Нынешним утром, спрятав подальше вдовьи атрибуты, она выпила настойку, приготовленную из особых трав, которая, как ей было известно, должна благодатно повлиять на ее плодовитость. Какая славная семья у них получится! Свадьбу сыграем наверняка еще до следующего полнолуния, решила Кеннаг, ничуть не сомневаясь в том, что Бран возьмет ее в жены. Они танцевали вместе у белтейновых костров, на виду у своих семей и друзей. Ни один мужчина не уводит женщину от костров, не будучи готовым жениться на ней. Таков закон веры.

Вдруг Кеннаг замерла. Огонь страсти мгновенно погас, остались только холод и страх.

Бран ощутил ее состояние.

— Любимая, что…

Кеннаг словно онемела. Взгляд ее расширившихся глаз остановился на смутно угадываемом в темноте силуэте. Она смогла лишь поднять руку и указать в ту сторону.

Лунный свет посеребрил их обоих, превратив в бледные живые статуи на темном газоне из теней и травы. Ночное светило заливало яркими лучами спокойный океан, мирно дышавший всего в нескольких метрах от влюбленной пары. Волны, призываемые повелительницей-луной, тихо накатывались на берег в своем непрерывном ритме. Все вокруг так, как и должно быть… если бы не фигура странных очертаний, неясно вырисовывающаяся во тьме. В мозгу Кеннаг пронеслись старинные рассказы о келпи6, злобных озерных лошадях, морских людях и других странных существах, обитающих под поверхностью всех водоемов мира. Даже Колумба, один из христианских святых, был свидетелем появления чудовища, обитавшего в Лох-Нессе несколько столетий назад. Трудно было разглядеть в лунном свете, что именно маячит там, в воде: просто темная, извилистая фигура, поднявшая шею из океанских глубин. Но она определенно имела голову, как у змеи, и…

Нет. Это не морское чудовище. Это гораздо хуже.

Голос Кеннаг вернулся к ней, обретя новую силу.

— Лохланнахи! — возопила она.

Как если бы ее неистовый вопль призвал их, фигуры размером поменьше змееголовой устремились из воды к берегу. До сего момента они двигались бесшумно, поэтому Бран с Кеннаг и не слышали их приближения, но теперь, когда их присутствие обнаружилось, пришельцы шумно зашлепали по воде, как стадо скота.

Бран и Кеннаг вскочили на ноги, полуодетые; так удачно начавшееся свидание вынужденно заканчивалось. Кеннаг потянулась было за ножом — она всегда носила с собой оружие в эти тревожные времена, — но Бран схватил ее, развернул и рявкнул:

— Беги!

Он еще и в спину ее подтолкнул. Однако Кеннаг, отбежав на несколько шагов, остановилась, не желая оставлять любимого на растерзание Лохланнахам. Они ведь убьют его… или, что еще хуже, захватят в плен и отвезут в Византию, где продадут как раба.

Нет, слишком долго я жила одна. И сейчас не покину Брана.

Стиснув зубы, Кеннаг повернулась и побежала навстречу похожим на медведей мужикам, которые схватили и обезоружили могучего Брана так легко, словно он был ребенком, едва научившимся ходить. Обернувшись, один из них вроде бы даже немного испугался, не будучи, видимо, ветераном этих презренных набегов — здесь, на севере, в отличие от кроткого юга, женщины знали, как сражаться.

Кеннаг издала пронзительный, воющий крик ярости, призывая себе в помощь весь сонм местных богов и богинь, и ринулась в атаку. Она, несомненно, вонзила бы свой кинжал в незащищенную шею опешившего молодого викинга, не подними тот свой щит в инстинктивном жесте защиты. Тем не менее небольшое лезвие укусило глубоко… слишком глубоко. Кеннаг отчаянно попыталась выдернуть нож, застрявший в дереве щита, и за это короткое мгновение противник успел поднять меч и ударить ее в висок тяжелой железной головкой эфеса. Кеннаг камнем рухнула на землю, застонав от боли, и сжала голову ладонями.

Опомнившийся варяг действовал быстро. Прорычав что-то на своем странном языке, светловолосый скандинав почти сразу же оказался внизу, рядом с ней. Он схватил ее за запястья, прижал их к сырой земле, и Кеннаг закричала от внезапно усилившейся боли в голове. Все поплыло у нее перед глазами. Здоровенное колено приподнялось и легко раздвинуло ноги женщины. Она извивалась под навалившимся на нее телом, тяжелая рука, воняющая застоялым потом и кожей, зажала ей рот. Кеннаг закрыла глаза, но так было еще хуже; она снова открыла их и зафиксировала взгляд на луне и звездах, мерцающих высоко в небе, пытаясь затеряться в их холодной обители.

Казалось, целую вечность вошедший в Кеннаг косматый верзила, шумно сопящий и пускающий слюни, терзал ее лоно. По странной иронии судьбы, она почти не ощущала физической боли. Поцелуи Брана плавно подготовили почву не для нежных любовных утех, но для безжалостного насилия. Впрочем, никакая физическая боль не смогла бы сравниться с душевным страданием, подобного которому Кеннаг никогда прежде не испытывала.

Звезды не упали на землю. Луна не спрятала своего лика. Кеннаг смутно слышала крики родных и друзей, на которых обрушилась орда светловолосых бородатых монстров в человечьем облике. Белтейнский костер обрел сотоварища — скандинавы развели свой собственный, поджигая соломенные крыши круглых каменных строений, которые возгорались как самые лучшие лучины для растопки. Дым пожаров клубами поднимался в небо, затуманивая зрение Кеннаг, отрешенно созерцающей луну и звезды. С последним толчком и содроганием насильник обмяк на ней на несколько мгновений. Железная кольчуга прижалась к ее обнаженным грудям, когда он переводил дыхание, пощипывая зубами мягкую плоть и ловя ртом волосы.

Захват его рук на запястьях немного ослаб, пока насильник приходил в себя после совокупления, и Кеннаг не преминула воспользоваться представившейся возможностью. Ее рука, чуть-чуть повернувшись, осторожно нащупала меч викинга. Слишком тяжелый, чтобы поднять его одной рукой… впрочем, в столь стесненном положении Кеннаг все равно не смогла бы использовать оружие должным образом, но сейчас это не имело значения. Стиснув зубы от боли, она ухватила меч за лезвие.

Верзила уловил ее движение и попытался сесть прямо. Но Кеннаг хватило несколько секунд его невнимания, чтобы высвободить другую руку и сильно ударить ему в челюсть головкой того же самого эфеса, который ранее сбил ее с ног.

Блондин хрюкнул и опрокинулся навзничь, суча ногами. Кеннаг быстро выбралась из-под него и, прежде чем он успел подняться на ноги, ударила его снова, на этот раз самим клинком. В своей ярости и смятении она немного промахнулась, удар пришелся по шлему, и лезвие соскользнуло. Кеннаг опять занесла меч, и на этот раз оружие достигло намеченной цели. Северянин завизжал как поросенок и ухватился рукой за шею. Между его пальцами потекла кровь.

Кеннаг не стала предпринимать еще одной попытки. Отбросив меч в сторону, она побежала. Поблизости захватчиков видно не было. Все они, конечно, сейчас там, где можно хорошо поживиться — в Гленнсиде: грабят церковь, насилуют женщин и собирают кучку прекрасных рабов вроде Брана, чтобы увезти их с собой. Подогреваемая смутным намерением хоть чем-то помочь соплеменникам, Кеннаг устремилась к родной деревне, не обращая внимания на то, что ее прекрасная туника изорвана, измазана землей, потом и кровью, а сама она частично обнажена.

Пожары освещали ночное небо зловещим заревом. Задыхаясь, Кеннаг заставила себя бежать не останавливаясь. И тут она споткнулась о кочку. Ее лодыжка болезненно изогнулась, и Кеннаг тяжело упала на землю. Едкий дым жарил глаза и ноздри, обжигал рот. Она попробовала подняться на ноги, но вследствие сильного вывиха лодыжки едва могла опираться на нее, не говоря уж о том, чтобы бежать.

С этой внезапной уязвимостью пришел еще один, новый страх. Превозмогая боль, Кеннаг с большим трудом встала и быстро — насколько это было возможно — захромала к центру деревни.

Там царил хаос. Крыши почти всех строений пылали. Ночь разрывали крики ужаса и вопли триумфа. Стоя на краю поля и глядя на Гленнсид — вернее, на то, что от него осталось, — Кеннаг ясно видела картину разрушений.

Трупы валялись повсюду. Кеннаг заметила, как один из викингов протыкает мечом очередную жертву… кого именно? Кто из ее родных, ее друзей умирает сейчас? Святой Мидхир, остался ли там в живых хоть кто-нибудь?

Вдруг Кеннаг осознала, какую глупость совершила, вернувшись сюда. Никому она не поможет. Она безоружна, лодыжка вывихнута… и теперь уже не остается ни времени, ни места, чтобы спрятаться. Стоит здесь, на виду, и вскоре тот мерзавец, что изнасиловал ее, или кто-то ему подобный, заметит ее и…

Кеннаг затравленно огляделась вокруг. Лес слишком далеко, чтобы добраться до него по залитому лунным светом пустому полю. Почти все дома полыхают. Она убежала с берега океана, воды которого могли бы скрыть ее и теперь…

Ее взгляд упал на смутные очертания колодца, и надежда затеплилась у нее внутри. Если они не обрезали веревку…

Морщась от боли при каждом шаге, Кеннаг заковыляла в сторону колодца — довольно глубокой, выкопанной в земле ямы со стенками из тщательно уложенных камней. Ничего особенного, но источник вполне удовлетворял потребности сельчан в воде. Приблизившись к колодцу, Кеннаг на секунду облегченно сомкнула веки. Деревянная крышка, которую всегда клали на место, сейчас лежала, отброшенная, в стороне. Это означало, что лохланнахи уже побывали здесь и сделали еще одно из гнусных дел — осквернили источник. Может, сбросили вниз гниющий кусок мяса. Почти наверняка справили в колодец нужду — Кеннаг обо всем этом слыхала. Но они не обрезали толстую веревку, один конец которой был привязан к дужке ведра, а другой основательно закреплен на каменном столбике, вкопанном в землю подле колодца.

Кеннаг позволила себе быстрый взгляд вокруг. Близ центра деревни она увидела тени, мелькающие в жутких отблесках пожаров. Сглотнув комок в горле, Кеннаг прошептала молитву, обращенную к божеству колодца:

— Лохланнахи осквернили твои воды. Должно быть, ты очень рассержен. Но я умоляю тебя, дай мне защиту от них и, пожалуйста, прости мое вторжение.

Неуклюже шагнув к колодцу, Кеннаг схватила веревку и приготовилась спускаться вниз.

Спуск оказался медленным и болезненным. Грубые волокна веревки обжигали окровавленные ладони. Поверхность стенок была скользкой, поначалу от мха на камнях, а затем, глубже, от грязи. Дважды Кеннаг до крови прикусывала губу, сдерживая крик, когда вывихнутая нога, соскальзывая с камня, ударялась о стену. Чем глубже она опускалась, тем холоднее становилось, и ее начало неудержимо знобить. Достигнув наконец поверхности воды, Кеннаг почти окоченела. Женщина не смогла сдержать судорожного вздоха, когда погрузилась в воду по пояс. Она припомнила, какой освежающей была почти ледяная вода в жаркие летние дни и как все радовались тогда приятной прохладе.

Постепенно тело привыкло к холоду, и его укусы ослабли. Будучи сама целительницей, Кеннаг гораздо лучше других понимала, как действует человеческий организм, а посему хорошо осознавала, что не сможет оставаться здесь слишком долго. Скоро она совсем ослабеет и неминуемо уснет, а затем погрузится в воду с головой и утонет. Впрочем, в тот момент она даже и не помышляла о возможности такого исхода. Несомненно, страх и душевные страдания не дадут ей спать… И все же порой тело оказывается сильнее души и разума, и если она пробудет здесь достаточно долго, мрачно подумала Кеннаг, то непременно умрет.

Ужасные звуки, сопровождающие уничтожение деревни, продолжали доноситься до ушей Кеннаг. Поначалу они заставляли ее стискивать зубы в бессильной ярости, когда воображение рисовало, одну за другой, картины творимых наверху зверств. Но по мере того как тянулись бесконечные минуты добровольного заточения, Кеннаг привыкла к ним настолько, что перестала обращать внимание, сосредоточившись на мучительном холоде воды, из-за которого ей становилось все труднее ощущать свои конечности. Впрочем, холод по крайней мере несколько притуплял боль в вывихнутой ноге.

Странная, напевная речь скандинавов достигла ушей Кеннаг. Они идут к колодцу!.. Страх, начинавший было угасать, вспыхнул в ней с новой силой, и Кеннаг инстинктивно погрузилась в ледяную воду еще глубже, до самого подбородка, заставив себя выпустить из рук ведро, за которое она держалась, поскольку, если лохланнахи захотят набрать воды, а ведро застрянет в колодце, это может показаться им подозрительным. Кеннаг безмолвно взмолилась, чтобы они не перерезали веревку. С поврежденной ногой невозможно взобраться наверх самостоятельно.

Кеннаг испуганно посмотрела вверх, хотя понимала, что викинги не заметят ее на такой глубине, даже воспользуйся они факелами. А она уже видела их — тени, вырисовывающиеся на фоне относительно светлого ночного неба. Их головы на мгновение исчезли, затем снова появились. Лохланнахи, громко хохоча, сбросили что-то в колодец.

Кеннаг изо всех сил вжалась в стенку колодца, страшась того, что летящее на нее сверху попросту свернет ей шею, окажись оно достаточно тяжелым. Сброшенный варварами предмет был большим; задев плечо Кеннаг, он шумно плюхнулся в воду, погрузился в нее на мгновение, затем всплыл. Лохланнахи наверху победно загоготали, похлопали друг друга по плечам и убрались.

Тишина.

Довольно долго Кеннаг, съежившись, выжидала, не смея выяснить, что же сбросили эти изуверы в деревенский источник воды. Наконец она протянула дрожащую руку… пальцы уткнулись во что-то мягкое и податливое, покрытое грубой материей.

Тело. Человеческое тело.

Раскрыв рот в беззвучном крике, Кеннаг, словно ужаленная, отдернула руку. Труп был обвязан то ли веревкой, то ли цепью; Кеннаг, немного оправившись от испуга, снова протянула руку. На сей раз кончики пальцев, хотя и онемевшие от холода, ощутили края какого-то деревянного изделия…

Крест. На покойнике был деревянный крест. Викинги убили священника, предварительно разграбив, конечно же, церковь, а потом сбросили его тело в колодец.

На какое-то мгновение Кеннаг стало жалко священника. Затем ей в голову пришла мысль, что, возможно, именно хранившиеся в церкви ценности в первую очередь и привлекли сюда скандинавов. Внезапный гнев занял место жалости, и Кеннаг, издав низкое горловое рычание, плюнула на труп. Столько смертей фактически из-за одного человека с тонзурой на голове! Кеннаг надеялась, что его Христос не будет милостив к нему в той замечательной загробной жизни, о которой он с упоением рассказывал.

Сверху больше не доносилось никаких звуков. Выждав еще немного, Кеннаг решила, что можно выбираться наружу. Закоченевшее тело заныло, когда жизнь начала возвращаться в него. Кеннаг испытывала такое чувство, будто ее кололи тысячи иголок. Но она осталась в живых и не попала рабыней на борт драконьего корабля.

Бран, любовь моя…

Медленно, дюйм за дюймом, морщась от боли, Кеннаг начала подъем.

К наступлению следующего полнолуния Кеннаг узнала, что она беременна.

Беременна не ребенком Брана, зачатым в радостном единении и желанным, как восход солнца. Брана пленили лохланнахи, а она понесла от скота в человечьем облике, который изнасиловал ее и хотел сделать своей рабыней, каковыми стали многие деревенские женщины. Остальные — те, которым посчастливилось избежать плена — также носили в себе плоды ужасной ночи. Одной из таких «счастливиц» была собственная мать Кеннаг, Майред.

Ее использовали и бросили как недостаточно молодую для того, чтобы получить за нее хорошую цену на рынке рабов.

Кеннаг уже разговаривала с матерью, предложив свои навыки целительницы, чтобы избавиться от нежеланного ребенка.

— Нет, — ответила тогда Майред, держа руку на животе. — С тех пор как умер твой отец, я не желала другого мужчины. Я, конечно, сожалею, что забеременела таким вот образом, но… Кеннаг, ребенок ведь ни в чем не виноват. Я сохраню его и принесу тебе братика или сестричку.

Кеннаг изумленно уставилась на мать, все еще очень красивую, хотя волосы ее стали почти совсем седыми, а сильное, стройное тело начинало понемногу полнеть. Ошеломленная, Кеннаг хотела было возразить матери, но горькие слова, готовые сорваться с языка, остались невысказанными. Как можно любить ребенка, зачатого столь чудовищным, насильственным способом? Как можно иметь на лице такое мечтательное, благостное выражение? Как можно видеть пред собой всю оставшуюся жизнь живое напоминание о страшном вражеском нападении?

Для себя Кеннаг решила все сразу, окончательно и бесповоротно. Наделенная природным талантом — и развив этот талант посредством совершенствования навыков — исцелять, а не причинять вред, Кеннаг уверяла себя, что поступает правильно, ради собственного душевного спокойствия. Вернувшись к себе домой, в маленькую хижину, восстановленную после пожара оставшимися в живых мужчинами Гленнсида, она перебрала свой небольшой запас трав. Нынешним летом предстояло потратить много времени, чтобы его, запас, пополнить.

Кеннаг выбрала чай из листьев высушенной болотной мяты и вскипятила воду. Насыпав чай из мяты в глиняную кружку, залила его кипятком и подождала, пока трава заварится.

Я хотела ребенка от Брана. И ни от кого другого.

Кеннаг снова вспомнила большое тело, навалившееся на нее, вонь пота и кожи и почувствовала тошноту. Даже не процедив напиток от раскрошенных листочков, она опорожнила кружку с горячим варевом. Затем прошла в угол, легла на мягкую кучу из меховых шкур, служившую ей кроватью, и стала ждать, когда зелье начнет действовать.