В книге рассказано о том, как сначала сытые победили голодных, но голодные не примири-лись с поражением, через некоторое время совершили новую революцию и уничтожили старых властителей.
      Писатель сообщает то, что он видел, что пережил и что было главным событием в жизни его поколения.
      Первая прозаическая книга Юрия Олеши, до нее писавшего лирические стихи, рассказывала не только о том, что вообще бывает во время революции, но больше всего о том, что писатель увидел в революции сам.
      Это придавало первой прозаической книге человека, писавшего до нее только лирические стихи, главное свойство лирического повествования соучастие и сопереживание с происходящим. В отличие от автобиографии в лирике совершается не самоизображение, а самовыражение поэта.
      Лирический роман "Три толстяка" создавался в ту пору, когда газеты были полны черно-белой графики, изображающей толстого заводчика и худого рабочего, жирного кулака и тощего крестья-нина, а также средней толщины мечущегося интеллигента, когда мир поделен был только на красных и белых, когда закон контраста, противопоставления, противостояния, антитезы, антонима был выражен с неисчерпаемой полнотой, - вскоре после революции и гражданской войны. Когда все были твердо уверены, что тот, кто шагал не с нами, был против нас.
      Психологическая предпосылка романа складывалась под влиянием быстро и резко меняющих-ся событий, очерченных выразительно и недвусмысленно. Эта черно-белая графика времени вызвала строго соответствующую ей концепцию жанра. Был условный жанр плаката, карикатуры, сатиры, сказки.
      "Три толстяка" - это аллегория, это пример, приведенный в доказательство неотвратимости революции в государстве, которое охраняется "стражей с барабанами у железных мостов", где молчат "о нищете, о голодных детях, о фабриках, шахтах, тюрьмах, о крестьянах, о том, что богачи заставляют бедняков трудиться и забирают себе все, что сделано худыми руками бедня-ков", где все раздавлено и задушено и где человеческой свободы тем меньше, чем больше о ней произносится громких, сладких, воинственных, лживых, угрожающих и обольстительных фраз. Юрий Олеша написал о том, почему над растленным обществом разражается неотвратимая революция. Роман связан с Россией, с самовластием, с русской историей, которая помнит татарское иго, Ивана Грозного, Смутное время, крепостное право, окровавленные восстания, бунты и мятежи, плети, пытки, тюрьмы и казни.
      Сквозь текст романа-сказки проступает сначала незаметно, а потом все явственней историчес-кая аналогия.
      Юрий Олеша рассказывает о том, что видел и пережил сам и что было судьбой его поколения.
      В этом рассказе автор так настойчиво подчеркивает свое заинтересованное отношение к событиям, его нескрытое вмешательство оказывает столь решительное влияние на путь романа, что происходит существенное жанровое смещение. Сказка деформируется лирикой и историей. Все оказывается сложней, чем представлялось сначала. Жанр произведения оказывается такой: сказочно-лирико-исторический.
      "Три толстяка" - это исторический роман, в котором реальные события воспроизведены так, как в мифе, выражающем сущность, субстанцию, категорию; как воспроизводит социологию аллегория, эмблема, герб, флаг - общими очертаниями, окраской.
      В видовом многообразии исторического романа могут быть выделены три достаточно выраженных типа: роман, в котором совершаются подлинные исторические события и действуют подлинные исторические персонажи, роман, в котором совершаются подлинные исторические события и действуют вымышленные (чаще всего вместе с подлинными) персонажи, и роман, в котором нет исторических событий и исторических персонажей, но есть великие события, крупные личности и исторические закономерности.
      Книга Юрия Олеши - это исторический роман, в котором нет подлинных исторических событий и подлинных исторических персонажей, но есть великие события, крупные личности и реальные исторические закономерности. "Три толстяка" близки по типу такому историческому роману, как "Тарас Бульба".
      В произведении Гоголя нет прикрепленности к определенному событию и к определенному веку. В нем есть как бы история: великие события, крупные личности, исторические закономерности. "Тарас Бульба" - это исторический роман, в котором все выдумано, кроме значительности.
      (Роман Гоголя был написан в 1833-1834 годах, и его историчность была связана с недавними событиями: разгромом польского восстания 1830-1831 годов и шовинистическим припадком, который переживала большая и далеко не худшая часть русского общества.)
      Может быть, естественней, чем с "Тарасом Бульбой", сравнение "Трех толстяков" с "Историей одного города", гротесковость которой, столь близкая роману Олеши, становится еще одним элементом, сближающим два произведения и закрепляющим роман Олеши в условно-историческом жанре.
      Роман "Три толстяка" не беспрецедентен в истории русской литературы. Его неожиданность связана с непривычным скрещением далеких историко-литературных линий: сказки и вооружен-ного восстания. Обычно сказки писались не о вооруженных восстаниях, а вооруженные восстания описывались не в сказках, а в социально-исторических эпопеях.
      Юрий Олеша написал исторический роман, потому что все надежды не продавшейся, не обманутой и не обманывающей, выстоявшей интеллигенции были связаны с революцией. Он написал о том, что только освобождение, которое интеллигенция связывала с революцией, может возродить русскую культуру.
      Исторический роман оказался сказкой, вероятнее всего, потому, что его написал Юрий Олеша, художническая, психологическая организация которого искала аллегорию, притчу, удивительное, необыкновенное, небывалое и фантастическое. Сходные концепции писатели с иным характером восприятия выражают в историческом романе более или менее канонического типа. "Одеты камнем" О. Форш, "Заговор равных" И. Эренбурга, "Разин Степан" А. Чапыгина - современники "Трех толстяков".
      Историческая сказка Юрия Олеши обведена горящим кольцом восстания. Воздушные шары, сливочные торты, куклы, кадрили, рапиры, пантеры, шпаги, слуги, штандарты, шандалы, гвардейцы и попугаи заполняют пространство между восстаниями. Но кольцо восстания грозно, и книга, написанная через девятнадцать лет после побежденной революции и через семь лет после победившей, повествует не о воздушных шарах, ботфортах, пистолетах и учителях танцев, но о революции. Она входит в серию революционного искусства и вызвана теми же историческими причинами, какими были вызваны "Двенадцать", "150 000 000", "Улялаевщина", "Конармия".
      Сказка Юрия Олеши - это историческая аллегория, и царство "Трех толстяков" очень похоже на любое деспотическое государство. Но если нет основания и необходимости видеть в этой аллегории реальные исторические события, то есть серьезные основания видеть в ней реальные исторические закономерности.
      В книге есть все, что неминуемо в революции: угнетенные и угнетатели, темная солдатская масса, верная своим классовым врагам, и сознательные солдаты, поворачивающие штыки против своих классовых врагов, вожди народа, городская буржуазия, обыватели, эмигранты, матросы, аресты, стрельбы, пожары. И самое главное - неотвратимая неизбежность революции в стране рабов, в стране господ.
      Кроме того, в книге имеется серьезная попытка рассказать о том, что так же, как предреволю-ционное общество чревато революцией и в нем есть все, чтобы революция совершилась, так и революция содержит в себе все то, что возникает после нее: послереволюционное государство, общество, институты, идеологию, карательную политику, искусство.
      Но я не буду долго настаивать на том, что "Три толстяка" это исторический роман.
      Говоря об историчности произведения Юрия Олеши, я имею в виду то, что историческая литература - это аналогия, это сравнение эпох. Как всякое уподобление, аналогия обладает свойствами метафоры, а в метафоре соприкосновение предметов происходит лишь по частичному сходству. Поэтому метафора в качестве доказательства иссякает очень быстро.
      В связи с этим не следует искать исторические события, которые имел в виду автор, работая над отдельными сценами своего произведения. И не нужно искать реальных прототипов Первого Толстяка, продавца воздушных шаров, преподавателя с прыщом и двенадцати поварят.
      Но в лирическом романе события неминуемо окрашиваются воспоминанием писателя.
      Его рассказ о бегстве богачей от революции напоминает хорошо известное по многим литературным источникам отступление Врангеля из Крыма.
      "...огромная толпа богачей бежала в гавань, чтобы уплыть из страны, где они потеряли все: свою власть, свои деньги и привольную жизнь лентяев. Но тут их окружили матросы. Богачи были арестованы".
      А литературно-исторические гвардейцы, размахивающие нагайками на страницах романа, написаны по еще не остывшим воспоминаниям о нелитературных казаках. И эти гвардейцы-казаки написаны как злодеи и каратели, и это исторически правильно. Южанин Олеша видел казаков. Он знал, что такое казак, столп режима, опора и надежа самодержавия, полицейского государства, душитель свободы, государственный разбойник, то есть такой разбойник, которого государство не прячет за решетку, а которому вручает нагайку покрепче да шашку поострее и называет защитни-ком отечества, верной опорой, героем и добрым молодцем. Олеша еще помнил обширную наигну-снейшую, реакционнейшую, наиподлейшую и верноподданнейшую литературу, воспевавшую нагайку. Прошло сорок лет, и Олеша получил возможность снова увидеть лучший образец этой разбойничьей литературы:
      Бей, ременный батожок,
      По сосудам, по глазам,
      По зубам и по усам.
      Бей по морде деревянной!
      Что попортишь - не беда,
      Бей, родимый, бей, ремянный,
      Заплетенный в три ряда...
      Мой товарищ, мой дружок,
      Бей, ременный батожок!
      (А. Софронов)
      Писатель знал, что такое казаки в русской истории1.
      Газеты революционных лет писали:
      "К казачьим войскам!
      Казаки! Вас употребляют для травли людей. Мы поэтому должны расправляться с вами, как с бешеными псами, и уничтожать вас любыми способами...
      Совет Рабочих Депутатов города Петербурга".
      1 Прошла треть века, и мы узнали, что такое казаки и в литературе.
      Мы мало пишем об этом. По невыясненным причинам наша литература последних лет тридцати почему-то совершенно перестала интересоваться палаческой ролью казачества в русской истории.
      Конечно, революция, изображенная Юрием Олешей, так же мало похожа на реальную русскую революцию, как пейзажи, нарисованные в романе, мало похожи на реальную русскую природу. Конечно, Юрий Олеша далек от изображения пролетарской революции или крестьянской войны, а то, что он изображает, по цветам, климату, грации, изящности жеста и обилию украшений напоминает не русскую революцию, а фронду принцев. Поскольку я не настаиваю на том, что "Три толстяка" - это традиционный исторический роман, то я и не обвиняю автора в том, что он не передал так называемую атмосферу и так называемый колорит, что он где-то напутал, что пролетарская революция или крестьянская война в России это не фронда принцев во Франции, и Степан Тимофеевич Разин ну никак не похож на принца Конде и на принца Конти, что дружина Степана Тимофеевича была (уже ты гой еси) не сплошь из пажей и маркизов эпохи Регентства и что смена государственной власти и общественного строя в России мало напоминает обстановку, столь выпукло показанную в известном труде под названием "Короли и капуста".
      Я не очень настаиваю на историчности "Трех толстяков" не потому, что меня одолевают сомнения и неуверенность, но что таким способом дозирую количество исторического жанра в произведении.
      Принадлежность к историческому жанру, может быть, не так важна самим "Трем толстякам", как исследованию их: несомненно, возможности извлечения широких концепций из исторического жанра больше, чем из сказки.
      Я глубоко убежден, что в художественном произведении есть все для исчерпывающего литературоведческого анализа. Поэтому я утверждаю, что исследователю нужно только хорошее издание произведений писателя. Дополнительный материал чаще всего показывает, что к художественному творчеству писателя он отношения не имеет.
      В связи с этим сейчас я расскажу о том, что делал Юрий Олеша в газете "Гудок".
      Я с огорчением думаю об этом рассказе, и особенно потому, что не жестокой судьбой и не превратностями жизни, а собственной охотой ставлю себя в положение автора критико-биографического очерка, к которому отношусь с глубоким и давним неуважением.
      Я объясню, в чем дело.
      Критико-биографический очерк сообщает нам как раз такую биографию и ровно в таком количестве, из которой решительно никакое творчество не проистекает.
      Вышеупомянутая биография занимает первую главу, потому что она посвящена детству и отрочеству и заканчивается как раз перед первым стихотворением (рассказом, очерком, драмой, сценарием) героя.
      Все главы, начиная со второй, трактуют лишь творческий процесс, который, таким образом, как бы проистекает прямо из младенчества.
      Поэтому очерк жизни и творчества писателя правильнее было бы называть очерком отрочества и творчества.
      Но имеем ли мы право утверждать, что автор такого очерка может в просвещении стать с веком наравне?
      На такой вопрос следует ответить отрицательно.
      Я пишу о "Гудке" не для того, чтобы показать творческий исток Юрия Олеши, а для того, чтобы помешать безудержному расползанию по отечественному литературоведению еще одного заблуждения. Во имя этого я готов на жертвы. Даже на критико-биографический очерк.
      Своеобразие обстоятельств, в которых было написано первое крупное произведение Юрия Олеши, заключалось в том, что писатель начинал свой литературный путь в газете, в том, что газета была не литературная, что вместе с ним в этой газете работали ставшие потом известными писатели (среди них был замечательный писатель М. А. Булгаков) и многие незначительные, но впоследствии профессиональные литераторы, что газета стала прославленной. Критика видит прямую связь между высокими достоинствами художественных произведений Юрия Олеши и его работой в органе ЦК Союза рабочих железнодорожного транспорта "Гудок".
      Установление этой связи становится почтенной традицией, и поэтому предполагается, что проверке и опровержению не подлежит.
      Монографии1 и мемуары2, вступительные статьи3 и литературные портреты4, критико-биографические очерки5 и литературно-критические эссе6, автобиографические сборники7 и библиографические указатели8, художественные зарисовки9 и литературные энциклопедии10, предисловия11 и авторитетные высказывания читателей12 уверенно рассказывают нам о выдающейся роли четвертой полосы газеты "Гудок" в судьбах русской культуры.
      1 Л. М. Яновская. Почему вы пишете смешно? М., 1963.
      2 К. Паустовский. Книга скитаний. М., 1964.
      3 Б. Галанов. Мир Юрия Олеши. В кн.: Юрий Олеша. Повести и рассказы. М., 1965.
      4 Лео Славин. Портреты и записки. М., 1965.
      5 Б. Брайнина. Валентин Катаев. М., 1960.
      6 Лев Никулин. Годы нашей жизни. Юрий Олеша. "Москва", 1965, № 2.
      7 Советские писатели. Автобиографии в двух томах. Том 1, М., 1959, с. 539.
      8 Летопись периодических изданий СССР. 1955-1960 г.г. Часть II. Газеты. М., 1962.
      9 И. Рахтанов. Рассказы по памяти. М., 1966.
      10 Краткая литературная энциклопедия. Т. 1, М., 1961.
      11 Константин Симонов. Предисловие. В кн.: Илья Ильф и Евгений Петров. Двенадцать стульев. Золотой теленок. М., 1951.
      12 Слово читателей. - "Гудок", 1962, 14 февраля.
      Эта традиция воздвигается монументально, как циклопическая стена.
      Уже одно это обстоятельство должно насторожить исследователя, потому что циклопические стены воздвигаются для защиты от врагов и чаще всего бывают преувеличены не столько по необходимости, сколько по невежеству, от неумения рассчитать, на всякий случай, от увереннос-ти, что кашу маслом не испортишь, хуже не будет и пар костей не ломит.
      Все это становится опасным и угрожающим и требует решительного вмешательства.
      Утверждение прямой связи между высокими достоинствами художественных произведений Юрия Олеши и его работой в газете "Гудок" мне кажется несколько поспешным и, я бы сказал, даже чересчур априорным. Я не сомневаюсь, что и поспешность, и априорность вызваны только самыми лучшими намерениями, то есть желанием лишний раз подчеркнуть, что работать в газете это очень хорошо.
      Газета, в которой работал Юрий Олеша, кажется столь соблазнительной и имеет глубокое методологическое значение, потому что ее легко представить в качестве образцовой кузницы писательских кадров.
      "Гудок" поражает воображение исследователей (не "Гудка") ошеломляющим для нелитера-турной газеты списком имен.
      Этот список действительно прекрасен, но не должен казаться совершенно неожиданным.
      Дело в том, что почти все ставшие впоследствии прославленными писатели прибыли в "Гудок" из Одессы. Они потянулись друг за другом в Москву, потому что Москва кружила голову, потому что с насиженных мест тронулась вся страна, потому что появилась редкая в эти годы возможность устроиться на работу, а в Одессе нечего было делать и роскошная дореволюци-онная Одесса померкла, потому что это старая литературная традиция - молодой человек из провинции идет покорять столицу. У Олеши было особенно много причин стремиться в Москву: он был начинающим Растиньяком.
      К сожалению, моя настойчивая попытка обнаружить постоянное благотворное влияние "Гудка" на творчество Юрия Олеши и открыть в событиях и людях, описанных в его книгах, прямое влияние сигналов читателей до сих пор не увенчалась успехом.
      Таинственно и маняще мерцает осиянный громкими именами и окруженный почтительными шепотами "Гудок" на темнеющем небосводе историко-литературного процесса 20-х годов.
      В связи с этим таинственным мерцанием чувствуется острая потребность в том, чтобы о "Гудке" была, наконец, написана не прочувствованная страница в монографии об Ильфе и Петрове, Катаеве или Олеше, а кандидатская диссертация.
      Я надеюсь, что будущий кандидат филологических наук неопровержимо установит кричащее противоречие между самым лучшим намерением и плачевным результатом.
      Это противоречие нужно установить немедленно, сейчас же. Потому что обнаруживается усиливающаяся тенденция стaвить "Гудок" в пример всему написанному Oлешей независимо от "Гудка".
      Эту тенденцию настойчиво, последовательно и вдохновенно внедряет лучший знаток жизни и творчества Юрия Олеши Виктор Борисович Шкловский.
      С научной точки зрения знаток жизни, творчества и окружения поступает безошибочно, потому что невозможно представить, чтобы кто-нибудь стал проверять его по пыльным, как провинциальные переулки, газетам, которым исполнилось сорок пять лет.
      Тремя фразами Виктор Шкловский распахнул бескрайний литературоведческий простор и положил тайну писателя на абсциссе и ординате настоящей науки.
      "Зубило" знал жизнь многих. Ю. К. Олеша-романист замкнулся в свою жизнь... - уверенно пишет Виктор Шкловский. - Он создавал арки и не мог сомкнуть их своды, - может быть, потому что... перестал быть "Зубилом", потому что вокруг него не было друзей-рабкоров"1.
      Определив, насколько сделанное в "Гудке" лучше сделанного после "Гудка", Виктор Шкловский одной фразой безошибочно устанавливает генезис писателя.
      "В стихотворном фельетоне, на ежедневной работе, на службе пролетариату вырос прекрасный писатель"2.
      И вот уже становится совершенно ясным, что, только вернувшись на дороги своей молодости, писатель смог, наконец, довести себя до полного возрождения (пять фраз):
      "В последние годы Ю. К. Олеша начал писать маленькие статьи... Он вернулся с новым опытом в газету и начал собирать новые кирпичи для того, чтобы построить здание, достойное времени... Он писал статьи о новой биографии Ленина. Он писал о поездке Н. С. Хрущева в Париж. Он писал о сегодняшнем, о самом главном"3.
      А для того, чтобы читателю было понятно, каких вершин достиг Юрий Олеша с помощью газеты "Гудок", Виктор Шкловский делает сравнительные замеры славы Юрия Олеши и Демьяна Бедного.
      "Поэт Демьян Бедный, который в то время был не очень стар и очень знаменит, говорил мне, что его знаменитость не может быть сравнима с известностью "Зубила"4.
      1 Виктор Шкловский. Об авторе и его книге. Предисловие к "Ни дня без строки" Юрия Олеши. - "Октябрь", 1961, № 7, с. 148.
      2 Там же, с. 147.
      3 Там же, с. 148.
      4 Там же, с. 147.
      Нужно немедленно написать кандидатскую, нет, докторскую диссертацию, в которой со всей непреклонностью будет установлено, что Демьян Бедный в связи с присущей ему скромностью несколько покривил душой и слегка уклонился от истины, уделив много больше, чем следовало, от своих сочных и кудрявых лавров.
      Самое сильное в концепции Виктора Шкловского это его юмор.
      Людям, которые не знакомы с особенностями литературной жизни, нужно объяснить причины, заставившие меня так обстоятельно рассказывать о "Гудке".
      Дело в том, что газета это коллектив. В отличие от никому не видимой работы писателя за своим столом в своем кабинете, да еще часто запертом на ключ, работа в газете происходит на людях, под присмотром. Это очень полезно писателю, особенно молодому, который еще не знает окружающей действительности, а уже лезет судить о важнейших вопросах общественной и государственной жизни, о воспитании молодых кадров. Поэтому работе в газете всегда придава-лось громадное значение. В связи с этим я вынужден обильно цитировать произведения Юрия Олеши, напечатанные в "Гудке".
      Самая уязвимая точка в строгой концепции Виктора Шкловского это надежда на то, что никто не совершит путешествия по пустыне.
      Я, ученик В. Б. Шкловского, отправился в путешествие и привез образцы проб.
      Вот так выглядят эти самые образцы.
      СКУЧНАЯ ИСТОРИЯ, ТРЕБУЮЩАЯ ОСВЕЩЕНИЯ
      .......................................
      Поэтому деловое предложение:
      Пусть тот, кто давал распоряжение
      О провозке состава такого
      Под видом пустого,
      Пусть (не откладывая, кстати)
      Даст свое разъяснение в печати!
      К тому же путь недалек:
      К его услугам - "Гудок",
      И чтоб вышло весело и мило,
      Можно обратиться к
      Зубило*
      * "Гудок". Газета Центрального Комитета Союза рабочих железнодорожн. транспорта. 1924, 18 января, № 1102.
      ЖИТИЕ СВЯТОГО ЕВГЕНИЯ
      ....................................
      Сколько раз о долгогривых,
      О попах, стихи писал,
      О пузатых,
      О блудливых,
      А такого не видал!
      Вот уж поп! Всем батям батя!
      Где уж лучшего найти:
      Сколько божьей благодати
      Дальше некуда идти1.
      ПОКА ГРОМ НЕ ГРЯНЕТ...
      У нас дела такого рода,
      Есть для несчастья тьма причин:
      У башни нет громоотвода,
      А рядом - в баках керосин!2
      Разнообразны темы и метрика поэта: от керосина он переходит к вредному влиянию алкоголя, от четырехстопного ямба к четырехстопному хорею.
      ВЕСЕЛЫЕ
      Пьян Федот
      Не тот и тот,
      Оба пьяные до точки.
      Пьян Макар
      Открыл он рот,
      А оттуда, как из бочки!3
      Я процитировал четыре отрывка, из которых первый написан в одно время с " Тремя толстяками ", а четвертый - с "Завистью".
      Однако в "Гудке" Юрий Олеша был не только оперативным фельетонистом Зубило, но и гражданским лириком.
      Лучшее из этой лирики он издал отдельной книгой.
      Вступительная статья к этой книге называется так: "Поэт труда и революции - Зубило"4.
      1 "Гудок", 1925, 13 июля, № 158.
      2 "Гудок", 1926, 25 мая, № 118.
      3 "Гудок", 1927, 5 июля, №171.
      4 И. С. Овчинников. Поэт труда и революции - Зубило. В кн.: Зубило. Салют. Стихи (1923-1926). М., изд. "Гудок", 1927.
      Вот что обнаружено в этой книге.
      РОЖДЕСТВО
      ......................................
      Нам смешно: о небесах забота!
      В рай - врата! Мы видим рай иной.
      Через заводские мы ворота
      В рай войдем, да только - в рай земной!1
      С "ГУДКОМ"
      .............................................
      Быт. Житейское... Совсем пустяк!
      В захолустном, так сказать, масштабе...
      Петр Иваныч выпить не дурак,
      Будет спать с компанией в ухабе...2
      ЧТОБ ПОБЕДИТЬ...
      .................................
      Нас воля двигает к победе...
      Но как же?... Ведь как было встарь...
      Ведь нашей техники так беден,
      Так примитивен инвентарь!3
      Можно предположить, что стихи, напечатанные в книге, не требовали такой высокой оперативности, какой требовали газетные отклики. В частности, стихотворение, посвященное Академии наук, просуществовавшей к тому времени уже двести лет, как мною установлено, создавалось в сравнительно спокойной обстановке, а не в тревожной атмосфере возможного срыва графика. Несмотря на это, печать оперативности лежит на строфах и этого произведения.
      Разве это не ясно из такого примера?
      Разбив самодержавия оплот,
      Пройдя сквозь кровь,
      Через борьбу и муку,
      Вернул освободившийся народ
      Украденную у него науку...4
      Все это убедительно говорит о том, что между произведениями, напечатанными в газете, и произведениями, напечатанными в книге, чудовищной пропасти нет.
      1 Зубило. Салют. Стихи (1923-1926). М., 1927, с. 34.
      2 Там же, с. 37.
      3 Там же, с. 56.
      4 Там же, с. 53.
      Я настойчиво и обильно цитировал сатирические и лирические строфы поэта не для того, чтобы вскрыть, как плохо писал стихи Юрий Олеша. Я настойчиво и обильно цитировал для того, чтобы показать, что не на ежедневной работе, не на службе в газете "Гудок" вырос прекрасный писатель.
      Впрочем, о роли "Гудка" в последовательном росте нашей художественной литературы написано так много проникновенных и научных слов, что мои попытки выяснить, что же было на самом деле, выглядят совершенно смехотворно.
      Но особенно проникновенные и научные слова о "Гудке" написал сам Юрий Олеша.
      Эти слова лучше всего показывают меня в самом невыгодном свете.
      Вот что написал Юрий Олеша:
      "Это было в эпоху молодости моей советской Родины, и молодости нашей журналистики, и моей молодости.
      Когда я думаю сейчас, как это получилось, что вот пришел когда-то в "Гудок" неизвестный молодой человек, а вскоре его псевдоним "Зубило" стал известен чуть ли не каждому железнодо-рожнику, я нахожу только один ответ. Да, он, по-видимому, умел писать стихотворные фельетоны с забавными рифмами, припевками, шутками. Но дело было не только в этом. Дело не в удаче Зубила. Его фамилия была Юрий Олеша.
      Дело было прежде всего в том, что его фельетоны отражали жизнь, быт, труд железнодорож-ников. Огромную роль тут играли рабкоры. Они доставляли материалы о бюрократах, расхитите-лях, разгильдяях и прочих "деятелях", мешавших восстановлению транспорта, его укреплению, росту, развитию. Вместе с рабкорами создавались эти фельетоны...
      Зубило был, по существу, коллективным явлением - созданием самих железнодорожников. Он общался со своими читателями и помощниками не только через письма. Зубило нередко бывал на линии среди сцепщиков, путеобходчиков, стрелочников. Это и была связь с жизнью, столь нужная и столь дорогая каждому журналисту, каждому писателю"1.
      С нежностью вспоминает Юрий Олеша "Гудок".
      Это ему кажется, что он вспоминает "Гудок".
      На самом деле он вспоминает не "Гудок", а свою первую славу.
      Кроме славы, он вспоминает паровозы:
      "Его обдавало паром от маневрирующих паровозов, оглушало лязгом металла"2.
      1 Юрий Олеша. Ни дня без строчки. - "Октябрь", 1961, № 8, с. 135.
      2 Там же.
      Рабкоров:
      "Сегодня сердечным словом хочется вспомнить рабкоров тех лет, очень часто безымянных, всегда горячих и смелых людей, помогавших в те времена строительству транспорта"1.
      Стихи, напечатанные в "Гудке", написаны не первооткрывателем, прокладывающим новый жанр и еще робко нащупывающим дорогу. Дорога газетной поэзии в русской литературе была широкой и хорошо вымощенной. Она прокладывалась такими строками:
      Назови мне такую обитель,
      Я такого угла не видал,
      Где бы сеятель твой и хранитель,
      Где бы русский мужик не стонал?...
      Выдь на Волгу: чей стон раздается
      Над великою русской рекой?
      Этот стон у нас песней зовется...2
      Теперь, мы, конечно, хорошо понимаем, что писать такие "произведения" да еще печатать их за границей, клевеща на свою любимую Родину, отвратительно, мерзко. Но тогда, конечно, люди, стоящие на очень низком идейном уровне, этого понять не могли. Впрочем, что это были за люди? Перевертыши! Наследники Смердякова! Да и те, которые печатали клеветнические измышления в адрес своей любимой Родины у себя дома тоже были не лучше. Вот что писали такие "деятели" прямо под носом у правительства (уму непостижимо!):
      От увлечений, ошибок горячего века
      Только "полиция в сердце" спасет человека...
      .......................................................
      Мысль, например, расшалится в тебе не на шутку
      Тотчас ее посади ты в моральную будку...
      ......................................................
      Кровь закипит, забуянит в тебе через меру,
      С ней, не стесняясь, прими полицейскую меру...
      .........................................................
      Знайте ж, российские люди - и старцы и дети:
      Только с "полицией в сердце" есть счастье на свете3.
      1 Там же.
      2 У парадного крыльца. - "Колокол", лист 61 от 15 января 1860, с. 505. (Н. А. Некрасов. Размышления у парадного подъезда. Через три года после нелегальной публикации в Лондоне у Герцена было напечатано в России: Н. А. Некрасов. Стихотворения. СПб, 1863, ч. II, с. 127-191).
      3 Дмитрий Минаев. Совесть. - "Русское слово", 1863, № 1, с. 18.
      А то вот еще как:
      Если мы дикарями богаты,
      Если мы на словах тароваты,
      Если лупит слугу либерал,