Она открыла рот, собираясь заговорить, но потом решила смолчать. Как можно ответить на такой вопрос?
– Я назвал вашу жизнь скучной. Я не имел на это права. Вы ведь были счастливы, правда?
– Довольна, – ответила она. – Я смирилась с тем, что со мной произошло, и научилась снова нравиться себе. Я жила в согласии со всем миром.
– А потом я проехал верхом по деревне, – сказал он, – скучающий и ищущий, кто бы развеял мою скуку. А вы, к несчастью, приняли меня за Клода.
– Я была просто поражена, – проговорила она с полуулыбкой, – когда увидела вас рядом, хотя и знала, что у Клода есть брат-близнец.
– Слишком часто вы оказывались во власти жестоких мужчин, – сказал он. – Сначала Коупли, потом я. Противно ставить свое имя рядом с ним, но нельзя не сказать правду. Я даже не могу принести вам свои извинения. Извинения – это что-то явно недостаточное, чтобы исправить причиненное зло.
– Вы не должны сравнивать его с собой, Рекс. – Она закрыла глаза. – Я не сравниваю.
– Нет, должен, – возразил он. – Все это случилось из-за меня. Сначала вы выходите замуж за того, кого презираете. Потом этот кошмар – возвращение в обстановку, в которой вас впервые так несправедливо унизили. Вы понимаете, почему я был так жесток с вами эту неделю?
– Да… – Кэтрин смотрела на его лицо, белеющее при слабом свете, падающем из окна. – Да, понимаю, Рекс. Вы пришли за утешением? Хотите, чтобы вас утешили? Я понимаю. Но я все равно не изменю наших планов на завтра, даже если вы и предоставите мне выбор. Я должна это сделать. Так что утешьтесь. Я не сравниваю вас с ним.
Рекс тихо засмеялся.
– Я пришел, чтобы утешить вас, если это возможно. Но вы ловко побили меня моим же оружием. Я думал, что вам, может быть, одиноко и страшно, Кэтрин. Я думал, что вам, возможно, нужны мои объятия для поддержки. Почему именно мои, я не знаю, наверное, потому, что других нет.
Кэтрин поняла, что он чувствует себя виноватым. С той минуты, как узнал всю правду о ней. Ему казалось, что он ничем не лучше сэра Ховарда Коупли. Вот почему он держался так отчужденно, почему не разделял с ней ложе по ночам. А она думала, что вызывает у него отвращение.
Кэтрин подняла руки и обхватила ладонями его лицо. И удивилась, заглянув ему в глаза. Они блестели от слез.
"Значит, он любит, – вдруг подумала она. – Немножко... любит”.
– Мне нужны ваши объятия, – сказала она. – Мне было одиноко без них, Рекс. Я думала, вы вините меня за то, что я не рассказала вам эту отвратительную историю до того, как стала вашей женой. Я думала, что противна вам. Это ведь не так, да?
Он ответил ей, но не словами. Он порывисто обнял ее и привлек к себе, а она положила голову ему на плечо и закрыла глаза.
"Любовь бывает такой сладостной!” – думала она. Завтрашний день ее не тревожил. Ей даже не хотелось о нем думать. Или о том, что его нежность вызвана чувством вины. Его нежность она приняла как дар, который не подлежит сомнению, исследованию и разрушению.
Она приняла ее как дар.
– Останьтесь со мной, – сказала она. – Любите меня.
– Всю ночь, – тихо проговорил он у самого ее уха. – Каждую ночь, Кэтрин. До конца нашей жизни. Ах, какой это был сладостный, бесценный дар!
Глава 21
Почти целую неделю виконта Роули видели в разных местах, где бывает высшее общество. По несколько часов он проводил в “Уайте-клубе”. Прогуливался пешком и верхом в Сент-Джеймс-парке и в Гайд-парке в самые людные часы. Он сделал несколько визитов, в основном к пожилым матронам, имеющим наибольший вес в обществе. Он даже побывал на вечернем концерте в одном частном доме, – мероприятие, на котором молодые и легкомысленные люди не бывают.
Виконт был общителен и обаятелен, как никогда. Очевидно, полагали пожилые матроны с ласковой снисходительностью, это положительное влияние неизвестной леди, которая наконец-то поймала в сети одного из самых привлекательных женихов, завладев его сердцем. И с любопытством ждали встречи с виконтессой. Везде, где бывал виконт, он сообщал, что сопровождает ее на бал к леди Миндел.
Молодые леди были не так снисходительны. Виконт Роули был их любимцем по нескольким причинам. Кроме титула, он обладал еще богатством и красотой. К тому же виконт был кавалерийским офицером в армии герцога Веллингтона, ходили слухи, что у него в память об этом остались на теле шрамы, но шрамы не видны под одеждой, и сей факт страшно возбуждал женское воображение. К этому нужно прибавить еще один интригующий момент: виконт был одним из братьев-близнецов, а большинство молодых леди знали мистера Адамса и сожалели о том, что он вот уже ряд лет не приезжает на сезон в Лондон. Но самое волнующее – история его несостоявшейся женитьбы, обручения и обмана перед самым алтарем, в то время когда он находился в Бельгии, принимая участие во всех операциях, включая битву при Ватерлоо. Но история с алтарем казалась гораздо более драматичной. Мужчина с разбитым сердцем – ведь это так трагично и романтично, особенно если речь идет о красивом мужчине, а как заманчиво воображать, что именно тебе суждено залечить его сердечные раны.
И молодые леди, конечно, не пришли в восторг оттого, что лорд Роули внезапно женился на какой-то неизвестной особе. Но посмотреть на нее им было так же любопытно, как и пожилым леди, – узнать, достойна ли она награды, которую ей удалось получить, разобрать ее по косточкам мысленно, а также и в благопристойной беседе, если суждение о ней окажется неблагоприятным.
Джентльмены, менее интересующиеся женитьбой виконта, разве что молча сочувствующие ему – ведь джентльмен редко женится поспешно, это случается, если он вынужден это сделать, – тем не менее считали Роули славным парнем. Всю неделю он болтал с ними, смеялся, обедал и выпивал, спустив при этом немало денег за карточным столом. Они желали ему добра и задавались вопросом, пусть и без такой живости, как женская половина общества, какова та леди, которой удалось связать его узами брака.
Как лорд Роули заверил свою жену, декорации действительно были готовы. Возможно, было преувеличением утверждать, что свет ломился в особняк лорда Миндела на Ганновер-сквер единственно для того, чтобы посмотреть на виконтессу Роули. Общество все равно приехало бы на бал, поскольку бал этот неизменно слыл одним из самых престижных сборищ во время сезона. Но разумеется, уверенность в том, что они наконец-то увидят таинственную новобрачную, увеличивала притягательность этого события теперь, когда сезон подходил к концу и общество начало уставать от однообразия светской жизни.
Кажется, все модные экипажи Лондона выстроились в ряд поблизости от особняка Минделов, готовясь извергнуть из себя своих великолепно одетых владельцев. И еще казалось, что каждое окно в доме освещено тысячами свечей. И что все слуги и все гости собрались либо на тротуаре, либо на ступенях перед домом, либо в холле, либо на лестнице.
Спрятаться было негде – совершенно негде. Даже внутри кареты лорда Роули все было залито светом, когда экипаж, развернувшись, подъехал к особняку.
Кэтрин страшно хотелось опустить голову, уставиться в землю, стать мраморной статуей, бесстрастной и пассивной, пустить все на самотек. Но инстинкт подсказал ей, что это прямой путь к провалу. Провал, если он ее ждет, нельзя встречать со смирением. Она решила это еще вчера.
Кэтрин посмотрела на двух мужчин, сидящих напротив. Отец был чопорен и холоден. Но по крайней мере он здесь. Он поехал с ними. Она улыбнулась ему, но он не улыбнулся в ответ. Хэрри, молчаливый и бледный, улыбался ласково и ободряюще.
– Ты очень красива, Кэтрин, – сказал он, встретившись глазами с сестрой. Он уже говорил то же самое перед обедом и еще раз – перед тем как они покинули отцовский особняк. Он тоже выглядел замечательно – весь в светло-голубом и белом. Конечно, даже сейчас, хотя он еще очень молод, немало молодых леди вздыхают о нем. Брат Рекса женился в возрасте двадцати лет, подумала она, будучи всего на год старше Хэрри. Она хотела надеяться, что сегодняшний вечер не повредит ему в глазах света.
Кучер отворил дверцу кареты и опустил ступени. Один из лакеев лорда Миндела держался у подъезда на тот случай, если кому-то понадобится помощь. Час пробил! Отец и брат уже ступили на тротуар.
– Кэтрин, – негромко, но очень отчетливо проговорил муж, прежде чем выйти вслед за ними и подать ей руку, – вы очень красивы. Вы моя радость и гордость!
Удивление и благодарность не могли полностью стереть ужас, от которого подошвы ее бальных туфелек налились свинцом. Но от его слов лицо ее порозовело, как он, наверное, и ожидал. Во всяком случае, губы ее будут улыбаться, глаза – блестеть, а голова – высоко поднята.
Последним ее искушением было желание устремить взгляд на какой-нибудь отдаленный неодушевленный предмет. Противиться этому искушению было очень трудно, но она устояла. Она огляделась и посмотрела на людей, не избегая их взглядов. Но ее надежды, что, возможно, никто на нее и не смотрит, не сбылись. Каждый вновь прибывший гость вызывал естественное любопытство, а тут любопытство было особого рода – прибыла молодая супруга виконта Роули, – он не зря говорил ей, что все знают о его женитьбе. Да, в ее сторону устремилось множество взглядов.
Рядом с ней по одну сторону шли Хэрри и отец, по другую – муж. Рука ее лежала на его руке. Поднимаясь по широким ступеням, виконт свободной рукой накрыл ее руку, а голова его склонилась совсем близко к ее голове. Они вошли в холл. Он улыбался так, что при других обстоятельствах сердце перевернулось бы у нее в груди.
– Мужайтесь, любовь моя, – прошептал он. – У нас все получится. Обещаю вам.
Блеском глаз она выразила то, что чувствует к нему, и улыбнулась в ответ. Инстинкт подсказал ей, что она поступила правильно. Она должна смотреть на него именно так, пусть даже это было бы одним притворством.
Шесть лет – срок одновременно долгий и короткий. Во многих глазах она читала любопытство, но не узнавание. Она видела людей – множество людей, – которых никогда не встречала прежде. Но были глаза, в которых одновременно читались и любопытство, и смутное узнавание, – этих людей она тоже узнала. Взгляд некоторых выражал потрясение.
Шесть лет – короткий срок. Сама вечность оказалась бы короткой для света, который никогда не забывает тех, кто принадлежал к нему, нарушил его законы и был сослан в ссылку до конца дней своих.
Отец приветствовал знакомых громким, резким голосом. В тоне Рекса звучали спокойствие и уверенность. Хэрри, похожий на ангела, весь лучился любезной улыбкой.
Они были пока на лестнице, в очереди гостей, которая приведет их сначала к хозяевам, а потом в бальный зал. Удастся ли им пройти так далеко, думала Кэтрин. Или им с негодованием укажут на дверь? Рискнет ли кто-нибудь пойти на публичный скандал, отказавшись принять графа Пакстона, виконта Перри и виконта Роули? Неожиданно подступил смех, и она судорожно сглотнула. Муж поднес ее руку к своим улыбающимся губам, потом опять положил ее себе на руку.
Судьба, к счастью, распорядилась так, что Дафна и Клейтон находились в череде гостей чуть впереди них. Оставив свое место, они присоединились к вновь прибывшим. Клейтон был очень доброжелателен, Дафна начала оживленный разговор. Кэтрин показалось на минуту, что ее окружает надежная каменная стена. Но только на минуту.
И наконец они у цели. Напряжение немного отпустило ее. Конечно, ей следовало бы помнить: все слишком хорошо воспитаны, чтобы показать свои истинные чувства. Лорд Миндел, судя по всему, действительно не узнал ее. Он взглянул на них со слегка скучающим видом, словно говоря, что все это затеи его супруги, он же лишь молча покоряется ей. Леди Миндел на миг изумленно вскинула брови, на лице появилось надменное выражение; она приветствовала их ледяным и безукоризненно вежливым тоном.
– Даже перья у нее на голове чопорно выпрямились, когда она взглянула на меня, – шепотом проговорила Кэтрин, обращаясь к мужу. Юмор такого рода частенько помогал ей в общении с не менее величественной Клариссой. Он усмехнулся и похлопал ее по руке.
Но ее насмешливое настроение исчезло, едва она поняла, что они оказались в бальном зале и впереди у них – те же испытания, но возросшие в десятки раз. Кэтрин показалось – она была просто уверена в этом, – будто гул голосов на мгновение стих, а потом возобновился, но тема разговоров теперь стала одна, куда более интересная для всех.
Ей даже почудилось, что защита оставит ее и она останется одна среди враждебной толпы, выставленная на всеобщее обозрение. Но конечно, то был глупый страх. Рука Рекса по-прежнему удерживала ее руку. С другой стороны под руку ее держала Дафна, болтавшая безостановочно. Рядом с ней находился Клейтон – крупная фигура которого действовала странно успокоительно. Вставив в глаз монокль, он внезапно стал похож на грозного воина-защитника.
– Мне нравится, когда Клей пользуется моноклем, – весело сказала Дафна. – Вид у него сразу становится таким внушительным. Впервые я заметила его именно тогда, когда он навел на меня монокль.
Не прошло и получаса, как я его отчитала за это. После чего влюбилась – даже меньше чем через полчаса. – Она весело рассмеялась. Кэтрин тоже рассмеялась.
Хэрри на минуту отошел от них и тут же вернулся с неким юным джентльменом, который казался даже моложе своего товарища из-за волос цвета морковки, невероятно высокого кружевного воротника сорочки и алого румянца. Юношу представили Кэтрин.
– К-как вы п-поживаете, леди К-кэтрин, – проговорил он. – Оч-чень рад познакомиться. Я не знал, что у Х-хэрри есть сестра, и такая красивая, если вы не со-сочтете мои слова з-за дерзость.
Кэтрин приветливо улыбнулась сэру Катберту Смолли, и тот углубился в детальное, научно-утомительное обсуждение погоды, а Хэрри усмехался и подмигивал сестре из-за плеча друга.
Потом появились еще три джентльмена. Судя по всему, лорд Пелхэм, мистер Гаскойн и граф Хэверфорд только что прибыли. Каждый, беря руку Кэтрин, склонялся в почтительном поклоне. Лорд Хэверфорд поднес ее руку к губам. И все пригласили на танец. То же сделал и сэр Катберт.
Конечно, все это было продумано заранее. Идеи давал Рекс, а Хэрри помогал. Но она чувствовала глубокую благодарность ко всем этим людям. Она все еще не была уверена, что окружающие – когда пройдет первое потрясение – не предпримут каких-либо коллективных действий, чтобы избавить общество от ее оскорбительного присутствия. Но с каждым мгновением такой оборот дела становился все менее вероятным. Ее окружал настоящий бастион из влиятельных друзей.
Из надежных мужчин, исключая Дафну. Вдруг между Клейтоном и мистером Гаскойном проскользнула хорошенькая пухленькая светловолосая леди, одетая в бледно-розовое платье, которое, увы, придавало ее лицу желтоватый оттенок. Леди внимательно посмотрела на Кэтрин, потом испустила нечто похожее на писк:
– Кэти! Это ты! Кэти, я думала, ты умерла!
Она бросилась к Кэтрин, они обнялись, улыбаясь друг Другу.
– Я не умерла, Эльси, – сказала Кэтрин. – Уверяю тебя, я очень даже живая. Как я рада видеть тебя! – И знать, что по крайней мере одна из самых любимых и закадычных подруг юности не собирается рвать с ней.
– Добрый вечер, леди Уизерфорд, – проговорил Рекс.
– Эльси? – Кэтрин стиснула руки подруги. – Леди Уизерфорд?
– Ну да. – Эльси вспыхнула густым румянцем, ужасно не гармонирующим с цветом ее платья. – Обнаружилось, что я вовсе не ненавижу Руди так сильно, как мне казалось. На самом деле... ну да не важно. Я вышла за него замуж пять лет назад. У нас двое сыновей.
А это, разумеется, сам лорд Уизерфорд, над которым Кэтрин и Эльси частенько посмеивались, будучи девочками, называя его – прозвище придумала Эльси – чудом без подбородка. Но он всегда держался с достоинством, вполне восполнявшим отсутствие оного. Супруг Эльси отвесил общий поклон. Но он не взял жену за руку, как могло случиться, и не увлек ее решительно на другой конец зала. Он завел разговор с Клейтоном и лордом Пелхэмом, судя по всему, о клетчатых тканях, введенных в моду Таттерсолем, торговцем лошадьми. Кэтрин не могла расслышать точнее, потому что Эльси и Дафна вступили в соревнование – кто сумеет болтать оживленнее?
Наконец начались танцы. Бал открывался кадрилью, которую Кэтрин танцевала с мужем. Дафна и Клейтон, Эльси и лорд Уизерфорд танцевали рядом с ними. Никто из танцевавших поблизости не удалился от них, когда Кэтрин начала танцевать. Никто не попросил оркестрантов прекратить игру и не потребовал, чтобы Кэтрин прервала танец, ушла из зала и покинула этот дом.
"Кажется, нам все удалось, как выразился Рекс”. Она посмотрела ему в глаза, улыбнулась – и со смущением заметила, что взгляд его выражает восхищение, такое же, как в Боудли, и еще нечто большее, чем восхищение. Что то похожее на любовь. Разумеется, он притворялся – для публики, точно так же, как часто называл ее “любовь моя”, когда его могли слышать другие. Но все равно от этого взгляда ей стало теплее.
А может быть, взгляд этот вовсе и не был притворством? Ведь вчера ночью, когда они ласкали друг друга, их никто не видел. Но ласки эти изменились. Он ласкал ее не только умело, как всегда, не только стараясь доставить ей такое же наслаждение, какое испытывал сам, – в его ласках появилась нежность. Она в этом не сомневалась, даже несмотря на то что он ласкал ее молча, а потом она уснула так быстро, что они просто не успели обменяться даже несколькими словами.
Он что-то к ней чувствует. Он женился на ней вынужденно, подчиняясь чувству долга, позже – осознанию своей вины. Но она уверена, что нравится ему немного иначе, чем вначале. Это уже кое-что. Если только им удастся осуществить сегодня вечером свой дерзкий, отчаянный план, возможно, их брак и превратится в удачный.
Дай-то Бог!
Он танцует хорошо. Она даже забыла об остальных трех парах, находящихся рядом, – казалось, что они танцуют наедине. Она вспомнила о бале в Боудли-Хаусе, когда они дважды танцевали вальс: одни раз – в зале, другой – в музыкальной гостиной. Мучительные воспоминания о сладостных и о первых горестных моментах. Сегодня он удивительно красив, костюм его выдержан в коричневых и тускло-золотых тонах – под стать ее платью из золотистого атласа. Она заставила себя успокоиться и погрузиться в веселье бала.
Роули чувствовал, что напряжение постепенно спадает. Судя по всему, по крайней мере сегодня вечером их не ждут крупные, неприятности. Те мгновения, когда могло произойти что-то неприятное – когда они входили в дом и подошли к хозяевам, выстояв в веренице гостей, а потом оказались в бальном зале, – все эти опасные мгновения позади. Сейчас никто не собирается устраивать сцены.
Любопытно, чувствовала ли Кэтрин его страх. Он боялся не только того, что она может не выдержать напряжения. Случись это, и она, вероятно, никогда не оправилась бы. Но он все же верил в нее, помня, с каким спокойным достоинством она держалась при более сложных обстоятельствах в Боудли. Но чего он действительно боялся – так это каких-то публичных оскорблений, от которых он не смог бы ее оградить. Он никогда не простил бы себе такого. Это тоже могло оказаться совершенно непоправимым, могло бы перечеркнуть все ее будущее, и его, и будущее их детей.
Конечно, еще не все обошлось. Хорошее воспитание не позволит устроить сцену на глазах у всего общества, но завтра они оба могут оказаться изгоями. Возможно, что они не получат больше никаких приглашений. С завтрашнего утра их не будут замечать и узнавать в театрах, в парке, в модных лавках на Бонд-стрит или Оксфорд-стрит. Только завтрашний день даст окончательный ответ.
Но его и ее родственники, его друзья, а может быть, также лорд и леди Уизерфорд будут продолжать их поддерживать. Ему верилось в это. Может быть, им удастся постепенно вернуть Кэтрин в общество. Во всяком случае, он не позволит ей уехать из Лондона еще какое-то время. Посмотрим, что можно будет предпринять.
Если бы речь шла только о нем, он завтра же увез бы ее в Стрэттон и прекрасно прожил бы там с ней всю жизнь. Но Роули собирался попробовать… Он собирался попробовать вылезти из кожи – заставить ее полюбить его. Вчера ночью она была так нежна с ним, что он чуть не сошел с ума от вспыхнувшей надежды.
Со времени своей помолвки с Горацией виконт не испытывал такого страстного желания провести жизнь – сколько ему еще оставалось, – веря в любовь и исполняя свой долг перед этой любовью. Он хотел зачать с ней детей. И хотел быть с ней вместе, даже если детей у них не будет.
И вот он танцует кадриль со своей женой, видя только ее, освобождаясь от напряжения, не покидавшего его целую неделю, разрешив себе наконец повеселиться на балу.
Поглощенный собой и Кэтрин, Роули не очень внимательно смотрел на гостей. Но когда танец кончился и он увел жену из центра зала, а ее брат уже был готов танцевать с ней следующий танец, лорд Роули не без любопытства окинул взглядом зал. Интересно, все так же их группа привлекает к себе интерес гостей? И что за этим интересом?
И тут он увидел, что в зале присутствуют два человека, заслуживающих особого внимания. Один из них только что вошел в зал.
Неподалеку от него стояла Горация Эккерт с матерью и старшей сестрой. Горация обмахивалась веером и не смотрела в его сторону, хотя у него возникло ощущение, что та его видела и знает, что он на нее смотрит – красивую, изящную женщину с каштаново-рыжими волосами и большими темными глазами. Виконт почувствовал укол сожаления. Отвратительные события привели к тому, что любовь в его сердце сменилась ненавистью. В ответе на ее письмо, извещающее о том, что она разрывает помолвку, он назвал ее бессердечной кокеткой. А потом, когда он вернулся в Англию и оказалось, что она осталась одна, что ее роман закончился, он с презрением отверг ее попытки к примирению. Они не вызвали у него ничего, кроме ярости. Конечно, был год или около того, когда она не осмеливалась показаться в Лондоне. Свет не жалует тех, кто разрывает уже оглашенную помолвку. Ей повезло: она избежала полного остракизма.
Роули смотрел на нее лишь несколько мгновений. Он знал, что в этот вечер привлекает всеобщее внимание и что свет не забыл его отношений с Горацией. Но, устремив взгляд в противоположном направлении, к дверям, он увидел джентльмена, вошедшего в зал в полном одиночестве, и этот джентльмен смерил виконта наглым взглядом.
Лорд Роули знал, что он в Лондоне, хотя на этой неделе ни разу не попался ему на глаза. Судя по всему, сэр Ховард Коупли в эти дни не появлялся в высшем свете. Поговаривали, что долги его достигли астрономических сумм, и в клубах и даже в игорных домах он был не очень-то желанным гостем. В течение ряда лет он пользовался своим обаянием и красотой – теперь его репутация изрядно подпорчена, – безуспешно пытаясь поймать богатую невесту. Он запятнал свое имя грязными поступками, и у него уже не осталось шансов на приличный брак. Молодых леди с состоянием, а также без состояния так охраняли от сэра Ховарда Коупли, как если бы он в одном лице являл стаю голодных волков.
Но его, джентльмена по рождению, несмотря на явную деградацию, все еще не изгнали из общества, еще принимали на многолюдных светских раутах. И порой он появлялся на них, как говорили в свете, из желания выказать свое презрение строгим моралистам, а также чтобы просто позабавиться.
Лорд Роули смотрел через весь зал на того, кто совратил его первую невесту, обольстил и обесчестил ту, которая стала его женой. У него возникло странное ощущение восторга – прихлынувшей горячей волны – и вместе с тем холода, словно внутри у него образовался кусок льда.
Музыканты еще не начали играть очередной танец. В общей беседе настало странное затишье, за которым последовал взрыв оживления. Значит, появление сэра Ховарда Коупли и скрытый смысл этого появления не остались незамеченными.
Виконт встретился глазами с Коупли и долго, очень долго не отводил своего взгляда. Коупли какое-то время тоже смотрел на него; потом поднял бровь, и выражение его лица стало еще наглее. Он посмотрел на Горацию. Затем его взгляд переместился на Кэтрин, которая стояла к нему в профиль. И тут же его взор вновь обратился на лорда Роули. Кроме цинизма, в его глазах мелькнуло некое смутное выражение, после чего с ироничной полуулыбкой на губах он не спеша повернулся и вышел из зала.
Комок льда, образовавшийся в груди Рекса, вырос и добрался до сердца. Но и горячее ликование по-прежнему не покидало его.
Кэтрин рассмеялась каким-то словам брата, взяла его под руку. Сейчас начнется второй танец. Брата и сестру окутывала золотистая дымка невинности.
Глава 22
Кэтрин чувствовала себя на удивление уверенно. Конечно, она достаточно знала жизнь и свет, чтобы понимать: еще далеко не все кончено. Да, никто не устроил ей сцены, даже намека на неуважение она не почувствовала. Но далеко не все были с ней одинаково приветливы и дружелюбны. Эльси и лорд Уизерфорд, сэр Катберт, друг Хэрри, лорд Кокс, который шесть лет назад был одним из ее поклонников и теперь пригласил на танец перед ужином, – вот и все ее верные друзья.
Она понимала, что завтра свет может вновь отринуть ее. Без всякой злобы, без грубости – отгородиться от нее оглушительным ледяным молчанием. Это было вполне вероятно, несмотря на то что сегодня ее окружают столько именитых и влиятельных людей света, включая ее отца.
Но сегодня вечером Кэтрин решила не думать о завтрашнем дне. Она снова была в Лондоне на балу, в изумительном платье, с прической, которая так шла ей. Она вышла замуж за самого красивого в этом бальном зале человека – за человека, которого полюбила. И танцевала с ним первый танец и должна была танцевать последний – вальс, уже перед ужином. Кэтрин не оставалась без партнера, а сейчас она на глазах у всех вальсировала со своим отцом. В тот год, когда она впервые стала выезжать в свет, отец ни разу не появился в бальном зале.
– Я и не знала, что вы умеете танцевать, папа, – сказала она, улыбнувшись ему.
Насупившись, он только хмыкнул в ответ.
– Где вы научились танцевать вальс? – не отставала Кэтрин.
– Джентльмену положено делать то, что положено джентльмену, – усмехнулся он.
– Даже то, что вы сделали сегодня? – спросила она. – Вы появились со мной здесь – вам, наверное, это далось нелегко, папа? – Если бы он сейчас и ответил утвердительно, она не огорчилась бы. Сегодня он переломил себя ради нее. И хотя шесть лет назад отец не поддержал ее, в чем она так нуждалась, Кэтрин не возненавидела его. Он – отец, и она любит его.
Их глаза встретились. Граф танцевал вальс правильно, но как-то отрешенно.
– Вам повезло, Кэтрин, – помолчав, сказал он. – Я не знаю, почему виконт женился на вас вопреки вашим обстоятельствам. Конечно, вы хороши собой, а он человек молодой и отнюдь не слепец. Во всяком случае, я должен признать, что он поступил правильно, привезя вас сюда, на бал. Быть женатым на обесчещенной женщине – невыносимо, а для его детей – просто невозможно.
И ни слова о ее чувствах или ее детях. Она улыбнулась.
– Полагаю, он знает, – продолжал отец, – что это был Коупли?
– Да, – сказала она и вдруг поняла: больше всего она боится, что Коупли может появиться здесь, на балу. Это было бы выше ее сил снова встретиться с ним и сказать себе: это – отец Брюса. Она предпочитала думать, что Брюс только ее дитя – дитя без отца, не имеющее отношения к той мерзости, в которой был зачат.
– С какой стороны ни глянь, – продолжал отец, – вам повезло дважды, а вашего мужа дважды обманули.
Кэтрин заглянула ему в глаза, но он смотрел куда-то в сторону.
– Дважды? – переспросила она.
– Да. Ведь по вине Коупли когда-то была разорвана помолвка виконта, – пояснил он, – с дочерью Эккерта. Коупли не женился на ней, но помолвку с виконтом она все равно порвала. Она исчезла на некоторое время, но потом вернулась к прежнему образу жизни как ни в чем не бывало. Разумеется, ведь у нее не было незаконнорожденного ребенка.
Боль пронзила ее. Ее Брюс – незаконнорожденный! Резанули по сердцу слова отца: Рекс был обручен с другой. И эта другая разорвала помолвку! Из-за сэра Ховарда Коупли. Что за причудливое сплетение судеб! Что он должен был почувствовать там, в Стрэттоне, когда она рассказала ему свою историю? Любил ли он ту, другую женщину? Все ли еще любит ее? Вопросы и самые разные ответы на них проносились у нее в голове, но она продолжала невозмутимо улыбаться и двигаться в танце.
Но потом вернулась. Слова отца звучали у нее в ушах, повторяясь как эхо: вернулась.
– Она сегодня здесь, на балу? – спросила Кэтрин.
– Вон там. – Кивком головы он показал на девушку. – Маленькая. С темно-рыжими волосами.
Мисс Эккерт. Живая и очень красивая. Она смотрела на Кэтрин, и их глаза на мгновение встретились, затем мисс Эккерт отвернулась. Но даже за этот краткий миг и на таком расстоянии можно было заметить выражение ее глаз: в" них стояла печаль и, может быть, упрек. Но только не ненависть. И этот взгляд сказал Кэтрин, что есть другая женщина, которая все еще любит Рекса. Или, может быть, ее смятение заставило увидеть в ничего не значащем взгляде девушки то, что она ожидала увидеть?
Что было между мисс Эккерт и сэром Ховардом? И почему Рекс не защитил ее? И почему не простил? Возможно, мисс Эккерт не желала прощения. Кэтрин видела, что Рекс вальсирует с Эльси и, несомненно, все его внимание сосредоточено на партнерше. Но что он чувствует, зная, что в зале находится его прежняя невеста? Любил ли он ее? Продолжает ли любить? Эти вопросы повторялись вновь и вновь.
Кэтрин думала, что ее-то он никогда не любил. Ведь он ни разу не выказал ничего большего, чем вожделение. Он женился, потому что скомпрометировал ее. Но одно дело – понимать это и примириться с этим, и совсем другое – знать, что он был обручен с другой и, возможно, все еще любит ее.
Вальс кончился, и она вновь была рядом с мужем: ее рука легла на рукав его смокинга, покоясь там, пока они беседовали в ожидании кадрили. На этот танец ее ангажировал граф Хэверфорд. А следующим был последний вальс – перед ужином.
Когда лорд Хэверфорд вел ее в круг, она заметила, что муж вышел из зала. Лорд Пелхэм и мистер Гаскойн сопровождали Рекса. Она предположила, что муж оставил ее на попечение друга. Граф был выше Рекса и шире его в плечах. Любой мужчина дважды подумал бы, прежде чем связаться с ним, размышляла Кэтрин. И любая женщина – тоже. Ей чудилось, что его улыбающиеся серые глаза могли в одно мгновение вспыхнуть острой сталью, Не зря многие годы он прослужил в кавалерии.