18. ТАЯМА ОТДАЕТ ВИЗИТ

Поздно вечером, когда все собрались после трудового дня в столовой и засели за чай, зазвонил телефон с берега. Заводской инженер-химик, который в это время еще работал в лаборатории, сообщил, что недалеко от берега бросила якорь какая-то шхуна, с которой высадился толстый японец внушительного вида. Фамилию свою он не называет и говорит, что у него есть важное дело к Семену Алексеевичу Волкову, которого он желает видеть немедленно.

— Это Таяма! — воскликнул Ванюшка. — Пусть придет сюда.

— Зовите! — сказал Конобеев с угрожающим видом. — Однако сюда он войдет, а отсюда его вынесут.

— Таяме не следует показывать нашего подводного жилища, — возразил Волков, — если только это действительно Таяма. Но почему, Ванюшка, ты думаешь, что это Таяма?

— Кто же может быть иной? Важный, пузатый, как следует купчишке. Идем все к нему!

— Разумеется, — ответил Волков. — Я не имею ни малейшего желания говорить с ним с глазу на глаз.

— А почему бы раньше не узнать, что у него на уме? — сказал Гузик, как бы рассуждая сам с собой. — Таяма хитрый и опасный соперник. Если мы придем все вместе, то он, конечно, не скажет того, что скажет одному Семену Алексеевичу. Давайте сделаем так...

— Семен Алексеевич будет говорить один, а мы устроимся за перегородкой в резерве и накроем Таяму! — докончил Ванюшка. — Айда!

Ванюшка не ошибся: посетителем был Таяма. В дорогой меховой шубе и такой же шапке, он ожидал Волкова в конторе завода.

Когда Волков вошел, Таяма назвал свое имя, вежливо, но с достоинством поклонился, сняв шапку, и сказал:

— Разрешите поговорить с вами по одному важному делу.

Волков предложил сесть.

Таяма говорил долго и внушительно. Он начал издалека, как и в разговоре с Ванюшкой. Говорил об ужасной тесноте и перенаселенности островов Японского архипелага, говорил о нужде, о безработице, о непрекращающейся эпидемии самоубийств, о самоубийствах целых семейств, долго распространялся о «неосвоенных» просторах Дальневосточного края, привел даже русскую пословицу о собаке, которая лежит на сене: сама не ест и другим не дает!

— Позвольте внести фактическую поправку, — не утерпел Волков. — Во-первых, «собака» сама начала усиленно есть дальневосточное сено, — вы видите и знаете, как быстро мы развиваем эксплуатацию морских водорослей. Но это лишь первые шаги. Во-вторых, «собака» и другим дает есть, если только это происходит в рамках законности. Разве между Советским правительством и Японией не заключаются различные договоры о торговле, о рыбной ловле и прочее?

— То, что вы делаете, — капля в море по сравнению с тем, что у вас есть, — возражал Таяма. — Что же касается договоров между правительствами, то это ужасно сложная, громоздкая вещь. Отдельным лицам гораздо проще договориться. К этому, собственно, и сводится цель моего визита... — Волков насторожился. Таяма заметил это и поспешил добавить: — Но не думайте, пожалуйста, что я хочу предложить вам незаконное... что-нибудь вроде... взятки.

— Нельзя ли ближе к делу?

— Одним словом, я предлагаю вам следующее: я буду ловить рыбу и добывать водоросли в тех местах, которые еще не освоены вами, вашим подводным... — как это? — завхозом. Согласитесь, что убытка от этого вам не будет: и рыба, и водоросли дают ежегодный прирост, превышающий убыль от улова. Если же я скажу, что из моего улова рыбы и добычи водорослей я буду давать вам четверть — натурой или стоимостью, — то ясно, что для вас это явится чистой выгодой, так сказать, расширением производства. Вы превысите план выработки, получите благодарность...

Волков поднялся.

— Вы хотите подкупить меня?

Поднялся и Таяма.

Дверь с треском открылась, и в комнату влетел Ванюшка. А за ним появилась огромная фигура старика, закрывшего выход своим массивным телом.

Желтоватая кожа Таямы потемнела.

— Нас подслушивали? — сказал он, делая возмущенное лицо.

Конобеев подошел к Таяме вплотную. Пушистая борода Макара Ивановича почти коснулась лица Таямы. Уже тихим, но зловещим, как отдаленный гром, голосом Конобеев спросил:

— Узнаешь?

Таяма внимательно посмотрел в лицо Макара Ивановича. Кто один раз в жизни видел это характерное лицо, тот не забывал его никогда. Таяма отступил на шаг, не отрывая взгляда. Видно было, что он напрягал всю силу воли, чтобы не показать волнения.

— Да, я узнаю вас, — после паузы, несколько охрипшим голосом ответил Таяма. — Помнится: в бурю моя шхуна столкнулась с вашей лодкой, вы тонули, мои матросы хотели помочь вам, но вы.

— Вррешь! — крикнул Конобеев с такой силой, что даже Ванюшка, привыкший к его голосу, невольно присел. — Врешь, гадина! Ты утопил меня, как утопил многих наших рыбаков. Но я поднялся со дна моря, чтобы рассчитаться с тобой за себя и за тех. — Страшная волосатая рука протянулась к Таяме, огромные пальцы-клещи сомкнулись на груди японца — и Конобеев одной рукой приподнял сто двадцать пять килограммов таямовских мехов и жира. Таяма взлетел вверх, как перышко. А вытянутая рука Макара Ивановича даже не дрогнула.

Конобеев направился к двери. Открыв ее пинком ноги, он вынес полузадохнувшегося японца на улицу, донес до шлюпки и бросил так, что Таяма пролетел три метра, прежде чем попал на руки своих матросов. Вместе с хозяином они повалились на дно шлюпки, зачерпнувшей полным бортом и едва не перевернувшейся.

— Эффектно! — сказал Гузик задумчиво и тотчас перевел глаза на горизонт, где мерцал сигнальными огнями далеко проходивший пароход.

19. НЕВЕДОМЫЙ ВРАГ

Визит Таямы несколько дней служил темою для разговоров, но потом о нем начали забывать. Стояло горячее время, и новые заботы и события отвлекли внимание.

Началось с того, что Марфа Захаровна, непревзойденная специалистка варить капусту, подала на стол нечто несообразное Даже Ванюшка, самый ревностный поклонник ее кулинарного искусства, отхлебнув из ложки, вдруг сделал гримасу, как грудной младенец, которому дали намазанную горчицей соску.

— Что это за гадость такая? — воскликнул он. Марфа Захаровна покраснела, причем оказалось, что от обиды ее красное, как спелый помидор, круглое лицо было способно краснеть еще больше. Правда, надеясь на свой талант, она не попробовала сама капусту.

Но разве она не варила так, как всегда! Марфа Захаровна подошла к столу, взяла ложку своего мужа, зачерпнула капусту, попробовала и вдруг вразвалку, как испуганная утка, выбежала из кухни и плюнула в мусорное ведро. Капуста имела отвратительный горько-соленый вкус.

— Понять не могу, что бы это значило! — сказала она, возвращаясь из кухни. — Капуста была свежая, хорошая, солила я ее как будто в меру, как всегда. Прямо ума не приложу!..

— Влюблены, наверно, — пошутил Ванюшка. А Волков вышел из столовой и через несколько минут вернулся, держа в руках стакан воды.

— Так я и думал. Попробуй немножко на язык! — сказал он, обращаясь к Ванюшке.

— Нас отравили? — спросил тот, беря стакан.

— Я не стану угощать тебя отравой, — ответил Волков. — Попробуй и скажи.

Ванюшка омочил губы, попробовал на язык, как это делают дегустаторы, и с удивлением сказал:

— Настоящая морская соленая вода! Откуда вы ее достали?

— Из нашего водопроводного крана, — ответил Волков.

— Как же она могла попасть туда? Ведь у нас в кране пресная вода с берега!

— Очевидно, где-нибудь прорвалась водопроводная труба и морская вода проникла туда, — сказал Гузик, мечтательно глядя в потолок. — Надо будет осмотреть и исправить, вот и все.

Он вышел из столовой; вслед за ним отправился Ванюшка, а Волков и Конобеев остались обедать. Щи были испорчены, но осталось второе — жареная рыба.

Через полчаса Гузик явился и сделал доклад.

— Так и есть. Труба повреждена. По-видимому, трактор задел ее. Не надо было поручать Цзи Цзы. Какой он тракторист?

— Ну, что же делать? Научится, — ответил Волков. — Я рад, что он хоть за что-нибудь взялся. А где Ванюшка?

— Пошел на берег сказать рабочим, чтобы починили трубу и телефонный кабель.

— Как, и... телефонный кабель?

— Ну, разумеется, — ведь он положен почти рядом с трубой.

Не успели починить трубу и телефонный кабель, как под водой случилось новое происшествие.

Рано утром Волков и Ванюшка были разбужены Конобеевым. Он звал их поскорее посмотреть на то, что делается на «дворе», как он говорил по привычке. А делалось, вероятно, что-нибудь необыкновенное, так как Макар Иванович явился в спальню Волкова прямо в мокром «зимнем» водолазном костюме, сняв только с головы скафандр.

— Я, вишь ты, вышел пораньше, хотел идти на шестой километр работать, однако вижу, — несуразное случилось.

— Да что же случилось? — допытывался нетерпеливый Ванюшка, облачаясь в водолазный костюм.

— Мамай, одним словом, — ответил Конобеев. Волков и Ванюшка вышли из дома и, засветив фонари, посмотрели вокруг. В разных местах на недавно скошенных «лугах» валялись кучки свежевырванных водорослей. Пока в этом ничего удивительного не было: буря на море нередко перебрасывает водоросли с места на место. Волков и Ванюшка пошли следом за Конобеевым. Но, чем дальше они шли, тем больше валялось на земле сорванных водорослей. И еще одна подробность не ускользнула от глаз Волкова: в это утро им почти не встречалась рыба, — как будто что-то испугало ее и рыба уплыла далеко отсюда. Путники прошли около километра, пока пришли к плантации, на которой еще не были сняты водоросли, — сегодня сюда должны были прийти косцы. Увы, печальное зрелище представилось их глазам! Вся плантация была изуродована, — водоросли вырваны вместе с пучками веток, разбросаны, перемешаны с песком и илом. Эти водоросли могли пойти разве только на золу. Лучшие нивы, лучшие, отборные сорта фукусов, алярия и ламинария были уничтожены. Конобеев взял слуховую трубку Волкова и сказал:

— Однако и дальше не лучше!

Они отправились дальше, и Волков убедился, что и дальше действительно было не лучше. Водоросли были уничтожены на много гектаров к северу.

— Это Таяма вредительствует! — крикнул Ванюшка в трубку Волкова, но тот отрицательно покачал головой. Испортить в одну ночь такую огромную площадь было немыслимо. Для этого нужна армия людей. Откуда их может взять Таяма?

Волков нагнулся, осветил дно фонарем и начал изучать. Под водой следы человеческих ног на песке быстро сглаживались, и только свежие следы оставляют некоторые неровности: Волков искал их, но не находил. Лишь кое-где виднелись длинные продольные бугорки как будто недавнего происхождения. Такие бугры могли быть сделаны лапами якоря, когда он волочился по песку.

— Что вы думаете, Макар Иванович? — спросил Волков Конобеева.

Старик пожал плечами.

Волков, Конобеев и Ванюшка вернулись лишь к обеду, усталые и опечаленные. Огромные пространства подводных полей были опустошены, погибли сотни, а может быть, и тысячи тонн водорослей. И хуже всего было то, что причина оставалась неизвестной.

Ванюшка несколько ночей подряд не ложился спать, — он ночевал в море, бродил по подводным полям, переносился с места на место при помощи винтового двигателя и внезапно освещал прозелень моря то там, то здесь. Однако, кроме рыб, он не встречал никого.

Море было пустынно. Водоросли тихо покачивались, рыбы поедали друг друга, — все было как всегда. И тем не менее через неделю снова погиб огромный участок подводных плантаций.

Ванюшка потерял сон и аппетит.

В бесплодных поисках виновника «потравы» подводных лугов прошла зима. Несмотря на солидные убытки, причиненные подводному совхозу неизвестным вредителем, было собрано огромное количество водорослей. Ко времени весеннего равноденствия сбор прекратился. На берегу началась переработка сырья, а под водой намечались новые места для засева, заваливались камнями бесплодные каменистые равнины. С наступлением весны и лета работы стало меньше, и часть рабочих-подводников была направлена на рыбную ловлю.

Ванюшка, сбросив «зимний» водолазный костюм, в трусах и полумаске совершал далекие путешествия. Однажды недалеко от крайней сторожки он вновь застал рыбаков Таямы. На этот раз месть Ванюшки была уже подготовлена; уходя на разведку, он всегда захватывал с собой большой бурав. Подплыв к рыбачьему баркасу со стороны кормы, Ванюшка начал буравить дно и скоро сделал дыру. Японцы увидали течь и поспешно заделали дыру, но Ванюшка уже провертел вторую, а за ней третью. Перепуганные японцы поспешили к шхуне, которая и приняла их на борт. Поднявшись на поверхность, Ванюшка крикнул, что он будет теперь поступать так с каждым японским судном, которое только появится в советских водах.

В тот же день вечером, не возвращаясь в Гидрополис, Ванюшка вызвал по радио Конобеева к себе.

— Макар Иванович, — говорил Ванюшка, — таямовские бандиты опять появились. Приходите ко мне, — мы их разделаем так, что отобьем охоту являться сюда.

Конобеев прибыл через несколько часов, глубокой ночью.

— Однако я что-то встретил, когда плыл сюда, — сказал он, не без труда влезая в маленькую сторожку.

— Что же вы встретили, Макар Иванович? — спросил Ванюшка.

— Да похоже как вроде морской коровы. Большое, пузатое проплыло мимо. Жаль, не очень близко, не мог я рассмотреть, да и водоросли в этом месте больно густые. Ну, только никто как она нам вредила все время. Я пошел вслед за ней, смотрю — вся водоросль так и помята, так и порвана, — будто медведь в овсе валялся.

— Идем, Макар Иванович, — сказал Ванюшка, схватывая полумаску и ранец с аккумулятором. — Может быть, нам удастся нагнать ее. Если не убьем, то хоть узнаем, кто этот паразит!

20. ВО МРАКЕ ВЕЧНОЙ НОЧИ

Они пошли с погашенными фонарями в полной тьме, протянув руки вперед, как слепые. Неприятно было так идти: то неожиданно оступишься и попадешь в яму, то запутаешься в водорослях, то споткнешься обо что-то: не то утерянный якорь, не то обломки разбитого баркаса...

Шли долго. Ванюшка уже начинал уставать. Видно, и на этот раз ему не посчастливится поймать жар-птицу... И вдруг он и Конобеев почувствовали на своем теле движение воды — ощущение, похожее на то, когда на земле обнаженный человек чувствует давление ветра. Откуда-то сильно «дуло». Они повернулись в сторону этого подводного водяного ветерка. Но не успели они сделать нескольких шагов, как «ветерок» превратился в сильный «ураган», столь резко оттолкнувший их назад, что Ванюшка упал, а Конобеев пошатнулся. Наклонив голову, старик рванулся вперед. Ванюшка поднялся и последовал за ним. Неожиданно кто-то схватил Ванюшку за плечо. На ощупь это была человеческая рука. Конобеев? Но он ушел вперед. Значит, тот человек, который производил опустошения на полях! По движению воды Ванюшка почувствовал, что человек другой рукой хочет схватить его за горло. Ванюшка пошарил рукой у пояса кортик и замахнулся, пытаясь вспороть неведомому врагу живот. Но враг схватил Ванюшкину руку. Ужаснейшая боль! Ванюшка вскрикнул; в тот же момент сильнейший свет ослепил его глаза и погас. Но этого короткого мгновения было достаточно, чтобы Ванюшка мог увидеть наклонившееся над ним огромное бородатое лицо Конобеева.

— Сдурел ты, что ли? — заорал Ванюшка в водяную тьму. Конобеев отпустил руки. Он схватил слуховую трубку и виновато забормотал:

— Однако история-то какая от тьмы случилась! Сослепу чуть друг друга не прикончили! Идем, что ли. Ушло чудовище, а ты на меня наткнулся!

Ванюшка уселся на дно и зажег фонарь.

— Гаси! — крикнул Конобеев. — Может быть, оно недалеко ушло.

Ванюшка погасил, и вдруг где-то далеко-далеко в глубине блеснул как будто ответный огонек. Блеснул и погас... Потом еще раз блеснул и погас уже в другом месте.

— Видел? — спросил Ванюшка. — Что это? Пойдем туда! — сказал он, показывая в ту сторону, где в последний раз блеснул огонек.

Они взялись за руки и пошли. Дно быстро понижалось. Друзья входили в глубокую подводную низину. Время от времени навстречу им «веял ветерок».

— Большой зверь шевелится, однако, — сказал Конобеев, приглушая голос, хотя он говорил в трубку, плотно прижав губы к краям ее.

Ванюшке стало немного страшно. Впервые он подумал о том, что они подвергаются большой опасности.

Когда же в темной пучине вдруг опять сверкнул огонек, Ванюшка побежал вперед, оставив Конобеева. Скорее бы встретиться с этим неведомым врагом! Может быть, это самая безобидная рыба, только снабженная световым аппаратом, как многие обитатели глубоких сод?!

Ванюшка почувствовал, что вода все сильнее давит грудную клетку. Труднее становилось втягивать в себя кислород. Зато выдыхание происходило с необычайной быстротой. Очевидно, они шли уже на значительной глубине. Еще несколько метров вниз — и ноги Ванюшки заболтались в воде, не ощущая почвы. Вода начала выдавливать его вверх. Какая досада, что он не надел зимнего водолазного костюма с бочкообразной грудью! Тогда можно было бы проникнуть на гораздо большую глубину. Все тело сдавлено, но особенно достается груди. Ванюшка болтался в водном пространстве, как человек, попавший в мир невесомого. Он не мог идти дальше. Более тяжелый Макар Иванович плавал где-то под ним... Он поймал Ванюшку за ногу и потянул вниз.

— Однако ты пропадешь тут, малый, — крикнул Конобеев в трубку.

— Ничего... Макар Иванович! — задыхаясь, ответил Ванюшка.

Он не хотел сдаваться, но Конобеев, подхватив юношу под мышки, вдруг одним ударом правой руки поднялся вместе с ним на десяток метров вверх. Ванюшка чувствовал, как с каждым метром скатывается с него тяжесть, сковывавшая все тело. Правда, Ванюшка теперь прибавил в весе, но зато он может дышать нормально. Какая досада, что им не удалось выследить чудовище! Но теперь они уже кое-что знают. Надо только продолжать слежку. Ванюшка посмотрел вверх. Оттуда виднелся слабый свет. Утро! Однако как незаметно прошла ночь!

«Солнце! Благодатное солнце! Хорошо, интересно под водой, но скучно без солнца. Правда, через небольшой слой воды оно и светит и греет подводный мир, но все же»... — Ванюшка не успел додумать своей мысли. Его внимание было привлечено длинным шестом, который медленно погружался в воду. Посмотрев вверх, Ванюшка увидел дно лодки и смутное отражение человека, нагнувшегося из-за борта над водою. Лодка находилась почти над самой сторожкой. Ванюшка толкнул Конобеева локтем.

— Опять японцы взялись за свое! — сказал он. — Сейчас я просверлю им донышко.

— Погоди, однако! — крикнул прямо в воду Конобеев и, отстранив Ванюшку, зашагал к шесту. Макар Иванович был обозлен неудачами прошлой ночи. Притом он помнил свое обещание, данное Таяме. А это, конечно, были его агенты, и Конобеев решил, наконец, расправиться с купцом по-настоящему. Слово старика Конобеева твердо!

21. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Конобеев рванулся вперед. Своею головою Нептуна он начал таранить воду с такой силой, что рыбы, проплывавшие сзади него, крутились в водовороте. Ухватившись за шест, Макар Иванович дернул его с такой силой, что лодка перевернулась и люди начали падать в воду. Один, два, три... Двое мужчин и женщина. Один мужчина, быстро всплыв на поверхность, направился к берегу. Ванюшка определил, что это японский рыбак или матрос. Другой мужчина, барахтаясь, шел ко дну. Женщина отчаянно пыталась уцепиться за перевернутую лодку. Лодку отнесло в сторону. Женщина, делая беспорядочные движения руками и ногами, стала погружаться головою вниз, прямо на Ванюшку. Он отошел в сторону и протянул вверх руки, намереваясь подхватить ее. Рот у нее был плотно закрыт, глаза широко раскрыты и смотрели с ужасом на подводное чудище — человекоподобное существо с большим черным носом, протягивающее к ней руки. Вот женщина открыла рот. Она захлебывается!..

Что делать? Вынести ее на поверхность или стащить в сторожку, благо она рядом? Ванюшка увидел, что Конобеев несет на руках утонувшего мужчину, открывает дверь в камеру сторожки и вносит туда. Ванюшка подхватил женщину на руки и поспешил за стариком.

Закрыли железную дверь и пустили в ход насосы. Они работали исправно, но Ванюшке казалось, что никогда еще вода не вытекала так медленно. Он держит женщину в руках, высоко подняв ее голову к потолку, чтобы дать ей скорее воздуха, как только схлынет вода. У потолка ярко горела лампа. Вот вода опустилась до уровня плеч. Теперь Ванюшка мог хорошо рассмотреть лицо женщины. И вдруг он вскрикнул от удивления.

Да ведь это она, та самая девушка, которую встретил он в пещере и напугал своим эхом! О которой он так много думал, тщетно искал! И неужели он встретил ее теперь лишь для того, чтобы похоронить ее тут?

Вода опустилась еще только по щиколотку, а Ванюшка уже хотел открыть дверь сторожки. Конобеев удержал его. Наконец камера освободилась от воды. Ванюшка и Конобеев перенесли утонувших людей в избушку и положили на пол. Начали приводить их в чувство.

Прошло несколько томительных минут. Ванюшка волновался все более. Но вот девушка стала оживать. Исчезла бледность лица, дрогнули веки. Она почти сознательно взглянула в лицо Ванюшки и едва заметно улыбнулась. Ванюшка пришел в восторг.

— Фывы? — спросил он. Это должно означать «живы». Но девушка не поняла его. Может быть, подводные люди говорят на особом языке.

— Как вы сюда попали, фут возьми? — задал Ванюшка второй вопрос.

— Это мне нравится! — ответила девушка насмешливо, и тут же закашлялась. — Маленькая... прогулка... на дно...

Взволнованный Ванюшка картавил больше обыкновенного.

— Я в пеффере вас видел, давно, а теперь вы тут. Вот я и удивляюсь, как вы... опять здесь... сюда попали...

— Бррр... Гррр... Апчхи!.. Аленка, ты жива? — послышался голос мужчины, пришедшего в себя.

«Аленка! Елена! Так вот, значит, как ее зовут! — подумал Ванюшка. — Лена, Леночка. А тот называет ее Аленка. Кто он ей? Отец, должно быть. А может быть, муж?..» — и в сердце Ванюшки вонзилась игла Неприятное, незнакомое, болезненное чувство. Он еще не знал, что это — ревность.

— А вы, Борис Григорьевич? — спрашивает девушка.

«Борис Григорьевич, вы... Кто же он? Отец?..» — мучительно пытается разгадать Ванюшка.

— А я хотел пустить пузыри, — отвечал Борис Григорьевич, — да вот сей почтенный старец начал на мне играть, как на гармошке, пришлось опять начать эту музыку. — Борис Григорьевич приподнялся, уселся на полу, упершись руками, и, подняв голову вверх, спросил:

— Кому мы обязаны нашим неожиданным спасением?

Конобеев крякнул. Один только Ванюшка понимал смысл этого неопределенного междометия: хорошо, мол, спасение, если я сам едва не утопил вас!

— Я вижу, — продолжал Борис Григорьевич, не дождавшись ответа, — перед собою, очевидно, водолазов, хотя вы больше похожи на новую, черноносую породу людей, которые, наверное, произошли от морской сырости.

Аленка рассмеялась, а Ванюшка начал подозрительно быстро снимать свой каучуковый нос.

— Где мы находимся? Который теперь час? — про должал Борис Григорьевич. — Что стало с нашим лодочником и моими инструментами?

— Находитесь вы под водой, — ответил Ванюшка за Конобеева, к которому был обращен вопрос, — в подводной сторожке подводного совхоза; час теперь девятый, лодочник ваш удрал, бросив вас утопать, и теперь, наверное, уже сушится на берегу, — он плавает, как рыба, — а инструменты ваши, наверное, лежат на дне морском рядом с нашей сторожкой. Мы подберем их, высушим и предоставим вам в полной исправности. А носы у нас, между прочим, как и у вас.

— Подводный совхоз? Это великолепно! — вскричал Борис Григорьевич, вскакивая с пола. Он оказался очень высоким мужчиной — под стать Конобееву, — лысый, с черными, коротко подстриженными усами и черными бровями. Остатки волос на висках были совершенно седые. — Мы давно уже слышали о подводном совхозе; еще в прошлогоднюю экспедицию здесь уже поговаривали о нем, а в этом году мы непременно хотели познакомиться с этим чудом природы. И вот, как говорится, не бывать бы счастью, да несчастье помогло. Позвольте представиться: член Академии наук, профессор Борис Григорьевич Масютин. А эта сидящая на полу девица, виновница всего происшествия, — Елена Петровна Пулкова — родная дочь Пулковской обсерватории, попросту Аленка, аспирантка, от слова «аспире» — «дуть, веять, стремиться». Самое стремительное и легкомысленное существо в мире.

Аленка поднялась с пола, оправила мокрое платье и подала руку Ванюшке и Конобееву.

— Макар Иванович Конобеев, Иван Иванович Топорков. Служащие подводного совхоза. Очень приятно познакомиться, — сказал Ванюшка, крепко сжимая руку Масютина и еще крепче — Аленки. — Вас попросту зовут Аленка, а меня Ванюшка. Вот и очень хорошо. Позвольте просушить ваше платье. — Ванюшка пустил струю горячего воздуха.

— Я вижу, у вас тут все электрифицировано. Молодцы! Подходи, Аленка, сушись первая. Если я начну сушиться, то ваш аппарат непременно испортится.

— Тут двоим места хватит, становитесь, Борис Григорьевич, — пригласила девушка.

— Мне, понимаете, удивительно не везет, — продолжал Масютин, с удовольствием поворачиваясь то одним, то другим боком перед теплой струей воздуха. — Терпеть не могу путешествовать. То ли дело сидеть у себя в кабинете на Морской. Я люблю ночью работать. Все спят. Тихо. Самоварчик ворчит — у меня такой маленький есть, — папиросы покуриваешь. И никаких тебе происшествий. Я домосед. И, несмотря на это, только и делаю, что путешествую.

— Потому что вы любите это, — сказала Елена Петровна.

— Я! Люблю? Путешествовать? Терпеть не могу. Ненавижу! Я не выношу путешествия, как такового. Но я люблю, это правда, извлекать из-под земли разные полезные ископаемые, редкие металлы и прочее такое. Я, видите ли, химик, геолог, физик. Геолог и химик преимущественно. Для меня нет большего удовольствия, как вытащить откуда-нибудь из-под земли за ушко да на солнышко какую-нибудь урановую смолку, апатит, сланец. Но если бы все это можно было вытащить из ящика письменного стола, я с места никуда бы не сдвинулся. Ты уже суха, Аленка? Женщины одеваются легче. А я еще подсушусь...

22. ДРУЗЬЯ — ВРАГИ

Поворачиваясь перед аппаратом, Борис Григорьевич продолжал:

— Химики — народ особенный. Вы думаете, химия наука? Нет, химия — это миросозерцание. Я вижу все совсем иначе, чем вы. Вы видите, например, охру и говорите, что это желтая краска, та самая, которой натирают паркетные полы. А для меня это железо, сгоревшее в огне кислородного горения. Вы не замечаете, что весь мир объят страшным пожаром кислородного горения, — а я вижу этот страшный неугасимый пожар. Вы ходите по глине, и для вас она только глина А для меня это алюминий, сгоревший в огне кислородного горения, окислившийся, что одно и то же. Если бы не кислород, вы ходили бы не по глине, а по горам алюминия. И нам пришлось бы и горшки и печки делать из чистейшего алюминия. Да, все металлы, все почти элементы мира сгорают в огне кислорода. И мы также сгораем. Вы говорите — старость, а я говорю — горение. Вы говорите — человек умер, я говорю — сгорел.

Вот я и обсох. Хорошо! Да, о чем я? Приехали сюда, — опять несчастье. Но в этом уж Аленка виновата. Она химичка, но с биологическим уклоном. Ну вот, потащила меня покататься на лодке. Планктон, видите ли, ее интересует.