ГЛАВА 13

Последовали жертвоприношения, а затем — пляски дикарей и разные фарсовые сценки: например, старуха боролась с карликом; тот злился и все норовил её стукнуть; она разразилась ругательствами. Одна из амазонок вышла на поле, подобрала карлика и, засунув себе под мышку, унесла прочь. Зрители реагировали рукоплесканиями и подбадривающими криками. Потом двое парней хлестали друг друга кнутами по ногам и подпрыгивали, чтобы избежать удара. Не могу сказать, что эти грубые развлечения в духе древних римлян пришлись мне по нраву. Я нервничал, словно предчувствуя что-то зловещее. И не мог спросить о том, что будет дальше, у Дахфу: тот ещё не вполне отдышавшись, с непроницаемым видом наблюдал за перипетиями праздника.

Наконец я не выдержал:

— Несмотря на принятые меры, солнце по-прежнему жарит вовсю, на небе ни облачка. По-моему, даже влажность не повысилась.

— Вы правы — во всяком случае, в том, что касается видимости, мистер Хендерсон. Но мне приходилось наблюдать дождь точно в такие дни, как этот.

Мне хотелось сказать: «Не будем морочить друг другу голову, ваше королевское величество. Неужели вы думаете, что у природы так легко вырвать то, что вам нужно? Я, например, никогда не получал от жизни того, о чем просил».

Вместо этого я произнёс:

— Знаете, король, я бы не прочь заключить пари.

Вот не ожидал, что он немедленно согласится!

— Отлично. Пари так пари.

— Ваше величество, принц Итело говорил, будто бы вы занимались естественными науками…

— А он упомянул о том, что я окончил два курса медицинского колледжа?

— Не может быть!

— Абсолютная правда.

— О! Вы не представляете, что это значит для меня — такая новость! Но в таком случае — о каком пари может идти речь? Моя жена выписывает журнал «Сайнтифик Америкэн», так что я не совсем профан в вопросах дождя. Попытка зарядить облака частицами сухого льда оказалась несостоятельной. Мне больше импонирует теория о солёной океанской пыли, иначе говоря, морской пене как одном из главных ингредиентов дождя. Кристаллы соли конденсируют влагу. Частицам воды в воздухе нужно вокруг чего-то конденсироваться. Нет конденсатора — нет дождя. Нет дождя — нет жизни…

— Все это очень интересно, — весело произнёс король. — Но давайте все— таки поспорим.

Я открыл рот от неожиданности. Однако его заключительные слова прозвучали настолько безапелляционно, что пришлось согласиться.

— Хорошо, ваше величество, будь по-вашему.

— На что спорим?

— На все, что хотите.

— На все, что хочу. Замечательно!

— Но это нечестно с моей стороны! Я должен дать вам фору…

Дахфу махнул рукой; на одном пальце сверкнул большой красный камень. Король перехватил мой взгляд.

— Вам нравится мой перстень, мистер Хендерсон?

— Он очень красивый…

— Что вы предлагаете со своей стороны?

— Я прихватил наличные деньги, но они вас вряд ли заинтересуют. Опять же, «Роллфлекс»; я им почти не пользовался — так, несколько кадров. Или вот мой автоматический пистолет, «магнум-375», с оптическим прицелом.

— Не думаю, что смогу им пользоваться.

— Дома у меня есть несколько великолепных свиней тамвортской породы…

— В самом деле?

— Кажется, это вас не интересует?

— Предпочёл бы что-нибудь более личное.

— Ах да. Такое, как перстень… Если бы я мог поставить на кон свои неприятности, ничего более личного не сыскать. Хо-хо. Впрочем, я бы не пожелал их даже злейшему врагу. Что ж, давайте подумаем: какая из моих вещей могла бы пригодиться вашему величеству? Ковры? У меня в студии лежит один, просто замечательный… Алый бархатный халат. И даже скрипка Гварнери.

О! Могу предложить два замечательных портрета: мой собственный и моей жены.

Писанные маслом.

Я думал, он не слушает, но король прокомментировал это так:

— Не исключено, что у вас так и не найдётся ничего подходящего.

— В таком случае, если я проиграю?..

— Это будет занятно.

Я ощутил тревогу. Король усмехнулся.

— Ладно, договорились. Перстень против двух портретов. Или нет, сделаем лучше так. Если вы проиграете, то ещё некоторое время будете моим гостем.

— Какое время?

Он отвёл глаза.

— Ну, это пока ещё чисто теоретически… Оставим вопрос о продолжительности визита открытым.

В это время послышались то ли сердитые, то ли просто воинственные возгласы, и я понял: лёгкая часть программы закончена. Несколько дикарей с чёрными султанами из перьев принялись стаскивать чехлы со статуй богов. Как я понял, это делалось с нарочитой небрежностью. Потом началась забава. Туземцы прыгали рядом, норовя отдавить статуе ноги, а идолов поменьше использовали как кегли. Боги безропотно сносили все издевательства. В то же время они сохраняли достоинство тайны. Они имели власть над воздухом, горами, огнём, растениями, скотом, удачей, болезнями, облаками, рождением и смертью. Черт побери, даже ничтожнейший из них, ныне валявшийся в пыли, чем— нибудь да управлял. Возможно, племя хотело выразить ту мысль, что перед богами нужно являться такими, как есть, выставляя напоказ все свои пороки. Но, если я и ухватил общую идею, то счёл её ошибочной. Дешёвка! Я сам натерпелся от богов, но все равно не стал бы так себя вести. Впрочем, я сидел и всем своим видом показывал, что это не моё дело.

Наизгалявшись над мелкими божками, шайка вандалов перешла к большим статуям, однако не справилась и обратилась за помощью к болельщикам. Силачи один за другим спрыгивали на арену, чтобы попытаться свалить идола и вывалять в грязи. Наконец остались только две статуи: повелитель гор Гуммат и богиня облаков Мумма. После того, как все до одного богатыри потерпели фиаско, на арену вышел великан в красной феске и щегольском клеёнчатом суспензории[14]. Быстрым шагом, раскинув руки, он подошёл к Гуммату и распростёрся перед ним на земле — первое проявление почтительности за весь день. Потом он зашёл к статуе с тыла и просунул голову ей под мышку. Широко расставил ноги. Вытер руки о свои же колени и одной рукой ухватил Гуммата за руку, а другой упёрся в пах. Я хорошо рассмотрел его тугие, умело сгруппированные мышцы. Это был парень что надо, вроде меня самого.

— Молодец, парень! — завопил я, не в силах сдержаться. — Правильно работаешь грудью! А теперь заставь работать мышцы спины! Так! Давай! Ура! Получилось!

Победитель взвалил статую на плечо и, пройдя футов двадцать, бережно водрузил на пьедестал. А затем обратил свой взор на Мумму, одиноко стоявшую посреди арены. Это была тучная, коротконогая и грудастая дама, довольно— таки безобразного вида — чтобы не сказать уродина. Несмотря на внушительные габариты и грозный вид, она была настроена мирно; в ней даже чувствовалась беспечность. Похоже, она верила в свою неподъемность. Толпа криками подбадривала атлета. Все встали, даже Хорко и его друзья в соседней ложе. Упёршись для равновесия руками в бока, счастливая деревянная Мумма ожидала своего покорителя.

— Ты её уделаешь, сынок! — крикнул я и повернулся к королю: — Как зовут этого парня?

— Силача-то? А, это Туромбо.

— В чем дело, ваше величество? Вы не верите, что он с ней справится?

— Ему не хватает уверенности. Год за годом он поднимает Гуммата, но пасует перед Муммой.

— Сегодня у него получится!

— Боюсь, что нет, — проговорил король на своём напевном, в нос, африканском варианте английского.

Добродушная толстуха Мумма с круглым, лоснящимся на солнце лицом! Её деревянная причёска расширялась кверху, как гнездо аиста. Довольная, глупая, совсем домашняя, она терпеливо ждала того, кто бы смог её поднять.

— По-моему, — сказал я королю, — все дело в прошлых неудачах. Уж я-то знаю, что это такое!

Туромбо действительно был во власти отрицательных эмоций. Его глаза, загоревшиеся влажным блеском, когда он обхватил Гуммата, потускнели. Мне было больно видеть его морально готовым к поражению. Тем не менее, он вступил в поединок с Муммой.

По-видимому, Туромбо не страдал честолюбием, тогда как в моей груди клокотал поток… да что там поток — во мне бурлил океан тщеславных надежд! Я был уверен, что смогу поднять Мумму, и умирал от желания выйти на арену. Пусть все видят, на что я способен! Я пылал, как тот куст, который я поджёг, чтобы удивить ребятишек арневи. Прибыв к арневи и проникнувшись их бедами, я загорелся желанием сделать для них доброе дело. В дело борьбы с лягушками я вложил всю свою волю и амбиции. Я явился — или думал, что явился — в сиянии солнечных лучей, а ушёл от арневи окутанный тьмой, опозоренный — так что, пожалуй, лучше бы я подчинился первому импульсу, который ощутил при виде плачущей женщины: нужно уносить ноги! Выбросить на помойку автоматический пистолет и мою собственную свирепость — и удалиться в пустыню, чтобы пребывать там до тех пор, пока я не буду лучше подготовлен к встрече с людьми. Так нет же, я загорелся желанием помочь арневи и, в частности, одноглазой Виллатале. Это желание, искреннее и сильное, все же не шло ни в какое сравнение с тем, что я ощутил в королевской ложе, рядом с предводителем дикарей в лиловых штанах и лиловой бархатной шляпе. Я умирал от желания сделать хоть что-нибудь! И это «что-нибудь» существовало, было мне вполне по силам! Пусть даже варири с их трупами — порочнее всех жителей Содома и Гоморры вместе взятых, я все равно не мог упустить этот шанс совершить героический поступок. Пока не поздно, сделать ещё один стежок на вышивке моей судьбы. Поэтому я был рад тому, что Туромбо заранее признавал своё бессилие перед Муммой. Она моя!

Все вышло так, как и предсказывал король: Туромбо не смог сдвинуть статую с пьедестала. И я не выдержал:

— Сэр… сир… позвольте мне…

Если король и ответил на моё бормотание, я этого не услышал, потому что увидел слева от себя одно-единственное лицо, чей напряжённый взгляд был устремлён на меня. Лицо верховного жреца — король называл его Бунамом. О, этот взгляд, вобравший в себя многовековой человеческий опыт! Он словно передавал мне послание из космоса. И я услышал — о, что я услышал! «Ты, чучело! Внемли моим словам, презренный лжец, ничтожная козявка — и все-таки человек! Не раскисай, брат, собери в единое целое все, что в тебе есть ценного. Это — твой единственный шанс. Даже если ты будешь побеждён и захлебнёшься собственной кровью, смысл жизни все равно откроется: не тебе, так кому-нибудь другому!» На этом космический голос умолк. Он сказал все, что хотел.

Вот когда мне стало ясно, зачем нам подбросили труп! За этим стоял Бунам. Он хотел знать, достаточно ли я силён, чтобы справиться с идолом. И я выдержал испытание. Черт возьми! На угрюмом, изборождённом морщинами лице «следователя» я увидел свою оценку. Он выставил мне высший балл.

— Я должен попытаться, — произнёс я вслух.

— О чем вы? — удивился Дахфу.

— Ваше величество. Если это не будет вмешательством во внутренние дела, думаю, я смогу поднять статую богини Муммы. Мне бы искренне хотелось это сделать, потому что я располагаю соответствующими возможностями. Должен предупредить, что у арневи я не очень-то хорошо справился с чем-то подобным.

Вместо того, чтобы принести пользу, нанёс им непоправимый вред.

На лице короля появилось смешанное чувство любопытства и сочувствия.

— Не слишком ли вы быстро вы скачете по свету, мистер Хендерсон?

— О да, король, мне не дано знать ни минуты покоя. Я просто не мог оставаться дома. Опять же, идея служения человечеству. Мой идеал — доктор Уилфред Гренфелл. Я бы с удовольствием отправился куда-нибудь с миссией милосердия. Не обязательно на собаках. Это — всего лишь случайная деталь.

— О да, я и сам интуитивно чувствовал что-то в этом роде.

— Позднее буду рад поговорить об этом подробнее, ваше величество. Сейчас меня больше всего интересует, могу ли я помериться силой с Муммой. Думаю, у меня получится.

— Должен предупредить, мистер Хендерсон: это может иметь далеко идущие последствия.

Мне бы спросить, какие именно, но я доверял королю и не предвидел никаких особо скверных последствий. Это горение, эта жажда, этот неудержимый поток, эта волна честолюбия уже завладели всем моим существом. К тому же король улыбнулся — и таким образом смягчил грозную силу своего предостережения.

— Вы в самом деле уверены, что справитесь?

— Вы только пустите меня к ней, ваше величество! Я жажду заключить её в объятия!

К нам подошёл Бунам в леопардовой мантии и о чем-то тихо поговорил с королём, который все ещё не решался дать согласие. После этого обмена мнениями Дахфу сказал мне:

— Бунам говорит, вас ждали. Вы пришли как раз вовремя.

— Ах, ваше величество, кто может знать наверняка? Если племя толкует знамения в мою пользу, тем лучше. Но послушайте. Я похож на хулигана — и в то же время довольно чувствителен. Однажды я прочёл стихотворение — кажется, оно называлось «Написано в тюрьме». Всего не помню, но там были такие строки: «И мошке я завидую лесной, что нежится на солнце в летний зной». А заканчивалось так: «Смотрю на пляски мошек в вышине, и цель — все неумолчнее во мне». Вы, король, не хуже меня знаете, какая это цель. Видите ли, ваше величество, мне противно жить по естественным законам распада и разложения. Долго ли ещё наш мир Я почему-то верю, что это можно изменить. Вот почему и скачу по свету. Все остальные мотивы — производные от этого. Тут и моя жена Лили, и дети… у вас, наверное, тоже есть дети, вы понимаете…

— Сожалею, если задел ваши чувства, — молвил король.

— Ничего, ничего, Я неплохо разбираюсь в людях, а вы — человек высокой пробы. От вас я и не такое снесу. К тому же, это правда. Если быть откровенным, я тоже завидовал мошкам. Тем больше оснований для желания освободиться из тюрьмы. Правильно? Если бы я имел склад ума, позволяющий спрятаться в свою раковину и считать себя королём необозримого пространства, это было бы просто замечательно. Но я устроен иначе. Я из тех, кто ещё не СТАЛ, а только СТАНОВИТСЯ. Ваша ситуация в корне отличается от моей. Вы — из категории состоявшихся. Мне же просто необходимо стать законченной личностью. Поэтому я и прошу пустить меня на арену. Мне трудно объяснить, но я чувствую к этому призвание. Каждый человек обязан положить всю свою жизнь на достижение определённой глубины… Так что я пошёл, ваше величество. Вы ведь не хотите, чтобы я отступил?

— Нет-нет, мистер Хендерсон, ни в коем случае. Что бы ни случилось, я разрешаю вам это сделать.

— Спасибо, ваше королевское величество. большое спасибо.

Я стянул тенниску через голову и, чувствуя себя громоздким и неуклюжим, спустился на арену, чтобы преклонить колена — вернее, одно колено — перед богиней Муммой. Натирая руки иссохшей землёй, прикинул её рост и вес. С трибун до меня, словно откуда-то издалека, долетали крики варири. Дикость этих людей, издевающихся над собственными богами и вздергивающих за ноги мертвецов, не охладила мой пыл. Я был сам по себе, они — сами по себе. Я жаждал только одного: обхватить руками этого колосса женского пола и поднять в воздух.

Недолго думая, я обнял её могучие телеса. Странное дело — от статуи исходил запах настоящей женщины. Да она и была для меня живым существом, а не идолом. Мы сошлись не только как противники, но и как любовники. Я согнул колени и тихонько сказал ей:

— Поехали, моя прелесть. Сопротивление бесполезно: даже если бы ты стала вдвое тяжелее, я поднял бы тебя.

И добродушная, улыбающаяся Мумма сдалась мне на милость. Я поднял её над землёй и, пройдя с ней двадцать футов, присоединил к пантеону остальных богов.

ГЛАВА 14

После этого меня даже не слишком удивило, когда небо начало заволакиваться облаками. Более того, я принял это как должное.

— Вот этот оттенок — то, что доктор прописал! — сказал я королю Дахфу, когда над нами поплыла первая туча.

Постепенно моё возбуждение улеглось. Однако варири продолжали меня чествовать: махали флагами, стучали трещотками и звонили в колокольчики. С моей точки зрения, это было совершенно лишним: ведь я выиграл от этого больше всех. Так что я сидел, изнемогая от жары, и делал вид, будто не замечаю, как племя сходит с ума от восторга.

— Эй, — воскликнул я вдруг, — посмотрите-ка, кто пришёл!

Бунам. Он остановился у входа в королевскую ложу с гирляндой из листьев. Рядом с гордым видом стояла толстуха в итальянской пилотке времён первой мировой войны — та, что пожала мне руку от имени Дахфу и которую он назвал генеральшей. Предводительница амазонок. Её окружало довольно большое число женщин-воительниц в кожаных жилетах. Здесь же была высокая девушка, партнёрша Дахфу по игре с черепами и явно важная персона. Не могу сказать, чтобы я очень обрадовался ухмылкам Бунама. Может быть, он пришёл, чтобы выразить мне благодарность? Или за этим — судя по гирляндам — кроется нечто большее? Меня также смущала странная экипировка женщин. Две из них держали черепа на длинных, ржавых железных пиках. Остальные были вооружены чем-то вроде мухобоек — кусочков кожи на длинных ручках, — но, судя по поведению амазонок, эти штуки явно предназначались не для насекомых. Я увидел также короткие хлысты. К этой группе присоединились барабанщики, и я решил, что сейчас начнётся церемония награждения — все ждут только знака Дахфу.

— Чего они хотят? — спросил я короля, который не сводил с меня глаз и не обращал внимания на Бунама, генеральшу и полуголых воительниц. Остальные тоже смотрели на меня, как будто пришли ко мне, а не к королю. Чёрный кожаный человек, направивший нас с Ромилайу в засаду, тоже был здесь — очевидно, неспроста. Мне стало не по себе. Король что-то говорил о последствиях единобороства с Муммой. Но я же не проиграл! Я добился блестящего результата!

— Чего они от меня ждут? — вновь обратился я к Дахфу.

Если на то пошло, он тоже дикарь. Вон, до сих пор забавляется черепом на голубой ленте — возможно, черепом своего отца — и украшает шляпу человеческими зубами. Но он раздвинул в улыбке мясистые губы.

— У нас для вас новости, мистер Хендерсон. Тот, кто поднимет Мумму, получает титул короля дождя — Сунго. Отныне, мистер Хендерсон, вы — Сунго.

— Объясните на простом английском языке, что это значит. — Про себя я подумал: хорошо же они отблагодарили меня за победу над Муммой! — Эти люди словно ждут от меня каких-то действий. Каких именно? Слушайте, ваше величество, не отдавайте меня на растерзание. Я-то думал, вы мне симпатизируете.

— Я и вправду вам симпатизирую. Причём эта симпатия с каждой минутой крепнет. Чего вы испугались? Для этих людей вы — Сунго. Они зовут вас с собой.

Не знаю, почему, но в этот момент я не мог полностью доверять этому парню.

— У меня только одна просьба. Если со мной должно случиться что— нибудь плохое, я просил бы дать мне возможность написать жене. Просто попрощаться. Если говорить по большому счёту, она ко мне хорошо относилась. И не причиняйте зла Ромилайу. Он не сделал ничего дурного.

Мысленно я уже слышал, как знакомые обсуждают мой конец: «Слышали? Хендерсон доигрался! Как, вы не знаете? Он сбежал в Африку и пропал без вести. Должно быть, стал задирать дикарей, и они пырнули его ножичком. Так ему и надо! Говорят, его состояние оценивается в три миллиона баксов. По— моему, он сам понимал, что у него не все дома, и презирал людей за то, что они дали ему уйти от ответственности за убийство. Он прогнил до мозга костей. — (Сами вы прогнили, ублюдки!) — Вечно предавался излишествам».

(Моим самым большим излишеством была любовь к жизни. Что с вами, ребята, вы не верите в перерождение человека? По-вашему, ему только и остаётся, что катиться по наклонной плоскости)?

— Ну что вы, Хендерсон, — укоризненно молвил король, — откуда такие мысли? С чего вы взяли, будто вам и вашему слуге грозит опасность? Отнюдь. Просто вас просят принять участие в ритуале очищения колодцев и водоёмов. Говорят, вы для этого сюда и посланы. Ха-ха-ха, мистер Хендерсон! Вы сказали, будто завидуете мне из-за того, что я — заодно с народом. Но и вы сейчас — тоже!

— Да, но я полный невежда в таких вещах. Вы же для этого родились.

— Не будьте неблагодарным, Хендерсон. Ясно же, что вы тоже для чего— нибудь да появились на свет.

Это меня убедило. Я спустился вниз под крики и завывания толпы, похожие на те, что слышишь по радио во время трансляции бейсбольного матча. Подойдя сзади, Бунам снял с меня шлем. Тучная генеральша, с трудом нагнувшись, сняла с моих ног ботинки, а затем — сопротивление бесполезно — шорты. Я остался в несвежих трусах. Но и на этом они не остановились. После того, как на меня водрузили гирлянду из листьев, генеральша освободила меня от этого последнего клочка материи. «Нет, нет!» — крикнул я, но трусы уже болтались вокруг колен. Случилось худшее — я остался в чем мать родила. Я попытался прикрыть срам руками и листьями, но Тату, старшая над амазонками, разогнула мне пальцы и вложила в них плётку со множеством хвостов. Все закричали: «Сунго, Сунго, Сунголей». Итак, я, Хендерсон, стал Сунго. И мы побежали. Оставив позади короля и Бунама, понеслись прочь с арены и дальше, по извилистым улочкам. Я бежал на израненных ногах по раскалённым камням и, по наущению Тату, выкрикивал вместе со всеми: «Йа-на-бу-ни-хо-но-мум-ма!» По дороге амазонки сбили с ног пару подвернувшихся стариков. Мы обежали городок по периметру и очутились возле эшафота. Там вниз головой болтались повешенные тела; их терзали стервятники. Оттуда мы понеслись ещё быстрее. Я задыхался и то ли кричал, то ли всхлипывал. Какого черта? Куда мы несёмся во весь опор? Местом назначения оказался пруд, очевидно, служивший водопоем для скота. Неожиданно на меня набросился добрый десяток разгорячённых женщин. Они подняли меня в воздух и бросили; я очутился в горячей, мутной воде, где прохлаждалось несколько длиннорогих животных. Глубина воды составляла не более шести дюймов, так что можно сказать, что я приземлился в толстый слой ила. Не успел я подумать: уж не хотят ли они, чтобы меня засосало? — как несколько воительниц протянули мне железные пики и помогли выбраться на берег. Но к тому времени я до того вымотался, что мне уже было все равно. Злиться было бесполезно. Чувство юмора здесь тоже не годилось: все делалось с умопомрачительной серьёзностью. Я понадеялся, что хоть приставшая к телу грязь прикроет мой срам. Впрочем, эти могучие нагие женщины не обращали внимания. Возобновилась прежняя свистопляска; я вместе со всеми орал: «Йа-на-бу-ни-хо-но-мум-ма!» Посмотрите, вот он, Сунго, покоритель Муммы, чемпион по тяжёлой атлетике! Вот он, Хендерсон, гражданин Соединённых Штатов, капитан Хендерсон, кавалер «Пурпурного сердца», ветеран фронтов Северной Африки, Сицилии, Монте-Кассино и так далее. Неугомонный искатель, жалостливый и грубый, упрямый старый дурак и пьяница со сломанными искусственными зубами, сеющий смерть и угрожающий самоубийством. О силы рока! О владыки небесные! Вот сейчас я испущу дух, и меня швырнут на кучу дерьма, на съедение грифам. В сердце моем родился крик: «Милосердия, о Господи!» И тотчас — «Нет, справедливости!» А потом — «Правды, правды!» И наконец — «Да свершится воля Твоя!» Этот сердобольный забияка, падающий с ног задира возвышает голос до небес, требуя правды! Слышишь ли ты, о Господи?

Описав круг, мы бешеным вихрем ворвались на стадион и остановились перед Дахфу. Я услышал его голос:

— А знаете, мистер Хендерсон, вы-таки можете проиграть пари.

Небо заволокли тяжёлые тучи, но дождя ещё не было. Амазонки подхватили меня и увлекли на арену, где стояли статуи богов. Кнутами и мухобойками варири стали нещадно хлестать этих идолов. Подтащив меня к Мумме, женщины принялись поднимать и опускать мою руку с плёткой, заставляя меня выполнить обязанность Сунго, а я сопротивлялся и кричал: «Нет! Ни за что на свете!» Потом они начали избивать друг друга — и меня, короля дождя.

И вдруг, после могучего порыва ветра, с неба по нам ударили залпы чего-то тяжёлого и мокрого. Словно одновременно взорвалось множество ручных гранат. Деревянное, смазанное маслом лицо Муммы покрылось серебряными пузырями; вокруг пьедестала образовалась пена. Амазонки бросились обнимать меня и друг друга. Я посмотрел вверх и не увидел короля. Зато мне на глаза попался Ромилайу, и я бросился к нему. Он шарахнулся от меня, как от прокажённого.

— Ромилайу, — взмолился я, — ты видишь, в каком я состоянии. Разыщи мою одежду и шлем, я без него не могу.

Голый, я цеплялся за Ромилайу; ноги разъезжались в стороны. Он дотащил меня до королевской ложи, где четыре женщины держали над Дахфу подобие навеса. Они подняли носилки и понесли прочь.

— Король, король! — взывал я вслед.

Он выглянул из-под навеса.

— Что это за канонада? — спросил я его. — Кто по нам стреляет — и чем?

— Это не канонада, — ответствовал Дахфу. — Это дождь.

— Дождь? Какой дождь? Больше похоже на конец…

— Мистер Хендерсон, — произнёс король, — вы совершили подвиг и принесли нам огромную пользу. После всех трудов вам нужно отдохнуть и развлечься.

И добавил, прежде чем его унесли прочь:

— Вы проиграли пари.

Я остался стоять, как гигантский турнепс, в одежде из грязных комьев.

ГЛАВА 15

Так я стал королём дождя. Поделом мне за то, что сую нос не в свои дела! Но соблазн оказался непреодолимым. И во что же я вляпался? Каковы эти самые «последствия»? Я лежал в маленькой комнатке на первом этаже дворца, грязный, нагой, весь в синяках и ссадинах. Дождь все шёл — тяжёлый и зловещий, он буквально затопил город. Я укрылся от холода шкурой неизвестного зверя, натянув её до самого подбородка. Лежал и уговаривал Ромилайу:

— Не сердись, пожалуйста. Откуда мне было знать, чем это кончится? Я так паршиво себя чувствую! Чёртово пари, из-за него я оказался целиком и полностью в руках этого парня.

Ромилайу, как прежде, был готов разбиться в лепёшку. Все старался приободрить меня: мол, это ещё не факт, что дальше будет хуже, — я слишком рано отчаялся. В его словах был резон. Напоследок он сказал:

— Поспите, сэр. Завтра все спокойно обдумать.

— Знаешь, Ромилайу, я открываю в тебе все новые и новые достоинства. Ты прав, нужно подождать.

Он преклонил колена и прочёл вечернюю молитву. А потом, уже устроившись в любимой позе — свернувшись калачиком и подложив под щеку руку, — спросил:

— Зачем вы это делать, сэр?

— Ох, Ромилайу! Если бы я мог объяснить, меня бы здесь сейчас не было.

Зачем мне понадобилось, закрыв глаза, взрывать священных лягушек? Почему мои порывы имеют надо мной такую власть? Никакие доводы рассудка тут не помогут, одна надежда на озарение. Авось небо, или что там ещё, просветит меня.

Но пока что ситуация представлялась совершенно беспросветной. Оставалось только последовать примеру Ромилайу и отключиться — под глухой шум дождя и львиный рык, доносившийся откуда-то снизу. Тело и душа требовали отдыха. Сон был похож на обморок и длился не менее двенадцати часов.

Когда я проснулся, на улице было светло и тепло. Ромилайу был уже на ногах. В маленькой комнатке, кроме нас, находились две амазонки. Я умылся, побрился и сделал, что нужно, в большой таз, специально поставленный для этой цели. Потом женщины, которым я велел на это время удалиться, вернулись и принесли одежду, так называемый костюм Сунго. Ромилайу убедил меня надеть его, чтобы не дразнить гусей. Ведь, что ни говори, я теперь — король дождя. Шаровары были зеленого цвета, а в остальном — точно такие же, как у короля Дахфу.

— Просвечивают насквозь, — проворчал я, но все-таки надел эту гадость поверх трусов.