Своя рыба и река

К матери укатила, за триста километров. Там замуж вышла. Встречался, конечно, веселая, все шутит, шутит, за руку меня треплет, ласковая такая, будто и не она сроду. Спрашивает: "Ну как ты?" "Как? Да никак". "Не женился еще?" - "Нет, не женился, - говорю, - не успел". Хотел добавить: "Я тебя любил, может, и сейчас люблю". Да понял, что ни к чему это - лишний раз дураком выглядеть. Взяла меня под руку. "А я замуж вышла! - в глаза заглядывает, смеется. - Ты paд, за меня?" - "Рад, а как не рад. Радости полные штаны". Уехала довольная, сказала, что рада, что наконец-то мы славно поговорили. Eщe сказала, что никогда меня не забудет.
      Остался я один. Стал думать, к чему она мне последние слова шепнула: показать, что я тоже для нее что-то значил? Что было у нее ко мне чувство настоящее да я не разглядел? Или намекнула, что не все потеряно: держись, Вася, будем вместе! Чтоб дольше помнил. Так ломал я голову, пока очевидное не понял: она просто так ляпнула, сдуру! И другое понял: не любила она меня никогда. И все. И точка. А я-то любил. В том и беда. И еше напоследок уши развесил. Сейчас почти успокоился. Теперь долго не женюсь, лет пять. Хватит, наелся. Так что, братцы, любовь - штука опасная, но куда страшнее, когда ее нет, когда вместо любви - нелюбовь. Так-то. Ну, спасибо за компанию, выговорился, можно сказать, излил душу.
      Он попрощался и ушел вразвалочку, по-флотски, чуть сутулясь и размахивая руками. Ему действительно стало легче, даже весело.
      РОВЕСНИКИ
      Один дружок узнал, что они с президентом с одного года, обрадовался: ровни мы с ним, значит, ровесники! Тут же подумал: "Это что же получается? Это ж ведь я мог запросто на его месте сидеть! Интересно..." Побежал радостной новостью с дружком-женой поделиться. Поделился, а она:
      - Но-о, тебя там только еще не хватало!
      - А что? Я бы смог! - продолжает он хорохориться.
      - Ты сначала на него посмотри, - не выдерживает супруга, - а потом на себя! Он бы смо-о-г... Пропил ты свою жизнь, вылакал до донышка!
      Он ругнулся, погрозил ей и побежал еще на президента-ровесника в теливизоре поглядеть. Тот ему понравился: весь подтянутый, собранный, взгляд твердый, слегка жестковатый, - серьезный мужик, ничего не скажешь. Потом на себя - в зеркало: под глазами мешки, волосы повылезли, зубы повыпали и руки еще трясутся... Увиденное его впечатлило не очень. "Д-а-а, - причмокнул он и досадливо поморщился. - Видать, не судьба. Кому что уготовано. А тут еще руки... От нервов все, нервы шалят... Травки надо попить, душицы... Вот она жизнь-то, а? Прогромыхала - и глазом не моргнул... А где оно, счастье-то? И не ночевало... И жена, не сахар попалась. Да-а, каждому - свое. Грустно..."
      Он потолкался еще у зеркала, поиграл желваками, потом махнул рукой и побежал к жене душицы попросить, на заварку.
      ШАХМАТЫ
      Сидят двое под старым вязом, играют в шахматы, вместо столика - чурка, широкий кругляк. Играют сосредоточенно, курят, сплевывают. Большой двор опустел, все разошлись. Воскресенье. Завтра на работу. А они все сидят, охота - пуще неволи. Раскрывается окно, раздается женский голос, слегка гнусавый:
      - Василий, ну ты идешь или нет? Все остыло, - одного из них жена зовет ужинать.
      Тот отзывается, начинает играть быстро, бестолково и опять проигрывает. Потом сгребает шахматы, - шахматы его, - поднимается.
      - Ладно, сегодня не мой день, в следующий раз отыграюсь. Второй лениво позевывает, дергает плечами.
      - Ага, отыграешься ты, в следующей жизни...
      Первый, Василий, смотрит на него с некоторым сожалением.
      - Злой ты человек, Саня, не любишь ты людей.
      - А за что их любить-то? Твари они, хуже собак.
      - А ты сам-то кто, не собака?
      - Я - волк.
      Какое-то время они еще оценивающе смотрят друг на друга, потом расходятся.
      Первый - шахматист-разрядник, читает специальную литературу, разбирается в шахматах будь здоров. Второй - самоучка, играет спонтанно, как масть пойдет. Но игрок, как говорится, от Бога. Сегодня не одной партии не отдал "разряднику". Бывает и такое.
      Уходит он легкой походкой, сплевывая сквозь зубы: знай наших. Такой он и в жизни, все привык брать нахрапом, наскоком. Быстро, все сразу. Но это, правда, раньше было, по-молодости, сейчас слегка подостыл. Работает качегаром, подбрасывает уголек в топку. Шахматы для него - развлечение, серьезно он к ним не относится. Но есть у него и настоящая страсть: делать модели парусных судов. Когда-то он был матросом, ходил на судне в Атлантике. Если об этом заходит разговор, просит не путать: "ходил", а не "плавал", плавает одно дерьмо. Возни с этими моделями много, много работы мелкой, кропотливой, нудной. Но ему нравится. Модели получаются красивые легкие, изящные, одним словом, загляденье. Сделал он уже больше двух десятков. Одну у него даже купили. Трехмачтовый бриг за тысячу рублей. Ниже он не отдал. Уперся, и все.
      Шахматист-разрядник работает зоотехником. Но работа эта - не его, не его призвание, так уж сложилось, ничего не попишешь. Жена его, когда не в духе, обращается к нему не иначе как: ну ты, гинеколог коровий. Он не обижается, отмахивается. Настоящая его жизнь - шахматы. Он и выигрывает чаще. Он играл бы и с другими, но с другими ему не интересно - фантазии не хватает, выдумки. А этот иногда вдруг такую комбинацию соорудит, что только диву даешься. Бывает, что и выигрывает. Как сегодня.
      Они не друзья, хотя знают друг друга давно, живут рядом, а вот друзьями не стали, не получилось. Встречаются только за шахматной доской. Так и расходятся, даже не попрощавшись, так уж у них повелось. До следующего раза.
      СКУКА
      Как жену похоронил, стал пальцами по столу барабанить, делать-то больше нечего. Сидит за столом, зевает до челюстного вывиха, до хруста; все из рук валится и кусок в горло не лезет. Взял, сходил бы в гости к куме или на рыбалку, в саду бы покопался, - нет, не хочет.
      Неделю сидел, терпел, барабанил по столу, потом пошел, веревочку смастерил и заперся в сарае. Тут и сказке конец.
      ОХОТНИКИ
      Нет, нельзя бывалым охотникам вместе собираться. Особенно на людях, на публике. Как начнут рассказывать, не сразу и поймешь, когда много соврали, когда не очень. Вот один такой, распушил усы, начинает рассказывать:
      - Я как-то лису подстрелил. Ободрал, выделал, все как надо, жене с дочкой по шапке получилось и по воротнику. Куда остальное девать? Ну, обменялся с соседкой на зерно, чтоб моим-то не завидовала. А лисы еще осталось, куда девать? Решил себе на унты пустить, не пропадать же добру.
      - Так они ж у тебя собачьи! - вспомнил кто-то.
      - Э-э-э, дурья голова, лиса-то у меня под собакой, чтоб не изнашивалась. И тепло, и хорошо. Да, крупная кумушка попалась, ничего не скажешь. А мой дед мне...
      Тут другой охотник не выдерживает, перехватывает инициативу:
      - А я раз в лесу заночевал. Ничего не убил, даже рябчика, стыдно домой на глаза показаться. Ну, думаю, утром убью, без добычи не останусь. А ночевать холодно, осень уже, а у меня из теплой одежды только пиджачок и спички отсырели. Что делать? Гляжу, передо мной гора, на горе дерево, на деревe большое гнездо воронье. Забрался я в него, как раз оно мне впору пришлось, и все мягкой шерсткой выстлано, тепло. Положил я ружье под голову и заснул.
      Только заснул, вдруг гнездо подскочило и давай подо мной скакать! Я вниз-то посмотрел, а это лось подо мной наяривает, копытами бухает... И, главное, прет меня в противоположную сторону от дома. В Монголию! Я ему: "Куда? Мне домой надо, а ты меня прешь к татаро-монгольской границе! А у меня и паспорта с собой нет, еще поймают как диверсанта".
      - Так татаро-монголов-то yж давно нет, мы их всех вывели! - опять все тот же встряхивает, фома неверующий, хочет уесть рассказчика.
      - Нo-но, особенно ты со своей пукалкой... Чингизханы - они тут как тут, не дремлют! Надо в оба глядеть, - осадил его охотник и дальше продолжает: - Ага... Ноль, значит, на меня внимания, два презрения, лось-то, знай наяривает дальше, ножищи-то будь здоров, только деревья трещат... Прямо не лось, а великан какой-то попался, я опять к нему с просьбой: "Стой такой-сякой-стоеросовый! Ведь совсем упрешь меня за границу!" А лось отвечает, услышал наконец, что я в гнезде нахожусь: "Занимайте места согласно купленым билетам". Тогда я кричу: "Так у меня билета-то нет, касса была закрыта". Он сразу остановился, говорит: "С вас штраф три рубля". Хорошо, что у меня с собой в заначке три рубля было. Отдал я ему деньги, штраф за безбилетный проезд, спустился, домой пошел. Три дня добирался, так далеко он меня завез. Домой прихожу, жена с ехидным вопросом: "Ну и где ты три дня болтался?" Так, говорю, и так, лось далеко увез, насилу домой добрался. А она не верит. "Опять, - говорит, - по любовницам шатался, охотничек?" Волос полголовы мне выдернула. Вот, глядите, - и лысину народу показывает. Лысина действительно знатная, если не от природы, так точно - жена выдернула.
      Тут и третий, тоже охотник не промах, в разговор вклинивается:
      - А меня глухарь укусил! Выскочил из кустов, здоровый такой, зубы тоже здоровые, как тяпнул - куcoк мяса отхватил! Я-то с двухстволкой и развернуться не успел. Вот, - закатывает рукав, руку показывает, шрам со столовую ложку. Действительно укусил. - Так я его потом все равно поймал и дома на цепь посадил, вместо собаки, пусть охраняет. Ох, и злющий глухарь попался. Пришлось даже табличку прибить: осторожно, злая собака. Вот он гавкает, слышите? - издалека доносится приглушенный лай. - Так это он и есть, мой глухарь.
      Дальше они начинают говорить не по отдельности, а вперемешку и все скопом. Ничего уже не разобрать, кто про что рассказывает.
      Чудные люди эти охотники, поди, разбери, когда они правду говорят, а когда неправду. Одни жены, горемычные, их и понимают.
      ХРУСТАЛЬНАЯ ДЕВА
      Почему муж с женой чаще, как кошка с собакой, живут, а не в ладу, чтоб все у них тихо и мирно было! Ведь они две половины и предназначено им единым целым быть, жить в единстве и согласии.
      Нет, никак не получается. Редко, когда встретится семья, чтоб все у них по-доброму, по-хорошеиу было. Но вдруг и эти - трах-бах - разошлись и разбежались в разные стороны.
      А чаще всего, что очень грустно, царит в семье недоброжелательность, непокорность, рукоприкладство и ненависть - открытая или тайная, и вражда.
      Вот живут двое, семья, дети давно у них выросли, разлетелись из гнезда. Остались вдвоем, как когда-то начинали жизнь. Сами еще нестарые, считай, вторая молодость наступила. Свой дом у них, сад, огород, машина есть. Что, казалось бы, людям надо? Все есть, дом - полная чаша. Живи и радуйся, купайся в счастье и благополучии, получай, чего в молодости не дополучил! Нет, не выходит. Раз в два-три месяца случается у них в семейных отношениях коренной слом, разлад. А ведь вроде все было ничего: то в доме возились вместе, то во дворе, то в огороде, посмеивались, разговаривали громко, не стесняясь, иногда переругивались по-пустому.
      Но вдруг наступила у них во дворе странная тишина... Только слышно как побрякивает цепью, поскуливает собака... Они пробегают по двору, как тени... Все уже делают молчком, быстро и по отдельности. Все, значит быть скоро буре - большой ругани. А молчать они могут еще с неделю, выжидают, копят злость.
      И вот рано утром - обычно это утром происходит - начинается у них светопреставление. Ну все, значит злости поднакопилось порядочно, надо пару дать немедленно выйти, а то как бы атомному взрыву не произойти. Вначале идут реплики непонятные, вопросы и ответы. Она что-то скажет в сторону, то ли к нему обращалась, то ли нет, непонятно... А он уже весь на стреме, держит ухо востро, тут же переспрашивает громко:
      - А? Что? Ты к кому обращалась-то, ко мне что ли? Я что-то не понял!
      Она опять что-то скажет, буркнет в сторону, тоже громко, но неразборчиво.
      Он все бросает - и к ней.
      - Так ты что сказать-то хотела, я что-то понять никак не могу? Буровит кого-то и все... - он уже готов к схватке, к обороне.
      Тут она уже не выдерживает, оставляет все дела и начинает резать ему правду-матку в глаза. Что она только о нем не рассказывает, как его не называет! И "мизгирь", и "сморчок", и "кожувар", и "змей лютый", и "людоед". Ругань далеко слышна, а ничего, пусть все знают, а ей стыдиться нечего, она у себя дома находится. Он только покряхтывает, не отвечает пока, смысла нет.
      Потом она слегка сбавляет темп, начинает причитать:
      - Ой, ведь сокрушил он меня, хрустальную деву, разбил мою драгоценную жизнь на мелкие кусочки, до основания, сморчок проклятый, сокрушил напрочь... А ведь могла я за летчика замуж выйти, за истребителя, и не жила бы в этой глухомани со сморчком!.. Был, бы-ы-л у меня летчик! И летала бы я с ним высоко-высоко, а тебя, сморчка, бы не заметила...
      Какое-то время она судорожно дышит - ей не хватает воздуха - и начинает по-новой:
      - Ой, и сокрушил же он меня, хрустальную деву, на мелкие кусочки...
      И что это за "хрустальня дева" такая? Откуда она это взяла? Или где в сказке вычитала, да давно это было, забыла где, или сама придумала, неизвестно...
      А он молчит, слушает, он - терпеливый, знает, минут на двадцать главного пару осталось, а там - не страшно, один свист останется.
      А она все рассказывает, причитает, плачет насухую: и про "деву", уже по третьему разу, и про "сморчка-людоеда", и про "летчика-истребителя". Со стороны поглядеть да послушать, так не жизнь у нее получилась - а сплошная катострофа.
      Наконец он встряхивается, - все, теперь можно, - дожидается промежутка, паузы в "излияниях", и свое слово вставляет:
      - Ага, вышла бы она за летчика-истребителя, как же, поглядите на нее... Ему делать-то больше нечего, летчику-то этому недоделанному, только на тебе жениться... Да ты пока его ждала, он обкакался твой летчик, пока летал на истребителе! Вышла бы она... Ты сначала загадку отгадай, а то все: я бы да я бы... - и, правда, загадывает загадку, загадка непростая, с подвохом:
      - Блестит - но не золото, пахнет - но не мед.
      - Ха, загадку он загадает, - горько кривит она губы. - тоже мне, умник нашелся? Иди-ка ты другим дурам позагадывай... - а сама начинает машинально думать, что бы это могло означать, потом прошибает ее, догадывается она и вскрикивает в сердцах: - Ах ты, козел с рогами! Сейчас как звездану поленом, куда куски, куда милостыньки полетят!
      Он сразу убегает за баню, в крапиву... Все, дело сделано, он свое слово сказал, а она последние громы и молнии извела, весь запал вышел. Теперь месяца на два в доме тишина и покой, мир и дружба воцарится. Это как у иного человека запой бывает, никак без срывов ему нельзя, а другой - без ругани не может, а потом опять, как шелковый, становится.
      Но только что это у русского человека за поговорка такая, очень уж недобрая, злая: как дам тебе, куда куски, куда милостыньки полетят! Это что ж получается? Человек в голодный год ходил, с великим трудом собирал их по миру, эти самые кусочки и милостыньки, в котомочку свою, где с просьбой, где с поклоном, где с молитвой - всяко пришлось. А тут вдруг объявится кто-то и так поддаст, что в одночасье разлетятся все с таким трудом прикопленные кусочки из котомочки, что и не собрать... Страшно. Никак нельзя этого допустить. Слишком дорогие они, потерять их - смерти равносильно.
      Так же и с духовной пищей. Допустим, собираешь-собираешь по жизни, приглядываешь, запоминаешь все доброе, хорошее, и по крохам, по крупицам в душу свою откладываешь. И вдруг случается такое, что или сам, по неразумию, растеряешь все накопленное, или придет кто-нибудь и вытряхнет все из души твоей вон. А взамен или какую философию новую всучит, или религию подсунет... И враз тогда - и имя свое позабудешь, кто такой и откуда. Уж такого совсем никак нельзя допустить. Страшно подумать. Не дай Бог!
      АРИНА
      Она - суха, легка, немолода и очень подвижна. Зовут ее Арина. Имя редкое по нынешним временам, не модное, хоть и пушкинское. Так назвали родители, им виднее. Родителей своих она любила и сейчас любит, почитает их. Говорит, что таких больше не было и не будет.
      Она давно на пенсии, занимается всем понемногу: мелкими домашними делами, перешивает и штопает старые вещи, чтоб им износу не было, или, если лето, копается в огороде. Огород у нее прямо под окном. "Полтора куста помидор и два картошки, - по ее собственному выражению. - На продажу не выращиваем, мы не из таких!"
      Арина очень любит голосовать и к политике вообще не равнодушна. Хлебом ее не корми - дай только проголосовать да о политике поговорить.
      Все дни перед выборами она места себе не находит, толчется на пустом месте, даже, бывает, сердце прихватывает: так политика головой и сердцем завладела. А уж в последний день обязательно всех соседей обегает:
      - Ну, вы как нынче, голосить-то пойдете?
      - А как же, - отвечают те с улыбкой, - пойдем. Мы люди обязательные. Плачешь, голосишь, глядя на кандидатов, а все равно идешь, деваться некуда.
      Соседи у нее добрые, дай Бог каждому таких соседей, все - пенсионеры. Только она все равно как-то не очень с ними контактирует, все больше сама с собой общается. Ну, а уж предупредить людей насчет выборов - так это ее прямая обязанность, она считает, чтоб не забыли. Тут уж она никого не боится. Может, ее кто уполномочил.
      Сама Арина голосовать раньше всех прибегает. За час, а то и раньше. Двери еше заперты, а она уже тут как тут, ждет, томится, когда откроют, зато раньше всех. Ночь перед этим не спит, чтоб не проворонить. Потом домой бежит, чаи гонять. Радуется: слава Богу, отметилась, раньше всех проголосовала. Потом, со спокойным сердцем, спать заваливается. И никто не мешает. Муж-то от нее давно сбежал. А ей и хорошо, что сбежал. Меньше вони. И свет никто не застит.
      Жевет она скромно, на пенсию. Детей у ней нет, не родились почему-то. Никто ей не помогает. Сама о себе говорит: "Живу бедно, но честно, другим не в пример". Из хозяйства у нее одна кошка, из техники - телевизор. Старый, черно-белый, отцов еще, но показывает хорошо. Надежный. Политиков она знает всех наперечет, кто кому друг, кто враг. Бывает, разговаривает с ними в телевизоре, спорит громко, до хрипоты, объясняет им прописные истины. Хорошо, что есть телевизор, есть с кем поговорить, а без телевизора - куда? -сплошная погибель. Была бы хоть церковь, так в церковь бы сходила, помолилась. А так, ну куда податься простому человеку, водку что ли пить? Она - не из таких.
      КАЛОШИ С ГЛАЗАМИ
      Дед, бабка и внук, внуку три года, побывали в гостях. Душевно поговорили, чаю попили с пышками, с медом, хорошо посидели у сватов. Стали домой собираться. А на улице уже темно.
      Дед с внуком быстро собрались, по-солдатски, а бабка все ковыряется, никак в калоши влезть не может. Дед дергает внука: пойдем, она нас догонит. Ему хочется побыстрее выйти и закурить на воздухе. А внук упирается, кричит:
      - Она заблудится одна!
      Дед ему потихоньку:
      - Не заблудится, у нее калоши сами дорогу знают...
      - Ничего они не знают! - упорствует внук. - Заблудится одна!
      - Так они у нее с глазами, - шепчет дед.
      - Как с глазами?! - ребенок кидается к калошам, чуть не опрокидывает бабку, начинает искать глаза на калошах...
      Ищет, сопит и не находит. Он разачорован.
      - Нету никаких глаз, наврали... - и грустно вздыхает. Ему действительно жалко, что глаз нет. Потом смиряется, кряхтит по-стариковски:
      - Ладно, нету так нету...
      А когда вышли на улицу, на улице - темно, фонари не работают, говорит:
      - Идите за мной, я дорогу знаю, а то в яму упадете!
      И правда, идет впереди, отдувается, ишь, командир какой выискался! Старики на него не нарадуются, особенно дед. А как же, - внук, родная кровь, продолжатель рода!
      ЗМЕИНЫЙ ВОЗРАСТ
      Как перевалило старику за семьдесят пять, стал он мелочным, въедливым и своенравным. Никакого сладу с ним нет. Валенки перестал и летом снимать. Ходит вокруг холодильника, плюется.
      - С тех пор, как купили холодильник, в доме стало не согреться, сколько печь не топи!
      Все стало не по его. Подойдет к окну, начнет тюлевые занавески дергать.
      - У-у-у, понавесили неводов на окна, свету белого не видно! - Совсем невестку с сыном заездил. Соберется в баню, дадут ему полотенце махровое не берет, утирается всякими тряпочками, клочками. Сын его пытается урезонить, невестка - у самой уже внуки - чуть не плачет:
      - Папа, ну что вы в самом деле? Взяли бы полотенце!
      Нет, не берет. Бережливым стал до невозможности. Что поделаешь, змеиный возраст, терпи дорогого человека.
      НЕПЬЮЩИЙ
      Один мужик долго спиртного в рот не брал, лет десять. Всякими правдами-неправдами, где таблетками, где уговорами, - но не пил. Жене говорил, что завязал окончательно и бесповоротно. А до этого сильно увлекался, неделями не просыхал, до того доходил, что потом едва отхаживали, уж про работу и зарплату говорить нечего.
      Поначалу, как пить бросил, пьющих сторонился, вроде как неуютно чувствовал себя в компании, комплексовал. А потом осмелел, стал ходить и на именины, и на крестины, куда приглашали, от спиртного легко отказывался и ущемленным себя не чувствовал. А тем, которые чего-то не допоняли, объяснял:
      - Я - не пью, - и в грудь себя тыкал. - Завязал. Мое слово - олово, сказал - как отрубил, - и еще ребром ладони показывал, как отрубают.
      Тогда ему предлагали безалкогольного пива, на что он сначала искренне удивлялся, а потом брезгливо морщился.
      - Вы мне еще водки без градуса предложите и сигарету без никотина. Предпочитаю лимонад, - набухивал себе полный фужер лимонада и шумно, с удовольствием выпивал. - Вот так, - говорил и аккуратно ставил стакан.
      С гулянки уходить не спешил, специально задерживался, из любопытства, чтобы посмотреть на пьяных дураков.
      За то время, что не пил, наладилась его семейная жизнь, хозяйство кое-какое завелось, в общем все стало как у людей. Сам - округлился, стал покупать газетки и почитывать их на диване.
      Жена его успокоилась, наконец вздохнула спокойно, расслабилась. Решила съездить к сестре в гости в другую область, дней на пять, а то уже двадцать лет никуда не выезжала.
      - Съезжу? - спросила как бы невзначай.
      - Поезжай, дело хорошее, - крепко поддержал он ее. - За домом последим, - и добавил внятно: - Не может быть того, чего быть не может.
      Она и поехала с легким сердцем... Вернулась через неделю. В доме кавардак, двери нараспашку, заходи, выноси добро, в комнатах - будто свиньи толклись, мужика нет.
      - Где?! - всплеснула руками.
      Сказали: на базаре видели, голый бегал.
      "И ведь ни разу за это время сердце не екнуло, - уже потом рассказывала она народу, - ни одной дурной мысли в головушке".
      Понеслась она на базар, нашла кое-как, привела домой. Отсыпался трое суток. Как пришел в себя, спросила, злость и обида частью уже прошла, жалость осталась:
      - Зачем ты это сделал-то? Ведь не пил десять лет, человеком стал.
      - Я, родная, это... только попробовать хотел, культурно выпить, посмотреть, что получится... Ведь я не пил столько времени, считай, навсегда излечился от пьянства, - ответил он с великой грустью.
      - Ну что, попробовал?
      - Попробовал. Видишь, не получилось...
      - Вижу! И что мне теперь делать? Ведь все насмарку пошло, коту под хвост! Еще десять лет ждать, чтоб опять человеком стал? Да что я, двужильная что ли?! Нет на земле такого средства, чтоб из пьяницы в культурно пьющего превратиться, хоть ты сто лет не пей, - нет и не будет! сказала так, спрятала лицо в ладони и заплакала горько и безутешно.
      Он подкрался к ней и тихонько обнял за плечи. Он жестоко страдал, казнил себя всеми мыслимыми и немыслимыми казнями, и во всем с ней соглашался.
      А еще бы он не согласился! Жестокая это правда, да деваться некуда. Тот, кто всегда был выпить не дурак, а выпив, дураком сам становился, никогда не научится пить умеренно. И никто тут не поможет, - ни нарколог, который сам обычно тихий алкоголик, ни волшебник. Потому что дно-то у бутылки - немеряное, многие герои пытались дно увидеть, да не смогли.
      Так что остаются две крайности, как, впрочем, и все у русского человека: либо пить без всякого удержу, чтоб все трещало и стонало вокруг, а потом голову сломить, либо - совсем не пить. Третьего пути нет. Вот и весь сказ. Грустно. А что делать?
      ЛАСКОВАЯ КОШЕЧКА
      Жили в одном селе мать с дочкой и были они глухонемые от природы: ни слышать, ни говорить не могли, только на пальцах показывали. Мать уже старуха была да и дочка немолода. Оx, и трудно им жилось, и говорить не могли, и слышать, и денег у них не водилось, только что на белый свет глядели. Вот и радость.
      И еще кошка у них жила, да такая ласковая кошечка, что и передать трудно, сильно она их любила. А роста сама небольшого была, не выросла почему-то и все, так и осталась небольшой, чуть покрупнее котенка. Она им как могла помогала. Если они чего-то не слышали, так она их толкала или царапала потихоньку, чтоб они внимание обратили.
      А дом их, избушка плохонькая, на самом отшибе стоял. Легли они однажды спать и уснули крепко. Вдруг слышат среди ночи кошка теребит их, царапает сильно. Что такое? Соскочили они и свет зажгли. Глядят, а в окно кто-то лезет - кудлатая голова и руки - и уже раму выставил!
      Схватили мать с дочкой, что под руку попалось, ухват и кочергу, чтоб отбиться. Да какой там отбиться, со страху все из рук вываливается... Одна кошечка не испугалась, из маленькой и ласковой вдруг в злую и дикую превратилась. Кинулась она тому, который лез, на голову и давай колтуны драть не хуже тигра. Тот закричал благим матом, кое-как отбился от кошечки и обратно в ночь убежал...
      Так кошечка помогла им, спасла их, может, от смерти самой. Долго они боялись спать ложиться. А его потом поймали. Через несколько месяцев. Он еще не к одним пытался залезть. Не местный оказался, пришлый бандит. А кошечке после этого стал почет и уважение.
      ПЯТЬДЕСЯТ МАРОК
      Приехали как-то из Германии немцы на побывку, в отпуск. Когда-то они здесь жили, потом перебрались в неметчину, немцы же. И вот захотелось им на Россию, на свои родные места посмотреть, почти все они в этом селе родились и много лет прожили.
      Посмотрели на все, повздыхали, всех обошли, со всеми пообщались, чтоб сердцу была услада. Чтоб было там, в далекой стране Германии, - ведь они же еще и русские как-никак! - что вспомнить.
      Получили усладу, бальзам на душу, и обратно уехали. А одной женщине, они с ней много лет бок о бок прожили, подарили за доброе соседство деньги - пятьдесят марок. А женщина эта уже старушкой стала, смотрит на пятьдесят марок и не знает, что с ними делать? Попросила она тогда соседку, которая помоложе, чтоб та сбегала, разменяла эти марки и купила ей что-нибудь сладенького. Очень ей сладенького захотелось.
      Сбегала соседка, сделал все как надо, разменяла, купила ей сладенького и сдачу отдала.
      Да прослышал об этом ее сын. Прибежал с невесткой и налетел на нее ястребом.
      - Что это вы, мамаша, делаете? Почему вы мне-то не сказали, что вам дали пятьдесят марок?!
      - Так сладенького мне, Витя, захотелось. Пенсию-то я тебе отдаю... стала оправдываться старушка.
      А сын еще пуще:
      - Да разве так делают, мамаша? Что я сам не смог вам сладенького купить? Просите чужих людей!
      Испугалась старушка, отдала ему деньги, которые остались. Схватил он деньги.
      - Вот, видите, что натворили! Была бумажка в марках, а остались - одни рубли! Что теперь делать-то прикажете?
      Совсем испугалась старушка.
      - Ой, грех случился, сынок...
      - Грех у вас случился! - кочевряжится сын. - У вас что с головой-то, мамаша? Жди теперь, когда они еще раз приедут! - И убежал с невесткой, и попрощаться забыл, обиделся.
      Села старушка у окна и вздохнула. Ой, и правда, думает, как это с деньгами-то нехорошо получилось... Почему я их, дура, сразу-то сыну не отдала?
      А сын у нее - хороший, работает в районной администрации, с папкой ходит, и ко всем на "вы" обращается, культурный. И невестка тоже хорошая, порядочная, зимой ходит в кожаном пальто с воротником и песцовой шапке. У них деньги не пропадут, они деньгам цену знают.
      Вот только держат старушку, мать свою, на сухом пайке. Не то что бы они это от жадности делают, а считают, что все у ней есть: и суп, и каша, и варенье. Какого ей еще сладенького? И валенки на зиму есть, и шуба, ей уж сорок лет, а она как новая. Да что тут говорить, горе со старыми людьми, за что ни возьмутся - везде у них один грех выходит.
      МИТЯ МАТЮЖОК
      Жил да был на свете один незлой человек, простой мужичок Митя. Сильно он поговорить любил. Другие есть - молчуны, немтыри, а он - нет, разговорчивый был. Ему хоть с человеком, хоть со скотиной, хоть с бревном ни с кем поговорить не зазорно было. И часто у него с языка вместе с обычными словами матюжки слетали...
      Кого Митя не увидит, с тем и давай сначала разговаривать, а потом и обкладывать его справа-налево, правда, без злобы. Все это знали, Митю не боялись и навеличивали его Матюжок.
      Собралась как-то раз Митина жена побелить в летней кухне, а то мухи ее засидели, кинулась туда-сюда известки найти, все перекопала - нет известки. Она - к Мите:
      - У тебя где известка-то, черт кудлатый? - когда-то у Мити росли хорошие кудри - граблями не расчешешь, все ему завидовали и звали уважительно Митя Кудрявый. Правда, давно это было, кудрей нет и в помине.
      - А я откуда знаю? - открестился Митя. - Ты же белишь! - и погладил голову, ему стало немного обидно: ишь, попрекает кудрями, была красота, а теперь нету...
      - Белю-то я, а прячешь - ты! - не отступает жена.
      - Ладно, не суетись, - сказал Митя, - пойду, поищу...
      И пошел в сарай. Копался, копался, все перекопал - нет известки. Была в ведерке - и нету!
      Вышел весь - в пуху, в паутине.
      - Нету. Слышь, ядрена-матрена, не нашел. Мной не найдено!
      - И где ж она может быть?
      - Так... - сказал Митя после недолгих раздумий. - Значит - украли.
      - Да кто украл-то? У тебя же все на замках!
      - Точно, - Митя для убедительности выгреб из кармана связку с ключами и потряс ею. - У меня все надежно, как в банке. Значит, кто-то хитрый подлез... Ладно, выясним. Ты не напрягайся, я у Емельяныча возьму, у него навалом. Ему в прошлом году мешок привезли, - и двинулся к воротам...