5. О ПЛОХО УСТРОЕННОМ КОСМОСЕ, ОБ ОТНОСИТЕЛЬНОМ ДВИЖЕНИИ И О ПРОЧИХ ВЕЩАХ

Однажды после утреннего чая Пинч, обращаясь к Цандеру, сказал:

— Когда же мы будем устанавливать зеркальный телескоп? Пора нам совершить вылазку из ракеты..

— Хотя бы сегодня, — ответил Цандер. — Вы пристегнете к телу портативные ракеты, но не будете пускать их в ход, пока я не выйду к вам вместе с Винклером. Нам надо еще окончить осмотр мотора. Ганс, вы можете отправляться на установку. Мы справимся без вас. Итак, для начала пять следопытов отправляются исследовать мировое пространство и устанавливать телескоп, — улыбаясь, сказал Цандер.

— Наденем эфиролазные костюмы, возьмем часть зеркал — и в путь! — воскликнул Пинч.

Спроектированный Цандером зеркальный телескоп был самым совершенным и оригинальным в мире рефлектором не только по конструкции, но и по материалам. Огромное зеркало в несколько десятков метров диаметром должно собираться в безвоздушном пространстве из отдельных полированных металлических листов. Зеркало устанавливается на расстоянии нескольких сот метров от ракеты — фокусное расстояние — и должно соединяться с нею легкими, тонкими трубами, при помощи которых астроном, сидящий в ракете и производящий наблюдения над различными светилами, может поворачивать свой объектив на требуемый угол.

Так межпланетные беглецы вооружались инструментами, которые давали им возможность еще больше расширить пределы видимого мира.

Это оригинальное сооружение обладало, однако, недостатком: при ускорении или торможении зеркало необходимо было убирать, иначе оно могло разлететься в куски.

Через четверть часа Блоттон, Амели, Мадлен и Пинч, готовые в путь, собрались в люке небольшой камеры, которая едва вмещала их. Громоздкие, неуклюжие и тяжелые на земле костюмы их здесь оказались чрезвычайно удобными и легкими. В руках все держали части зеркала. На плечах путников были прикреплены портативные ракеты в виде ранца К поясу подвешены диски вращения. Шлемы связаны телефонными проводами, чтобы люди могли разговаривать друг с другом. Кроме того, у каждого на поясе висел большой моток тонкой стальной проволоки. Цандер настоял на том, чтобы эфиролазы прикрепили себя этой проволокой к обшивке звездолета. Он лично осмотрел костюмы, проверил исправность приборов, подающих кислород и приводящих в действие портативные ракеты, и кивнул головой: они уже не могли слышать его.

Винклер запер тяжелую толстую внутреннюю дверь камеры. Загудел мотор вакуум-насоса. По мере того как атмосферное давление в камере уменьшалось, костюмы путников под влиянием внутреннего давления в две трети атмосферы расширялись. Но это расширение шло до известного предела: костюмы имели, кроме нескольких слоев мягкой термоизоляционной прокладки, слой частой металлической сетки, которая играла двойную роль: нагреваясь от аккумулятора, она отепляла костюмы изнутри и вместе с тем увеличивала механическую прочность ткани. Четыре вздувшиеся фигуры действительно казались жителями неведомой планеты.

Когда вакуумметр показал, что в люке осталось менее тысячной доли атмосферного давления, Фингер открыл двойную внешнюю круглую дверь.

Один за другим «эфиролазы» вылезли из ракеты и прикрепили к петлям на ее поверхности концы своих проволок. Фингер первый оттолкнулся ногой от звездолета и устремился в пространство. Следом за ним попрыгали «вниз головой» другие. Он уже начинал разбираться (помогли упражнения в Стормер-сити) в ощущениях этого нового мира.

Мускулы ног действовали, как пружина, оттолкнув не только путников от ракеты, но и ракету от путников; но так как масса ракеты во много раз превышала массу человеческого тела, то удар по ракете произвел ничтожнейшее изменение в ее движении, тогда как путники оттолкнулись с заметной скоростью, причем всем казалось, что не они отделились от ракеты, а ракета была отброшена от них движением ноги, они же остались на месте. Фингер смотрел на ракету. Она постепенно уменьшалась в размерах, удаляясь от них. А все-таки она от них или они от нее? Фингер основательно продумал закон относительного движения. Он знал, что для них улетает ракета, для сидящих в ракете — улетают они, и оба утверждения правильны — каждое для своего наблюдателя.

Теперь каждый из спутников сделался самостоятельным небесным телом со своим собственным движением, траекторией полета. На эти новые небесные тела распространялись все законы небесной механики.

Летят они или стоят на месте? И если летят, то куда? Вверх? Вниз? Здесь не было ни верха, ни низа. Ракета оставалась под ногами — значит, они летят «вверх». Но сияющий шар Земли плыл в мировом пространстве над головой. Значит, они летят на Землю, то есть падают «вниз». А в отношении звезд? От миллионов далеких звезд они удалялись, к миллионам — приближались под всевозможнейшими углами. Если же зажмуриться, то кажется, что вообще нет никакого движения. Равномерное и прямолинейное движение неотличимо от неподвижности — так, кажется, утверждал Галилей?..

Сколько раз он продумывал это, летая «теоретически» еще в Стормер-сити, и вот теперь, когда он в действительности находится «среди звезд», он постигает на практике относительность движения.

Телефоны молчат. Люди слишком подавлены, ошеломлены, чтобы говорить.

Человек и космос! Никогда еще не стояли они так близко «лицом к лицу». Ничтожные пылинки мироздания, они обладали всемогущим умом, умелыми руками, которые подняли их к звездам... Маленькие, нелепые фигурки копошились в океане вселенной.

Это был мир вечного молчания, полной, абсолютной тишины и холода. Здесь беззвучен громовой грохот всех ракетных дюз. Здесь нет ни ветров, ни облаков, ни дождей, ни туманов, ни перемен температуры, нет «погоды», нет смены дня и ночи, времен года...

И что удивительнее всего, вселенная поражала не своей грандиозностью, а только необычайностью.

«Эфиролазам» казалось, что они находятся в центре шара, окрашенного в глубокий черный цвет. Млечный Путь опоясывал всю сферу, разделяя ее на две половины. Звезды — пылинки, крупинки — сияли, не мигая, изумрудами, аметистами, алмазами, рубинами, топазами. Бледным холодным светом светились Плеяды, четко выделявшиеся на темном фоне. Вверху виднелся земной шар, и возле него — Луна. Земля была на четверть затемнена. На освещенной стороне выделялись знакомые очертания Африки. Справа пылало Солнце; свет его был ослепительно ярок.

— Созвездия имели тот же самый знакомый «земной» вид. Так же раскинулась по небу Большая Медведица, такие же очертания, как с Земли, имели Кассиопея, Андромеда, Пегас, Персей, Орион. Однако здесь были сразу видны созвездия и южного и северного полушарий Земли.

— Сэр, не можете ли вы ущипнуть меня за руку? — первым нарушил молчание Пинч, пользуясь своим телефоном. — Скажите мне: это сон или действительность?

— Забавная действительность! — сказал Генри.

— А мне кажется, что это неостроумный сон. Я не знаю, кто придумывает наши сны или они сами придумываются, но только эта выдумка неудачна.

— Советую вам, мистер Пинч, придумать космос получше. Вы на этом хорошо можете заработать! — сказала Амели.

— Эх, что сейчас делается на Пиккадилли?.. Вот там освещение, не космосу чета! Там ночью светлее, чем здесь днем!

Амели и Мадлен испуганно жались к обшивке ракеты. Обе кисло улыбались.

— Потребуйте из кассы деньги обратно, — сказала Мадлен. — Хотя вы правы. Мне также не нравится этот космос, как вы его зовете. Странно, что название прекрасного мыла, которым я всегда моюсь, присвоили этому мрачному месту. Оно не стоит того. Правда, здесь очень много звезд, гораздо больше, чем на небе Земли. Нет. Я не променяла бы этот космос на витрину парижского ювелира. И потом здесь так пусто, неуютно, мертво. В этом я также согласна с вами... Рауль, черноглазый поэт, показал мне созвездия Ориона и Большой Медведицы, — других я не знаю. И вот теперь я смотрю на них, как на знакомых земляков, с которыми неожиданно встретилась в далеких краях... Милый Рауль, ау! Где ты? Знаешь ли ты, что твоя Мадлен в черной берлоге той самой Медведицы, на которую ты мне указывал? Я так близка от нее, что могу пожать ей лапу.

— Неужели, фрейлейн, ваша рука имеет длину в сотни биллионов километров?. — спросил Ганс. Ему хотелось сказать другое: «Неужели человеческий гений потребовалось затратить на то, чтобы поднять к звездам земную пошлость?» Ганс огляделся.

— Как обманывают нас чувства! Полная иллюзия шара, но знаешь, что никакого шара, предела нет, — сказал Пинч.

— И чтобы промчаться от края до края нашей Галактики с быстротою света, потребуется больше тридцати тысяч лет. А ведь мы видим и другие галактики! — заметил Фингер. Он уже основательно знал астрономию.

— Вы, мосье Фингер, сказали: «за нашей Галактикой». Разве мы видим не весь мир? — спросила Мадлен.

— Я уже сказал, — начал Фингер, — что надо лететь со скоростью света более тридцати тысяч лет, чтобы пролететь нашу Галактическую систему — систему Млечного Пути. Галактика — это скопление тридцати миллиардов солнц. Полагаю, что Пиккадилли не обладает таким количеством лампочек? Вся эта громада имеет общее вращение. Это Малая вселенная. Во внешней ее части расположены системы шаровых звездных куч — сотни, тысячи миллионов солнц в каждой. Дальше — на расстоянии миллионов световых лет — лежат другие млечные пути, другие галактики — вселенские острова. Число этих островов, подсчитанных астрономами, свыше миллиона. Свыше миллиона галактик, и десятки миллиардов солнц в каждой. Они, скопляясь, образуют «облака галактик». Это высшее из известных нам в настоящее время структурных образований вселенной. Совокупность облаков — галактик — составляет Метагалактическую систему. И, быть может, все это вместе входит составной частью в какую-то еще большую единицу мироздания, которую трудно даже себе вообразить.

— Довольно! Перестаньте, — взмолилась Мадлен. — Ваша Метавселенная — вроде детской игрушки, деревянных яиц, вкладывающихся друг в друга.

«Удивительная природная способность опошлять любую идею, — подумал Ганс. — Стоило тратить порох!» Он продолжал:

— А между тем космос — это вечное движение, вечное созидание и разрушение. Вертятся спутники и обращающиеся вокруг планет, планеты — вокруг своей оси, вокруг Солнца, вертится Солнце и со скоростью миллиона километров в год летит само по направлению к созвездиям Лиры и Геркулеса. Как приводные ремни, снуют кометы, мчатся туманности, метеоры, космическая пыль пронизывает мировые пространства во всех направлениях.

— Миленький, вы говорите сейчас точь-в-точь как Рауль, черноглазый поэт! — воскликнула Мадлен. — Непонятно, но восхитительно... — И, по капризным законам своей «логики», она задала неожиданный вопрос:

— А правда ли, что, когда падает звезда, кто-нибудь умирает.

— Правда, — с улыбкой ответил Фингер. — Вот расчет: на Земле каждую секунду умирает не менее двух человек. Падение же звезды длится примерно полсекунды.

Мадлен была несколько разочарована таким статистическим объяснением мистического поверья.

— По милости судьбы, мы еще живы, — сказал Пинч, — хотя и вознесены, как Илья, на небо. Будем же жить, а жить — это двигаться! Мы теперь «небесные тела» и потому не должны отставать от своих светящихся собратьев. Мисс Амели, хотите, я докажу вам, что этот космос по крайней мере может вращаться, и даже очень быстро?

— Вы? — изумилась Амели.

— Да, я! — гордо ответил Пинч. — Архимеду не хватало рычага, чтобы повернуть Землю, а я заставлю волчком вертеться всю вселенную без всякого рычага, при помощи нашего диска.

— Я не предполагала у вас такой эрудиции...

— Очень жаль! Пинч много знает, да помалкивает, — хвастливо заявил он. — Птолемей считал Землю центром вселенной. Теперь каждый из нас станет таким центром, вокруг которого будет вращаться вся вселенная. Алло! Смотрите. Делайте то же, что и я.

Он взял диск, пристегнутый к поясу, освободил его от ремня и, сжав ладонями, как тарелку, придал ему вращательное движение. Все последовали его примеру, поняв его мысль: «Действие равно противодействию». Вращение диска в одну сторону заставило вращаться тела Пинча и его спутников в другую. Но им казалось, что сфера начала обращаться вокруг них. И чем быстрее вращался диск, тем быстрее обращалась вокруг них сфера. Солнце описывало по небу полный круг, то заходя за спину, то появляясь перед ними.

— Теперь заставим вертеться космос иначе! — командовал Пинч с таким видом, словно он и в самом деле нашел средство «крутить» этот космос, словно камешек, привязанный к нитке. Остановив диск, Пинч повернул его, поставив ребром к груди, и вновь придал диску вращательное движение. На этот раз сфера начала обращаться вокруг них сверху вниз. Теперь Солнце скрывалось у них над головой и всходило под ногами.

— Это получше Иисуса Навина, остановившего Солнце! — говорил Пинч. — Теперь космос в наших руках. Мы можем делать с ним, что хотим, так же как и со временем. Мы можем удлинять наши сутки, наш год или укорачивать их по собственному желанию.

— Действительно, все это забавно! — сказал Блоттон. — Но ведь это не больше чем иллюзия, обман наших чувств. Не может же в самом деле вселенная обращаться вокруг нас! Ведь действительное-то, истинное движение происходит с нами, а не с ней!

— Вопрос не так прост, как он вам кажется, — возразил Фингер. — Не забывайте, что всякое движение относительно. Тело может двигаться только относительно другого тела. То, что вы называете действительным движением тела, взятым «само по себе», вообще в природе не существует. И мы с таким же правом можем сказать, что небесная сфера обращается вокруг нас, а мы пребываем в неподвижности, как и наоборот.

— Хорошо, допустим такой случай. Вы вращаете свой диск вправо, я влево. Мистер Пинч — сверху вниз, фрейлейн Амели — снизу вверх. Очевидно, для каждого из нас сфера будет обращаться по-разному. Не может же сфера в один и тот же момент иметь несколько и даже противоположных друг другу движений!

— Сфера и не будет иметь их. Относительно каждого из нас она будет иметь только одно движение. Другой не увидит его, для другого оно и не будет существовать.

— Признаюсь, это превышает мое понимание! — отметил Блоттон.

— Только потому, что вы не привыкли к иному мышлению. Закон относительного движения...

— Пощадите! — вмешался Пинч.

— Однако в астрономических разговорах по телефону мы совершенно забыли о цели нашей вылазки, — сказал Блоттон. — Пора приниматься за дело.

План работ отличался такой же оригинальностью, как и сам телескоп. Первой задачей участников вылазки было собрать части, установить их на определенном расстоянии от ракеты и.., вернуться в ракету, оставив в мировом пространстве зеркало, не прикрепленное к ракете. В прикреплении не было нужды: части зеркала и ракета имели одинаковую скорость и сохраняли неизменное взаимное расстояние.

Нельзя сказать, чтобы работа спорилась на первых порах. Части зеркала были прикреплены у поясов. Приходилось держаться друг возле друга, осторожно брать механическими пальцами части зеркала, соединять и скреплять их заготовленными креплениями. Цандер использовал богатый опыт хирургов, специалистов протезного дела, для изготовления своеобразных рук у эфиролазных костюмов.

Изобретательский талант помог Цандеру блестяще разрешить задачу. Он пошел дальше хирургов-протезистов и создал великолепный аппарат, дававший возможность легко и быстро управлять движением механических пальцев, которые могли сжиматься, разжиматься, отклоняться в сторону и назад под такими углами, которые недоступны для живых человеческих пальцев.

Путешественники, участники вылазки, еще в ракете освоились с механизмом управления. Но все же работа при помощи искусственных пальцев требовала большого внимания. Иногда кто-нибудь делал неосторожное движение, нажимал не на ту тягу, — механический палец неожиданно складывался или резко поворачивался, и кусок зеркала рисковал «улететь» в мировое пространство.

Часа через два — по земному времени — работа уже близилась к концу. Ганс скрепил все части, кроме одной, находившейся у Делькро. Мадлен «стояла» возле Ганса, держа часть зеркала в руках. По неосторожности она прижала зеркало к груди и надавила на рычаг, приводящий в действие дюзы портативной реактивной ракеты. Произошел взрыв, которого, конечно, никто не слыхал. Ганс повернулся к Мадлен, чтобы взять зеркало, но на ее месте он увидел только легкое облачко мгновенно разлетевшегося дыма. Ганс, напряженно разыскивая глазами Делькро, быстро сообщил по телефону спутникам о случившемся. Надо было принимать срочные меры спасения, пустив в ход портативные ракеты. Ганс быстро отцепил проволоку, соединявшую его со звездолетом, и, нажав кнопку на груди, заставил действовать дюзу своего ракетного прибора-ранца. Пинч и Блоттон сделали то же. Их рвануло в разные стороны. У Пинча было такое ощущение, словно он получил в спину сильнейший пинок. Он завертелся кубарем.

— Черт подери того, кто вложил в ранец-ракету такой заряд! Им можно убить слона! — бранился Пинч, кувыркаясь в эфире. Он почувствовал новый толчок и полетел медленнее. — Это еще что?.. Столкновение с мировым телом? Но я, кажется, жив...

— Алло! Алло, Фингер!.. Алло, Блоттон!.. Никто не отвечал.

— Ах, вот в чем дело — порвался телефонный провод! Однако надо прекратить это кувыркание...

Сделать это оказалось нелегко. Продолжая стремительно летать и кувыркаться, он увидел сбоку так же кувыркавшегося Фингера и — правее — Блоттона. Наконец ему удалось приостановить вращательное движение поперек своего тела. Теперь он летел «стоя».

Мадлен нигде не было видно. Она успела отлететь очень далеко. Блоттон и Фингер, пустив в ход диски, также перестали кувыркаться.

«Мы движемся гораздо быстрее Делькро и, конечно, догоним ее, если только найдем. Но разве просто разыскать пылинку в необъятном пространстве?.. А что делает Амели?..» Осторожно повернувшись при помощи диска назад, Пинч увидел едва заметную точку. Эта точка как будто медленно приближалась к ракете.

"Амели сделала лучшее, чем могла, — подумал Пинч. — Она благоразумно пробирается по проволоке к «ковчегу».

Но в тот же момент Пинч увидал, как возле черной точки блеснула огненная полоса, и точка быстро понеслась в сторону. «Этого еще не хватало! Теперь придется искать двоих!..» Но кого из двух? Пинч не раздумывал. К Амели он был неравнодушен. Притом на спасение Делькро летят уже двое, а отлет Амели заметил он один. И Пинч начал нажимать кнопки, пуская в ход боковые дюзы, чтобы изменить направление своего движения.

Увы, у него не было практики в обращении с этим снарядом, он не мог еще управлять своим полетом. Его бросало из стороны в сторону, как пиротехническую шутиху. Зигзагами бороздил он небесное пространство, ничуть не приближаясь к цели.

«Этак, пожалуй, и сам не доберешься до ракеты! — думал он. — Веселая штука — умереть между звездами. Горючее кончится, и я обращусь в кусок льда. Но еще раньше истощится или замерзнет в баллоне кислород, и я умру от удушья... Бр... Лучше не думать о таких вещах... Но где Амели? Она, кажется, перестала стрелять. Огонька не видно. Теперь ее еще труднее найти...» Огонек снова блеснул и погас.

В тот же момент яркий свет ослепил Пинча. Пинч был не трус, но ему показалось, что откуда-то из недр мирового пространства неожиданно вынырнуло Солнце и двинулось на него.

«Какая-нибудь комета! Почему бы нет?..» Он похолодел от ужаса, ожидая неминуемого конца. Но в следующее же мгновение свет погас: это изменилось направление луча прожектора звездолета. Там наблюдали за ним и пришли на помощь.

Неожиданно справа от него, ослепив ярким светом, промчался огненный вихрь, оставив хвост дыма или пара.

Это была «спасательная шлюпка», сконструированная Цандером именно для таких случаев. Он предвидел все и обо всем позаботился. «Шлюпка» имела вид шара. Форма не имеет значения в безвоздушном пространстве, но шар был удобнее для полета; многочисленные дюзы на его поверхности давали возможность направлять «шлюпку» в любую сторону. Она заключала в себе значительный запас горючего и кислорода. «Шлюпка» была двухместная, причем сиденья располагались одно «вверху», другое — «внизу». Этим достигалась возможность наблюдать всю сферу. В «шлюпку» садились в эфиролазных костюмах.

Цандер и Винклер летели на помощь Мадлен. Сильный прожектор помогал разыскивать затерянное в мировом пространстве тело. И Цандеру удалось сделать это. Он нашел беглянку в стороне от направления полета «ковчега». Следом за Мадлен Цандер и Винклер «выловили» других «эфиролазов» и, привязав их к «шлюпке», доставили на ракету.

Когда все вернулись на звездолет и сняли костюмы, Мадлен закатила настоящую истерику. Придя в себя, она беспрестанно повторяла, прерывая речь рыданиями и всхлипами:

— Домой! На Землю! В Париж, в Париж!.. Я не хочу больше оставаться здесь! В Париж!..

— Вот что, — начал Цандер, когда волнение улеглось. — Мы учимся на опыте и на своих ошибках...

— Я была на волосок от смерти, — перебила его Мадлен. — Еще немного, и я упала бы на Солнце...

— Ну, не так скоро упали бы, мадемуазель, — возразил с улыбкой Цандер. — Даже если бы покинутая нами Земля начала вдруг падать на Солнце, то ей пришлось бы падать больше двух месяцев. Время достаточное, чтобы прийти к вам на помощь. Ближайшей опасностью для вас была возможность истощения запаса кислорода и аккумуляторов для согревания. Но ведь мы следили за вами и вовремя пришли на помощь. Все ваше несчастье заключалось в том, что вы повели себя в Мировом пространстве словно в море, не умея еще как следует плавать. Жить в ракете, в условиях невесомости, мы все уже привыкли. У нас появились навыки, которых не знают земные жители. Но Мировое пространство мы еще не покорили. Нам надо учиться. С завтрашнего дня мы открываем школу.., плавания в пустоте. Мы должны овладеть в совершенстве нашими портативными ракетами.

— Хорошо еще, что наш звездолет стоял на месте., — все еще не успокаивалась Мадлен, переживая свое приключение. — А если бы он летел! Он улетел бы так далеко, что вы не нашли бы меняли я бы задохнулась бы, замерзла, умерла от голода, сгорела... — И она начала всхлипывать.

— Вы ошибаетесь, — возразил Цандер. — Ракета наша летела со скоростью восемнадцати тысяч метров в секунду.

— Но ведь она же стояла, когда мы собирали зеркало!

— Да, если хотите, стояла. Закон относительного движения.

— Этот закон сведет меня с ума. И кто это выдумал его? Стояла — не стояла...

— «Выдумал» Галилей. И все это не так трудно понять, как вам кажется. Закон этот гласит, что не может быть безотносительного движения. Есть только движение одного тела по отношению к другому. Вы вышли из ракеты в Мировое пространство и находились возле нее. По отношению к вам ракета действительно стояла. Но относительно Земли она непрерывно летит с того самого момента, когда мы оставили Землю. И вы, находясь в ракете, летели вместе с нею. Понятно? Выйдя из ракеты, вы продолжали лететь по инерции с тою же скоростью и в том же направлении, что и ракета. И именно потому, что скорость полета и направления были одинаковыми, вам казалось, что и вы и ракета как бы висите неподвижно в пространстве.

6. И В НЕБЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ ОСТАЮТСЯ САМИ СОБОЙ, УЗНАВ О НЕКОТОРЫХ ЗЕМНЫХ ДЕЛАХ

В тот же день вечером произошло большое событие. Цандер с помощью Ганса с большим трудом наладил работу радиостанции и, поставив в кают-компании экран телевизора и радиорупор, наладил связь с Землею. С волнением все обитатели «ковчега», собравшиеся в кают-компании, услышали в первый раз голос Пуччи.

— Алло! Алло! Говорит Земля!.. Алло, Цандер! Алло, Ганс! Говорит Земля. «А триста шестьдесят восемь», Стормер-сити. Говорит Пуччи!

Экран еще был безжизнен, но слова итальянца доносились вполне отчетливо — Алло, как вы меня слышите? Отвечайте, отвечайте! Я не слышу вас. Вы, вероятно, не можете нащупать мою радиостанцию направленным лучом? Ищите. Пока передаю новости. Телевизор будет работать, как только я получу по радио изображения.

— Новости-то? Новости?.. — шипел Стормер.

И он услышал эти новости.

«Положение в центральной Европе упрочилось.., хотя...»

— Она не скоро погибнет, эта проклятая советская...

— Тише! Внимание!..

«...Восстания рабочих, солдат и крестьян... Военные заводы поджигаются неизвестными людьми. Портятся железнодорожные пути. „Могикане“ приписывают это деятельности.., котор.., удалось организовать труд...» В радиопередаче произошел перерыв. Стормер, наклонившийся к диску репродуктора, шепотом выбранился и потряс кулаками.

— Да ну же, ну!..

Но когда радиопередача возобновилась, речь шла уже о положении в других странах. Войны, революции...

Черный диск замолчал. Началось обсуждение новостей. Пинч перечитывал свои записи. Он был опять в роли газетчика и очень сожалел о том, что все уже знают содержание его «газеты».

Каково же положение на Земле?

Мнения были разноречивы. Маршаль осторожно заметил, что в общем все осталось в таком же виде, как и в момент отлета. Стормер был оптимистичнее.

— Но вы забываете о Советах! Ведь это же новость колоссальной важности! Советы — узел мировых событий. А они близки к гибели. Для меня это ясно, как никогда. И мы скоро полетим обратно на Землю и сможем вернуться к своим делам. Обратите внимание: Англия накануне нового процветания. И мои акции, значит, поднимаются. Я хочу вам сделать одно предложение, барон. Я уверен, что и вы кое-что припрятали из своих богатств, хе-хе! Золотая руда в Венесуэле и Мексике. Я вам могу сейчас уступить часть акций. Это ничего не значит, что сейчас мы не можем совершать сделки за наличный расчет. Будем играть на мелок. Ха-ха. Идет?

Барон хмурился и, как ловкий политик, делал вид, что его совершенно не интересует предложение Стормера. Но его биржевая жилка уже была задета. В самом деле, он ничем не рискует. Л если они вернутся на Землю?..

— Игра.., именно игра, — сказал он небрежно. — Игра в биржевую игру...

— Ну, хотя бы от скуки, почему и не поиграть? А? Это гораздо интереснее, чем какие-то там лекции Цандера.

Так родилась в ракете «черная биржа».

Через несколько дней Пуччи добился передачи по радио изображения событий, происходивших на Земле.

Стормер угрюмо смотрел на экран телевизора: эпидемия банкротств продолжалась. Пустующие, разрушающиеся дворцы, покинутые города, закрытые фабрики, заводы с дворами, поросшими травой, ржавеющие в порту суда, железнодорожные пути с искривленными рельсами, стачки и стычки... Эти картины земной жизни были ему знакомы.

Не лучше были и сообщения:

«Эвард Харкинс — банкрот. Винцент Астор убит в собственном доме. Эдвард Ларриман покончил с собой...» Миллиардеры, «цвет нации», величайшие коммерсанты, со многими из которых Стормер был лично знаком и вел дела, уходили со сцены один за другим.