Мгновение она была жестко напряжена, потом самозабвенно подалась вперед. Она молча отдалась ему. Она отдалась ему полностью. Он почувствовал, что его одарили. Это было странное чувство, если учесть, что все происходящее было для нее лишь хорошим сексуальным опытом. Чисто физическим опытом.

Он позволил ей расслабиться. Он берег тепло, мягкость и молчание. Он ждал, когда ее дыхание успокоится. Потом он проник туда, куда стремился. Куда стремился всегда. Всегда. Всю свою жизнь. И это было…

Он услышал свой голос. Почувствовал ее руки на своем теле. Почувствовал, как ее ноги снова обхватили его. Слышал, как она что-то шепчет ему на ухо. Что-то очень приятное и совершенно невнятное.

Он чувствовал, как проваливается куда-то, и у него не было сил удержаться.

Чарити долго не могла уснуть. Сначала ей было неудобно под весом его тяжелого тела: дышать было трудно, а ноги занемели в неудобной позе. Но она даже не попыталась изменить положение. Она не стала будить его или принимать более удобную позу. Напротив. Она лежала очень тихо, полностью расслабившись, так, чтобы он не двинулся. Она остро ощущала, что они обнажены, что он все еще внутри ее, что они муж и жена. Даже после того, как он скатился с нее и лег рядом, не выпуская ее из своих объятий, и теперь она лежала, удобно прижавшись к нему, Чарити все равно не могла уснуть. Она лишь дремала.

Ничего не изменилось. Совсем ничего. Это не любовь. Нужно быть последней дурочкой, чтобы поверить в это. Она нисколько не романтизировала их отношения, в которых не было ни капли романтики. Они были всего лишь мужчиной и женщиной, которым свойственны физические желания. Все было вполне благопристойно: они – муж и жена, у них общие апартаменты, и они удовлетворили свои желания. Она была очень рада, что получила такой бесценный урок. Знания вообще никогда не бывают лишними. Она узнала, что нельзя сравнивать любовь и романтические отношения с тем, что происходит между мужчиной и женщиной в постели.

Ничего не изменилось. За исключением одного: она по собственной глупости – это так типично для нее – оказалась втянутой в чужие дела. Оказалась связанной с ними – неприятными, мрачными людьми с запутанными отношениями. Почему бы ей и дальше не придерживаться о них такого мнения и не держаться от них в стороне?

Всегда с ней происходит одно и то же. Она могла выйти замуж в двадцать один год за джентльмена, который был подходящим женихом, она была к нему привязана. Но мать умерла всего четыре года назад, и семья нуждается в ней, отговаривалась она. Хотя на самом деле вдовая сестра матери была готова взять на себя заботы о семье. После смерти отца, когда, казалось, весь мир рухнул, Чарити настояла на том, что будет помогать обеспечивать семью и выплачивать долги отца. Все пытались убедить ее, что дома она нужнее. А на последнем месте работы она, конечно, заступилась за хорошенькую горничную, которая сама за себя постоять не могла, и ее уволили. И теперь она поступила так же. Ей опять до всего было дело: до герцога Уитингсби, который никого не любил и которого никто не любил. По крайней мере, эти глупые люди так думают. До Огасты, которой нужно вернуть детство. До Чарлза, который чувствовал себя обманутым старшим братом. Все это она поняла сама. Ей было дело и до Клодии, из-за которой между братьями образовалась пропасть и которая, определенно, знала об этом и расстраивалась, несмотря на все ее очаровательные улыбки. Ей было дело до Уильяма, которого, наверное, мучили угрызения совести. Только до Марианны и Ричарда ей не было дела, хотя их дети ей нравились.

Да, ей было дело до всего. Глупая женщина. И ей было дело до этого мужчины. Этого несчастного бедного мужчины, который верил, будто сам распоряжается своей жизнью. Как же глупы бывают мужчины! Как они похожи на детей: шумят, обижают и пугают других, а сами такие беззащитные. Ее испугала его беззащитность в тот момент, когда он вскрикнул, а она поняла, что особый жар внутри ее вызвало изверженное им семя. Он выглядел таким потерянным. Она окутала его своим телом, чувствуя к нему всепобеждающую нежность, успокаивала его тихим шепотом, как будто он был маленьким мальчиком, который разбил коленку.

– Все будет хорошо, – успокаивала она его, – все будет хорошо, дорогой!

Дорогой! Оставалось только надеяться, что он не расслышал этого слова. Маркиз Стаунтон был не из тех, кого можно назвать дорогим. Или испытывать к нему материнские чувства. Именно в этот момент она не испытывала к нему материнских чувств.

Он проснулся. Ласково провел рукой по ее спине, ягодицам, бедрам, потом рука скользнула между ног, поднялась вверх, к груди. Он погладил ее грудь, потом потер сосок большим пальцем.

– М-м, – прошептала она.

Никто не произнес ни слова. Он поднял ее ногу, положил себе на бедро, придвинул ее к себе и вошел в нее. Она была такой неопытной, такой наивной. Она не догадывалась, куда приведут его ласки. Она не могла подумать, что все может повториться так скоро, ведь они лежали на боку лицом друг к другу. Но потом она сжала внутренние мышцы, о существовании которых узнала лишь недавно, и почувствовала его восхитительную длину и твердость. И как глубоко он в ней. Он вышел и снова вошел в нее. Ей казалось, на свете нет более сладкого ощущения. Ей хотелось, чтобы это длилось вечно.

Потом она уснула крепко и глубоко. Он положил ее ногу так, чтобы ей было удобно, и укрыл одеялом. Но он крепко обнимал ее, очень крепко. Их тела были вместе. Ей нужно уезжать, подумала она, погружаясь в сон. Нет причины оставаться. Он добился своего, их брак не может быть расторгнут. Он вышел из-под власти семьи, которая, как ему казалось, пыталась подавить его. А она должна уехать, снова вернуться к своей жизни, постараться жить счастливо со своей семьей на шесть тысяч фунтов в год.

Но об этом она подумает завтра.

Ночью прошел небольшой дождь. Капли еще поблескивали на траве; холмы и деревья окутывал туман. Утро располагало к прогулке верхом. Маркиз Стаунтон стоял на мраморных ступенях перед парадной дверью, полной грудью вдыхая влажный прохладный воздух, и похлопывал хлыстом по голенищу.

Этим утром на террасе серой мышки не было. Он оставил ее в постели. Рано утром он разбудил ее, чтобы заняться с ней любовью, а потом предложил поспать подольше. Она обняла его подушку и уткнулась в нее лицом. Она уснула прежде, чем он успел подоткнуть одеяло, чтобы ей было тепло.

Он направился к конюшне. Он сошел с ума? Совсем лишился разума? Три раза за последнюю ночь, еще раз три ночи назад. Что, черт побери, он будет делать, если у нее будет ребенок? Если? Четыре раза, а он все еще думает «если»?

Маркиз решил прогуляться, чтобы проветрить мозги и восстановить силы после бурной ночи. Он нахмурился. Какого черта она вздумала писать письма так поздно? Если бы не это, то ничего и не случилось бы. Он ведь уже решил не поддаваться искушению и не входить в ее комнату, чтобы предъявить свои супружеские права.

Но его мрачные мысли были прерваны. Во дворе конюшни он встретил Чарлза. Тот уже сидел верхом на своем жеребце и сейчас выяснял, кто же из них главный.

– Ты, значит, не забыл еще первые уроки верховой езды? – крикнул Энтони, входя во двор.

Чарлз только сейчас заметил его. Он поднес руку к полям шляпы, приветствуя старшего брата.

– Стаунтон, – сухо сказал он.

– Заметно, что за прошедшие годы ты многому научился, – сказал маркиз. – Конечно, ты ведь кавалерийский офицер. Для тебя, наверное, ездить верхом так же привычно, как для других – ходить пешком.

– Полагаю, любой настоящий джентльмен должен владеть искусством верховой езды, – заметил Чарлз. – Извини, Стаунтон. Мне нужно ехать.

Маркиз остался стоять у ворот.

– На утреннюю прогулку? – спросил он. – Я тоже собираюсь. Поедем вместе?

Чарлз только пожал плечами.

– Как хочешь, – равнодушно ответил он.

«Во всем виновата моя вредная жена, – подумал маркиз, отказавшись от услуг конюха и самостоятельно седлая свою лошадь. – Эта маленькая ханжа с ее анализом характеров, моралью, утверждениями, что они все – одна семья». Когда в последний раз он навязывал свое общество человеку, который видеть его не желает? Может быть, этой малышке, которая никогда не была высокомерной с ним? Это она виновата в том, что у него появилась потребность поговорить с братом.

– Ты был в действующей армии? – спросил он, когда они скакали бок о бок через поле к холмам.

– Я был здесь, в резерве, – сказал Чарлз.

– Вот как? – удивился маркиз и искоса взглянул на брата. «В ярко-красном мундире своего полка он, должно быть, неотразим, – подумал маркиз. – Трудно поверить, что брату уже не двенадцать лет».

– Через месяц мы отплываем в Испанию, нас там ждут, – сообщил брат.

– А его светлость не возражает? – поинтересовался маркиз.

Брат ничего не ответил.

– Думаю, он вообще не одобрил твой выбор, – продолжил маркиз. – Он ведь хотел, чтобы ты выбрал Церковь, правда?

Он вспомнил, что когда-то говорил на эту тему с отцом. И помнил, как обещал непокорному Чарлзу свою поддержку, чтобы его не принуждали заняться делом, совершенно его не привлекавшим. Но потом ему пришлось уехать, и он не выполнил своего обещания.

Чарлзу, очевидно, не хотелось поддерживать этот разговор, и он пришпорил коня.

– Но я не помню, чтобы ты хотел стать военным, – продолжил маркиз, поравнявшись с братом. – Твоя любовь к армии возникла недавно?

Брат посмотрел на него жестким враждебным взглядом.

– Ты говоришь просто ради разговора, Стаунтон? – спросил он. – С каких это пор тебя интересует моя карьера или причины, по которым я выбрал именно такую карьеру? Только не говори, будто тебя это интересует как брата. Ты мне не брат, у нас просто одни родители.

Значит, Чарлза его бегство задело гораздо глубже, чем он думал. Тогда ему казалось, что мальчик быстро его забудет и, как свойственно молодости, переключит свои привязанности на кого-нибудь другого. Например, на Уилли. Очень наивно с его стороны. Но тогда ему самому было всего двадцать. Столько, сколько сейчас Чарлзу.

– Ты хотел стать джентльменом, иметь землю, фермы и свои обязанности, хотя земли у тебя нет. Ты надеялся, что Уилли выберет церковь или армию, а его светлость разрешит тебе помогать ему в управлении этим поместьем или каким-нибудь более отдаленным. Мне хотелось получить дальнее поместье. И мы часто шутили на эту тему. Я бы разрешил тебе жить там и управлять поместьем вместо меня, а я развлекался бы в Лондоне.

– Именно это ты и делал, – сказал Чарлз. Впервые в его голосе прозвучала откровенная обида. – И с огромным успехом.

– Ты знаешь, почему я уехал из дома? – спросил маркиз.

– Да, – засмеялся брат. – Его светлость не позволял тебе охотиться за любой юбкой в радиусе десяти миль от Инфилда. А после смерти матери никто и ничто не удерживало тебя здесь.

Маркиз вздрогнул. Возможно, ему нужно распрощаться. Или попытаться объяснить. Но нет, невозможно рассказать про боль, оскорбления и унижение.

– И Уилли выбил бы тебе зубы, если бы ты подошел к Клодии, – добавил Чарлз.

Так. Значит, двенадцатилетние иногда замечают и понимают больше, чем думают взрослые.

– Я любил Клодию и думал, что она любит меня, – сказал Энтони. – Но раз она вышла замуж за Уилли, то я никогда не подошел бы к ней.

– Ты всегда был ужасно самонадеянным, – укоризненно заметил его бывший почитатель. – Всякий, у кого есть глаза, заметил бы, что она думает только об Уильяме. А Уилли ужасно мучился, потому что думал, что ты ее отберешь. Он не отваживался драться с тобой из-за нее. Ты не тот мужчина, который нужен Клодии, Стаунтон. Клодия, при всей своей красоте, ценит надежность и покой. Она любит Уилли.

Боже! Неужели он был так слеп? Сам себя ввел в заблуждение? Похоже, так и есть.

– Я уехал по другой причине, – сказал он. – Жизнь здесь стала невыносима. Женитьба Уилли и смерть матери довели меня до последней черты. Конечно, здесь был ты и еще малышка.

Маркиз Стаунтон тяжело вздохнул. Много лет он избегал воспоминаний о прошлом. И сейчас не знал, сможет ли говорить об этом.

– Было еще кое-что, что гнало меня отсюда. Если Чарлз не попросит, он не будет рассказывать об этом, решил он. Все уже в прошлом. Он это пережил, добился независимости.

– Да? – нетерпеливо спросил Чарлз.

– Он обвинил меня в воровстве, – сказал маркиз. – Его светлость, я хочу сказать. Он сам обыскал мои комнаты и нашел это там. И ждал меня в моей комнате, держа этот предмет в руке, а потом ударил меня этим по лицу. У меня потекла кровь.

Энтони даже не взглянул на брата, который не проронил ни слова.

– Его светлость приказал мне спуститься вниз и ждать его в библиотеке, – продолжил он. – Я знал, что меня ждет. И каждый из нас знал бы, правда? Мне было двадцать лет, и я ни в чем не был виноват. Я пообещал его светлости ждать в библиотеке. Я не собирался с ним ни драться, ни ссориться. Сказал ему, что перенесу порку, как и раньше, когда был маленьким мальчиком. Но я сказал ему также, что уйду из дома еще до конца дня, что никогда больше нога моя не ступит на землю Инфилда, что он меня никогда больше не увидит. Его светлость такие угрозы, конечно, не испугали. Он задал мне сильную порку. Не сам, конечно. Он приказал слуге выпороть меня, после чего я с трудом смог сесть в седло. Однако остаться даже на одну ночь под одной крышей с ним я не мог.

Чарлз все еще не сказал ни слова.

– С моей стороны это были не пустые угрозы. Я уже все обдумал и свой выбор сделал, хотя мне приходилось из-за этого оставить новорожденного младенца, на которого его светлость даже не пожелал взглянуть, и тебя. Ты был мне очень дорог. Понимаю, мои доводы тебя не убеждают. Ты был тогда ребенком. Я тебе был нужен. А у меня даже не хватило мужества попрощаться с тобой, иначе я, наверное, не смог бы покинуть дом. На кон было поставлено не только уважение к самому себе. Речь шла о спасении моей жизни, моей души. Понимаешь, Чарлз, когда человеку всего двадцать, он склонен драматизировать события. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю – мое самоуважение, жизнь и душа значили все-таки меньше, чем ребенок, для которого я был героем.

К своему ужасу, он заметил, что Чарлз все еще не произнес ни слова.

– Черт! – воскликнул Энтони. – Я рассказываю это не для того, чтобы разжалобить тебя, Чарлз. Это очень глупый и печальный эпизод из моего прошлого. Моего давно забытого, прошлого. Я даже не смог сдержать своего обещания – я снова в Инфилд-Парке после восьми лет отсутствия. И у меня почти нормальные отношения с его светлостью.

Чарлз внезапно пришпорил коня и помчался прочь. Двадцатилетние, к тому же кавалерийские лейтенанты, не любят, чтобы видели их слезы.

Маркиз остановил своего коня. Нет, он не поскачет вслед за братом. Чарлз ужасно расстроен, и ему нужно все хорошо обдумать. А ему самому добавить больше нечего. Теперь Чарлз, по крайней мере, знает, что он покинул его не за тем, чтобы прожигать жизнь в городе. Конечно, это не меняет сути дела. Причина, по которой он покинул дом, не извиняет его. Он порвал узы любви и доверия. А в итоге пострадал не он один.

Маркиз Стаунтон повернул было коня к дому, потом передумал и поехал совсем в другом направлении. Он выедет в открытое поле, пустит коня галопом, и они будут мчаться, пока хватит сил у них обоих.

Чарити поспала после ухода мужа всего полчаса, хотя очень мало спала этой ночью. Старые привычки оказались живучи. Она всегда была ранней пташкой.

Вдыхая запах, исходивший от его подушки, Чарити попыталась разобраться в своих ощущениях: обида и удовлетворение, вялость и энергия. Было бы очень приятно быть замужем на самом деле и просыпаться каждое утро так, как сегодня. Но ее замужество не настоящее. В этой семье столько неприятностей, что и не сосчитать. А она скоро будет дома.

Сегодня вечером состоится бал. Завтра, самое позднее послезавтра, граф Тилден с семьей уедет. И на том ее работа закончится.

Завтра утром она спросит маркиза Стаунтона, когда ей можно уехать. Может быть, он захочет, чтобы она осталась еще на несколько дней. Но уж на следующей неделе она должна быть дома. Чарити отбросила одеяло и села на краю постели. Как родные обрадуются ей! А как она обрадуется! И какими интересными новостями поделится с ними. Сначала немного подразнит – сделает вид, что лишилась места и у нее нет никаких средств к существованию. Потом, увидев их реакцию, расскажет правду.

Пенни ее не одобрит. Фил разбушуется. Он даже пригрозит, что не тронет ни копейки и не разрешит ей оплачивать долги из этих денег. Но с Филом они сражаются всю жизнь. Да и потом, она же старшая сестра! Как-нибудь она его убедит.

Чарити попала в щекотливое положение, когда в одной ночной рубашке, с распущенными и взлохмаченными волосами, проходила через гардеробную своего мужа и столкнулась там с его камердинером, убиравшим принадлежности для бритья. Через некоторое время она спустилась вниз к завтраку. Было еще очень рано, и Чарити надеялась никого не встретить в столовой. Особенно ей не хотелось бы встретить там мужа. Она не знала бы, как себя вести, что сказать..

Но за столом был только Чарлз, выглядевший особенно молодо и привлекательно в своем костюме для верховой езды.

– Доброе утро, – приветливо поздоровалась с ним Чарити. – Вы тоже ранняя пташка? Хотя конечно, вы ведь военный.

– Я ездил верхом, – сказал Чарлз. Он поднялся с места и поцеловал ей руку. Это был очень галантный жест со стороны молодого человека.

– Вот как. Вы встретили Энтони? – спросила она. – Он встал сегодня очень рано и тоже собирался покататься верхом.

Чарити покраснела, поняв, что выдала себя.

– Мы немного проехались вместе с ним, – сказал Чарлз.

– Да? Вам удалось поговорить? – поинтересовалась она, садясь на свое место. Слуга в это время наливал ей кофе. – Я не встречала еще семьи, где так редко говорили бы на важные темы.

Чарлз настороженно взглянул на нее.

– Мы поговорили, – коротко сказал он.

– Хорошо, – заметила она и взяла себе несколько тостов. – Вы простили его за то, что он оставил вас, когда вы были мальчиком?

– Значит, он рассказал вам об этом? – удивился Чарлз.

– Нет, – улыбнулась Чарити, – мне он очень мало рассказывал о своем прошлом. Не знаю точно, в чем было дело. Но я уверена, что ничего не удастся исправить, если не поговорить об этом. Вы ведь когда-то любили своего старшего брата.

– Да, – сказал Чарлз. – Любил больше всех на свете. И считал все его поступки правильными, хотя и видел его недостатки. Например, высокомерие.

– Думаю, высокомерие можно объяснить его высоким положением в обществе, знатным происхождением, привлекательной внешностью, – сказала Чарити и улыбнулась молодому человеку как заговорщик.

– Вы его любите? – тихо спросил Чарлз.

Чарити застыла и не донесла тост до рта. Как ответить на такой вопрос? Ответ может быть только один, решила она. Приняв предложение маркиза Стаунтона, она сама обрекла себя на ложь.

– Да, люблю. Несмотря на все его ошибки, – сказала маркиза Стаунтон. – С тех пор, как мы приехали сюда, мне очень хотелось заставить его рассказать мне все. Он такой скрытный.

Чарлз улыбнулся, и Чарити посочувствовала той молодой леди, которая поддастся обаянию этой улыбки. Если, конечно, он не решит подарить этой леди не только свою улыбку, но и свое сердце.

– Сначала я принял вас за охотницу за деньгами, – смущенно признался Чарлз. – Я ненавидел Тони, когда он приехал. Но даже тогда мне было жаль брата. Я думал, что вы его обманули. Извините. Потом я понял, насколько недооценил и вас, и способность Тони выбрать себе жену. Вы мне нравитесь.

– Спасибо, – сердечно поблагодарила его Чарити. – Большое спасибо. – Она принялась искать носовой платок, лицо ее подозрительно сморщилось. – Как глупо с моей стороны.

– Нет, с вами здесь обращались ужасно, хотя даже его светлость оттаял в последний вечер. Вы проявили большое мужество, продолжая улыбаться и дружелюбно общаясь с нами. А мы так холодно приняли вас.

– Ну, кажется, я уже наелась, – сказала Чарити, хотя съела только кусочек тоста и выпила полчашки кофе. – Нет, не вставайте.

Ей хотелось как можно скорее покинуть комнату и спрятаться в каком-нибудь темном уголке. Чарлз, наверное, увидел причину ее слез в своих добрых словах. Но причина была совсем не в этом. Она заплакала из-за его признания: Сначала я принял вас за охотницу за деньгами. Эти слова ранили ее, как отравленная стрела.

Но ей не удалось сбежать. Дверь отворилась, и в столовую вошла леди Тилден с дочерью Марией Лукас, Последовали обмен приветствиями, поклоны. Все испытывали некоторую неловкость. Чарити и леди Тилден принялись долго и подробно обсуждать погоду: ночью шел дождь, а теперь несколько туманно, хотя, похоже, туман рассеивается и можно надеяться, что попозже облака разойдутся. Возможно, даже проглянет солнце, как часто бывает, когда небо безоблачное. Их мнения по этим вопросам совпадали.

Занятая разговором, Чарити тем не менее заметила, как лейтенант лорд Чарлз Эрхарт склонился к руке леди Марии, точно также, как недавно склонялся к ее руке, а потом они улыбнулись друг другу и о чем-то, тихо, но оживленно заговорили.

– Доброе утро, – сказал Чарлз. – Я очень рад снова видеть вас. Мы виделись восемнадцать месяцев назад.

– Не ожидала увидеть вас здесь, – ответила леди Мария. – Я думала, вы в полку.

– Мне дали отпуск, – объяснил он.

– Я надеялась, что вас здесь не будет, – почти прошептала девушка.

– Да? Но я здесь, – сказал лорд Чарлз, нисколько не удивившись ее словам.

– Да, – только и сказала она.

– И вам все еще жаль, что я здесь? – спросил он, печально глядя ей в глаза.

Но погода как тема для разговора была уже исчерпана, и леди Тилден, ласково и робко улыбнувшись Чарити, включилась в разговор между дочерью и лордом Чарлзом.

Чарити извинилась и вышла из комнаты. Сначала она поднималась по лестнице не спеша, но последний пролет преодолела, шагая через две ступеньки.

Сначала я принял вас за охотницу за деньгами.