ГЛАВА 4

— Что это за шум был вчера ночью? — спросил Лестер у маркиза за завтраком.

— Шум? — Лорд Кенвуд, прикрыв рот ладонью, зевнул и подумал, не слишком ли жирной была колбаса, лежавшая перед ним на тарелке, чтобы рискнуть попробовать ее.

— Я хорошо слышал голос служанки, — продолжал Лестер. — И Картера. И там был кто-то еще. Толстая горничная той леди, по-моему.

— Хм, — произнес маркиз, решивший не рисковать и не трогать колбасу. По крайней мере на пустой желудок.

— Я подумал, что ты вышвырнул служанку из своей комнаты, — сказал лорд Кренсфорд. — Как я понимаю, она была в твоей комнате? Я было подумал выйти и пригласить ее к себе, раз она тебе не нужна. Но я спал в одной комнате с Лестером.

— Я полагаю, просто произошла какая-то путаница, — сказал, махнув рукой, лорд Кенвуд, с отвращением глядя на свою чашку. И эта мутная жидкость называется кофе? Большое спасибо, уж лучше он выпил бы эля.

Вдруг лорд Кренсфорд осуждающе посмотрел на него.

— Они обе были в твоей комнате, Джек? — с подозрением спросил он. — И горничная, и служанка? Послушай, это уже жадность. И Картер заявил, что уходит, не так ли? Признаюсь, я не виню его.

— Ты очень далек от истины, — ответил маркиз. — В эту минуту Картер укладывает мои вещи в надежде, что мы сумеем сегодня уехать из этой проклятой гостиницы. Не приказать ли убрать эту дрянь со стола? От одного ее вида у меня желудок выворачивает.

— Я съем эту колбасу, если ты не хочешь, Джек, — сказал Лестер. — Тебе следовало бы быть осмотрительнее и не переутомлять себя перед охотой за вдовой. Было бы унизительно, не правда ли, проиграть пари всего лишь оттого, что ты окажешься недееспособным?

Маркиз выразительно приподнял бровь. Лорд Кренсфорд мрачно смотрел на свой так называемый кофе.

— Слушай, Джек, — сказал он, — знаешь ли, всему есть предел. Уже не до шуток. Я говорю совершенно серьезно. Я не могу допустить это пари. Диана — вдова Тедди, и все такое. Это надо прекратить прямо здесь и сейчас.

— Слишком поздно об этом думать, друг мой, — сказал лорд Кенвуд. — Пари заключено, и ставка — моя честь. И мы уже до тошноты это обсуждали. Но тебе нечего беспокоиться, Эрни. Я могу снова — и определенно в последний раз — с уверенностью обещать, что я не сделаю ничего твоей драгоценной Диане, от чего бы она не получила огромного удовольствия.

— Что мне нравится в Джеке, — сказал Лестер, глядя на колбасу, — так это его неискоренимая скромность.

— Сыграем в карты, — предложил маркиз, — и будем молить Бога, чтобы поскорее вышло солнце и высушило это грязное болото. По-видимому, это самая скверная дорога во всей Англии. И могу поспорить, что хозяин этой гостиницы сует кому-то немалую взятку, чтобы держать ее в таком состоянии. Как же иначе он может заманить сюда постояльцев? На этих чертовых дверях даже и запоров-то нет.

Лестер рассмеялся.

— Так вот что случилось, Джек? — спросил он. — Вторая женщина вошла в твою комнату, когда ты еще не закончил с первой?

— Сдайте карты! — предложил маркиз.

Он легко выиграл три раза подряд, несмотря на то что лишь часть внимания уделял игре. Его глаза постоянно обращались к лестнице, но леди, конечно, не вышла. без сомнения, не выйдет, пока он не покинет гостиницу Он догадывался, что женщине неловко оказаться при яр ком утреннем свете лицом к лицу с незнакомцем, который провел полночи в ее постели и раздевал ее, ласкал, возбуждал и чуть не овладел ею.

А она была не простая женщина. Она была леди. Ее внешность и поведение накануне днем убедили его в этом. И она, как он полагал, с тех пор находилась в подавленном состоянии. Но может быть, он ошибался. Она могла быть леди по положению в обществе и внешнему виду, но в постели она была настоящей женщиной. Хотел бы он знать что-нибудь о ее отсутствующем муже или любовнике, за которого она приняла его. Можно только позавидовать этому человеку.

Ночные события развивались как фарс, разыгранный в театре абсурда. Когда он в одних панталонах, с ворохом остальной одежды под мышкой закрыл за собой дверь ее комнаты, он увидел Картера и горничную дамы, яростно споривших на пороге его комнаты.

Картер сразу же заметил его обнаженный торс и босые ноги и бросил на него презрительный взгляд, на который способны лишь камердинеры высочайшего класса.

Его вид не ускользнул и от внимания девушки. Она покраснела, можно было не сомневаться, до кончиков пальцев на ногах.

— Моя хозяйка! — воскликнула она, вздымая к небу руки, явно не сознавая, как непривлекательно она выглядит в бесформенной и мятой сорочке. — Бедная моя овечка.

— Тише, — приказал лорд Кенвуд. — Твоя бедная овечка цела и невредима, и она не попала бы в неудобное положение, если бы ты помнила, где твоя комната.

— Эта персона, — сказал Картер, обладавший талантом произносить слово «персона» так, словно это был червяк, оказавшийся у него под башмаком, — эта персона грозилась проломить мне голову кувшином для умывания, милорд. И я не знаю, что она делала в вашей комнате, если не собиралась украсть ваши ценности.

Бриджет, казалось, была готова взорваться, как наполненный горячим воздухом шар.

— Меня смертельно оскорбляют эти обвинения, — заявила она. — Я никогда не брала ничего дороже оловянной ложки, должна вам сказать.

— Тихо! — Грозный тон маркиза заставил замолчать их обоих. — Не сомневаюсь, ты нужна твоей хозяйке, девушка… Бриджет, не так ли? Забирай свое платье и, будь добра, немедленно отправляйся к ней.

Надо отдать должное девушке, она не потеряла сознания, взглянув на себя и обнаружив, как ужасно выглядит в своем нижнем белье. Если при виде маркиза она покраснела, то от собственного вида она чуть ли не почернела. Она тотчас же повиновалась ему, снова воздела руки, призывая высшие силы возлюбить их всех.

Оказалось, Картера, прикорнувшего на кухне возле потухшего очага, разбудило появление служанки, кипевшей от негодования. Она жаждала сказать пару слов о джентльменах, которые обещают дать работу на ночь ради которых не ложатся спать вовремя, хотя, видит Бог уже поздно, ради которых моют руки и лицо, причесывают волосы и брызгают на себя духами из единственно го драгоценного флакончика, и после этого узнают, вход: в их комнату, что там находится другая шлюха.

— Шлюха, — повторил маркиз. — Бриджет? О, это несправедливо, Картер, несправедливо. Бедная Бридже!

А затем обнаружить, продолжала служанка, что горничную уже променяли на хозяйку, с которой важный джентльмен предпочел развлекаться всю ночь… в ее комнате, как вам это нравится. Кем же считает себя эта шлюха? Принцессой королевских кровей?

Картер не очень внимательно слушал рассуждения девушки, но после того, как она ушла, а он еще час проторчал на кухне, он пришел к выводу, что комната хозяина свободна и было бы глупо не воспользоваться кроватью, которую он приготовил для себя вечером.

— Но когда я туда вошел, милорд, — мрачно и осуждающе сказал он, — я увидел на моей кровати эту персону, готовую разбить мне голову. Некрасивые дела происходят, если мне позволено так сказать.

— Говори что хочешь, — сказал лорд Кенвуд, с облегчением сбрасывая панталоны и наконец забираясь в собственную постель. — Но только очень тихо и своей подушке, Картер.

Но он не уснул. Черт дернул его за язык. Почему он просто не выполнил ее просьбу, когда она говорила «иди ко мне», и не вошел туда, куда его звали, и не поинтересовался, кто она, только после того, как удовлетворил свою страсть? Такая нежная. Такая податливая. Такая разгоряченная и возбужденная.

Проклятие!

Маркиз со злостью ударил кулаком по подушке, Картер молча поднял голову со страдающим выражением на лице.

Странная, странная ночь, думал маркиз, выигрывая третью партию. Почти ночь удачи. Еще бы несколько секунд — и было бы поздно для них обоих думать или интересоваться именами. Он больше никогда не увидит ее. Странно — испытать это и даже не посмотреть друг другу в глаза. Черт побери, он даже не знает цвета ее глаз.

Лестер раздраженно швырнул на стол карты, потянулся и подошел к входной двери.

— Еще час, — сказал он, — и мы сможем рискнуть. Дорога очень быстро высыхает.

— Вот и хорошо, — откликнулся лорд Кренсфорд. — Еще пара часов, и я на стенку полезу от скуки.

Маркиз подошел к служанке, деловито и яростно начищавшей медный подсвечник.

— Боюсь, я скучал без тебя этой ночью, моя дорогая, — сказал он, небрежно положив руку на ее бедро.

Она вскинула голову и поджала губы.

— А мне все равно, — сказала она. — Я порядочная девушка, как я уже вам говорила. Моему отцу не очень бы понравилось, если бы он узнал, что мне пришлось оказаться под одной крышей с парой первоклассных шлюх.

— Я уверен, ты порядочная девушка, — умиротворяющим тоном заметил он. — Позволь мне. — Он показал ей золотую монету, при виде которой ее глаза округлились до такой степени, что почти вылезли из орбит, и положил ее плашмя в вырез платья меж ее грудей. Она следила, как он двумя пальцами протолкнул ее вниз.

— О-о, сэр, — сказала она, — как приятно услужить такому джентльмену, как вы.

— Один поцелуй, — сказал он и наградил ее долгим поцелуем.

Лестер с усмешкой посмотрел на него, Эрни задумчиво наблюдал за происходящим, а Бриджет, направлявшаяся наверх с большим подносом, уставленным тарелками, густо покраснела.

— Я могла бы прямо сейчас подняться наверх вместе с вами, сэр, из-за погоды сегодня мало работы, — сказала служанка.

Маркиз коснулся пальцем ее подбородка.

— Ты порядочная девушка, моя дорогая, — ответил он. — Я бы не хотел воспользоваться твоей невинностью.

Прошло чуть более часа, и они наконец отправились в путь, лорд Кренсфорд с Лестером, как и раньше, в коляске, а маркиз Кенвуд верхом на своей лошади. Дорога все еще была грязной, и грязь летела из-под копыт, но уже не было так скользко.

Прежде чем выехать с небольшого конюшенного двора, лорд Кенвуд взглянул на окно, которое, как он знал, находилось в комнате леди. Как он и ожидал, она стояла у окна, глядя вниз, и, без сомнения, обрадовалась, увидев, что он уезжает. Его также не удивило, что она отпрянула назад, как только он поднял голову.

Но он все равно приподнял хлыстом шляпу и улыбнулся, глядя на окно. Он знал о женщинах достаточно, чтобы догадаться, что она недалеко отошла от окна, чтобы видеть, оставаясь невидимой.

Он уезжал от нее с глубоким сожалением.

Диана почти все утро простояла у окна, нетерпеливо постукивая пальцами по подоконнику. Как только она проснулась, ей сразу стало ясно, что по такой дороге ехать нельзя. Она всей душой желала, чтобы тучи рассеялись, выглянуло солнце и высушило дорогу так, чтобы можно было поскорее тронуться в путь.

Но, пока этот джентльмен остается в гостинице, невозможно уехать, и ей придется оставаться узницей в этой комнате. Хорошенькое положение для миссис Дианы Ингрэм, которая целый год гордилась своей мудростью и независимостью.

Но не могла же она рисковать встретиться с ним лицом к лицу. Она умерла бы от стыда. Вот так бы и умерла! При воспоминании она поежилась. Воображаемый возлюбленный, подумать только! Как он мог быть воображаемым? Он делал с ней такое, чего она никогда бы не могла придумать. Да она бы умерла от стыда, если бы ее воображение дошло до этого. А она наслаждалась каждым мгновением с безудержной похотью.

Какое безумие, какое унижение!

Оставалось лишь одно слабое утешение. Очень слабое. Она больше никогда не увидит этого человека. К. тому же она даже не узнает его, если встретит. Она ведь и видела-то его, только когда он заглянул в карету, тогда он был мокрый и покрыт грязью. А он видел ее только в тот момент, когда шляпа съехала ей на лицо. Кроме того, его больше интересовали ее ноги.

Нет, они не узнают друг друга, даже если случайно встретятся на улице.

Она и имени-то его не знает, как и он ее.

Но он мог оказаться ее невоображаемым возлюбленным? Как может тело реального мужчины быть настолько совершенным? Как мог реальный мужчина так безошибочно знать, как и где ласкать женщину? Может быть, он косоглазый и безобразный, думала она. Может, у него торчат уши. Но нет. Каким бы грязным ни был он в тот день, он показался ей чрезвычайно красивым мужчиной.

В эту минуту Диана пожалела, что Тедди не употреблял ругательств. Сейчас они бы ей пригодились. «Черт возьми!» — пробормотала она, но эти слова не выражали ее чувств.

Какой дешевой комедией была эта ночь. Как бы визжала и веселилась публика, если бы все это разыграли на сцене. Она соскочила с кровати совсем голая, а ее никогда ни один мужчина не видел голой. Она бы умерла. А когда она инстинктивно схватила простыни, — о Боже! — зачем она еще и раздвинула эти тяжелые занавеси на окне?

Она была слишком потрясена его наготой. Она даже никогда не видела Тедди без рубашки. А этот мужчина не только был голым; он был… О Боже! Она не должна думать об этом.

Когда Бриджет обняла ее, она целую минуту не могла опомниться и только потом сумела взять себя в руки.

— Бриджет, с тобой что-нибудь случилось? — спросила она, когда до нее дошло, что ее горничная тоже вся дрожит.

— Этот мерзавец! — после невнятного бормотания воскликнула Бриджет. — Обвинил меня в воровстве, вот как. Меня, мэм. В воровстве! Не знаю, почему он подумал, увидев, что я сплю в его кровати, будто я собиралась украсть ценные вещи из этой комнаты. Я бы проломила ему голову кувшином, проломила бы, если б дотянулась до него. Я воровка!

— Кто обвинил тебя в воровстве? — в недоумении спросила Диана. — В чьей кровати?

Вся история заняла очень много времени. Оказалось, что, когда Бриджет поднималась вечером по лестнице вместе с красивым джентльменом, он заговорил с ней. Она так разволновалась, что перепутала номера и вошла в его комнату.

— Вы когда-нибудь слышали о гостинице, где на дверях нет запоров, мэм? — осуждающе спросила она.

Бриджет осторожно пробралась к своей кровати, чтобы не потревожить сон хозяйки, и по той же причине не стала шарить вокруг в поисках ночной рубашки. Она просто сняла платье. И едва она успела заснуть, как на ее постель свалилась трактирная служанка «с ужасными ругательствами, мэм; с удовольствием бы вымыла мылом ее рот». Она очень разозлилась, обнаружив в кровати Бриджет. А Бриджет, уверенная, что девушка пришла, чтобы что-то украсть, дала волю своему языку, но высказала все шепотом. Наконец она поняла, что служанка ищет красивого джентльмена, и сказала ей, что он в соседней комнате.

— И эта девка имела наглость, мэм, заявить, что вы шлюха, — с негодованием сказала Бриджет. — Вылезая из постели, я запуталась в простынях, а то я показала бы ей за эту «шлюху».

А потом, когда Бриджет снова крепко заснула, этот человек, попытавшийся лечь в постель рядом с ней, который, очевидно, был слугой джентльмена, как догадалась Диана, вскочил и начал называть ее воровкой и угрожать ей мировым судьей.

— А затем, мэм, из этой комнаты вышел красивый джентльмен, — рассказывала Бриджет, — почти без ничего, и я подумала, что со мной случится смертельный обморок и я свалюсь на пол.

Но упоминанием о полуголом джентльмене и закончился рассказ Бриджет. Ее глаза начали привыкать к темноте, и она, раскрыв рот, смотрела на свою хозяйку. И хотя Диана не очень ясно видела ее лицо, она догадывалась, что в нем не осталось ни кровинки.

— О, мэм, — прошептала горничная. — Мэм, он был здесь. Я послала его сюда, думая, что это его комната. Мэм, он… Мэм, он не… — Но, не дождавшись ответа, она свалилась бесчувственной грудой на пол.

Диана с трудом приподняла и усадила горничную так, чтобы можно было похлопать ее по лицу, помочь ей прийти в сознание. Диана впервые за эту кошмарную ночь почувствовала, что ей хочется рассмеяться. Разве не она должна бы сейчас лежать в обмороке? Разве не горничная должна бы хлопотать над ней? Разве не она чуть не стала жертвой насилия?

Нет, не было никакого насилия. Совесть не позволяла ей употребить это слово. Бриджет наконец ожила, получив заверения, что нет, конечно, нет, джентльмен ничего ей не сделал, она забралась под одеяла и тут же заснула крепким сном. Диана, насколько возможно, привела в порядок свою постель и, свернувшись калачиком, улеглась на то место, на котором лежал он. Она уткнулась носом в подушку, все еще хранившую его запах.

Она не спала.

А теперь она оказалась в ловушке, вынужденная сидеть в своей комнате до тех пор, пока он не уедет. Бриджет принесла ей на подносе завтрак и затем ленч. Пожалуй, единственным положительным результатом этого ужасного происшествия было то, что она забыла о своей головной боли. Ее чувства были в таком смятении, что простая головная боль не имела значения.

— О, мэм, — возмущенно заявила Бриджет, врываясь в комнату с подносом в руках, — они наконец закончили игру в карты, и один из них сказал, что они, возможно, смогут уехать через час. Но этот красивый джентльмен, мэм, знаете, что он делал?

— Не знаю, пока ты мне не сказала, — рассудительно ответила Диана.

— Он целовал ту самую служанку, мэм, — сказала Бриджет, — прямо посреди трактира, где все это видели.

И он положил руку прямо ей на грудь. — Бриджет густо покраснела. — Я чуть поднос не уронила.

— Хорошо, что не уронила, — сказала Диана. — Я проголодалась. Но я вижу, он мерзкий тип, Бриджет. Должно быть, он… — Она замолчала, не закончив фразу.

Должно быть, ночью он принял ее за служанку. Кажется, он поджидал ее, потому что девушка явилась в его комнату. О Боже, он принял ее за трактирную служанку. Как это унизительно! Так вот чем джентльмены занимаются с распутными женщинами! Она прекрасно знала, что джентльмены не делают ничего подобного со своими женами.

Она даже с усмешкой подумала, сколько бы он заплатил ей. Но эта мысль была скорее ужасающей, чем забавной. Она чуть не стала продажной женщиной.

Прошло около часа, когда она увидела, что трое джентльменов покидают гостиницу. Двое из них — те, которые накануне чуть не опрокинули ее карету, и еще один джентльмен. Она не видела их лиц, поскольку они стояли под самым ее окном и на них были плащи и шляпы. Но это должны были быть те самые. Бриджет говорила, что в гостинице нет других постояльцев. Кроме того, она узнала коляску.

Но ей снова не повезло. Ее джентльмен, прежде чем повернуть лошадь на дорогу, посмотрел вверх, прямо на ее окно. Она не успела скрыться, и он увидел ее.

Какое унижение!

Она все же отшатнулась от окна и почувствовала, как запылали ее щеки, когда он дотронулся хлыстом до своей шляпы и… да, это ей не показалось, улыбнулся ей.

Негодяй! Бессовестный негодяй. Неужели ему не стыдно?

Какое счастье, что она больше никогда его не увидит.

— Ах, — глубоко вздохнула рядом с ней Бриджет, — но он очень красив, мэм.

«Красив!» Она бы с удовольствием ткнула его лицом в грязь, чтобы стереть с его лица эту улыбку. И замазать эти безупречно белые зубы. Красив, ничего не скажешь.

Несколько часов спустя Диана с радостью увидела, что они приближаются к

массивной каменной стене с коваными железными воротами, открывавшимися на подъездную аллею Ротерхэм-Холла. Она улыбнулась и помахала рукой привратнику, вышедшему из сторожки, чтобы впустить их.

Путешествие завершилось благополучно, если не считать того, что всю оставшуюся часть пути Бриджет сидела как каменная, вцепившись в сиденье. Дорога была грязной, но уже не скользкой.

Но каким кошмаром было все остальное. Обычно, подъезжая к Ротерхэм-Холлу, она готовилась к предстоящей встрече. Она любила родственников мужа, да кто бы не полюбил их? Они неизменно были добры. Но при этом властны и настойчивы. Они все время предлагали Тедди воспользоваться их влиянием и найти более престижный пост, и они также все время уговаривали ее убедить в этом Тедди.

До сегодняшнего утра она была убеждена, что ей на этот раз здесь будет хуже, чем всегда. Они решили найти ей другого мужа, и ей предстояло, не обижая их, противостоять их выбору. А кто может в открытую отказать графине? Она была такой милой и любящей.

Но события прошедшего дня притупили ее нежелание побывать в Ротерхэм-Холле. Как приятно снова оказаться в полной безопасности среди родственников, в уютной атмосфере семейного дома. Больше никаких гостиниц с дверями без замков и распутными джентльменами, гоняющимися за служанками, от которых нельзя ожидать ничего другого.

Она нетерпеливо подалась вперед, когда карета въехала в вымощенный булыжником двор и остановилась перед огромными двойными дверями дома. Граф и графиня, как обычно, встречали ее на ступенях с радостными улыбками.

Они казались близкими и надежными. Графиня маленькая и кругленькая, с седыми волосами и, как обычно, вся в оборках и кружевах, с несколькими цепочками и ожерельями на шее и кольцами на каждом пальце. У графа было красное лицо, белые от седины волосы и такие же усы, спускавшиеся по обе стороны рта.

— Диана, родная моя, дорогая моя девочка. — Графиня заключила ее в объятия, едва ноги Дианы коснулись земли. — Какая же ты хорошенькая.

Она передала Диану графу, который еще крепче прижал ее к груди и смачно поцеловал в щеку.

— Хороша, как картинка, — подтвердил граф. — Добро пожаловать домой, Диана, дорогая моя.

Диана была готова расплакаться.

— Как чудесно быть дома, — сказала она, чувствуя всем своим существом, что нашла нужные слова. — Путешествие было просто ужасным. Вы и представить себе не можете.

Граф покровительственно обнял ее за плечи и снова прижал к себе.

— Ты должна нам все рассказать, — заявил он. — Но сейчас ты с нами, дорогая. С нами ты дома.

— Я бы хотела сразу же отвести тебя в твою комнату, — сказала графиня, взмахнув руками, отягощенными кольцами. — Она всегда была вашей с Тедди, дорогая. Надеюсь, это тебя не расстроит. А когда ты приведешь себя в порядок, ты должна спуститься и познакомиться со всеми, кто уже приехал. Я думаю, ты их всех знаешь. Может быть, кроме Джека. Он приехал час назад с Эрнестом и Лестером. Я сама его сто лет не видела.

— Эрнест здесь? — улыбнувшись, спросила Диана. — Приятно будет снова его увидеть.

— И Кларенс, и Клодия, — сказала графиня, называя своего старшего сына, виконта Уэнделла, и его жену. — Но скоро ты сама всех увидишь. Пойдем в дом, дорогая, и забудь о дорожных неприятностях. Все уже позади.

О да, все позади. Теперь можно забыть этот кошмар, как будто это был всего лишь сон.

ГЛАВА 5

Большинство гостей уже приехали, сообщили маркизу Кенвуду, когда он со своими кузенами наконец добрался до Ротерхэм-Холла. Это будет скромный семейный праздник, с грустью заметила графиня. Всего лишь двадцать человек, считая ее и графа. Совершенно очевидна, что сейчас неподходящее время года для такого торжества, но что поделаешь, если день рождения дорогого Ротерхэма приходится на вторую половину июня? Так жаль, что еще не закончился лондонский сезон.

Лорд Кенвуд подумал, что двадцать человек немало для семейного праздника, но ничего не сказал. Да и трудно было сказать что-то значительное за те десять минут, что прошли между его приездом и тем моментом, когда он оказался в отведенной ему комнате один на один с Картером. Пока графиня по очереди обнимала и целовала Эрни и Лестера, граф крепко и по-дружески пожал ему руку. А затем он очутился в мягких объятиях графини, сопровождавшихся звоном ее ожерелий и браслетов.

Наконец она отпустила его, но только для того, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Вы такой красивый, Джек, — сказала она. — Вы становитесь все красивее с каждым разом, когда я вижу вас, что случается не слишком часто. Все еще разбиваете женские сердца или наконец-то появилась некая особенная?

Маркиз улыбнулся и подмигнул ей.

— А это как сказать, — ответил он.

— И вы по-прежнему остаетесь греховодником, — рассмеялась она. — Как это ваша мама терпит вас? А как поживают Френсис и Эстер? У Френсис уже есть маленький?

— Да, мой племянник, — с поклоном подтвердил лорд Кенвуд, удивляясь, как графиня Ротерхэм смогла запомнить имена его сестер и даже то, что у Френсис есть сын, — родственные связи между семьями были весьма отдаленными. — Они все здоровы, благодарю вас, мадам.

— Хорошо, — коротко отозвалась графиня. — Не могу даже выразить, как я рада, что вы смогли приехать, Джек. Знаете, благодаря вашему присутствию число гостей будет четным. Но другие джентльмены, безусловно, огорчатся, когда увидят, как все молодые леди будут вздыхать по вас. — Она снова весело рассмеялась, в то время как у ее сына и Лестера был смущенный вид.

— Здесь Кларенс и Клодия, Джек, — сказал граф, — и наши двое внуков, конечно. Еще Ханна и Джошуа — сестра ее светлости и ее славный муж, с Беатрис и Барбарой.

— Это сэр Джошуа Ноулз, — объяснил лорд Кренсфорд своему кузену. — Ты забыл, папа, что Джек не знаком с этой семьей. Би и Барбара — их дочери.