К сожалению, у собак нет родственников. Родословная бывает, а вот родственников нет.

И потому, как только собаки начинают ходить, они сразу становятся взрослыми, а потом и вовсе самостоятельными. А став самостоятельными, они забывают и братьев, и сестренок, и даже маму.

Некоторые люди, надо сказать, тоже страдают такой забывчивостью и довольно часто страдают. Став взрослыми, они перестают ходить к папам и мамам, даже звонить им перестают. И тогда папа с мамой начинают от тоски стареть быстрее.

Но у собак папы с мамами не стареют от тоски потому, что они сами забывают детей. Все это, конечно, грустно, но в мире животных принято забывать о родственниках, потому они и животные. Однако случаются и странные истории, и все из-за того, что среди обычного частенько прячется странное, где ж ему еще прятаться?

Так вот, наша история случилась с самым обычным дворовым псом по имени Шарик, жившим под Москвой в поселке Болшево. Да, имя у пса было самое обычное – хозяева дома, взяв его сторожить двор вместо состарившегося Дика, не захотели напрячь воображение и подобрать ему красивое звучное имя, например, Трезор. Тре-зор! Просто замечательное имя. Но Шарик на хозяев не обижался, хотя очень хотел, чтобы его звали Трезором, или хотя бы Рексом.

Вот такой вдумчивый был пес Шарик. А вдумчивые псы, как, впрочем, и вдумчивые люди, редко живут спокойно. Они вечно что-нибудь себе и окружающим придумывают. И Шарик придумал.

Придумал вскоре после того, как в гости к хозяину приехал брат из Казани. Когда тот вошел во двор, хозяин выскочил из дому и принялся его радостно обнимать и похлопывать по плечу. Потом они дотемна сидели за столом под цветущими яблонями, ели-пили, говорили тосты. И долго-долго вспоминали, как им весело жилось в детстве, как они хулиганили, защищали друг друга от обидчиков, ловили рыбу в пруду и в речке, дергали за косички соседских девочек и пекли картошку в костре. И как картошка всегда подгорала и потому, кушая ее, они вымазывались, как негритята...

Сытый Шарик (хозяин в честь брата затеял шашлык) лежал у них в ногах и слушал, слушал, и совсем не собачьи думы рождались в его голове.

"А вот если бы у меня был брат, как славно бы мы проводили время... – думал Шарик, сомлевший от полноты желудка. – Я бы рассказывал ему, как непросто днем и ночью охранять двор и дом, особенно в лютые морозы, а он лежал бы рядом и когтями вычесывал бы из меня линялую шерсть... И еще бы я рассказал ему, как по-разному пахнут сумки людей, идущих с рынка вдоль нашего забора. И познакомил бы с прохожими женщинами, которые угощают меня конфетами и булочками. И, может быть, даже с той, которая угощает сосисками..."

На следующий день Шарик, взбудораженный этими мечтаниями, принялся искать родственников. И первым делом пошел к старому коту Мотьке.

...Мотька появился в доме лет за десять до Шарика и потому вел себя по отношению к нему весьма высокомерно. И частенько огромный черный пес, – именно таким был Шарик, невзирая на маленькое имя, – встретив его где-нибудь на тропинке, неожиданно для себя принимался изображать маленького, слепого еще щенка: припадал к земле и, смешно попискивая, полз к Мотьке... А тот брезгливо обходил собачатину и шел по своим важным котиным делам. Однако иногда Шарик забывал об уважении к старшим – в воспитательных целях – и загонял Мотьку на самый верх самой высокой яблони.

Внимательно посмотрев в глаза Шарика, кот понял, что тому нужно (животные хорошо читают мысли друг друга по глазам, и потому им незачем говорить). И ленивой походкой направился к миске Шарика, которую хозяйка только что наполнила мясными обрезками. Шарик хотел, было, напомнить наглецу, что личная миска – это святое и всяким котам есть из нее и даже приближаться, строго-настрого запрещено. Но сдержался – сведения о своей родословной сейчас ему были дороже жилистых мясных обрезков со жгучими синими печатями.

А Мотьке синие санитарные печати тоже были не к чему – он уже сходил в гости к соседке-вдовушке и вдоволь наелся лежалой сметаной и сырными обрезками. Он просто решил покуражиться над простодушным псом. И заодно проверить на крепость его намерения. Так вот, не обращая внимания на напрягшегося от негодования пса, Мотька брезгливо покопался в миске, выискивая в ней кусочки мяса, достойные благородного кота. Не найдя таковых, напоказ огорченно помотал головой и пошел к столу под яблонями полежать на садовой скамейке. Шарик уселся рядом и стал терпеливо ждать. Мотька помолчал приличия ради минут пять и, глядя в сторону, сообщил:

– Мама твоя живет через двор от нас... В доме с блестящей крышей... Она очень даже простая дворняжка. Ты лай ее хорошо знаешь... А папуля твой был настоящей ирландской овчаркой с правительственных дач... Отдыхал там летом, потом в Москву уехал. Родных братьев у тебя было пятеро... Мы тебя взяли, потому что ты был самым большим и черным. И довольно умным для собаки. А куда подевались остальные, я не знаю...

Поняв, что из Мотьки больше ничего не вытянешь, Шарик ушел в конуру. Его порывало бежать к маме, но хозяев в доме не было, и он решил дождаться их возвращения. Ждать ему было нетрудно и даже радостно. Он знал, что вечером хозяева будут есть наваристый борщ с замечательной сахарной косточкой, и ее можно будет отнести маме в подарок.

Когда миска, принимая в себя кость, загремела, Шарик проснулся. Побегав по двору и полаяв на прохожих ради спокойствия хозяев, он схватил кость и побежал к маме. На соседнем дворе, отделявшем дом Шарика от дома его матери, сторожевых собак, к счастью, не было. Вернее, время от времени собаки появлялись там (запах их чувствовался повсюду), но все они, пожив с месячишко, легкомысленно убегали на рынок, изобиловавший дармовой едой.

...Нельзя сказать, что мама Шарика обрадовалась визиту сына. Как мы говорили, у собак есть родословные, но нет родственников. Но сахарная кость выглядела такой аппетитной, и на ней было так мною хрящиков и даже мяса, что мама Шарика великодушно разрешила ему побыть у себя на дворе.

Шарик смотрел, как самозабвенно мама грызет кость, и думал, что он, наверное, был плохим сыном: не давал маме спать, беспокоил ее возней с братьями, может, даже выпивал слишком много молока или делал ее соскам больно. И поэтому мама разлюбила его...

Вновь почувствовав себя одиноким, он чуть не заплакал. А мама, расправившись с мясом и хрящиками, подняла глаза на сына и поняла, почему он принес ей сахарную косточку.

"Понимаешь, – подумала она своему тридцать пятому сыну (она хорошо его помнила – он, большой, головастый в позапрошлом году родился первым), – понимаешь, сынок, человек нас придумал, вывел из волка для того, чтобы мы ему, и только ему, служили. И любили только его... И поэтому мы такие – как только становимся на ноги, забываем о родственниках и начинаем думать только о человеке, только о его пользе. И я такая, и все собаки такие, значит, и ты должен быть таким. А то хозяин выгонит тебя, и ты останешься наедине с безжалостной улицей... А теперь иди, разве ты не чувствуешь, что твой хозяин вылил в твою миску скисшее молоко и удивляется, почему тебя нет?"

Сказав, она поднялась на ноги и, схватив кость, понесла ее закапывать под развесистым кустом черноплодной рябины. Но, пройдя несколько шагов, обернулась к тридцать пятому своему сыну и сообщила: "Твой брат живет на Береговой улице, в самом ее конце, над Клязьмой... Сходи к нему... Может быть, он такой же... такой же, как ты".

Береговая улица была далеко. Так далеко, что самовольно убежать туда Шарик не решился. И стал ждать случая, то есть гостей – летом к Хозяину часто приезжали друзья, они жарили и ели во дворе шашлык, а потом гурьбой шли на Клязьму купаться. И, конечно, брали с собой Шарика.

Гости долго не являлись, и Шарику, чтобы не волноваться, пришлось придумывать много мыслей. Больше всего он думал о словах матери.

"Да, мы, собаки, призваны служить человеку, – размышлял он, лежа под верандой и рассматривая опадавший яблочный цвет. – Это наш долг и обязанность. Одни из нас охотятся с человеком, другие стерегут его добро, третьи дерутся для его удовольствия... Мы даже детей заводим не для себя, а для него. Но разве не может быть у собаки немного души? Разве не может ей нравится то, что не нужно человеку? Разве не может она быть чуточку свободной?"

И вот однажды, когда наш пес уже решил, что может быть чуточку свободным, к хозяину пришли гости. После шашлыков они гурьбой пошли на Клязьму купаться. По дороге Шарик, улучив момент, улизнул к дому на Береговой. И сразу услышал брата. Тот сидел на короткой цепи за глухим высоким забором и злобно лаял на прохожих. Досталось и Шарику – не успел он сунуть морду под забор, чтобы поздороваться, как брат вцепился зубами в его неосторожный нос.

Шарик не обиделся.

– Если бы я сидел на такой цепи, – подумал он, – я бы и не так дрался...

Вылизав рану, он попытался завести беседу; у него получилось и скоро Шарик знал, что брата зовут Лодырь.

Порадовавшись встрече с родной собакой, Лодырь сказал (по-своему, по-собачьи, конечно) что его хозяин очень несчастный человек, у него давно нет жены, детей, хорошей работы и поэтому он частенько бьет его, чем попало. Очень больно бьет, особенно если Лодырь не лает на прохожих или лает не очень злобно...

Шарик от этого сообщения пригорюнился. Он не знал, как помочь несчастному брату. А что на свете хуже всего? Когда из всех сил хочешь помочь, но не можешь...

– Ты не беспокойся за меня! – сказал Лодырь, почувствовав, что огорчил рассказом родную собаку. – Хозяин меня неплохо кормит – на неделю дает целую буханку хлеба. И мальчишка один меня иногда балует – то кашки манной в кармане принесет, то яичко, то бутерброд с маслом... Так что я неплохо живу. Вот только бы не бил каждый день...

Тут собаки услышали призывные крики Хозяина Шарика и его гостей.

– Иди, тебя ищут... – вздохнул Лодырь завистливо.

Шарик постоял немного, вздохнул тяжело и нехотя потрусил к Хозяину. Не успел он пробежать и нескольких метров, как сзади раздался глухой злобный лай Лодыря, зарабатывавшего свою буханку на семь дней...

Вечером после Клязьмы Шарик, вспомнив рацион брата, отказался, было, от целой миски ячневой каши, наваренной с куриными костями и обрезками сала. Но потом подумал, что Лодырь вряд ли бы одобрил его неумный отказ от вкусной и питательной пищи, и скоро миска была вылизана до блеска.

...Целую неделю Шарик ходил хмурый и лаял только на пьяных прохожих. Он ходил и думал о судьбе, которая одних собак кормит с золотых блюд, а других морит голодом или буханкой на семь дней. Думал, думал и пришел к мысли, что изменить этого нельзя, не в собачьей это власти, и все, что могут собаки – так это быть добрее друг к другу. И к людям, особенно несчастным.

Однажды в пятницу Шарик почувствовал, что с братом случилось что-то скверное. Дождавшись, пока Хозяин придет с работы, он повилял перед ним хвостом и умчался на Береговую улицу.

В доме было тихо, но Шарик чуял, что брат в нем. Перебравшись через забор с четвертой попытки, он понял, что брат заперт в доме, и ему очень плохо. Окна дома были закрыты крепкими железными решетками, и проникнуть в него собаке было никак невозможно. И Шарик побежал домой, к Хозяину – кроме него у Шарика никого больше не было.

Хозяин сразу уразумел, что с собакой происходит что-то неладное. Он обхватил ладонями голову жалобно скулившего пса, всмотрелся в его глаза и понял, что пес просит помощи и просит не себе. И хотя на столе стыл красивый борщ со сметаной, и рядом стояла бутылочка домашнего вина, Хозяин скинул домашние тапочки и, обув башмаки на босу ногу, поспешил за собакой...

Обследовав дверь, Хозяин определил, что она закрыта изнутри и пошел в соседний дом за топором. Когда дверь была взломана, люди увидели владельца дома, лежащего на полу без чувств. Рядом с ним скулил Лодырь. На шее его болтался обрывок цепи.

Пока люди вызывали скорую помощь, Лодырь рассказал Шарику, что позапрошлым вечером хозяин пришел домой очень несчастным и стал его колотить. От злости движений ему стало плохо, он упал, и Лодырь, разорвав цепь, рванулся хозяину на помощь, втащил в дом от дождя и бросился к соседям на помощь. Но выскочить из дома не успел – подул ветер, и дверь захлопнулась. И тогда он начал звать на помощь Шарика – ведь только родное сердце может услышать издалека и через толстые стены.

Когда скорая помощь уехала, Хозяин сказал Лодырю, что пару месяцев ему придется пожить вместе с ним и Шариком. Это были чудесные месяцы. Вечерами Хозяин отпускал собак погулять и люди, увидев их, трусящих рядом, вспоминали ставшую всем известной историю с захлопнувшейся дверью и говорили друг другу: "Смотрите, братья идут..."

Через три месяца хозяин Лодыря вышел из больницы здоровым и счастливым – одна из медсестер согласилась стать его женой. Лодырь вернулся домой. Но братья продолжали встречаться на Клязьме или друг у друга в гостях.