Хайд, наоборот, был уверен в себе и шел напролом. Хайд не говорил Фоксу, каким путем он думает создать летающего человека. Единственно, что он открыл Фоксу, — это то, что «разрешение придет на базе физики, физиологии и биофизики».

И на этот раз разговор начался с того, что Фокс заявил:

— Мне кажется, я напал на удачную мысль. Проблема создания летающего человека лежит в проблеме летания мухи.

Когда Хайд перестал смеяться, Фокс обиженно начал объяснять, стараясь доказать, что его идея не так уж смешна и нелепа, как кажется уважаемому коллеге.

Он долго говорил о наблюдениях ученых над полетом мухи, о том, насколько сложна эта кажущаяся простота. Говорил «об особых мускулах в груди мухи „прямого“ и „непрямого“ действия». При полете крылья описывают восьмеркообразную фигуру. Благодаря этим своим особенностям муха может летать при сравнительно небольшой затрате сил и небольшой площади крыльев, поднимая относительно большой вес своего тела. И вот если создать аналогичный аппарат, то человек вполне сможет летать на небольших крыльях без всяких моторов, используя свою мускульную силу.

— Великолепно!.. Очаровательно! Восхитительно! Прелестно!.. Чудесно! — После каждого произнесенного слова Хайд хохотал, не переставая обмахивать веером лицо.

Фокс пожелтел от обиды и спросил:

— Что же во всем этом смешного? Или вы меня не поняли, или же…

— Или же вы ничего не поняли, — прервал его Хайд. — Да, очевидно, вы совершенно не поняли сущности задания. Что вы предлагаете? Новый летательный аппарат. Только и всего. Аппарат. Механизм, который можно прицепить на плечи любому олуху…

— Почему же олуху?

— Аппарат, который можно пустить в серийное производство. Создать сотни, тысячи людей-мух. С таким проектом можно выступать не в Дандарате, а в военном министерстве. Летучие солдаты, разведчики, снайперы, бомбометчики — это, конечно, неплохо. И вообще неплохо. Долой лестницы, лифты, эскалаторы! Люди-мухи, как пчелы из улья, вылетают из всех окон небоскребов, роем летят по улицам. Замечательно! А какой простор для альпинистов! Они на своих мушиных крыльях облепят Эвересты и Монбланы, как настоящие мухи сахарную голову. Видите, вы меня самого увлекли вашим проектом. Но, дорогой мой, нам надо совсем другое! Мы должны создать уникум — человека, который мог бы летать без всякого аппарата, вот так — взял да и полетел…

— Но если сделать такого человека, можно сделать и сотни, тысячи? — возразил Фокс.

— Можно конечно.

— В чем же разница?..

— Разница в том, что довольно поймать одну вашу человеко-муху, и любой инженер, рассмотрев ваш аппарат, сумеет сделать такой же. Если же поймают моего летающего человека, то никто ничего не откроет и не поймет. Секрет известен мне одному. И этот летающий человек будет единственным в мире. Сделать второго, десятого могу только я один — и лишь по специальному заказу Дандарата. Понятно?

Фокс был совсем обескуражен. Проглотил пилюлю, и она показалась ему особенно горькой. Помолчав, он сказал:

— Но то, о чем вы говорите, я считаю просто невозможным. Это напоминает досужие вымыслы о левитации факиров. Об этом говорят и пишут немало. Но нам, ученым, не к лицу верить басням. Я девять лет живу в Индии и никогда не видел случая левитации. И если бы мне о ней сказал очевидец, человек, которому я вполне доверяю, я сказал бы ему: «Друг мой, вы жертва ловкого обмана или гипноза».

— Оставим факиров в покое. Уильям! — крикнул Хайд. Из соседней комнаты вышел молодой человек с бледным, истомленным лицом. — Покажите мистеру Фоксу опыт номер первый.

Уильям вышел и вернулся с подносом, на котором стояла небольшая шкатулка.

— Откройте шкатулку ключом, мистер Фокс, и приподнимите крышку.

Фокс с недоверием повернул ключ. Но ему не пришлось даже приподнять крышку — она сама открылась под давлением пружины; из шкатулки вдруг вылетела черная пористая масса в кулак величиной, отвесно поднялась, с легким стуком ударилась в потолок и словно прилипла к нему.

Озадаченный Фокс, задрав голову, молча смотрел на комок, напоминающий черную губку.

— Достаньте, Уильям! — приказал Хайд.

Уильям принес лестницу, схватил губку рукой и слез.

— Возьмите, мистер Фокс, но держите крепче, не упустите.

Фокс не почувствовал веса губки. Наоборот, губчатая масса хотя и незначительно, но давила снизу вверх. Уильям взял из рук Фокса губку, положил в шкатулку, запер и ушел.

— В этом первом опыте я забрался в вашу область, Фокс, — сказал Хайд. — Физика тонких пленок. Пористая масса с микроскопически тонкими перегородками, пустоты которой наполнены водородом. Первый летающий металл. Сверхлегкие, невесомые и, наконец, летающие металлы! Какой переворот в строительной и транспортной технике! Небоскребы, уходящие в стратосферу, летающие города! Меня озолотили бы за это изобретение. Но они отвергли, не признали меня, тем хуже для них! Пусть моим изобретением воспользуется Дандарат для своих чудес! Представьте скалу, прикованную к земле цепями. Подходит человек, хватает скалу, цепи снимаются, и человек не только поднимает скалу, но и сам вместе с нею взлетает на воздух. Эффектно?

— И это вы называете левитацией? — насмешливо спросил Фокс. — Тогда и детский воздушный шар — левитация!

— Это я не называю левитацией, — возразил Хайд. — Это было бы левитацией, если бы удалось создать самого человека из пористой невесомой массы. Тогда достаточно было бы незаметного толчка ноги, чтобы человек высоко поднялся на воздух. Но такая задача не по силам даже мне. Есть более простой путь. Уильям! Покажите опыт номер второй!

Уильям, словно подавая блюдо к столу, вынес деревянный поднос, на котором стоял черный ящик с ручками, а на нем — белый куб. Уильям поставил поднос на пол перед Фоксом.

— Поверните ручку! — скомандовал Хайд.

И Фокс увидал, как куб плавно поднялся к потолку, продержался там некоторое время и так же плавно опустился, когда Уильям повернул ручку обратно.

— Чудеса электротехники? Электромагнетизм? — спросил Фокс.

— Угадали только наполовину! — смеясь, ответил Хайд. — Вы же физик! Подумайте, догадайтесь!..

Фокс тупо смотрел на куб. Хайд снова засмеялся и самодовольно сказал:

— Да, этот орешек не раскусить современным физикам! Работа моя настолько подвинулась вперед, что я могу кое-что открыть вам. Броуновское движение молекул. Понятно?

Фокс молча, широко открытыми глазами смотрел на Хайда.

— Удивлены? Еще бы! Броуновское движение беспорядочно, хаотично. Правда, теория вероятности говорит нам, что теоретически не исключен такой случай, когда все молекулы одновременно устремятся вверх. И тогда камень или человек мог бы подняться над землей. Но вероятие такого случая выражается отношением одного к единице со столькими нулями, что практически такой случай менее возможен, чем, скажем, столкновение Солнца с каким-нибудь небесным телом. Просто сказать, вероятность равна нулю. Обычно частица, ударяясь о другие, испытывает одинаковое стремление двигаться и вправо, и влево, и вверх, и вниз и поэтому остается на месте. Немудрено, что современные ученые заявляли: «Мы не можем питать никаких иллюзий относительно возможности пользоваться броуновским движением, например, с целью поднятия кирпичей на вершину строящегося здания», а значит, и для преодоления человеческим телом притяжения Земли. На этом вопросе был поставлен крест. Но я подумал: мысль овладеть стихийной, разрушительной, неукротимой, своевольной силой молнии показалась бы людям минувших веков столь же безумной и невозможной. А теперь та же сила покорно течет в наших проводах, двигает наши машины, дает свет и тепло.

— И вы поставили себе задачу овладеть броуновским движением, управлять беспорядочными скачками молекул?

— Не только поставил эту задачу, но, как видите, и разрешил ее. Уильям! Покажите мистеру Фоксу танец колб!

На столе появился длинный плоский аппарат, уставленный стеклянными колбами. Эти колбы вдруг начали подпрыгивать выше и выше. Одни из них поднимались и опускались медленно, другие сновали вверх-вниз с большой быстротой.

Уильям повернул рычажок аппарата, и одна колба вдруг пулею вылетела в окно.

— Вы видите один из этапов моих работ. Эта кадриль колб доставила мне немало хлопот. Легче выдрессировать бегемота, слона, муху, чем молекулу. Главная трудность в том, что резвость моих балерин-молекул очень различна. В колбах заключены молекулы водорода, азота, углекислого газа. Подумайте сами, легко ли заставить танцевать колбы в одном темпе: при нуле Цельсия скорость движения молекул водорода равна тысяче шестистам девяноста двум метрам в секунду, азота — четыремстам пятидесяти четырем, углекислоты и того меньше — тремстам шестидесяти двум. Для водородной молекулы эта скорость превышает не только скорость полета ружейной пули, но и артиллерийского снаряда, приближаясь к скорости снарядов сверхдальнобойных пушек. При повышении же температуры скорость движения молекул возрастает. Видали, как вылетела водородная колба? Представьте себе пули, снаряды, которые движутся внутренними силами самих молекул!

— Как же вам удалось превратить хаотическое движение молекул в направленное? — спросил Фокс.

— Это длинная история. Пока довольно сказать, что, изучая молекулярное движение, физики учитывали только роль тепла, игнорируя электрические явления. Мне пришлось углубиться в изучение сложной игры сил, происходящей в самих атомах, из которых состоят молекулы, и овладеть этой игрой.

— Так что, по существу, это уже не броуновское движение, а скорее электрическое? — спросил Фокс.

— Оба явления находятся в связи.

Фокс задумался.

— Допустим, — сказал он, — что вам удалось овладеть молекулярным движением, призвав на помощь электрические факторы притяжения и отталкивания, изменения потенциала, перезарядки, если я вас понял. Но все, что вы показывали, относится к неорганическому миру.

— А разве тело человека состоит не из неорганических веществ, не из молекул и атомов? — возразил Хайд. — Трудности заключались не в этом. Первая из них в том, чтобы привести к одному знаменателю движения молекул различных скоростей, иначе человеческое тело было бы просто разорвано. Мне пришлось связать две области: физику и электрофизиологию. Для усиления же электрического потенциала я вводил в организм искусственные радиоэлементы, которые и снабжали его лучистой энергией. Получилась цепь: от импульсов мозга, мысли — к нервной системе, от нервной системы — к явлениям электрофизическим, от них — к молекулярным.

— И вам это удалось?

— Судите сами. Сатиш, гусеницу!

Второй помощник Хайда принес цветок в горшке с сидящей на листе гусеницей и ударил по ветке. Гусеница свалилась, но на полпути до пола вдруг остановилась в воздухе.

Фокс провел рукой, думая, что гусеница висит на паутине, но паутины не было. Сатиш осторожно взял гусеницу, положил на лист и унес. Вслед за этим, уже без приказания, он принес маленького цыпленка с не отросшими еще крыльями и выпустил на пол.

Сатиш громко хлопнул в ладоши. Испуганный бескрылый цыпленок вдруг поднялся на воздух, с писком пометался по комнате и вылетел в окно, выходящее в парк. Фокс подошел к окну и увидел, как цыпленок опустился на траву.

— Не отходите от окна, Фокс, — сказал Хайд.

Сатиш вынес в сад кошку, посадил на дерево и потом позвал:

— Кудэ! Кудэ! Иди скорей! Смотри, кошка! Кошка!

Послышался лай, и к дереву подбежала маленькая собачка Кудэ (Малютка).

Увидав кошку, она залаяла, сделала прыжок и вдруг с жалобным визгом понеслась в небо. Ее лай и визг слышались все дальше, глуше.

— Кудэ! Кудэ! Кудэ! — закричал Сатиш.

Собака, которая была уже на высоте сотни метров, начала спускаться. Скоро она была уже возле Сатиша. Радостно подпрыгнув, она вновь едва не улетела, но Сатиш вовремя подхватил и унес ее.

— Теперь предпоследний номер нашей программы, — весело сказал Хайд.

— Не отходите от окна, мистер Фокс.

Сатиш посадил на дорожку большую жабу и легонько толкнул ее ногой. Жаба подпрыгнула и полетела над кустами, деревьями все выше и выше. Скоро Фокс потерял ее из виду, но еще долго смотрел в синеву неба.

— Ну что вы скажете? — спросил Хайд.

Фокс молча сел на стул, машинально посмотрел на ручные часы, вздрогнул, быстро положил в рот сразу две пилюли, но на этот раз даже не почувствовал их вкуса.

— Надеюсь, все это уже можно назвать левитацией? — сказал Хайд, обмахиваясь веером. — Вы, конечно, обратили внимание на поведение левитантов? Гусеница, которую вы видели, обладала способностью опускаться вниз на паутине. Я закрыл у нее выводные протоки паутинных желез, поэтому в момент поднятия она не могла выпустить паутину и висеть на ней. Но нервные центры работали обычно и посылали соответствующие импульсы. Этого было достаточно, чтобы привести в действие по-новому организованное молекулярное движение и произвести электрическую перезарядку молекул в отношении заряда Земли, и гусеница «повисла в воздухе». Цыпленок — птица, почти разучившаяся летать, но сохранившая инстинкты, необходимые для летания. И, пользуясь этими инстинктами, она могла более полно использовать новую способность левитации, чем гусеница. Собака может только прыгать. И хотя она умственно высокоразвитое животное, однако неожиданный полет ошеломил ее, и она улетела бы в небо и погибла, если бы зов Сатиша не дал ей стимула — желания вернуться назад. Что же касается жабы, стоящей на довольно низкой ступени развития, то она погибла, долетев до холодных и бедных кислородом слоев воздуха. Как показали опыты, со смертью животного исчезает и способность к левитации, и наша лягушка, быть может, уже упала на голову какого-нибудь изумленного крестьянина… Впрочем, способность к левитации исчезает, должна исчезнуть после того, как в организме произойдет распад искусственных радиоэлементов.

Из всех этих опытов, — продолжал Хайд, — вы, конечно, и сами сделали общий вывод: использовать левитацию можно тем шире, чем больше развиты высшие нервные центры животного. Полное же овладение левитацией возможно только человеком.

— Опыт с жабой вы назвали предпоследним, но последнего так и не показали, — сказал Фокс.

— Не трудно догадаться, что последний опыт и будет человек, — ответил Хайд.

— Будет! Значит, такого опыта вы еще не проделывали?

— Вы видите, что почва для этого вполне подготовлена, — возразил Хайд — Возьмите этот опыт с собакой, нервная система которой и, в частности, полушария головного мозга, видимо, не пострадали от левитации, несмотря на то, что в ее организме должны были произойти большие изменения в кровообращении, в работе нервной системы и другие. И я жду только…

В это время в дверь постучались, и в комнату вошел Бхарава-Пирс.

— А, мистер Пирс! Почтенный гуру[3]! Бхарава-бабу — с насмешкой сказал Хайд. — Какие новости?

— Мистер Броунлоу послал меня к вам.

— Броунлоу уже беседовал со мной. Кого он назвал?

— Ариэля Аврелия Гальтона.

— Пусть первым летающим человеком будет Ариэль, — безразличным тоном сказал Хайд.

— Я вижу в этом даже перст судьбы, — заговорил Пирс, возводя глаза к потолку. — Вы знаете, что в Дандарате принято давать воспитанникам новые имена. Аврелия мы назвали Ариэлем по созвучию, Ариэль — спутник планеты Урана. Вместе с тем Aizy — воздушный. Уран же — божество, олицетворяющее небо.

— Пощадите, мистер Пирс! Вы так вошли в свою роль саниаси[4] Бхаравы, что забываете, перед кем мудрствуете!

— Привычка — вторая натура, — с улыбкой, уже другим тоном ответил Пирс. — Я вот о чем хотел спросить вас, мистер Хайд. Опыт не угрожает жизни Ариэля?

— Думаю, что нет, — отвечал Хайд. — Но если вы так дорожите его жизнью, сделайте первый опыт на себе. Для меня безразлично, с кого начать. Летающий директор школы! Это было бы эффектно!

Пропустив злую шутку Хайда мимо ушей. Пирс задал новый вопрос:

— А умственным способностям опыт не угрожает?

— Весьма возможно.

— Ну что же делать? Имея в виду важность дела, мы должны идти на некоторый риск, — со вздохом сказал Пирс.

— Терпеть не могу, когда вы говорите таким иезуитским тоном. Ведь я насквозь вас вижу, мистер Пирс. Больше всего вам хотелось бы, чтобы Ариэль остался жив, но сошел с ума, однако и не настолько, чтобы его нельзя было использовать для ваших теософических и — ха-ха-ха! — оккультных целей. Ведь так, старая лисица?

Пирс хотел вспылить, но, вспомнив, что Хайд человек нужный, сдержался и сухо ответил.

— Наш долг — повиноваться высшим предначертаниям. Я очень рад, что вы уяснили, в каком направлении необходимо действовать. Ариэль придет к вам сегодня вечером. Но будьте осторожны, мистер Хайд. Подготовьте его к тому, чем он станет. Неожиданное получение способности летать не шутка. Как бы он сразу не разбил себе голову