ГЛАВА 19

Дворец окружала свалка. Там среди мусора и камней росли чахлые деревца с колючками и нездоровыми наростами. И с красными цветочками. Они находились в ведении Сунго. Мои девочки время от времени поливали их, и они с грехом пополам продолжали своё существование. На солнце цветы казались особенно глянцевитыми и тугими. Когда я возвращался из камеры со львом, с надорванными рычанием связками, гудящей головой, слезящимися глазами и подгибающимися ногами, солнце помогало мне в кратчайший срок почувствовать себя выздоравливающим. Знаете, как у некоторых проходит выздоровление? Они становятся сентиментальными: ходят и мурлычат песенки себе под нос; обыденные картины окружающего мира трогают их до глубины души; они во всем находят красоту. И вот я на глазах у всех в умилении склонялся над цветами и любовался всяким мусором. Зеленые шаровары Сунго липли к ногам, а к шее — непривычно густые и чёрные кудри, которые отросли в последнее время и из-за которых шлем плохо держался на голове. Возможно, моё обновлённое сознание уже привело к внешним переменам.

Все знали, куда я хожу, и наверняка слышали рычание. Если я, находясь наверху, слышал Атти, то и они слышали меня. На глазах у наших с королём врагов я вваливался во двор и утыкался носом в цветы. Вообще-то они не имели запаха, зато ласкали мне душу. Подходил Ромилайу, чтобы предложить свою помощь. («Ромилайу, — спрашивал я, — как тебе эти цветы? Слышишь, как они шепчутся?»). Даже теперь, когда я считался заразным из-за общения со львом, он не отрёкся от меня, не стал искать защиты на стороне. А так как я ставлю преданность превыше всего, я всячески старался дать ему понять, что считаю его свободным от всяческих обязательств.

— Ты настоящий товарищ, — сказал я ему однажды, — и заслуживаешь нечто большее, чем джип.

Полюбовавшись цветочками, я шёл в свою комнату и ложился на кровать — разбитый, грузный, с выпирающим брюхом. Откровенно говоря, я не очень-то верил в теорию короля. Там, в камере, пока я проходил через все круги ада, он праздно слонялся взад-вперёд. Иногда после моих упражнений мы ложились втроём на широкую деревянную платформу, и он говорил:

— Здесь так покойно… Я плыву. Попробуйте и вы.

Но я ещё не созрел для плавания.

После краткой передышки король начинал снова гонять меня. В конце же он был само сочувствие.

— Вам лучше, мистер Хендерсон?

— Да, лучше.

— Легче, не правда ли?

— Да, ваша честь.

— Спокойнее?

Я начинал закипать. Он не отставал.

— Что вы чувствуете?

— То же, что котелок с кипящей водой.

— Понимаю. Вы накапливаете жизненную энергию.

После этого он с сожалением задавал вопрос:

— Неужели вы все ещё боитесь Атти?

— Вот именно. Предпочёл бы прыгать с самолёта. Во время войны я просился в воздушно-десантные войска. Подумайте об этом, ваше величество. В этих штанах я запросто мог бы прыгать с высоты пятнадцать тысяч футов.

— У вас очень тонкий юмор, Сунго. Но я уверен, скоро вы поймёте, что значит быть львом. Я верю в ваши способности. Старое «я» сопротивляется, да?

— Старое «я» заявляет о себе громко, как никогда. Я почти физически чувствую, как на меня давит его груз.

— Перед началом выздоровления состояние иногда ухудшается, — пояснял король и пускался в рассказы о болезнях, с которыми он сталкивался в бытность свою студентом-медиком.

С каждым днём я все больше убеждался в том, что все знают, куда я хожу по утрам, и поэтому боятся меня. Я явился, как дракон, — может, это король призвал меня, чтобы помочь ему сразиться с Бунамом и навязать племени другую религию? Я пытался втолковать Ромилайу, что мы с Дахфу не делаем ничего предосудительного.

— Просто у короля богатая натура. Он вернулся не затем, чтобы прохлаждаться со всем этим бабьем. Взошёл на трон, чтобы хоть чуточку изменить мир к лучшему. Ведь как обычно бывает? Человек вытворяет черт-те что, но, пока у него нет своей теории, никто и слова не скажет. Так и с королём. Он меня нисколько не обижает. Я понимаю, внешне выглядит иначе, но, поверь, Ромилайу, я занимаюсь этим сугубо добровольно. Просто неважно себя чувствую. У меня лихорадка; слизистая оболочка носа и рта воспалилась — ринит, наверное. Попроси я, король наверняка дал бы мне какое-нибудь лекарство, но я не хочу докучать ему жалобами.

— Я на вас не сержусь, сэр.

— Пойми меня правильно. Человечеству нужны такие, как король, — чем дальше, тем нужнее. Перемены должны быть возможны! Если нет. значит, плохи наши дела.

— Да, сэр.

— Американцев считают непробиваемыми, но и они стремятся решать глобальные проблемы. Протестантизм белых, конституция, Гражданская война, капитализм, завоевание Запада… Все великие дела и войны произошли до меня и моих ровесников. Зато на нашу долю выпала важнейшая схватка из всех: схватка со смертью. Пора наконец разобраться с ней. И в этом я не одинок. После войны миллионы моих соотечественников устремились на поиски ответа на вопрос: как исправить настоящее и приоткрыть завесу будущего? Клянусь тебе, Ромилайу, таких, как я, пруд пруди: в Индии, Китае, Латинской Америке и других местах. Как раз перед отъездом я читал о бывшем преподавателе игры на фортепьяно из Манси, который заделался буддистским монахом в Бирме. Видишь ли, я — человек, живущий интенсивной духовной жизнью. Судьба нашего поколения — отправляться в широкий мир в поисках высшей мудрости. А ты думал, почему я здесь оказался?

— Не знаю, сэр.

— Я не могу смириться со смертью моей души. И поэтому буду поддерживать короля Дахфу, пока он не поймает своего отца Гмило. Если я с кем-то дружу, Ромилайу, то преданно, от всего сердца. Я знаю, что такое быть погребённым в себе самом. Беда только в том, что, как оказалось, я плохо поддаюсь переобучению. Король — одареннейшая натура. Хотел бы я знать его секрет.

Ромилайу спросил, о каком секрете я говорю.

— Секрет его отношения к опасности. Подумай, как много у него поводов для тревоги! А теперь посмотри, как он лежит на кушетке. У него наверху есть старинная зелёная кушетка, такая большая, что, должно быть, её туда доставили на слонах. Как он возлежит на ней, Ромилайу! А все эти дамы ему прислуживают. Однако на столе рядом с кушеткой стоит блюдо с двумя черепами: его отца и деда. Ромилайу, ты женат?

— Да, сэр. Два раза. Но сейчас иметь одна жена.

— Точь в точь как я. У меня пятеро детей, в том числе мальчишки— близнецы в возрасте четырех лет. Моя жена — очень крупная женщина.

— Я иметь шесть детей.

— Тебе за них не страшно? Африка — все ещё дикий континент, двух мнений быть не может. Я лично постоянно дрожу от страха, что малыши заблудятся в лесу. Надо бы завести собаку — огромного пса. Но вообще-то мы переедем в город. Я поступлю учиться. Ромилайу, я хочу написать письмо жене, возьмёшь его с собой в Бавентай и опустишь в ящик. Я обещал тебе премию, старик, — вот документы на джип. Передаю тебе право владения. С удовольствием взял бы тебя в Штаты, но раз ты человек семейный…

На его лице я не заметил никаких признаков радости по поводу подарка. Напротив, оно ещё больше сморщилось, а я уже достаточно хорошо изучил своего проводника.

— Эй, приятель, почему у тебя глаза на мокром месте?

— Вам грозить беда, сэр.

— Да, грозит. Видишь ли, я малый несговорчивый, так что судьбе приходится идти на крайние меры. Я — беглец, Ромилайу, только тем и спасаюсь. В чем дело, дружище, у меня что, совсем никудышный вид?

— Да, сэр.

— Все мои переживания написаны у меня на лице. Так уж я устроен. На тебя так сильно подействовала та женская голова?

— Может, они вас убивать? — предположил Ромилайу.

— Возможно. Этот Бунам — настоящий скорпион. Однако не следует забывать, что я — Сунго. Разве Мумма не служит мне ангелом-хранителем? Кроме того, с моей бычьей шеей, потребуется не менее двух человек, чтобы меня задушить. Ха-ха! Не волнуйся за меня, Ромилайу. Как только это маленькое королевское дельце будет улажено — то есть я помогу королю заарканить его папашу, — махну к тебе в Бавентай.

— Ради Бога, сэр, сделать это быстро.

Когда я упомянул о Бунаме в разговоре с королём, тот посмеялся над моими страхами.

— Как только Гмило окажется у меня в руках, я стану хозяином положения.

— Но пока что этот зверюга лютует в саванне. А вы ведёте себя так, словно уже держите его под замком.

— Львы не часто меняют места своего обитания. Гмило вот-вот попадёт в поле нашего зрения. Идите лучше, напишите письмо вашей жене.

— Я как раз собирался это сделать.

«Любовь моя, ты, конечно, волнуешься, но в глубине души знаешь, что я жив».

(Лили утверждала, что всегда знает, что со мной происходит. Мол, ей подсказывает интуиция влюблённых).

«Полет произвёл на меня неизгладимое впечатление. Наше поколение первым удостоилось чести видеть облака с обеих сторон. Первые люди устремлялись мечтой ввысь. А теперь — вниз. Значит, где-то непременно должны произойти какие-то перемены. Для меня все это было как волшебный сон.

Египет мне очень понравился. Там все ходят в традиционной белой одежде. Устье Нила сверху похоже на спутанный клубок. Долина была местами зелёная, а местами жёлтая. Из-за порогов вода пенилась, точно зельтерская. После приземления в Африке мы с Чарли поцапались, и я понял: это не совсем то, о чем я мечтал, покидая родные пенаты. Чарли так и не почувствовал себя в Африке как дома. Я читал Р.Ф.Бёртона, «Пять шагов по Восточной Африке», плюс журнал Спика; мы с Чарли расходились во взглядах по всем вопросам до единого. Поэтому наша компания распалась. Бёртон слишком возомнил о себе. По моим представлением, он был очень похож на генерала Дугласа Макартура и точно так же уверовал в свою историческую миссию. Заладил о Древнем Риме и Греции. Тогда как гениям присуща любовь ко всему земному».

(По возвращении в Англию Спик вышиб себе мозги выстрелом из пистолета.

Но я не стал доводить этот факт до сведения Лили. Под гением я подразумевал кого-нибудь вроде Платона или Эйнштейна).

«Мне подвернулся проводник по имени Ромилайу, и мы подружились, хотя поначалу он меня боялся. Я попросил показать мне ещё не тронутые цивилизацией уголки Африки. Их осталось не так уж много. Всюду, словно грибы после дождя, возникают современные правительства и просвещённая элита.

Я свёл знакомство с одним высокообразованным монархом, без пяти минут доктором медицины, и в настоящее время нахожусь у него в гостях. Но вообще— то, я в полном смысле слова свернул с проторённого пути. Временами это было ужасно, да и сейчас ещё ужасы не кончились. Несколько раз я был близок к тому, чтобы испустить дух с такой же лёгкостью, как рыба — воздушный пузырь.

Чарли — неплохой парень. Но мне не следовало принимать участие в свадебном путешествии. Я стал пятым колесом в телеге. Его жена — из тех куколок с Мэдисон-сквер, которые вырывают у себя крайние зубы, чтобы иметь модные впалые щеки».

(Но, главное, она не смогла простить мне моё поведение на свадьбе).

«Ты послала им от моего имени свадебный подарок? Если нет, это непременно нужно сделать. Купи, пожалуйста, набор столовых ножей. Я благодарен Чарли. Если бы не он, я бы отправился к эскимосам в Арктику. Этот африканский опыт поистине бесценен. Моя жизнь здесь трудна, опасна и удивительна. За двадцать дней я повзрослел на двадцать лет.

Они тут понятия не имеют о том, что такое туристы, так что я никакой не турист. Одна женщина сказала подруге: «В прошлом году мы объехали весь мир. В этом нужно будет поехать в какое-нибудь другое место». Ха-ха-ха! Здешние горы пористы, как губка. Камни имеют первозданный вид. У меня отдельная комната во дворце. Время от времени меня лихорадит. Если б не это, можно было бы сказать, что я несколько поправил своё здоровье.

Как там близнецы, Райси и Эдвард? Думаю на обратном пути заскочить в Швейцарию, повидаться с маленькой Элис. Опять же, вставить зубы в Женеве. Можешь сказать доктору Спору, что его мост сломался во время завтрака. Пришли мне запасную челюсть на адрес американского посольства в Каире. Она спрятана под сиденьем автомобиля с откидывающимся верхом.

Я в неоплатном долгу у Ромилайу за то, что он повёл меня нехоженными тропами. У нас было два привала. Человечеству следует более активно стремиться к красоте. Я познакомился с особой, которую называют женщиной Битта. С виду она — просто тучная пожилая матрона, но обладает высшей мудростью. Стоило ей на меня взглянуть, как она сразу же поняла, что я со странностями, но её это не обескуражило, и она выдала пару замечательных мыслей. Прежде всего, что мир для меня — чужой и странный, как для ребёнка. Но я не ребёнок. Это доставило мне и радость, и горе одновременно».

(«Царство небесное принадлежит тем, кто душой, как дети». А это ещё что за громадный, носатый фантом?)

«Есть странность и странность. Один род странности — дар Божий, а другой — что-то вроде наказания. Я хотел сказать старой даме, что почему-то все понимают жизнь, а я нет, — как она это объяснит? Получается, что я — взбалмошный, бездарный субъект. Как меня угораздило заблудиться? И, кто бы ни был в этом виноват, как выйти на правильную дорогу?»

(Картины раннего детства. Я стою на зеленом лугу. Солнце разгорается и растёт, от него исходит тепло, и это тепло есть любовь. Такое же тепло, та же ясность — в моем сердце. Кругом растут одуванчики. Я зарываюсь лицом в зелень, окунаюсь в желтизну одуванчиков. Я хочу слиться с этой желтизной и этой зеленью)…

«Ещё она сказала, что у меня ярко выраженная „грунту молани“. Этот туземный термин трудно перевести, но он означает, что вы устремлены к жизни, а не к смерти. Я хотел, чтобы она объяснила поподробнее. У неё были волосы как каракуль, а от живота пахло шафраном; на одном глазу катаракта. Боюсь, я её больше никогда не увижу, потому что я отколол один номер и нам с Ромилайу пришлось сматывать удочки. Если бы не моя дружба с принцем, дело приняло бы скверный оборот. Я уже было решил, что упустил последнюю возможность обсудить свой жизненный путь с действительно мудрым человеком, и пришёл в уныние. Но потом я встретил и полюбил Дахфу, правителя другого африканского народа. Он пожаловал мне титул короля дождя. Это всего лишь формальность, но она дала мне в руки ключи от города. К этой должности полагается особая униформа… Но сейчас я могу говорить об этом только в общих чертах. Я участвую в научном эксперименте короля (без пяти минут доктора медицины). Это стало для меня ежедневным испытанием.

Лили, детка, может быть, я редко говорил об этом, но у меня к тебе настоящее чувство, аж сердце сжимается. Можешь назвать это любовью. Хотя лично я считаю, что этим словом зачастую прикрывают обыкновенное надувательство.

Когда Наполеон был в изгнании на острове Св.Елены, он обожал рассуждения на моральные темы. Не слишком ли поздно? Больно он руководствовался моралью в своей настоящей жизни! Так что я не буду трепаться о любви. Пусть этим занимаются другие, с чистой совестью. Ты говорила о смерти матери, а она была живёхонька. Ты сто раз была помолвлена и вечно спешила, как будто на пожар. Ты обвела меня вокруг пальца. Это — любовь? Ну ладно. Я думал, ты мне поможешь… Здешний король — один из самых интеллигентных людей на свете. Он говорит, что мне пора переходить от состояний, которые я создаю сам, к тем, которые возникают сами по себе. Это все равно что человек перестаёт шуметь — и слышит что-нибудь прекрасное. Птиц, например. Как там вьюрки — ещё вьют гнёзда под карнизами?

Я больше не буду играть на скрипке. Похоже, так мне никогда не достичь моей цели. Отныне, Лили, все будет по-другому. Как только вернусь домой, я возьмусь за медицину. Возраст, конечно, не тот, но как-нибудь справлюсь. Ты не можешь себе представить, как мне не терпится попасть в лабораторию! Я до сих пор помню тамошние запахи. Придётся в обществе зелёных юнцов заниматься химией, зоологией, физикой, физиологией, математикой и анатомией. Это будет пыткой — особенно вскрытие трупов». (Смерть, мы опять с тобой сойдёмся лицом к лицу). «В прошлом я часто имел дело с мертвецами — без всякой пользы. Теперь же это общение послужит торжеству жизни. Запиши меня в Медицинский центр под именем Лео Хендерсона. Приеду — объясню, почему я выбрал это имя. Тебе интересно? Девочка моя, как супруга врача, ты должна чаще принимать ванну и стирать бельё. Тебе придётся привыкать к ночным вызовам и прерванному сну. Я ещё не решил, где буду практиковаться, Если дома, боюсь, перепугаю соседей. Поэтому я подумываю о какой-нибудь миссии, по примеру Уилфреда Гренфелла или Альберта Швейцера. Китай исключается. Они там ещё схватят нас и устроят промывание мозгов. Ха-ха-ха! Пожалуй, следует ориентироваться на Индию. Мне не терпится добраться до больных. Особа врачевателя священна.

Если в Медицинском центре откажут, обратись к Джонсу Хопкинсу, а дальше — в любое заведение из телефонной книги. Вот ещё одна причина, почему я собираюсь завернуть в Швейцарию: хочу познакомиться с передовыми медицинским школами.

Так что, дорогая, поторопись с письмами. И ещё — продай свиней. И Кеннета — борова тамвортской породы, — и Дилли, и Минни… Сплавь их всех.

Занятные мы существа! Мы никогда вблизи не видели звёзд, и тем не менее испытываем к ним нежные чувства. А ведь на самом деле звезды — не крохотные огоньки, а гигантские огненные глыбы.

Я здесь практически не пью, разве что хлебнул несколько глотков, чтобы написать тебе письмо. За ланчем подают местное пиво — так называемое помбо. Оно довольно вкусное. Местные пивовары заставляют бродить ананасный сок. У туземцев живописный вид. Они украшают себя лентами, шарфами, кольцами, браслетами, перьями, бусами, ракушками и золочёными грецкими орехами. Некоторые женщины из гарема двигаются с жирафьей грацией. Король исключительно умен и независим. Он считает, что каждый должен создать подходящий образ себя самого»…

Кажется, дальше я попытался развить некоторые идеи Дахфу, но точно не помню, так как Ромилайу потерял последние несколько страниц — возможно, и к лучшему, потому что я, пока писал письмо, изрядно нагрузился. Возможно — но у меня нет полной уверенности, — я упомянул о внутреннем голосе, который твердит: «Я хочу, хочу, хочу!» «Я»? Ему следовало бы сказать: «ОНА хочет», «ОН хочет», «ОНИ хотят»… Только любовь к другим делает реальность реальностью. И наоборот.

ГЛАВА 20

Утром мы с Ромилайу простились, и он с письмом отправился в путь, а меня посетило нехорошее предчувствие. Когда мой проводник обернулся от ворот и я увидел его сморщенную физиономию под шапкой курчавых волос, у меня сжалось сердце. Мне показалось, будто он ждёт, что взбалмошный хозяин позовёт его обратно. Но я молча стоял в своих зелёных штанах и в похожем на черепаховый панцирь шлеме, с таким видом, словно отстал от своей армии зуавов. Ворота закрылись, и на меня нахлынула дикая тоска. Но Тамбе с Бебу удалось меня отвлечь. Как обычно, они распростёрлись передо мной на полу в знак приветствия, и каждая поставила мою ногу себе на голову. Потом Тамба, лёжа ничком, предоставила свою спину в распоряжение Бебу: меня, как каждое утро, пытались соблазнить традиционным африканским массажем — йокси. Возможно, в один прекрасный день я сдамся на уговоры, но в то утро мне было слишком тяжело, чтобы начинать.

Воздух быстро прогревался, но ночной холод все ещё жалил меня сквозь тонкую зеленую материю. Гора Гуммат отливала желтизной. Тяжёлые белые облака воротником опускались на вершину и склоны горы. Я сидел в своей комнате, готовясь к очередной встрече с Атти. В мыслях я уговаривал себя: нельзя жить прошлым, это меня погубит. Покойники — моё проклятие, это они выгнали меня из дома. Свиньи служили своего рода протестом: таким образом я выразил своё отношение к жизни — как к свинье. Нужно подумать, как жить дальше. Прежде всего — отучить Лили от шантажа и вывести любовь на верную дорогу. Потому что, если по большому счёту, нам с Лили капитально повезло. Однако при чем тут лев? Каким образом хищник может помочь мне в окончательном анализе — пусть даже на нем благословение Божие? Все мы рождаемся на свет с благословением Божиим, но оно испаряется вместе с детством. А потом приходится лезть вон из кожи, чтобы осуществить «проект номер два» — вернуть его обратно. К сожалению, я не мог поделиться этими мыслями с королём: он слишком зациклился на львах. Я ещё не встречал столь самозабвенного увлечения. И слишком любил его, чтобы отказаться участвовать в эксперименте. В каком-то смысле Дахфу был могуч, как лев, но откуда видно, что это — влияние львов? Скорее Ламарка. У нас в колледже над Ламарком потешались до колик в животе. Один преподаватель назвал его взгляды «буржуазной идеей автономии человеческого сознания». Все мы были отпрысками богатых семей, и тем не менее хохотали до упаду. Вот она, думал я, охваченный тоской по Ромилайу, — расплата за дурацкие, необдуманные поступки. Если я пытался застрелить кота, взрывал лягушек и, не представляя себе последствий, поднимал Мумму, почему бы теперь не встать на четвереньки и не имитировать львиное рычание? Конечно, вместо всего этого я мог бы изучать «грун ту молани» под руководством Виллатале. Но я никогда не пожалею о своих отношениях с Дахфу. Я пошёл бы и не на такие жертвы, чтобы сохранить его дружбу.