Глава 12. АНДРЮША

Я посмотрел наверх.

Наступал вечер, хотя солнце стояло еще довольно высоко над горизонтом. Но тени от деревьев уже стали длинными и глубокими. Мы с Аленой, а за нами и остальные московские гости топали уже долго, минут сорок.

А что поделаешь?

Наше Марьино озеро прячется в глухом лесу, позади академпоселка. И чтобы добраться до него от станции, надо по периметру обогнуть более чем половину академпоселка. Либо топать напрямик. Тогда ходьбы – всего минут пятнадцать. Но Стася строго-настрого запретила мне идти через поселок. Она сказала, что оторвет мне голову, если мы попадемся на глаза Елене Георгиевне и Федору Николаевичу – ее родителям. Или кому-нибудь из их знакомых или знакомых моих стариков. Я с ней согласился – нас бы тут же засекли и настучали Стасиным родителям. Уж я-то знаю: новости по поселку распространяются со сверхзвуковой скоростью. И тогда все наши планы насчет пикника на озере рухнут. А мне этого совсем не хотелось. Поэтому я и повел всех в обход: этой дорогой я мог пройти с завязанными глазами.

Алена всю дорогу держала меня за руку и что-то говорила. Веселое, наверное. Половины из того, что она тараторила, я даже не понял, не то что не запомнил. От смущения. Но к ее руке у меня на сгибе локтя понемногу привык. А еще мне ужасно нравилось, что Алена такая маленькая, мне до плеча. Ну просто Дюймовочка. Только волосы не золотые, а эти, как его, – каштановые.

У нас на сборах обычно все девки высокие, здоровые да накачанные; ну, понятное дело – академическая гребля там или копье. Почетные виды. Я уж не говорю про ядро, сами, небось, видели по телику. А если и бывают невысокие, то симпатичные редко-редко попадаются.

А эта такая маленькая и такая красивая. Ну, такая клевая девчонка, такая – я аж вспотел. И, ей-богу, не из-за рюкзаков. Рюкзаки мне – тьфу! А из-за нее. Фигурка, грудь, ножки – ну прямо статуэтка. И к тому же старше меня, я так понимаю, как минимум года на три. Уже взрослая совсем.

Хотя – убей меня на месте – не мог я понять, почему такая девчонка выбрала малолетнего обалдуя? Меня то есть. За что мне такой шанс выпал, считай, один на миллион? Я ведь все про свою внешность знаю. Куда мне с другими парнями тягаться: рожа, как из деревни Пупкино, глазки маленькие, как у кабана, и поддерживать разговор с девушками я не очень-то умею. И знакомиться тоже. Знакомиться с красивыми девушками – это тебе не на ринге буцкаться… А может, это все Стаська подстроила? Решила меня разыграть, да и подговорила Алену. Со Станиславы станется. Ох, уж эта Стаська! Она если дает, так дает!.. Ух!

Я тайком покосился на Алену. Нет, непохоже, чтобы она со Стаськиной подачи меня разыгрывала. Хорошая девушка. Не верю – и все тут!

Тут тропинка наконец вывела нас на большую прибрежную поляну. И Марьино озеро открылось во всей своей красе. Мне оно очень нравится, наше озеро. Оно правильной такой овальной формы, стадион напоминает. Не очень большое: примерно с километр в ширину и около двух в длину. Но красивое – аж дух захватывает, когда смотришь, как в почти черной воде, похожей на зеркало, плавают отражения длинных плоских облаков. Берега озера поросли камышом и густым кустарником, дальше – лес охотхозяйства. Но здесь, на нашей поляне, деревья отступают. Дно озера в этом месте долго и полого уходит в глубину и к тому же плотное, без ила – смесь песка с глиной.

Я оглянулся.

Вокруг – ни одной живой души. Наши поселковые – и дачники, и те, кто постоянно живет, да и местные из райцентра не очень то жалуют Марьино озеро. Потому что вода в нем довольно холодная, даже на небольшой глубине: со дна бьет куча родников. Это я на собственной шкуре однажды испытал, еще когда пацаном был. Заплыл подальше, потом понырял, а ногу и свело. Еле-еле выплыл – страху натерпелся на всю оставшуюся жизнь.

Выглядит Марьино довольно мрачно. Дачники предпочитают купаться в чистой и мелководной – в самом глубоком месте не больше двух с половиной метров – речке Сутянке. Она пересекает академпоселок, петляет по его окраине, сливаясь с ручьями. А еще это пограничная река: между нами и райцентровской шпаной, с которой мы, поселковые, выясняли отношения в детстве. Да и с детдомовскими тоже. Но когда райцентровские сами на нас нападали, то детдомовские становились на нашу сторону. И силы сразу уравнивались. Может, именно из-за этих драк я и подался в бокс. А еще наш академпоселок отделяет от райцентра железнодорожное полотно.

Ну, пришли мы, значит, и стали столбить место прямо на берегу да собирать дрова для костра. Мишаня – мы с ним уже год знакомы по университету – сразу же полез пробовать, теплая ли вода, и тут же с воплями вылетел на берег. Заорал, что вода ледяная, как весной. Это он приврал; просто после ходьбы был разгоряченный, вот ему и показалось, что вода холодная. А девчонки хором завопили, что проголодались. И тогда они прежде всего порешили на скорую руку перекусить. Палатка и шашлыки никуда не денутся.

Ничего себе перекусить!

Я прямо поразился, как мгновенно из рюкзаков и корзинок были извлечены вареные яйца, помидоры, огурцы, ветчина, сыр и всякие импортные консервы, хлеб и зелень и еще куча всякой жратвы. Ну, побросали мы на траву пару одеял, которые они привезли, а поверх – большую полиэтиленовую скатерть, на которую и вывалили все припасы. В довершение ко всему мужики тут же бухнули на наш импровизированный стол четыре пузыря красной "Алазанской долины". Похоже, первые, но не единственные – в рюкзаках еще позвякивало стекло.

– А во сколько наша красотка Станислава грозилась подойти? – спросил Мишаня. А сам вытащил из кармана штопор и, как заправский бармен, стал одну за другой откупоривать бутылки.

– Точно не знаю, – говорю я. – Но обещала прийти.

– Ждать никого не будем! – сказала Алена, глядя на меня и как-то странно улыбаясь. – Я немедленно хочу выпить. Наливай, Мишенька.

И протянула ему свой стакан.

– Может, все-таки подождем ее, – заколебался Мишаня.

– Наливай, наливай, Михаил, – строго приказала Мишане высокая светловолосая Аня – как я понимаю, Мишанина девушка. – Вина у нас – море. Всем хватит. И Стаське, когда придет, тоже.

Ну, тут все, конечно, оживились, загомонили, стали друг другу передавать бутерброды, хватать закуску, потом Мишаня попытался произнести какой-то жутко умный и запутанный тост, используя латинские, насколько я понял, выражения. Мужики давай его подначивать и ржать над его эрудицией. Мишаня слегка обиделся и заткнулся. И мы, чокнувшись пластиковыми стаканчиками и проорав каждый свое, дружно выпили до дна.

И я, знаете, не отстал от других.

Просто общее настроение было таким офигительным, такой был кайф, что я временно решил наплевать на режим и тоже хлопнул стакан до дна. Да и Алена, которая рядом со мной пристроилась, глаз с меня не сводила – как тут было опозориться? Я постарался не думать, что пью всего третий раз в жизни, – у нас же строгий режим, а я с четырнадцати лет в боксе. Когда, скажите, мне было пить? Все время тренировки, соревнования, сборы. Да плюс учеба. А у нас так: если выпьешь да еще, не дай бог, кто-нибудь из тренеров застукает, что от тебя спиртным пахнет, – глазом моргнуть не успеешь, как из команды – раз, пинком под жопу. На фиг мне это надо, если я столько уже в спорте пашу и бросать его не собираюсь? Да и не очень-то люблю я это дело, выпивку.

Но тут, на травке, да в веселой компании, да с Аленой я хлопнул стаканюгу залпом, до дна. Как ханыга какой-то, точно. А про то, что пью всего третий раз, – промолчал. Ни за какие коврижки я бы не сказал об этом своим новым знакомым. Засмеют. Загрызут. Знаю я эту нашу университетскую тусовку. Только повод дай. А потом, не забывайте: они все старше меня, еще посчитают несамостоятельным, малолеткой – вот я и решил от них не отставать.

Только я стакан прикончил, только услышал, как Алена мне сбоку на ухо прошептала: "Молодец!", как в башке у меня немного зашумело и я почувствовал себя необыкновенно легко. И до одури весело. То ли от вина, то ли от Алениной похвалы. Но я не раз слышал, как в универе ребята постарше и поопытней говорили: не хочешь надраться в зюзю – как следует закусывай. И лучше всего чем-нибудь жирным, чтобы алкоголь в стенки желудка помедленнее всасывался. Я решил последовать этому совету и после выпитого стакана решительно навалился на ветчину. Тем более что Алена мне сама тарелку с бутербродами под нос сунула. Заботилась обо мне, значит. Это мне еще настроения прибавило. Ну, я тут же и слупил пару бутербродов, даже вкуса не успел почувствовать. На мой глаз, они для лилипутов были приготовлены или для детей – ужас какие крохотные. Я уже принялся было за третий, побольше размером, как Алена вдруг меня спрашивает:

– Андрюша, а грибы-то в вашем Лукоморье есть?

– Конечно, есть, – отвечаю с набитым ртом, стараясь при этом, чтобы куски ветчины на траву ненароком не полетели. – Полным-полно.

Это я чистую правду сказал. Грибов у нас действительно завались, а в этом году особенно: лето жаркое, теплые короткие дожди идут – самое то, чтобы гриб лез из земли как сумасшедший. Я как прикатил к старикам с летних сборов, уже не раз по грибы ходил. И всегда полную, с горкой корзину домой приволакивал. Одних белых, другие я не беру.

Тут Алена мне заявляет таким, знаете ли, слегка капризным тоном:

– Андрюша, я хочу немедленно найти гриб. Большой. Белый.

– Да ты чего, мать? Какие такие белые? Прими-ка лучше на грудь еще красненького, – говорит удивленно очкастый Слава, а сам быстренько наливает по второй.

– Одно другому не помеха, – каким-то странным голосом отвечает Алена и снова поворачивается ко мне:

– А ты грибные места знаешь?

– Я все здесь знаю, – отвечаю я, и это тоже правда.

– Молодец, – почему-то очень серьезно говорит мне Алена и стукает своим стаканом о мой, который уже снова полон до краев: это Слава постарался. – В таком случае, за будущие грибы. До дна, до дна, Андрюша.

Ух ты, до дна!

Я посмотрел на свой стакан. Полнехонек. Еще этот – и уже, считай, четыреста граммов я выпил. А что же дальше будет, если Мишаня-фокусник, как кроликов из цилиндра, новые и новые бутылки из сумки тягает?..

Но колебался я, честно говоря, только секунду. Мужик я в конце концов или кто?!

И тут же залпом осушил второй стакан. Меня аж передернуло – ненавижу сухарь, да еще красный. Чувствую, в голове зашумело еще сильнее и по телу разлилось тепло. Но ощущение, признаюсь, было довольно приятным. Дотянулся я до недоеденного бутерброда и впился в него зубами. Алена же вино только пригубила. Я, конечно, настаивать не стал – она ж все-таки девушка, чего ей с нами, здоровенными мужиками, тягаться. Вдруг вижу, поставила она свой стакан в траву, легко так встала и, ни слова не говоря, не оборачиваясь, пошла в сторону леса.

Я растерянно посмотрел ей вслед, даже жевать перестал. Что случилось-то? Может, я ее чем обидел? Так я и не говорил почти ничего, в общем-то.

Я вслед Алене смотрю, а Мишаня мне и говорит – озабоченно так, серьезно:

– Старик, а ее часом медведи не сожрут? Пока она будет в лесу грибы собирать?

– Какие такие медведи? – искренне удивляюсь я. – Медведей я тут не встречал. Они здесь не водятся. Разве что подальше на северо-запад, в самой глубине охотхозяйства.

– Ну, не знаю, не знаю, – качает Мишаня головой. – Смотри сам. Там ведь чащоба. А то, если с ней чего случится, ногу там подвернет или еще чего, Станислава за лучшую подругу моментально шкуру спустит. А с кого? Ведь ты у нас ответственный за личную безопасность?

– Ну, я, – киваю.

– Значит, с тебя лично и спустит.

Черт!

– Сопроводи девушку, – не отстает Мишаня.

А я прямо не знаю, что делать. Вроде бы действительно надо за Аленой присмотреть.

– Да понимаете, – говорю. – Она же ничего не сказала, куда идет, зачем…

– Не робей, Андрюшенька, – говорит мне Аня.

– Да она ж меня и не звала с собой, – отвечаю я. – Неудобно вроде как-то.

Тут Мишаня начинает хохотать и говорит:

– Неудобно, когда сын на соседа похож. Давай, давай, старичок! Иначе тебе несдобровать!..

И толкает меня в плечо, чтобы я побыстрее вставал и топал за Аленой. И остальные хохочут, как идиоты, чуть ли не до слез, и пихают друг друга. Ну, просто покатываются от смеха, словно не Мишаню слушали, а Геннадия Хазанова.

В общем, так я ничего толком и не понял. Но с одеяла поднялся. При этом меня вдруг ощутимо качнуло в сторону. Проклятое вино! Все же я удержался на ногах. Вроде бы никто ничего не заметил. А я сделал вид, что просто ногу отсидел.

Дожевывая на ходу бутерброд, я пошел следом за Аленой. А она, между прочим, за это время успела отойти довольно далеко. Я пошел, а народ принялся дальше выпивать и закусывать.

Честно говоря, я не понимал, за какими такими грибами отправилась Алена. Потому что был совершенно уверен, что в той стороне не может быть никаких грибов. Там высился только непролазный ельник, где и днем-то всегда темно, как в подвале. Я знал: максимум, что там может вырасти, – это бледные поганки. Ну, может быть, еще свинухи или пара черных груздей, да и то хилых. Не грибное место.

Я заторопился. Алена шла, не оглядываясь, хотя наверняка слышала, что я ее догоняю. Она миновала стайку берез на поросшей высокой травой опушке и остановилась возле ельника: сплошная мрачная стена могучих лап и стволов. И только тогда обернулась и посмотрела на меня. Гляжу, так же, как давеча на платформе, на лице ее появляется загадочная улыбка.

Я подошел поближе и остановился.

– И где же обещанные грибы, Андрюша? – спрашивает Алена негромко.

Смотрит она на меня, чуть склонив голову, покусывает ровными белыми зубами травинку. Я сразу заметил – это у нее такая привычка. А она продолжает:

– Здесь одни елки. Никаких грибов.

Я оглянулся. Поляна осталась далеко позади. Ребята развели костер – в той стороне виднелось чуть оранжевое в подступающем сумраке вечера пламя. Голоса-то еще слышались, но слов уже было не разобрать.

– Ну, вообще-то грибов тут действительно нет, – объясняю я Алене. – Я совсем другие места имел в виду. Но они подальше… Долго топать придется.

– Значит, ты меня обманул, – говорит Алена, а сама на меня смотрит строго и, кажется, даже неприязненно. Прямо как мой тренер, Павел Сергеевич, когда он не в духе.

Я испугался. А что, если она сейчас меня пошлет куда подальше, а сама уйдет? Что же делать?! И тут мне в голову приходит просто замечательная мысль. Я и говорю:

– А знаешь, вон там, не очень далеко, – и показываю рукой вправо, – возле озера есть классный малинник. Хочешь, туда пойдем?

– Пошли, – коротко говорит Алена и протягивает мне руку. Как тогда, в бору возле платформы.

Я осторожно взял Алену за руку и повел ее по еле заметной тропинке вдоль ельника. Мы все больше удалялись от места пикника.

К этому времени солнце уже побагровело и начало скатываться сквозь тонкие перистые облака к рваной линии леса, видневшегося на другой стороне озера. Завтра, наверное, снова тепло будет. В темнеющем воздухе заплясали облачка мошек. Но было по-прежнему жарко и безветренно – черная гладь озера застыла, словно слюдяная.

Глава 13. УБИЙЦА

Обнаженный человек все еще неподвижно стоял в комнате. Глаза его были закрыты. Он походил на мраморную статую. Но на самом деле все мышцы его тела были напряжены до предела. На виске лихорадочно пульсировала тонкая жилка.

Человек был в отчаянии, граничащем с безумием.

Потому что до прошлой ночи он надеялся, он был почти уверен, что ЭТО ушло навсегда. И никогда, никогда уже к нему не вернется.

Ведь с тех пор как он, подчиняясь неумолимому приказу, исходившему откуда-то из неизведанных глубин его (его ли?) существа, убил человека, прошло уже целых семь лет: это случилось давным-давно, в другой, забытой жизни, когда он сам был совсем другим – нечеловеческим существом. Он скорее смутно догадывался, чем помнил, что и до этого, последнего убийства были другие убийства, много убийств – и все безнаказанные; был пряный запах крови, и вопли ужаса, и предсмертные хрипы жертв, и хруст костей на острых клыках. Он догадывался обо всем этом, но не более того. ЭТО, засевшее в его мозгу, всегда услужливо стирало практически все подробности убийств, которые он совершал, будучи нечеловеком. Более того, он не помнил никого из жертв: ни лиц, ни имен, ни тем более фамилий и обстоятельств их смерти. ЭТО неизменно ставило в его сознании психологический барьер, заставлявший его сразу же после возвращения в человеческое обличье забывать все случившееся. Не будь этого барьера, он наверняка бы давно спятил или покончил с собой, потому что ужасающие подробности тех многочисленных убийств непременно свели бы с ума любого нормального человека. А он, пока в него не вселялось ЭТО, был абсолютно нормален.

Он никогда не мог вспомнить, что он делал, будучи нечеловеком. Более того, не помнил, какой именно нечеловеческий облик он принимал.

Да, после того, как его посещало ЭТО, к нему неизменно возвращалось человеческое обличье. Рано или поздно. Но что именно с ним происходило, что и как он совершал, когда ЭТО вытесняло из сознания его самого, – он либо совсем не помнил, либо помнил весьма смутно, коротко вспыхивающими в мозгу обрывками, разрозненными кусками. При любой попытке составить хотя бы приблизительное целое из этих мозаичных кусков у него начинались дикие головные боли, такие, что пару раз он терял сознание. Поэтому он давно оставил подобные попытки и даже на уровне подсознания не возвращался к воспоминаниям о том, что он делал с людьми в ночи полнолуния.

Но делал ли он это действительно? Может быть, все было только галлюцинациями, следствием таинственной болезни, угнездившейся у него в мозгу?..

Нет. Он знал – нет.

Но, в любом случае, внутри него таились два разных существа. Человек, который жил обычной, не отличимой от других людей жизнью. И ЭТО, которое вообще не было ни на что похоже.

Сколько же всего их было, этих кровавых ночей полнолуния?.. Не важно. Он забыл. За прошедшие семь лет он сумел обо всем этом забыть. Он никого не убивал: минувшее – кошмарные сны, не более того. И он постарался забыть о существовании ЭТОГО. И ему почти удалось это сделать – загнать ужасные воспоминания об ЭТОМ в такие глубины памяти, где они, казалось, были похоронены навсегда.

До прошлой ночи он надеялся, что больше никогда не почувствует себя убийцей, что ЭТО ушло из него и теперь он стал таким же, как все люди.

Он устал от убийств.

Потому что на самом деле человек в нем никогда никого не хотел убивать. Всегда хотело убивать и убивало ЭТО, а он с ЭТИМ ничего не мог поделать. К своему ужасу, он все прекрасно понимал. Не помнил, но понимал.

И вот ЭТО снова вернулось.

Человек глубоко вздохнул. Он не хотел двигаться с места, не хотел выходить из дома и бежать туда, куда вот-вот – он предчувствовал – неизбежно позовет и направит его ЭТО. Потому что знал: чтобы хоть ненадолго избавиться от ЭТОГО, он обязательно должен был кого-нибудь убить. Сегодня.

Человек стоял и прислушивался к себе.

Он ощущал, как лихорадочно колотится в груди сердце, как подрагивают кончики пальцев, как в ушах шумит быстрый ток крови. Он все же надеялся, что ничего не произойдет, что ЭТО его отпустит. Хотя бы сегодня. Что ЭТО попросту не придет. Человек снова медленно и глубоко вздохнул, пытаясь успокоить бешеный бег крови по жилам. Но вдруг почувствовал, как начали медленно неметь кончики пальцев и тут же в мозгу, в самом его центре, родилась и стала все сильнее и жарче разгораться ослепительно яркая горячая звездочка. Человек мгновенно покрылся липким холодным потом, и леденящий ужас сковал его по рукам и ногам: к сожалению, он прекрасно помнил, как ЭТО приходит, – не в первый раз он проходил через кошмарный сон перевоплощения. И ощутив все мощнее расцветающую хрустальную звезду в своем мозгу, он с тоскливым прозрением понял: ЭТО его не оставило, оно пришло снова.

Сияние внутри него нарастало болезненно пульсирующими толчками. Он почувствовал, как часть его мозга начинает плавиться, уплотняться и превращаться в один большой кристалл. В нем вспыхивали и тут же угасали невероятно яркие видения: какие-то дергающиеся голые люди с искаженными страданием лицами; потрескавшаяся от удушающей жары, высохшая земля, по которой ветер, пахнущий солью и степной травой, гнал спутанные шары перекати-поля; заснеженная бескрайняя тундра, пересеченная крутящимися змеями поземки, черное, изгибающееся полусферой небо, усыпанное кровавыми сгустками звезд и косматыми хвостами комет, и еще многое и многое, чему он не мог подобрать ни слов, ни определений.

Сияющая волна накатилась. С чудовищной болью, отдавшейся во всем теле, захлестнула его и смыла остатки человеческого разума.

Человек обессиленно опустился на колени.

Взгляд его остекленел, и зрачки расширились почти во всю радужку. Тоненький ободок радужной оболочки приобрел странный алый оттенок. По всему телу пробежала дрожь. Кожа продолжала покрываться мелкими капельками пота и вздрагивала от частых судорог, сотрясавших изнутри мышцы тела.

Потом человек как-то по-собачьи встряхнул головой, медленно поднялся с колен и подошел к шкафу. Походка у него стала неловкой, дерганой, как у игрушки, работающей на батарейках. Человек передвигался, глядя в пустоту, словно лунатик.

Он открыл створку шкафа, вытащил одежду и стал ее на себя натягивать. Неуклюже влез в черный комбинезон на молнии и надел черные кожаные, вроде ичигов, сапоги на мягкой подошве. Натянул обтягивающую голову шерстяную шапочку, тоже черного цвета, а на руки – тонкие перчатки черной кожи. Все так же скованно двигаясь, он снова подошел к узкой бойнице окна и уставился на круглую серебряную луну, уже довольно ярко выделяющуюся на ультрамариновом небосводе.

– У-у-у-убить, – вырвался из горла человека свистящий шепот, переходящий во все тот же постепенно угасающий волчий вой. Тембр голоса его резко изменился и напоминал поскрипывающее шипение старой заезженной пластинки: в нем не осталось ничего человеческого, теперь он принадлежал неземному созданию.

– У-у-у-би-и-и…

Шипение стихло.

Человек, словно робот, четким механическим движением развернулся и подошел к люку. Открыл его, спустился по лестнице на второй этаж, закрыв за собой люк. Потом он пошел на первый этаж. В коридоре уверенно распахнул дверь и прошел в большой, без окон захламленный чулан. Взял с полки электрический фонарик. Наклонился, сдвинул в сторону ящик с тряпьем и садовыми инструментами и распахнул квадратный люк, обнаружившийся под ними в полу. Вниз, в непроглядную черноту вела короткая, в пять ступенек лестница.

Человек спустился по лестнице и захлопнул за собой люк.

В темноте подвала раздался негромкий щелчок. Из фонарика вырвался неяркий желтый луч. Он осветил низкое пустое помещение и маленькую дверцу в обшитой заплесневевшими досками земляной стене. Все так же уверенно человек распахнул дверцу, за которой открывался длинный, теряющийся во мраке, аккуратно прорытый в земле узкий ход. Из него пахнуло мертвенным холодом и затхлой сыростью. На неровных стенах блестели капли грунтовой воды. Наклонив голову, чтобы не стукнуться о низкие своды, человек вошел в подземный ход и уверенно зашагал вперед, светя себе под ноги фонариком. Его неестественно раскачивающаяся фигура быстро удалялась по подземному ходу, пока, наконец, не растаяла в темноте.

Он шел убивать.

Разросшиеся кусты и непролазный мелкий осинник вплотную подступали к невысокому штакетнику, отделяющему большой неухоженный сад от леса. А сразу за кустами и осинником начинался лес охотхозяйства: дом этот стоял на отшибе, последним на улице.

Сад располагался сразу за домом, крыша которого отсюда едва виднелась за кронами яблонь и вишен. Возле штакетника, еще на территории сада, возвышался невысокий холм, поросший гигантской крапивой. Он был надежно укрыт сенью обступивших его старых развесистых кленов. Это был заброшенный погреб. С одной стороны холм был выровнен и там виднелась покосившаяся деревянная дверца, едва различимая в сумерках накатывающейся ночи.

Внезапно раздался негромкий скрип, дверца медленно открылась, и из темного зева погреба бесшумно выскользнул человек в черном комбинезоне с фонариком в руке. Человек нажал на кнопку, и фонарик погас. Человек приостановился, застыв расплывчатой призрачной тенью. Он настороженно вслушивался в неясные звуки леса и сада. Человек стоял неподвижно. Двигались только расширенные, непрозрачно-черные глаза. Но ничто не предвещало опасности: он не ощущал поблизости присутствия других живых существ. Тогда, оставив фонарик и прикрыв дверь погреба, человек одним невесомо легким движением перемахнул через штакетник и, согнувшись, углубился в осинник. Миновав его, человек быстрым шагом вошел под своды леса.

Неведомый инстинкт упорно гнал его куда-то вперед, сквозь сумрачную чащу. Его гибкая, хищная, черная фигура сливалась с черно-зеленым лесом. Человек ускорил шаг и почти побежал легкой упругой рысцой по еле заметной тропинке, безошибочно обходя рытвины и перепрыгивая через замшелые стволы поваленных деревьев.

Он бежал навстречу своим будущим жертвам.

Глава 14. АНДРЮША

Ну, вы конечно знаете, что малина лучше всего растет на припеке. И поэтому в малинниках всегда, даже вечером, душно и жарко и над зарослями висит плотное облако ягодного аромата. Издалека его почуешь, ни с чем не спутаешь, особенно если ветер дует в твою сторону.

А этот малинник был особенно клевым. И вот почему. Вездесущие ягодники сюда каким-то образом еще не добрались, и малины в нем оказалось полным-полно.

Я в эту непролазную колючую чащобу не полез – боялся перепачкать свои новехонькие, в первый раз надетые джинсы. Между прочим, я за них в фирменном магазине, что в Столешниковом, семьдесят шесть гринов отдал. Это вам не пять копеек.

Поэтому я плюхнулся на сухой ствол поваленного дерева и стал наблюдать за тем, как Алена то появлялась из массы зелени, то снова исчезала в ней. И тогда только колыхание кустов и легкий шорох напоминали о ее присутствии. У меня слегка кружилась голова и в какие-то моменты весьма ощутимо начинало двоиться в глазах. То ли от запаха малины, то ли от вина. А скорее всего, от того и другого вместе. Я потряс головой, отгоняя непривычное и очень неприятное ощущение. Похоже, бутерброды с ветчиной ни черта мне не помогли и я все-таки набрался. Не в зюзю, конечно, но все же прилично. Но разобраться со своими ощущениями я не успел. Гляжу – кусты затряслись, словно медведь ломится, раздвинулись и из зарослей выбирается Алена. Страшно довольная и с полными пригоршнями переспелой малины. Подходит ко мне и спрашивает, а сама сует мне ягоды прямо под нос:

– Хочешь?

– Хочу, – признаюсь я и тяну руку к малине.

Но Алена отводит мою руку и подносит ладошки к моим губам:

– Давай, ешь.

Ух ты! Я, конечно, не дурак отказываться: осторожно так стал брать малину губами с ее ладошек. Ем и ем себе. Она мне скормила все до последней ягоды. Облизала измазанные соком пальцы. Потом вздыхает так тяжело и говорит:

– Жарко. Искупаться хочется.

Я недоуменно пожимаю плечами:

– Ну так в чем же дело? Искупайся.

– Я купальник не надела. Он у меня там остался, в сумке, – говорит она.

– Да?..

– Ага. Вот ведь незадача какая, – снова печально вздыхает Алена, глядя как-то вбок и явно избегая моего взгляда.

Понятное дело, раздосадована. Я молчу. Может быть, она меня сейчас за купальником попросит сбегать? А чего – я сгоняю, мне нетрудно: тут всего-то с полкилометра. Ну, может, чуть больше. Может, предложить ей, думаю, а то она поди стесняется меня грузить. Но тут она говорит негромко:

– Разве что только голышом.

Я и обалдел. Даже подумал, что мне показалось.

– Что – голышом? – переспрашиваю.