Мужские рассказы

Правда не может быть немощной, сирой и убогой, как душевное покаяние. Правда кулакаста и убойна, как само воплощение неоспоримости и очевидности. Истинное правдоборство всегда будет противоположно заповедальному слову смиренцев, чья душа пребывает в миролюбии, ибо она не способна выдержать хорошую встряску боем и непокорностью. Именно в противоборстве и нашла себя подлинная правда жизни, гласящая на каждом ее повороте: «Человек имеет по силе его!» Не было и нет другой правды, и не будет другой, каким бы сладким обманом не поили наши души.

Судьба кулачника — как судьба народа, выдержавшего войну или сломленного ею. Разбитая или несгибаемая. Нет большего порока, чем само поражение. Это понимали Кочмарь и Никита Смолич. Потому и не осуждали бьющего.

Черниговец чуть отпустил руки. Его пробило. Через спину. Он мог бы вести бой, но теперь ему предстояло побеждать еще и собственную немощь. Черниговец развернулся, и тут же руки его оказались скрученными. Путивлянин отпускал их и снова прихватывал таким мощным затугом, что его противник раздул глаза от боли. Ударов, как и следовало в хорошем заручном бое, никто не видел. О них знал только сам черниговец. Их впитывало его измученное тело. Путивлянин делал все то же самое, что на его месте сделал бы Никита. Он смотрел из толпы на происходящее и ловил себя на мысли, что Кирилла Заславич дважды ступает в один след, призывая его, Никиту, драться. Но мог ли этот умник поступить так нерасчетливо? Зачем ему два едино подобных бойца?

Путивлянин, наконец, отпустил свою жертву. Черниговец, будто потеряв рассудок, поплелся куда-то через толпу. Его руки были вывернуты всеми суставами наружу. Народ ликовал. В воздух летели шапки, и все наперебой славили своего героя. И только Кочмарь немо взирал на победителя. И вот Кочмарь оторвал спину от резкого подпора и ничего не говоря шагнул вперед. Его чуб, нависший над густыми бровями, вздыбился в подобии знамени. Толпа сразу поубавила восторга. Никита посмотрел на лица людей. Они переменились. Они стали похожи на лица провинившихся смердов перед заслуженной поркой. Что такого удивительного таила в себе эта фигура?

Увидев своего нового противника, путивлянин поначалу растерялся. Кочмарь не дал ему опомниться. С резвостью, необычайной для своего телесного объема, он переместился к руковерту. Он возник у путивлянина под носом внезапно. Кочмарь как-то вздрогнул, дав своему чубу легкую встряску, и заручник припал на колени. Это было сделано славно. Так, словно они сговорились заранее. Но путивлянин поднялся. Они застыли друг против друга, и напряженный миг ожидания решительного выпада сковал их движения. Наконец путивлянин сорвался вперед. Он двигался неплохо, легко и проворно, но он двигался заметно, что в кулачном деле недопустимо. Кочмарь и бровью не повел. Черниговец дал всем полюбоваться атакой своего противника. Кочмарь специально подпустил к себе кулак так близко, чтобы все поверили в удар, которого не было. Многие сейчас побожились бы, что черниговский дядька принял своим мясистым носом тюлю. Заручник же притопнул ногой и начал снова. Тресни глаз, если кто успел разобрать и пары петель, что проделали его руки. Точно так перебирает кухарка на реповой шинковке, когда думаешь — вот сейчас останется она без пальца.

Кочмарь не получил ничего. Он расплел эту удивительную косицу крученых ударов, и все старания заручника оказались пригодными только для заглазевшей толпы. И в самый последний удар, что должен был ужалить черниговца вопреки его замечательной увертливости, Кочмарь врезался коротким ответом. И заручник, словно воздухом подавился. Тут же Кочмарь ударил вполную. Добрал. С подрывом, с подломом. Никита сжался. Ему показалось, что пробили его. Что порвали его разнобойные куделя… Путивлянин качнулся, мотнул головой и врезался лицом в землю. Все. Воцарилась тишина.

Никак, помер? — робко предположил заводила. Он наклонился над сраженным бойцом, перевернул его на спину и разорвал на груди рубаху. Потом, когда он поднялся с колен, все поняли какую цену взял Кочмарь за посрамление своего драчуна.

Лицо воеводы окаменело. Должно быть, старый путивльский воитель не находил оправдания происшедшему, но и не мог обрушить на Кочмаря свою словесную кару. Все было по правилам. И тут Никита вдруг внял то, что он тоже заручник. Его будто бы что-то за душу укусило. Раздвигая толпу перед собой, Смолич вышел вперед, Кочмарь еще не разобрал, кого теперь ему предстояло пересиливать. И потому он добродушно крикнул Никите:

Эй, стой где стоишь и считай, что тебе повезло. Или ты не видел, какие тюли раздают черниговские кулаки?! Брось, паря! — услышал сзади Никита. — Не щипай судьбу за нос.

Да что это за тюли, — всеслышно заявил Смолич. — Вот мы сейчас испытаем, каких они стоят дураков! Последнее восклицание Кочмарю пришлось явно не по душе.

Набычившись, он двинулся вперед. Было в этой тверди что-то завораживающее. Только теперь глаза черниговского дядьки признали того, кто бросил ему вызов. Сразу вспомнилась ночная потасовка на постоялом дворе. Умел Кочмарь смотреть на своих противников. Никита почувствовал себя разоренным, раздавленным. Но разве в этом уже была обреченность? Разве только так, тяжелым укатышем, следует проламывать себе дорогу к победе? Вот она, веревка-то боярская. Не разорвать, не растянуть. А распустить можно. Но из каких волокон сплетен Кочмарь?

Прямо против заручника стоял великостатный черниговский поединщик. Дело ждало своего разрешения.

Две судьбы, две меры, две правды. И каждая поперек другой.

Нет, соваться напролом Никита не стал. Кочмарь только и ждал этого. А уж как он умеет разделывать напористых ходунов, видели все. Дядька сейчас смотрелся наставником, которого принуждали выпороть очередного ослушника. Что-то в лице Никиты ему показалось знакомым. Шевельнулось в памяти и погасло. Нет, не узнал Кочмарь отрока боярина Малка Сердюча в этом статном муже. Да и мог ли он его узнать после стольких лет. И стольких боев!

Никита толкнулся было вперед. Цапнул взглядом спокойные глаза противника, тронул воздух кулаком. Ну, расплетать, так расплетать!

Чего напрягся, живот подвело? — спросил Смолич. Давай, болтай пока, — невозмутимо ответил Кочмарь.

А чего это ты вчера милостивился перед нами? Они — то у тебя не больно сноровистые. Кочмарь подобрал губы. Никита продолжал:

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.