. Командир батальона майор Семин доложил об этом генералу. Ачкасов направился к строю. На вышке зажгли прожектор, на опушке стало светло. Ачкасов поздоровался с танкистами. В ответ раздался дружный хор:
      – Здравия желаем, товарищ генерал!
      Ачкасов подошел к правофланговому танкисту - высокому, на голову выше всех в строю, с тонкими кавказскими усиками на худощавом широкоскулом лице. Свет прожектора падал на лицо танкиста сбоку, и от этого оно выглядело очень рельефно, четко, будто высеченное из камня.
      "Как же ты там, на своем месте, поворачиваешься, такой богатырь?" -подумал, глядя на правофлангового, Ачкасов, невольно представив его в танковой башне. Он протянул танкисту руку.
      – Лейтенант Аверочкин! - представился тот.
      Ачкасов задал Аверочкину несколько вопросов о маршруте движения танков и, выслушав в ответ короткие доклады, спросил:
      – Ну а какие, товарищ Аверочкин, у вас, как у испытателя, есть замечания по работе нового образца?
      Лейтенант на минуту задумался.
      – По сравнению с первым вариантом в нем мало что изменилось, товарищ генерал, - доложил он.
      – Вы стреляли с помощью этого образца?
      – Так точно. Мой взвод стрелял на прошлой неделе.
      – Ну и что?
      – Упражнение выполнили. Давали пристрелочный выстрел.
      – Вот это уже показатель! - сделал для себя вывод Ачкасов. - А без пристрелочного пробовали стрелять?
      – Пробовали. Только непонятно, где снаряды искать надо, - усмехнулся Аверочкин.
      – Чем объясняете это?
      – Дальность до цели "Сова" по-прежнему показывает неточно, товарищ генерал, - ответил Аверочкин.
      Генерал Ачкасов кивнул головой в знак согласия, словно ждал этого ответа. А может, дал понять Аверочкину, что его ответом вполне удовлетворен.
      – Спасибо, лейтенант, - сказал он Аверочкину и шагнул вдоль строя дальше. Остановился возле командира второго взвода и тоже пожал ему руку.
      – Лейтенант Борисов! - назвался тот.
      Борисов был невысок, но плечист. Лицо его, круглое, с пухлыми, как у ребенка, губами, казалось очень добродушным.
      – Ваш взвод двигался тем же маршрутом?
      – Никак нет, товарищ генерал. Командир роты для каждого взвода разработал свой маршрут. Чтоб у всех были разные условия наблюдения, -ответил Борисов. - В колонну мы вытянулись только на последнем заезде.
      – Это хорошо, - одобрил Ачкасов, - А что вы скажете о приборе?
      – Мы его испытываем уже второй месяц, а ночь в день все равно переделать не удается.
      – Такой задачи не ставится, - добродушно ответил Ачкасов. - Другого добиваемся. Прибор должен обеспечить оптимальные условия стрельбы и вождения. Обеспечивает это "Сова"?
      – Не все, товарищ генерал. Водить, конечно, с ней можно. Но опять же на поворотах мы из колеи выскакивали.
      Ачкасов обернулся к стоящей рядом молодой женщине. Многозначительно посмотрел на нее, сказал:
      – Александр Петрович говорил мне, что один прибор будет спарен с контрольным замерителем. Сделано это?
      – Его установили на танке командира роты, - ответила женщина.
      – А командира роты до сих пор нет?
      – Пока не видно…
      – Жаль, - задумчиво проговорил Ачкасов и, заложив руки за спину, устремил взгляд в черноту неба, словно там надеялся увидеть Кольцова. Контрольные замеры, которые делал капитан, были бы сейчас очень кстати.
      – Жаль, - повторил Ачкасов и закурил.
      Фомин понял, по какому поводу сетовал генерал, и, взяв под локоть майора Семина, отвел его в сторону.
      – Действительно, где Кольцов? - вполголоса спросил он.
      – Замеры продолжает, - доложил Семин.
      – Так долго? Да за это время весь танкодром можно вершками вымерить. Свяжитесь с ним. Пусть немедленно заканчивает и движется сюда! - приказал Фомин.
      – Пытался, товарищ подполковник. Не отвечает.
      – То есть?
      – Возможно, рация у него вышла из строя…
      – Порядка у вас нет, лучше это скажите, - не принял объяснения комбата Фомин. - Возьмите мою машину и срочно пошлите кого-нибудь за ним.
      Но посылать не пришлось. До вышки, возле которой располагался пункт сбора, снова донесся гул танка. А вскоре в просветах между деревьями замелькали и лучи светомаскировочного устройства.
      – Это Кольцов! Разрешите, я его встречу? - попросил Семин.
      Фомин кивнул в знак согласия.
      На опушке танк остановился. А когда Семин подошел к нему, из темноты, пересекая узкую полосу лучей, навстречу комбату шагнул Кольцов.
      – Почему вы не отвечали на мой вызов? - без всякого предисловия строго спросил Семин.
      Кольцов, как показалось Семину, даже зажмурился.
      – Вы что, не слышите?
      – Слышу. Сигнала вашего не слыхал, - признался Кольцов.
      – У вас рация не работает?
      – В полном порядке, товарищ майор.
      – Так что же вы там, спали? Его генерал Ачкасов, командир полка ждут, а ему хоть бы что!
      Кольцов вдруг улыбнулся. Перед его глазами все еще полыхало яркое пламя пожара. Он еще ощущал на своем лице его жар, слышал потрескивание горящих бревен, а потом и грохот взрыва цистерны. И как-то совершенно нелепо выглядел сейчас на фоне всего этого его сердитый комбат. Майор явно нервничал. И в другое время, в другой ситуации наверняка сумел бы передать свою нервозность и Кольцову. Но теперь его высокий, резковатый голос почему-то вдруг показался Кольцову просто смешным. Он не только не взвинтил капитана, а, наоборот, остудил его, успокоил.
      – Дело там одно было, товарищ майор, - подавив ухмылку, объяснил Кольцов. - Железнодорожникам пришлось помочь.
      – Я так и знал! - всплеснул руками Семин. - Железнодорожникам! Колхозникам! Всему белому свету! Да когда же вы, Кольцов, станете настоящим военным человеком? Когда поймете, что у вас есть свои задачи? Доложите мне обо всем рапортом. А сейчас немедленно отправляйтесь на доклад к генералу. Да хоть ему-то не ляпайте лишнего!
      Кольцов козырнул. "А зачем еще рапорт? - подумал он. - Я и тут могу все рассказать подробно". Но он вспомнил о генерале, повернулся и скорым шагом направился к вышке. И пока шел, успел обдумать, что и как будет докладывать.
      Ачкасов поздоровался с Кольцовым, как и со всеми офицерами, за руку. Взгляды их встретились.
      – Все закончили? - очень спокойно спросил Ачкасов.
      – Так точно, товарищ генерал, - ответил Кольцов.
      – Вот и хорошо. Значит, у вас есть и впечатления, и доказательства. Ну так что, капитан, вы скажете о "Сове"?
      – Мой экипаж, товарищ генерал, сегодня прошел тридцать пять километров. И вчера столько же. Но вчера, должен сказать, испытания проходили более удачно… - начал Кольцов.
      – Как более удачно?
      – Я в том смысле, товарищ генерал, что, очевидно, луна сегодня мешала. Да и туман тоже. Одним словом, путаницы сегодня было больше, - объяснил Кольцов. - Получается так: движемся, на экране появляется часовня. По всем признакам до ее еще километра два, а на поверку выходит - она совсем рядом.
      – И контрольным замером можете это подтвердить? - спросила вдруг стоявшая рядом с Ачкасовым молодая, незнакомая Кольцову женщина.
      – Естественно. Или такое. Спускаемся в низину. На экране помехи. Пытаюсь отстроиться. Ничего не помогает. Поднимаюсь из башни. Туман. Включаю светомаскировочное устройство. А представляете, какой бы я имел в руках козырь, если бы свободно мог ориентироваться в тумане?!
      – Сквозь туман "Сова" пока видеть не научилась, - сказала женщина.
      – Вот и я о том же, - согласился Кольцов. - Еще. При преодолении препятствий, на поворотах механик-водитель вынужден открывать люк, вести наблюдение за местностью невооруженным глазом. В поле видимости "Совы" слишком велико мертвое пространство.
      – Не больше, чем у прибора, которым вы пользуетесь сейчас, - заметила женщина.
      – А вы думаете, мы им очень довольны? Миримся…
      – Продолжайте, капитан, продолжайте, - попросил Ачкасов. - Все, что вы говорите, очень важно.
      – Так я и говорю: не приживется в этом варианте "Сова" в войсках. Другого помощника мы ждем, более надежного.
      На лице генерала сразу четче обозначились морщины. Брови поднялись, сдвинулись к переносице.
      – Вот как?
      – Так точно.
      – А ваши офицеры так конкретно не высказывались, - заметила женщина.
      – А мы, простите, - обернулся к ней Кольцов, - хором отвечать не тренировались. Каждый высказывает свое мнение.
      Сказал и снова увидел перед собой пляшущие языки пламени: багровые, лиловые, злые, жадные, лижущие, жалящие… "А если вам, мадам, про это, самое главное, испытание, которое никто не планировал, рассказать? Если вы узнаете, что ваша "Сова" при этом вообще оказалась беспомощной, как вы тогда будете ее защищать?" - подумал Кольцов.
      – В таком случае посмотрим, что покажут контрольные замеры, - сказала женщина.
      Кольцов окинул ее взглядом. Она была стройна, высока, светловолоса. Одета в полуспортивную форму: куртку и брюки. Ее лицо, руки, шея казались смуглыми то ли от загара, то ли от недостатка света, хотя прожекторы щедро освещали поляну. Большие глаза глядели строго и, как показалось Кольцову, холодно. Она не понравилась Кольцову. Было в ней что-то недоступное и чужое. А может, потому зародилась в нем неприязнь к этой модно одетой женщине в темных, слегка расклешенных брюках и лакированных туфлях, что до сих пор не мог понять, кто она, собственно говоря, такая, что он должен перед ней отчитываться? Впрочем, ответ на этот вопрос Кольцов получил неожиданно скоро. Генерал, обращаясь к офицерам роты, сказал:
      – Я тоже думаю, что вы торопитесь с прогнозами. Войска - это не только танки. "Сова" видит дальше всех приборов. И поле зрения у нее значительно шире, чем у ее предшественников. А это уже очень много значит. А в общем, товарищи командиры, я понимаю, что ваши доклады здесь - это, если так можно выразиться, лишь ваше самое общее мнение о новом приборе. Очевидно, не только у командира роты, но и у каждого из вас найдутся и другие замечания. И нам будет очень важно и интересно их узнать. Поэтому сейчас инженер Руденко раздаст вам специальные бланки. Вы заполните их вместе с механиками-водителями. Потом в полку мы соберемся еще раз и обсудим все поподробнее… А пока спасибо вам за ваши труды. Дальше действуйте, как говорится, по своему распорядку.
      Сказав это, Ачкасов повернулся и неторопливо направился к стоявшему неподалеку газику командира полка. Фомин последовал за ним. А Руденко достала из папки несколько плотных листов бумаги и протянула их Кольцову.
      – Передайте их, пожалуйста, офицерам сами, - попросила она. - Только помните: после заполнения бланки становятся секретными. Пусть они их заполняют лучше в штабе. И еще: скажите, когда вы поставите танки в парк? Мне бы самой хотелось снять ленту с замерителя…
      – А это уже когда командир полка прикажет, - коротко ответил Кольцов, подумав: "А Звягин говорил, что приехал подполковник! Должно быть, однофамильцы".
      Руденко протянула Кольцову руку, кивком головы попрощалась с командирами взводов и пошла следом за Ачкасовым к машине. А к Кольцову, словно того и ждал, подступил Семин. Майор не встревал в разговор в присутствии старших. У него такой привычки не было вообще. Но, несколько раз перехватив его взгляд, Кольцов понял, что комбат чем-то очень недоволен. Семин энергично махнул рукой офицерам, что должно было означать: "Занимайтесь своим делом", и, понизив голос, с обидой проговорил:
      – Я же вас, Кольцов, предупредил. Неужели вы как-нибудь по-другому не могли высказать свои замечания? Я смотрел, генерала аж перекосило!
      – Какое это имеет значение, товарищ майор? Я сказал то, что думал.
      – Да как сказали-то! - вспыхнул Семин. - Словно механику-водителю разбор занятий делали. Вы знаете, кто такой генерал Ачкасов? Представитель Министерства обороны! Командиру полка сам командующий округом звонил, предупреждал, чтобы порядок при испытаниях был образцовый.
      Семин взметнул брови, вдруг осекся и безнадежно махнул рукой.
      – Одни от вас, Кольцов, неприятности. И валятся они ни за что ни про что на меня. А вы думаете, у нас недоделок нет и в батальоне все в порядке? И Ачкасов этого не видит? Видит. И теперь молчать о них не станет. Вы ему наговорили, а он там где-нибудь скажет, что ему у нас не понравилось. Так оно и получается…
      Кольцов молчал. Круг подобных мыслей и забот своего комбата был ему хорошо известен. Знал Кольцов и то, что никогда не находил в этих вопросах с майором общего языка. И потому, выждав еще немного, он безо всякой обиды спросил:
      – Разрешите выдвигаться в полк?
      – Выдвигайтесь. А когда заполните бланки отчетов, покажите их мне, -распорядился Семин.

      Подполковник Фомин принял полк всего месяц назад. До этого служил заместителем командира полка в другом округе. За время службы, как было записано в представлении, показал себя инициативным, грамотным офицером и был выдвинут командованием на самостоятельную работу. Командовавший полком до Фомина полковник Лановой уехал на новое место службы.
      Полк Ланового считался одним из лучших в округе. А сам Лановой, все это знали, был любимцем командующего. Правда, любовь эта была несколько своеобразной и выражалась в основном в том, что именно Лановому командующий поручал, как правило, наиболее трудные задания. Требовалось ли выделить часть для больших учений, провести где-то сборы руководящего состава, организовать показные занятия - исполнителем всех мероприятий, как правило, назначался полк Ланового.
      Впрочем, это тоже никого не удивляло. Все знали, что во время войны, когда командующий был командиром полка, старший лейтенант Лановой воевал вместе с им и командовал ротой. С той далекой поры командующий крепко запомнил расторопность, хватку, смелость и решительность бывшего командира роты. В полку давно уже поговаривали о том, что Лановой вот-вот уедет из части куда-нибудь на повышение: либо будет начальником штаба, либо заместителем командира дивизии. Но получилось все не так. Ланового вдруг перевели на административную работу в штаб округа. В полку о Лановом искренне жалели.
      Испытания новых машин в полку начались еще до того, как Фомин принял полк. Полковник Лановой выделил для проведения испытаний роту Кольцова. Это было зафиксировано в приказах, утверждено вышестоящими инстанциями. И Фомин, если бы даже и захотел, теперь без особых веских оснований вряд ли мог что-либо изменить. Да, собственно, у Фомина и не было никаких претензий к Кольцову. Он пока что одинаково мало знал всех офицеров полка и в общем-то только начинал с ними знакомиться. Но то, что произошло на танкодроме сегодня, Фомину явно не понравилось. Не понравилось то, что Кольцов недопустимо долго задержался на трассе, не понравился тон, которым он разговаривал с Ачкасовым, не понравилось и то, что подчиненные Кольцову офицеры докладывали о результатах заключительной части испытаний не то чтобы неуважительно или как-то несерьезно, но без той четкости и категоричности, которой непременно добивался в службе Фомин.
      Фомин проводил генерала до машины и попросил у него разрешения остаться в пункте сбора. Ачкасов не возражал. И вообще, как показалось Фомину, он вдруг стал сосредоточенным и углубился в свои мысли. Офицеры, сопровождавшие Ачкасова, тоже не задали Фомину никаких вопросов. Фомин дождался, когда гости двинутся в полк, и возвратился к Семину. Майор доложил подполковнику, что отправил роту в расположение части. Фомин недовольно посмотрел вслед удаляющимся танкам и сухо проговорил:
      – Зря, конечно, поспешили. Но раз так, то и нам тут нечего делать.
      Они заняли места в штабном автобусе и тронулись за колонной. Какое-то время ехали молча. Фомин заговорил первым.
      – Расскажите-ка мне поподробнее о Кольцове, - попросил он.
      Семин ожидал этого вопроса. Он чувствовал, что разговор о Кольцове так или иначе зайдет, и был к нему готов.
      – Капитан Кольцов, товарищ подполковник, человек очень своеобразный, - с готовностью начал Семин доклад. - В нем, конечно, есть много положительного. Но в целом человек этот, как хотите, не армейский.
      – Не понял я вас, - нахмурился Фомин.
      – Не прошел он, товарищ подполковник, настоящей армейской школы. Для него, как говорится, уставы не писаны. Он грамотный. Это точно. Университет окончил. Но неприятностей от него можно ожидать любых и в любую минуту. Так может в лужу посадить перед высоким начальством, что потом долго будешь сохнуть.
      – Вы конкретнее, майор, - еще раз попросил подполковник.
      – Я говорю о том, - поспешил объяснить свою мысль Семин, - что Кольцов и на язык несдержан, для него и авторитетов не существует, и может в известной мере проявить своевольничание.
      – И были такие случаи?
      – Серьезных не было. А по мелочам сколько угодно. Вы думаете, я сейчас не сделал ему внушение за этот, с позволения сказать, отчет представителю Министерства обороны?
      Фомин вопросительно взглянул на Семина:
      – Ну и что?
      – Ничего. Как об стену горохом. Я спрашиваю: почему задержался на трассе? Думал, может, у него что-нибудь там с машиной случилось. А он говорит: помогал железнодорожникам.
      – Каким железнодорожникам? - удивился Фомин.
      – Я точно, товарищ подполковник, еще не узнал. Да это и не имеет никакого значения. Я вам докладываю, что у него это сплошь и рядом. Ему до всего есть дело.
      – Выясните во всех подробностях причину этой задержки и накажите его строго! - приказал Фомин.
      – Есть! Понял! - даже привстал со своего сиденья Семин.
      – Сколько уже он командует ротой?
      – Три года.
      – А всего в полку сколько служит?
      – Шесть лет.
      – Из какого училища прибыл?
      – В том-то и дело, товарищ подполковник, что он училища не кончал. Я же вам докладывал, что он из гражданских специалистов…
      – Все равно. За шесть лет можно научить человека порядку! -недовольно заметил Фомин.
      Они помолчали. Семин попытался догадаться, о чем думает сейчас подполковник: то ли о Кольцове, то ли о нем самом, то ли о чем-либо еще, -но ответа на этот вопрос не нашел и, выбрав, как ему казалось, удобный момент, на всякий случай сказал в свою защиту:
      – Я, между прочим, товарищ подполковник, еще старому командиру полка докладывал о том, что Кольцов у нас не на месте. Его для пользы службы куда-нибудь поближе к технике следовало бы перевести. Машины он знает очень хорошо. Но разве полковнику Лановому можно было это объяснить? Он в нем души не чаял.
      – Ладно, разберемся, - ответил Фомин. - Пусть завтра в четырнадцать часов явится ко мне.
      Оба замолчали. Фомин вспомнил, что время шло, а он никак не мог назначить срок проведения большого офицерского совещания, на котором, как он думал, даст командирам подразделений установки и по-новому организует в полку весь учебный процесс. Фомину было абсолютно ясно: учебную базу в полку надо обновлять. Можно и нужно было по-новому решить техническое обеспечение учебных полей, оснастить классы более современными макетами, действующими моделями.
      Возле контрольно-пропускного пункта автобус остановился. Внутрь его неожиданно заглянул старшина и обратился к Фомину.
      – Разрешите доложить, товарищ подполковник? - спросил он и поднялся в салон.
      – Что случилось? - спросил Фомин.
      – Разрешите доложить, товарищ подполковник! Получил замечание от генерал-лейтенанта! - отрапортовал старшина.
      – Вы получили? За что?
      – Не я, товарищ подполковник. Генералу ворота наши не понравились.
      – Ворота? - удивился Фомин.
      – Так точно, товарищ подполковник! - отчеканил старшина. - Спросил, почему они у нас такие мрачные, и велел подвеселить.
      – Что велел? - не разобрал Фомин.
      – Повеселее сделать, - повторил старшина.
      Фомин невольно усмехнулся.
      – Я уже раздобыл краску! - продолжал старшина.
      – Какую же?
      – Голубую.
      – Ну вот и прекрасно. И покрасьте в голубой, - распорядился Фомин и отпустил старшину.
      В штабе подполковник поднялся в свой кабинет, снял фуражку, сел за стол. Времени было около одиннадцати. В городке вот-вот должен был прозвучать сигнал "Отбой". Фомин прочитал и подписал лежавшие у него на столе документы.
      Неожиданно дверь кабинета открылась, и на пороге появился подполковник Доронин. Фомин не думал, что замполит так же, как и он, задержался в этот день на службе. Но, увидев его, даже обрадовался. А Доронин попросил разрешения:
      – Можно?
      – Тебе-то? О чем спрашиваешь! Проходи.
      – Время позднее. Служба, вроде кончилась. Мало ли чем вы занимаетесь. Может, чем личным, - словно оправдываясь за свой визит, ответил Доронин.
      – А если даже и личным? - усмехнулся Фомин. - Давно уже все перемешалось: служебное, личное…
      Фомин нажал кнопку звонка и, когда в дверях появился посыльный, попросил:
      – Два стаканчика чаю, покрепче. Сахар и печенье у меня есть. - И, обернувшись к Доронину, продолжил: - Как думаешь: не стоит ли нам поменять танкодром?
      Доронин приготовился слушать долго. Но коль командир полка задал вопрос безо всяких обиняков, он и ответил на него так же просто.
      – Не обижайтесь, Виктор Степанович, но вопрос детский. И ответ на него может быть только один: стоит. И давно пора.
      Фомин и не думал обижаться. Он даже рассмеялся.
      – А если давно пора, то почему же вы до сих пор этого не сделали?
      – А вот это уже тема для разговора, - добродушно улыбнулся Доронин. - Не сделали потому, что силишек не хватило. Куда его переносить? Кругом поля. Земля пахотная. Колхозы от нее на вершок не откажутся. Свое добро берегут. Чуть с дороги свернешь - уже акт за потраву присылают.
      – А если поискать место в лесу? Там земля госхозовская. Впрочем, точного места я пока и сам не знаю, - признался Фомин. - Но знаю твердо: нужно где-то закладывать новое большое кольцо. Чтобы были на нем и искусственные и естественные препятствия, да такие, какие мы не часто встречаем на самых серьезных учениях. Без такого кольца настоящего мастерства в вождении нам не добиться никогда. Значит, ты "за"?
      – Голосую двумя руками. Готов как член бюро райкома поднять разговор на бюро.
      – Второй вопрос, - оживился Фомин. - Как думаешь, своими силами построим новый учебный корпус?
      – У нас и старого нет, - покачал головой Доронин. - В классах учимся. А вы - корпус. Без всякой финансовой помощи?
      – Давай считать - без всякой.
      – А если не разрешат? За самодеятельность здорово греют. Не вам объяснять…
      – Меня пока интересует только твое мнение, - остановил замполита Фомин.
      – Осилим. Ручаюсь. Я первый за всякое строительство, - твердо ответил Доронин. - И если уж строить, то не только учебный корпус. Пора иметь и свои теплицы. Пора солдат всю зиму свежими овощами кормить. Мы с Лановым уже поднимали этот вопрос.
      – Ну и что?
      – Тогда сказали, что это преждевременно. В том смысле, что авитаминоз нашему солдату не угрожает, а у полка есть более насущные задачи. И может быть, именно по тому времени это было правильно. Ведь все, что здесь есть, в том числе и этот ваш кабинет, мы строили сами, своими руками.
      Фомин встал из-за стола, заложил руки за голову и несколько раз прошелся по кабинету из конца в конец.
      – Я, конечно, понимаю, что полк - это не академия. Возможности наши в сравнение не идут. И наш Зеленоборск - это не Москва. И трубы наши пониже, и дым из них пожиже, - собравшись с мыслями, снова заговорил Фомин. - Но веришь или нет, Михаил Иванович, никак я не могу и не хочу смириться с тем, что учим мы солдат на устаревших тренажерах и макетах. Но техники всякой учебной я сюда натащу столько, сколько потребуется. Все оборудование предельно автоматизируем. Внедрим на стрельбище обратную информацию. Нам пропускную способность учебных мест надо повысить! И вот, исходя из этой последней задачи, у меня к тебе, Михаил Иванович, самый ответственный вопрос: найдем ли мы в полку специалистов, которые помогут нам выполнить все эти благие планы? Ты пойми меня: мне не столько понадобятся рабочие руки -каменщиков, слесарей, плотников мы отыщем, - сколько грамотные головы.
      – Есть головы, Виктор Степанович, - с готовностью ответил Доронин.
      Фомин сразу остановился.
      – Кто?
      – Хотя бы Кольцов.
      – Командир первой роты?
      – Именно он.
      Лицо у Фомина скривилось. Он сел в свое кресло и сухо проговорил:
      – Почему-то не думал, что ты именно его назовешь.
      – А что вы имеете против него, Виктор Степанович? - удивился Доронин.
      – Наблюдал я сегодня за ним во время испытаний и должен сказать: мнение о нем сложилось не ахти! - нахмурил брови Фомин. - Ну сам посуди: мы его с заезда у вышки ждем, а он самовольно, никого не предупредив, взялся в чем-то там железнодорожникам помогать. Семин его тоже не хвалит. А ты в помощники мне его предлагаешь…
      В голосе Фомина явно прозвучали нотки недовольства. Такой реакции Доронин не ожидал. Тем более что о заминке, которая произошла на танкодроме, он знал. Ему об этом сообщил начальник штаба полка подполковник Лыков. Но ведь точного срока доклада Кольцову никто не устанавливал. И следовало ли из этого делать о капитане те выводы, которые уже сделал Фомин. Лановой, с которым Доронин проработал столько лет, никогда бы не стал так спешить с оценкой человека. Доронин тоже нахмурил брови.
      – Да Семин, товарищ подполковник, вообще с удовольствием сплавил бы его куда угодно. Я назубок все его доводы знаю, - сказал Доронин и махнул рукой, дав понять, что речь идет о деле совсем не простом, далеко не новом, изрядно поднадоевшем и наболевшем.
      – Что же это за доводы? - с любопытством взглянул на своего заместителя Фомин.
      – Наверняка сказал, что Кольцов - человек невоенный, - начал как по-писаному перечислять Доронин. - Что настоящей военной подготовки он не имеет. И между прочим, есть в этом доля правды. Только как на эту правду смотреть. Лично я ее понимаю так: училище и академию Кольцов у нас здесь заканчивает. Наш полк для него и первый, и второй, и третий курс. Мы должны научить его армейским порядкам. А Семину никогда этого не понять. Да и не под силу ему такого, как Кольцов, чему-нибудь научить. Дело в том, что Семин - это вчерашний день армии. А Кольцов… пожалуй, даже и не сегодняшний, а завтрашний.
      – Да разве Семин старый? Какой же он "вчерашний день"? Бог с тобой! -даже усмехнулся Фомин. - Ему еще служить да служить.
      – Не в возрасте его беда, - возразил было Доронин. Но в это время посыльный принес чай, и Доронин замолчал. И пока посыльный расставлял на столе стаканы, немного успокоился и нашел, как ему показалось, более обстоятельный ответ Фомину. Он размешал ложкой душистый, янтарного цвета, напиток, дождался, когда посыльный уйдет, и продолжил: - Именно беда, иначе и не назову. Семин в армию пришел сразу же после войны. Таким образом, фронтового опыта он не приобрел, а высшего образования до сих пор не получил. Да, наверное, и не получит. В академию опоздал, а заочником в институт сто лет не соберется. Вот и остался без опыта и без знаний. Потому я и сказал о нем, что это вчерашний день нашей армии, ведь такие, как он, свое дело уже сделали. Или, в лучшем случае, доделывают. И вы, Виктор Степанович, это не хуже меня знаете. Они тогда были хороши, когда, окончив училища, заменили офицеров военного времени. Тех, кто с одной звездочки начинал, кто после всяких там курсов на взвод приходил, кто вырос в офицеры из сержантов, кто из запаса был аттестован и переаттестован… А Кольцов, товарищ подполковник, дело совсем другое. Прекрасно подготовлен. Командир с аналитическим складом ума. Принципиальный. Не за такими ли будущее? Вы посмотрите, как к нему солдаты тянутся! В прямом смысле готовы за него в огонь и воду!
      Сказав это, Доронин снова помешал ложечкой чай и отхлебнул. Чай обжег губы. Но Доронин не обратил на это внимания. Он ждал, что скажет командир. А Фомин почему-то молчал. Доронин понял, что не переубедил командира.
      За окном прозвучал сигнал "Отбой". Фомин придвинул к себе стакан и проговорил мягко:
      – Во всем надо разобраться как следует. А с тобой, Михаил Иванович, мы еще не один стакан чаю выпьем… Наша совместная служба только начинается.

      В двенадцать часов на следующий день генерал Ачкасов назначил совещание с приехавшими из Москвы сотрудниками конструкторского бюро. Поэтому Руденко, желая побыстрее закончить свои дела, сразу же после завтрака отправилась в парк техники за контрольными замерами. Допуск на нее был оформлен заранее. В парке ее ждал заместитель командира первой роты по технической части старший лейтенант-техник Алексей Чекан.
      Погода была солнечной. Танкисты приводили в порядок после ночных занятий машины. Руденко немало поплутала среди хранилищ, моечных агрегатов и прочей техники, пока наконец не нашла танки первой роты. На покореженном, закопченном крыле одного из них она увидела офицера, внимательно разглядывавшего сильно помятый корпус измерителя, установленного на броне башни. Руденко не поверила своим глазам и решительно направилась к танку с бортовым номером "01".
      – Что с прибором? - вместо приветствия испуганно спросила она.
      – Сам не пойму. Вроде под гусеницей не бывал, - спокойно ответил Чекан.
      – Он разбит? - все еще смутно надеясь на благополучный исход, переспросила Руденко. Большие зеленые глаза ее раскрылись еще шире.
      – Можно сказать, что да! - подтвердил Чекан.
      – Вы понимаете, что говорите? Измеритель разбит…
      – А что вы так расстраиваетесь? Командир сказал, что эту штуку спокойно можно в такси списать, - добродушно улыбаясь, ответил Чекан, осторожно вытаскивая из корпуса прибора какие-то детали.
      – Вы с ума сошли! - даже растерялась Руденко. Вдруг голос ее окреп и зазвенел как металл: - Да вы знаете, что это уникальный, специально созданный для испытаний образец? Знаете, сколько он стоит? Сколько в него вложено сил? Сколько затрачено труда? Где ваш командир?
      – Где-то тут! - невозмутимо огляделся по сторонам Чекан.
      – Позовите его немедленно! - потребовала Руденко.
      Вокруг танка с бортовым номером "01" начали собираться солдаты. Не так уж часто приходилось им видеть у себя в парке модно одетую молодую женщину, да еще так напористо разговаривавшую с зампотехом.
      Кольцов неожиданно появился возле своей машины. Солдаты быстро разошлись по местам. Руденко, увидев Кольцова, решительно шагнула ему навстречу.
      – Я ничего не понимаю… Измеритель поломан… Что случилось, товарищ капитан? - с ходу атаковала она его.
      Вид у приезжей был настолько озабоченным, а голос таким взволнованным, что Кольцов, прежде чем ответить, выжидающе посмотрел на зампотеха, словно искал у него подтверждения. Но Чекан лишь вздохнул, дав всем своим видом понять, что для волнения у приезжей дамы есть все основания.
      – Понятно, - нахмурился Кольцов и добавил: - Слава богу, что башня на месте осталась.
      – Как же вы ссылались вчера на замеры? - настойчиво продолжала допытываться Руденко.
      – Все правильно, - подтвердил Кольцов и неожиданно изменил тему разговора: - Кстати, вчера мы даже не познакомились. Капитан Кольцов. Сергей… Дмитриевич.
      – Руденко, - пожала инженер протянутую ей руку, - Юлия Александровна. Так что же с прибором, Сергей Дмитриевич?
      – Неладно получилось, - сочувственно проговорил Кольцов.
      – Вы даже не представляете, как неладно! Три года напряженной работы большого коллектива. Люди ждут результатов, подтверждений. Я специально приехала… - дала волю чувствам Руденко. - С чем же я вернусь?
      – Еще раз все замерим, - попытался успокоить ее Кольцов.
      – Когда?
      – Хоть сегодня…
      – Да, но у меня нет другого контрольного прибора!
      – Извините, Юлия Александровна, но и я тоже не бабочек ночных ловил вчера с этой вашей "Совой", - снова нахмурился Кольцов. Вольно или невольно, но волнение инженера передалось и ему. И сама собой всплыла вдруг обида. Подумал: "Мне же вчера больше всех досталось - и я же во всем виноват!" Но Кольцов сдержал себя и дальше заговорил как можно спокойнее: -Я, Юлия Александровна, будто с фронта к вышке вчера подъехал. В таком пекле "Сову" опробовал, что и на ста танкодромах так ее не испытаешь. Не планировали ни вы, ни я, а мне в прямом смысле на огненный таран идти с ней пришлось. Там в суматохе, должно быть, и повредил измеритель. Но зато "Сову" узнал. Не выдержала она настоящего испытания. Через открытый люк вынужден был я вести наблюдение в огне. А разве это дело? Никакими замерами такого недостатка не опровергнешь. А замеры все записаны. Пойдемте покажу. И все свои записи по "Сове" отдам.
      Юля не прерывала Кольцова. Она даже не сразу нашлась, что ему ответить. Как-никак он был испытателем. И все, о чем он сейчас говорил, было одинаково важно и интересно. Но, пожалуй, еще больше подействовало на нее спокойствие капитана. Голос его звучал глуховато, но не сердито. Он словно беседовал с ней, а не выговаривал ей, одному из конструкторов, за недостатки "Совы". И Юлю вновь осенила надежда, что еще не все потеряно, что еще, может, удастся как-нибудь выйти из создавшегося, удивительно нелепого и почти безвыходного, положения.
      – Пойдемте, - неожиданно быстро согласилась она.
      Они прошли через городок в расположение первой роты. Юля никогда раньше не бывала в казарме и теперь с любопытством разглядывала, как живут солдаты. Кольцов не спеша провел ее вдоль коек, открыл дверь и пригласил зайти в небольшую, чисто выбеленную комнату, стены которой были установлены стеллажами, увешаны графиками, плакатами. Кольцов пододвинул Юле стул, открыл сейф, достал объемистую тетрадь.
      – Вот, - сказал он. - Может, вам и неинтересно будет читать. Но я старался все претензии к "Сове" обосновать, как бы сказать пояснее, нашими требованиями. От тех шел условий, какие могут возникнуть в боевой обстановке.
      Юля взяла тетрадь, с интересом перелистала страницы.
      – Когда же вы столько успели написать? - с нескрываемым удивлением спросила она.
      – Здесь данные этого и прошлого года. Первый образец тоже мы испытывали.
      – Я вижу, вы пользуетесь интегральными вычислениями. Вам знакома высшая математика?
      – Я окончил МГУ.
      – Вот как!..
      Юля углубилась в записи. Кольцов, не желая ей мешать, отошел к окну. Неожиданно дверь канцелярии открылась, и на пороге появился лейтенант Борисов - командир взвода. Но, увидев Юлю, в нерешительности остановился. Кольцов подал жест: "Проходи, только не шуми". Лейтенант зашел на цыпочках. Метнув взгляд в угол комнаты, спросил:
      – Вы еще не посмотрели?
      Кольцов не понял, о чем говорит Борисов. Но, стараясь что-то припомнить, наморщил лоб.
      – Чертеж… - подсказал Борисов, прошел в угол, снял газету с большого листа фанеры.
      – Ах, да! - улыбнулся Кольцов. - Нет, не успел. Давай вместе.
      На фанере были приколоты два листа ватмана. На одном был изображен погруженный в воду танк. Башня танка глубоко скрывалась под водой. Нырнувший в воду солдат пытался проникнуть внутрь башни. Над танком плавала спасательная лодка. На другом листе были вычерчены какие-то приборы и несколько азимутов. Чертежи были выполнены достаточно четко, хотя скорее походили на рисунки.
      – Молодец, потрудился, - почти шепотом похвалил командира взвода Кольцов. - А если придется вытаскивать макет из воды?
      – Так вот же лебедка, - указал Борисов на чертеж.
      – Это я вижу. А где расчеты? Вытянет она?
      – Как миленького.
      – Ты мне на цифрах докажи. Сколько весит макет? Сколько выдержит трос? Покажи, как будешь крепить лебедку. Понял?
      – Понял…
      – И тренажер разверни поподробней. Гирополукомпас покажи отдельно. Свяжи его с измерителем пути. Когда сделаешь?
      – Завтра!
      – Не спеши, - остудил рвение лейтенанта Кольцов.
      – Послезавтра! - поправился Борисов.
      – Неделю даю, - усмехнулся Кольцов.
      – Все равно раньше сделаю, - упрямо ответил Борисов и, снова вопросительно взглянув на капитана, спросил: - А как с вечером? Не забыли?
      – В восемнадцать ноль-ноль! - уверенно ответил Кольцов.
      Борисов улыбнулся и, взглянув на Руденко, вдруг задумался.
      – А если и инженера пригласить? - шепотом предложил он.
      Кольцов неопределенно пожал плечами. Но мысль лейтенанта показалась ему забавной, и он сказал:
      – Пожалуйста. Приглашай. Ты хозяин.
      Борисов, словно только этого и ждал, смело подошел к Руденко, сказал:
      – Товарищ инженер, если у вас сегодня вечер свободный, приходите к нам. У меня день рождения. Будут все наши…
      Юля оторвалась от записей.
      – Поздравляю. Спасибо, Но вряд ли смогу, - мягко отказалась она и добавила: - Вряд ли найду время.
      – А вы поищите, - не отступал Борисов. - Мы ведь с вами одно дело делаем. Нам с вами дружить да дружить.
      – Это верно, - согласилась Юля.
      – Вот и прекрасно! - по-своему истолковал ее ответ Борисов. - Будем ждать!
      Когда за лейтенантом закрылась дверь, Юля спросила, указав на чертежи глазами:
      – Что это, если не секрет?
      – Учим солдат водить танки под водой, - ответил Кольцов.
      Но Юле такого объяснения оказалось недостаточно. Она указала на чертежи рукой:
      – И для этого нужны такие приспособления?
      – Совершенно верно, - подтвердил Кольцов. - Этот тренажер с гирополукомпасом облегчит обучение вождению танка под водой. А этот макет поможет бороться с водобоязнью. При подводном вождении всякое может случиться: на мину танк нарвется, двигатель заглохнет, да мало ли что! Вот и будем тренировать солдат, как надо вытаскивать из танка пострадавшего товарища, как ловчее набросить на крюк буксирный трос. А чтобы технику лишний раз в воду не гонять, решили соорудить макет танка. Он здесь и изображен…
      – Теперь ясно, - сказала Юля, перелистала еще несколько страниц в тетради, сказала: - А замеров, Сергей Дмитриевич, я так и не нашла.
      Кольцов подошел к железному шкафу, раскрыл его, достал свой планшет, в котором делал записи накануне.
      – Вот замеры.
      – Все?
      – Все до единого, - заверил Кольцов. - Что на ленте было, то и здесь. Для себя переписывал. Хотел как-нибудь на досуге заняться анализом. Но уж раз ленту не уберег, они ваши.
      – Ну что ж, спасибо. Пойду. У нас сейчас совещание начинается! - Юля встала и быстро направилась в штаб.

*******************

      Она зашла в кабинет, когда все сотрудники КБ, присутствовавшие на испытаниях, уже сидели за столом. Ачкасов сразу же обратил внимание на необычную озабоченность Юли и мягко заметил:
      – У вас, Юлия Александровна, такой вид, будто вы что-то потеряли.
      – Я действительно потеряла, Владимир Георгиевич, - призналась Юля и коротко рассказала собравшимся об истории с измерителем.
      – Ну, знаете, это совсем ни на что не похоже! - сразу встрепенулся Бочкарев. - С чем же мы вернемся?
      Ачкасов тоже недоуменно развел руками.
      – Странно, почему же мне ничего об этом не доложили? - неизвестно к кому обращаясь, проговорил он. Но оказалось, что он имел в виду совсем не разбитый прибор. - Если я правильно вас понял, то командир роты предотвратил крушение?
      – Очевидно, да, - не совсем уверенно ответила Юля.
      – Тогда, конечно, совсем другое дело, - смутился Бочкарев. - Я-то, признаться, подумал о самой обыкновенной аварии. Мало ли что бывает!
      – Бывает. Я разберусь, - пообещал Ачкасов и приступил к делу. Он подробно расспросил каждого сотрудника бюро о том, что тому еще предстояло сделать в полку. Просмотрел интересовавшие его отч1тные карточки. И вдруг объявил: - Я сегодня ночью уеду в Москву. Мне в какой-то степени картина ясна.
      – Да и мне тоже, - неожиданно признался Бочкарев.
      – Но вы, Юрий Михайлович, доведите всю программу испытаний до конца, - предупредил Ачкасов.
      – Непременно. Все будет как надо, Владимир Георгиевич.
      – А что же мне делать? - спросила Юля.
      – А вам, наверное, тоже надо возвращаться в Москву, - подумав, решил Бочкарев. - Добывайте там новый измеритель. Высылайте его сюда. Без замеров мы как без рук.
      Ачкасов поддержал Бочкарева:
      – Конечно. Раз уж так случилось - надо исправлять положение.

      Кольцов пришел к Борисовым, когда гости уже сидели за столом.
      Он переступил порог комнаты и не поверил глазам: за столом, рядом с Беридзе, сидела Юля. Он видел ее третий раз. И каждый раз представала перед ним совершено иной, не похожей на ту, предыдущую Руденко. На танкодроме она ему откровенно не понравилась: показалась холодной, надменной. В парке и даже в канцелярии ее лицо не покидало выражение тревоги, крайней озабоченности. Теперь она была само спокойствие. Угадывалось, что она чувствует себя как дома. И именно теперь Кольцов вдруг понял, что Юля очень красива. И уже было странно и совершенно непонятно, как и почему он не заметил этого раньше. Глаза у Юли были не просто большие, а огромные. И не холодные, а искристые, как изумруды. Зубы ровные, белоснежные, с едва просматриваемой голубизной. Волосы она распустила, и они легли ей на плечи тяжелыми, густыми прядями…
      Все это Кольцов рассмотрел, пока подходил к столу. И кажется, кроме этого, никого и ничего больше на заметил. Борисов указал ему на стул рядом с приезжей гостьей. Это было самое почетное место за столом. Кольцов улыбнулся.
      – Именинник не я, а ты. Сам сюда и садись, - сказал он и пристроился возле Аверочкина, напротив Юли.
      Беридзе, казалось, только этого и ждал. Едва Кольцов опустился на тахту, бессменный тамада всех торжественных обедов и ужинов в роте поднялся с бокалом в руке.
      – Нет еще Алексея Гавриловича. Но ждать уже совершенно невозможно, -выразил он общее мнение собравшихся. - Закуска сохнет, вино киснет -полная бесхозяйственность. А нас как раз пригласили и откушать, и выпить. Я предлагаю всем поднять бокалы!
      Входная дверь тихо хлопнула. На пороге комнаты появился Чекан. Его смуглое лицо с неизменной скептической улыбкой сейчас выражало явную озабоченность. Чекан пригладил взъерошенный чуб и зашел в комнату.
      – И это называется воинское товарищество! Одни жуют осетрину, другие должны стучать молотком по железу, - обратился он ко всем сразу, сказал он и выложил на стол перед именинником новенькую электробритву.
      – Время сбора для всех было указано одно, - заметил Кольцов.
      – Ну да, вы бы вчера еще паровоз под откос столкнули. Тогда я наверняка управился бы только к утру.
      Чекан хотел что-то добавить, но его опередил Борисов. Он взял бритву и, не спуская с нее глаз, спросил:
      – Я так понимаю, это мне?
      – Вы просто Мессинг. Именно вам, - подтвердил Чекан. - Любите, юноша, технику, только она поможет идущему осилить дорогу, - сказал Чекан.
      …Кольцов украдкой посмотрел на Юлю. Москвичка не участвовала в общих разговорах. Но по всему было видно, что компания ей по душе. Она улыбалась глазами и совсем едва заметно уголками рта. Улыбалась добро, тепло, как улыбаются взрослые, когда смотрят на шалости детей. Кольцову захотелось встретиться с ней взглядом. Но Юля не отрываясь смотрела на Чекана.
      – Командир еще не сказал тост! - услыхал Кольцов голос тамады.
      Кольцов знал, что рано или поздно очередь произносить тост дойдет и до него. Но ему не хотелось прерывать свои мысли о Юле. И он почти с укором посмотрел на ретивого тамаду. Но делать было нечего, поднялся.
      – И скажу, - согласился он.
      Гости тотчас же окружили его. Юля тоже наконец-то обратила на него внимание. Взгляд ее по-прежнему был добрым, но теперь в нем, как показалось Кольцову, просвечивалось еще и любопытство, словно москвичка оценивала его. "А может, это и действительно так? - подумал Кольцов, уловив на себе этот взгляд. - И впрямь ведь, как сказал Борисов, ей с нами работать да работать!"
      – И скажу, - снова подтвердил Кольцов свое намерение, - хотя сразу и не очень-то придумаешь, чего пожелать нашему имениннику. Служба твоя, Федор Федорович, идет хорошо. Семья у тебя прекрасная. Друзья тебя любят. Подарки все принесли?
      – Они без подарков не пускали, - за всех ответил Аверочкин.
      – Правильно делали, - усмехнулся Кольцов. - Так вот, пожалуй, чего я тебе пожелаю. Уж очень спокойно ты живешь, дорогой именинник. Не по возрасту спокойно. Похоже, доволен собой сверх всякой меры. А это, на мой взгляд, одно из самых опасных заболеваний века. Вот и позволь пожелать тебе в качестве лекарства этакого беса в душу, который будил бы постоянно в тебе чувство неудовлетворенности собой, своими делами. Будил и корил: мало сделал, надо больше, лучше… Одним словом, воспылай мечтой большой и красивой. И стремись к ее осуществлению. Об академии тебе пора подумать. Высшее образование совершенно необходимо. Такое мое тебе пожелание!
      – Разрешите дополнить, командир? - спросил вдруг Чекан.
      – Конечно! - охотно разрешил Кольцов.
      – Если не удастся получить высшее образование, достигнете, юноша, хотя бы среднего соображения. - Все засмеялись, выпили. Чекан тоже выпил, поставил рюмку на стол и уже тихо, обращаясь больше к Кольцову, проговорил: - Мечта - это прекрасно. А вы знаете, командир, о чем мечтал в детстве Леша Чекан?
      – Нет, Алексей! - признался Кольцов.
      – Я вам расскажу. Леша Чекан имел с детства голубую мечту - работать на Воронцовском маяке. Кем? Все равно. Какая разница. Лишь бы каждый моряк, хоть с лайнера, хоть с шаланды, куда бы он ни шел - в Одессу или из Одессы, - увидев луч маяка, мог с уверенностью сказать: "У Чекана полный порядок. Светит, как солнце. Можно спокойно двигать своим курсом". Вот о чем мечтал Чекан. А что вместо этого получилось, командир? Вместо широкого моря Чекан каждый день видит узкий танковый бокс. А вместо того чтобы взбираться на маяк, он лезет под днище танка. Но ведь это тоже надо кому-то делать. И Чекан делает.
      – И очень хорошо делает, - обнял офицера Кольцов.
      – А о своей мечте я и до сих пор не забываю, - прищурив глаза, продолжал Чекан. - И о вас очень часто думаю. Ведь не водить эти танки, а рассчитывать для них разные штучки мечтал командир… Неужели, думаю, у него никогда кошки на душе не скребут?
      – Нет, Алексей, - усмехнулся Кольцов. - Не скребут. Все идет по плану… И рассчитывать и конструировать я обязательно буду.
      – А мечта не погаснет? Жизнь, командир, как та барабулька: пока ее тащишь из воды, она пять раз перевернется.
      Кольцов ничего не успел ответить зампотеху.
      – Сюрприз! - громко объявил вдруг Борисов и выключил в комнате свет.
      – Дети забавляются, - добродушно заметил Чекан и громко спросил: -Кого я должен целовать? Подходите сами.
      – Сюрприз! - повторил Борисов.
      И наступившую темноту вдруг прорезал яркий луч киноаппарата. Он уперся в пустую стенку над телевизором, и на стене замелькали кадры любительского фильма. На момент появилось озабоченное лицо Чекана, потом все видели его удаляющуюся фигуру и характерный для него, всем очень знакомый жест, когда Чекан в недоумении разводит руками. Гости с любопытством насторожились. Но уже в следующий момент все стало ясно. На стене появился камыш, заискрилась рябь речушки, показался стоявший по пояс в воде Кольцов. На берегу, неподалеку от него, сидела вислоухая собака.
      – Джерик! - восторженно воскликнула жена Борисова.
      – Ко мне, Джерик! - прокомментировал Борис повелительный жест Кольцова.
      Дальнейшая демонстрация фильма проходила под непрерывный смех и шутки гостей. Содержание фильма сводилось к тому, как Кольцов обучал Джерика подавать с воды убитую дичь. Кольцов дал понюхать Джерику убитую утку и бросил дичь в воду. Джерик вопросительно посмотрел на Кольцова. Кольцов, показывая на утку, что-то объяснял Джерику. Джерик ответил лаем. Кольцов сам полез в воду. Сам взял утку в зубы и поплыл с ней к берегу. Джерику, очевидно, это очень понравилось. Теперь он лаял с двойным восторгом. Заканчивался фильм эпизодом, где Кольцов сидел на берегу и курил, а Джерик признательно лизал ему плечо и ухо.
      Смеялись все. А больше всех сам Кольцов. Юле тоже очень понравился фильм. Кольцов пригласил Юлю на танец и успокоенно проговорил:
      – Ну, я очень рад, что у вас настроение поднялось.
      Юля танцевала легко, непринужденно.
      – Не хотите выйти на балкон? - спросил Кольцов.
      – Пойдемте.
      – А состояние ваше мне очень понятно, - сказал Сергей. - Мне тут часто приходится всякие испытания проводить. Начальство помнит, что я с физфака, и все приборные новинки, как правило, мне сплавляет. А результаты испытаний самые неожиданные зачастую получаются. И люди с самым разным настроением от нас уезжают. Так что вас я хорошо понимаю…
      – Да нет, теперь-то не так все страшно, - задумчиво сказала Юля. - Я ведь думала, с пустыми руками возвращаться придется. А теперь хоть ваши записи…
      – Не в них дело, Юлия Александровна, - сказал Кольцов.
      – Для меня именно в них, - подтвердила Юля.
      – Не понимаю вас. Прибор не получился!
      – Вы хотите, чтобы мы безропотно приняли вашу оценку? - улыбнулась Юля. - Так, Сергей Дмитриевич, не бывает. Какие бы неполадки в системе ни обнаружились, сама по себе она - новое слово. И вы не можете с этим не согласиться. Кстати, судя по вашим записям, вы конструируете свой прибор?
      – Скорее всего, принципиальную схему, - уточнил Кольцов.
      – Кому-нибудь показывали ее?
      – Нет…
      – Я, правда, не все там поняла, но вы, кажется, строите ее на принципе использования излучений объекта?
      – Именно, - подтвердил Кольцов.
      – Вам этот принцип кажется перспективней?
      – Вне всякого сомнения. На этом принципе уже сегодня можно создать прибор, который будет действовать исключительно избирательно. Современный бой быстротечен, маневрен, динамичен. У командира машины нет времени выискивать цели и определять их значимость. За него это должна делать техника. А он должен лишь задать ей направление: эта опушка, та низина…
      – Идея эта известна, - сказала Юля.
      – На открытие не претендую. Озабочен конкретным ее воплощением.
      – Есть и воплощение.
      – Но совсем в иной среде, - заметил Кольцов.
      – Правильно, - согласилась Юля. - В однородной среде. В воде, в воздухе. И это не случайно. Там все иначе. А как вы, допустим, отличите среди избранных объектов уже уничтоженный танк от действующего?
      – И у того и у другого есть свои конкретные опознавательные признаки. Дешифратор в них разберется.
      – Это очень сложно, - задумчиво ответила Юля.
      – А до луны лететь было проще?
      – В некотором смысле проще.
      – Я понимаю, о чем вы говорите. Но если об этом не думать уже сегодня, и завтра эта задача будет казаться почти невыполнимой.
      – А вот ваши конкретные замечания по "Сове" мне очень понравились, -несколько изменила направление разговора Юля. - Вы проницательны.
      – А по-моему, они видны даже слепому. Вы сказали, что "Сова" - новое слово. С точки зрения технического решения. Увеличив многократно чувствительность прибора, вы намного увеличили дальность его действия, да и обзор тоже. Но при этом уже сейчас почти полностью исчерпали все возможности положенного в его основу принципа! - горячо продолжал Кольцов. - Вы не выжмите из прожектора больше ни одного люма. Уж это точно. Значит, конец наращиванию и разрешающей способности "Совы". А за счет чего же тогда собираетесь пробить туман? Или махнете на него рукой? Дескать, ребята в танках сидят молодые, глазастые, разглядят, что надо, и без прибора…
      – Ну зачем уж вы так? - мягко проговорила Юля. - Да и принцип наш тоже хороните рано. Мы как раз над прожектором трудимся. Кое-что в запасе у нас еще есть…
      – Тешите себя надеждами! - усмехнулся Кольцов. - А зря. Говорю вам это как физик. Мои доводы обоснованы расчетами. В тетрадке они есть все.
      – Вы хотите, чтобы я их показала в КБ? -спросила Юля.
      – Это уж ваше дело. Я вам говорю о них.
      – Тогда я покажу, - глядя в темноту, решила Юля. - Представляю, какую это вызовет бурю. Вы разрешите мне взять вашу тетрадку с собой?
      – Пожалуйста, - согласился Кольцов. - Мне она не нужна. Я почти все помню наизусть.
      Юля невольно подумала, что в КБ вот так бескорыстно делиться своими мыслями наверняка не стал бы никто. И уж, конечно, никогда так не поступил бы Игорь. Он даже ей, жене, старался не выдавать свои мысли. А если как руководитель работы и ставил ее в известность относительно своих намерений или каких-нибудь конструкторских находок, то не иначе как в присутствии кого-либо из руководителей бюро. В начале их совместной жизни Юле казалось это странным, даже обижало. Потом она поняла, что в его духовной жизни для нее кое-что является запретным. И вдруг она встретилась с такой откровенностью, с такой необычайной для ее представлений о людях щедростью!..
      На балкон вышла Лиза - жена Борисова.
      – Что же вы нас бросили? - обиженно спросила она.
      Юля с укором взглянула на Кольцова.
      – Простите. Заговорились. Да мне, наверное, вообще уже пора домой, -сказала она и, взяв Лизу под руку, пошла с балкона. - А у вас мне очень понравилось…

      В Москву Ачкасов и Юля прибыли утром. Генерала на вокзале ожидала машина. Ачкасов усадил в машину Юлю, коротко сказал водителю:
      – В министерство.
      – А мня в КБ, - попросила Юля.
      – А что уж вам так спешить? Отдохнули бы…
      – Ждут…
      – В таком случае передайте отцу, что я тоже сегодня буду. Удивительно упорно не дается нам эта система. Чувствую, что идем правильно. И ходим где-то около. Вот-вот… а результатов пока нет.
      – Вы уже смотрели записи Кольцова? - спросила Юля.
      – Командира роты, испытателя?
      – Да.
      – С очень большим интересом. И если не возражаете, еще немного задержу их у себя. Он, бесспорно, мыслящий человек.
      На широкой набережной генерал вылез из машины.
      Юля назвала водителю адрес и удобно откинулась на спинку сиденья. Она надеялась появиться в лаборатории раньше всех. Но уже в холле третьего этажа встретила своих коллег майоров-инженеров Остапа Зарубу и Олега Окунева. Рослый, не по годам тучный, рыжеволосый, с маленькими синими, как васильки, глазами на круглом веснушчатом лице, Заруба казался неповоротливым и грубым рядом с худощавым, проворным Окуневым. Зарубу нельзя было назвать талантливым. Звезд с неба он не хватал. Но это не мешало ему занимать среди других сотрудников лаборатории особое положение. Во всяком случае, у руководства он был на особом счету, ибо обладал большой усидчивостью и упорством. В противоположность ему Окунев был человеком одаренным. С фантазией. Но совершенно не способным доводить начатое дело до конца.
      Увидев Юлю, офицеры направились ей навстречу.
      – Похоже, прямо с поезда? - пробасил Заруба.
      Юля пожала им руки.
      – Угадал. Здравствуйте, друзья.
      Они прошли в лабораторию.
      – Молодец. Тебя ждут тут как манну небесную, - похвалил Юлю Заруба. - Рассказывай, как съездила?
      – А ты знаешь, - развела руками Юля, - я вернулась, можно сказать, ни с чем.
      – Как! Это что-то новенькое в нашей практике, - не поверил Окунев. -Ты действительно не шутишь?
      – Честное слово! - поклялась Юля. - Кое-что, конечно, есть. Но многое не в нашу пользу.
      – Ты хочешь сказать, что мы срезались? - допытывался Окунев.
      – Во всяком случае, того эффекта, которого мы ожидали от усовершенствования конструкции, не получилось.
      – Так! - не удержавшись, воскликнул Окунев, и глаза у него загорелись недобрым огоньком. - Я же предупреждал…
      – А что там опять? Что не вытанцовывается? - явно недовольно спросил Заруба.
      – По-прежнему нет точных показаний дальномера. По-прежнему мешает работе туман… - начала перечислять Юля.
      – Конечно! Да вы хоть пять раз ее модернизируйте, он будет мешать! -запальчиво воскликнул Окунев. - Не захотели тогда прислушаться к моему предложению! Вот и результат!
      – Подожди, не тарахти! - остановил его Заруба. - Что значит нет показаний дальномера? Мы же установили в приборе шкалу расстояний. А что показывают контрольные замеры?
      – Их-то я и не привезла, - призналась Юля.
      – Как же так?
      – Очень просто. Танкисты сломали на последнем заезде измеритель, и вся работа пошла насмарку, - объяснила Юля.
      – Да тебя тут сырую без соли съедят! И первый - твой муж. Чтоб меня украли! - в сердцах выпалил Заруба.
      О муже Юля уже подумала и - в который раз! - представила себе, как у Игоря вздернутся плечи, на лице появится выражение недоумения, а возможно, и удивления, он произнесет свое излюбленное "Не понимаю!", а потом разразится потоком тирад по поводу "совершенно очевидной безответственности испытателей", - и глаза ее невольно сощурились. Она взглянула на Зарубу и очень сдержанно проговорила:
      – Конечно, это все нелепо, но что я могла поделать?
      – Ты, наверное, ничего, - согласился Заруба. - А Ачкасов? А Бочкарев? Да они душу могли из них вытряхнуть!
      В лабораторию один за другим стали собираться сотрудники. Пришел Резцов, Пахомов. Появилась разносчица чертежей хорошенькая Ирочка Власова. Увидев Юлю, она сразу же бросилась к ней, чмокнула в щеку, весело защебетала:
      – Бонжур! Бонжур! Как ты чудесно загорела! Там была хорошая погода?
      "Все было", - хотела ответить Юля и неожиданно увидела в дверях лаборатории отца. Генерал Кулешов, попыхивая дымом неизменной сигары, неторопливо вошел в помещение, кивком головы кому-то ответил на приветствие и увидел Юлю. И обрадовался:
      – А, вы уже вернулись!
      – Я только что с поезда, - ответила Юля.
      – Что значит "я"? Ты приехала одна? - удивился Кулешов.
      – С Владимиром Георгиевичем.
      – Как, он тоже был там? - еще больше удивился Кулешов.
      – Два дня.
      – И вы даже не соизволили мне позвонить? А почему задерживается Бочкарев? Он что, собирается там зимовать? - засыпал Юлю вопросами Кулешов и взял ее под руку. - А ну-ка, пожалуйста, ко мне!
      Так, под руку с отцом, она дошла до двери его кабинета и, уже открывая ее, подумала: "А они, кажется, правда ждут меня с нетерпением". Но заговорила с отцом совершенно о другом:
      – Как мама?
      – В полной панике. Врачи не разрешают ей ехать на Золотые пески. А ты на самом деле прямо с поезда?
      – Буквально.
      – А почему не предупредила? Я бы послал машину.
      – Владимир Георгиевич дал свою. Кстати, он просил передать тебе привет и сообщить, что сегодня же будет в КБ.
      – Вот как? Впрочем, сейчас ты мне все расскажешь поподробней.
      Кабинет у Кулешова был богато обставлен старинной мебелью, преимущественно красного дерева. Сам Кулешов сидел за массивным резным полированным столом. Посетителей усаживал в глубокие, мягкие кресла за небольшой столик. Вдоль глухой стены кабинета выстроились, как близнецы, три книжных шкафа. На окнах висели тяжелые гардины. В левом заднем углу стояли часы. В правом - телевизор с широким экраном. Мебель эту Кулешов собирал многие годы. Ни за что не пожелал с ней расстаться даже тогда, когда стало известно, что со временем КБ переедет из старинного особняка в новое помещение.
      Зайдя в кабинет, Александр Петрович первым делом распахнул окно и снял фуражку. Потом открыл бутылку боржома, налил в стакан себе, Юле, жестом предложил ей выпить и, отхлебнув несколько глотков сам, сел в кресло за маленький столик.
      Юля ожидала, что отец в первую очередь начнет расспрашивать ее о результатах испытаний. Но генерал не спешил с этим вопросом и заинтересовался совершенно иным.
      – Так, говоришь, Владимир Георгиевич обещал приехать? А когда? -начал он разговор.
      – Время не уточнял.
      – Очевидно, раньше второй половины дня не выберется, - решил Кулешов. - Ну а что еще он говорил? Хвалил нас? Ругал?
      – Не было ни того, ни другого. Интересовался кое0какими подробностями. А в одной из последних бесед спросил: сами-то мы довольны этой работой?
      – Ну и что ты ответила?
      – Сказала, что в эту систему вложены три года напряженного труда. Что, в конце концов, заказ министра мы выполнили в срок.
      – Не то, Юля, - неодобрительно покачал головой Кулешов. - Сколько мы возимся с этой штукой, ему отлично известно и без тебя. Надо было обратить его внимание на то, что мы применили в системе ряд оригинальных конструкторских решений. Вот что очень важно!
      – Это он и сам отметил…
      – Сам? Что же ты тогда молчишь? - взметнул брови Кулешов. - Ведь именно об этом я тебя и спрашиваю. Уж раз он что-то отметил, это неспроста. Это очень важно. Ачкасов не последний человек в министерстве. С его мнением считаются.
      Сказав это, Кулешов откинулся на спинку кресла и, похлопав себя по карманам тужурки, достал спички. Потом протянул руку к коробке, стоявшей на его большом столе, вытащил из нее сигару, взял ножницы, обрезал у сигары кончик и закурил. Все это он проделал не торопясь, степенно, с выражением глубокой задумчивости на лице. Юля пристальнее вгляделась в лицо отца, и ей вдруг почему-то стало жаль его. То ли потому, что сегодня она особенно ясно увидела набрякшие у него под глазами мешочки, заметила, как еще ниже сползли его щеки, глубже залегли борозды над переносицей и весь он стал почему-то очень похож на нахохлившегося воробья. То ли потому, что он, вместо того чтобы решать сейчас действительно серьезные и важные вопросы, связанные с ее командировкой, занимается выяснением самой, как ей показалось, настоящей ерунды.
      – Ну а еще что? С чем еще приехала? - прервал неожиданно мысли Юли Кулешов.
      – Еще? - Юля решила сразу начать с главного. - Система, отец, по-прежнему нуждается в серьезной доработке.
      Кулешов выпустил из рта густое облако дыма.
      – В серьезной? - переспросил он.
      – Именно так.
      – Чье это мнение?
      – Испытателей.
      – И только?
      – Мое. - И, видя, что Кулешов оставил ее добавление без всякого внимания, добавила: - Ачкасова.
      – Он так и сказал?
      – Почти. Сказал, что идем мы правильно. Но ходим пока что где-то около.
      Кулешов срезал с сигары пепел о край пепельницы.
      – Все карточки замечаний я привезла с собой. Тебе будет интересно просмотреть их.
      – Очень, - согласился Кулешов.
      – Они здесь, со мной.
      – Сдай в отдел. Пусть их зарегистрируют и доложат мне. Я не только просмотрю, я их изучу. А недоделки, дочка, найти можно во всем.
      – Ты так спокойно об этом говоришь, будто ждал неудачи! - откровенно заметила Юля.
      Кулешов покачал головой.
      – Неудачи не может быть, - проговорил он. - Могут быть лишь отдельные недоработки. И вот их я не исключал никогда. Электроника - дело сложное. Проторенных путей в ней нет. Наращивать не с чего. Модернизировать нечего. Каждый узел, каждую деталь приходится создавать заново. Но разве можно при этом все абсолютно предусмотреть? Все предвидеть? Ошибки, недочеты, промахи в нашей работе неизбежны отчасти и потому, что на протяжении целого ряда лет, когда в мире уже существовала атомная бомба и электронно-вычислительные машины, мы упорно в угоду чьему-то непониманию объективных законов технического прогресса, или, я бы сказал, попросту невежеству, повторяю, упорно продолжали щелкать на счетах. Ты знаешь, о чем я говорю. И знаешь, что теперь мы предпринимаем гигантские усилия, чтобы наверстать упущенное. Но пока мы его наверстываем, ошибки, к сожалению, еще будут совершаться там, где по времени их уже и не должно быть. Вот что я имел в виду, дочка, когда говорил, что не исключал недоработок в нашей системе. Посмотрим, что они собой представляют. Давай контрольные замеры.
      – Я не привезла замеров, отец…
      – Не понимаю, - поднял глаза на Юлю Кулешов.
      – Во время испытаний был сломан прибор и уничтожена лента с записью. Мне удалось привезти лишь записи командира роты.
      Кулешов медленно поднялся из-за стола и так же медленно подошел к Юле. Теперь он уже совсем не был похож на воробья. Лицо его, казалось, окаменело. Юля рассказала ему все, что произошло на танкодроме. Кулешов слушал молча. Но когда Юля снова упомянула о записях Кольцова, Александр Петрович взорвался.
      – Нюни вы там распустили, милая! - расхаживая по кабинету, сердито крикнул он. - При чем тут его записи? Кому они нужны? Что он, этот твой капитан, понимает?
      – Он в прямом смысле побывал с нашим прибором в огне, - попыталась заступиться за Кольцова Юля.
      Но Кулешов и слышать ничего не хотел.
      – А кто просил его туда лезть? - гремел его бас.
      Юля промолчала.
      – А завтра он в воду сорвется. Скажет, что и под водой "Сова" ничего не видит. А ты все будешь слушать? Да где это видано: три года ученый коллектив бьется над важнейшей научной проблемой, воплощает ее в конце концов в жизнь, а командир роты одним махом, видите ли, решает, что это никуда не годиться! Да ты бы лучше спросила его: а вы, любезный товарищ капитан, все ручки у прибора как надо крутите, разобрались вы в нем?
      – Ну, это ты напрасно. Он образованный человек. И замечания его очень серьезны, - решительно заговорила Юля.
      – Да с простой газовой зажигалкой еще полмира обращаться не научились. А ты хочешь, чтобы за день, за два вошли в контакт со сложнейшим прибором. Навыки для этого нужны. На-вы-ки! А их вырабатывать надо.
      – Он представил обоснования, - упрямо возразила Юля.
      – А я их в вычислительную машину не заложу, - категорически отрезал Кулешов. - Мне лента нужна. Показатели. Цифры. За-ме-ры! Да ты просто не имела права уезжать оттуда без контрольных показаний! Черт с ним, с прибором! Мы через два дня выслали бы тебе новый измеритель.
      – Не я принимала решение. Бочкарев дал такую команду, - объяснила Юля.
      – Тоже блеснул сообразительностью! Надо было сюда позвонить, а тебе дать другую работу. Что за нужда раскатывать взад-вперед? Ведь не за свой счет, - не мог успокоиться Кулешов. - Ну как, на основании каких данных прикажешь мне вести дальнейшую доработку? Что необходимо менять в схеме? Какие усиливать узлы? Одним словом, голубушка, собирайся-ка снова в командировку! Как новый измеритель подготовят, так и отправляйся. И сиди там до тех пор, пока все не выяснишь до конца. Представляю, как всему этому обрадуется Игорь…

      Вечером Александр Петрович повез Юлю к себе, в высотный дом на Котельнической набережной. Кулешовы занимали просторную трехкомнатную квартиру. До замужества Юля тоже жила здесь. Потом переселилась на Ленинский проспект. Но квартиру на Котельнической продолжала считать своей родной и любила ее. Там, где теперь в квартире размещался кабинет отца, когда-то была ее комната, очень светлая, солнечная, с балконом и чудесным видом на город. Когда Юля приезжала к родителям, она непременно выходила на балкон и подолгу смотрела на снующие внизу машины, на блестящую ленту Москвы-реки, на маленьких пешеходов.
      Тяжелую дубовую дверь квартиры Александр Петрович открыл своим ключом. Но уже в передней их встретила мать Юли, Маргарита Андреевна, женщина еще не старая, одетая всегда подчеркнуто аккуратно, с большим вкусом. Когда-то Маргарита Андреевна была очень привлекательна, а по мнению некоторых, даже красива. Ее большие глаза, унаследованные Юлей, и теперь еще излучали тепло. Она была стройна, хотя уже и потеряла былую легкость движений. Дочь Маргарита Андреевна любила самозабвенно и всегда была рада ее появлению в своем доме. И сейчас встретила Юлю так, будто она вернулась по меньшей мере из кругосветного путешествия и отсутствовала бог знает как долго.
      – Наконец-то! Наконец-то! - облегченно вздохнула Маргарита Андреевна, целуя дочь, и тотчас же обратилась к мужу: - Честное слово, Александр, я ничего не понимаю! Неужели у тебя больше некого посылать в командировки?
      – Представь себе, некого, - буркнул в ответ Кулешов и, повесив на оленьи рога фуражку, добавил: - Представь себе, что у меня каждый занят своим делом.
      – Но ведь она же все-таки не солдат. А ты ее третий раз за лето отправляешь с какими-то заданиями! - заметила Маргарита Андреевна.
      – И в четвертый поедет! - решительно заявил Кулешов. - И вообще, это была от начала до конца ваша затея определить ее на работу в КБ. Вот теперь и расхлебывайте.
      – Перестаньте ссориться! - засмеялась Юля. - Я с удовольствием езжу и буду ездить.
      – Тем более, - подвел итог этому разговору Кулешов. - Ужинать мы будем?
      – Конечно. А разве Игорь не заедет?
      – Он звонил. Задерживается на производстве. Ждать его не будем, -успокоила мать Юля.
      Маргарита Андреевна никогда не готовила сама. Раньше, когда Юля была еще маленькой, а Маргарита Андреевна целыми днями и вечерами была занята в театре, кухней целиком и полностью заведовала Юлина бабушка. Потом, когда бабушки не стало, в доме появилась прислуга. Долгое время она жила у Кулешовых постоянно, а когда Маргарита Андреевна оставила сцену, стала лишь приходить готовить. Собирала же на стол Маргарита Андреевна всегда сама.
      Александр Петрович сразу же прошел к себе в кабинет. А Юля включила телевизор и устроилась в большом мягком кресле в углу столовой, под картинами Шишкина и Клевера. С тех пор, как она помнила эту столовую, в ней почти ничего не менялось. Как и рабочий кабинет Кулешова в КБ, она была уставлена старинной мебелью, но только не красного дерева, а из карельской березы. От нее в столовой всегда было светло, да и сама столовая казалась гораздо просторней, чем была на самом деле. Мебель была изящна и невысока и едва достигала половины высоты стен. Подбиралась она так специально. Ибо выше кресел, горок, стола, столика и серванта размещалась великолепная коллекция картин мастеров русской школы конца прошлого - начала нынешнего века. Картины Александр Петрович начал собирать еще до войны. Но тогда коллекцию составляли лишь несколько полотен, перешедших к нему по наследству от тетки. Наиболее ценными из них были картины Корзухина, Перова и небольшой этюд Айвазовского. По чистой случайности примерно столько же произведений живописи оказалось у его будущей жены, молодой ленинградской балерины. Когда они поженились, совместная коллекция Кулешовых уже выглядела внушительно и сразу же стала незаурядным частным собранием картин. Тогда-то Александр Петрович и начал серьезно заниматься пополнением своей коллекции. И стены не только столовой, но и бывшей комнаты Юли и спальни Кулешовых мягко засветились тусклым блеском золоченых рам. Кулешовы собирали живопись, как говорится, для души. Но со временем это стало их страстью. Когда Юля уехала из высотного здания, на новом месте ей больше всего недоставало картин. Она выросла среди них. На них воспитался ее вкус. Благодаря им она познала смысл подлинного искусства. Пополняя свою коллекцию, Кулешовы не просто собирали работы известных мастеров кисти, не просто приобретали очередной шедевр живописи. Они непременно заботились о том, чтобы новая картина соответствовала тому настроению, которое уже было создано другими произведениями. Так, в столовой преобладали мягкие тона Левитана, Поленова, Коровина. В кабинете Александра Петровича господствовали Айвазовский, Судковский…
      Маргарита Андреевна расставила на столе тарелки, закуску, разложила приборы, поставила бутылку коньяку и белого сухого вина и как бы между прочим спросила Юлю:
      – Отец не в духе?
      – Как видишь, - просто ответила Юля.
      – Что-нибудь на работе?
      – Естественно.
      – Н-да, раньше он ко многому относился легче, - заметила Маргарита Андреевна. - Ко многому. Ну, а когда же ты пойдешь в отпуск?
      – По плану. В конце месяца.
      – Путевки, надеюсь, уже заказаны?
      – Игорь ими занимается. Наверно, все будет в порядке.
      – А меня, ты представляешь, не пускают на Золотые пески. Врачам почему-то не понравилась моя щитовидка. А я ничего не чувствую, -пожаловалась Маргарита Андреевна.
      – Поедешь в Прибалтику. Разве там хуже?
      – Не хуже. Но мне тоже хотелось немного загореть. Что они нашли в этой щитовидке? - Юля не успела успокоить мать: в дверях кабинета появился Александр Петрович. Маргарита Андреевна спохватилась: - Несу, несу жаркое.
      – Давно пора, - проворчал Кулешов и сел за стол. Он налил себе рюмку коньяку, выпил, поддел на вилку шляпку белого маринованного гриба, не торопясь прожевал его и вдруг объявил: - Ну вот и Игорь приехал.
      И тотчас в прихожей раздался звонок. Юля сделала вид, что увлечена телевизором и ничего не слышит. Дверь Игорю открыла Маргарита Андреевна. В течение дня Юля разговаривала с мужем по телефону уже несколько раз. Не вдаваясь в подробности, рассказала ему о своей неудаче и уже выслушала в ответ немало всяких замечаний, потому сейчас не спешила продолжать этот неприятный, а главное, как ей казалось, совершенно никчемный разговор. Но он возобновился, едва Игорь сел за стол. Молчал Александр Петрович, хоть на душе у него весь этот день, и особенно после разговора с Ачкасовым, кошки скребли. Молчала юля. Но Игорю непременно надо было высказать то, что он думает по поводу всей этой истории с измерителем. И он, не обращая внимания на настроение тестя и жены, обрушил на них целый каскад сердитых реплик.
      – Не понимаю, как можно было допустить такое безответственное отношение к выполнению столь важного задания? - взволнованно заговорил он, недоуменно пожимая плечами. - Идет решающая фаза испытаний… В части присутствует куча сотрудников КБ. И в результате самое настоящее наплевательское отношение к делу!
      "То есть как это "наплевательское"? - чуть было не сорвалось с языка у Юли. Но она промолчала.
      – Да, да! Самое наплевательское! - повторил Руденко.
      На этот раз Юля не выдержала.
      – Ты кого конкретно имеешь в виду? - спросила она.
      – Я говорю вообще!
      – Тогда объясни, как можно было предвидеть этот случай? - потребовала Юля.
      – Не знаю.
      Юля усмехнулась. Манера мужа говорить "вообще" была ей знакома очень хорошо. В начале их совместной жизни Юля, правда, ее не замечала и слушала мужа с большим интересом. Но потом эта манера явилась для нее весьма неприятным открытием, а позднее у Юли и вовсе выработалось к ней стойкое ироническое отношение. Понимал ли это Игорь, чувствовал ли проявление иронии в ее молчании, сдержанных улыбках - Юля не знала. Чаще всего ее казалось, что Игорь вряд ли даже подозревает об этом. Будучи человеком самоуверенным, он никогда не сомневался в том, что его слово вдруг придется не к месту или не окажет своего действия на слушателя. И он говорил. Вещал. А все, как правило, его слушали.
      – Что могла бы, по-твоему, сделать я? - продолжала допытываться Юля.
      – Тоже не знаю. Не думал.
      – Тогда к чему эти упреки?
      – А вот Бочкарев мог, - спохватился вдруг Игорь. - Многое мог. Я совершенно уверен, что вы не провели с испытателями ни одного совещания. Ни разу не собрали их. Не поговорили…
      – О чем?
      – Надо было напомнить им об ответственности. Разве это не сыграло бы своей роли? Да самый элементарный инструктаж непосредственных исполнителей, проведенный любым из вас…
      – Их и без нас держат там в ежовых рукавицах, - заметила Юля.
      – И тем не менее поразительный факт налицо! И больше того, я глубоко убежден, что в какой-то мере этот случай произошел потому, что Бочкарев даже там, на испытаниях, не отказался от своего предвзятого мнения о новом образце.
      – Ну знаешь, упрекать в недобросовестности Бочкарева ты просто не имеешь права! - решительно заявила Юля.
      – Почему?
      Но Юля, и так уже пожалев о том, что ввязалась в этот разговор, вместо ответа лишь ниже склонилась над своей тарелкой.
      – Ты вспомни, каким активным был он, когда мы испытывали его датчики на аэродроме в Есино! Тогда ни одна мелочь не ускользала от его глаз. Помнишь? - запальчиво продолжал Игорь.
      Юля помнила. Бочкарев прекрасно организовал тогда их работу. Но и здесь, у танкистов, он тоже не сидел сложа руки. И здесь он сам, хотя по положению старшего мог бы этого и не делать, неоднократно выезжал в танке и на стрельбу, и на вождение. Но даже не это, явно несправедливое, нарекание в адрес Бочкарева заставило сейчас замолчать Юлю. Игорь знал, Юля уже сообщила ему, что и второй образец "Совы", по оценке испытателей, не оправдал возлагаемых на него надежд. И уж если надо было говорить сейчас о результатах испытаний, то, очевидно, в первую очередь об этой главной и основной неудаче. А не хвататься за историю с поломанным измерителем, как за спасательную соломинку. По мнению Юли, это выглядело по меньшей мере постыдно. Ибо ведь в общем-то пока никто не тонул.
      Ответил Игорю неожиданно Александр Петрович.
      – Я тоже думаю, что Бочкарев мог бы навести там порядок потверже. Но обвинять его в таком смертном грехе, в каком, Игорь, обвиняешь его ты, я не склонен, - не глядя на зятя, проговорил он.
      – И напрасно!
      – У меня для этого просто нет оснований.
      – Вы слишком добры к людям, дорогой Александр Петрович.
      – Я много лет знаю Бочкарева как принципиального человека.
      – Однако и то неопровержимо, что в Есино при испытаниях датчиков у Бочкарева налицо была, так сказать, его личная заинтересованность в успехе. А сегодня такой заинтересованности нет. Можно взглянуть на факты под таким углом зрения?
      – Не хотелось бы… - откровенно ответил Кулешов.
      – А почему ты молчишь? Знаешь лучше нас всю ситуацию и молчишь? -обратился Игорь к жене.
      – Я устала, - коротко ответила Юля.
      – Верно, верно, - вмешалась в разговор Маргарита Андреевна. -Неужели вам на работе не хватает времени для этих разговоров? Дома можно было бы поговорить и о чем-нибудь другом.
      – Можно, Маргошенька, - поддержал жену Кулешов. - К тому же пока у меня на столе не будет ленты с контрольными записями измерителя, всякие разговоры вообще преждевременны. Так что давай-ка, дорогой зятек, сыграем мы с тобой партию в шахматы.
      – Вот-вот. А мы с Юленькой посмотрим телевизор, - обрадовалась такой уступчивости мужа Маргарита Андреевна.

      Переход Владимира Кольцова на службу летчика-испытателя явился для большинства его однополчан полной неожиданностью. Среди молодых летчиков Владимир быстро выдвинулся в полку в число лучших. Летал он грамотно, смело, со своим особым почерком. Уже в первый год службы после училища заслужил несколько благодарностей командования. Ему досрочно присвоили звание старшего лейтенанта. Потом он стал капитаном. Вот-вот Владимира должны были выдвинуть на новую должность. И вдруг он ушел на испытательскую работу и очутился в Есеино, на аэродроме одного из авиационных заводов. Сергею он, конечно, об этом сообщил. Но в подробности не вдавался. Для Сергея такой неожиданный поворот в службе брата пока тоже оставался не особенно понятным.
      А Владимир и на новом месте быстро вошел в курс дела. Получил особое задание и уже больше месяца вместе со своим экипажем испытывал новый прибор, который должен был обеспечить пилоту надежную видимость взлетно-посадочной полосы не только ночью, но и в любую погоду. Над областью в эти дни небо еще было голубым, и экипажу Кольцова в поисках ненастья приходилось летать то на север, то на запад, а то и за Волгу - лишь бы попасть под грозу, встретить туман. На испытания вылетали, как правило, ночью. А до поступления команды "На старт!" смотрели телепередачи или подыскивали для себя какое-нибудь другое занятие по душе в комнате отдыха. А она официально размещалась в каменном здании возле командного пункта. Там было светло, чисто, на полу разостланы ковровые дорожки, стояла красивая мебель и поначалу даже телевизор и радиола. Но летчики и особенно техники эту хорошо обставленную комнату не любили. И предпочитали дожидаться команды на взлет в маленьком полосатом домике, расположенном на отшибе от административных зданий, почти у самой взлетно-посадочной полосы заводского аэродрома. В домике было две комнаты. В одной из них размещался пункт метеослужбы. Другая служила подсобкой до тех пор, пока ее не обжили техники. Поначалу они использовали ее как убежище от дождя, а потом и вовсе приспособили для отдыха. Из комнаты выкинули хранившийся там всякий хлам, занесли в нее стулья, стол, железные солдатские койки, перетащили из основного здания телевизор и обосновались в ней на славу. От штатной, хорошо оборудованной комнаты домик выгодно отличался тем, что в него никогда не заглядывало начальство…
      В одну из сентябрьских ночей в полосатом домике, на половине метеорологов, слышались настойчивые голоса.
      – Псков! Псков! Сообщите метеосводку! - запрашивал один из дежурных и, получив данные, быстро записывал их на бланке. - Понял. Пять баллов. Спасибо.
      – Великие Луки! Великие Луки! - вызывал другой. - Дайте сводку! Дайте сводку!
      – Нарьян-Мар! Нарьян-Мар! Сообщите высоту облачности! Направление и скорость ветра! Так. Повторите. Понял, - терпеливо продолжал запрашивать первый.
      А в это время в комнате по соседству тоже шла не менее напряженная "работа". Экипаж Кольцова-младшего азартно забивала "козла". Командир корабля Владимир Кольцов, борттехник, штурман и бортрадист, завладев большим столом, оживленно подбадривали друг друга.
      – Володя! Дай "рыбу"! - командовал штурман.
      – Дай отбомбиться! Раз! Два! - С грохотом выставил сразу два дупля Владимир.
      Кто-то из соседнего экипажа, устроившись в углу комнаты, негромко напевая, играл на гитаре. Тихий голос певца и мелодичный перезвон струн из-за возгласов играющих почти не были слышны. Но в те короткие секунды затишья, когда доминошники вдруг замолкали, гитара звучала удивительно уютно.
      – А мы по хвосту! - отпарировал после короткого раздумья бортрадист и с таким грохотом опустил на стол костяшку, что жалобно звякнула стоявшая на тумбочке недопитая бутылка боржома.
      По соседству с доминошниками за маленьким столиком склонились над шахматной доской второй пилот и его партнер. Доминошники явно мешали им. И второй пилот, не выдержав, проворчал:
      – И чего орут, как сумасшедшие?
      Но экипаж Кольцова и не думал снижать накал "боя", и удары по столу следовали один за другим.
      – Давай!
      – Без меня!
      – Не слышу!
      – Говорю, без меня!
      – Ехали мы, ехали селами, станицами… - затягивал "прокатившийся", и комната наполнялась веселым хохотом.
      – У, жеребцы! - негодовал второй пилот. - Ну подождите, козлы проклятые! - Он проворно подошел к тумбочке, снял с бутылки соску, ловко натянул ее на водопроводный кран и наполнил водой. Как только соска раздулась, он направил ее на играющих и разжал пальцы. Соска, как ракета, устремилась вперед и врезалась в самую гущу играющих. Холодный взрыв разметал доминошников. Компания вскочила со своих мест и бросилась на второго пилота. Тот, недолго думая, юркнул под койку. Бортрадисту, однако, удалось схватить его за ногу. На полу завозилась куча мала. И неизвестно, какая суровая кара постигла бы легкомысленного шахматиста за его откровенно агрессивное намерение, если бы из динамика, висевшего на стене, вдруг не послышалась требовательная команда:
      – Первый, на старт! Первый, на старт! Командиру корабля получить задание! Командиру получить задание!
      Куча мала рассыпалась. Летно-подъемный состав, отряхиваясь на ходу, поспешил к двери.

      В штаб Кольцов прибыл точно в назначенное командиром полка время. Настроение у него было мрачное. Разговор, как он предполагал, предстоял не из приятных, и капитан хмурился.
      – По вашему приказанию прибыл, - доложил он Фомину.
      Фомин взглянул на часы, кивнул:
      – Проходите.
      Кольцов подошел к столу.
      Фомин выдвинул из стола верхний ящик, достал личное дело Кольцова, раскрыл его, поднял на капитана глаза, продолжил:
      – Тут два ваших рапорта с просьбой, чтобы вас перевели ближе к технике. Причем оба раза мотивировали свою просьбу тем, что такой переход даст вам возможность полнее использовать свои знания. Мне неизвестно, почему вам до сих пор отказывали. Резолюций на рапортах нет. Но я хочу спросить вас, что думаете о своей просьбе вы теперь?
      Кольцов не сразу нашел, что ответить. В начале своей службы он действительно подал рапорта Лановому. Работать с людьми оказалось намного сложнее, чем он предполагал. К тому же рота была далеко не из лучших. Офицеров просто не хватало. Молодые солдаты не ладили со "старичками". И хотя серьезных нарушений дисциплины в подразделении не замечалось, Кольцов почувствовал, что поднять роту на ноги у него не хватит ни опыта, ни знаний. Тогда он только-только освоил обязанности командира взвода - и вдруг это новое назначение. Так и случилось, что, покомандовав ротой месяц, он написал рапорт. А потом и второй. Но Лановой категорически отказался удовлетворить его просьбу. Он доукомплектовал роту молодыми офицерами, назначил нового зампотеха, поддержал Кольцова добрыми советами, и дело стронулось с мертвой точки. Осенью рота отлично отстрелялась. В ней появились первые мастера вождения… Кольцов увидел в службе еще одну, и, пожалуй, самую интересную, сторону - конкретные результаты своей работы.
      – Но я уже давно сработался с людьми, - вспоминая сейчас все это, ответил Кольцов Фомину.
      – Если я переведу вас, допустим, в ремонтную мастерскую, там вы тоже будете не один, - заметил Фомин.
      "Ловко все обернулось", - с обидой подумал Кольцов. Но возражать командиру полка не стал. Не позволило самолюбие. Вины за собой он не чувствовал никакой. И потому сказал коротко:
      – Вам виднее.
      – Хорошо. Возможно, мы так и сделаем, - кивнул Фомин. Он намеревался сказать что-то еще, но дверь бесшумно отворилась, и в кабинет зашел подполковник Лыков. Он подошел к Фомину и протянул ему какую-то бумагу.
      – Только что. Из штаба округа.
      Фомин быстро прочитал текст. Посмотрел на Лыкова, словно видел его впервые, потом на Кольцова. Снова прочитал текст, и на лице у него мелькнуло что-то вроде гримасы. Ник кому не обращаясь, он многозначительно протянул:
      – М-да-а…
      К Фомину подошел Доронин, взял у него телеграмму, прочитал вслух:
      – "Встретьте, разместите, обеспечьте все необходимые условия продолжения работы инженера-конструктора Ю.А.Руденко. Заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант Бондарев".
      "Юлия Александровна? Юля?! - чуть не вскрикнул Кольцов, забыв сразу обо всем. - Она снова будет здесь!"
      – Значит, решили работу продолжать. Хорошо, - возвращая телеграмму, проговорил Доронин. - Очень хорошо. Ну что ж, мы готовы: и встретим, и разместим, и обеспечим. Приборы с танков не снимали?
      – Все на местах, - ответил Кольцов и мысленно улыбнулся: "Господи, Юля! Хорошо-то как!" В том, что продолжать испытания придется именно ему, он не сомневался. Нарушить приказ командующего округом, которым когда-то в качестве испытателей "Совы" назначили его роту, не посмеет никто. Это он знал. И потому, обращаясь к Доронину, спросил безо всяких обиняков, словно и небыло только что тут ни разговора о его рапортах, ни решения командира полка:
      – Когда же она приезжает?
      Доронин снова заглянул в лежащую на столе телеграмму и пожал плечами:
      – Конкретно не указано…
      – Значит, надо встречать с каждым поездом, - подсказал Лыков.
      – Значит, так, - согласился Доронин.
      – Да, другого выхода у нас нет, - словно очнувшись, подтвердил Фомин. Все почему-то переглянулись, явно почувствовав облегчение. Фомин заметил это и добавил: - Естественно, приказ заместителя командующего несколько меняет положение. Вам, товарищ Кольцов, придется продолжить испытания. Но как только эта работа закончится, мы выполним принятое решение.
      Кольцов ничего не ответил. "Интересно, с чем же она приедет? - подумал он. - Неужели они так быстро сумели сделать новый измеритель? А может, он у них уже был?"
      Он подумал об измерителе, а увидел перед собой Юлю. Сначала такой, какой она была при их первой встрече ночью у вышки, холодной и строгой, почти сердитой. А потом - в тот последний вечер, когда они разговаривали на балконе у Борисовых, - совсем другой, непосредственной, очень домашней и теплой. Он даже вспомнил ее духи - ландыш с миндалем…
      – Вам поручается встретить инженера Руденко, товарищ Кольцов, -прервал его воспоминания Фомин. - Разместим мы ее, очевидно, там же, в клубе. А насчет испытаний… Я от вас категорически требую отнестись к ним самым серьезнейшим образом! Можете вы хоть раз обойтись безо всяких ваших рационализаций?
      – Могу!
      – Вот и потрудитесь! А вы, - обернулся Фомин к начальнику штаба, -освободите капитана на время испытаний от всяких других дел. Ни в наряды, ни в какие комиссии, никуда не назначайте.
      – Понял, - слегка поклонился Лыков.
      – И последнее, - понизил голос Фомин. - Раздобудьте где-нибудь букет цветов поприличней. Все-таки женщину встречать поедете…
      – Есть, товарищ подполковник! Обязательно! - совсем бодро ответил Кольцов и вышел из кабинета.

      Чем ближе подъезжала Юля к станции назначения, тем откровеннее испытывала она желание, как можно скорее заполучить повторные данные испытаний "Совы". Причин такого нетерпения было несколько. Главная же крылась в том, что ей самой - лично для себя и как специалисту - побыстрее хотелось разобраться во всей этой ситуации с прибором. Она отлично запомнила слова Ачкасова, сказанные им при возвращении в Москву: "Удивительно упрямо не дается нам эта система… Ходим где-то около… а результатов пока нет и нет…" И полностью разделяла его мнение. В работе действительно наступил какой-то затор. Она явно застопорилась, пошла вхолостую. Юля вернулась из командировки, ясно отдавая себе отчет, что все их старания за год практически не принесли почти никаких качественных улучшений прибору. На нее глубокое впечатление произвела беседа с Кольцовым и другими испытателями, знакомство с отчетом капитана, который тот доверил ей. Правда, изучить этот отчет до конца, досконально разобраться во всех сделанных там выводах Юля тогда не смогла. Так уж получилось, что, просмотрев этот отчет, она почти сразу передала его Ачкасову, оставив у себя лишь записи сделанных Кольцовым контрольных замеров. Ачкасов обещал ей вернуть тетрадь. Но так до сих пор и не вернул. Но Юля все же уже тогда поняла: к мнению Кольцова необходимо отнестись самым серьезным образом. Оно во многом созвучно с мнением Бочкарева, Окунева, отчасти с ее собственными, да и некоторых других сотрудников КБ, предлагавших в свое время иное решение принципиальной схемы прибора.
      Она высказала тогда все это отцу. Но Кулешов отнесся к ее доводам, по меньшей мере, как к незаслуживающим внимания. Больше того, он убедил юлю в том, что она просто не имеет права доверять при решении столь важного вопроса чьим бы то ни было записям. "Да мало ли кто чего и как запишет! А ты всему верь. А если закралась ошибка? Элементарная, в конце концов, описка? Как тогда?" - гремел его бас. И Юля, припертая, что называется, к стене этими и еще более вескими аргументами ведущего конструктора Вольского, заколебалась. И потому, почувствовав свои позиции уязвимыми, так нетерпеливо хотела теперь поскорее во всем разобраться…
      А поезд все мчался вперед и вперед. И за окном вагона мелькали то холмы, то поля, то перелески, то деревни, то бурые оползни оврагов. Раза два за утро небо заволакивали жиденькие, серенькие тучки и начинал капать дождь, и Юля пожалела, что не взяла с собой резиновых сапожек. Впрочем, о сапожках она вспомнила так, мимолетно, между раздумьями о предстоящей работе, о том, чем ей предстоит заниматься в эти дни.
      Неожиданно лес, вплотную примыкавший к дороге, расступился. Вправо и влево от полотна потянулись поля. За поворотом показалась уже знакомая Юле станция. Юля вернулась в купе, взяла чемодан, перекинула через руку плащ и вышла в тамбур. Юле не хотелось спешить. Она не знала наверняка, встретят ее или нет. Но почему-то надеялась, что встретят, и обвела перрон взглядом. Знакомых не оказалось. Но не успели лязгнуть буфера ее вагона, как словно из-под земли вырос Кольцов с огромным букетом цветов. Капитан, очевидно, опаздывал к встрече и перед самым приходом поезда бежал, потому что тяжело дышал, хотя улыбался и смотрел на Юлю веселым взглядом.
      – Наконец-то! - вместо приветствия проговорил он и, дождавшись, когда Юля сошла с подножки, добавил: - Третий поезд встречаю!
      – Здравствуйте! - улыбнулась ему как старому знакомому Юля.
      – Здравствуйте, Юлия Александровна! Это вам от всех нас, - протянул ей Кольцов букет.
      – Спасибо. На такую пышную встречу, признаться, я и не рассчитывала. - Кольцов взял у нее чемодан, проводил к машине. Как только газик тронулся, Юля спросила Кольцова: - Ну как вы тут живете? Что у вас нового?
      – Вас ждем, - не переставая улыбаться, ответил Кольцов.
      – Могла ведь и не я приехать, - заметила Юля.
      – Очень было бы плохо.
      – Прибор получили?
      – Вчера.
      – Надеюсь, в дороге не пострадал?
      – Целехонек. Уже установили. И опробовали.
      – Где же?
      – На танкодроме. Там все вымерено-перевымерено. Есть с чем сличать.
      – Где меня расположить собираетесь?
      – На старом месте. А хотите?.. - вдруг засветился идеей Кольцов. -Могу у своей бывшей хозяйки. Я у нее четыре года жил. Домик чистенький. Сад прекрасный. Она одна. Неплохо готовит. И главное - в шесть ноль-ноль вас никто не будет будить.
      Юля задумалась.
      – Попали в точку. Грешница. Поспать утром люблю…
      – И на доброе здоровье.
      – А где это? - спросила Юля. - Да и сдаст ли она? Я ведь всего на пару дней.
      – Если я попрошу, сдаст хоть на один вечер! - заверил Кольцов. -Дружно очень жили. А дом ее рядом.
      – Давайте попытаем счастья, - согласилась Юля и, словно извиняясь, добавила: - Уж очень в этом вашем клубе все же неуютно.
      – На Садовую, дом двенадцать, - скомандовал Кольцов водителю. - Что вы о себе ничего не рассказываете? Как вас встретили в Москве?
      Юля, прежде чем ответить, подумала. Посмотрела куда-то вдаль через стекло дверцы кабины. Сказала неторопливо, будто подбирая слова:
      – Так ведь, естественно, не поздравляли с победой.
      – И очень зря, между прочим, - в тон ей ответил Кольцов. - Вы оказали им немалую услугу. Ваш доклад должен был насторожить людей с головой.
      – Это было, - улыбнулась каким-то своим мыслям Юля. - И не только насторожил, но и рассердил. Особенно шефа.
      – На себя надо было сердиться, - заметил Кольцов.
      – Возможно, если бы я чем-то смогла подкрепить этот доклад.
      – А наши отчеты?
      – Сергей… простите, Дмитриевич? - не сразу вспомнила отчество капитана Юля. - В ваш отчет не до конца верю даже я. А вы хотите, чтобы с ним так легко согласилось руководство КБ. Да только из-за престижа никто не захочет принимать их всерьез.
      – При чем тут престиж? - нахмурился Кольцов. - Решается государственное дело. А вы - престиж. Это уж скорее узколобость дает о себе знать, а не престиж.
      – Не согласна, - укоризненно покачала головой Юля. - Перед руководством задача не такая уж простая. В данной ситуации мало признать, что у вас хорошо. Надо еще честно сказать, что у самих плохо. А это кому же хочется?
      – Все равно признaют!
      – Может быть…
      – Голову даю на отсечение! - запальчиво бросил Кольцов.
      – Не лучший аргумент, - усмехнулась Юля. - А вдруг замеры обернутся против вас?
      – Исключается!
      – Сегодня же выяснится.
      – Вы даже не будете отдыхать? - удивился Кольцов.
      – Успею. День длинный, - ответила Юля и насторожилась: - А может, у вас не все готово?
      – Абсолютно все! - заверил Кольцов.
      – Тогда сегодня, - подтвердила Юля и попросила: - Давайте закурим.
      Кольцов мигом достал сигареты. Щелкнул зажигалкой. Дальше ехали молча до самого дома. Кольцов почему-то подумал: "А отчество мое забыла! - И почувствовал неприятный осадок досады. - А я-то: Юлия Александровна! Юля! - Досада задела самолюбие. Стало еще обидней. - А почему, собственно, она должна была обо мне думать, да еще помнить мое отчество? - Кольцов глубоко затянулся. Ответ сформулировался сам собой донельзя четко: - Ничего она, дорогой, не должна. Так это и запомни!"
      – Вот, номер двенадцать, - объявил неожиданно водитель и затормозил машину. Газик остановился возле резной калитки. Кольцов проворно вылез из кабины, помог сойти Юле. Они зашли во двор. Пока шли к крыльцу, Юля по достоинству оценила новое место. Сад вокруг дома был поистине великолепен. Дом с двумя террасами и светелкой привлекал чистотой. Хозяйка приняла гостей тепло, без всякой лишней суеты.
      – Пожалуйста, - пригласила она Юлю на свободную половину. - На день, на два - сколько поживете. Я буду только рада. Все живой человек за стенкой.
      Минут через десять Кольцов уехал в полк. А с наступлением темноты в полку появилась Юля. Ее, как и полагается, встретили Фомин, Доронин и Семин. Фомин сообщил ей, что техника к испытанию готова. Доронин поинтересовался, как Юля устроилась на новом месте. Юля ответила, что ей все очень нравится. Фомин заметил:
      – Кольцов все-таки неисправим…
      Юля не очень поняла, к чему относятся эти слова, но расспрашивать не стала.
      В парк боевых машин Юлю проводил Семин. Здесь, на площадке перед воротами, уже стоял танк с бортовым номером "01", возле которого находились Кольцов, Чекан и еще несколько танкистов. Юля узнала Чекана и приветливо поздоровалась с ним.
      – Продолжим? - Она пожала ему руку.
      – Можно и снова все начать, - с теплой улыбкой ответил Чекан.
      – У вас все готово? - спросил Семин Кольцова.
      – Так точно, - сдержанно доложил Кольцов.
      – В таком случае приступайте к выполнению задачи! - скомандовал Семин.
      – А знаете, я тоже поеду, - сказала вдруг Юля.
      – Вы? - удивился Кольцов. - Зачем?
      – Вы же обязательно набьете себе шишек в этой железяке! - похлопал по броне танка Чекан.
      – Ничего! - успокоила его Юля.
      Семин тоже не ожидал такого оборота дела и тоже попытался отговорить Юлю. Но она была непреклонна.
      – Не обижайтесь, Сергей Дмитриевич, - сказала она, - но я вам не доверяю.
      – Ну если так, - нимало не обиделся Кольцов, - тогда, конечно, другое дело. Тогда пожалуйста. Только обязательно наденьте комбинезон и шлемофон. Иначе и в самом деле вам несдобровать.
      – Благодарю за заботу, - сказала Юля. - От формы не отказываюсь.
      Кольцов послал Звягина в роту за комбинезоном. А когда его принесли, он еще раз попытался отговорить Юлю.
      – И все же, честное слово, вы напрасно беспокоитесь. Никакого удовольствия от этой поездки не получите.
      – Поеду. И непременно! - категорически ответила Юля.
      – Тогда прошу. - И Кольцов протянул Юле руку.
      – Спасибо, я сама, - отказалась от помощи Юля и решительно подошла к танку. Но забраться на броневую махину оказалось не так-то просто.
      – Звягин, покажи, как это делается, - приказал Кольцов командиру танка.
      Сержант в считанные секунды оказался на броне. И уже оттуда протянул Юле руку. На этот раз Юля перечить не стала. Кольцов поднялся на борт следом за ней. Помог Юле залезть в люк башни, усадил ее на место командира орудия.
      – А вы где разместитесь? - участливо спросила Юля.
      – У меня свое место, - объяснил Кольцов. - Осваивайтесь.
      Он подключил Юлин шлемофон в сеть танкового переговорного устройства и снова поднялся над башней. Теперь ему самому стало интересно узнать, чем кончится вся эта история.
      – Дождись моего возвращения, - предупредил он Чекана.
      – Понял! - коротко ответил Чекан и вздохнул: - Женщина в танке! Мама родная! Только этого нам еще не хватало.
      – Прекратите! - остановил Чекана Семин. - А вы, товарищ Кольцов, не теряйте времени.

      Танк взревел и, окутавшись сизым дымом выхлопа, устремился вперед. Пока он двигался по городку, Юля сидела спокойно, с любопытством разглядывая механизмы наводки орудия. Но как только Ахметдинов свернул с булыжной мостовой на проселок, на выбитую десятками машин дорогу на стрельбище, Юля вспомнила предупреждение Кольцова. Нет, ее не качало. Ее просто бросало от стенки к стенке. И если бы не шлемофон, она уже не раз больно ударилась бы о броню. Кольцов, заметив ее беспомощные движения, скомандовал механику-водителю:
      – Полегче, Акрам, полегче! Куда летишь?
      – Я и так еле еду, - проворчал в ответ Ахметдинов.
      – Полегче! - громче повторил Кольцов и нагнулся к Юле: - За пульт держитесь, Юлия Александровна. А ногами упритесь вот сюда. Сразу обретете устойчивость.
      Юля послушалась совета. И с благодарностью ответила:
      – Верно, так лучше. Спасибо.
      – А ведь я только сейчас понял: это в общем-то очень здорово, что вы отважились на поездку! - явно довольным тоном проговорил Кольцов.
      Они были уже на стрельбище. Здесь качало еще сильней. Танк все время наезжал на какие-то насыпи, опускался в ямы, что-то объезжал. На экране "Совы" то и дело мелькали выбоины, спуски, подъемы.
      – Сейчас появятся цели. Наблюдайте, - предупредил Кольцов.
      – Готова. По-моему, видимость вполне удовлетворительная, - дала оценку прибору Юля.
      – Обзор хороший. Претензий нет, - согласился Кольцов. - Только этого нам мало. Видите под деревом орудие?
      – Вижу.
      – Каково, по-вашему, до него расстояние?
      – Метров триста.
      – В том-то и дело, что больше двух километров.
      – Не может быть!
      – Может, Юлия Александровна. Стоп! - скомандовал Кольцов. Танк замер.
      – Как же вы определили дистанцию? - все еще не верила Юля.
      – В данном случае я сам эту цель устанавливал. А чтобы вы убедились в ошибке прибора, можно проверить дальность шагами. Не хотите? Вот карта. Пожалуйста, измеряйте по карте. И самое для вас веское доказательство: давайте сделаем контрольный замер.
      – Давайте.
      Кольцов поднялся над башней, нажал кнопку измерителя.
      – Проверяйте. Я не ошибся.
      Юля нетерпеливо припала глазом к окуляру.
      – Да, две тысячи триста сорок метров… - механически подтвердила она. - Но, возможно, это частный случай?
      – Пусть будет так, - не стал спорить Кольцов. - Продолжим. Вперед!
      Танк снова двинулся в темноту ночи. Какое-то время ехали молча.
      – Я готов сделать двадцать, тридцать таких замеров. Но, честное слово, не порадую вас ничем… - словно оправдываясь, начал разговор Кольцов.
      Но Юля не дала ему договорить.
      – Давайте так и сделаем. За тем я и приехала, - сухо сказала она.
      "А ты, однако, упряма! - подумал Кольцов. - Только надолго ли тебя хватит? А как прикажешь испытывать твою "Сову" в тумане? В дыму? В огне?"
      Очередная проверка также не оправдала Юлин глазомер. Кольцов в качестве мишени выбрал бронетранспортер. На экране приборов он виделся крупным, словно пачка сигарет, прямоугольником. И Юля справедливо решила, что уж теперь-то цель совершенно точно расположена рядом. Но в действительности бронетранспортер оказался далеко за пределами прямого выстрела.
      И в третий, и в четвертый, и еще много раз за эту ночь ошибалась Юля, наблюдая за местностью по экрану "Совы". Она пыталась как-то сопоставить ошибки, вывести хоть какую-нибудь закономерность их возникновения, хоть как-то попытаться предусмотреть их. Но так и не смогла. И вынуждена была в конце концов признать, что решать с помощью "Совы" такую важную задачу, как определение расстояний, практически невозможно. Впрочем, особой неожиданностью для Юли это не явилось. Уж кто-кто, а она отлично знала, что в свое время, когда "Сову" только еще проектировали, специально этим, как казалось тогда, узким вопросом никто не занимался. В ту пору все думали лишь о том, чтобы максимально увеличить дальность видимости прибора, а также угол его зрения. Не было для Юли это непредвиденной откровенностью также и потому, что об этом существенном недостатке прибора в своем отчете предупредил Кольцов и даже обосновал математическими выкладками. Теоретическую физику он знал так, как, пожалуй, ее не знал в КБ никто. И все же, несмотря на все это, ей не хотелось признавать себя побежденной. Все казалось, что дело вовсе не в приборе. Что надо лишь хорошенько освоить его, научиться как следует им пользоваться.
      Кольцов терпеливо выводил танк то на одну, то на другую цель. Не пытался давать советы, не подсказывал. Он словно говорил ей всем своим поведением: "Сама, сама во всем разбирайся". И Юля наконец разобралась и сказала с плохо скрытой досадой:
      – Пожалуй, хватит.
      Кольцов, казалось, только этого и ждал.
      – В таком случае проверим наши возможности в дыму? - быстро предложил он перейти ко второй части испытаний.
      – Давайте, - покорно согласилась Юля.
      Кольцов передал по радио команду и обратился к механику-водителю:
      – Акрам! Низину возле вододрома знаешь? Сворачивай туда.
      Танк развернулся и двинулся почти в обратном направлении. От резкого поворота к горлу Юли подступила тошнота. Но она сделала глубокий вдох и подавила спазму. Однако Кольцов заметил, как Юля на момент полузакрыла глаза, и участливо спросил:
      – Может, передохнем, Юлия Александровна?
      – Спасибо, - поблагодарила Юля. - Давайте лучше скорее заканчивать.
      Но двигаться до низины, в которой Кольцов, как в наиболее удобном для эксперимента месте, установил дымовые шашки и только что по радио дал приказ поджечь их, не пришлось. Видимость на экране прибора заметно начала ухудшаться. Очертания предметов стали расплывчатыми, дальность наблюдения резко снизилась.
      Кольцов привычно запросил механика-водителя:
      – Как видишь, Акрам?
      – Муть пополз…
      – Откуда?
      – Откуда всегда ползет.
      – Значит, туман. А я думал, у меня прибор забарахлил.
      – Фару можно включить? - спросил Ахметдинов.
      – Еще чего! Ты уж как-нибудь по прибору ловчи, - стараясь выдержать серьезный тон, ответил Кольцов.
      – Да я ничего не вижу!
      – А вы что видите, Юлия Александровна? - обратился Кольцов к Руденко.
      – Да вообще-то тоже почти ничего, - ответила Юля, как показалось Кольцову, уставшим и безразличным тоном. - Но это вполне естественно: дым, туман. Нам это известно…
      – Вам-то да. А механику-водителю от этого не легче! Включай, Акрам, ближний свет, помогай "Сове".
      Танк снова рванулся вперед.
      – В дыму, Юлия Александровна, еще хуже. А в огне "Сова" совсем слепнет, - продолжал Кольцов, - впрочем, сами сейчас во всем убедитесь.
      Колея в низине была сильно выбита. Танк переваливался с борта на борт и с носа на корму, как челн в штормовую погоду. На экране "Совы" в мареве тумана мелькали то верхушки деревьев, то бесформенные нагромождения вывороченной гусеницами земли. До намеченного рубежа оставалось еще метров триста. И вдруг Юля взмолилась:
      – Сергей Дмитриевич, давайте остановимся. Я больше не могу.
      – Стоп! - скомандовал Кольцов.
      Танк остановился, словно налетел на невидимое препятствие.
      – Мне плохо, - призналась Юля и добавила: - Странно… А на машине я езжу очень легко.
      – Я же предупреждал, что это не "Волга", - сдержанно улыбнулся Кольцов и открыл люк башни. - Хотите сойти на землю?
      – Хочу.
      Кольцов вылез на броню первым. Отключил переговорное устройство. Спрыгнул вниз. Под ногами чавкнула болотная жижа. Ночь мягкой темнотой прикрыла низину. Далеко за лесом гудел трактор. И в такт ему басовито рокотал двигатель танка.
      Тем временем Шульгин помог подняться Юле. Юля вылезла на корму, протянула Кольцову руку.
      – Подождите, - остановил ее Кольцов. - Шульгин, отдай инженеру свои сапоги. А сам наденешь мои кеды.
      – Сапоги? - явно с удивлением переспросил заряжающий.
      – Сапоги! - повторил Кольцов.
      – Да она же в них утонет.
      – Шуль-гин!
      – Да у меня ж сорок пятый!..
      – Ты все понял?
      – Да мне что, жалко?
      Заряжающий на миг скрылся в башне и, вновь появившись, передал Юле сапоги.
      – Надевайте. Здесь сыро. Прямо с туфлями в них залезайте, -посоветовал Кольцов.
      Юля не спорила. Теперь она во всем соглашалась с капитаном. Надела сапоги и, снова ища опоры, протянула Кольцову руку. Кольцов помог ее спрыгнуть с борта, помог удержаться на ногах.
      – Это пройдет. Подышите - и пройдет, - подбодрил он Юлю. - Запах солярки, да еще горелой, не все переносят…
      – А можно назад пешком? - спросила вдруг Юля.
      – Еще больше устанете.
      – Я хожу хорошо! - поспешно заверила Юля.
      – Пойдемте, - не стал возражать Кольцов. - Только зачем же топать всю дорогу? До развилке дойдем, а там сядем на машину. Шульгин, передай дежурному, чтобы к развилке машину прислали. Понял?
      – Так точно! - ответил солдат и скрылся в башне. Танк двинулся вперед. И сразу то место, где стояли Кольцов и Юля, утонуло во мраке.
      Темнота была настолько густой, что Юля забеспокоилась:
      – Как же мы пойдем?
      – Не в тайге. Доберемся, - усмехнулся Кольцов и включил фонарик. Узкий луч выхватил из-под ног мокрую траву с искрящимися на ней капельками росы, кочки, вывороченный гусеницами дерн. Черные, казавшиеся бездонными колеи тянулись в глубь низины. И где-то вдали, в самом конце их, время от времени во мраке вспыхивали и пропадали красные габаритные огни танка. Кольцов проводил их взглядом и сказал:
      – А мы пойдем в сторону…
      Он ступил в широкую колею, но его тотчас же схватила за руку Юля.
      – Нет уж, теперь я от вас не отстану, - сказала она и почти вплотную прижалась к Кольцову.
      Они шли рядом, стараясь не мешать друг другу. Идти по жидкой грязи было легче. Но там, где земля была тверже и липла к ногам вязким тестом, Юля сразу начинала отставать. Кольцов никуда не спешил. И был бы рад вот так, рука об руку, бродить с инженером по стрельбищу хоть до утра. Но он почувствовал, что Юля очень устала, и ему стало жаль ее.
      – Вот не послушались вы меня… - начал было он почти с укором.
      – Я вас великолепно слушаюсь, - прервала его Юля.
      – Неправда. Не доверили нам самим провести испытания.
      – Я и не могла этого сделать, - непреклонно ответила Юля.
      – Могли. Вполне могли. А уж отложить замеры на день, отдохнуть после дороги и вовсе могли без всякого ущерба для дела.
      На это Юля не сказала ни слова.
      – Ну да будет вам наука, - продолжал Кольцов.- А уж следующий заезд я прямо за полковым забором проведу.
      – Следующего не будет, - сказала Юля.
      – То есть?
      – Не нужен он. Мне и так все ясно. Ой! - вскрикнула вдруг Юля.
      – Что случилось?
      – Сапог потеряла, - засмеялась Юля.
      – Господи, я испугался, думал, ногу подвернули, - признался Кольцов.
      – И сапог жалко…
      – Найдем! - шаркнул лучом по колее Кольцов. - Не заяц, не убежит. Вот же он!
      – Ваш солдат не зря предупреждал. Они мне и правда великоваты, -снова засмеялась Юля.
      – Стой! Кто идет? - раздался неожиданно в темноте властный окрик.
      Кольцов и Юля, опешив, остановились.
      – Тьфу ты черт! - вполголоса вдруг выругался Кольцов. - Я и забыл, что тут сторожевой пост выставили.
      – Стой! Кто идет? Стрелять буду! - снова послышалось в темноте.
      – Это я, капитан Кольцов! - назвал себя Кольцов.
      И в этот момент, как назло, погас фонарик.
      – Чтобы тебя разорвало! - в сердцах прошипел Кольцов, тряся фонарик.
      – Ло-жись! - скомандовал часовой, и в темноте ночи гулко раскатилась автоматная очередь.
      Кольцов, не мешкая, схватил Юлю за плечи и свалил на землю. Он не видел, куда она упала. Но, почувствовав, как быстро у него самого на локтях и коленях промок комбинезон, понял: и под ней такая же болотина.
      – Ни в коем случае не поднимайтесь! - шепотом предупредил он.
      – А зачем он стрелял? - тоже шепотом спросила Юля.
      – Порядок такой.
      – Ничего себе!..
      – Вы уже промокли?
      – До костей.
      – Двигайтесь ко мне. Тут вроде посуше, - предложил Кольцов.
      Юля проворно подтянулась к нему.
      – Сейчас попробую с ним поговорить, - сказал Кольцов и окликнул солдата: - Караульный! Это я, капитан Кольцов. Ты что, не узнаешь меня?
      Часовой молчал.
      – Я попробую сейчас зажечь фонарик, - предложил Кольцов.
      – На меня не светить! - послышался грозный окрик.
      – Да я на себя! На себя!
      – Что же вы не зажигаете? - спросила Юля.
      – Черт бы его зажег! - сердито ответил Кольцов, беспомощно повертев фонарь в руках. И снова окликнул часового: - Вызывай разводящего!
      Караульный не отвечал. На стрельбище было тихо. Только где-то в стороне по-прежнему гудел трактор.
      – Что же он вас не слушается? - уже с иронией спросила Юля.
      – Ему вообще с нами разговаривать не положено…
      – И долго мы будем лежать?
      – Пока не придет разводящий.
      – Это тоже такой порядок?
      – Глупость ужасная получилась, - смутился вдруг Кольцов. - Я во всем виноват. Забыл, что тут выставили этот дурацкий пост. Хорошо еще, что все так обошлось. Вы не бойтесь, пожалуйста.
      – А я и не боюсь, - поняв смущение капитана, ответила Юля. - Я с вами… Лежу в грязи. Очень мягко. Даже приятно.
      Кольцов понял, что Юля успокаивает его, и с благодарностью посмотрел на нее. Но ничего не увидел. Он глубоко вздохнул. И вдруг понял: ему не только нельзя сетовать на судьбу, а надо благодарить ее. Ибо, не окажись на их пути этого, как он выразился, дурацкого поста, никогда, быть может, Юля не была бы с ним так близка. А она лежала почти у него на плече, и ее волосы, одурманивающе пахнущие ландышем и миндалем, касались его лица… Ему захотелось сказать ей что-нибудь ласковое, теплое, значительное. Сказать о том, что таких красивых, обаятельных женщин он еще не знал. Что он ночи не спал от волнения, как бы вместо нее не приехал кто-нибудь другой.
      – А вы теплый, - сказала вдруг Юля. - Сильный и теплый…
      "Я - дубина! Кретин и осел! Еще неизвестно, чем все это кончится", -с негодованием на самого себя подумал Кольцов и спросил:
      – Вы насморка не боитесь?
      – Я вам уже сказала, что ничего не боюсь, - спокойно ответила Юля.
      – А ведь можете получить, - продолжал Кольцов, подумав: "Какую околесицу, однако, я несу!"
      – Конечно, если этот ваш разводящий не придет до утра, - согласилась Юля.
      Кольцов не успел ответить. До слуха его неожиданно донеслось далекое урчание автомашины. А едва он приподнял голову и посмотрел в сторону этого звука, как увидел в темноте прыгающие вверх и вниз лучи автомобильных фар. В направлении поста из городка двигалась машина. Кольцов догадался: к караульному спешила подмога.
      – Он будет здесь минут через пять, - рассчитал он.
      – Откуда вы знаете?
      – Знаю… - не стал уточнять Кольцов.

      Минут через пять к посту подъехала машина. А еще минут через тридцать Юля и Кольцов были на Садовой улице. Хозяйка уже спала. Свет в ее окнах давно был потушен. Юлю это несколько озадачило. Но Кольцов мигом успокоил ее:
      – Я знаю тут все наизусть. Ключ у вас?
      – В тайнике.
      – За трубой?
      Юля кивнула. Кольцов быстро нашел ключ, открыл дверь.
      – Вот вы и дома. Располагайтесь, - жестом пригласил он Юлю в дом.
      Вы меня не оставляйте, - попросила Юля. - Я, признаться, днем и осмотреться-то хорошенько не успела, где тут что…
      – Пожалуйста, покажу, - с готовностью согласился Кольцов.
      Они зашли в комнату. Кольцов включил электричество.
      – Первым делом я хочу вымыться, - сказала юля, осматривая вымазанный в грязи комбинезон.
      – Придется греть воду…
      – Не надо. Великолепно обойдусь холодной.
      – Где же вы будете мыться?
      – В саду
      – Да ведь холодно, Юлия Александровна!
      – Эх вы, мужчины! - улыбнулась Юля. - Берите полотенце и идите в сад. И ждите меня. Я следом за вами.
      После яркого света комнаты в саду Кольцову показалось особенно темно. Но скоро он пригляделся. Из бокового окна в сад через занавеску падал желтоватый луч. Кольцов разглядел тропу, прошел к сараю, заглянул в бочку. Она была полна воды. Хозяйка собирала ее здесь для того, чтобы она за день могла нагреться, и вечером перед самым заходом солнца поливать цветы. Кольцов сунул в бочку руку. Воду нельзя было назвать теплой. Но она не была и холодной. Тут же, на скамейке, Кольцов нашел и ковш. Он зачерпнул из бочки и услышал за спиной голос Юли:
      – Ну вот и прекрасно…
      Кольцов обернулся. Юля стояла в полосе света в халате и босиком, держа в руке туфли.
      – Юлия Александровна, вы простудитесь! - воскликнул он.
      – Вы считаете, что здесь холоднее, чем в вашем болоте? - усмехнулась Юля.
      – Но босиком-то, босиком-то зачем?
      – Люблю, - просто ответила Юля. - Ну так где вода?
      – Вот… - указал Кольцов на бочку.
      Юля сняла халат и осталась в комбинации.
      – Поливайте, - сказала она и взяла мыло.
      У Кольцова на щеках выступил румянец. Он давно уже понял, что Юля очень проста в обращении, но такой бесцеремонности не ожидал. А больше всего не ожидал так близко увидеть перед собой ее полуголое тело. Кровь ударила ему в голову. Он не мог понять, что все это означает: обычная непринужденность или откровенное желание подразнить его… А Юля как ни в чем не бывало поставила на скамейку ногу, густо намылила ее и снова обернулась к нему:
      – Что же вы? Воды жалко?
      Он поспешно вылил ей на ногу ковш.
      – Какое блаженство! - сказала она и начала намыливать другую ногу.
      Кольцову казалось, что он чувствует исходящее от нее тепло. Кожа у Юли была блестящая, словно мраморная. Ногти на ногах покрыты темным лаком. Смыв пену, Юля ловко вытерла ноги полотенцем. Потом распустила волосы, несколько раз пропустила их сквозь пальцы рук и с облегчением вздохнула:
      – Кажется, можно и не мыть. Вымазать не успела. - Кольцов смотрел на нее как завороженный. А Юля не торопясь вымыла плечи, руки и спросила: -Сколько времени?
      Кольцов взглянул на часы.
      – Три, - ответил он и вдруг не сдержался, сказал то, о чем думал все время, пока был с ней в саду: - Вы необыкновенная женщина! Вы очаровательная женщина! Вы само очарование!..
      – А вы знаете, - сказала она, - я, пожалуй, хочу есть. Хорошо бы после такого купания выпить чаю и съесть бутерброд с ветчиной.
      – Я мигом организую! - обрадовался Кольцов тому, что ему не придется так быстро от нее уходить, хотя совершенно не представлял, где и что он найдет в такой поздний час.
      – У меня все есть, - выручила Юля. - Идите в дом и приготовьте, пожалуйста.
      Кольцов проворно взбежал по ступенькам крыльца, зашел в комнату. На столе в прозрачной хлорвиниловой сумочке лежали продукты. Кольцов достал ветчину, колбасу, масло, две московские булки, сыр, нашел коробочку с дорожными пакетиками чая, кипятильник, изящную серебряную ложечку, стакан с подстаканником, соль, сахар и даже тюбик с горчицей. Он выложил все на стол и подумал, что Юля неплохо умеет собираться в дорогу. Он налил в стакан воды, включил кипятильник, нарезал булки, намазал их маслом, положил на масло ветчину, и хотя сам в этот момент испытывал необычайный, просто волчий аппетит, все его мысли были заняты только Юлей. Она стояла у него перед глазами - стройная, нежная, притягательная. У него руки начинали дрожать, когда он думал о том, как сейчас войдет в дом, сядет за стол напротив него - и он снова увидит ее малахитовые глаза, распущенные волосы. Юля вошла, мельком взглянула на его приготовления, улыбнулась и остановила на Кольцове долгий, пристальный взгляд. Он смутился под этим взглядом, спросил:
      – Что-нибудь не так?
      – Вам, кажется, повезло больше, чем мне, - заметила она.
      – А, да, - понял он, что имела она в виду. - Я действительно не промок. Сбросил комбинезон, вымыл сапоги - и чист.
      – Что же вы стоите? Вы ведь тоже голодны, ужинайте, - предложила она и подошла к этажерке, на которой стояли зеркало, флакон духов, еще какие-то баночки и коробочки. Она открыла духи, смочила палец и легонько дотронулась до шеи за ушами. И сейчас же Кольцов уловил запах миндаля и ландыша. Но теперь он показался ему более терпким. Юля вроде бы не замечала его. Она вела себя так, будто была в комнате одна. И в то же время он чувствовал: ей было приятно сознавать, что он любуется ею. Она закрутила волосы в жгут и уложила его на левое плечо. При этом открылась чуть загорелая шея. Кольцов не отрываясь следил за ее неторопливыми движениями и вдруг почувствовал, что его словно толкнули к этой женщине, так спокойно и непринужденно укладывавшей свои волосы. Он попытался бороться с этой неведомой силой, но понял: все старания напрасны. Чувствуя, что теряет над собой контроль, он подошел к Юле и поцеловал ее в шею раз, другой, потом в плечо, потом снова в шею…
      – Можно подумать, мы с вами на четырнадцатом этаже, - негромко сказала она.
      – Конечно. То есть кругом только сад, - прошептал он в ответ что-то несвязное, шагнул к выключателю и выключил свет. А когда обернулся, то скорее почувствовал, чем увидел, что Юли уже нет возле этажерки. Он напряг зрение, пытаясь увидеть ее в темноте. Но не увидел. Лишь услышал мягкие шаги и легкий шелест халата. Потом что-то скрипнуло. И он понял: Юля села на кровать. У него забилось сердце так, что каждый удар отдавался в висках. Он шагнул к ней, сел рядом, робко обнял и стал покрывать поцелуями ее лицо, шею, плечи… Юля спокойно принимала его ласки, будто ждала их.
      Потом, позднее, когда он на ощупь нашел сигареты и взял одну, Юля сказала:
      – Я тоже хочу.
      Он протянул пачку, зажег спичку, поднес ей. И пока она прикуривала, не сводил с нее глаз. Выражение лица у Юли было довольным, веки полусмежены. Кольцов жадно выкурил сигарету, потянулся за второй. Но она жестом остановила его и, держа за руку, продолжала лежать молча. Он тоже не говорил ничего, только думал и думал о ней. Он плохо понимал ее. И совершенно не мог объяснить себе ее поступок. Да и не старался понять. Зато свое собственное состояние и настроение он взвешивал до мелочей и прекрасно отдавал себе отчет во всем. В его жизни произошло нечто огромное, ни с чем не сравнимое, ни на что не похожее. Как и подобает цельной натуре, редко принимающей решения, но зато принимающей их раз и навсегда, он понял: отныне может и должен принадлежать только этой женщине, бесконечно влекущей его к себе. Это было для него так очевидно, что он не удержался и сказал ей дрогнувшим от волнения голосом:
      – Хотите вы этого или не хотите, но я теперь ваш.
      Юля молчала.
      – И только ваш, - повторил он.
      – Никакой собственности, - предупредила вдруг она и попросила: - И пожалуйста, не надо ни о чем говорить.
      Кольцову показалось: она шутит, хотя голос ее звучал довольно твердо. И он продолжал:
      – Но это так…
      Тогда она просто закрыла ему ладонью рот и повернулась к нему лицом. Теперь он уже не видел его выражения, не видел, улыбается она или серьезна. Однако решительность ее жеста напугала его. Ему стало страшно от мысли, что скоро начнет светать. Им придется расстаться. Днем она может уехать. А он так и не скажет ей ничего и, главное, ни слова не услышит от нее. А как же дальше? Как надо и как сможет он жить дальше?
      Мысль эта так взволновала его, что он, несколько раз горячо поцеловав ее руку, заговорил снова, быстро, словно боясь, что она не даст ему договорить:
      – Не уезжайте так скоро.
      – Что же мне тут делать? - ответила Юля.
      – Не знаю, - признался Кольцов и поправился: - Пока не знаю. Потом придумаем. Давайте хотя бы повторим все испытания.
      Юля добродушно засмеялась:
      – Теперь уже вроде испытывать нечего.
      – Почему? - не понял он ее шутки. - Придумаем что-нибудь… - Юля молчала. Но ему хотелось слышать ее голос. И он продолжал: - Без вас я тоже работал… И кажется, мне удалось кое-что подметить интересное. Помните длинные темные полосы на экране?
      – Помню. Я знаю, что это такое.
      – А не заметили, что они появляются только в определенные моменты?
      – В определенные?
      – Именно.
      – В какие же? - даже заинтересовалась Юля.
      – Я расскажу. Но не сейчас же, Юлия Александровна! - боясь переборщить и все испортить, взмолился Кольцов.
      – Хорошо, - ответила она после некоторой паузы.
      Кольцов встал.
      – Я пойду, - сказал он и стал целовать ее лицо, глаза, волосы.
      Она не отталкивала его, только сказала:
      – Мы расстаемся всего на несколько часов.
      – Да, - сказал он и, быстро собравшись, вышел в сад.
      В десять часов утра его разбудил Шульгин. Он сильно постучал в дверь квартиры капитана и на вопрос "Кто там?" громко доложил:
      – Вас, товарищ капитан, командир полка срочно вызывает.
      Дремоту, еще смежавшую веки капитана, как ветром сдуло. Кольцов проворно сел на тахте, заменявшей ему в его холостяцкой квартире кровать, и сбросил с себя простыню, но с тахты не слез. Он подумал не о Фомине, а о Юле. И снова, как наяву, совершенно отчетливо увидел ее перед собой, ее стройные, крепкие ноги, тяжелый жгут волос, легкие, проворные и в то же время несуетливые руки. "Я, кажется, сойду с ума", - подумал он и снова зажмурил глаза. Но Юля от этого не исчезла, а, наоборот, стала видна еще четче. Он услышал ее голос: "Мы расстаемся всего на несколько часов…" "Надо, непременно надо задержать ее здесь… - подумал он и только теперь вспомнил о Фомине: - И зачем я ему понадобился так рано?"
      Он встал, открыл дверь, впустил Шульгина. Поздоровался за руку, спросил:
      – Как вчера добрались?
      – Полный порядок, товарищ капитан, - доложил Шульгин. - Танк вымыли. Загнали в бокс.
      – Когда же успели? - удивился Кольцов.
      – Сразу после подъема. Старшина разрешил, вместо зарядки.
      – Молодцы! А тебя кто послал?
      – Лейтенант Аверочкин.
      – Передай, пусть доложит: сейчас буду, - сказал Кольцов и взял со стула бриджи. Собрался он быстро. На ходу заглянул в холодильник. Выпил пару сырых яиц, заел круто посоленным куском хлеба и направился в штаб. По дороге представил, как встретит его сейчас Фомин. Большой фантазии для этого не требовалось. О случившемся на стрельбище наверняка знал уже весь полк. И как ни оправдывайся и что ни доказывай, а виноват во всем этом, конечно, был он, Кольцов. Исходя из этого, как говорится, по заслугам полагалась и честь…
      "В мастерскую так в мастерскую", - уже почти смирился он, и перед его глазами опять встал Фомин, сердитый, почему-то всклокоченный, хотя в жизни подполковник всегда был причесан самым аккуратным образом.
      Кольцов решительно открыл дверь кабинета командира полка и, переступив порог, остановился. В кресле возле маленького столика, за которым Фомин обычно принимал своих заместителей, сидела Юля, а рядом с ней стоял Фомин и очень старательно наливал в ее чашку из фарфорового кофейника кофе. Чего-чего, но увидеть это Кольцов не предполагал даже во сне. Почему-то никак не укладывалось в голове, что Юля очутилась здесь раньше его. Ведь ее-то никак не могли вызвать. Значит, пришла сама… И откуда этот кофейник с выгнутым носиком, с синим рисунком на бледно-синему, может быть, даже майсеновскому фарфору?
      Кольцов доложил о прибытии. А Фомин как ни в чем не бывало гостеприимно предложил:
      – С нами чашечку кофе. Наверное, ведь не завтракали?
      – Благодарю! - Кольцов, повесив фуражку на вешалку, подсел за столик.
      Юля приветливо улыбнулась, молча кивнула головой. Кольцов тоже кивнул.
      – Клади сахар, - предложил Фомин. И, посмотрев за окно, сказал гостье: - Дождь будет. Не к дороге…
      – Ничего. Поеду. Все ясно, - сказала Юля. - Дома дел тоже не перечтешь.
      – Ну а за эту историю, я думаю, вы нас простите, - мягко улыбнулся Фомин.
      – Я как на фронте побыла, - засмеялась Юля. - И не испугалась. Правда? - взглянула она на Кольцова?
      – Правда, - глухо ответил Кольцов.
      – Но вы знаете, - снова перевела взгляд на Фомина Юля, - очень может быть, что через неделю я опять к вам нагряну. Так что приборы не демонтируйте.
      – Милости просим, - расплылся в улыбке Фомин. - Все сохраним как есть.
      – И наверняка не одна, - добавила Юля.
      – Тем более будем рады! Места всем хватит. Разместим.
      – Вы уезжаете? - не выдержал Кольцов.
      – Да, поговорила сегодня с Москвой и решила: надо ехать.
      – Но мы же хотели провести еще ряд экспериментов!
      – Не стоит, Сергей Дмитриевич, мне картина ясна, - просто ответила Юля.
      – Напрасно, - с сожалением проговорил Кольцов. - Мне казалось, что дополнительные данные не помешали бы вам для доклада.
      – Не помешали бы, - согласилась Юля. - Но я подумала и пришла к выводу: надо еще кому-то из наших специалистов "Сову" показать в деле. Одного моего мнения, при любых данных, сейчас уже недостаточно. Надо сделать так, как я только что сказала Виктору Степановичу: сюда должны приехать два-три наших инженера. Вы меня поняли?
      – Я давно вас понял, - буркнул Кольцов.
      – Я тоже думаю, что Юлии Александровне виднее, как следует поступать, - заметил Фомин.
      Юля допила кофе, поставила чашку на стол, встала. Сказала, обращаясь к Кольцову:
      – А если вы меня проводите, буду очень рада.
      – Конечно! Обязательно проводит! Какой может быть разговор?! - с готовностью ответил за Кольцова Фомин. - Давай-ка, Сергей Дмитриевич! Берите мою машину. А я сейчас дам команду, чтобы обеспечили билет. Вам, очевидно, в мягком?
      – Если удастся.
      Юля попрощалась с Фоминым, поблагодарила его за заботу и вышла из кабинета.
      На какое-то время Кольцов остался наедине с Фоминым. Но и этого времени вполне хватило, чтобы Фомин снова стал таким, каким Кольцов знал и видел его всегда. Взгляд командира полка, как и прежде, стал строгим, проницательным.
      – Если и на этом, финальном, отрезке вашего совместного пути случится хоть что-нибудь, я вас не в ремонтную мастерскую, а в хозвзвод отправлю. Понятно? - чеканя слова, предупредил он.
      – Так точно, товарищ подполковник, - вздохнул Кольцов и вышел из кабинета.
      Когда Кольцов спустился с крыльца, Юля уже стояла возле командирского газика. Она села в кабину, подождала, когда Кольцов усядется рядом, и сказала:
      – Поедемте в парк. Надо снять ленту с измерителя.
      – Поедемте.
      В парке Юля тепло поздоровалась с Чеканом. Взяла у него пленку, сама упаковала ее в жестяную коробку, сама обклеила коробку изоляционной лентой.
      – Берегите прибор, я скоро вернусь, - предупредила она зампотеха.
      – Я бы снял его от греха подальше, - честно признался Чекан и вопросительно посмотрел на Юлю. - А?
      – Ни в коем случае! - вмешался в разговор Кольцов. - Мы с ним еще поработаем. А за сохранность не беспокойтесь.
      – Решайте сами, - сказала Юля и, пожав Чекану руку, пошла к машине.
      Из полка до Садовой они ехали молча. Вещи у Юли были уже собраны. Она расплатилась с хозяйкой, попрощалась, и машина повезла их на станцию. Юля со всеми была приветлива, даже ласкова, и только, казалось, не замечала Кольцова. Нет, время от времени она обращалась к нему с каким-нибудь вопросом, что-то говорила ему, но будто не видела его.
      Кольцов был вне себя от обиды, от уязвленного самолюбия, от неумения объяснить такое, столь непонятное, поведение Юли. Он не знал, как ему надо на все это реагировать, и решил молчать. Они уже подъезжали к станции. И вдруг Юля заговорила с ним мягким, полным участия голосом:
      – Спасибо вам, Сергей Дмитриевич, за все. Вы оказали мне поистине неоценимую помощь.
      – Пожалуйста… - буркнул Кольцов.
      – Мне не только полезно было с вами работать, но и приятно.
      "Так я и поверил!" - чуть не сорвалось у него с языка. Но он сжал губы и насупился еще больше.
      – Впрочем, - продолжала Юля, - через неделю-две я надеюсь снова быть здесь. О дне приезда я непременно вас предупрежу.
      – Могу уехать в командировку, - неожиданно для себя сказал Кольцов.
      – Это исключено, - улыбнулась обезоруживающей улыбкой Юля. - Я просила Виктора Степановича никуда вас не отправлять, и он обещал мне это. Если не приеду, тоже сообщу.
      "Могла и не просить. Меня и так никто никуда не пошлет. А уехать, наверное, было бы надо… - подумал Кольцов. - Сирена, вот кто ты. Сирена самая настоящая!"
      Газик подкатил к платформе станции. И в тот же момент из-за поворота показался поезд.

      Прошло две, три недели, но Юля не приехала и не прислала письма. Прошел месяц. А Москва все молчала. И Кольцов начал понимать, что ждать некого да и нечего. Он многое за эти дни передумал и решил, что в общем-то, наверное, оно так и должно быть. И хотя на душе у него, несмотря на все эти разумные выводы, легче не стало, удивлялся он совсем другому. Весь полк все это время только и обсуждал случай с часовым, а Фомин до сих пор даже не удосужился отчитать Кольцова. И не только Фомин. Семин тоже словно воды в рот набрал. Забыл, казалось, Фомин и о ремонтной мастерской, что тоже на него было мало похоже. Да и вообще он как будто перестал замечать Кольцова…
      Обо всем этом и раздумывал сейчас Кольцов, стоя у окна командного пункта вышки. Было темно. Хлестал дождь. Голые ветки деревьев тоскливо бились о стенку вышки при каждом сердитом порыве ветра. Кольцов протер рукой запотевшее стекло, но, убедившись, что виднее через него не стало, открыл окно настежь. Снаружи сразу дохнуло сыростью. Отчетливее стал слышен шум дождя и ровный гул работающих танковых двигателей. Кольцов ждал, когда доложат о готовности мишеней. Вскоре действительно раздался телефонный звонок. Трубку снял сидевший за пультом управления Чекан и, выслушав доклад, сообщил Кольцову:
      – Мишени опробованы.
      – Будем начинать, - решил Кольцов.
      Без комбата?
      – Время вышло, - ответил Кольцов, подошел к пульту управления и коротко скомандовал в микрофон:
      – Загрузить боеприпасы!
      Стоявшие в строю за кормой танков экипажи бросились выполнять команду. Скоро по три снаряда перекочевало в каждый танк. После этого экипажи снова построились за машинами.
      – К бою! - снова скомандовал Кольцов.
      Натренированные экипажи в считанные секунды заняли свои места в танках.
      – Первый! Второй! Третий! - продолжал командовать Кольцов. - Вперед!
      Гул за окном сразу превратился в рев.
      – Нам, как всегда, везет, - глядя в темноту ночи, задумчиво проговорил Чекан.
      – Ничего. Я думаю, хуже, чем у других, не будет, - ответил Кольцов.
      – А почему, собственно, мы стреляем последними?
      – А ты не знаешь? - так и вскинулся Кольцов. - Испытания кто за нас должен был заканчивать, дядя? Замеры кому надо было добирать? Доверия опять же больше…
      – Оно и видно, - кивнул в сторону окна Чекан. К вышке подъехал газик, хлопнула дверь, и на лестнице, ведущей на командный пункт, послышались торопливые шаги. - Оно и видно, - повторил Чекан и натянул на плечи плащ-накидку.
      В комнату вошел майор Семин.
      – Уже начали заезд? - спросил он безо всяких предисловий.
      Кольцов выключил связь.
      – Так точно, товарищ майор.
      – Чей взвод стреляет?
      – Лейтенанта Борисова.
      В глубине директрисы ухнул орудийный выстрел. И тотчас на пульте перед Кольцовым зажглась и потухла красная лампочка.
      "Молодцы!" - отметил про себя Кольцов.
      – Почему не дождались меня? - не обращая внимания на лампочку, недовольным тоном спросил Семин.
      – Время истекло, - коротко ответил Кольцов.
      – Все равно. Надо было дождаться. Вы знали, что я буду обязательно…
      "Та-та-та-та-та…" - раскатилась над стрельбищем пулеметная дробь, и, прорезая пелену дождя, в сторону леса понеслась гирлянда трассирующих пуль. На пульте перед Кольцовым снова отрывисто замигала лампочка.
      – Прошил, - довольно отметил Чекан.
      – Я сегодня был у вас в подразделении и должен отметить, что мне там многое не понравилось, - оставил без внимания реплику зампотеха, продолжал Семин.
      Кольцов внимательно посмотрел на комбата.
      – Закончите стрельбы - и надо будет серьезно взяться за наведение порядка. Это хорошо, что ваши солдаты много читают, но зачем же устраивать в казарме филиал библиотеки? Тут книги, там книги. К чему это? Прочитал книгу - сдай…
      – Они не просто читают, они занимаются, - объяснил Кольцов.
      – И тем не менее в подразделении должен быть порядок, - назидательно проговорил Семин. - И неужели вы сами не можете догадаться, что уже давно пора покрасить пирамиду? Да и койки тоже не мешало бы освежить. Вы думаете, проверяющие не обратят внимания на их затрапезный вид? Вы, Сергей Дмитриевич, упрямо не хотите считаться с психикой военного человека. Не замечаете в ней никакой специфики. А она, между прочим, существует и проявляется, я бы сказал, даже очень активно, - продолжал все в том же спокойном тоне Семин. - Вот возьмите, к примеру, генерала Ачкасова. Казалось бы, какое дело ему - ученому человеку, занятому своими идеями, мыслями, испытаниями новой техники, - до порядка в нашем полку? Не так получается. Как бы Ачкасов о танках ни думал, чем бы голова у него занята ни была, а заметил, что у нас на воротах КПП краска обшарпана. И не только заметил, а так и сказал об этом дежурному. "Что же это, - говорит, - у вас звезды на воротах такие блеклые? Да и сами ворота, как на каком-нибудь постоялом дворе, все грязью обрызганы! Неужели, - говорит, - в полку краски нет, чтобы освежить их как следует?" Вот как она, эта самая специфичность, проявляется. И будь он хоть семи пядей во лбу, ученый-переученый, занимайся хоть космосом, хоть океанским дном, а если прошел он в свое время настоящую военную выучку, он вам ни при каких обстоятельствах форменную пуговицу к тужурке или шинели вверх ногами не пришьет. А вы считаете нормальным, когда книги, хоть они и в стопке, лежат на тумбочках или - еще того хуже - на подоконниках…
      Философия по поводу пуговицы показалась Кольцову забавной, но насторожило другое: никогда таких длинных речей Семин не произносил. С майором явно что-то случилось. Впрочем, уже в следующий момент мысли Кольцова были заняты совсем другим. Там, в глубине директрисы, творилось что-то неладное. Время шло, а выстрелы слышались все реже и реже. И все с большими промежутками вспыхивали лампочки на пульте управления.
      Кольцов включил микрофон и запросил командира взвода:
      – Я - "Вышка". Я - "Вышка". Двадцать второй, отвечайте. Что там у вас происходит?
      Ответ из темноты последовал незамедлительно:
      – Видимости никакой. Почти нулевая видимость, товарищ капитан.
      "Так я и знал!" - подумал Кольцов и взглянул в окно. Дождь налетал теперь на стрельбище сплошным потоком воды. Ветер закручивал их в маленькие смерчи и со злобой бросал на вышку, на деревья, заливал до краев танковые колеи. Сквозь дождь с трудом пробивались лучи прожекторов. Кольцов отлично знал, что в такие минуты экран "Совы" застилает белесая пленка, сквозь которую бывает чертовски трудно даже различить контуры предметов, не то чтобы точно определить расстояние до них. Мишени появляются и исчезают, появляются и исчезают, а наводчик едва успевает к ним присмотреться. В воображении Кольцова само собой возникло зеленоватое поле экрана, мельтешащие на нем сквозь кисею дождя нечеткие очертания плоских, словно вырезанных из жести кустов, рвов, бугров, на вершинах которых время от времени то справа, то слева по ходу движения танка поднимались одиночные и групповые цели. Он тоже мысленно попытался разобраться в этих очертаниях. Но вместо экрана вдруг увидел перед собой внимательные зеленые глаза инженера Руденко и услышал ее голос: "Мы как раз работаем над тем, чтобы увеличить разрешающие возможности прибора". "Разрешающие возможности!.. - передразнил Кольцов. - Вы мне обеспечьте возможность точного определения расстояния. Вот что от вас требуется! Избавьте меня от контрольной пристрелки. Дайте всепогодный ночной дальномер".
      Мысли его прервал голос Семина:
      – Да вы меня совсем не слушаете!
      – Завтра же, товарищ майор, покрасим и кровати, и подоконники, -словно очнувшись, ответил Кольцов.
      – При чем тут "покрасим"? Я говорю сейчас совсем о другом, - заметил Семин. - Раз решили с нами расстаться, что уж о наших делах говорить. Надо думать, на новом месте, в Москве, дела будут поинтересней…
      – Я не совсем вас понимаю. О чем вы, товарищ майор? - в недоумении спросил Кольцов, чувствуя, что теперь уж он окончательно сбит с толку. -При чем тут Москва? Какие дела?
      – Так уж будто ничего и не знаете? - интригующе посмотрел на него Семин.
      – Абсолютно!
      – Да мне в общем-то конкретно тоже ничего не известно, - быстро пошел на попятную Семин. - Разговор идет… Вас, дескать, в Москву должны перевести.
      – Когда?
      – Это уж мне неведомо.
      – А кто говорил?
      – Ну какое это имеет значение? Говорили. И уверен, что не зря. Зря-то кому надо? Так я к чему? На новое место сядете - старых друзей не забывайте.
      Кольцов вздохнул так, словно принес тяжеленную ношу. И ничего не ответил. Только подумал: "Что бы там ни было, но с нашим майором не соскучишься".
      Вдали глухо раскатился орудийный выстрел.

      Откуда Семину стало известно о Москве, для Кольцова так и осталось тайной. Но теперь значения это уже не имело. Важно было другое: он сказал правду. В начале октября Кольцова вызвал начальник штаба и безо всяких лишних разговоров вручил ему предписание.
      Кольцов быстро пробежал глазами заполненный бланк: "С получением сего предлагаю Вам отправиться в г. Москву в распоряжение командира в.ч…".
      – А кто командир этой в.ч.? - ничего не понимая, спросил Кольцов.
      – Вам лучше знать, - изобразил в ответ какое-то подобие улыбки всегда сдержанный начальник штаба.
      – Я, честное слово, ничего не знаю! - поклялся Кольцов.
      – А я тем более.
      Кольцов снова заглянул в предписание. Срок возвращения в свою часть в нем не был указан.
      – Меня что, насовсем переводят? - снова задал вопрос Кольцов.
      Лыков поджал губы, внимательно посмотрел на Кольцова, словно собирался уточнить, насколько искренен с ним капитан, и, не говоря ни слова, положил перед ним на стол телеграмму. Кольцов прочитал текст: "Откомандировать в распоряжение командира в.ч…". И никаких подробностей, никаких разъяснений. "Странно, однако, все это…" - подумал он. Лыкову словно передались его мысли.
      – На месте все станет ясно, - успокоил он Кольцова. - А пока передайте роту Аверочкину и не задерживайтесь с отъездом.
      Кольцов пожал подполковнику руку, вернулся в роту. Собрал офицеров и объявил о скором отъезде. Все его подчиненные сразу заметно сникли. Вопросов ему не задавали. Только Чекан, не обращаясь ни к кому, заметил:
      – Все правильно. Хорошо не может быть долго. Так же не бывает!
      Но поскольку многое в этой ситуации так и осталось неясным, уже накануне самого отъезда Борисов неожиданно посоветовал Кольцову позвонить Юле. Кольцов вначале наотрез отказался. Однако подумал и согласился. Борисов же подсказал ему и номер Юлиного телефона, который Юля в свое время оставила жене Борисова - Лизе. Кольцов звонил из дому. Москву дали быстро. Трубку на том конце провода сняла какая-то женщина.
      – Пожалуйста, Руденко, - попросил Кольцов.
      – Его или ее? - спросили в ответ.
      – Ее, Юлию Александровну, - смутился Кольцов.
      – Пожалуйста. Ю-ля! - И почти тотчас же несколько измененный, но такой знакомый Юлин голос:
      – Я слушаю.
      Юля не удивилась этому звонку. Она словно его ждала. И сразу перешла на деловой тон:
      – Выезжаете сегодня? А где вы остановитесь? Думаете, в гостинице? Хорошо. Я вас встречу.
      Поезд подходил к Москве. День выдался погожим. Здесь было значительно теплее, чем там, откуда Кольцов приехал. Он стоял в коридоре вагона, смотрел в окно на мелькавшие за дорожными посадками дачные домики и курил. Сердце его билось томительно и взволнованно. Не верилось, что через несколько минут он снова увидит Юлю. И почему-то именно это больше всего волновало душу.
      Народу на перроне было, как обычно, много. И не столько встречающих, сколько тех, кто спешил на электрички. Кольцов пристально вглядывался в мелькавшую перед его взором толпу и чувствовал, что волнуется еще больше. "Попробуй найти в такой толчее", - думал он о Юле и вдруг увидел ее. Юля стояла несколько в стороне от движущегося живого потока и смотрела на хвостовые вагоны прибывшего экспресса. Рядом с ней была высокая миловидная девушка. "Это еще кто? Это еще зачем? - недовольно подумал Кольцов, лишь мельком взглянув на незнакомку. - Нарочно ведь, наверное, привела. Ну и характерец!"
      Лязгнули буфера, Кольцов ступил на асфальт. К Юле и ее спутнице подошел размашистым шагом, стараясь не выдать своего волнения. Юля заметила его, тепло улыбнулась и протянула руку.
      – Вот и вы, - сказала она и представила свою спутницу, молоденькую кареглазую девушку с ямочками на щеках: - А это наша Ирочка. Мы вместе с ней работаем.
      – Сергей, - сдержанно назвался Кольцов. - Наверное, я с вами разговаривал по телефону?
      – Со мной, - подтвердила девушка.
      – В таком случае будем считать, что мы уже давно знакомы, - предложил Кольцов и снова обратился к Юле: - Пойдемте к такси.
      – Мы на машине, - ответила Юля.
      – Даже так? Тогда прямо в гостиницу.
      – В какую?
      – А в какую полегче устроиться, где-нибудь в центре.