НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ

– Большой пароход на горизонте. Держит курс на нашу флотилию! – услышал Миша голос Маковского.

Да мало ли пароходов проходит по этой морской дороге. Миша продолжал наблюдать за подводным миром. Плоскогорье, до сих пор полого спускавшееся, вновь поднялось. На горной площадке лежал огромный океанский пароход. Не «Левиафан» ли это? Телеоко стало медленно приближаться к нему. Пароход лежал вверх трубами. Их было четыре. Он словно двигался по подводной равнине, но это был обман зрения – двигался не пароход, а телеглаз. Вскоре на экране появились чёткие буквы «Георг Вашингтон». Рядом с ним подводная лодка и небольшой крейсер. На этом месте разыгралась драма во время империалистической войны. Крейсер потопил пассажирский пароход. Подводная лодка потопила крейсер, а затем погибла сама, наскочив на мину.

А на поверхности океана неизвестный пароход всё приближался, и скоро Маковский мог уже прочесть в морской бинокль его название: «Урания».

– Пароход подошёл к нашей флотилии и остановился, – доложил Маковский штабу.

Миша тотчас позвал отца, и все возвратились в кабинет. Появление иностранного парохода не могло не взволновать экспедицию. С какой целью прибыла «Урания»? О подводном городе ещё никто не знает. Все радиопередачи между экспедицией и штабом ведутся на коротких волнах приёмо-передаточной радиостанции Хургеса. Вряд ли кто-нибудь в мире мог перехватить эти волны. Да если бы и перехватил, иностранцы не успели бы за несколько часов снарядить научную экспедицию и прийти сюда. До ближайшего порта несколько дней пути.

– Неужели тайна открытия Бласко Хургеса стала кому-либо известна? – сказал, насупясь, Барковский. – Надо переговорить с Каром.

Невидимая нить протянулась от Москвы к Буэнос-Айресу. Карликовая радиостанция заработала. Кар был чрезвычайно взволнован появлением «Урании». Он клялся, что тайна Хургеса никому не могла быть известна, кроме него, Кара, и Жуана Хургеса. Жуан не выдаст. Кар был всегда нем как рыба. Бласко Хургес буквально «спрятал концы в воду». Тут, видимо, что-то иное. «Уранию» он знает – это большой аргентинский пароход. Кар постарается выяснить, кто и для чего её зафрахтовал.

– Так, – сказал Барковский и прошёлся по кабинету. – А я всё-таки думаю, что нас подслушали. Ваше мнение, товарищ Борин?

Инженер пожал плечами.

– На фронте радио идёт такая же борьба, как и во всех других областях техники. То, что сегодня является собственностью одной страны, завтра становится общей собственностью.

Барковский подошёл к карте мира и концами линейки соединил Москву и Буэнос-Айрес.

– Наш прямой луч, – сказал он, – пересекает Румынию, Югославию, Италию, Алжир, Сахару, Сенегамбию, Боливию, Парагвай и, наконец, Аргентину – самый краешек Аргентины, ибо Буэнос-Айрес расположен на границе, возле залива Ла-Плата. Пароход аргентинский, как уверяет Кар. И если наши передачи перехватили, то, вероятнее всего, в самом Буэнос-Айресе. Возможно, из-под носа у Кара.

– Даже из соседней комнаты, – добавил Борин.

– Я полагаю, что Кар прав: тайна Хургеса никому, кроме нас, неизвестна, – прозвучал голос Азореса. – Зачем прибыл пароход «Урания», мы скоро узнаем. Не будем волноваться преждевременно.

– А что делает «Урания»? – спросил Барковский.

– Стоит на плавучем якоре, спускают якорную цепь большого судового якоря, – ответил Маковский. – С борта спускают шлюпку, – продолжал он. – Очевидно, к нам прибудет депутация. Тем лучше. Мы узнаем их цели. Шлюпка отчалила. На ней четыре матроса на вёслах, пятый – на руле и один пассажир в белом фланелевом костюме.

– Примите их на борту, – распорядился Барковский. – Поставьте телевизор и микрофон. Наш штаб будет незримо присутствовать при беседе с этими гостями.

– Есть! – коротко ответил капитан и дал распоряжение принести на палубу несколько стульев. Одно плетёное кресло Маковский поставил так, чтобы она приходилось против телевизора. Микрофон Гинзбург спрятал в свёрнутом трале.

– Всё отлично, – доложил капитан.

И тотчас же на экране возник борт корабля и клочок неба. Спустили трап. Через минуту над бортом появилась голова в пробковом шлеме, а потом и вся фигура человека. На палубу, переступив борт, вышел ещё не старый, худощавый блондин с бритым, чрезвычайно жёлтым лицом и с запавшими глазами. Такие лица бывают у европейцев, побывавших в лапах у тропической лихорадки.

– Джемс Скотт, – кратко отрекомендовался гость по-английски, не называя своей профессии.

Капитан пожал ему руку и пригласил его сесть. Скотт молча вынул портсигар, молча протянул Маковскому сигару, не спуская с него глаз. Очевидно, Джемс Скотт пытался воспользоваться паузой, чтобы узнать, с каким человеком ему придётся иметь дело. Маковский взвешивал: ждать ли ему вопросов Скотта или самому начать наступление. Кто спрашивает, тот наступает. А наступление – более выгодная позиция. И Маковский решил взять инициативу переговоров в свои руки.

– Неожиданная встреча в океане! Может быть, у вас случилась маленькая авария: поломался винт или что-нибудь в этом роде? Всегда рады помочь, мистер Скотт.

– Нет, на моём пароходе всё в порядке, – ответил Скотт, выпуская кольцо дыма.

– Что же вас принудило остановиться?

– Я прибыл на место – вот и всё! – спокойно ответил Скотт. – Но я увидел что это место занято, и поэтому интересуюсь узнать, с кем имею дело и что привело вас именно на эту точку поверхности Атлантического океана, – спросил, в свою очередь, Скотт.

– Разве эту точку океана вы сняли в аренду, мистер Скотт? – усмехаясь, спросил Маковский. – Международное право признаёт свободу морей. И поскольку мы прибыли первыми…

– Однако это ведь не безлюдный остров, который вы желаете занять по праву первой оккупации, – возразил Скотт.

– Мы и не имеем намерения оккупировать его, – ответил Маковский. – Но стоять мы имеем право там, где хотим.

– Зачем, с какой целью?

Это уж слишком. Маковский решил дать отпор.

– Мы никому не обязаны давать отчёт о своих поступках. С таким же правом мы можем спросить вас: какова цель вашего прибытия сюда?

На лице Скотта не отражалось ни малейшего волнения. Он выпустил ещё одно колечко дыма, которое было подхвачено ветром и отнесено за борт, и сказал более миролюбиво, видя, что лобовая атака не удалась:

– Я явился сюда не для споров с вами, капитан. Если я спросил, с какой целью вы прибыли сюда, то я имею на это свои основания. Мне надо исследовать дно как раз на этом месте. И в лице вашей эскадры…

– Три судна гражданского флота – не эскадра, – возразил капитан.

– В лице вашей флотилии, если это вам больше нравится, я встретил преграду к достижению цели, – закончил он. – Мы, конечно, не обязаны ставить в известность друг друга о целях наших экспедиций, но вы мне будете мешать…

– А вы нам… – отрезал капитан.

– Таким образом, возникает необходимость определить некий «модус вивенди». Вы начальник экспедиции?

– Я капитан флагманского судна, технический руководитель нашей маленькой флотилии, – ответил Маковский. – Экспедицией же руководит штаб.

Скотт невольно скривил губы. Сколько зря потраченных слов! И, поднявшись, сухо спросил:

– Вы могли бы познакомить меня с начальником вашего штаба?

– Боюсь, что это будет тяжёленько, – ответил капитан. – Штаб находится в Москве.

– В Москве? – удивился Скотт. – Как же может штаб из Москвы управлять флотилией?

– Мы живём в эпоху радио, – ответил Маковский. – В шестом часу вечера по местному времени мы рапортуем штабу о своей работе. Если вы придёте в этот час, я могу предоставить вам возможность переговорить с начальником штаба.

Скотт подумал, бросил за борт дымящуюся сигару и заносчиво ответил:

– В шестом часу я обедаю, а я не привык менять свои привычки.

Капитан пожал плечами:

– Мы также не привыкли менять свой распорядок.

– В таком случае, извините, что обеспокоил вас.

Скотт сухо поклонился и двинулся к трапу. Матросы проводили его далеко не дружественными взглядами, хотя и помогли спуститься в шлюпку.

ЛОВЕЦ АКУЛ

Когда шлюпка закачалась на волнах, Скотт дал волю гневу. Его желтоватое лицо посинело. Шлюпка ударилась о борт траулера, и Скотт обругал матросов ослами за их нерасторопность. Ему хотелось на ком-нибудь сорвать зло. Он был недоволен собой. Он считал, что его унизили и оскорбили. А основное – он не достиг цели. Всю дорогу к «Урании» Скотт бурчал и ругался. Но перед тем как взойти на борт своего парохода, он неожиданно громко рассмеялся. Удивлённый этим, молодой матрос также рассмеялся. Скотт набросился на него с руганью. Видно было, что Скотт привык обращаться с людьми по-колониальному.

По трапу он лез быстрее, чем можно было ожидать от человека, изнурённого тропической лихорадкой. Очевидно, он прошёл добрую жизненную тренировку. Скотт спустился в свою каюту. Она была комфортабельно обставлена. Удобные кресла, обитые бархатом, стол красного дерева, на нём – вентилятор, электрическая лампа с бронзовой подставкой и множество бутылок с виски. Скотт был уверен, что виски прекрасно предупреждает приступы тропической малярии, которой он заболел в болотах Амазонки много лет назад.

– Какой тон! Какой неприступный тон! – возмущался он, вспоминая свой разговор с Маковским. Он ждал, что «непрошенные гости» придут первыми к нему, «владыке морей», на поклон. Но они не пришли. Желание узнать, что привело советские пароходы на это место океана, заставило, наконец, Скотта пойти первым. И он возвратился ни с чем.

Скотт налил виски в серебряную стопку, одним духом выпил, запил водой со льдом, сел в кресло и, закурив, начал размышлять вслух:

– Тысяча чертей! Когда в снегах Аляски, в горах Сьерра-Невады, в безлюдных пустынях я встречался с человеком, я знал, что он пришёл сюда за тем же, за чем и я. И вот теперь эта встреча… Атлантический океан велик. И если с разных концов света в одну точку необозримого океана собралось столько кораблей, то совершенно ясно, что их привела сюда одна цель. Но как они узнали? Как могли узнать? Неужели эта тайна не сохранилась, как тайна Изиды…

Скотт, чтобы «прочистить мозги», выпил ещё стопку и вновь, как и на шлюпке, громко рассмеялся.

– И всё-таки они идиоты, простаки, эти большевики. Капитан Мак… ковский сказал мне, что вечерами в шестом часу они разговаривают со штабом. Очень мне надо вторично идти к ним на поклон! Да и что ответит мне начальник штаба? Они, конечно, не откроют секретов, но разве у меня нет своей радиостанции? Разве я не взял на службу лучшего радиста Аргентины? Мы перехватим волну, и я скоро буду знать то, что мне надо.

Сквозь открытый иллюминатор долетел всплеск, словно кто-то упал с палубы. Скотт выглянул в иллюминатор и увидел плавник акулы. Отбросы с четырёх кораблей собрали большую стаю морских хищников. Скотт, покачиваясь от морской качки и выпитого виски, пробубнил:

– Надо замести следы! – Позвал капитана и приказал ловить акул.

Спустили сети, и ловля началась. Скоро на палубе билась первая акула. Скотт вышел из каюты, в которой было душно, несмотря на холодильники и вентиляторы, и сошёл на палубу. Огромная акула лежала неподвижно. Только её низко посаженный рот ритмично открывался. Серое туловище поблёскивало на солнце.

– Не подходите близко к хвосту! – поспешил крикнуть капитан.

Но было уже поздно. Акула неожиданно метнулась, ударила хвостом Скотта в грудь, и он, описав дугу, перелетел через борт и упал в воду. Скотт бился на волнах. Утонуть он не боялся. Ему угрожала другая опасность. Акулы, испуганные неожиданным падением, метнулись в разные стороны, но тотчас повернули назад. Жизнь Скотта повисла на волоске. Забыв свою гордость, он начал растерянно вопить, и, прежде чем на «Урании» опомнились, с траулера загремели выстрелы. Пули ударялись о воду вокруг Скотта. Скотт сначала не понял, в чём дело. Не хотят ли «большевики» убить его? Стая акул была отогнана. В тот же момент возле Скотта упал спасательный круг на верёвке. Его бросили с борта «Урании». Скотт ухватился за круг, и его потянули вверх. Когда ноги Скотта находились в полуметре от воды, одна акула попыталась схватить его за ноги, но он поджал их и счастливо взобрался на палубу. Новый удар его по самолюбию!

– Передайте им мою благодарность! – приказал он капитану. – Скажите: «Мистер Скотт благодарит вас за своевременную помощь». Этого довольно.

Капитан прокричал в рупор эту фразу.

Скотт переоделся и снова вышел на палубу, словно ничего не случилось. Ловля продолжалась. Траулер ещё ближе подошёл к «Урании». Можно было разговаривать без рупора.

– Рыбку ловить приехали? – спрашивали матросы «Серго». – Хороший ужин у вас будет сегодня! Разве солонина вышла?

– Зато акулы остались без ужина, – ответил матрос с «Урании» и добавил тише: – А жаль! Акуле и акулина смерть была бы.

Матросы стали перебрасывать друг другу подарки – папиросы, сигары. Скотту это пришлось не по душе. Он приказал, чтобы «Урания» отошла от «Серго» подальше.

– Хочет убедить нас, что он прибыл сюда ловить акул, – улыбнулся Маковский. – Детское занятие!

– Вон фигура на корабле, смотрите! – обратил внимание Протчев. – Японец. И второй. Бьюсь об заклад, что это японские водолазы. У меня нюх на это острый. Морское дно Скотту нужно, а не акулы. Увидите, всех этих акул он ночью швырнёт за борт.

В шестом часу прозвенели склянки. Скотт быстро ушёл с палубы, Гинзбург толкнул локтем Маковского.

– Видишь? Пошёл наше радио слушать. Ну, ну, пусть попробует. Это ему не акула.

– Ну, а всё же, зачем принесло сюда Скотта? Неужели тайна Хургеса ему известна? – уж в который раз спрашивал Маковский, ни к кому не обращаясь.

Скотт вскочил в радиорубку.

– Поуэрс! – позвал он радиста. – Вы должны немедленно поймать Москву.

– Поймать Москву?

– Какой вы бестолковый, Поуэрс. Вы должны перехватить радиопередачу московской радиостанции.

– Длина волны?

– В том-то и дело, что я не знаю.

– Но в Москве десятки радиостанций…

– На таком расстоянии обычно Москва говорит на коротких волнах. Начните с самых коротких, какие только в состоянии взять ваша радиостанция.

– Десятки метров во всяком случае…

– Вертите же, вертите, чёрт побери!

Радист начал искать волну. В репродукторе послышалась незнакомая русская речь, песни, музыка…

– Не то, не то! – волновался Скотт. – Катаяма! Фудзияма!.. Как там его, желтолицего дьявола, зовут… Позовите ко мне переводчика-японца… – Скотт от нетерпения и досады стучал кулаком о стол. – Когда вы научитесь, Поуэрс, русскому языку?!

– Русский язык так труден, – ответил радист, продолжая настраивать аппарат.

– Вот… подождите. Беседа!

Вошёл японец и неподвижно встал у двери.

– Подойдите и переводите! – скомандовал ему Скотт.

Картавя и шепелявя, японец стал переводить:

– В нашей бригаде охвачено технической учёбой девяносто пять процентов…

– Не то… к чёрту! Крутите дальше.

– …Хлеб начал поступать на ссыпные пункты…

– К чёрту хлеб! Крутите!

– …Пущен новый завод-великан…

– Пусть они провалятся со своими заводами! Должна передаваться беседа, диалог. Ищите, ищите!

Поуэрс взмок от этой гонки. Московские радиостанции словно издевались над Скоттом. Музыка, песни, доклады, лекции, радиопереклички… Иногда врывался стрекот радиотелеграфа… и снова музыка… А время идёт… И в это время Маковский, наверное, разговаривает с начальником штаба о посещении траулера им, Скоттом, и получает инструкции.

– Проклятие! Да вертите же, Поуэрс!

Но Поуэрс вдруг отодвинул стул от аппарата.

– Больше некуда крутить, – сказал он раздражённо. – Я исчерпал диапазон. И если вы, мистер, не нашли того, что вам надо, то или передачи, которую вы ждёте, нет, или…

– Она должна быть…

– Или же…

– Или что?

– Или эту передачу вообще невозможно принять нашей станцией.

– Как так нельзя принять? Разве я приобрёл не лучшую радиостанцию, которая когда-либо устанавливалась на пароходах? Разве я не заплатил за неё три тысячи долларов?!

Поуэрс пожал плечами.

– Наша станция коротковолновая, обычного типа, – ответил он. – А они, возможно, передают по остронаправленной волне.

Скотт ударил себя по лбу.

– Ах, я старый ослиный хвост! – в своих скитаниях он собрал огромный лексикон ругательств. – Вот почему Маковский был так упрям. Довольно! Можно не крутить. Бросьте, Поуэрс, это зряшное дело.

– Я уже бросил.

– Вы не могли бы переоборудовать нашу радиостанцию, Поуэрс? Вы получите тысячу долларов. Если не сумеете сами, мы выпишем специалиста. Теперь безработного инженера можно найти легко. Я должен принимать их передачи во что бы то ни стало, и я буду их принимать.

Скотт посмотрел в окно-иллюминатор. Неподалёку дымили советские корабли. Какая нелепость! Вот они стоят так близко, что можно разговаривать даже без рупора, но их радио нельзя принять. Они разговаривают с Москвой, а эта шелудивая крыса не может!

– Господин Скотт, – проговорил штурман, становясь у открытых дверей. – Вся палуба завалена акулами. Что прикажете делать?

– За борт, за борт! Подождите. Только не сейчас. Ночью. Бросайте за левый борт так, чтобы с советских пароходов не видели. А утром начинайте ловить вновь.

«Совсем рехнулся, – подумал штурман и пошёл на палубу. – Туши мёртвых акул привлекут иных акул, и скоро, кажется, мы соберём здесь всех акул Атлантического и Тихого океанов!»

АЛЛО! СЛУШАЙТЕ И СМОТРИТЕ!

Миша Борин был удручён тем, что не может показать своим товарищам экран телевизора: в комнату штаба не пропускали посторонних. Подумать только: видеть, как ловят акул! А падение Скотта за борт парохода? Как ловко акула поддала ему хвостом!

Скотту и в голову не приходило, что на советских пароходах установлены «радиоглаза», которые зорко следили за всем, что происходило на «Урании». Советская флотилия расположилась треугольником, в центре которого находилась «Урания». За ней следили со всех сторон. Каждое движение Скотта и экипажа отражалось на экране.

– Неужели мои товарищи не увидят всего этого? – с сокрушением говорил Миша отцу.

– Увидят, погоди немного. Мы скоро организуем массовую трансляцию. Увидят и радиолюбители, имеющие телевизоры, увидит и публика в кино. Вот прилетят наши учёные – геологи и археологи, начнутся плановые подводные экспедиции телеглаза, и мы проведём ряд публичных сеансов и лекций.

Учёные не заставили себя долго ждать. Через два дня Миша увидел на экране большой гидроплан, плавно опустившийся возле траулера. В Москве близился полдень, а в Атлантическом океане первые лучи солнца золотили ровную поверхность океана и крылья самолёта.

С траулера немедленно была спущена шлюпка, и учёные перебрались на борт парохода. Первым взошёл археолог Чудинов. Он совсем не походил на тот тип старого учёного, каким изображали археологов в романах. Это был ещё молодой человек, профессор истории материальной культуры. Статный, быстрый, подвижной и жизнерадостный, он скорее напоминал профессионала спортсмена. Геолог Правдин выглядел постарше. Он едва поднялся по трапу и ходил, немного прихрамывая: несколько лет назад он сорвался со скалы на Памире и остался хромым. Это, однако, никак не отразилось на его подвижности.

После взаимных приветствий на палубе парохода прибывших отвели в столовую. А гидроплан тотчас же улетел обратно. Барометр падал, и самолёт спешил спрятаться от непогоды в бухте Зелёного мыса.

Учёные начали с точного исследования морского дна при помощи эхолота. Одновременно были спущены прожекторы и телеглаз. Морская глубь шаг за шагом открывала свои тайны. Старательно обследовали срезанную вершину горы и на ней руины, которые, возможно, являлись частью великого города, лежавшего ниже на плоскогорье. Эта срезанная вершина лежала на глубине всего лишь тридцати метров от уровня океана.

– Самый подходящий объект для трансляции, – сказал Борин. – С этого мы и начнём.

Борин в Москве и Гинзбург на траулере в Атлантическом океане поддерживали постоянную связь по радио, налаживали технику трансляции. Миша оповестил своих товарищей по телефону, чтобы они «готовились к приёму», и дал им технические советы.

Скоро в «Известиях», которые выходили одновременно в пятидесяти крупных индустриальных центрах страны, появилось объявление о будущем цикле телевизионных передач «со дна Атлантического океана». Население СССР было широко оповещено об этих трансляциях и по радио. Одну из таких радиоинформации принял Поуэрс. Он сразу же рассказал об этом Скотту.

– Выходит, они всё же передают радиосводки и изображения, – сказал Скотт. – Что касается меня, я в этом не сомневаюсь. Это только вы такой немощный.

Поуэрс пылко возражал и начал говорить о технике телевидения, в чём, однако, Скотт плохо разбирался.

– Вы должны понять, мистер Скотт, – сказал Поуэрс, – что я не могу сам достичь тех результатов, которые превосходят современные достижения нашей техники.

– Вы хотите сказать, что советская техника опередила американскую?

– У нас техника телевидения развивалась очень быстро до кризиса, – пояснил Поуэрс. – Ещё в апреле 1927 года телеграфно-телефонная компания Белла демонстрировала возможность видеть своего собеседника во время телефонного разговора. Через год Берд демонстрировал трансатлантическую передачу. Пассажиры парохода «Бернгария», плывя по океану, видели на экране людей, находящихся в Лондоне. В том же году Берд демонстрировал цветное телевидение. «Дженерал электрик компани» демонстрировала в Скенектеди передачу сцен из оперы по радио и по проводам, причём слушатели видели исполнителей. Американская радиокорпорация открывает телепередачу со своей радиостанции в Нью-Йорке, а компания Вестингауза в 1928 году начала передавать кинофильмы. В том же 1928 году создана специальная корпорация Дженкинса с капиталом в десять миллионов долларов.

– Меня абсолютно не интересует эта история развития телевидения, – перебил Скотт.

– К сожалению, на этом «история» и заканчивается, – ответил Поуэрс. – Экономический кризис, наступивший в это время, задержал дальнейшее развитие телевидения в Европе и Америке. Советские же учёные и изобретатели продолжали работать и… очевидно, опередили нас.

– Постойте, Поуэрс. Я вот чего не пойму: ведь вы приняли радиосообщение о будущей телевизионной трансляции. Очевидно, наша станция примет и самую трансляцию. Почему же мы не могли до сих пор поймать не только телевизионную, но обычную радиопередачу с этих судов в штаб, – в Москву, и из штаба сюда?

Поуэрс пожал плечами.

– Значит, они перехитрили нас, и я никогда не увижу и не услышу того, что они передают секретно?

– Очевидно, так.

– Нет, с этим я не могу примириться! – закричал Скотт. – Я выпишу лучших специалистов из Америки, Англии, Италии и добьюсь своего. Послушаем и посмотрим их трансляцию.

Увы, когда эти трансляции начались, Скотт вынужден был согласиться, что Поуэрс говорил резонно.

Первой шла лекция инженера-изобретателя Борина о достижениях советской радиотехники. Борин почти слово в слово повторил кое-какие фразы Поуэрса.

– В технике телевидения, – говорил Борин, – мы продолжали работу с того места, на котором она остановилась на Западе и в Америке вследствие кризиса.

Как вам известно, в первый период развития телевидения применялись механические методы разложения изображения с помощью так называемого «диска Нипкова», многогранных зеркал, «барабана Вейлера», зеркального винта и тому подобное. Сама оптико-механическая система телевидения имела в себе органический порок, вследствие которого телевизор задыхался от недостатка света. Именно поэтому первые экраны имели микроскопические размеры – девять на двенадцать сантиметров, максимум – двенадцать на восемнадцать. Выход из этого был найден – это катодное телевидение…

Далее Борин популярно изложил принципы построения иконоскопа… кинескопа… Миша вспомнил о своей «сказке». Да, он многое представлял себе неточно. Лектор, который учил миллионы слушателей, – его отец, а он, Миша, плохо знает радио… И он принял решение в будущем наладить «близкое знакомство» с одним из лучших советских учёных и изобретателей.

– …Свет, отражённый от передаваемого предмета, – продолжал Борин, – с помощью объектива киноаппарата попадает на мозаику иконоскопа, действует на его микроскопические фотоэлементы и с помощью электронных лучей претворяется в электрические колебания, которые на ультракороткой волне поступают в приёмник.