Параллельная реальность

В следственных материалах по делу Василия Будылина есть описания ритуалов-радений. Первый скопческий собор, на который он попал, происходил в селе Левые Ламки Моршанского уезда Тамбовской губернии, в доме крестьянина Дробышева – его наставника и учителя, местного пророка.

Учитель открыл собор молитвой. «Дай нам, Господи, к нам Иисуса Христа. Дай нам, сын Божий, свет, помилуй нас…» После молитвы все скопцы встали на колени. Учитель вышел на середину комнаты и начал громко говорить: «Ого, ого, ого, ого! Благослови, батюшка сударь, милосердный глава Искупитель из рая недостойного раба на твоем кругу святом пойтить и всем праведным рабам про твои дела возвестить, как страдал ты в Туле и Суздале граде, и подаешь всем отрады!» Затем пророк стал пророчествовать, обращаясь то ко всему собранию, то к кому-то одному. Называлось это общим судом. Пророк очень точно разоблачал различные прегрешения – то ли и вправду обладал даром видеть сквозь стены, то ли пользовался услугами тайных информаторов. Все крестились, кланялись пророку, пророчице, молились на портрет батюшки-Искупителя Петра III (к слову сказать, за неимением настоящих портретов скопцы часто использовали монеты с профилем этого монарха, отчеканенные в недолгий период его царствования).

Будылин называет имя пророчицы, выдававшей себя, по обстоятельствам, то за Богородицу, то за супругу Великого князя Константина Павловича: Елена Павлова, Лебедянская мещанка. Не исключено, что это была та самая «девица небывалой красоты», которую видели дома у Селиванова.

Когда суд завершился, все расселись по лавкам и начали петь. Пение, с нарастающим подъемом, продолжалось несколько часов и на пике возбуждения перешло в собственно радение. Мужчины в раздельных рубахах и штанах, женщины в причудливых колпаках, сверху подвязанных платками, принялись кружиться, помахивая при этом платками, бывшими в руках у каждого скопца. Накружившись до изнеможения, стали причащаться баранками и сухарями, которые Будылин привез от Селиванова.

Следствие было сосредоточено на двух моментах: на физическом изуверстве и на еретическом характере вероучения скопцов. Будылина подробно выспрашивали о проводимых на его глазах операциях, записывали с его слов молитвы и тексты песен. Как именно радели, то есть кружились присутствовавшие на соборе – с этим к допрашиваемому не приставали. Рядом с другими преступлениями это, вероятно, выглядело безобидным чудачеством, напоминая танцы, праздничные хороводы, детские игры или что-нибудь еще, такое же невинное.

А между тем именно это кружение открывает, на мой взгляд, главную тайну скопцов.

Человеческий мозг очень чувствителен к вращению. Не случайно в подготовку космонавтов входят многочисленные упражнения, тренирующие вестибулярный аппарат, – точнее, помогающие другим системам мозга приспособиться к его разбалансировке. В небольших дозах возникают ощущения, скорее приятные. Вспомните свое состояние после тура вальса (если вам случалось, конечно, танцевать вальс). Вспомните, какое беспричинное веселье накатывает на аттракционах. «Вещуньина с похвал вскружилась голова», – сообщает баснописец, указывая на тот же самый эффект: вращение вызывает эйфорическую приподнятость, возбуждение, как теперь говорят, кайф, и это настолько привычно, что когда тот же кайф возникает по другим причинам, это ассоциируется с приятным кружением.

Зачинатели сектантских радений, у которых переняли свою психотехнику скопцы, использовали ту же органическую основу. Но это было особенное кружение, сразу его приемами нельзя было овладеть – приходилось учиться. Кружиться следовало очень быстро и долго. Вернемся еще раз к нашему обычному опыту. Если немного передозировать, приятные ощущения сменяются неприятными – появляется головокружение, тошнота, чувство угнетенности, после чего человек сразу говорит себе «стоп». Но если превозмочь себя и продолжить вращение, наступают острые, на грани переносимости, эффекты, подпадающие под понятие измененной психики.

К этим телесным упражнениям добавлялись еще и дыхательные, создающие избыточное насыщение организма кислородом. Это тоже безотказный способ прихода в иную психическую реальность. Исчезает ощущение времени, наше привычное «Я» полностью меняет свои очертания. Пропадает самоконтроль. Перед человеком проходит вереница видений, он слышит голоса, иногда в их хор, помимо его сознания, вплетается и его собственный голос. Еще не упомянул о музыке, которая тоже составляет необходимую «приправу»: есть особые созвучия и ритмы, помогающие душе улететь в это запредельное путешествие.

За вычетом разве что кружения, все эти приемы воздействия на психику использует современная медицина при проведении терапии по методу Станислава Грофа. Собирается группа, создается музыкальный фон, врачи показывают пациентам, как нужно дышать… Иногда образы и ощущения, вынесенные после такого погружения в тайные глубины души, сравнительно легко поддаются расшифровке. Угадываются пережитые события, прочно забытые или вытесненные из памяти. Не раз я бывал свидетелем, как воскресают впечатления, предшествовавшие или сопутствовавшие рождению человека. Иногда встречаются неразрешимые загадки, заставляющие уверовать чуть ли не в переселение душ… Весь этот материал врач вместе с пациентом разбирают «по косточкам», ищут связи, объединяющие его с сегодняшним днем. Нередко случается, что спустя несколько дней после погружения вдруг всплывают какие-то важные дополнения, которые не удалось поймать сразу, они уточняют сложившуюся интерпретацию или заставляют ее пересмотреть. Идет сложнейшая аналитическая работа, позволяющая человеку глубже понять самого себя, заново осмыслить свой жизненный путь, рассекретить причины неудач или тягостных переживаний. Но мне очень легко себе представить, как, при соответствующем настрое, может создаться полная уверенность в контакте с высшими силами – это они предстают перед человеком в зримом воплощении, говорят с ним, повелевая или запрещая ему что-то, внушают, какие слова произнести ему.

Эти способы воздействия на психику были известны очень давно, они широко использовались в древних мистических ритуалах, к ним прибегали языческие жрецы, шаманы, колдуны и маги. Но только в последние десятилетия удалось раскрыть природу этих чудес.

Как и все, наверное, психиатры, я с первых дней практической работы получил широчайшее поле для наблюдений за тем, как действуют на психику алкоголь и наркотики. Мы тогда были настроены очень оптимистично: твердо верили, что в наших силах победить это зло – надо только как следует засучить рукава. Открыть сеть диспансеров, подготовить врачей, найти надежные лекарственные средства, повернуть общественное мнение… И не в последнюю, конечно, очередь – как следует разобраться в причинах.

Помню вопросы, вокруг которых постоянно крутились мои мысли. Почему люди пьют (или колются, или нюхают, – было понятно, что речь идет о глубоко родственных явлениях, но наркоманов в ту эпоху было немного, а пьянство победоносно наступало на всех фронтах)? Угробить свою печень, превратиться в дегенерата – никто не ставит себе такую цель. Трагедия наступает, как расплата за удовольствие. Почему же наш организм так благосклонно принимает вещество, которое в конечном счете несет ему гибель? И почему его реакция на это вещество выглядит поначалу такой естественной? Ведь и правда, все без исключения психические эффекты, вызываемые опьянением, знакомы и людям, которые никогда не пробовали хмельных напитков. Подъем настроения, веселье, бурный прилив оптимизма и веры в самого себя, блаженная раскрепощенность мыслей и чувств – так отзываемся мы на любой подарок, который преподносит нам судьба, и даже на превосхищение такого подарка. Недаром же родилась поговорка «опьянеть без вина»!

Эта полная тождественность состояний, к которым приводят и путь порока, и путь наивысших добродетелей, вплотную подводила к открытию, требовавшему лабораторной проверки. Как четко, безошибочно, всегда у всех одинаково реагирует психика на появление в организме алкоголя! Это взаимодействие почему-то неизменно ассоциировалось у меня с замком. Хороший, исправный замок с такой же безотказностью повинуется движению ключа – если ключ специально для него изготовлен. Природа, это очевидно, подготовила в человеческом организме немало таких интересных замочков, надежно перекрывающих выход в некий параллельный мир – похожий, в основных чертах, на нашу повседневную действительность, но несравненно более яркий, красочный и привольный. Очутиться там равносильно тому, чтобы совершить недолгую экскурсию в рай. Но не могла же природа действовать в расчете на то, что когда-нибудь ее создания, движимые любопытством и ненасытной жаждой экспериментаторства, подберут к этим замкам ключи в виде продуктов, полученных из плодов, листьев, корней или даже коры различных растений! Нет, ключи должны находиться в непосредственной близости к замкам, и опьянение без вина это лишний раз подтверждает…

Догадка оказалась верной. Когда наука получила возможность идентифицировать вещества, вырабатываемые самим организмом, были обнаружены точные химические аналоги всех соединений, которыми потчуют людей производители алкогольных напитков и наркотических препаратов. В том-то и состоит непревзойденное коварство зеленого и всех прочих змиев: организм встречает их, как родных, – но в количествах и концентрациях, с которыми он бессилен справиться.

Когда Москва переживала приступ увлечения йогой, нашему сотруднику М. Гарберу удалось уговорить нескольких человек принять участие в экспериментах. Требовалось от них только одно – сдать кровь на анализ до и после упражнений, вызывавших состояние медитации. Великая тайна йоги, владевшая воображением стольких людей, полностью выявилась в столбиках цифр на прозаических лабораторных бланках. После медитации было зафиксировано повышенное содержание в крови эндогенного этанола – самопроизводного спиртового вещества. Нам удалось даже провести количественные оценки. Сеанс медитации оказался эквивалентен порции доброго портвейна, от половины до целого стакана – смотря по тому, каких успехов достигал йог в управлении своим телом и сознанием.

А как, собственно говоря, возникла методика Грофа, имеющая, как мы видели, самое прямое отношение к нашим скопцам? Гроф экспериментировал с новыми наркотиками, полученными синтетическим путем и несравненно более мощными, чем все, изготавливаемые из природного сырья. Особенно полезен для его исследовательских целей оказался знаменитый ЛСД, только-только появившийся в те годы. Он вызывал галлюцинации у людей, психически здоровых, то есть способных точно и ясно описать свое состояние, – это открывало, казалось, неисчерпаемые возможности проникновения в мир бессознательного. Но вскоре ЛСД был запрещен. Приходилось либо сворачивать работу, либо искать другой ключ к тем же замкам, которые с такой непринужденностью отмыкал страшный наркотик. Как пришел Гроф к мысли о дыхательной гимнастике, музыке и других элементах техники глубокого погружения? Действовал по наитию? Или держал в памяти сведения о древнем опыте жрецов и шаманов, послужившие ему ориентирами? В любом случае он оказался на верном пути, что показала не только психологическая, но и биохимическая экспертиза. В крови у испытуемых были найдены галлюциногены – вещества, входящие и в состав наркотика.

Когда комиссия Липранди «шила» скопцам обвинения в насильственном совращении и изуродовании невинных, широко эксплуатировался мотив опаивания. Заманили, поднесли угощение, несчастный захмелел, отключился – а когда пришел в себя, дело уже было сделано. Даже при первом чтении это показалось мне очень странным. Я помнил, с каким отвращением говорил Калистрат о водке – он держал ее дома, как необходимый атрибут поддержания связей с внешним миром, но сам никогда не пил. Пьянство в его глазах стояло рядом с плотским грехом, оно было несовместимо с идеалом спасительной чистоты, оправдывавшей все жертвы. И это глубочайшее убеждение разделяли все последователи Селиванова, аплоть до того, что появление в деревне последовательного трезвенника автоматически заставляло подозревать его в причастности к секте. Невозможно было поверить, что скопцы соглашались на компромисс, да еще при совершении обряда, который считали священным.

Но и воспоминания новообращенных о том, что они будто бы находились во хмелю, а потом протрезвели, вряд ли были выдумкой. Напрашивается предположение, что они действительно бывали пьяны, – но без вина. С усердием неофитов проделывали они все, чему учили их наставники, – и не нужно было ничего больше, без всяких напитков психика срывалась с якоря.

Из всего, что мы знаем об алкоголе и о наркотиках, самое страшное – это их способность порабощать человека. Точно такая же зависимость создается и на базе химических соединений, синтезированных самим организмом. Это та же наркомания, та же, как иногда ее теперь называют, Белая Смерть.

Среди книг, по которым я знакомился с этим поразительным феноменом отечественной истории, попала мне в руки тоненькая брошюрка «О скопцах», изданная в Санкт-Петербурге в 1819 году, то есть на самом исходе «золотого века», накануне высылки Искупителя в Суздаль. Назначение ее – чисто пропагандистское: «открыть глаза тем, кои уже обольщены, и предостеречь от обольщения христиан простосердечных, но неопытных и неутвержденных в истине».

Открыть глаза – значит объяснить главную ошибку ложного и опасного учения, которая происходит от буквального и грубого разумения евангельских слов. Дух Святой через Апостола Павла сказал: умертвите уды. Но он не сказал «отнимите» или «отрежьте»! Следовательно, понимать эти слова надо лишь иносказательно – «умертвите страсти греховные и нечистые побуждения». Символическому, но никак не конкретному истолкованию подлежит и такой, смущающий неопытные умы, евангельский текст: «1. суть бо скопцы иже из чрева матерня родишася тако; 2. и суть скопцы, иже скопишася от человек; 3. и суть скопцы, иже исказиша сами себе царствия ради небесного». Речь идет только о духовной победе, о распятии страстей и похоти, «воюющих в членах наших», силою мысли и сокрушенной сердечной молитвы. «Скопцы из чрева матерня суть те во плоти девственники, в коих, еще при зачатии их во чреве матери, вселяется благодать, дарующая им чистоту; скопцы, скопившиеся от человек, суть те, коих христианские родители, благодатным воспитанием и учением, от самого нежного возраста образуют и, поселяемого в них благодатно, делают их девственниками; наконец, скопцы, скопившие сами себя ради царствия небесного, суть такие люди, кои, для обретения в себе царствия Божия и для удобнейшего распространения оного на Земле, сами себя уцеломудрили, победив духом плотские вожделения до того, что несмотря на свою нечистоту и протекшую греховную жизнь, сделались девственными». Друзья Христовы, истинные страдальцы и воины его – они воюют против козней дьявольских и находят силы превозмочь греховные желания. «Лишением же себя телесных удов, в намерении не иметь возможности грешить самим делом, человек, будучи успокоен мнимою своею свободою от грубого только греха, теряет сокрушение сердца, толико нужное для коренного души очищения».

Мы не осуждаем лично ни единого скопца: каждый станет перед судом Божьим и свой суд примет, заключает безымянный автор свое воззвание к читателю. Мы только «всякого с любовью убеждаем не входить с ними в сношение», чтобы не превратиться в мишень для их уговоров. Странная просьба, если вдуматься: для чего же тогда было спорить, «открывать глаза» на еретические заблуждения, если это все равно не дает защиты перед соблазнителями?

Эта тоненькая книжка живо напомнила мне даже внешне похожие на нее издания о вреде пьянства, выходившие у нас огромными тиражами. Все там было правильно – все рассуждения, все к месту приведенные цитаты. Но вряд ли хоть одного человека эти призывы к разуму могли удержать на поверхности…

Кондратий Селиванов против Зигмунда Фрейда

Двое немолодых мужчин, старые друзья, обсуждают тяжелое душевное состояние одного из них. Прошло уже несколько месяцев после развода, совершившегося по инициативе жены, а человеку никак не удается прийти в себя. Он полностью деморализован, растерян. Временами он опасается за свой рассудок.

– Она кастрировала меня! – жалуется он другу. И тот согласно кивает головой:

– Да, это так. Я с самого начала чувствовал, что она способна тебя кастрировать!

Кажется, я достаточно близко к тексту пересказываю сцену из романа знаменитого американского писателя, Нобелевского лауреата Сола Беллоу. Но память могла надо мною и пошутить, заставив приписать этому романисту эпизод, сочиненный другим автором. Вся современная интеллектуальная проза густо насыщена психоаналитической терминологией, писатели и их персонажи следуют за Фрейдом в своих суждениях, разбирают с его помощью сложные отношения и конфликты. Среди самых распространенных ссылок, давно уже не требующих, ввиду общеизвестности, упоминания авторского имени, – выход на тему кастрации.

Что подразумевается в данном случае, когда о кастрации говорит брошенный муж? Любовь к женщине может быть источником многих несчастий. Модно страдать от недостатка взаимности, от охлаждения, от измены. Но некоторым мужчинам выпадает тяжелейший жребий связать себя с глубоко закомплексованными особами, у которых любовь всегда имеет оборотную сторону в виде жгучей, исступленной ненависти. Эти дьяволицы завладевают душой мужчины, всеми его помыслами, лишают его воли, заставляют во всем плясать под их дудку. Иногда, чтобы закрепить и увековечить эту зависимость. они рожают детей. И все это лишь для того, чтобы в один прекрасный момент дать полную волю своей затаенной ненависти, раздавить несчастного презрением, лишить его не только дома, семьи, ребенка, но и самоуважения, и надежды на благополучие в будущем. После пережитого удара он – ничто. Он больше не человек и не мужчина.

О кастрации вспоминают и в других случаях – когда человек испытывает превосходящее его силы давление жестокой, беспощадной, скорой на расправу власти. Предел унижения, полное уничтожение индивидуального начала, после которого от личности остается лишь ее подобие, ни на что не способное, кроме как бесконечно оплакивать свой жалкий удел.

Не удивительно ли, что это понятие так интенсивно используется людьми, которым оно знакомо лишь по историко-литературным ассоциациям? Что оно до сих пор сохраняет актуальность в обществе, где в точном смысле слова кастрируют разве что котов, – да и этот обычай, кажется, начинает отступать под натиском многочисленных ассоциаций защиты животных? Но вовсе не эти образы и представления актуализируются в сознании, когда современный человек передает собственные или воспринимает чужие переживания с помощью этого термина. Он опирается на собственный, сложившийся у него в раннем детстве психический опыт, который Фрейду удалось выявить и осмыслить под этим символическим обозначением.

В чем заключается этот опыт? Загадка пола – одна из первых серьезных проблем, с которой сталкивается пробуждающееся сознание. Сравнивая себя с другими детьми, ребенок быстро схватывает разницу в строении мальчиков и девочек. У мальчиков есть пенис, у девочек его нет. Охватить ту элементарную для взрослого человека истину, что такими и создала нас природа, ребенок сможет лишь на следующем этапе своего развития. Пока же его мозг способен лишь к более примитивным операциям. «Уже в детстве, – писал Фрейд, – пенис является ведущей эрогенной зоной и главным аутоэротическим объектом, причем, оценка его роли у мальчика вполне логично связана с невозможностью представить человека, подобного себе, но лишенного этого важного органа». Девочка, следовательно, могла обрести свой явно проигрышный вид только потому, что ей отсекли этот «важный орган». Но если это могло случиться с девочкой, то почему нечто подобное не может произойти с ним самим? Беспредельная важность этой проблемы заставляет мальчика предаваться фантазиям, в которые вплетаются и другие страхи – перед болью, перед наказанием, перед несчастным случаем, – перед любой угрозой, воображаемой или реальной. В этих фантазиях особое место занимает образ отца, приобретающий особые черты в связи с формирующимся на этой же стадии развития Эдиповым комплексом. Он олицетворяет для ребенка власть над ним, он же, в конечном счете, воплощает все угрозы со стороны других людей. С этим образом как бы срастается и постоянно переживаемая мальчиком угроза кастрации, как самого страшного наказания за сексуальное посягательство на мать. Фрейд считал, что появление комплекса кастрации предвещает выход из Эдиповой фазы, когда запреты, налагаемые отцом, образуют особую структуру в личности самого ребенка – Сверх-Я.

У девочки тоже формируется комплекс кастрации, хоть и по другому сценарию. Фрейд дал этому такое объяснение: «На этой стадии детской сексуальной организации существует лишь мужское, но не женское, и, стало быть, альтернатива такова: либо мужской генитальный орган, либо кастрация». Девочка, считал основатель психоанализа, ощущает отсутствие у себя пениса как несправедливость, вынуждающую ее либо отрицать эту нехватку, либо стараться ее возместить. В иных формах протекает у девочек и Эдипов комплекс – Юнг называл его комплексом Электры, подчеркивая этим симметричность отношения к родителям будущих мужчин и женщин.

Последователи Фрейда выдвинули немало концепций, уточняющих и даже опровергающих эти его представления. Но обсуждается, главным образом, происхождение комплекса кастрации, его различия у разных полов. Не преувеличивал ли Фрейд, к примеру. значение феномена, который он называл «завистью к пенису»? Сохраняется ли он у женщин нынешнего поколения, родившихся в период сексуальной революции или еще позже?

Но как бы ни объясняли психоаналитики происхождение этого комплекса – в практической деятельности они сталкиваются с ним постоянно. Он присутствует практически у всех людей – как один из самых важных регуляторов межличностных отношений, как опора тех внутренних сил, которые вводят в берега безудержные и зачастую губительные человеческие желания.

С позиций психоанализа добровольное самооскопление выглядит полным абсурдом. Это то, чего не может быть. Как же понять этот чудовищный парадокс? Скопцом руководит страх смерти. Стремление избежать смерти – казалось бы, это и есть высшая степень жизнелюбия. Но если победа над смертью достигается ценой предательства любви, сознательного отказа от участия в продолжении рода, другими словами, ценой самой жизни, – разве это не означает полного, абсолютного торжества смерти?

Почему основоположники психоанализа, начиная с великого Фрейда, не использовали возможность познакомиться с явлением скопчества вблизи? Они не могли не знать о существовании в России такой секты. Поставив страх кастрации, в символическом понимании, в центр своих представлений о главных закономерностях психического развития личности, они не могли не задаться вопросом – что заставляет людей идти навстречу этому страху, и не в своих бессознательных фантазиях, а в реальных поступках? Допустим, исследователи, работавшие в Европе, были слишком далеки от российской жизни, их сдерживали языковые и культурные барьеры. Но в начале века уже и в нашей стране появились квалифицированные аналитики. Мне всегда казалось удивительным, что они тоже игнорировали скопчество. Но теперь, отдав немало времени попыткам мысленной реконструкции скопчества, я, кажется, понял, в чем тут дело. Аналитики просто капитулировали перед этим феноменом, предчувствуя, а возможно, зная точно, что он подорвет фундаментальнейшие основы учения – о вечной борьбе Эроса и Танатоса, влечения к жизни и влечения к смерти, созидания и разрушения.

Даже у маленьких детей, которым недоступен абстрактный смысл понятия смерти, уже можно уловить первичные зачатки страха перед неизбежностью конца. Но уже годам к восьми эта беспощадная реальность овладевает сознанием. Ребенок боится потерять родителей, близких, боится за собственную жизнь. Каждое явление смерти, с которым ему приходится сталкиваться, глубоко травмирует его психику.

Невыносимость этого груза заставляет вытеснить страх смерти из сознания. Он составляет мощную структуру в бессознательной сфере ребенка. Иногда страх прорывается в виде локальных опасений – мать не вернется, случится пожар, наступит голод. Отсюда же и многие навязчивые фантазии ребенка, кошмарные сны, дикие поступки, заставляющие усомниться в психической адекватности маленького человека.

Но на помощь ему приходит Эрос, могучий инстинкт жизни, ограничивающий власть Танатоса. Он сублимирует энергию страха в нечто позитивное. По-разному можно защищаться от мыслей о неизбежности смерти. Утешать себя тем, что это случится «не скоро», чего же огорчаться раньше времени? Рисовать в воображении фантастические картины прогресса медицины: к тому времени, как я состарюсь, врачи придумают какие-нибудь волшебные лекарства. Или просто ни о чем не думать, заглушать тоску весельем, шумными развлечениями… Это помогает. Но слишком уж тонка и непрочна эта защита. Только Эрос дает силы избыть непереносимую душевную тяжесть. Он питает любовь к детям, творческий дар, способность служить обществу – мы говорим, что все это создает иллюзию бессмертия, не более того, но ведь и нет у смертных других шансов продлить свое пребывание на земле, кроме уверенности, что ты не будешь забыт, останешься в памяти любивших и почитавших тебя людей…

Было бы легче думать, что скопцы составляли среди человечества какую-то особую породу, скроенную по необычным меркам. Но нет, они были такими же нормальными людьми, как и все их современники. И их опыт заставляет во многом переосмыслить этот в целом оптимистический взгляд на человеческую природу.

Эрос не может вырваться за рамки противоборства с Танатосом. Это исключено. Но обратное, оказывается, возможно: тотальное подавление, новелирование Эроса, принесенного в жертву инстинкту смерти. Именно этот инстинкт становится основным, да, пожалуй, и единственным в той мрачной фантасмагории, которая длилась столько лет и с таким громадным числом участников. Эрос же низводится до какой-то второстепенной, необязательной, обслуживающей роли.

Подробный анализ мечтаний об установлении скопческого рая на земле выявил поразительный феномен, над которым психоаналитики не имели повода задуматься: Танатос тоже имеет возможность переходить в либидо, он тоже способен сублимироваться, но все, чего касается его ледяное дыхание, приобретает особый характер – регрессирующий, разрушительный, деструктивный.

Скопческий рай не состоялся. Но можем ли мы сказать с уверенностью, что модель жизни, придуманная и в огромных масштабах реализованная скопцами, ушла в прошлое, не оставив после себя никаких следов?

«Интересный мужчина хочет познакомиться…»

«Примерно через полгода после того, как я решил, что жизнь кончена, Слава, мой приятель, принес мне десяток писем.

– Это вам, Леонид Петрович. Посмотрите, может быть, что-нибудь подойдет?

– Что это?

– Отклики на ваше объявление. Хотят познакомиться с вами.

– Но я же не давал…

– Ну и что, а мы решили сделать вам подарок и напечатали. «Интересный мужчина 42 лет хочет познакомиться…»

– Да ну, глупости! – сказал я, жадно глядя на письма. – Что тут может быть подходящего!

Слаб человек. Сколько я не говорил себе прежде, что объявления не приносят счастья, но могут доставить множество огорчений, а все же читал письма запоем, отвечал на каждое. Иные знакомства сразу увядали, иных я сам отшивал. В результате отсева и отбора дело дошло до встречи всего пять-шесть раз…»

Но даже эти, придирчиво отобранные Леонидом Петровичем «варианты» при ближайшем рассмотрении его надежд не оправдали. Одна девушка оказалась совсем не похожа на свой фотоснимок, с другой обнаружилась сексуальная несовместимость. А с третьей и в самом деле получилась большая неприятность. Началось все очень мило, она поселилась у Леонида Петровича, ухаживала за ним, играла в семью, но по легкомыслию навела на квартиру бандитов.

Почта между тем продолжала работать, новые письма приходили – и среди них письмо от Ольги, отношения с которой и заставили, собственно, Леонида Петровича взяться за дневник. Письмо было хорошее, а фотография – плохонькая, все вместе ничего не обещало, но случай неожиданно свел их на дне рождения. «Заглянув ей в глаза – зеленые, ясные, шалые, – я вздохнул про себя и ушел тихонько, чтобы успеть на метро».

Но раз были общие знакомые – встречи продолжались. Всегда – на людях, по каким-то посторонним поводам. Несколько раз Ольга побывала у Леонида Петровича в гостях, но и после этого, говорит он, долгое время еще ничего у них не намечалось.

«Однажды она спросила: „Так что, мне остаться?“ „Как хочешь“, – говорю. „А ты – хочешь?“ Кажется, я хотел. Точно не помню, но все это было нетрудно, играючи, необременительно.

Так это началось. Никакой особой радости – той, что пришла потом, неожиданно, как озарение, – не было. Было не плохо, вопросов я себе (и ей) не задавал. Ничем не старался привлечь. Маленькие подарки – знаки внимания… Я не считал ее своей, не думал, что она у меня есть, но привыкал, снисходя к ее недостаткам, радуясь достоинствам и вовсе не считая, что наша близость перерастет во что-то большее. Помню, что полусерьезно планировал, где поставить ее аквариум с рыбками, но мысли о постоянном присутствии Оли в моей жизни были чистой игрой: наоборот, мне нравилось, что вот наконец-то женщина, у которой есть где жить, и наши встречи происходят не по необходимости а по обоюдному желанию. Я еще рассуждал, что получил то, чего всегда желал: необременительные сексуальные отношения раз в неделю при полном душевном покое…» Ольга не скрывала, что Леонид Петрович – не единственный в ее жизни, но и это в тот период ему лишь слегка досаждало.