По третьему, самому трагическому варианту, Джона Кеннеди убивали в городе Даллесе на вершине политической славы, и его место в президентском кресле занимал Линдон Джонсон, его невзрачный вице-президент.

Последний вариант Джеку сразу понравился. Но когда мама ему сказала, что развитие его, в конечном счете, приведет сначала к убийству Роберта, а потом и к политической смерти Эдварда Кеннеди, он помрачнел. Но через год поехал во враждебный Даллес. Невзирая на то, что руководители компетентных органов настоятельно советовали ему не делать этого.

– Дела... – только и смог я сказать. – А кто его убил? Случайно не братишка? С помощью кубинских эммигрантов?

– Много будешь знать – скоро состаришься.

– Хм... Послушай, а ты говорила, что только невольница может оперировать с алмазами. А кому твоя мать принадлежала?

– Был у нее любовник, резидент нашей внешней разведки. Все нервы на нее выплескивал.

– А... Понятно, – закивал я. – А почему ты тогда разделась пред ворожбой? Ну, тогда, в канаве?

– Понимаешь, мама мне говорила, что перед каждым сеансом на ворожею что-то нападает... Сама она хихикать обычно начинала или еще что-нибудь. Однажды, например, трехлитровую банку огурцов съела... Наверное, в голове перед этим что-то происходит...

– Наверное... А как алмазы к сумасшедшему физику попали?

Синичкина не ответила – в стороне Шахмансая раздались одиночные выстрелы из снайперских винтовок, а потом и шелест автоматных очередей.

– Что у них там случилось? – удивился я. – Никак Али-Бабай с Баклажаном восстали из мертвых?

– Да нет... – покачала головой Синичкина. – Ты же слышал, что солдаты с разных сторон к Шахмансаю выдвигались. Вот и наткнулись, наверное, друг на друга. После рассказов проводника, солдатам точно повсюду мертвые с косами чудились.

– Наверное. А что после смерти Джона Кеннеди было?

– После смерти Джона Кеннеди мою мамочку отозвали из Штатов, ну помнишь, там еще скандал начался с Ли Харви Освальдом, якобы агентом КГБ. Отозвали и отправили в отставку с проживанием в закрытом городе Северодвинске. И она, став свободным человеком, потеряла все свои способности. А нового хозяина найти у нее не получилось. Да, видимо, и большого желания не было – высохла от жизни. В 75-ом я родилась от одного отставного корабельного механика, это он меня морские узлы вязать научил. Мне было пять с половиной, когда он, золотые руки, погиб... Замерз на улице. Они с мамой пили очень сильно. До шести лет я ничего не знала об алмазах, а когда узнала...

– То стала рабыней матери...

– Да... Терпела побои, стирала, убирала, готовила, как могла, мыла ей ноги. Когда исполнилось семь лет, я первый раз гадала на свое ближайшее будущее – мама торопилась, старела очень быстро. В тот день она с утра напилась, потом сунула алмазы мне в ладошку и стала бить. Мне привиделось что-то неприятное, нехорошее, но я ничего не поняла тогда. А на следующий день мама что-то украла на улице – выпить очень хотелось – и ее избили до полусмерти. Умерла она через неделю, в больнице, 1-го сентября как раз было. Всю эту неделю соседка за мной смотрела, Марья Ивановна, у нее старший сын был капитаном-подводником, а младший – олигофреном. С ним Марья Ивановна и приходила ко мне. И со мной его оставляла. Он странный такой был, Николашенька, третий десяток ему шел, а как годовалый выглядел. Улыбался, слюни пускал, пальцем на меня показывал...

Я боялась его страшно. Ты представь – тебе семь лет, а двадцатипятилетний мужик, радостно улыбаясь, зайчика плюшевого тебе в руки сует. Он еще целоваться любил. И потому я, как мы вдвоем оставались, в пенал кухонный пряталась, сидела там часами на перловке с горохом, голова на банке с подсолнечным маслом. Он меня искал, все время искал, но не находил, потому что только по комнатам искал, даже за двери не заглядывал. Но однажды он искать меня перестал, я даже испугалась. Тихо так стало без лепета детского. Я не выдержала, вылезла из пенала, смотрю – а он, оказывается, алмазы нашел. В коробке с нитками, которая в выдвижном ящичке швейной машины хранилась. Сидел над ними, на ковре разложенными, и смотрел, совсем, как здоровый. Когда дверь за Марьей Ивановной хлопнула, схватил камешки и за щеки по две штуки сунул. Я, конечно, виду не подала – представляешь, что было бы, если бы Марья Ивановна алмазы увидела?

– Представляю. Отняла бы и на рынок понесла.

– Или в комиссионку. А на следующий день ни она, ни Николашенька, ко мне не пришли. Зато пришла ласковая тетенька из милиции и в детский дом меня отвела... Только через год я смогла в квартиру свою прибежать, но там уже чужие люди жили, и в нашей квартире, и в квартире Марии Ивановны.

Пришлось мне жить без алмазов. А они такие: раз увидишь – все, калека! В классе восьмом свободы больше стало, и принялась я камни искать – в городской библиотеке все газеты с 81-го года просмотрела – ничего, никаких статей, о том, что розовые алмазы найдены или вообще известны. И поняла, что они у Николашеньки за щеками и остались, и до сих пор, может быть, там лежат. И стала узнавать, куда они переехали, но кто тринадцатилетней девочке скажет? Я ведь и фамилии Марьи Ивановны не знала.

Побегав и вдоволь на жестяные морды чиновников понатыкавшись, я по другому пути пошла – принялась вспоминать, что мне в моем первом и последнем гадании привиделось. Вспомнила только слова – "старый" "оскал", "комсомолец" и две цифры – 10 и 6. Они ничего мне не сказали, и я решила просто так жить, как люди обычные живут. В 92-ом году школу кончила и в московский строительный институт – МИСИС – поступила. И, представляешь, в 93-ом году, уезжала на юг с Курского вокзала и на перроне увидела поезд, на вагонах которого были таблички "Москва – Старый Оскол". И сразу вспомнила свое гадание!

– И вместо своего поезда села в старооскольский.

– Да. Приехав в Старый Оскол, побежала на улицу Комсомольскую, нашла дом номер десять, а в этом доме – квартиру номер шесть. На двери, под табличкой с цифрой 6, висела прикнопленная бумажка с надписью: По поводу сдачи квартиры внаем звоните 22-78-23 с 18 до 21. Спросить Валентину Владимировну.

Я позвонила и Валентина Владимировна, милая такая старушонка, согласилась сдать мне свою двухкомнатную квартиру за 80 рублей в месяц. И я стала жить в этой квартире и чего-то ждать.

– И в скором времени Сом нарисовался.

– Да. Как только я его личико загорелое увидела, так сразу поняла, что ниточка к алмазам ко мне явилась. К этому времени квартиру я выкупила – заработала денег в брокерской фирме – и одну комнату ему сдала. Он пил много, и многие вещи понимал проще, чем трезвые люди. Я что к чему ему объяснила, и он мне тем же вечером признался, что один алмаз у него. Признался и купил потом, то есть я продала себя в рабыни за алмаз. Сом как ты не ломался. С юмором был и сразу взял. Попробовала я ворожить с одним алмазом, но ничего путного не получилось. Одни результаты футбольных матчей могла угадывать и то с грехом пополам. И я начала Сома уговаривать похитить с Поварской и остальные алмазы, но он сказал, что, во-первых, это дохлое дело, а во-вторых, что он, Сом Никитин знает место, где таких алмазов вагон и маленькая тележка...

– Послушай, – удивился я, – а что, ты сама не знала где эта долбанная трубка находится?

– Мама мне говорила, что розовые алмазы были найдены в горах Средней Азии. В Ягнобской долине. А где конкретно – нет. Да это и не нужно было – имея на руках алмазы, хотя бы четыре, всегда можно было точно узнать, где находится их родина...

– Еще один вопрос. Кто занимался добычей этих алмазов? Короче, кто выкопал тот счастливый для нас с тобой кумархский древняк? Как я понял, ты знала о его существовании...

– Да, знала...

– Расскажи, у нас полно времени до вечера.

– Ну, слушай. Это случилось в 328 году до нашей эры во время похода Александра Македонского в Бактрию и Согдиану. Весь этот поход задумала и фактически осуществила Ариана, рабыня Александра...

– Я много читал о Македонском и знаю, что он частенько прибегал к гаданиям, но никаких упоминаний об Ариане не встречал.

– Она работала на Македонского с условием, что об ее способностях никто не узнает. Сопровождала его в обозе, имена часто меняла...

– А на кой ей этот персидский поход понадобился?

– Дело в том, что после ухода арийских племен горы вокруг Кумарха опустели, и не было никакой опасности, что кто-нибудь найдет алмазы или саму кимберлитовую трубку. Но три тысячелетия спустя Ягнобская долина начала вновь заселятся. И мои предшественницы стали опасаться, что когда-нибудь алмазы будут найдены и найдены в большом количестве...

– И тогда у вас могли бы появятся конкуренты?

– Да, если бы алмазы попали в руки мелких авантюристов. А если бы камни попали в руки ученых, которых и в те времена было достаточно? И они изготовили бы сотни простых в употреблении машин, предсказывающих будущее? Тебе это кажется фантастикой? Конечно, кажется. А человеку, который живет гаданием, эта фантастика как дамоклов меч. Да и представь, что случилось бы с миром, если люди дорвались бы до таких машин? Представь хотя бы предвыборную гонку в Штатах. У Кеннеди три варианта, у Ромни – два, у Никсона – четыре, у той же Мэрилин Монро – двенадцать.

– Представляю... Как Мэрилин, перед тем как лечь с Кеннеди крутит свою машинку, а тот – свою.

– Бедлам из жизни бы получился... – проговорила Анастасия, кинув глаза к падающему с небес огарку сигнальной ракеты.

– И чтобы весь этот бедлам не состоялся, Ариана решила сгонять к кимберлитовой трубке в свите из войск Александра Македонского?

– Да. Прости уж женщине маленькую слабость...

– И что было дальше? – поинтересовался я, прислушиваясь к тарахтению, доносящемуся с вертолетной площадки.

– Пока Александр гонялся за партизанами Спитамена и развлекался с Роксаной, Ариана ушла в горы с небольшим отрядом, нашла трубку и принялась с помощью рабочих ее потрошить и выпотрошила до окварцованной ее части. Человек он она была не очень творческий (творческий, наверное, не поперся за тридевять земель, а придумал бы что-нибудь, не высовывая носа из Дельф), и потому не стала соображать, что можно сделать с 53-мя найденными розовыми алмазами, а попросту побросала их в костер, памятуя, что если нет алмазов, то нет и проблем.

– А с кимберлитами что она сделала? Ведь не было никаких развалов вокруг древняка?

– Голубую породу, как вынутую, так и находившуюся в почве ниже трубки, Ариана приказала в кострах пережечь...

– Понятно... А рудокопы и солдаты, их охранявшие? Что с ними сталось?

– Угадай с трех раз, – темно улыбнулась Синичкина.

– Солдаты убили рудокопов, засыпали шурф, прикрыли сверху дерном, а ночью скончались в страшных муках?

– Примерно так... Правда, по дороге в ставку Александра Ариана влюбилась в одного согдийца и много месяцев оставалась у него в кишлаке. Македонский из-за этого романа лишний год проторчал в Согдиане. И в Индию ушел лишь только после того, как Ариану нашел и привел в кандалах поисковый отряд, специально посланный за ней на Ягноб.

– Послушай, – спросил я, вспомнив первый найденный нами алмаз (ну, тот, который Сом Никитин замазал пластилином), – а когда в 72-м на Кумархе начались горные работы и наши славные геологи могли очень даже запросто нарваться на трубку, у твоей мамочки ничего не чесалось?

– Я же тебе говорил, что, во-первых, свободной она стала, во вторых, пить начала и многое ей стало до лампочки. Но про то, что на Кумархе разведка началась, она, наверное, знала, как и то, что месторождение будет признано непромышленным. Короче, она была в курсе, что при ее жизни до трубки никто не доберется.

– А муха? – вдруг вспомнил я, то, о чем хотел спросить в первую очередь. – Ты мне уже час рассказываешь, а о ней не сказала? Как она в алмазе появилась?

– Ты, наверное, насочинял, – усмехнулась Синичкина. – Представляю твои фантазии... Муху вправил в алмаз швейцарский ювелир, лучший ювелир западного мира, вправил в подвале под гаражом, куда его посадила солнцевская братва, посадила, чтобы он выполнил сумасбродный заказ очередной возлюбленной их пахана.

– Что-то такое было, – улыбнулся я.

– Швейцарский ювелир, действительно, приложил руку к этому алмазу. Но, в общем, все было гораздо проще. В жизни все всегда проще, чем в догадках и измышлениях.

– Это точно...

– О том, как муха попала в алмаз, мама рассказала в день моего первого гадания. Дело было так. Однажды утром она поцапалась с папой, который не оставил ей похмелиться...

– Совсем, как Баламут! – хмыкнул я. – Не было случая, чтобы он похмелился вторым по счету и очень редко, чтобы второму что-нибудь оставалось. Ну и что было дальше?

– После обычного обмена "любезностями" мама назвала его законченным алкоголиком, тварью, слизняком, плебеем, ни на что не способным человечишкой и прочее, прочее, прочее. Отец ее поколотил, и больную маму понесло – униженная, она стала хвастаться, что она – великий человек, когда-то определявший судьбы планеты, что она в свое время была знакома с Шелленбергом, сенатором Маккарти, Джоном Кеннеди, Фрэнком Синатрой и с некоторыми из них была близка физически. Отец оскорбился и ушел из дома. Вечером мама обнаружила, что одного алмаза нет, побежала в город и нашла папу в ближайшем гадюшнике. Он заговорил ей зубы, потом напоил и исчез... Появился через три недели, обросший, усталый, сунул маме камень в руку и спать завалился. Плюнув в его сторону, мама взглянула на алмаз, увидела муху и расцвела от счастья. Поняла, что папа самоутверждался ради нее...

– Ты хочешь сказать, что именно твой папаня муху в алмаз упаковал?

– Не упаковал, а нарисовал, с помощью своего знакомого художника. Папа вообще любил ручной труд. В дальних походах сидел в своей каюте и выдумывал всякие электронные механизмы. Мама мне объясняла, как он муху рисовал, но я только в институте кое-что поняла. Дело в том, что розовый цвет этим алмазам придает примесь, кажется, высоковалентных ионов марганца, – точно уже не помню, – а если понизить их валентность, то есть окислить или присоединить к ним электроны, то они становятся черными или коричневыми. И отец, желая доказать матери, что он кое-чего стоит, придумал такую машинку, из обычного теодолита сделал. Эта машинка, точечным окислителем он ее называл, окисляла ионы марганца в строго определенной точке алмазного кристалла. А его друг, спившийся художник-анималист, муху нарисовал. Вот и весь секрет... Русскому человеку, что блоху подковать, что муху в алмаз посадить – все едино, лишь бы в глазах не двоилось.

– Невероятно...

– Что тут невероятного? Ты что, ее не видел?

– Видел... – проговорил я, вспоминая свой разговор с мухой, нарисованной мухой.

– Эти алмазы с человеком все, что угодно могут сделать. Они ум будоражат, усиливают его, толкают на что-то неизведанное. Человек, покоренный розовым алмазом, не может быть обывателем, не может быть, как все. Он становится заметным... Тот художник, муху нарисовал и умер через несколько месяцев. Потом, будучи уже взрослой, я в газете на его фамилию наткнулась. Оказывается, он перед смертью написал несколько десятков картин, которым нет цены. Все они сейчас на Западе, в лучших галереях...

– Алмазы тут могут быть и не причем. Я, вот, с ними достаточно пообщался, а ничего за душой, кроме усталости не чувствую. Кучкин тоже, как был человеком, так и остался. Веретенников, правда, с ума съехал, но тоже вполне по-человечески.

– Подожди еще... – усмехнулась Анастасия. – Может быть, у тебя все еще впереди.

– Послушай, ты говорила, что швейцарский ювелир прикладывал руку к этому алмазу...

– Прикладывал, но ста пятьюдесятью годами раньше. Он по просьбе Ансельмы приполировал алмаз. И через день погиб при странных обстоятельствах...

– Шлепнула что ли его Ансельма?

– Милый, это очень длинная история, начавшаяся незадолго до "странной" смерти Александра I. В ней замешаны Николай I, Бисмарк и другие коронованные и некоронованные особы. Если я начну ее рассказывать, то дня мне не хватит.

И, поправив волосы, принялась строить мне глазки.

– Последний вопрос, – сказал я, поняв, что меня ожидают весьма приятные полчаса. – Насколько я понял, ты можешь гипнотизировать?

– Да могу...

– А почему ты эту свою способность под землей не использовала?

– Понимаешь, милый, я же дефективная колдунья и такая же ворожея.

–??? – раскрыл я рот.

– Настоящая колдунья-ворожея должна вырасти с алмазами, с молодых ногтей вырасти, а я только-только ими завладела. Вот у меня многое и не получается так, как надо... Если бы я была полноценной ворожеей...

"И полноценной убийцей, – подумал я, – то не чикалась бы с нами в штольне".

Синичкина смущенно улыбнулась. Так, наверное, улыбаются неполноценные ведьмы. Отчисленные за неуспеваемость со второго курса своего профессионально-технического училища.

– А... – начал я, желая выведать, где сейчас находится машинка, увеличивающая стоимость алмазов в десятки раз, но Анастасия приложила ладошку к моим губам и улыбнулась. Улыбнулась, как женщина, возжелавшая вполне определенного:

– Извини, милый, мне надоело разговаривать. Давай, лучше помиримся до конца, а?