– Я его не люблю. Мне кажется, это не правильно – выходить замуж без любви, не так ли? Но что за глупый вопрос. Ведь вы же не верите в любовь. А вот я считаю, что это было бы не правильно. В общем, мое будущее предопределено. Мое счастливое будущее.

– Правда? – удивился Банкрофт. – Так вам уже предложили место?

– Во всяком случае, я уведомила пастора, – сказала девушка. – Но его ответ – уже простая формальность. Ему придется сказать «да». Ведь он был другом моего папы.

О! Вот еще одна бесплодная мечта. Очередная скромная, но несбыточная надежда. Банкрофт улыбнулся, неизвестно почему вдруг представив себе, как Патриция сидит в кресле-качалке, склонив голову и глядя на младенца, с наслаждением сосущего ее грудь. На темноволосого младенца…

Между тем девушка совершенно пришла в себя.

– Ну, я в порядке, – сообщила она. – А вам пора возвращаться к миссис Хантер. Думаю, ей не слишком понравилось, что вы ее бросили в такой интересный момент. Еще застынет, чего доброго. Причем во всех смыслах.

Банкрофт снова улыбнулся.

– И вообще, знаете ли, вы плохо кончите, сударь, – добавила Патриция. – Что, если бы это оказалась не я, а леди Майрон? Или миссис Делейни? Или Флосси? Или Нэнси?!

Банкрофт почувствовал, ч-то его так и распирает от веселья.

– Вот вы думаете, что это забавно, – осуждающим тоном продолжала его собеседница, – и напрасно. Кто-нибудь от всего этого непременно пострадает. В лучшем случае вам разобьют голову.

– Узнаю свою маленькую птичку, – с облегчением выдохнул он. – Язычок все так же отточен с обеих сторон и заострен на конце. Ну-ка, беритесь за мою руку. Провожу вас домой.

– Но миссис Хантер… – возразила Патриция.

– Да пропади она пропадом, – прервал ее Банкрофт. – Я веду вас домой. Выбирайте, пойдете ли вы со мной под руку или я понесу вас на плече.

– Ну что ж, раз вы так изысканно предлагаете мне сделать выбор, – заметила девушка, – то я воспользуюсь вашим позволением. Думаю, что выберу вашу руку.

– Ну а теперь, – сказал он, как только они зашагали под навесом зелени, – позвольте мне угостить вас историей моей собственной жизни. Можно? Ведь свою вы мне рассказали еще неделю назад. Помните, ранним утром? Я готов отплатить вам тем же, если вы найдете силы меня выслушать.

И рассказал ей о том, о чем ни разу не говорил ни с одной женщиной. Он впустил Патрицию в свою жизнь. Это Банкрофт понял немного позднее, мысленно возвратившись к их разговору.

Стоя у окна своей комнаты и ожидая возвращения всего общества с пикника, должно быть, от непривычного одиночества, Банкрофт стал вспоминать, как без умолку говорил о себе. Он видел, что, несмотря на мужественные попытки держаться, на самом деле девушка была весьма недалека от шока и совсем еще не оправилась от пережитого удара. Патриция так доверчиво опиралась на его руку, что, будучи с другой женщиной или в других обстоятельствах, он непременно вспыхнул бы. Но было понятно, что она просто еще не вполне доверяет своим ногам, а голова у нее по-прежнему кружится.

Итак, Банкрофт продолжал говорить, зная, что, несмотря на происшедшее, девушка его слушает. Она даже задала несколько вопросов о его матери, сестрах, племянниках и племянницах.

Когда же они добрались до дома, он лично проводил Патрицию до ее комнаты, по пути приказав лакею принести в комнату мисс Мэнган горячий чай и немного настойки опия.

– О, вы повергли в изумление всех слуг, – заметила девушка. – Мне такое не полагается.

Ярость снова вонзилась в него, словно нож.

– Что ж, тогда, – сказал он, входя вслед за девушкой в ее комнату и не обращая внимания на немой вопрос, застывший в глазах Патриции, – тогда я сам побуду вашей горничной и окажу вам одну услугу. Дайте мне расческу. У вас волосы похожи на куст после жестокого урагана.

– О, как вы любезны, – попыталась съязвить она, но смотрела с опаской.

– Садитесь, – потребовал Банкрофт, указав на табурет перед туалетным столиком. Вытащив остатки шпилек из волос девушки, он принялся за работу. Сначала терпеливо разобрал все узелки, а потом стал неспешно расчесывать волосы по всей длине. Он помнил еще, как много раз он делал это для своей мамы, когда был маленьким. Мама страдала от головных болей и говорила, что ей становится легче, если голову массируют щеткой.

У Патриции Мэнган были чудесные волосы. Густые и слегка волнистые, блестящие, длинные, до пояса, и скорее русые, чем каштановые. Прическа, которую она обычно носила, явно была изобретена ее тетушкой. Впрочем, в доме священника, наверное, девушке тоже рекомендовали смирять нескромность этой роскошной шевелюры.

Чая и опия пришлось дожидаться довольно долго. Резко распахнув дверь, Флосси так и застыла на пороге с подносом в руках и вытаращенными глазами. Уходя, она вела себя, однако, уже гораздо сдержаннее и спокойнее, поскольку уносила в кармане сияющие новенькие полсоверена.

– Но мне вовсе не нужен опий, – возразила Патриция, поднимаясь с табурета и обращая к Банкрофту очаровательно порозовевшее лицо.

– И все же вы его примете, – возразил он, – а потом, когда я выйду, запрете дверь и ляжете отдыхать. Вы не позволите себя тревожить до самого вечера. Этого времени вам хватит, чтобы поправиться?

Девушка молча кивнула.

– Ну, тогда я пошел, маленькая птичка.

Он поступал так, руководствуясь лишь инстинктом, без всякой задней мысли. То же самое он сделал бы и для своей сестры, если бы ее кто-то обидел и требовалось бы ее утешить. Банкрофт взял лицо девушки в ладони, запустив пальцы в теплый шелк волос, и, склонив голову, коснулся губами ее губ.

Пожалуй, если бы это была сестра, он поднял бы голову сразу же после легкого прикосновения и не позволил бы себе задержаться, когда ощутил, что губы девушки дрогнули.

Пожалуй, сестра не стала бы смотреть на него после этого такими вот немигающими огромными глазами.

Пожалуй, выйдя от сестры, он не остановился бы, прижавшись спиной к закрытой двери, хватая воздух ртом и дожидаясь, пока колени снова окрепнут, чтобы дойти до собственной комнаты.

«Что за глупость я только что сделал, – мысленно посетовал Банкрофт. – Удивительную глупость!»

Всю следующую неделю жизнь шла не так плохо, как можно было бы ожидать. Патриция чувствовала, что тетушка, вспоминая о своей вспышке во время пикника, сильно смущается. Наверное, поэтому миссис Пибоди предпочла больше не возвращаться к минувшему скандалу. В тот день Патрицию оставили в покое, так что она могла спокойно спать до вечера, а на другое утро девушка снова превратилась в прежнюю безмолвную тень за тетушкиным плечом.

Никто из гостей не обращал на бедную родственницу никакого внимания, за исключением мистера Уэйра, который старался держаться подальше. Не замечал ее даже мистер Банкрофт, за что она была ему особенно благодарна. Первые два дня Патриция ужасно боялась, как бы тот не закатил публичную сцену и не потребовал, чтобы тетушка извинилась или что-нибудь в этом духе.

Но все вышло наоборот. Банкрофт даже удвоил свои старания, расточая знаки внимания Нэнси и миссис Пибоди, что повергло обеих в настоящий трепет предвкушения. Если его развлечения с леди Майрон или миссис Хантер, или же миссис Делейни и продолжались, то, во всяком случае, с того самого злополучного дня внешне это никак не проявлялось. Казалось, Банкрофт забыл о привычных удовольствиях, чтобы сосредоточиться на ухаживаниях за предполагаемой невестой и счастливо увенчать их торжественной помолвкой.

Патриция не позволяла себе горевать. Он отнесся к ней по-доброму. Да, по-доброму, как это ни странно для мужчины такого склада. И когда он взял ее лицо в ладони и поцеловал… Последний раз такое случилось с нею накануне отъезда Патрика в полк. На прощание любимый тоже чмокнул ее в губы. Он тоже хотел утешить се, как утешают ребенка или младшую сестру.

О да, уж насчет того, что Банкрофт не питает к ней ничего большего, у Патриции не было никаких иллюзий. Так зачем же мучить себя? То, что она его полюбила, – се собственная глупость. Но она не хотела бороться с этим чувством. Она еще очень долго будет беречь его в своем сердце.

А поцелуй… Его она будет воскрешать в памяти, наверное, до конца своих дней.

Но не это тревожило девушку, нарушая мирное равновесие ее жизни.

Случилось нечто совершенно иное. Накануне Патриция получила письмо из дома, от пастора. Он сожалел, что раньше не знал о ее желании учить детишек. Ведь всего лишь пару месяцев назад он порекомендовал на это место некую учительницу, которая уже принялась за работу. Он с нежностью вспоминал мисс Мэнган, желал ей счастья и Господнего благословения на долгие годы.

Да, именно из-за этого она и расстроилась. Ведь Патриция так рассчитывала на удачу… Она мечтала об избавлении, которое вскоре получит благодаря своей задумке, надеялась, что вскоре испытает чувства независимости и самоуважения. Но нет, теперь сдаваться нельзя! Если уж довелось всерьез задуматься над поиском работы, она не заберется снова в свою ракушку. Необходимо сделать еще одну попытку. Ничего, как-нибудь. Может быть, стоит обратиться к дяде. Дядя – тихий молчаливый человек, совершенно подчиненный своей супруге. Зато он, кажется, умен и добр. Возможно, он подскажет ей, как найти работу. Вот только разъедутся все гости, и она подойдет к мистеру Пибоди.

Но было еще одно огорчение, то самое, к которому, как казалось Патриции, она давным-давно подготовлена. Помолвка Нэнси и мистера Банкрофта.

Оставалось два дня до завершения этого длительного визита. Только что отобедали. Патриция сидела в гостиной, хотя на самом обеде не присутствовала: за столом и так было слишком много народу, и ей не хватало места. Так ей, во всяком случае, сказали еще три недели назад. Зато в гостиной для нее нашлось дело – девушка разливала чай.

После портвейна джентльмены присоединились к дамскому обществу. Мистер Банкрофт немедленно подошел к Нэнси и снова принялся осыпать ее комплиментами. Патриция, как обычно, про себя изумлялась всей этой лживой лести. Но вот, когда к ним подошла миссис Пибоди и Банкрофту удалось собрать вокруг себя почти всех гостей женского пола, – Патриции казалось, что он нарочно так подстроил, хотя она и не могла бы объяснить, как ему это удалось, – итак, когда все собрались, он взял ручку Нэнси в свою, поднес се к губам и, с мягким упорством взглянув девице Пибоди в глаза, заговорил:

– Я просил вашего батюшку об аудиенции, и сегодня утром он благоволил принять меня, мисс Пибоди. Нынешней ночью я не спал ни минуты – так волновалось мое сердце. Искренне надеюсь, что завтра к этому же часу я буду счастливейшим из мужчин.

Нэнси прекрасно знала, что следует делать. Она очень мило покраснела, опустила глазки, раскрыла веер и принялась овевать свое пылающее личико. Проделав все это, она сказала голоском, более походившим на шепот, хотя каждое слово было слышно даже в самых отдаленных уголках гостиной, поскольку все вокруг благоговейно замерли:

– Просто не представляю себе, сударь, что же могло быть настолько важным, чтобы обсуждать с папой приватно? – Сделав паузу и подняв глаза на жениха, она добавила:

– Но я уверена, что вы заслуживаете счастья.

Банкрофт снова поднес ее ручку к своим губам, а Патриция решила, что больше она не нужна возле чайного подноса. По первой чашке получили уже все гости, а по второй пусть наливает кто-то еще. Все равно своими трясущимися руками она нальет и в блюдца, и на стол, и на пол. Девушка тихо выскользнула прочь.

А потом долго лежала поверх неразобранной кровати, уставившись на полог и крепко сжимая руками подушку.

Банкрофт холодно рассчитал свою месть. Впрочем, нет, наверное, не совсем так – ведь у него не было привычки обижать человека сильнее, чем он того заслуживал, как, впрочем, не было и претензий на деликатность или сострадательность. Первый способ наказания, пришедший ему в голову, был бы уж слишком унизителен для тех, кого он хотел лишь поставить в неловкое положение. И потом, он хотел наказать мать, но не дочь.

Правда, вскоре дочь подала ему прекрасный повод, чтобы и ее включили в черный список.

3?0 В тот вечер, сразу после происшествия на пикнике, ни один из сидевших за обеденным столом ни словом не помянул о случившемся. Чувствовалось, что эти воспоминания в равной степени неприятны всем. И действительно, беседа гостей казалась натянутой и чрезмерно оживленной. Ведь среди тех, кто принадлежит к бомонду, считается не слишком достойным поведением публично обзывать даже служанку, тем более бить ее по щекам, да так, что от этого появляются синяки.

После обеда Банкрофт, как он это часто делал, повел Нэнси Пибоди прогуляться по террасе.

– Вы слышали, что случилось после того, как вам пришлось вернуться домой, сударь? – вдруг спросила девушка, у которой отсутствие кавалера на пикнике уже не вызывало вопросов: Банкрофт объяснил свое раннее возвращение тем, что у него из носу пошла кровь.

– Разве я что-нибудь упустил? – ответил он вопросом на вопрос и поспешил поправиться:

– Я хотел сказать, кроме лишнего часа в вашем милом обществе, сударыня?

– Ах, полно, – хихикнула Нэнси, – не сомневаюсь, что за последние недели вы насмотрелись на меня сверх всякой меры.

Он немедленно вознаградил ее ожидаемым ответом.

И тогда она поведала ему о крушении корзины с бутылками. Похоже, та поклажа, которую должна была достать, из ландо его маленькая птичка, весила не меньше, чем она сама. И подумать только, какое преступление она совершила: позвав на помощь мистера Уэйра и потребовав, чтобы тот вместо нее отнес корзину, она потом еще пыталась перевалить на него свою вину! А бедненький мистер Уэйр, будучи истинным джентльменом, с готовностью взял на себя чужой грех.

– А потом, когда мама попыталась сделать этой неумехе мягкое замечание и загладить ситуацию, – поведала мисс Пибоди своему заинтересованному собеседнику, – она ответила дерзостью, так что маме пришлось проявить строгость и отправить ее обратно домой. Бедная мама! Все это ужасно испортило ей настроение. И мне тоже, сударь, можете не сомневаться. Вы даже не представляете себе, что мы с мамой сделали для Патриции. Мама вообще заменила ей родителей, а я стала сестрой, хотя ее родная мать – всего лишь дочка викария, который едва ли даже был джентльменом. Но она ровно ничем не отплатила нам за всю нашу доброту, она замкнутая и угрюмая, а порой – явно дерзкая. Мама просто святая, только она может со всем этим мириться!

– И вы тоже, дорогая мисс Пибоди, – отозвался Банкрофт, нежно похлопывая свою спутницу по руке, лежавшей на его предплечье. – Ведь так мало на свете юных леди, которые в состоянии смотреть, как их мама прижимает к груди чужого ребенка, и при этом не утратить своего милого доброго нрава.

– О да, – снова хихикнула Нэнси. – Ревность вовсе не в моем характере, сударь. И потом, надобно иметь снисхождение к бедным родственникам.

Он ловко увел разговор в более приятное русло, так что всю оставшуюся прогулку они разговаривали лишь о самой Нэнси.

Позднее он предоставил ей второй шанс. Спустя два дня все вместе отправились поутру в церковь. Он ехал с Нэнси в парном экипаже и, когда их коляска тронулась в обратную дорогу следом за ландо, где разместились супруги Пибоди, Патриция и миссис Делейни, небрежным тоном поинтересовался:

– Кажется, ваша кузина прощена и снова согрета на груди вашей матушки?

Сегодня Патрицию Мэнган удостоили чести нести зонтик и молитвенник тетушки.

– Естественно. – Нэнси кивнула, так что перо на ее шляпке красиво колыхнулось. – Мама чересчур мягкосердечна.

– А вы разве нет? – спросил Банкрофт, удивленно поднимая брови.

Девушка моментально поняла свой промах.

– Ах да, – рассмеялась она. – К своему стыду, я вынуждена признаться в чрезмерной чувствительности. Я даже мягкосердечнее мамы. Во всяком случае, папа постоянно твердит мне об этом. Но эту.., тварь вовсе не следовало прощать. Из-за ее неаккуратности погибла добрая дюжина бутылок лучшего папиного вина и двадцать замечательных хрустальных фужеров! А она даже не извинилась и не проронила ни единой слезинки! Она никогда не проявляла никакой благодарности за все то, что мы для нее сделали. А я ненавижу неблагодарность сильнее всех прочих пороков.

– Да, прискорбно сознавать, что нашу благотворительность не замечают и не ценят те, чьей единственной целью в жизни должна быть забота о нашем душевном спокойствии и удовольствии от наших собственных благодеяний, – проговорил Банкрофт.

– Да, – нерешительно произнесла Нэнси, словно не вполне была уверена в том, что верно поняла смысл его слов. – Думаю, ее все-таки следовало прогнать.

– Даже если ей больше некуда идти? – не удержался Банкрофт.

– Но ведь это ее забота, не так ли? – бойко отозвалась девица Пибоди.

– Даже если ей пришлось бы погибнуть на большой дороге? – Он не верил собственным ушам. – Или в ближайшем городишке, где такой, как она, нечем заняться, нечего даже продать, кроме… Впрочем, то, что я собирался сказать, не для таких нежных ушек, как ваши. Но вы ведь ни за что не прогнали бы ее на самом деле, не правда ли? Вы просто предполагали, что могли бы сделать, если бы у вас не было такого нежного сердца, верно?

Нэнси театрально вздохнула:

– Вы правы, сударь. Папа говорит, что не представляет себе, как я буду управляться с прислугой, если я не способна даже наказать их как следует за то, что они бьют посуду или делают все не так, как надо.

Мистер Банкрофт снова свернул разговор. Он услышал все, что ему было необходимо, и все, что, увы, ожидал услышать. Он предоставил ей две попытки, и мисс Пибоди ими уже воспользовалась.

Он планировал свою месть достаточно хладнокровно. Все оставшееся время в Холли-Хаусе он думал только об этом, потеряв интерес ко всему прочему. Он резко оборвал связь с леди Майрон после единственного красноречивого монолога и даже не позаботился о том, чтобы объясниться с миссис Хантер, хотя у этого романа было столь многообещающее начало. Теперь он проводил ночи в одиночестве. Спал он, правда, ненамного больше, чем в предыдущие две недели, но при этом тратил гораздо меньше сил – ведь он был один. Долгие ночные часы Банкрофт лежал навзничь на своей кровати, закинув руки за голову, и думал. Он часто вспоминал тот поцелуй, самый невинный из всех его поцелуев, считая даже те, что он дарил тетушкам и кузинам, будучи совсем зеленым юнцом.

Он приступил к осуществлению своего плана за два вечера до отбытия гостей из Холли-Хауса. После того как дамы вышли из-за обеденного стола, а джентльмены, отведав портвейна, поднялись, распрямились и решили, что пришло время присоединиться к дамскому обществу, Банкрофт тихонько попросил мистера Пибоди назначить ему на другое утро приватную беседу относительно одного важного вопроса.

После этого он вышел в гостиную, чтобы сообщить мисс Нэнси Пибоди о своих надеждах и волнениях. Пользуясь богатым светским опытом, он легко собрал в кружок практически всех присутствующих дам, и лишь потом начал речь. Вскоре его слушали все, включая и джентльменов.

«Все идет отлично, – поздравил себя Банкрофт, завершив эту часть своего плана и наблюдая, как продолжается общее веселье. – А завтра наступит развязка».

Во всем его замысле был единственный пункт, в котором Банкрофт не был уверен. Совершенно не был уверен. Вот почему он снова почти не спал всю ночь.

Он заметил, как Патриция выскользнула из гостиной. Кроме него, никто этого не видел и никто не стал из-за этого беспокоиться. Впрочем, не совсем так. Когда гости пожелали выпить по второй чашке, а маленькой неприметной тени не оказалось на месте, чтобы подать чай, тогда на отсутствие Патриции обратила внимание сама миссис Пибоди.

«Итак, завтра, – с мрачным удовлетворением подумал Банкрофт, закидывая обе руки под голову. – Завтра!» Но сердце начинало биться с непривычным волнением, когда он задумывался о том, что именно его ждет завтра.

Было позднее утро, когда все дамы собрались в салоне. Все без исключения. Даже миссис Делейни, леди Майрон и миссис Хантер, и даже те дамы, которые обычно спали до полудня, а потом еще час-другой проводили со своими служанками, одеваясь и причесываясь.

Воздух буквально пульсировал от напряжения. Мистер Банкрофт почти сразу после завтрака заперся в библиотеке с мистером Пибоди. Нэнси и миссис Пибоди пересказывали всем, кому не посчастливилось лично видеть эту сцену – хотя, по правде говоря, таких среди присутствующих не было, если не считать Патриции, – что перед тем, как покинуть столовую, мистер Банкрофт еще раз склонился перед Нэнси и, поднеся ее руку к губам, посмотрел на нее любящим взором (последнее прилагательное добавляла только миссис Пибоди, Нэнси оказалась слишком скромна для этого) и тихо промолвил, что ему осталось пережить лишь час невыносимого волнения, прежде чем он сможет наконец задать главный вопрос одной леди – мистер Банкрофт подчеркнул эти слова, не называя ее имени, и ответ определит счастье или боль всей его оставшейся жизни!

Нэнси, как положено, мило покраснела. Глаза ее сияли. Она окидывала взглядом окружающих, слегка задрав носик, словно жалела всех прочих, менее счастливых смертных, коим не суждено было получить предложение от мистера Банкрофта. Девушка была в самом красивом муслиновом платье, хотя было еще только утро. Волосы ее были уложены в замысловатую высокую прическу, аккуратно составленную из завитков и локонов.

С плохо скрываемой завистью в голосе Сьюзен сказала, что Нэнси похожа на принцессу.

Все нетерпеливо дожидались того мгновения, когда двери откроются и кто-нибудь – о, конечно же, сам дворецкий, а не какой-нибудь рядовой лакей – пригласит Нэнси в библиотеку, чтобы та могла лично принять предложение руки и сердца.

Патриция тихонько сидела на стуле за спиной миссис Пибоди, напряженно обдумывая свой собственный разговор с дядюшкой, который она планировала на сегодняшний день, если только во всей этой суматохе удастся застать его одного. Она собиралась спросить, не знает ли мистер Пибоди, как бы подать объявление о том, что девушка из хорошей семьи ищет место гувернантки или школьной учительницы.

И тут все услышали, как повернулась дверная ручка. Дамы моментально примолкли и обернулись к двери, ожидая увидеть на пороге дворецкого и услышать, как тот пригласит Нэнси пройти к отцу. Нэнси вскочила с места, прижав руки к груди. Миссис Пибоди приятно улыбнулась гостям.

Но дверь распахнул не лакей и не дворецкий. В проеме появилась элегантная мужская фигура. Конечно же, это мог быть только мистер Банкрофт. Нэнси слегка приоткрыла губы и вся подалась ему навстречу. Миссис Пибоди, в свою очередь, тоже прижала ладони к груди.

– Мэм, – произнес мистер Банкрофт, шагая по ковру к хозяйке дома и улыбаясь поочередно то ей, то ее дочери, – мое свидание с мистером Пибоди успешно и счастливо завершилось. Кажется, по крайней мере некоторые из тревог, не дававших мне спать всю эту ночь, отступили.

Миссис Пибоди благодушно вздохнула:

– Ну конечно же, мой дорогой, мистер Пибоди никогда не был несговорчивым. Разве мог бы он вести себя как-то иначе по отношению к вам, господин барон?

Глаза Банкрофта не отрывались от Нэнси, буквально пожирая ее.

– Мисс Пибоди, – сказал он, – посмею сделать вам комплимент, заметив, что вы чудесно выглядите сегодня утром. Ваш вкус, как всегда, изумителен. Но как обычно, ваша природная красота затмевает самый изысканный наряд.

– Ах, сударь. – Глаза Нэнси, как полагается, были устремлены в пол.

– А это значит, – заговорила миссис Пибоди самым радушным тоном, – что вы, должно быть, хотели бы выйти в другую комнату или, может быть, на террасу?..

– Да-да, на террасу, с вашего позволения, мэм, – с поклоном отозвался мистер Банкрофт. – Сегодня такой прелестный день для объяснения с прелестной леди, которое, я надеюсь, тоже будет прелестным.

– А вы прелестно изъясняетесь, сударь, как всегда, – царственно проговорила миссис Пибоди. – Итак, вы хотели выйти на воздух с моей…

– Да, мэм, – перебил он, сверкая сногсшибательной белозубой улыбкой, – с вашей племянницей, если позволите.

Рот миссис Пибоди совершенно неэлегантно раскрылся. Нэнси превратилась в живую статую. Все остальные дамы – тоже. Патриция резко вскинула голову, и в тот же миг кровь совершенно отхлынула от ее щек. А мистер Банкрофт как ни в чем не бывало продолжал улыбаться хозяйке.

– С моей… – машинально повторила она.

– С вашей племянницей, мэм, – повторил Банкрофт, обращая на Патрицию и взгляд, и улыбку. – С мисс Мэнган. Я уже получил дозволение вашего мужа.

– С Па… Патрицией? – Миссис Пибоди уставилась на него, не в силах поверить ни глазам своим, ни ушам.

– Благодарю вас, мэм. – Банкрофт еще раз поклонился и протянул руку Патриции. – Мисс Мэнган, окажите честь пройтись со мной немного.

Она молча смотрела на него, ошеломленная не меньше, чем все остальные, пока не заметила, что взор его потеплел, а одно веко лукаво прикрылось, подмигивая. И вдруг до нее дошло. О, она поняла, что он собирался делать и что делал теперь, и для чего!

Ах, этот.., этот несносный развратник!

Патриция поднялась на ноги и, оказавшись рядом с ним, взяла его под руку. Пальцы ее были как ледяные, но она почувствовала это не раньше, чем дотронулась до его теплой руки.

– Благодарю вас, сэр, – сказала девушка, позволяя ему удобнее устроить свою руку и увести себя из комнаты, где стояла такая тишина, что можно было услышать, как булавка падает на ковер.

Патриция знала, что это самый счастливый момент ее жизни.

Все получилось как нельзя лучше. Он боялся, что ее не окажется в салоне вместе с другими леди, что се куда-нибудь ушлют. Это немного испортило бы задуманную драму. Но Патриция была здесь, и все шло точно по плану, как если бы он заранее написал сценарий и все действующие лица назубок выучили бы свои роли.

И вот она шагала рядом, едва доставая макушкой до уровня его подбородка. Его маленькая птичка, которая не давала ему заснуть уже целую неделю, хотя и не так, как он привык.

– К пруду с кувшинками? – предложил Банкрофт, когда они вышли из дома и спустились по мраморным ступеням. – Кажется, лучшего места не придумать, не правда ли?

– Да, к пруду, – улыбнулась девушка, и от этой улыбки внутри у него что-то непривычно сжалось. «Никто, кроме меня, не знает, что когда она улыбается, то ее можно назвать красавицей даже по объективным стандартам», – подумал Банкрофт.

Впрочем, теперь он уже не мог судить се ни по каким стандартам.

Он ожидал, что Патриция будет сосредоточенно и недоверчиво молчать. Ждал удивления. Нежелания идти с ним. Но вот она идет, держа его под руку!

– Ну как, маленькая птичка, – спросил он, – тебе понравилось? Правда, здорово получилось? – Он не ждал, что девушка поймет тот смысл, который он вложил в свои слова. Думал, что придется объяснять.

– О, это был самый злодейский замысел, какой я когда-либо видела, – призналась Патриция. – Предельно жестокий. Определенно вас за это будут жарить на сковородке в аду, сударь. Даже специально для вас соорудят уголок пожарче. Мне ужасно понравилось, что вы сделали!

Банкрофт усмехнулся:

– Правда? А я-то думал, что, когда признаюсь во всем, вы со всей мощью негодования обрушите на меня свое обоюдоострое оружие. Значит, тебе понравилось, Патриция?

Она бросила на него удивленный взгляд:

– Да, спасибо тебе. Несомненно, с завтрашнего утра, когда ты уедешь, моя жизнь в этом доме превратится в сплошное унижение. Но все равно то, что они сегодня пережили, стоит этого. Наверное, я тоже жестока, потому что Нэнси пришлось вынести ужасное оскорбление, но я просто не могу не испытывать злорадства. И потом, я не желаю больше страдать. Я собираюсь уехать отсюда и работать учительницей.

– Правда? – Они уже успели войти в сень деревьев, и Банкрофт раздвигал ветви, чтобы она не исцарапала лицо и руки. – Тебе ответил пастор, преемник твоего отца?

Патриция замялась, а потом улыбнулась:

– Да нет, это место уже кем-то занято. Но все равно, не лучше ли уехать куда-нибудь? Дядюшка собирался помочь мне что-нибудь подыскать. Надеюсь, это не слишком затянется. Буду ждать.

Они уже вышли к пруду с кувшинками, и Банкрофт жестом предложил Патриции присесть," а потом сам устроился рядом.

– Вот как? – проговорил он. – Я огорчен.

Девушка повернула голову и устремила на него внимательный взгляд.

– Все ведь знают, о чем я разговаривал с твоим дядей сегодня утром, – сказал он.

Патриция улыбнулась самой коварной своей улыбкой.

– О, – сказала она, – тебе здорово удалось всех провести!

– Я говорил с ним о брачном контракте, – признался Банкрофт.

– О, – снова сказала Патриция, но на сей раз улыбка растаяла на ее лице, – понимаю… Я ошиблась. Ты просто подразнил ее. Немного наказал. И сделаешь предложение сегодня или завтра. Ну.., что ж, очень хорошо. Это было просто замечательно.

– Маленькая птичка. – Он взял руку Патриции и слегка пожал ее. Сердце у него стучало, словно молот по наковальне. Вот оно, то самое, в чем он так сильно сомневался. – Я говорил с твоим дядей о тебе, и ни о ком другом. Это тебя я намерен.., я всю неделю хотел.., хотел сделать тебе предложение.

Патриция уставилась в его глаза, широко распахнув свои, и без того невероятно огромные. Наверное, она решила утопить его в этих глазах? Так ей это удалось.

– Так как же? – спросил Банкрофт. – Я вижу, наверное, каждую причину, которая может заставить тебя отказать мне, и все же я обязан тебя спросить. Ты выйдешь за меня, Патриция?

– Но почему? – Банкрофт скорее прочел этот вопрос на ее губах, чем услышал его.

3. – Потому что я люблю тебя, маленькая птичка, – сказал он. – Потому что ты спорхнула с ветки прямо в мое сердце в тот самый день, когда я повстречал тебя, и с тех пор поселилась в нем. Потому что ты разрушила ту жизнь, которой я был вполне доволен в течение последних десяти лет и заставила задуматься о постоянстве, о собственном доме, саде, о кошках и собаках. И о детях, любимая. И о тебе, дорогая.

– Ты только думаешь, что обязан этим мне, – возразила она. – Считаешь, что это – лучший способ досадить им. И еще, ты жалеешь меня. Но ты не должен…