— Нет, — возразила Этель, бросив на невестку испытующий взгляд, — он особо назвал тебя в приглашении. Я могу отказаться за всех нас, если хочешь, Грейс. Ты, разумеется, понимаешь, что мы с ним далеко не в близких отношениях.

Грейс минутку подумала и ответила:

— Нет, не посылай отказ. Мы пойдем. В конце концов, она приехала сюда, чтобы встретить свое прошлое. Встречать, так уж все. Было время, когда ей нравился виконт, который баловал Гарета точно так же, как отец Грейс баловал ее. Она сообщила Перигрину о приглашении, но не пояснила, что их будет принимать отец Гарета. Думала сделать это позже, но так и не собралась. Перри, наверное, уже устал слушать разговоры о ее бывшем возлюбленном и ее сыне. Даже его благодушному долготерпению может прийти конец.

Перри перешел из своей гардеробной в гардеробную Грейс в своем обычном добром настроении — пора было отправляться на обед.

— Перкинс так пыжится, что у него даже грудь стала шире дюйма на два, — объявил он, улыбаясь отражению Грейс в зеркале. — Добился того, чтобы галстук был повязан с математической точностью. Погляди-ка! Тебе не кажется, что складки просто восхитительны? Я чувствую себя так, словно еду в Сент-Джеймс.

— Все великолепно, — признала Грейс.

— О, я вижу, ты надела голубое платье. Очень хорошо, я полагаю, настало время снять траур. Ты выглядишь прекрасно в светлом наряде. Как тебе понравилась сегодняшняя прогулка с Этель?

— Очень понравилась, — ответила Грейс. — Мы навестили двух заболевших работников. Я хорошо помню этих людей. Приятно было увидеть их снова.

— Ты знаешь, я всю вторую половину дня провел с Присциллой и ее подружками. Их глупость просто восхитительна! Они непрерывно хихикали. Одной из них понадобилось купить ленты и прочую чепуху. У модистки все три барышни перемерили по меньшей мере по дюжине шляпок каждая и в результате не купили ничего. Потом они занялись поглощением невероятного количества мороженого и пирожных в кондитерской. Новый викарий увидел нас в этом заведении и зашел выразить почтение. Девицы снова принялись хихикать, и викарий покраснел до ушей.

Грейс улыбнулась ему в зеркале и отпустила горничную.

— Присцилла и мисс Стеббинс скоро уезжают в Лондон, — сказала она. — Там их ждет огромное количество таких же хихикающих девиц, Перри. Это сезон, брачный месяц март.

Грейс видела в зеркале, как муж смеется, какие оживленные у него глаза, какие белые и ровные зубы.

— Жизнь там уж никак не назовешь скучной, — заметил Перри.

Они оказались далеко не единственными гостями. Это стало ясно, едва они вошли следом за представительным лакеем с прямой, как доска, широкой спиной в гостиную и услышали жужжание множества голосов. Грейс нервничала. Они с Перигрином держались позади Мартина, Этель и Присциллы — лорд Поли отказался от приглашения, — и Грейс изо всех сил старалась успокоить неистово бьющееся сердце.

Виконт поклонился Этель и Присцилле, пожал руку Мартину и взглянул на Грейс и Перигрина. Лорд Сандерсфорд был высоким мужчиной с военной выправкой, хорошо сложенным, мускулистым и необычайно красивым. Волосы темные и волнистые, довольно длинные, лицо уже загорело. Небольшая ямочка на подбородке делала виконта еще более привлекательным. Его взгляд был проницательным и слегка насмешливым.

— А, леди Лэмпмен! — произнес он, поднося ее холодную руку к губам. — Вы, как всегда, очаровательны. Сэр Перигрин Лэмпмен, я полагаю?

И крепко пожал Перигрину руку, после чего они минуты две обменивались любезностями, пока мисс Стеббинс и ее маменька не увлекли Перри за собой. Кажется, ему предстояло выразить восхищение лентами, которые были куплены нынче днем в его присутствии.

— Ну, Грейс, — сказал виконт, едва они остались в относительном уединении, — ты собираешься упасть в обморок… или выразишь мне свое презрение, чтобы поступить не слишком по-женски?

— Значит, твой отец умер, Гарет? — спросила Грейс голосом, который, как ей казалось, звучит откуда-то издалека.

Он засмеялся:

— Разве ты об этом не слышала? И не знала, что сегодня вечером увидишь меня? Как это примечательно! Мой отец умер шесть лет назад.

— Я не знала. Ничего не слышала, даже того, что ты вернулся домой. Где твоя жена?

— Тоже умерла. Она была несчастным созданием, Грейс. Слабенькая. Следовать вместе с мужем за воинской частью было ей не по силам. Она умерла от родов более девяти лет назад. И ребенок тоже не выжил.

— Сожалею, — машинально сказала Грейс. — Прими мои соболезнования.

— В них нет нужды. — Гарет пожал плечами. — Это дело уже далекого прошлого. Но идем. Дворецкий, как я вижу, приглашает нас к обеденному столу. Я поведу тебя. Возьми меня под руку, Грейс. Ты же не намерена упасть в обморок?

— Нет.

Грейс невероятным усилием воли заставила себя выбраться из темного туннеля, по которому последние несколько минут брела к прошлому, и, подняв руку, кажущуюся чужой, положила ее на локоть лорда Сандерсфорда. Она поискала глазами Перри и увидела, что он предложил руку мисс Стеббинс, сказав ей и ее маменьке, видимо, что-то очень забавное, потому что обе весело рассмеялись.

Перигрин был вполне доволен собой. Его забавляло, что с самого приезда в дом тестя он сделался любимцем трех юных леди, в том числе племянницы его жены. Так было с тех самых пор, как он стал взрослым. Ему не приходилось делать никаких усилий, чтобы привлечь к себе внимание девушек и симпатии их матерей и старших родственниц.

Он не мог объяснить самому себе свой большой успех у женщин. Но очень редко Перри чувствовал, что какая-то из его поклонниц склонна полюбить его… Они просто радовались его обществу и возможности посмеяться и пофлиртовать с ним, видимо, понимая, что ему по-настоящему нравится развлекать их и отыскивать все новые способы их насмешить и вызвать румянец на девичьих щечках.

И теперь Перри радовало, что он по-прежнему окружен девушками и их улыбающимися мамашами, несмотря на то что стал солидным женатым человеком.

Он веселился про себя еще больше, когда видел, что те же самые барышни, которым так нравится проводить время в его обществе, краснеют и вздыхают при виде тощего молодого викария. Девицы, несомненно, мечтали накормить его и найти через желудок путь к сердцу этого нескладного мужчины.

Казалось, ни одну из девушек не влекло к красивому хозяину дома, хотя он был вдовцом и потому желанным женихом. Правда, девушки были совсем молоденькие, а возраст Сандерсфорда приближался к сорока годам.

Перигрин терпеливо и благодушно стоял возле фортепиано и переворачивал страницы нот, пока неизменное трио девиц, сменявших одна другую, старалось произвести впечатление на него и на все общество своими музыкальными талантами. Время от времени он посылал улыбку Грейс, которая сидела в противоположном конце комнаты с какой-то из своих прежних приятельниц. Она сейчас так соответствовала своему имени и была так мила в нарядном платье, а не в траурном, что Перигрин, глядя на жену, даже забывал о необходимости перевернуть очередную страницу нот.

Несколько минут спустя юные леди обратились к виконту с просьбой дать им возможность потанцевать. Слуги немедленно скатали ковер в огромный рулон, а некая пухлая особа села за пианино. Перигрину не удалось даже подойти к жене. Он танцевал один танец за другим и заверил двух барышень, что их искусство вполне достойно лучших залов, а третьей заявил, что танцевать в гостиной лорда Сандерсфорда не хуже, чем в самых больших бальных залах Лондона.

Сэр Лэмпмен от души радовался знакомству с семьей Грейс и их соседями, которые были частью ее прошлого. Ему нравился немного скучноватый и замкнутый, однако такой респектабельный Мартин, нравилась и серьезная, исполненная чувства долга, проницательная Этель. Его очень занимал тесть, проводивший большую часть времени у себя в покоях: никто бы не мог с полной уверенностью утверждать, что этот вулкан уснул навеки. Перигрин считал, что в душе старика кроется немало противоречивых чувств — и обида, и чувство вины, и любовь, и многое другое. Он искренне надеялся, что отец Грейс не умрет не примиренным с самим собой.

Грейс не стала танцевать, хотя к ней подходили уже несколько кавалеров. Она выглядела сейчас почти так же, как в доме брата-священника: отрешенная, губы сжаты. Только сейчас Перигрин понял, что за последний год Грейс расцвела зрелой красотой, стала мягче, раскованнее.

Но в эти минуты лицо ее было сурово и замкнуто, хотя ему трудно было сказать, кажется ли жена от этого менее красивой. Он узнал ее так хорошо, так понимал любое ее настроение и выражение лица, что для него Грейс, его жена, всегда была прекрасна. Единственная женщина, на которую он смотрел не с привычной для него снисходительной веселостью, а почти с болью. Перри очень хотел сделать счастливой Грейс, но не был уверен, что ему это удалось.

Грейс переживала сейчас трудное время. Но вместе с тем и доброе. В этом Перри был уверен. Ее жизнь никогда не стала бы полной, если бы она не помирилась со своими родными. Но это примирение совершалось медленно, дюйм за дюймом. Грейс не обретет душевного покоя, пока не примирится и сама с собой, пока не простит себя. И ей нужно именно это время, каким бы мучительным оно ни было, чтобы понять: между смертью сына и ее прегрешением нет ни малейшей связи. Она должна понять, что эта смерть была просто трагической случайностью.

Сегодня вечером жена выглядит измученной, решил Перигрин. Видимо, ей особенно трудно находиться среди стольких людей, которые знали ее жизнь во время пяти лет тяжких испытаний. Но помочь Грейс он может лишь единственным способом: предоставит ей самой пройти сквозь муки воспоминаний. Грейс должна сама обрести мир и покой. Он может только быть рядом, держать за руку в трудные минуты и нежно любить ее по ночам.

Перри поймал ее взгляд и подошел к ней с теплой улыбкой.

— Весело тебе? — спросил он, прекрасно понимая, что ей совсем не весело. — Не хочешь ли потанцевать следующий танец со мной, Грейс?

— Я обещала виконту, — ответила она, поднимая на него большие спокойные глаза и бессознательно кладя руку ему на ладонь.

— Грейс? — Перигрин нахмурился и понизил голос, чтобы не привлекать внимания окружающих. — Тебе дурно, милая?

— Разумеется, нет. Здесь просто очень душно, Перри. К тому же я танцевала. Я вовсе не собираюсь падать в обморок, уверяю тебя.

“В гостиной, разумеется, душно, однако вряд ли из-за этого человек может стать бледным как привидение”, — подумал Перигрин, пожал жене руку и с улыбкой повернулся к даме, которая сидела рядом с Грейс.

Грейс позволила себе в отношениях с мужем только одну сознательную ложь. В тот день, когда Перигрин попросил ее руки, она сказала ему, что Гарет умер. И в то время это не казалось ей ложью. Гарет умер для нее, когда уже на шестом месяце беременности она получила письмо с, сообщением, что обстоятельства вынуждают его жениться на девушке, о которой Грейс никогда не слышала.

Это было все. Он не объяснил, что это за обстоятельства и почему они важнее, чем возвращение домой и женитьба на женщине, которой он четыре года твердил, что любит ее, и которая носила под сердцем его ребенка. Письмо содержало обычные заверения в вечной любви и некоторые восторженно изложенные подробности жизни гвардейского офицера.

Он умер. Для Грейс этот человек был мертв, хотя она и не носила по нему траур. Чувство к Гарету сменилось другим чувством — любовью к ребенку, которого она так эгоистично и бездумно зачала.

Эту ложь легко оправдать в глазах Перри. То была невинная ложь, а Перри не столь жесток, чтобы не простить ее. Вечером Грейс все ему расскажет. Что Гарет жив, что он и есть лорд Сандерсфорд, который принимал их сегодня.

— Позволь мне сделать это, — сказал Перри, забирая у нее щетку. — У тебя такие красивые волосы, Грейс. Ты отправила Эффи спать?

— Она так громко зевала, — улыбнулась Грейс. — Вот уж мастерица делать тонкие намеки.

— Она очень молода, — заметил Перри в оправдание горничной.

— Я понимаю. К тому же без памяти влюблена в белокурого камердинера Мартина. Ты, это заметил?

— Вечер был очень мил, не правда ли? Мы не танцевали с самого Рождества.

— Да, — согласилась Грейс. — Все было славно. Она закрыла глаза. Перри водил щеткой по ее волосам, а Грейс чувствовала, что сердце бьется неспокойно и тревожно.

— Сандерсфорд служил в армии? — спросил Перигрин. — У него определенно военная выправка.

Грейс не открывала глаз. Перри дает ей возможность перейти к объяснению.

— Да, — ответила она, — служил в гвардии. Полагаю, виконт продал патент, когда шесть лет назад умер его отец. Он… мы… словом, они всегда были нашими соседями.

— Приятный человек, — заметил Перри и вдруг засмеялся. — Как ты считаешь, кто из девиц заполучит викария? Хочешь держать пари?

— Мне думается, что девушкам он кажется весьма привлекательным.

— Тем более привлекательным, что выглядит недокормышем, — снова засмеялся Перри. — Все эти барышни просто одержимы материнскими чувствами. Беда лишь в том, что он чересчур робок, бедняга, и никак не наберется храбрости сделать предложение одной из них.

— Не насмешничай, Перри. — Грейс отобрала у мужа щетку. — Не смейся над ним только потому, что тебе так легко общаться с женщинами.

— Смеяться над ним? Этот молодой человек попал в завидное положение. По меньшей мере полдюжины девушек борются за его сердце! Нет, Грейс, в чем не повинен, в том не повинен, даю слово. Я просто восхищаюсь им… Ты сегодня не слишком веселилась, дорогая.

Он положил руки ей на плечи и заглянул в ее глаза уже без улыбки.

— Ну что ты, Перри! Мне было весело.

— Тебе трудно вновь общаться со всеми этими людьми? — спросил он. — Они скверно относились к тебе?

— Нет, — ответила Грейс. — Они относились ко мне любезно. Никто не давал мне почувствовать, что я пария.

Он взял лицо жены в свои ладони.

— И виконт тоже? А его отец? Они принимали тебя?

Грейс проглотила комок в горле и произнесла, не отводя глаз, хотя впервые за все время их совместной жизни прикосновение мужа мучило ее:

— После рождения Джереми меня там не принимали ни разу.

— Вот оно что! Однако виконт явно хочет исправиться. Он усадил тебя за обедом рядом с собой. Он был другом твоего Гарета? Или даже родственником?

Это было бы так просто. Совсем просто. Перри сделал все от него зависящее, чтобы ей было легко сказать правду.

— Другом, — отрывисто произнесла Грейс, отводя наконец глаза и положив руки на отвороты его халата.

— Вот оно что! — повторил Перри. — Я так и думал. Но теперь боль уже в прошлом, Грейс. Он снова хочет быть твоим другом. Это совершенно ясно. Прости его, дорогая. Забудь о горечи. Ты же знаешь, что люди порой ведут себя скверно. С каждым это может случиться. Мы должны предоставлять друг другу второй шанс, а порой и третий.

— Да, — согласилась она, поглаживая ладонями мягкий шелк отворотов его халата и набираясь решительности и смелости. — Перри…

— Не надо больше, — сказал он, целуя ее в губы. — Давай оставим это на сегодняшний вечер и ляжем в постель. Уже поздно.

— Но, Перри…

— Ш-ш… — прошептал муж у самых ее губ. — Идем, и позволь мне любить тебя. Это поможет тебе отвлечься? Или будет неприятно?

— Ты знаешь, что это не будет неприятно. Ты это прекрасно знаешь, дорогой.

— Иногда мне требуется подтверждение, — с мальчишеской улыбкой заявил он. — Ложись, Грейс. Я позабочусь о свечах.

Она расскажет ему после, решила Грейс. Позже, когда оба будут лежать умиротворенные рядом и она положит голову ему на плечо. А может быть, завтра утром.

Но Грейс не рассказала. Момент был упущен. Она солгала и теперь держалась за эту ложь вместо того, чтобы сделать единственно необходимую вещь: сказать правду прямо и просто. И немедленно. Теперь надо проследить, решила Грейс на следующий день, чтобы ее пути с Гаретом не пересекались в те две недели, которые остались до их отъезда в Лондон.

— Ты не сообщила мне, что старый лорд Сандерсфорд умер, — обратилась она к Этель в саду. — И не сказала, что Гарет живет здесь.

— Так ты не знала? — воскликнула невестка. — Он давно уже здесь. О, Грейс, прости меня! В самом деле, откуда тебе было знать? Прости.

Грейс нежно прикоснулась к бутону.

— Я поразилась, когда ты решила принять приглашение виконта, — продолжала Этель. — Очень была удивлена тем, что ты не попросила меня отклонить его. Представляю, какое это было потрясение для тебя. Перигрин знает?

— Нет, — бросила Грейс и пошла дальше. Надежды на то, что в оставшееся время им с Перри не придется сталкиваться с Гаретом, не оправдались, и ей бы следовало это предвидеть.

— Мы заезжали в Сандерсфорд, — сказал Перри, когда они с Мартином вернулись из поездки в деревню. — Виконт затащил нас к себе и показал свои конюшни. У него достаточно лошадей, чтобы снарядить полную охоту. Держался он весьма покладисто.

— Вот как! — только и нашла что произнести Грейс, но не могла себе представить, по какому поводу виконт проявил покладистость.

— Знаешь, я купил для тебя голубую ленту, — продолжал Перри, с поклоном протягивая ленту Грейс. — Замени, пожалуйста, черную на твоей соломенной шляпе. Рад был бы подарить тебе что-нибудь более ценное, но в деревенской лавке выбор товаров невелик.

— Спасибо, Перри, прелестный оттенок. Для меня это дороже бриллиантов.

Ей самой тоже не удалось избежать встречи с Гаретом. Они с Этель гуляли во второй половине дня возле речки, которая впадала в озеро, и любовались полевыми весенними цветами, когда виконт подъехал к ним верхом. Гарет остановился поприветствовать дам, и Грейс неохотно последовала за Этель для обмена любезностями.

— Приятная встреча, — сказал виконт. — Леди вышли прогуляться?

— Да, — ответила Этель. — Погода такая славная, и полевые цветы раскрыли венчики.

— Мне бы очень хотелось присоединиться к вам, — продолжал Сандерсфорд, в то время как Грейс, опустив голову, чересчур внимательно рассматривала букетик примул, который держала в руке.

— Пожалуйста, присоединяйтесь, — не сразу и, как показалось Грейс, несколько принужденно предложила Этель.

— Я хотел бы, — с улыбкой обратился он к Этель, спешиваясь и заматывая поводья лошади вокруг столбика ограды, — просить вашего любезного согласия и соизволения побеседовать с Грейс несколько минут наедине.

Этель вопросительно посмотрела на невестку, которая молча перебирала лепестки примул.

— Грейс? — спросила наконец Этель. Та, крепко сжав губы, подняла голову, посмотрела Гарету в лицо и наконец ответила:

— Хорошо.

Она продолжала перебирать лепестки цветов, пока невестка не удалилась, и тогда Гарет заговорил.

— Итак, Грейс… — начал он и запнулся. Виконт не сильно изменился. Он всегда был красивым, привлекательным, уверенным в силе своего обаяния мужчиной, но теперь прямо-таки излучал властную сексуальность — мужчина, перед которым не устоит ни одна женщина.

— Ты изменилась, — снова заговорил он, словно откликаясь на ее мысли.

— Мне тридцать шесть лет. Я уже не девочка. Время не всегда относится к нам по-доброму.

— Ну, я не мог бы утверждать, что оно не было добрым по отношению к тебе. Я знал тебя грациозной девушкой. Теперь ты обладаешь зрелой красотой женщины. Но ты утратила свой гордый взгляд и свою заносчивость.

— Я стала взрослой.

Одним махом Гарет преодолел разделявший их забор и предложил Грейс руку. Она молча покачала головой, но пошла рядом с ним по направлению к озеру.

— Ты носишь траур? Несколько дней назад у меня в доме ты была без него.

— Мы носим траур днем из уважения к отцу, — объяснила Грейс. — Снимем его совсем, когда переедем в Лондон.

— Ах да, Пол! — спохватился он. — Он умер поистине героической смертью, как я слышал. Спасая жизнь ребенка.

— Да.

— И столь же героически порвал отношения с семьей, защищая твое достоинство, как я понимаю.

— Да.

— Я не склонен считать такой жест необходимым, — заметил Гарет. — Не думаю, что тебе следовало бежать из дома, Грейс. Ведь ты никогда не была трусливой.

— Есть вещи, причиняющие непереносимую боль, — сказала она. — Особенно те, которые касаются безвозвратно утраченного.

— Ребенок. Ты горюешь о нем, Грейс? Отец однажды заметил, что мальчик был вылитый я. Это верно? Ты думала обо мне, когда смотрела на него? — Гарет улыбнулся.

— Я любила его, — ответила Грейс. — Он был моим сыном. Нет, я вовсе не представляла тебя, когда смотрела на него. И не видела в нем себя. Я видела Джереми. Он был совершенно особой личностью. Слава Богу, не ты и не я. Он был невинным мальчиком.

— Ты говоришь с горечью. Это понятно. Ребенок был ужасной ошибкой, и на твою долю выпали все ее последствия. Ты до сих пор гневаешься на меня за то, что я тогда не вернулся домой и не женился на тебе?

Голос Грейс дрожал от ярости, когда она наконец смогла ответить:

— Джереми не был ужасной ошибкой. Он вообще не был ошибкой. Сын был самым дорогим для меня, самым драгоценным существом из всех, если не считать…

— Меня? — закончил фразу Гарет, приподняв одну бровь. На губах его играла ироническая полуулыбка, которая раньше так нравилась Грейс. — Я плохо обошелся с тобой, Грейс?

— Это случилось очень давно, — ответила она. — Целую жизнь назад.

— Видишь ли. Марта просто была очень богата. Папа был весь в долгах, у меня карманы пусты, а офицерское жалованье настолько ничтожно, что я не мог удовлетворить даже мои собственные нужды. Я был не в состоянии предложить тебе хоть сколько-нибудь сносную жизнь. И ребенку тоже. Но любил я только тебя. Надеюсь, ты никогда в этом не сомневалась.

— Как ни странно, это так, — призналась Грейс.

— А ты разлюбила меня? — спросил он.

— Очень скоро. Еще до рождения Джереми.

— Что ж, мои чувства оказались не столь недолговечными. Правда, я не уверен, что ты говоришь правду. Духовная связь между нами никогда не прерывалась. Мы знали это пятнадцать лет назад, знали и потом. И ты это чувствовала, когда мы встретились третьего дня у меня в доме. И чувствуешь сейчас, Грейс, как и я. Пятнадцать лет разлуки не могут вытравить из сердца такую любовь, как наша.

— Однако ты, кажется, жил очень неплохо без меня все это время, Гарет.

Он пожал плечами.

— А что это за брак, в который ты вступила, Грейс? Что он такое, этот красивый мальчик? По-моему, ему еще далеко до взрослого мужчины.

Грейс снова коснулась пальцами лепестков примул.

— Если речь идет о твоем критерии мужественности, Гарет, то я осмелюсь сказать, что он недолго устоял бы на ногах в драке с тобой. Но у настоящего мужчины есть нечто большее, нежели только кулаки и мышцы.

— Прекрасно сказано, — рассмеялся виконт. — Но не пытайся убедить меня, что тебе с ним хорошо в этом смысле. Тебе для этого нужен более сильный мужчина. Я знаю. Я обладал тобой, ты помнишь?

Грейс разглядывала букет, крепко стиснув зубы.

— Почему ты вышла за него? Назло мне? — Грейс рассмеялась:

— Ты ушел из моей жизни, Гарет, и не имел к ней отношения все эти долгие годы. Ты перестал быть частью моей жизни.

— Но почему? Объясни, Грейс, мне любопытно. Она подняла глаза. Оба остановились.

— Причины, по которым я вышла замуж за Перигрина, и вообще мои отношения с ним — только наше личное дело. Тебя это не касается, Гарет.

— А я считаю, что касается, Грейс. Или очень скоро коснется. Ты же не можешь не признать, что твой интерес ко мне возродился в последние несколько дней. Ну же, Грейс! Я ведь давно тебя знаю. Ты меня не обманешь.

— Ошибаешься. Все отношения между нами похоронены вместе с Джереми там, за озером. Чувства наши умерли еще до его смерти. Ты хоть раз был там? Посетил могилу сына?

— Да, я был там один раз. Там похоронен ребенок, Грейс, но не ты и не я. Вопреки твоим заявлениям ты сама знаешь, что ничего между нами не кончено. Оно всего лишь задремало. День настал. Мы оба поняли это.

Его глаза приняли то упрямое, страстное выражение, которое в прошлом неизменно завораживало Грейс и в результате чего она оказывалась в объятиях Гарета. Она почувствовала страх.

— Ты — мое прошлое, Гарет. Не мое настоящее и не мое будущее. Прошлое, только и всего.

— Ты полагаешь, что этот мальчик и есть твое будущее? Бедная Грейс! Ведь он попросту дамский угодник. Неужели ты этого не видишь? У твоего мужа уже закружилась голова от восхищенного внимания глупеньких девушек. Представь, что будет в Лондоне, где неизмеримо больше таких прелестных мотыльков! Грейс, любовь моя! Он слишком молод, чтобы удовлетвориться твоей зрелой привлекательностью. Ты его потеряешь, так и знай. Я даю вашему браку максимум еще год. После этого наступит конец.

— Это не твое дело и никогда им не будет.

— Ладно, я человек терпеливый, Грейс. Посмотрим, что будет через год. Ты хочешь, чтобы я проводил тебя до дома?

К этому времени они уже повернули назад.

— Не стоит. В этом нет необходимости.

— Тогда я покину тебя здесь. — Гарет потрепал по шее свою лошадь. — Скажи, все это секрет для уважаемого сэра Перигрина? Знает ли он о ребенке? Обо мне? Знает ли, кто я такой?

Грейс зарылась лицом в цветы.

— Муж не знает, кто ты, но все остальное ему известно, и он это узнал до нашего брака.

— Понятно, — произнес Гарет с насмешливой улыбкой. — Стало быть, я должен позаботиться, чтобы тайна не выплыла на поверхность?

— Я ни о чем тебя не прошу.

— Ты отдаешь себя полностью в мою власть? С этими словами он принялся разматывать поводья.

— Нет, я просто ни о чем тебя не прошу, Гарет. Ты можешь сказать моему мужу все, что хочешь.

Сандерсфорд вскочил в седло и посмотрел на Грейс сверху вниз все с той же улыбкой, полной иронии.

— Узнаю прежнюю задаваку. Не хватает только темной гривы, которая падала тебе на спину, когда ты гордо откидывала голову. Но в глазах твоих вспыхнул прежний огонь. Я не выдам твой секрет, Грейс. Не такой уж я убогий духом. Оревуар, любовь моя. Скоро увидимся.

Он коснулся сложенным вдвое хлыстом полей шляпы и пустил лошадь рысью.

— До свидания, Гарет, — проговорила она и долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за излучиной реки, впадающей в озеро.