Умер царь Петр, и все, после трех с половиной десятилетий его великой работы, становится наконец опять на свое место. Великий человек умирает, и все притихли и ждут, когда он умрет, потому что снова тогда вернется прежняя жизнь. Дело даже не в том, что она лучше новой, а в том, что новая жизнь ненастоящая и временная. Историю можно потревожить, вывести на несколько лет из равновесия, но долго так продолжаться не может. Когда бросают в пруд камень, вода приходит в движение, но это временно и преходяще, потому что камень утонет и вода успокоится. Истинное состояние воды - спокойствие, гладкая поверхность. Мысль эта периодически возникала в русском общественном сознании и наибольшее распространение получила в пору сомнительных побед славянофилов над западниками. Впоследствии эта идея возрождалась не один раз.
      История текуча, изменчива и непостоянна. Ее испытывают на каждом шагу, и она не выдерживает испытания. Если взлетит на воздух Литейный двор, то "придет старое царство", если не взлетит, то не придет. Исторические судьбы России зависят только от того, взлетит или не взлетит Литейный двор. Мотивировка сначала конкретна: "И если взлетят на воздух (бомбенные запасы. - А. Б.), - придет старое царство, потому что новое, новый город и все коллегии, и бани, и монументы, конечно, взлетят". Потом мотивировка начинает набирать эпическую всеобщность: "И огонь был в Литейной части. А артиллерия главный апартамент государства, и лопнет артиллерия - гибель городу и конечная гибель". Это звучит, как стихи из Апокалипсиса. "И огонь был в Литейной части". "И огонь уже подбирался к Литейному двору, и уже мазанки выгорели". "И, наконец, услыхав, что Литейный двор горит, бросились все, ища спасения, вон". Так решается история России, ее судьба: быть ли новому, петровскому, царству или придет старое? "Старое царство" взято со знаком поражений, военных неудач, унижения.
      "Подняли ветхие заплатанные паруса перед Литейным двором для того, чтобы огородить ветер, и они надулись. Как будто другой флот собрался убегать от новых шведов". Паруса упомянуты многократно. "Приходили странные времена к варварам, и неизвестно, что за паруса и для чего они нужны именно на суше". Паруса нужны для того, чтобы стало ясно, что "странные времена" наступили снова, и для того, чтобы связать конец царствования с началом, со шведами, когда еще ничего не было: ни коллегий, ни бань, ни монументов, ни самого города Санкт-Петеребурска, когда были только поражения, военные неудачи и унижения.
      Преходящесть исторического деяния уравнивает в значении важное и второстепенное, большое и малое, живое и мертвое, реальное и иррациональное. Поэтому умирающий Петр равно думает об отечестве, которое не на кого оставить, и о таракане. Смерть его написана в эсхатологической тональности, как конец века, конец истории. И его смерть восстанавливает все убитое им, а сам он после смерти возрождается восковым подобием, которое, как он при жизни, влияет на судьбы людей и события. Восковое подобие отправляют в куншткамору, где оно живет вместе с заспиртованными уродами. Но и здесь оно выражает свою державную волю. Петр равен своему восковому подобию. Восковое подобие равно заспиртованным уродам, монстрам и натуралиям куншткаморы. Все, что происходит в куншткаморе, подобно тому, что происходит в стране. Страна равна куншткаморе. История России после Петра равна истории России до него. Большое равно малому, реальное фантастическому, катастрофа (пожар) - шутке.
      Оказывается, никакого пожара не было, реальной была только вода, и дикая выходка императрицы - первоапрельская шутка Екатерины Алексеевны, обманувшей всех - будто пожар. И еще авторская уверенность в том, что между царством новым и царством старым никакой разницы нет, что "жизнь без начала и конца", неизменная, неизменяемая и не подлежащая изменению, и что история не существует. Ничего не было. Никакого пожара не было, была только пушечная пальба по приказу императрицы - пожарная тревога. Была шутка.
      Это "ничего не было", эта шутка написаны с такой могучей, захватывающей изобразительной убедительностью, что, когда выясняется, что всего этого действительно не было, нужно перечитать страницу, протереть глаза, еще раз перечитать и... не поверить.
      "Набаты замолчали, и только малые барабаны сыпали военный горох. А в городе смеялась одна женщина, до упаду и даже до задирания ног. И переставала, а потом опять будто кто-то хватал ее за бока, и она опять падала без голосу. И та женщина была сама Екатерина Алексеевна, ее самодержавие.
      Потому что сегодня было первое апреля, и это она подшутила, чтоб все ехали и бежали, кто куда, и не знали, куда им идти и ехать и для чего".
      Различие между существующим и несуществующим стерто, правда и фантастический вымысел неотличимы, и все одинаково реально или все одинаково нереально, и разницы между реальным и нереальным нет. И люди не знают, победители они или побежденные и есть ли победа или ее нет. "Он понимал, что выиграл, все выиграл, и вот нет победы. А отчего так - не понимал". "Отчего это так, что он выиграл и опять, может, войдет в силу, а нет победы?"
      И нет разницы между натуралией живой и натуралией мертвой, и обе под одной крышей - в куншткаморе.
      Здесь проходит главная тема.
      "Золотые от жира младенцы, лимонные... Пуерис капут № 70. Смугловата. Глаза как бы с неудовольствием скошены, - и брови раскосые... Господин Буржуа. Он был великан, французской породы... Был взят за рост. Сажень и три вершка... Слон... шкуру сняли и набили, - и он стал чучело... Лапландский олень Джигитей... шкуру сняли, набили, - и он стал чучело... Медные фигуры: портреты минотавроса, гуся, старика и толстой девки... Жеребец Лизетта... Бурой шерсти... Хвост не более десяти вершков длиною... Два пса - один кобель, другой сучка... две головы, в склянках, в хлебном вине. Первая называлась Вилим Иванович Монс... А вторая голова была Гамильтон - Марья Даниловна Хаментова... Баран, а у него ног не то шесть, не то осьм, в глазах рябит... другой барашек, три глаза, шесть ног... были еще птицы... Лежали дорогие камни... свинья с человечьим лицом... Живых уродов было трое: Яков, Фома и Степан. Фома и Степан были редкие монстры, но дураки. Они были двупалые: на руках и на ногах у них было всего по два пальца, как клешни..."
      "В куншткаморе выбыли две натуралии: капут пуери № 70, в склянке... выбыл монстр шестипалый, курьозите, живой..."
      Живые натуралии отличаются от мертвых только ценой:
      "...за человечьего урода по десять рублей, за скотского и звериного по пять, за птичьего по три. Это за мертвых.
      А за живых - за человечьего по сту рублей, за скотского и звериного по пятнадцать, за птичьего урода по семь"*.
      * Цит. по Собранию сочинений 1959 года.
      А в эпиграфе к главе о куншткаморе спрашивается: "Не лучше ли жить, чем умереть?" А зачем спрашивается? Может быть, затем, что за живого больше дают? Или Затем, что умереть тоже хорошо? Или затем, что жить тоже плохо? Или затем, что все равно, жить или умереть?
      Равенство живого и мертвого приводит к тому, что мертвое может влиять на события так же, как и живое. На подчеркнуто равных правах вместе с людьми становятся героями повести монстры и натуралии. Жизнь недвижна и неизменна, а история доживает последние дни. Это какая-то вымирающая история.
      Повесть написана так, как будто после Петра наступили хаос и тьма и больше истории не было.
      Такие разочарования приходили к Тынянову и раньше. "Кюхля" и "Смерть Вазир-Мухтара", хотя и с разной степенью категоричности, весьма настойчиво утверждали, что после поражения декабризма уже ничего быть не может.
      Глубокие раздумья над результатами дела Петра имели давнюю традицию. Вся русская литература размышляла над результатами необъятного дела. В советской литературе тему начал А. Н. Толстой.
      Перед тем, как уехать в эмиграцию, А. Н. Толстой написал два рассказа - "Наваждение" и "День Петра".
      К теме Петра писателя привела революция, исторический катаклизм, перелом времени, новая эпоха.
      После возвращения Толстой написал пьесы "На дыбе", "Петр Первый" и роман о Петре. Отъезд и возвращение на родину были связаны с революцией. Писатель считал, что отъезд был результатом восприятия революции как разрушительного начала, а возвращение - как созидательного.
      Тема Петра была вызвана революцией, и освещение деятельности великого человека и его эпохи отразило отношение писателя к событиям современности. Эволюция темы отражает эволюцию толстовского понимания событий тех лет.
      В ранних вещах петровская ломка, исторический катаклизм, новая эпоха изображены Толстым в тонах трагедийных, мрачных и пессимистических. В понимании Петра, его дела и времени слышится отзвук печали Достоевского о слезинке ребенка. Нужно ли то, что делает Петр? Стоит ли все это тех обильных крови и слез, которые были пролиты? Счастливее ли стала Россия, счастливее ли стал народ? Не стали. Петр умер, и умерло его дело. И Толстой кончает "День Петра" фразой о непосильной человеку тяжести и о том, что этот человек одинок: "И бремя этого дня и всех дней прошедших и будущих свинцовой тягой легло на плечи ему, взявшему непосильную человеку тяжесть: одного за всех".
      Раздумья писателя над историческим потрясением кончились в художественном произведении осуждением Петра и его дела как бесплодного, а в реальной жизни - попыткой ухода от исторического потрясения, эмиграцией.
      Но нелегкий жизненный опыт привел писателя к признанию права и необходимости революции и вместе с этим к пониманию права и необходимости дела Петра.
      Дело Петра от произведения к произведению становится все более значительным. В последнем произведении - романе - Петр превращается в великого преобразователя России. Если в первых рассказах петровского цикла тема решается в мрачных тонах и подвергается сомнению смысл петровской деятельности, если писатель видит только преходящесть и обреченность дела Петра, то уже в пьесе о Петре Толстой изображает царя "как огромную фигуру, выдвинутую эпохой. Новая пьеса (речь идет о втором варианте "Петра Первого". 1934 год.- А. Б.) полна оптимизма, старая ("На дыбе".- А. Б.) сверху донизу насыщена пессимизмом"*. На протяжении двадцатипятилетия образ Петра в творчестве Толстого эволюционирует. Писатель все настойчивей подчеркивает черты преобразователя, человека, построившего фундамент новой России.
      * Л. Н. Т о л с т о й. Полное собрание сочинений, тома 1-15, 1946-1953, т. 10. М., Государственное издательство художественной литературы, 1949, стр. 684.
      Путь Тынянова к пониманию исторического значения дела Петра был иным, чем у А. Толстого, и новое понимание оказалось непосредственно с Петром не связанным. Петр в творчестве Тынянова не был случайностью, но переосмысленное представление о его деле, новое понимание его как явления исторически закономерного и правомерного возникает у писателя в связи с другим материалом. Плодотворность и непреходящесть великих преобразований Тынянов связывает с Пушкиным.
      В творчестве Тынянова решительно преобладает "календарь землетрясений". Таким кризисным временем в XIX веке был 1825 год восстание декабристов, в XVIII веке - 1725 год - смерть Петра. Поэтому "Кюхля" и "Восковая персона" делятся на две части - до и после кризиса - и сравниваются две эпохи. И так не, как с восстанием погибает все лучшее, так все лучшее погибает вместе с Петром. Как мнительный человек, Тынянов тревожно прислушивается к пульсу, и если что-нибудь не так, то ему начинает казаться, что все кончено. И так же, как в "Смерти Вазир-Мухтара", вместе с разочарованием и гибелью надежд приходит измена.
      Таких измен в "Восковой персоне" больше, чем во всех других книгах Тынянова, вместе взятых. Тынянов собрал в повести накопившуюся в других его книгах измену и написал о ней чрезвычайно обстоятельно и подробно. В "Восковой персоне" измен, оставшихся после Петра, открытых и непокаранных, - девяносто две. Главная измена - измена делу Петра - в это число не входит. Кроме изменников, перечисленных в реестре Мякинина Алексея и не получивших возмездия, в понести написано про изменников, отрубленные головы которых в банках со спиртом, об изменниках, головы которых так и не успели отрубить, о брате, продавшем брата в куншткамору, об императрице-изменнице и ее любовниках-изменниках, о светлейшем князе Меншикове - изменнике, о господах из Сената - изменниках, об изменивших дворянстве и купечестве и о собаках-изменницах. Главное - это измена долгу, измена делу. Как в "Вазир-Мухтаре" по сравнению с "Кюхлей" повышается роль предательства в гибели восстания, так и в "Восковой персоне" по сравнению с "Вазир-Мухтаром" повышается роль предательства в деле преобразования России.
      И все рушится, и всему пришел конец. И Петр лишь камень, брошенный в Россию процессом социально-экономического развития, а когда пошел на дно этот камень, то остались одни круги на воде, но и они исчезли, и все повторилось, как встарь...
      Параллельно Петру и его делу, падающему, дряхлеющему и становящемуся ненужным, написаны вещи, дряхлеющие, сниженные в значении. "Над фортиною на крыше стояла на шесте государственная птица, орел. Она была жестяная с рисунком. И погнулась от ветра, заржавела, ее стали звать: петух. Но по птице фортину было видно на громадное пространство... Все говорили: пойдем к питуху. Потому что петух - это птица, а питух - пьяница". Петр и его дело сами по себе, а жизнь - сама по себе. Дело Петра растет, а жизнь остается такой же, какой была до Петра, какой всегда была и какой она будет вечно. Великий человек пришел, взбунтовал Россию и - ушел. И ничто не изменилось. Может быть, стало хуже. А в России брат продает брата, дворянство хлеб прячет, чтобы голодом задушить, купцы в нетях, - чтобы налог не платить, бродят под нищим образом, нестерпевший народ подается на Низ, к башкирам, куда через полста лет придет Пугачев и где зарокочет великий бунт.
      Всё снижается и утрачивает значение, приобретенное при Петре, и возвращается в состояние, в каком пребывало до Петра. И государственная птица орел стала петух, питух, пьяница.
      Вот что осталось от великого дела - мертвое подобие. Новая эпоха похожа на петровскую, как восковая персона на живого царя. Но это значит только, что в самом великом деле уже было все то, что привело его к гибели. Потому что дело Петра падает и дряхлеет не только после него, но и вместе с ним. Оказывается, что деятельность Петра последних лет жизни мало похожа на деятельность его молодости: ".. .так стало в самое последнее время... когда сам стал вдаваться в бабью власть и подаваться в боярскую толщину..." Восковая персона, подобие - это тоже Киже. Дело Петра - Киже. Оно перестало существовать, оно не существует, некоторым кажется, что оно существует. И оно никому не нужно.
      "От него (восковой персоны.- А. Б.) было холодно и не хозяйственно, как в склепе или где еще. Он был парсуна или же портрет, но неизвестно было, как с ним обращаться, и многое такое даже нестать было говорить при нем".
      "И не было приличного места, где его содержать: в доме от него неприятно, мало какие могут быть дела (думает Екатерина.- А. Б.), а он голову закинул, выжидает. Сидит день и ночь, и когда светло и в темноте. Сидит один, и неизвестно, для чего он нужен. От него несмелость, глотать за обедом он мешает. В присутственные места посылать его никак невозможно, потому что сначала будет помешательство делам, а потом, когда привыкнут, не слишком бы осмелели. И хоть оно восковое, а все в императорском звании. В Оружейную Канцелярию... тоже нельзя... это не только художество, но и важный и любопытный государственный предмет.
      И так он сидел, ото всех покинутый. Но малая зала уже очистилась и нужна была. А тут подох попугай и послан сразу в куншткамору. И туда же государственные медали с эмблемами и боями. И вещи, которые он точил, паникадило, досканец и другие, из слоновой кости. Это тоже важные государственные памяти.
      Тогда стало ясно: да, быть ему в куншткаморе, как предмету особенному, замысловатому и весьма редкому и по художеству и по государству.
      Там его место".
      "Его свезли в куншткамору ночью, чтобы не было лишних мыслей и речей. Уставили ящик со всею снастью в крошни, закидали соломой и отвезли в Кикины палаты. Едут солдаты во тьме, везут что-то. Может быть, фураж, и никому нет дела".
      Чтобы не мешал (потому что "мало какие могут быть дела"), его отправляют в ссылку, в куншткамору.
      В ссылку его отправляет жена, а жена - любовница Меншикова, а Меншиков - "заплечный друг" и "боярскую толщу вызвал". И так гибнет великое создание Петра.
      В ссылку его отправляют как бы по домашнему, не политическому делу. В мотивировках преобладают черты бытового, интимного характера. Но то, что Екатерина (у которой подчеркнуты чисто личные побуждения) все делает под влиянием Меншикова (который показан в качестве носителя социальной боярской - идеологии), должно характеризовать ее поступок как выходящий за пределы личной воли и осуществляющийся по воле социально-исторического процесса. Это только так кажется, что по домашнему делу. А на самом деле наследники предъявляют Петру политические обвинения и отправляют ого в политическую ссылку.
      Такое соединение личного и социально-исторического - композиционная основа повести, и она разрешена как фатальная предопределенность поступка, как бессилие человеческой воли, подчиненной воле социально-исторического процесса. Качество личной воли значения не имеет. Равно преходящи оказались великая воля преобразователя России и жалкая воля толстой красивой слабой бабы. Воля Меншикова, которая направляет ее бабью волю, тоже не его, Меншикова, воля, а воля социально-исторического процесса.
      Дело Петра шатнуло Россию, оно прошло в толщу страны, и вместе с тем оно показано как его личное дело, как проявление особенностей его характера, чуть ли не как прихоть, и когда умер человек с таким характером, то умерло и его дело.
      Несомненно, когда великий человек чувствует приближение смерти, то он думает, на кого может оставить все созданное им. И великий государственный деятель - это человек, который думает об этом не только на смертном одре, но и когда совершает свое великое поприще. Одна из черт величия крупного исторического деятеля в том, что он создает такую систему, которая должна пережить его, а не развалиться сразу же после его смерти, разворованная наследниками.
      Петр у Тынянова умирает, скорбя о том, что некому оставить "немалый корабль", "отечество, и хозяйство, и художества". Он умирает, как помещик или купец, у которого нет детей и некому оставить наследство. Исторические преобразования Петра показаны в повести только как его личное дело. И поэтому перед смертью он одинаково вспоминает и печь, и голубятню, и кафтан, и туфли, и морс, и корабль трехмачтовый, и дело навигацкое, и дело ружейное, и мыльню, и рудный розыск, и валяльное дело, и дело мундира, и иностранные государства - Льва Свейского, Змея Турецкого, и сынов, и малых дочек, и отечество, и хозяйство, и художества. Тыняновский Петр - скептик, он разочарованный человек. И в конечном счете он сам не верит в свое дело.
      "Всю ночь он трудился во сне, ему снились трудные сны.
      А для кого трудился? Для отечества.
      Рукам его снилась ноша. Он эту ношу таскал с одного беспокойного места в другое, и ноги уставали, становились все тоньше, тоньше, совсем тонкие".
      Но исторический Петр, конечно, понимал, что смысл его деятельности не ограничивается только его собственным участием. Как всегда в значительном явлении, в деле Петра соединились историческая необходимость и личные качества человека. Казня сына, Петр скорбел не только по родной крови, но и по наследнику. Ему нужен был продолжатель великого дела. Однако вряд ли он думал, что, подвергнув пыткам Алексея, от которых тот и умер в тюрьме, он удушил будущее России. И после Петра до воцарения Екатерины II никакого тридцатипятилетнего топтания на месте не было. Так считал великий русский историк А. С. Пушкин. Вот что он писал: "По смерти Петра I движение, переданное сильным человеком, все еще продолжалось в огромных составах государства преобразованного. Связи древнего порядка вещей были прерваны навеки; воспоминания старины мало-помалу исчезали... Новое поколение, воспитанное под влиянием европейским, час от часу более привыкало к выгодам просвещения... Ничтожные наследники северного исполина, изумленные блеском его величия, с суеверной точностию подражали ему во всем, что только не требовало нового вдохновения. Таким образом, действия правительства были выше собственной его образованности и добро производилось не нарочно, между тем как азиатское невежество обитало при дворе"*.
      Начинается спор Тынянова с Пушкиным. Спор оказался коротким, за пределы "Восковой персоны" не вышел и кончился для автора повести поражением.
      У Тынянова дело Петра умирает вместе с ним. И несмотря на то, что Петр оставил вздыбленную Россию, народ, забродивший и забунтовавший, купцов, бежавших от налога, боярскую враждебность, дело навигацкое и дело ружейное, несмотря на то, что он, как железная арматура в бетоне, связал все государство, несмотря на все это, оказалось, что все это - лишь его дело, потому что, когда он умирает, все разваливается, все разворовывается и все предается.
      А сам он попадает в ссылку.
      Все это совершенно неправильно. Неправильно то, что все разваливается, вероятно, не вполне правильно, что он отправлен в ссылку, и неправильно описана сама ссылка.
      Дело Петра не было уничтожено, не было прекращено и даже не было прервано. Оно было сильно замедлено в развитии. Но сила, сообщенная делу Петром, была так значительна, что когда Екатерина II собиралась "заняться каким-нибудь новым установлением", она приказывала "порыться в архивах и отыскать: не говорено ли было уже о том при Петре Великом? И почти всегда открывается, что предполагаемое дело было уже им обдумано"**.
      * А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. 11, 1949, стр. 14.
      ** Там же, т. 12, 1949, стр. 108.
      Тынянов не первый раз отправляет в ссылку Петра. История ссылки важна, и писатель рассказывает ее с подробностями.
      "Екатерина поставила на площадь Сената фальконетов памятник Петра... Другой, предназначавшийся для площади памятник, расстрелиев Петр, был забракован, и Павел вернул его, как возвращал сосланных матерью людей из ссылки, но место уже было занято, и он поставил его перед своим замком, в почетную ссылку".
      Это не "Восковая персона". Это - "Кюхля".
      Ссылка Петра не была для Тынянова увлечением строки. Это было воззрением, и таким, которое не проходит или приходит в очередной период творческого развития, а существует независимо от периодов, как всякая серьезная и разрабатываемая мысль.
      Бесплодность дела Петра, спор человека и истории и кара, которую должен понести Петр, были не минутным вдохновением, пустяком, штучкой, придуманной к месту для поддержания концепции, а воззрением, настойчивой мыслью, темой, начатой еще в "Кюхле", то есть в другом "периоде", и только более обстоятельно развернутыми в "Восковой персоне".
      Но зачем и за что Тынянов отправляет Петра в ссылку?
      Ссылка Петра - это наказание не только за дело, которое стоило неисчисленной крови и оказалось преходящим, бесплодным и умирающим вместе с ним.
      Ссылка Петра - это наказание еще и за ту кровь, которую даже не требовал процесс социально-экономического развития.
      Но ссылка Петра - это расплата самодержца, который всегда может подвергнуться действию им же внедренной жестокости.
      Эти мысли оказались важными и развивающимися: вся концепция николаевского царствования в "Кюхле", "Смерти Вазир-Мухтара" и "Малолетном Витушишникове" построена на гибели системы из-за ее собственной гибельности.
      Но, увы, осуждение Ивана Грозного, Павла и Николая совершилось, как суд фараона, - после их смерти.
      Ссылка, в которую отправляют восковое подобие Петра, Тыняновым описана тенденциозно.
      Восковое подобие отправлено в куншткамору, а куншткамора изображена как собрание монстров и натуралий, причем монстры подчеркнуто выделены, а натуралии столь же подчеркнуто приглушены.
      Несмотря на то что слово "монстр" вошло решительно во все словари, Тынянов в "Списке старых и иностранных слов и выражений в повести "Восковая персона"* его объясняет: "Монстр, монштар (французское monstro, латинское monstrum) - урод, чудовище, достопримечательность, курьез".
      * "Список" печатался только в изданиях 1931 и 1935 годов.
      Слово "натуралия", не вошедшее в современные словари и даже не попавшее к Далю, в "Список", составленный Тыняновым, тоже не входит. О натуралиях в повести сказано вскользь. Натуралии Тынянова не интересуют. Его интересуют монстры.
      Куншткамора в повести "Восковая персона" сделали приемом прямого параллелизма: Россия - куншткамора.
      Куншткамора же описана как собрание уродов, чудовищ и курьезов.
      На самом деле все это было далеко не так.
      В 1793 году было "издано по Высочайшему повелению Императорской Академии Наук Унтер-Библиотекарем Осипом Беляевым" сочинение под названием "Кабинет Петра Великого"*, а в 1837 году - "Опись предметам, сохраняющимся при Императорской Академии Наук (в здании Кунсткамеры), в отделении, называемом: Кабинет Петра Великого, приведенном в новое устройство в 1837 году"**. В обеих книгах перечислены предметы, поступавшие в кунсткамеру при Петре и после его смерти. В книге Беляева рассказана история кунсткамеры. Обе работы характерны тем, что в них подчеркнуто научное значение первого музея России.
      * В 1800 году вышло второе издание. Цит. по изданию 1800 года.
      ** Второе издание 1844 года ("Вторым тиснением. С.-Петербург. В типографии Императорской Академии Наук, 1844"). Цит. по этому изданию.
      Вот что рассказывает Беляев.
      "ПЕТР Великий, будучи в 1698 году в сем городе (Амстердаме. - А. Б.), приобрел множество вещей, состоящих в птицах, рыбах, разных земноводных и насекомых...
      В 1716 году умножилась Кунсткамера преизрядным собранием редкостей Амстердамского Аптекаря Себы, приобретенным в обеих Индиях... Собрание сие состояло по большей части из зверьков, рыб и других разных морских произведений, сохранявшихся в 340 банках, спиртом наполненных, и сверх того из множества разнородных вещей, искусством произведенных.- В сем же году доставлено из Данцига от Доктора Готвальда изящное собрание, состоящее по большей части в минераллах, раковинах, драгоценных камнях и в великом числе янтарей, содержащих внутри себя некоторые породы насекомых и предметы животных и растений.
      В 1717 году приобретено драгоценнейшее собрание естественных вещей славного Руйша, заключающееся в Зверях, птицах, ящерицах, змеях и других многих земноводных животных, коих вообще свыше 1000 простиралось; так же в великом множестве разнородных насекомых, бабочках, в нескольких тысячах чужестранных высушенных травах и наконец, что всего драгоценнее, в наипрекраснейших анатомических препаратах, которые Т. Руйш столь искусно умел подделать, что живость природного цвета и доселе неизменно в них сохраняется...
      В 1720 и 1721 годах даны были Высочайшие Указы Сибирскому Губернатору о покупке для Кунсткамеры не только обретаемых в Сибирских могилах золотых драгоценностей, но и всяких вообще любопытных вещей: чему первый пример подал Сам Его Величество Государь ПЕТР Первый, принесши с собою в Кунсткамеру часть окаменелого хлеба, а Ему с ревностию последовали и все начинающие просвещаться науками Его подданные.
      В сии и последующие 1722 и 1723 годы получила наша Кунсткамера 150 серебреных вызолоченных медалей, представляющих Римских Пап, начиная от Апостола Петра до Иннокентия XI; собрание Математических и Физических орудий, купленных у славного Мушенброка; преизящное собрание древних золотых и серебреных медалей... нарочитое собрание Греческих медалей, и Других многих Азиатских редкостей..."*
      * О. Беляев. Кабинет Петра Великого. Отделение второе, стр. 4-6.
      В "Оглавлении материям..." перечислены экспонаты, и среди них главенствуют станки, "в которых Его Величество вытачивал разные костяные и деревянные вещи" (№ 87), "Коперникова Планетная Система" (№ 139), "Дубина или толстая трость, известная Публике из многих анекдотов, которою Петр Великий журил некоторых за упущение должности" (№ 37) (отделение первое). Но абсолютно преобладают ящерицы, американские луки, дротики, модель деревянного крытого моста (отделение второе), таблицы всем российским минералам, куски прусского янтаря, раковины ископаемые, древние и новейшие русские и иностранные монеты, драгоценности и медали, окаменелости и кораллы, травники и живописные картины (отделение третье).
      Монстры ни у Беляева, ни в "Описи предметам, сохраняющимся при Императорской Академии Наук", не выделены: из 174 номеров отделения первого только два номера - уроды. Это "Великан Петра I, Буржуа называемый" (№ 152), и "Чучела урода, Фомою называемого" (№ 153). Кроме того, упомянуто, что к Амстердамской коллекции "приобщено было несколько уродов и анатомических препаратов". Еще сообщается, что "в 1718 году издан был Высочайший Указ о соблюдении в России всякого человеческого и скотского урода и приносящим оных определена цена, то есть: по 100 рублей за живого, и 15 рублей за мертвого человеческого урода, а 10, 7 и 3 рубля за скотского урода, судя по редкости его уродливости. И сему-то самому Указу одолжена наша Кунсткамера множеством уродов, коих принос и до ныне продолжается"*. Но "множество уродов" у Беляева только упомянуто. Подробно же описаны не уроды, а естествен-ные, исторические, археологические коллекции, библиотека и художественные памятники, собиравшиеся для "великой науки". Что же касается уродства, то Беляева оно интересует лишь с точки зрения "Истории Естественной". Так он описывает "любопытный отрубок сосны"**, "...который все зрители не столько для, уродливости сю (курсив мой.- А. Б.), сколько для помянутого с ним приключения рассматривают с любопытством"***. "Помянутое с ним приключение" заключается в том, что Петр, проходя по лесу, заметил сосну, одна из ветвей которой вросла в ствол. На этом месте Петр и повелел воздвигнуть здание кунсткамеры.
      * О. Б е л я е в. Кабинет Петра Великого. Отделение второе, стр. 5.