- С-с-старик, метни, а? Только в воздух.
      Я взял бутылку и сильно швырнул ее вверх. Сашка вскинул ружье, раздался выстрел. Бутылка упала в траву целехонька.
      Алка заверещала от восторга и запросила "бабахнуть", все оживились. Я затаил обиду куда-то далеко-далеко и попросил закурить. Вадим, подавая "Кент", посмотрел на меня, как мне пока-залось, с дружелюбным сочувствием. Он взял из палатки свою двустволку и предложил стрелять как можно дальше и пулями по недвижимой цели. Голубев пошел устанавливать мишень. Но в сумерках уже за двести шагов бутылка была невидна. Сашка подошел ближе, надел ее горлышком на ольховый сучок и вернулся к костру. Бутылка слабо мерцала от лунного света. Тут же решено было устроить соревнования по стрельбе.
      - Куда вам столько жаканов? - удивился Голубев, когда Вадим принес свой патронташ.
      - Мечтали сходить на медведя. Барс, ты будешь стрелять?
      Барс кивнул.
      - Тоня, а вы?
      Моя жена выразила желание стрелять. Ночью, по недвижимой цели, из двустволки "Бюхард" пулей шестнадцатого калибра. Я улыбнулся: чего не сделаешь ради гостей!
      Решили тянуть жребий, чтобы установить очередность стрельбы, а Барс громогласно объя-вил, что для победителя у него в рюкзаке найдется неплохой приз. Он выдрал из записной книжеч-ки шесть листочков, написал на них номера, скатал их в трубочки, бросил в берет и поднес мне:
      - Тяните!
      Я сказал ему, что колхозники, когда делят покос, тянут еще и второй жребий: кому "тянуть" первому.
      - Да? - Это "да" было точь-в-точь как у моей жены.- Но ведь так можно тянуть и третий жребий, кому тянуть второй. И так можно без конца тянуть жребий.
      - Конечно. По-моему, все мы только и делаем, что тянем жребий, кому первому тянуть предыдущий.
      - Это интересная мысль,- заявил Барс.- Что ж, сделаем еще шесть номеров...
      Я взял из берета бумажку и развернул: на ней красовалась жирная единица. Сашка зарядил и подал мне двустволку, я выстрелил и промазал. Мне не хотелось смотреть, как моя жена целится из ружья. Было почему-то и смешно, и горько, я вспомнил гоголевскую тетушку Ивана Федоро-вича Шпоньки. Ту самую тетушку, которая любила палить по уткам... Выстрелы, гремевшие один за другим, наконец смолкли. Барс торжественно вручил бутылку шотландского виски Сашке Голубеву, который, несмотря ни на что, оказался лучшим стрелком.
      Костер запылал с новой силой.
      - А сколько осталось патронов? - спросил Сашка после дегустации.
      - Шесть штук,- ответил Вадим.- Медведю еще вполне хватит.
      - Шесть? - Алка прервала разговор с Тоней.- Нас тоже шесть.
      - Хочешь сказать, что можно сыграть в рулетку? - Вадим сходил в палатку и натянул свитер.
      - А что такое рулетка?
      - Это, Аллочка, такая офицерская игра.
      - Ой! - Алка захлопала в ладоши.- Сыграем, Вадик, а? Ну, пожалуйста!
      - Что ж... Я не прочь. Только в этой игре женщины не допускаются. И вообще, в ней могут участвовать только царские офицеры.
      - Почему? - Теперь уже моя жена заинтересовалась рулеткой.- Как она проходит, эта игра?
      - В барабане браунинга семь патронов. Он крутится, как и любой барабан. Так вот, где-нибудь после пирушки остаются семь человек. Выбрасывают из барабана патроны... Но не все семь, а шесть. И пускают браунинг по кругу...
      Обе они глядели на него, как зачарованные. Я впервые наблюдал такое откровенное проявле-ние женского любопытства.
      - И что дальше? - не поняла Алка.
      - Ну, что,- Вадим отхлебнул из стакана.- Каждый по очереди приставляет дуло к виску и спускает курок. Кто-то из семи должен погибнуть.
      - Ужас! - Алка передернула плечиками.
      - Не все ли равно, где погибнуть,- сказал Барс,- сейчас, скажем, на вечеринке или завтра в атаке?
      - Мальчики, а вот вы бы сыграли в рулетку? - Алка даже заподпрыгивала, сидя перед огнем на корточках.- Вот вы сейчас? Вот сейчас, сейчас?
      Она обвела мужчин восторженным полусумасшедшим взглядом.
      - Что ж...- Вадим прищурился и в упор посмотрел на меня.- Я бы, пожалуй, сыграл...
      - А как, как, мальчики? У вас же нет ни барабана, ни браунинга!
      - Очень просто,- Вадим взял берет с шестью заряженными патронами Барс! А ну разря-ди патроны!
      - Как?
      - Ну, так. Вытащи жаканы, а порох высыпь. У всех, кроме одного.
      - Во-первых, Вадимчик, я не офицер... Во-вторых, не русский и тем более не царский. Я самый обыкновенный кандидат физико-математических наук с уклоном на кибернетику...
      - Не хочешь помочь? - Вадим спокойно взял патроны.- Ну, что ж, я могу и сам.
      Он достал из кармана складной комбинированный нож, шилом выковырял пулю и войлочный пыж. Затем выплеснул порох из гильзы в костер, вставил пулю в пыж обратно.
      Короткие нешумные вспышки пять раз ярко освещали взволнованное личико Алки. Я посмот-рел на Тоню: лицо ее было в тени. Сашка с ехидным видом крутил транзистор.
      - Пожалуйста! - Вадим посмотрел на меня.- Это шестой патрон. Я не разряжаю его. На вид он такой же, как все остальные. Но тяжелее на два грамма. Сможете вы отличить на ощупь разницу в два грамма?
      - Нет.
      - Я тоже не отношусь к таким феноменам.- Он бросил патрон в берет, где лежали осталь-ные.- Алка, тряси!
      Алка несмело потрясла берет, патроны звякнули. Все молчали.
      - Сделаем себе скидку, мы и впрямь не деникинцы,- продолжал Вадим.Женщины не допускаются к игре. Но остаются в игре их выстрелы. От этого вероятность сыграть в ящик значи-тельно уменьшается. Итак? Итак, что это? Реванш за двести пятьдесят тысяч? Я все еще не мог усечь, в шутку или всерьез говорил он все это! Его глаза, как мне показалось, блеснули насмешли-во. Он взял Сашкин "Бюхард" и дунул в левый чековый ствол.
      - Бросьте, мальчики...- Алка положила подбородок на собственные колени,- вы же... Вы трусы! Вы же не мужчины. Вы? Да вы никогда, никогда не сможете!
      Она вдруг истерически начала хохотать:
      - Вы? Вы... и в рулетку?.. Боже мой, вы...
      - Стоп, Алка! - Вадим встал.- Стоп...
      - И ты можешь? Сыграть? Ты? - Она продолжала хохотать, катаясь на траве у палатки.
      - Я не могу играть один! Понятно? - Он схватил ее за шиворот.- Для игры нужно иметь партнеров!
      Напрягая скулы, он медленно обвел нас взглядом и... потянулся к берету. Я почувствовал, как легкий холодок рождается во мне где-то около солнечного сплетения.
      - Пожалуйста! - Вадим протянул берет Барсу.
      - Я - пас.- Борис Арсентьевич отвернулся и засвистел мелодию из "Кармен".
      - А вы? - Вадим обратился теперь к Голубеву.
      - Я еще не достроил канализационный коллектор,- сказал Сашка.- К тому же играю только в шахматы.
      - Ну... а вы? - берет с торчащей вниз шишечкой качнулся и замер на уровне моих глаз.
      Не поворачиваясь, я оглядел всех, кого можно было видеть.
      Вадим смотрел на меня с высоты своего роста, Алка перестала смеяться. Барс, сдерживая улыбку, кусал губу, а Тоня, сидя на чурке и сцепив на коленях руки, не двигаясь, смотрела в огонь. Я молчал.
      На какое-то время глаза ее изменились во мгле. Или это просто почудилось мне? Я медленно отвел берет с патронами в сторону от себя.
      Вадим бросил берет в рюкзак и резко задернул шнурок. Потом повесил рюкзак на березу, сел, взял бутылку с виски и побулькал около своего уха:
      - Выпьем? За современных мужчин...
      Я посмотрел на Тоню. Опять, как и только что, мне почуялись странные изменения в ее глазах: то ли они сузились, то ли загорелись каким-то грустным, полным горечи и обиды огнем. Она посмотрела на часы, буднично вздохнула и встала:
      - Уже первый час. Спокойной ночи.
      - Тоня! - Я не узнал своего голоса. Но она даже не оглянулась...
      Когда по кругу пошла бутылка с виски, я, не прощаясь, ушел к реке. Джек побежал со мной. Странное состояние владело сейчас мной: я как бы разглядывал себя со стороны, подсмеивался, жалел, издевался и предостерегал, разбирая себя по косточкам.
      Что же произошло?
      Вадим искренне предложил сыграть в эту дикую и нелепую игру, вернее, его спровоцировала эта восторженная дурочка. Я видел, как он вскочил, когда она начала хохотать, слышал, как взвол-нованно задрожал его голос: "Я не могу играть один! Для этого нужны партнеры". А может, он был просто уверен в том, что все равно никто из нас не будет играть? Может быть, он и тут тоже играл, рассчитывая на нашу трусость? Допустим, Барса-то он знал до этого и мог вполне рассчи-тывать на то, что тот наверняка откажется. А дальше? Неужели он такой точный психолог, что сразу раскусил, что за человек Сашка? Я медленно подбирался к себе. Почему я отказался играть? Ведь я не был трусом. По крайней мере, я не считал себя трусом. Я хорошо помнил, что отказался играть совершенно спокойно, будучи уверенным в том, что в других обстоятельствах я никогда бы не отказался.
      В каких же это других? Может, это и есть как раз трусость, когда откладываешь проявление своего мужества до других, более подходящих для этого моментов? Скорее всего, так и есть. Значит, я самый обычный трус? И моя жена была права, когда с презрением, даже не оглянувшись, ушла от костра!
      Я почувствовал, как вдруг вспыхнуло мое, охваченное жаром стыда, лицо. Шея и кисти рук тоже были словно ошпаренные. Я спустился к песчаному берегу, присел на корточки. Вода пока-залась мне по-летнему теплой. Туман уже нарождался над нею. Я ополоснул лицо и неожиданно почувствовал себя совершенно бодрым. Мысли мои стали ясны и определенны. Какая-то реши-мость, помимо меня, без ведома моего рассудка, заполняла меня. В груди и в животе, опять где-то около солнечного сплетения, вновь заныл жутковатый холодок, тот самый холодок, который испытываешь во время опасности. Я понял сейчас, что сделаю то, что решил, что я просто не буду уважать себя, если не сделаю. Нет, мне не придется до конца своих дней презирать себя, черта же с два! Я не трус и не боюсь даже сам себя, не только кого-либо или чего-либо.
      Но если это действительно так, то для чего же проверять все это на практике?..
      Я свистнул Джека. Он выбежал из кустов. Отряхнулся, обдавая меня свежестью и запахом псины. Ткнулся мне в ладонь своим холодным носом и снова исчез. Я сел на камень.
      Было уже четыре часа, ночь кончалась. Костер у палатки потух, все, видимо, давно спали. Я бесшумно поднялся к потухшему костру. Все спали, и рюкзак Вадима висел на березе. Я оглянул-ся, постоял с минуту, так же бесшумно взял рюкзак, развязал шнурок и тихо, осторожно вытащил берет с патронами.
      Луна давно переместилась далеко в сторону и исчезла. Светало. Я издевался над глупостью задуманного, но все так же уверенно продолжал воплощать эту глупость: осторожно отошел за кусты, прислушался. Все было тихо. Но где же двустволка? Ее не было. Сашка, видимо, убрал ее в палатку. Я снова быстро поднялся к палаткам. Услышав отрешенный голубевский храп, тихонько вытащил из палатки "Бюхард" и снова замер.
      - Тонь,- громким шепотом, вовсе не ожидая этого от себя, позвал я.- А Тоня?
      Сердце забилось часто и невпопад. Я ждал, но жена не отозвалась. Она либо спокойно спала, либо не захотела отозваться, и я почти бегом, но бесшумно, бросился снова к реке, в глухой и зябкий речной туман. Джек вновь выскочил из кустов. Виляя хвостом и, как мне показалось, удивленно он уставился на меня.
      - Тише, Джек! Слышишь? Пошел вон! Слышишь, пошел!
      Он не уходил. Я положил двустволку на траву, сел на камень и опустил руку в берет. Холод-ное прикосновение металла бросило меня в озноб. Патронов было точно шесть. Я ощупью изучил каждый, каждый был заряжен свинцом. Но в котором из них порох? Всего два грамма этого сухого серого порошка могут разнести череп и выпустить кровь из моего дурацкого тела. Один миг - и я исчезну, меня не будет. Не будет... Но куда же я денусь? Омерзение, брезгливость и страх подни-мались из моих ног, медленно охватывали все тело. Я весь содрогнулся и с отвращением отбросил берет. Патроны глухо брякнули. Один из них выкатился в траву. "Это мой патрон,- мелькнуло во мне.- Он, этот патрон мой... Но ты-то трус! Трус, вот в чем дело. И больше не рыпайся. Не ере-пенься. Заткнись и помалкивай. Эта игра не для тебя, ты дерьмо. Тонька права. Права? Неужели она права?"
      Уже совсем рассвело. Я вспомнил свою жизнь, - годы, месяцы, недели и дни пронеслись сейчас передо мной, пронеслись хаотично, стремительно. Память выхватывала из прошлого почему-то совсем незначительные детали и случаи, оставляя во тьме все, что считал когда-то важным и что действительно было важным. Но что же действительно важно? Важно... Я хочу уважать самого себя, вот что важно. Но если я трус, я не смогу уважать самого себя! А почему ты должен уважать сам себя? Разве обязательно уважать самого себя? Ну, знаешь ли...
      Я вновь вспомнил короткий блеск Тониных глаз, который отразил ее стихийную веру в меня и ожидание от меня чего-то. Вспомнил, как потух тот блеск, как она тоскливо погасила зевок и даже не оглянулась, не откликнулась на мой возглас, уходя от костра.
      Значит, я трус...
      "Распишись же, наконец, в этом! И довольно морочить себе голову" - "Да, но я же знаю, что я не трус".- "Откуда ты знаешь?" - "А вот откуда..."
      Я схватил из-под ног "Бюхард" и выкатившийся из берета патрон. Вставил патрон в левый ствол, мысленно приговаривая: "Чокнечок-получок, чокнечок-получок". Что такое получок? Патрон вошел в ствол легко. Я выломал ольховый прут, очистил от веток, оставляя на конце рогатку. Затем взвел курок, положил в развилку березы ложу "Бюхарда"... И приставил стволы к правому виску. Озноб омерзения охватил меня. Тело мое хотело кричать в отчаянии, но в голове было ясно, я весь задрожал, но все же поймал рогаткой спусковой крючок и, раскаиваясь, сунул палку вперед. Странная, жуткая тяжесть мгновенно сдавила меня со всех сторон; в висок что-то коротко и туго ударило. И вдруг оглушающая тишина раздвинулась как-то широко и неопределен-но. Я медленно опустился на землю.
      Недоуменная собачья морда глядела на меня откуда-то из пространства. Жив? Неужели я выиграл? Я вскочил, мгновенно вновь превращаясь в сгусток живой материи, в комок ликующей плоти. Эта плоть снова и, видимо, вопреки мне жила, заявляла свои права на это пространство, на это влажное осеннее утро и, далее, на день и на вечер!
      Мне хотелось прыгать, хотелось бежать куда-нибудь в гору и кричать либо звать кого-то. Джек глядел на меня с удивлением.
      Я взял берет с оставшимися патронами. Который из них грозил мне небытием? Я представил себя лежащим на берегу с пробитым черепом, в крови, и вздрогнул: ужас вновь на секунду коснул-ся меня. Я еле унял себя, чтобы не заорать от облегчения и животной, никогда раньше не испыты-ваемой радости. Вынув гильзу, вставил новый патрон и выстрелил в воздух. Раздался щелчок, но пуля не покинула чековый ствол. Значит, не этот тоже. Который же из них? Оставалось еще четы-ре патрона. Забыв о пулях, сидящих в стволах, подвергая Сашкин "Бюхард" опасности разорвать-ся в куски, я через нечоковый ствол выпалил вновь. Капсули "жевело" щелкали довольно сильно. Только выстрела все еще не было. Итак, значит, этот последний, шестой патрон. Я зарядил. Взвел курок, вскинул "Бюхард" к плечу и нажал на спуск.
      Выстрела опять не последовало... Я медленно осмыслял то, что случилось. Собрал гильзы и пересчитал: мое сомнение окончательно исчезло. Разряжены были все шесть патронов.
      "Что ж, эти друзья придумали недурное развлечение,- подумал я.- Может быть, это стало для них даже эдаким хобби. Ежегодно ездить на "охоту", ловить таких дураков, как я..." Но Алка? Неужели она тоже знала? Не может быть! Она хохотала над современными мужчинами так непритворно. К тому же эти кибернетики вовсе не из таких, чтобы каждый год ездить на охоту с одними и теми же "кадрами"...
      Стыд, горечь и гнев по очереди душили меня. Все спали в своих палатках. Я сложил гильзы в тот же берет, упрятал его в рюкзак и повесил все это хозяйство на прежнее место. Затем поднялся на свою территорию и сунул "Бюхард" в палатку к Сашке.
      Он храпел теперь не так сладко. Я подошел к своей палатке, слегка отогнул полу. Тоня спокойно посапывала в спальном мешке...
      * * *
      Мне было жаль будить ее так рано. Я долго сидел на траве, не зная, что делать. Вновь выво-лок "Бюхард", шомпол и долго выбивал из стволов пыжи и пули. Боже мой, как это все глупо! Часа через два лай Джека разбудил Тоню и Голубева, я, ничего не объясняя, сразу же начал сворачивать палатку. Сашке я пригрозил, что уеду один, и он не стал ничего расспрашивать. Втроем мы быстро собрали свои пожитки.
      - Надо хотя бы попрощаться с ними,- не выдержала Тоня, когда все было готово.
      - Ничего, авось переживут.
      Она метнула на меня взгляд, полный ненависти, и вздохнула, демонстрируя вынужденную покорность. Я помог ей натянуть рюкзак.