– Ах, ну ладно. Хотя я уверена, что это просто смешно. Обещаю не ездить на торфяные болота, если рядом со мной не будет вас – или того, кого вы одобрите… сколько времени?

– Пять лет.

– Пять лет. Теперь вы довольны? У вас понятливая, послушная жена.

Она попыталась вызвать у него ответную улыбку, но он только мрачно смотрел на нее.

– Обещайте мне не иметь дела с Бисли, – сказал он. Она подняла руку и положила растопыренные пальцы ему на губы.

– Давайте на этом закончим. Давайте не будем больше ссориться сегодня ночью. Я просто смертельно устала от ссор. – Она усмехнулась. – Особенно когда вы совершенно не правы.

Он схватил ее за запястье и заглянул в глаза. Глубоко в его глазах таилась, кажется, боль. Но лицо его ничего не выражало.

Она слегка потрясла головой.

– Не нужно больше ничего говорить, – сказала она. – Прошу вас, Джеймс, не нужно больше ничего говорить.

Днем она презирала себя за то, как неизменно отдавалась его любовной игре, за то, что научилась принимать участие в этой игре и получать от нее удовольствие. Она презирала себя за то, что так охотно соглашалась утолить его потребность в ней.

Но ночью не существовало ничего, кроме Джеймса и его неспешной, умелой любовной игры. И ее желания прикасаться к нему и чтобы он к ней прикасался, желания любить и быть любимой. Она научилась быть в постели обнаженной и не смущаться даже при горящих свечах; научилась, где и как прикасаться к нему, как возбуждать его, как усилить его наслаждение, когда он был в ней. Она научилась двигаться так, чтобы увеличить свое собственное наслаждение, довести напряжение до высшей точки, а затем отпустить, позволяя Джеймсу довести ее до экстаза.

И вот вместо того чтобы продолжать ссору, они принялись медленно ласкать друг друга и нашли в телах всю гармонию, всю правоту, которой не было в остальных сторонах их жизни.

И Мэдлин, лежа под мужем и двигаясь в одном ритме с ним в те минуты, когда их желание взметнулось на вершину, как всегда не думала ни о чем, кроме как о ласкающем ее мужчине, ей хотелось произносить его имя снова и снова.

Джеймс, Джеймс…

Но как всегда, у нее еще оставалось немного рассудка, немного гордости, чтобы понимать: если она это сделает – она себя унизит. Потому что сейчас он знает только, что она испытывает к нему телесную тягу, как и он к ней. Этого не скроешь, и она не пыталась это скрыть. Но если она хотя бы один раз произнесет его имя во время ласк, он все поймет. И поймет, что в его власти превратить ее в рабыню.

Она скорее умрет, так и не выказав свою любовь, чем станет его рабой.

И так они кончили свою любовную игру, не произнеся ни слова. И когда он лег, устремив взгляд на полог над их головами при мерцающем свете одинокой свечи, она лежала, отвернувшись от него, уставившись на тени.

Оба они были удовлетворены и хотели спать. Оба снова стали очень одиноки и несчастны.

Джеймс в одиночестве ехал по берегу ручья, разделяющего владения его и герцога Питерли. Он возвращался после посещения одного из своих арендаторов, который все громче и громче жаловался – с тех пор как понял, что к его жалобам прислушиваются, – на то, что арендная плата слишком высока. Джеймс был с этим согласен, хотя еще и не сказал об этом арендатору. Он хотел поподробнее обсудить это с управляющим.

Кажется, все платят слишком большую аренду и получают слишком мало за свою работу. Первым порывом Джеймса было признать несправедливость заведенного порядка и немедленно все исправить. Но разумеется, если ты владеешь большими земельными наделами и несешь ответственность за всех, кто живет на них, непросто распознать, в чем заключается справедливость. Потому что если он разорит себя, чтобы удовлетворить всех, кто от него зависит, тогда в конце концов для них не будет никакого толку от его щедрости и чувства справедливости.

Дело это непростое, и Джеймс прекрасно это понимал.

Впереди, на берегу, показались какие-то люди. Дети, наверное, ловят рыбу. Он и сам, будучи мальчишкой, ходил сюда порыбачить, когда ему удавалось вырваться из дома – с Карлом Бисли.

Трава под лошадиными копытами была сырой. После их визита к Хуперам четыре дня, не переставая, лил дождь. Он никак не мог выполнить свое обещание поехать вместе с Мэдлин на торфяные болота. Но она, кажется, не очень-то огорчалась. Она занималась будущим званым обедом, который они собирались дать на следующей неделе. Как-то к вечеру к ним зашли Пальмер с сестрой, а потом и молодые Трентоны.

И еще она писала письма. Теперь Мэдлин взяла за правило сообщать ему всякий раз, от кого она получила письмо; подбородок ее при этом был вызывающе вздернут. Но о содержании этих писем она ничего не рассказывала. От Пенворта писем больше не было, и Джеймс не мог не почувствовать, как глупо было с его стороны возражать против переписки с ним. Ее помолвка с Пенвортом была разорвана год тому назад, и, судя по всему, этой весной в Лондоне между ними уже не существовало никакой особенной привязанности. Мэдлин получила письма от своей матери и братьев, от Эллен, от Анны и от Дженнифер Симпсон. Были и письма, адресованные им обоим – от Алекс и от Джин, свадьба которой была отложена до Рождества, потому что свадьба ее будущей невестки должна была состояться в этом месяце.

Мэдлин проводила много времени по утрам, отвечая на все эти письма. Она никогда не предлагала ему прочесть их. Иногда ему становилось интересно – что она пишет в ответ? Что она говорит о своем новом доме? О нем самом? Пишет ли она все как есть? Или делает вид, что все в порядке? Как-то трудно было представить, что Мэдлин рассказывает об истинном положении вещей кому-либо – кроме, пожалуй, своего брата-близнеца.

На берегу оказались трое детей, самый маленький был в слезах, старший презрительно не замечал его. Средний ребенок, девочка, гладила малыша по спине, утешая. На всех троих была одна удочка. Ее держал в руках старший мальчик.

– Что случилось? – крикнул Джеймс с другого берега. – Что, малышу не дают поудить?

Поняв, что его плач услышал взрослый, малыш захныкал погромче.

– Просто он уронил мячик в воду, а Джонатан не хочет доставать его, – объяснила девочка, продолжая свои бесполезные попытки успокоить маленького.

– Мячик вон там. Ему не будет даже по пояс, – сказал, не отрывая взгляда от удочки, тот, кого звали Джонатаном. – Пусть сам достает. Ему говорили, что нельзя играть так близко от воды.

– Ты не видишь, что ли, что он боится? – сказала девочка. – А я не могу лезть в воду. Я – в платье.

Джеймс с улыбкой соскочил с лошади, хотя на самом деле ему не очень-то хотелось улыбаться.

– Давайте-ка я попробую, – сказал он. Он посмотрел на ручей, вспухший от дождей. – Хм, кажется, мои сапоги здесь не годятся. – И он сел на землю и принялся стягивать сапоги – сначала один, потом другой.

Малыш забыл о плаче. Старший мальчик отвлекся от своей удочки. Девочка помогала Джеймсу советами.

– Я бы не полезла в воду на вашем месте, сэр, – сказала она. – Вы намочите и носки, и бриджи.

Джеймс подмигнул в ответ.

– Но у меня нет дома мамы, которая меня заругает, – сказал он.

Мальчики засмеялись.

Мячик было хорошо видно, и достать его оказалось нетрудным делом. Джеймс промок до колен; он протянул мяч малышу и вскарабкался на берег со своей стороны. Перед ним встала щекотливая проблема – натянуть ли сапоги или ехать домой без сапог, держа их под мышкой? Пожав плечами, он натянул сапоги – к вящему веселью мальчиков и вопреки советам девочки.

– А вы чьи? – спросил он, хотя прекрасно знал, что они ответят. Но ему нужно было услышать этот ответ.

– Мама гостит у дяди Карла, – сказала девочка.

– А кто ваша мама? – спросил он; скорчив недовольную гримасу, он натягивал второй сапог.

– Она миссис Джон Драммонд, – ответила девочка. – Но она родственница герцога Питерли, и мы все время жили здесь недалеко, где мама и папа жили до того, как они переехали в Сомерсет, где все мы родились. Я – Сильвия Драммонд, а то – Патрик. Джонатан у нас старший. А еще есть Лестер – он совсем маленький.

– Вот как! – сказал Джеймс, садясь в седло. – Рад с вами познакомиться. Меня зовут Бэкворт.

– Ах, – сказала девочка, – вы тот, у которого молодая жена. Дядя Карл рассказывал маме о ней. Вам, сэр, лучше поскакать домой галопом, пока вы не застудились до смерти.

Джеймс еще раз улыбнулся, тронул шляпу хлыстом и направил лошадь прямиком к дому.

Двое младших детей светловолосы и немного коренасты, как Джон Драммонд. И конечно, как Дора. Старший же высок и худощав. Густые темные волосы падают ему на глаза. И глаза эти на тонком лице тоже темные.

Его сын похож на него.

Джонатан. Он и не знал, как зовут сына.

Мальчик не вызвал у него никаких чувств, кроме любопытства и удивления. Удивления из-за того, что он стал отцом ребенка, которого не видел до сегодняшнего дня. Ему было интересно, испытает ли он наплыв родительских чувств. Он ничего не испытал.

Но это его сын! Его плоть и кровь.

Джеймс пустил коня легким галопом. Не столько потому, что в ногах было неприятное ощущение холода и сырости, сколько потому, что дома была Мэдлин. Ему хотелось быть с ней.

На другой день после полудня Мэдлин ехала верхом вдоль того же ручья с Генриеттой и Марком Трентонами. Ей, в общем, нравилось их общество. Оба они были веселыми, и с ними было о чем поговорить. И после четырех дней непрерывного дождя и вчерашней мрачной и облачной погоды выпал прекрасный денек, какие бывают в конце сентября.

Она была бы совершенно счастлива, будь Джеймс вместе с ними. Но он не смог поехать, потому что к нему должен был прийти какой-то человек по делам.

И зачем ей нужно, чтобы он был с ней, спрашивала она себя, рассмеявшись в ответ на что-то сказанное Марком и принимаясь, в свою очередь, что-то рассказывать. Он ведь непременно испортил бы им всю прогулку своей молчаливостью и полным отсутствием чувства юмора. А она, конечно же, в конце концов поссорилась бы с ним из-за чего-нибудь – разумеется, потом, когда они остались бы наедине. Лучше держаться от него подальше. Но она почувствовала укол совести и тут же разозлилась на себя, потому что их окликнул чей-то голос, раздавшийся среди деревьев по ту сторону ручья, и появилась красивая фигура Карла Бисли, тоже верхом.

– Приятная встреча, – сказал он, снимая шляпу. – Решили покататься? И с вами, Трентон, две прекрасные леди. Так не пойдет.

Мэдлин заметила, что у него очень располагающая улыбка, на которую она и ответила. Зубы у него были белые и ровные.

– Сестра не в счет! – крикнула она в ответ. – А я замужняя леди. Так что бедному мистеру Трентону нечего завидовать.

– Почему бы вам не переправиться на эту сторону? – спросил Бисли. – Можно было бы подъехать к дому и саду.

Генриетта ответила первая, и Мэдлин очень обрадовалась этому. Она-то понимала, что сейчас ей придется придумать какое-то извинение. Ей не хотелось размышлять о том, почему она должна так поступить.

– А можно будет посмотреть на собак? – с нетерпением спросила Генриетта. – Сильно выросли щенки? Когда я видела их в прошлый раз, это были такие милые существа!

– Думаю, что их еще можно называть щенками, – ответил Карл, улыбаясь и удерживая свою лошадь, в то время как Марк прокладывал путь через ручей.

По дорожке пришлось ехать цепочкой, но когда показался дом, Карл Бисли подъехал к Мэдлин.

– Какая счастливая встреча, – обрадовался он.

– Да, – улыбнулась она. – Я обещала Трентонам поехать с ними покататься, когда мы были на приеме у Хуперов, но до сегодняшнего дня погода была неподходящей. К несчастью, муж сегодня занят.

– Ах да, – сказал Карл. – Бэкворт никогда не интересовался такими легкомысленными вещами, как поездка верхом ради поездки верхом. Вам очень скучно в Данстейбл-Холле?

– Вовсе нет, – поспешно ответила молодая женщина. – Есть много вещей, которыми я могу заниматься в одиночестве.

– Вот как? Но конечно же, и окрестности, и семейная жизнь – все это внове для вас. Но все равно, сударыня, Бэкворта нужно держать в ежовых рукавицах и не позволять ему запирать вас в четырех стенах. – И он улыбнулся, смягчая колкость своих слов.

– Но муж поощрил меня устроить обед на следующей неделе, – сказала она. – Вы получили приглашение?

Он склонил голову.

– И уже написал о своем согласии, – ответил молодой человек. – Потом повернулся к Трентонам:

– Собаки в конюшнях. Вы, наверное, захотите взглянуть на них, пока я буду показывать леди Бэкворт плодовый сад.

Мэдлин предпочла бы также отправиться на конюшню. Вот уже несколько лет как она перестала избегать оставаться наедине с джентльменами. После своего двадцатого дня рождения она с насмешкой относилась к самой идее о сопровождающей даме. И она не намерена – совершенно не намерена – потакать смехотворным замечаниям Джеймса о том, как ей приличествует вести себя. Мистер Бисли действительно весьма привлекателен, но от этого ничего не меняется. И она улыбнулась с решительным видом.

– Дом такой величественный, – сказала она. – Вы живете здесь совсем один?

– Да, если не считать редких приездов его светлости, – ответил Карл, спешиваясь и снимая Мэдлин с лошади, после чего он передал обеих лошадей поджидающему груму. – Много лет здесь был мой дом. Конечно, со мной жила сестра, пока не вышла замуж.

– Я еще не познакомилась с ней, – сказала Мэдлин.

– Муж у нее болел больше месяца, – пояснил Карл, беря ее под руку и направляясь к плодовому саду. – И все это время они не ходили ни в церковь, ни в гости. Она была вчера здесь со своими детьми. Ей любопытно познакомиться с вами.

– Вот как? – отозвалась Мэдлин. – Тогда я с нетерпением жду встречи с ней. Ах, какие у вас чудесные яблони!

– Мы весьма гордимся ими, – сообщил молодой человек. Он взглянул на нее и рассмеялся. – Интересно, станет ли Бэкворт противиться вашему знакомству с Дорой?

– С вашей сестрой? – удивилась Мэдлин. – Это с какой же стати?

Его глаза блеснули.

– Было время, когда он подпал под ее чары, – ответил Карл. – Впрочем, я не стану сплетничать. Оба они были очень молоды. Он, без сомнения, давно забыл о ней.

– Наверное, – согласилась Мэдлин. – Когда я думаю о тех, кем была очарована несколько лет тому назад, я с трудом вспоминаю, какое лицо какому имени соответствует.

– Мы ведь порой совершаем глупости, когда мы молоды, не так ли? – проговорил он, открывая дверь в оранжерею и вводя туда Мэдлин. – Бэкворт совершенно обезумел, когда Дора вышла за Джона Драммонда и уехала с ним отсюда. Он, кажется, решил, что против него устроили заговор. Ему удалось поставить мне синяк под глазом и сломать мне нос. Он сделал бы то же самое со старшими братьями Джона, если бы у него хватило ума не подраться сразу с обоими. Юношеская глупость! – И он весело рассмеялся.

– Боже мой! – воскликнула Мэдлин. – Вы говорите серьезно, сэр? Зачем ему это понадобилось?

– Разве вы не знаете, какая необузданность присуща Бэкворту? – осведомился Карл. Голос его звучал насмешливо. – Впрочем, это было много лет тому назад. Я уверен, что он давно уже научился обуздывать свои порывы. И я думаю, он считал, что его на это спровоцировали. Кажется, он думал, что… Ну, оставим это. Это старая история, и я должен заботиться о репутации своей сестры. Кроме того, вы только что стали женой Бэкворта. Не хочу сплетничать. Уверен, что его новая привязанность далеко превосходит старую. Рассказал же я вам об этом только потому, что все это произошло очень давно, а вы кажетесь мне дамой, обладающей чувством юмора. Давайте переменим тему. У нас есть садовник, который вкладывает в оранжерею всю страсть. Мне кажется, результаты превосходные, не так ли?

– Да, действительно, – согласилась Мэдлин.

В этот момент дверь в оранжерею растворилась, чтобы впустить обоих Трентонов.

– Щенки выросли, – сообщила Генриетта, – какая жалость. Я-то думала, что они останутся такими крохотными. Когда мы шли мимо дома, оттуда вышел лакей и сказал, что чай подадут к вашему возвращению.

Карл улыбнулся:

– Должно быть, домоправительница увидела, что у меня гости. Сударыня! – Он предложил Мэдлин опереться на свою руку. – Могу я проводить вас в дом?

– Я, видите ли, не собиралась оставаться здесь надолго, – ответила Мэдлин. – Муж ждет меня.

– Ах, – отозвался Карл, – вы нетерпеливы, как любая новобрачная. Может оказаться, что ваш муж так поглощен делами, что даже не заметит вашего отсутствия. Хотя, если так, это будет очень глупо с его стороны. Полчаса, сударыня?

Она колебалась.

– Ну ладно, полчаса, – сказала она, чувствуя себя кем-то вроде ребенка, которого втянули в какое-то запретное занятие.

Когда во время чаепития в разговоре настала короткая пауза, Карл сказал, обращаясь к Мэдлин:

– Кажется, мои племянники и племянница встретили вчера вашего мужа.

– А, так вот кто это был! – отозвалась она. – Он вернулся домой совершенно мокрый после того, как достал из ручья детский мячик.

– У Патрика вместе с мячиком появился новый герой, – продолжал Карл. – Сильвия беспокоится только о том, что Бэкворт может умереть от простуды. Могу ли я успокоить ее, что он не умер?

– Ах, конечно! – засмеялась Мэдлин. – Все потери ограничиваются парой испорченных сапог.

– Миссис Драммонд заходила к маме на днях, – сказала Генриетта. – Какой у нее очаровательный младенец. У него мягкие белокурые локоны, такие же как и у среднего брата, и у сестры. Только старший брат не похож на них. Вы знаете, просто трудно себе представить, что он родился от тех же родителей, что и остальные.

– Генриетта! – тихонько проговорил ее брат.

– Что такое? – удивилась она, широко раскрыв глаза. Карл улыбнулся.

– Джонатан, в общем, не похож на остальных трех, – сказал он. – Высокий, худощавый, темноволосый. Он не похож ни на мать, ни на отца. Хорошо, что мой отец и отец Драммонда были темноволосыми, иначе моя сестра чувствовала бы себя несколько неудобно.

– Ах, – Генриетта мучительно покраснела, – я не хотела сказать, что…

– Конечно, не хотели! – Карл коротко рассмеялся. – Возьмите еще лепешку, мисс Трентон.

– Папа думает, – затараторил Марк, – что воды Хэрроугейта будут полезны для его подагры. Наверное, мы проведем там месяц перед Рождеством.

– Мне всегда хотелось побывать в Хэрроугейте, – сказала Мэдлин.

Не прошло и получаса, как она уже переезжала через ручей вместе с Трентонами, помахав на прощание рукой мистеру Бисли, который проводил их до границы владений герцога и направился в сторону дома.

Джеймсу тридцать лет. За это время, конечно, в его жизни случалось многое. И здесь его родина, здесь он прожил большую часть своей жизни. И конечно, в его прошлом не может не оказаться людей и событий, о которых, как предполагается, она ничего не должна знать. Возможно, когда-нибудь она убедит его в обратном.

Хотя на самом деле это не имеет значения. Если она станет рассказывать ему о своем прошлом, потребуется целая неделя. И это не имеет никакого значения. Теперь она его жена. Его. Все остальные ничего не значат для нее по сравнению с тем, что значит он.

– Марк, – проговорила Генриетта с упреком, оборачиваясь к брату, когда они отъехали от ручья на безопасное расстояние, – что вы имели в виду, когда за чаем шикнули на меня? Что я такого сказала?

– Ничего, – ответил он, сердито нахмурившись. – Абсолютно ничего, Генриетта.

– Но мистер Бисли, кажется, решил, будто бы я предположила, что Джонатан Драммонд не является родным сыном своих родителей, – не унималась она. – И вы, наверное, подумали то же самое, иначе вы не сказали бы «Генриетта!» таким страшным голосом. Я чуть не умерла, Марк. Если бы мне когда-нибудь могло прийти такое в голову, я ни в коем случае не заговорила бы об этом. Или вам хотелось, чтобы все обратили на меня внимание?

– Оставим это. – Он смущенно взглянул на Мэдлин и снова отвел взгляд. – Я ничего не имел в виду, равно как и вы.

– Но разве такое вообще возможно? – спросила она.

– Генриетта! – одернул он сестру. – Ведите себя прилично. Мы не одни.

Она вспыхнула.

– Прошу прощения, леди Бэкворт, – сказала она. – Но я просто до смерти испугалась.

– Ничего страшного, – ответила Мэдлин. – Всякий может порой невольно сказануть что-нибудь такое, отчего все смутятся.

– Но вы поймете, что я имела в виду, когда увидите этих детей, – продолжала Генриетта. – Вы ни за что не скажете, что Джонатан и трое остальных – родные.

– А вы еще не ездили на торфяные болота? – спросил Марк у Мэдлин.

– Нет, – ответила она. – Но муж обещал отвезти меня туда завтра или послезавтра. Он запретил мне ездить туда одной, – улыбнулась она.

– Там легко заблудиться, – согласился молодой человек, – особенно зимой. Люди погибают в снегу неподалеку от жилья.

Так они занимались легкой болтовней, в то время как Генриетта некоторое время ехала молча рядом.