Ребекке не удалось снова улыбнуться. Не нашла в себе сил. Все происходящее сейчас так реально. Господи, слишком реально. Орган умолк. Приглушенное шушуканье гостей, как и ожидалось, стихло, и невеста с женихом повернулись, чтобы встать лицом к викарию.
К словам викария Ребекка прислушивалась так же мало, как и в прошлый раз. Но по иным причинам. Тогда ее охватила эйфория. Рядом с ней тогда стоял Джулиан. Она горела любовью к нему и страстно желала выйти из церкви вместе с ним. Выйти его женой. Выйти и обрести навсегда свое счастье. Теперь ее парализовало чувство ответственности, которую она сама возложила на себя. Необходимость отдавать другому человеку то, о чем она тогда, в первый раз, имела самое смутное представление. Необходимость о многом окончательно забыть.
Нельзя усилием воли заставить забыть. Это вряд ли окажется легким делом. А может, будет и вовсе невозможно.
Она посмотрела на руки Дэвида – сильные, с длинными пальцами. У Джулиана ладони были пошире и пальцы погрубее.
Глядя на руки Дэвида, Ребекка прислушивалась к его голосу, не совсем осознавая, что он говорит. А потом услышала свой собственный голос, повторявший слова вслед за викарием, и плохо понимала, что же она говорит. Ребекка посмотрела на то кольцо, что Дэвид надел ей на палец – на тот самый палец, на котором она всегда носила кольцо Джулиана. Оно было немного шире кольца Джулиана и ярко блестело.
Это кольцо и вывело ее из оцепенения, в котором она до сих пор пребывала. Оно было чужим. Это было не ее кольцо. Это было кольцо-захватчик, как и сам Дэвид, Ребекка посмотрела ему в глаза. Этот его пристальный взгляд. Полный боли. С таким взглядом он вернулся домой из Крыма. – …муж и жена.
Она едва расслышала голос викария, хотя и почувствовала смысл его слов. Она чувствовала на себе этот взгляд.
Взгляд мужа.
Дэвид наклонил голову и поцеловал ее в губы своими легкими и прохладными губами. Ни один мужчина, за исключением Джулиана – и, возможно, ее отца в детстве, – никогда не целовал ее в губы. Но Дэвид получил право на это. Он теперь ее муж.
Ее муж.
Ее мужем был Джулиан.
Ее мужем стал Дэвид.
Она внезапно стала распознавать звуки – тихие голоса прихожан, чье-то приглушенное всхлипывание, раздавшийся вдали кашель. И запахи – благоухание роз, аромат одеколона Дэвида. Стала осознавать реальность происходящего в данный момент. Она попыталась улыбнуться, но не была уверена, удалось ли ей это. Однако в его глазах появилось выражение, которое на мгновение сменило боль. Чувство облегчения? Стало ли ему легче оттого, что она улыбнулась? Может быть, он и не ожидал этого?
Через некоторое время – она потеряла всякое о нем представление – Ребекка шла, опираясь на его руку, по боковому нефу церкви и рассматривала все те лица, на которые он вынужден был глядеть до ее приезда. Улыбающиеся лица. Светившиеся радостью за нее. И за него. За них обоих. В ответ она улыбалась.
– Ребекка. – Свободной рукой Дэвид прикрыл ее руку, лежавшую у него на сгибе локтя, и остановил ее на ступенях церкви. У них оставалось какое-то мгновение перед тем, как из дверей станут выходить их родственники, друзья и столпятся вокруг них. – Ты так красива.
Ребекка удивилась. Она не ожидала, что он скажет что-нибудь глубоко личное, нежное. Но, видимо, на свадьбе только такое и говорят. Больше всего Ребекку поразило то, каким тоном он успел произнести эти слова, предназначенные ей одной. В голосе Дэвида она уловила предчувствие того, что должно произойти. Вскоре они останутся наедине. Они стали супругами на всю жизнь.
Ребекка вздрогнула, вспомнив, что эти же слова он говорил на ее свадьбе с Джулианом. Дэвид тогда положил руки ей на плечи, улыбнулся, глядя ей в глаза, поцеловал ее в щеку и сказал то же самое: «Ты так красива Ребекка». Она улыбнулась в ответ и поблагодарила его. Тогда она действительно ощущала себя красивой. Но на этот раз рядом не было Джулиана. Их стали окружать улыбающиеся люди, все поздравляли новобрачных. Поздно было отвечать на комплимент. Ну и пусть. Всем и так видно, как красив Дэвид. Пусть завидуют все женщины, подумала она.
– Поздравляю тебя, дочь, – сказал граф Хартингтон, взяв ее за руку и поцеловав в щеку. Потом он отошел в сторону, чтобы предоставить возможность графине более пылко поздравить Ребекку.
– Леди Тэвисток, – сказал, весело ухмыляясь, шафер Дэвида, – вы позволите? – И тоже взял ее за руку и поцеловал в щеку.
Леди Тэвисток.
Джулиан… Ребекка впервые осознала, что она больше не Ребекка Кардвелл. Она – Ребекка Невиль, леди Тэвисток… О Джулиан!
И тем не менее она всем улыбалась в ответ.
* * *
– Тебе удобно? – Слова «моя дорогая» застряли у него в горле. А ведь именно так Дэвид намеревался обращаться к ней после свадьбы. И все-таки он никак не мог произнести эти слова.
– Да, Дэвид, – улыбнулась Ребекка. – Ехать на поезде намного удобнее и быстрее, чем в экипаже. Не правда ли, нам повезло, что мы живем в нынешний век.
Они расположились в своем отдельном купе после того, как родственники и друзья, пришедшие проводить их на вокзал, уже давно скрылись из виду.
– Да, – ответил Дэвид. – Но вместе с тем это многопечальный минувший век был более чинным и чистым. Оставалось больше времени на отдых. Люди не знали теперешней суеты.
– И теперешнего комфорта, – возразила она. – Стоит задуматься о том, как жили еще сорок – пятьдесят лет назад, или даже оглянуться на тот отрезок времени, который можно лично припомнить, и охватывает удивление: как вообще возможны такие большие перемены? Как ты думаешь, они будут продолжаться и дальше? Не станет ли наш нынешний мир неузнаваемо отсталым лет этак через двадцать? Говорят, что сейчас мы стоим на пороге совершенно новой эпохи.
Вот и состоялась их свадьба. Они наконец одни после бурного утра в церкви и Крейборне. До сих пор у них не оставалось на себя ни минуты. При других обстоятельствах Дэвид обнял бы Ребекку за плечи, прижал бы к себе, медленно, с чувством поцеловал бы ее и говорил бы ей вплоть до самого Стэдвелла всякую любовную чепуху. Ребекка – его жена. Нет, пока только невеста. Сегодня ночью она станет его женой.
Она сидела рядом с ним, выпрямив спину, такая элегантная в своем темно-зеленом дорожном костюме. Восхитительно красивая. Весь день Дэвид не мог на нее спокойно смотреть – у него перехватывало дыхание. И сейчас его сердце забилось сильнее, когда он вспомнил, как впервые увидел ее сегодня утром в церкви. Она шла под руку со своим братом – вернее, шествовала с каким-то воистину королевским достоинством и при этом казалась такой трогательно милой.
Она вела разговор с Дэвидом, тщательно выбирая темы, которые хотя бы на некоторое время могли бы их увлечь. Но только не о погоде. Разговоры о погоде обычно быстро выдыхаются.
– Вероятно, это правда, – сказал он. – К счастью, мы уже давно начали привыкать к тому, что время теперь несется вскачь, и у нас будут все возможности, чтобы постепенно приспособиться к любым переменам, которые могут произойти. Если только мы не станем зарываться головой в песок подобно страусу в страхе перед всем новым.
– Как мистер Спеллинг, – подхватила Ребекка. – Ну не глупо ли было с его стороны, Дэвид, за завтраком заявить во всеуслышание, что он не пойдет с нами на вокзал, потому что просто не верит в поезда? Будто они – плод коллективного воображения, всеобщей галлюцинации.
– Ну конечно, – сказал Дэвид, – куда приятнее возиться с застрявшим экипажем, когда приходится вручную вытаскивать его колеса из забитой грязью колеи.
– Особенно когда делаешь это руками собственных слуг, – добавила Ребекка.
Они слегка развеселились и улыбнулись друг другу. Но, видимо, все-таки сказалась резкая смена обстановки: пустое купе, чувство уединенности после шумного и суматошного утра. Улыбки тут же погасли, и беседа как-то сама собой заглохла. Ребекка повернула голову и стала смотреть на пробегавший за окном пейзаж. Дэвид последовал ее примеру.
Он хотел обнять ее сразу же, как только поезд отойдет от платформы. Этим он закрепил бы тот факт, что теперь они стали супругами и собираются вместе войти в свой новый дом, вступить в новую жизнь. Он собирался заключить ее в объятия, но так и не решился на это. А сейчас было уже слишком поздно. Теперь подобный внезапный переход выглядел бы глупо, нелепо.
В голове у Дэвида отдавался непрерывным эхом голос отца: «Ты не будешь счастлив с Ребеккой». Нет, он все-таки будет счастлив. Она стала его женой на всю жизнь. Он получит возможность заботиться о Ребекке до конца своих дней. Именно этого он всегда хотел. Он будет счастлив хотя бы потому, что она согласилась выйти за него замуж.
«Тебе нужно больше, чем она сможет дать». Но Дэвиду больше ничего и не понадобится. Он уже получил все, в чем нуждался, – ее согласие. Ребекка, по словам отца, – просто воплощение чести. Она сумеет стать хорошей женой и отдать мужу все, за исключением одного – своей любви. Но без ее любви он как-нибудь проживет. Он завоюет хотя бы ее привязанность. Ему вполне хватит и этого.
Но хорошо бы окончательно забыть спор с отцом относительно своего будущего. Дэвид всегда уважал мнение отца, его советы, всегда высоко ценил его мудрость.
– Не жди от нашего имения особых чудес, – сказал Дэвид, повернувшись наконец к Ребекке. – После Крейборна Стэдвелл, наверное, покажется тебе убогим и запущенным. Возможно, мне следовало бы поехать с тобой на одну-две недели куда-нибудь в другое место. – Он собирался добавить: «чтобы провести там медовый месяц», – но потом раздумал.
– Я была бы разочарована, если бы обнаружила в Стэдвелле что-нибудь необыкновенное, – возразила она. – Я рассчитываю на то, Дэвид, что увижу Стэдвелл действительно убогим и запущенным. Я хочу, чтобы передо мной встала трудная задача: превратить его в милый и удобный для тебя дом. Ты же помнишь, что именно для этого я и вышла за тебя замуж?
Чтобы превратить Стэдвелл в «милый и удобный дом»? Или для того, чтобы оказаться перед необходимостью решать «трудную задачу»? Как-то не очень ясно.
Но ответ, судя по всему, прост: и для того, и для другого. Именно вторая причина заставила Ребекку в конце концов принять его предложение. Но она будет изо всех сил стремиться к решению своей «трудной задачи». Будучи Ребеккой, она посвятит большую часть своей энергии тому, чтобы стать хорошей женой.
И все время при этом будет любить Джулиана. После свадьбы она, как и обещала, никогда не станет ни говорить, ни даже думать о нем. И Дэвид не сомневался, что она выполнит свое обещание или по крайней мере попытается выполнить его. Но все же той частью своего сознания, которая не контролируется человеческой волей, она всегда будет любить Джулиана. А своего второго мужа не полюбит никогда.
Внезапно перед мысленным взором Дэвида снова возник Джулиан – в тот миг, когда он повернулся с застывшим в глазах удивлением, прежде чем упасть мертвым. Предсмертное выражение лица Джулиана, чувства, которые испытал Дэвид в злосчастные мгновения, – все это часто являлось Дэвиду в кошмарных снах и порой продолжало преследовать после пробуждения. И он приходил в глубокое негодование.
Джулиан заслужил подобную смерть – он собирался убить безоружного человека. Человека, которому он несколько месяцев подряд наставлял рога. Дэвид поступил так, как это сделал бы на его месте любой другой офицер: застрелил Джулиана. Но у Дэвида вызывал негодование и обиду тот факт, что ему все равно приходится терпеть ночные кошмары и нести на себе бремя вины.
Сегодня день его свадьбы – день женитьбы на вдове Джулиана.
Проклятие!
Ребекка наблюдала за ним.
– Мне очень жаль, – сказала она, – если мои слова причинили тебе боль. Я этого совсем не хотела. Я хочу быть тебе, Дэвид, хорошей женой. Мне надо научиться доставлять тебе удовольствие. Ты должен меня этому научить.
В устах другой женщины эти слова могли бы прозвучать вызывающе. Но не в устах Ребекки. Дэвид знал, что их следует понимать буквально. Ребекка не имела в виду конкретно сексуальные отношения, хотя ее слова могли бы распространяться и на них.
– Ты доставляешь мне удовольствие самим своим существованием, – оказал Дэвид, взяв ее руку и крепко сжав ее. Он почувствовал на ее пальце кольцо. Именно его кольцо, а не Джулиана. Он продолжал держать ее за руку, хотя они опять стали каждый сам по себе рассматривать проносящийся за окном пейзаж.
Дэвид думал, что Ребекка теперь принадлежит ему, и если бы он захотел, то мог бы до самого конца поездки сжимать в своей руке ее ладонь. Теперь уже не требуется, чтобы его прикосновения были непременно краткими и редкими. Сегодня ночью он придет к ней в постель. Он будет обнимать Ребекку и заниматься с ней любовью.
Спать с ней.
Спать с женой Джулиана. Тут Дэвид вдруг почувствовал тошноту. Он пытался не видеть снова перед собой удивленные глаза Джулиана, пытался не ощущать снова пистолет в своей ладони – в той самой, в которой он сейчас держал руку Ребекки. Он пытался мысленно твердить – как делал это тысячу раз за минувшие два года, – что винить себя ему просто не в чем
Глава 8
Стэдвелл, август 1856 года
Дэвид предполагал, что на вокзале в Стэдвелле их встретит экипаж, поскольку он сообщил домоправительнице точный день и время своего приезда. Так и случилось. Однако это оказалась ободранная, тяжелая старая карета, которую тянула четверка лошадей, выглядевших так, будто им привычнее впрягаться в крестьянскую телегу или даже плуг. Кучер походил на садовника, вынужденного выполнять несвойственную ему роль.
Чего Дэвид не ждал, так это небольшой толпы, встречавшей их на вокзальной платформе, и больших белых бантов, украшавших опорные столбы платформы. Деревенский пастор, преподобный Колин Хэтч, выступил вперед, чтобы представиться, хотя о том, кто он такой, можно было и без этого судить по его церковному облачению. Откашлявшись, он с важным видом зачитал чистым звонким голосом, как это принято в англиканской церкви, приветственную речь, обращенную к виконту и виконтессе, содержащую также поздравление с их бракосочетанием.
– Насколько я понимаю, – спросил он, – вы заключили священные узы брака сегодня утром? – Свои слова он сопроводил поклоном.
Раздались жидкие, робкие аплодисменты собравшихся – жены пастора, владельца гостиницы и его жены, доктора и его жены, школьного учителя, торговцев и их жен, а также нескольких других человек, одежда и манеры которых позволяли предполагать, что они занимают достаточно высокое общественное положение, чтобы претендовать на членство в комитете, организовавшем эту встречу.
Дэвид улыбался. Боже милосердный, он такого совершенно не ожидал. Если бы он подумал о подобной возможности, то подготовил бы приличествующий теплый ответ. Но теперь ему пришлось ограничиться улыбками, нехитрыми словами благодарности и рукопожатиями, которыми он обменялся со всеми присутствовавшими. Он заметил, что Ребекка легко приспособилась к ситуации, не проявив какого-либо смущения, свободно двигаясь в этой небольшой толпе, беседуя и улыбаясь. Впрочем, ничего другого он от жены и не ожидал. Если бы и вправду пределом его желаний было найти подходящую виконтессу и хозяйку, то и в этом случае он остановил бы свой выбор на Ребекке.
Больше народа собралось на площади перед входом на вокзал. Это были люди, которые в силу своего положения в обществе не удостоились места на перроне. Они тоже аплодировали. Двое детей размахивали белыми шейными платками. Некоторые свистели, раздавался смех. Прежде чем помочь жене сесть в карету, Дэвид поднял руку в знак благодарности за оказанный прием и еще раз улыбнулся. Ребекка поступила так же.
Когда за ними закрылась дверь и карета тронулась, Дэвид с удовольствием посмотрел на Ребекку.
– Все это было совершенно неожиданно, – сказал он.
– Но приятно, – прокомментировала она.
– Мне следовало бы знать всех этих людей, – заметил он. – Стэдвелл принадлежит мне с самого моего рождения, а мне, Ребекка, уже почти двадцать девять лет. Уместнее было бы встретить меня шиканьем и возгласами недовольства. Лучшего я не заслужил. Я чувствую себя виновным за то, что пренебрегал своим долгом хозяина.
– Они постепенно с тобой познакомятся, – утешила его Ребекка. – И винить себя не стоит – все это в прошлом. Имело бы смысл терзаться, если бы ты до сих пор ничего не предпринимал, чтобы улучшить положение. Ты же все-таки начал что-то делать. Во всяком случае, ты уже сюда приехал.
– Думаю, ты права, – ответил Дэвид, хмуро разглядывая обветшалую внутреннюю обивку кареты. «Конечно, нет никакого смысла упрекать себя, – подумал он, – ведь все равно ничего уже нельзя изменить. Прошлого не вернешь, и чувство вины просто бессмысленно».
В Стэдвелле царило запустение. Верхушки массивных воротных столбов украшали каменные львы – вернее, некогда украшали. Один из этих самых львов валялся в траве позади столба с опустевшей плоской верхушкой. Казалось, он лежит там уже давно. Железные ворота были незаперты. Квадратная сторожка пустовала. В одном из ее окон было выбито стекло, и окно заколотили досками. Подъезжая к дому, экипаж переехал по мосту через реку. Берега реки поросли высокой травой – такой густой, что воды почти не было видно. Перед главным домом простиралась чистая и опрятная лужайка, которая, правда, больше напоминала красивый весенний луг, чем ухоженный садовый газон. Повсюду пестрели маргаритки. С западной стороны деревья подступили к дому настолько близко, что некоторые окна уже нельзя было разглядеть за их ветвями.
И все-таки дом выглядел именно так, как его помнил Дэвид: величественно и живописно. Выстроенный из серого камня не более ста лет назад, он был выдержан в лучших традициях архитектуры восемнадцатого века. Центральную часть дома выполнили в виде римской триумфальной арки. Четыре ее массивные колонны были увенчаны изваяниями античных богов, по всей видимости, устремленных навстречу победе. К центральной части примыкали по обеим сторонам двухэтажные флигели с высокими узкими окнами. К парадным дверям вела широкая каменная лестница.
Двухэтажный холл, отделанный мрамором, был прибран и чист. Правда, Дэвиду не предоставили возможность внимательно его оглядеть. В холле их встретила домоправительница, миссис Мэттьюз, которая, поприветствовав, представила штат, в большинстве своем вновь нанятых работников. Все они, выстроившись в шеренгу, напряженно вытянулись и приветствовали хозяина и хозяйку.
Дэвид собирался ограничиться кивком и милой улыбкой, а затем сразу проследовать дальше. У Ребекки, однако, были иные намерения. Она направилась к шеренге слуг и прошла вдоль нее, улыбаясь и обмениваясь с каждым из них несколькими словами. Слуги помоложе вначале глядели испуганно, но постепенно тоже заулыбались. Дэвид последовал примеру жены. Да, подумал он, ему, конечно, нужна в доме женщина, которая обучила бы его доброму, приветливому обхождению. В Крейборне, где он вырос, такой женщины не было
Они прошли в сопровождении домоправительницы через ведущую на лестницу арку и стали подниматься вверх по широким ступеням. Миссис Мэттьюз предположила, что его светлость и его супруга хотели бы, вероятно, осмотреть свои комнаты и освежиться перед поздним чаем, который будет сервирован в гостиной. Устилавший ступени ковер показался Дэвиду чересчур поблекшим и затоптанным.
Домоправительница пояснила, что обед подадут в семь, если только это одобрит ее светлость. Нового старшего повара, сообщила миссис Мэттьюз, срочно пригласили из Лондона. У него хорошие рекомендации.
– Семь часов – вполне подходящее время, – заверила домоправительницу Ребекка.
Несмотря на то что окна спальни Ребекки выходили на главный фасад дома и сквозь них светило позднее послеполуденное солнце, сама комната выглядела запущенной и мрачной. Некогда синие шторы на окнах и занавеси над кроватью приобрели к этому времени какой-то неописуемый цвет, больше всего похожий на серый. Так же выглядел и ковер. Но это было отнюдь не самое худшее.
– Простите, миледи, но, когда слуги готовили спальню к вашему приезду, выяснилось, что матрац заплесневел от сырости, – сказала миссис Мэттьюз, пытаясь пошире раздвинуть шторы на окнах, чтобы хоть как-то рассеять мрачное впечатление. – Мы еще не успели его заменить. На всякий случай я подготовила для вас, миледи, другую комнату, но… – Она многозначительно взглянула на Дэвида
Ее взгляд говорил, что господа – новобрачные и что спальня Ребекки соединена дверью со спальней хозяина.
– Это не важно, миссис Мэттьюз, – успокоил ее Дэвид. – Через пару дней моя супруга сама скажет, что она хотела бы здесь переделать. А пока она разделит со мной спальню хозяина. – Он произнес это деловым тоном и пересек комнату, чтобы взглянуть из окна вниз на ровные лужайки, очень старые деревья и протекавшую за ними реку. Через нее был переброшен трехарочный каменный мост, который молодожены едва ли могли заметить некоторое время назад из кареты. Дэвиду казалось странным, что он называет Ребекку «моя супруга». Все это звучало так нереально.
– Комната очень хорошо спланирована, – холодно отметила стоявшая позади него Ребекка. – Со временем она станет уютной, миссис Мэттьюз. – А вот та дверь ведет в мою туалетную комнату?
– Да, миледи, – подтвердила миссис Мэттьюз. – В умывальнике теплая вода, а ваши чемоданы уже доставили наверх. Другая дверь ведет в спальню хозяина.
Дэвид прошел за ними через туалетную комнату Ребекки в помещение, которое он занимал во время нескольких своих приездов в Стэдвелл. Это была большая – в два раза больше спальни Ребекки – комната с обивкой цвета красного вина, золотисто-красными покрывалами на постели и турецким ковром на полу. Комната явно знала лучшие времена. Но сейчас мебель из красного дерева блестела, а в камине горел огонь, хотя на улице стоял теплый августовский день. Было ясно, что с плесенью пришлось бороться и здесь.
– Благодарю вас, миссис Мэттьюз, – сказала Ребекка. – Чай подадут в гостиной?
– Как только вы будете готовы, миледи, – ответила домоправительница, почтительно склонила голову и направилась к выходу.
Дэвид наблюдал за женой, которая явно ждала ухода домоправительницы. Он все время рассчитывал, что они займут одну спальню. Он был уверен, что никогда не смирится с обычаем, согласно которому муж и жена имеют отдельные спальни. Его не интересовали супружеские привычки его родственников и знакомых, и он, например, не знал, спит ли его отец с Луизой всю ночь или только заглядывает к ней ненадолго. Дэвиду не было известно, как вели себя в этом отношении Джулиан и Ребекка.
Была ли она шокирована, размышлял Дэвид, таким поворотом событий, который не оставил им никакого выбора?.. Смущена?.. Расстроена?.. Или именно это она и предполагала?.. Никто обычно не мог определить, что думает Ребекка. Она оставалась всегда истинной леди, и по выражению ее лица, как правило, нельзя было понять ее отношение к тому или иному вопросу.
– Я пойду, Дэвид, умоюсь, – обратилась она к нему с тем выражением холодного достоинства, которое почти никогда не покидало ее лица. – Если не возражаешь, я не стану переодеваться, поскольку для чая все равно уже довольно поздно. Ты постучишь мне в дверь через десять минут?
– Да, – ответил он. Дэвид никак не мог понять, осознает ли она, что, став мужем и женой, они сейчас впервые остались наедине в своей спальне? Если и осознает, то никак это не проявляет.
– Чай будет весьма кстати, не правда ли? – заметила Ребекка, когда Дэвид раскрыл перед ней дверь в туалетную комнату
– Да, весьма, – согласился он и прикрыл за ней дверь.
* * *
Возможно, если бы она поспешила, подумала Ребекка, то могла бы выйти из своей туалетной комнаты и тихонько улечься в постель еще прихода Дэвида. Но хотя она, отнюдь не мешкая, разделась, и облачилась в ночную рубашку, весьма пристойную-с высоким воротом и длинными рукавами, – Ребекка все же потеряла некоторое время, приводя в порядок волосы. Она всегда ложилась спать, распустив волосы, хотя они и опускались ниже талии, и Ребекке было бы легче причесываться по утрам, если бы она перед сном не высвобождала их, однако со свободными волосами она чувствовала себя удобнее.
В пору первого замужества Ребекка на ночь всегда распускала волосы. Ей никогда и в голову не приходило отказаться от этой привычки. Ребекка не знала, почему вдруг сейчас это поставило ее в тупик. Единственная причина, по-видимому, состояла в том, что она, причесываясь, рассеянно посмотрела в зеркало (свою горничную Ребекка отпустила) и внезапно увидела себя глазами другого человека. Глазами мужчины. Вид у нее был… несколько фривольный.
Она не могла появиться перед Дэвидом с распущенными волосами, свободно спускающимися вдоль спины. Она почувствовала бы себя… обнаженной. Эта мысль заставила ее болезненно вздрогнуть и отложить в сторону щетку, чтобы собрать волосы в пучок и перевязать их лентой. Однако проделать это с такими длинными и густыми волосами не так-то легко, особенно когда не видишь себя сзади. Лишь с третьей попытки ей удалось заплести их в узел, которым она осталась довольна.
Медленно повернув ручку двери и тихонько потянув дверь на себя, будто такая осторожность могла в чем-то помочь, Ребекка вошла в спальню Дэвида. Муж был прямо напротив нее. Дэвид стоял у одного из окон, глядя наружу. На нем был парчовый ночной халат. Она тут же ужасно пожалела, что не догадалась надеть такой же.
Ребекка оказалась в совершенно новом для нее положении. Джулиан всегда приходил в комнату к жене, когда она уже лежала в постели, Ребекка не могла припомнить, чтобы хоть раз он пришел раньше. Теперь она постаралась закрыть дверь в свою туалетную комнату так же тихо, как и открыла ее, а Дэвид тем временем отвернулся от окна и посмотрел на Ребекку.
Она не знала, как поступить дальше. Следует ли ей хладнокровно направиться к постели, даже не взглянув на Дэвида, лечь в нее – но с какой стороны? Или же лучше стоять на месте и ждать его указаний? Ребекка чувствовала себя неловко и смущенно. Она вновь ощутила себя девственной невестой.
А каково ей будет спать всю ночь рядом с ним? Джулиан никогда не оставался в ее постели дольше десяти или пятнадцати минут.
К счастью, она не успела принять никакого решения или даже обнаружить свои колебания. Дэвид пересек комнату, устремившись к ней. О мой Боже, как плохо оказаться в одной спальне с Дэвидом, да еще притом, что они оба в ночной одежде.
«Где же Джулиан?» Эта нелепая мысль мелькнула в ее мозгу в короткий миг охватившей ее паники.
– Ребекка. – Дэвид взял обе ее руки в свои ладони. Она даже не знала, что сейчас ее руки холодны как лед, пока не почувствовала тепло рук мужа. Он поднес ее ладони одну за другой к своим губам. – Ребекка, ты не пожалеешь о сегодняшнем дне. Я позабочусь о том, чтобы ты не сожалела о принятом тобой решении.
А она уже сожалела. Сожалела с того самого момента, когда поддалась искушению и сказала ему «да». Но ведь она могла выбирать лишь между зависимостью и полным одиночеством. «Все будет в порядке», – попыталась она успокоить себя. Вот только пройдет еще несколько минут, и она сможет ощутить, что впереди у нее целых двадцать четыре часа для того, чтобы приспособить свои мысли и чувства к новой роли и новой ответственности, прежде чем следующей ночью она окажется в такой же ситуации. И это станет повторяться снова и снова.
На самом деле это не должно быть так уж невыносимо. Во всяком случае, не будет болезненно. Лишь немного дискомфортно и унизительно. Но это – ее основная семейная обязанность. И сегодня утром она вышла за него замуж по доброй воле. Ребекка посмотрела мужу в глаза.
– Я постараюсь сделать то же самое для тебя, Дэвид, – произнесла она. А как быть теперь: высвободить свои руки и отправиться в постель? О, как бы она хотела уже лежать там, чтобы успеть успокоить свое дыхание, прежде чем он придет к ней…
– Ты нервничаешь, – заметил Дэвид, отпуская ее ладони и положив руки ей на плечи. – Не надо, Ребекка. Я не причиню тебе боли.
Какие же синие у него глаза! И как он высок! Для того чтобы смотреть в глаза Джулиану, ей не приходилось так сильно закидывать голову. Ребекка почувствовала себя совершенно беспомощной.
– Я знаю, – промолвила она. – Но думаю, что нервничать для меня сейчас вполне естественно. Прости меня.
Дэвид наклонил голову и поцеловал Ребекку. Это было для нее неожиданно. Джулиан никогда не целовался с ней в спальне. Для этого существовали другие места: поцелуи были частью их любви и романтических отношений, тем элементом физической близости, который доставлял радость ей. Постель же служила иной цели; она предназначалась только для его удовлетворения.
Сейчас первым порывом Ребекки под влиянием смущения и страха было желание отодвинуться в сторону. Но Дэвид теперь стал ее мужем, и она не хотела сравнивать его с Джулианом. Дэвид получил право делать с ней все, что захочет.
Теплые, слегка приоткрытые губы Дэвида ласково коснулись ее губ. Ребекка внезапно почувствовала, что руки мужа поглаживают гладкую парчу на ее талии. Ребекка теперь ощущала грудями и бедрами ткань своей просторной ночной рубашки.
– Этот узел не причиняет неудобства, когда ты лежишь на нем? – спросил Дэвид.
Она изумленно посмотрела ему в глаза, и только потом до нее дошел смысл его слов.
– Обычно я не заплетаю волосы на ночь, – прошептала она, так и не придумав более подходящего ответа.
– И ты это сделала только для первой брачной ночи? – В его глазах промелькнуло веселье.
– Я не знала твоих желаний, – сказала она. Дэвид снова нежно поцеловал жену. При этом прикоснулся рукой к ее затылку и в считанные секунды разрушил все, над чем она трудилась последние полчаса. Ребекка почувствовала, как ее волосы свободно рассыпались по спине и руки Дэвида их ласково поглаживают.
– Ребекка, – произнес он, почти не прерывая поцелуя. – Ребекка, я желаю вот чего. – Он поднял голову. – Идем в постель.
Ребекка успокоила себя, взглянув на часы, стоявшие на каминной полке. Они показывали десять минут одиннадцатого. К без двадцати пяти одиннадцать – самое позднее к без двадцати одиннадцать – все будет на сегодня кончено. Она сможет устроиться на своей стороне постели и спокойно заснуть, зная, что исполнила наконец свой долг, что позволила мужу полностью осуществить свои супружеские права.