Аркадий БЕЛИНКОВ
      Роль труда
      [в процессе превращения человека в обезьяну]*
      Акт I
      Кабинет начальника отделения пропаганды и агитации. Большая комната, вдоль стен которой расставлены стулья. В глубине сцены, в центре, огромный письменный стол. Слева от него столик стенографисток. Две двери, справа и слева. Сцена пуста. Утро.
      (Входит Редактор)
      Редактор. Что случилось? Почему такая экстренность?
      (Быстро входит обозреватель по международным вопросам правительственной
      газеты)
      Обозреватель. Что случилось? Зачем эта потрясающая срочность? (Налетает на Редактора) И вы?
      Редактор. И я? Что? Ах, да, да, да... Это фантастическая реальность. Это социалистический реализм. Это - мы рождены, чтоб сказку сделать былью. И я. И я. А вы?
      Обозреватель. Трудно сказать. При современном потрясающем международном положении. Но они просчитались: фронт защитников мира проходит не по границе стран, строящих социализм, а внутри их собственных домов, заводов и фабрик!
      Редактор. Не далек тот час, когда потолки упомянутых выше помещений обрушатся на их головы.
      Обозреватель. Тогда им покажут, всем этим Жюлям Мокам, Де Ролям и Сартрам.
      Редактор. Тогда они узнают, что такое социалистический реализм и почем фунт лиха! Но что же такое случилось?
      Обозреватель. Что же случилось?
      (Пауза)
      Редактор. То есть, как это, что случилось?! Вы не знаете, что случилось?
      Обозреватель. Как это я не знаю, что случилось? Даже страшно. Может быть, это вы не знаете, что случилось. В 1917 году произошла Великая Октябрьская социалистическая революция. Вот что случилось!
      Редактор. Да. И я с этим не спорю. Действительно, в 1917 году в октябре месяце по старому стилю произошла Великая Октябрьская социалистическая революция и лучшим доказательством этому служит то, что мы сейчас находимся в этом роскошном кабинете, а не припухаем где-нибудь под забором. Но великие классики самого передового в мире мировоззрения учат нас смотреть в корень вещей. В 1848 году впервые человечество познакомилось с гениальным творением Маркса и Энгельса "Манифест коммунистической партии".
      Обозреватель. Да, да... Передушат... Передавят... Перережут...
      Редактор (испуганно). Кого?
      Обозреватель. Что?
      Редактор. Что же это случилось?
      Обозреватель. Что случилось, что случилось? При такой напряженной международной обстановке, когда появляются всякие космополиты...
      Редактор. Ну?
      Обозреватель. Ну, вот и ну!
      Редактор. Да уж, обстановочка, что надо. Того и гляди... Как вы думаете, война будет?
      Обозреватель. Обязательно.
      Редактор. Да, что вы?
      Обозреватель (ехидно ухмыльнувшись). Весь вопрос - когда.
      Редактор. Да, да, именно в этом вопрос. Конечно, война неизбежна. Этому учат наши великие основоположники. Но когда? Хорошо бы не раньше, чем через две недели.
      Обозреватель. А что?
      Редактор. Да, так, знаете... всякие проблемы возникают... Оно, конечно, не самое главное, но уж если, так сказать, логика истории, то лучше через две недели.
      Обозреватель. Стратегию еще не закончили?
      Редактор. Стратегия, не стратегия, а вот у Кирюхи из Советского информбюро на двадцать второе назначена выпивуха-гранд. Знаете, жалко, если пропадет. Конечно, это не самое главное и неумолимая логика истории, конечно, имеет неизмеримо большее значение. Но вы понимаете, ведь воюют-то люди. Это только империалисты считают, что можно вместо людей посылать машины, потому что они боятся людей, а раз люди, значит, у них должен быть боевой дух. А какой у меня может быть боевой дух, коли вместо того, чтобы выпивуха, погонят в окоп вшу кормить [вариант: поить].
      Обозреватель. Это, конечно. Боевой дух войска... Этим всегда очень сильна была наша любимая армия. Уж чего другого, а духу всегда было хоть отбавляй. Через две недели говорите? Много. Мне как раз самое удобное послезавтра. 50 рублев долгу платить надо.
      Редактор. Оно, конечно, так, но знаете, еще скажут личные интересы и все такое...
      (Входят Член ЦК и Корреспондент)
      Корреспондент. Здравствуйте, товарищ редактор. Здравствуйте, товарищ обозреватель. Вы слышали?
      Обозреватель. Что?
      Корреспондент. Как - что? Можно сказать, вся Москва, центр, так сказать, всего прогрессивного человечества только и говорит об этом...
      Редактор. Да о чем же, товарищ корреспондент?
      Корреспондент. О чем?! Товарищ Член! Они еще ничего не знают!
      Член ЦК. Нет полного контакта с нашей действительностью у обоих товарищей.
      Корреспондент. Да как же это так вы живете? В наше-то, в советское самое счастливое в мире время и ничего не знаете?!
      Редактор (зеленея от злобы и страха). А вы знаете, что мы сутками напролет, без сна и пищи трудимся, пропагандируя самое прогрессивное в мире мировоззрение?!
      Член (Корреспонденту). Вот вам и отрыв. Отсюда и с массой неувяз.
      Корреспондент. Конечно! У товарища Ленина по этому поводу гениально написано: "Страшно далеки они от народа".
      Обозреватель (нахмурившись). У меня по четвергам и субботам 26 лекций по международному положению.
      Корреспондент (ехидно). А когда же вы тогда партийные взносы платите позвольте спросить, товарищ обозреватель?
      Обозреватель. Вот и не поймали. Аккурат, самое воскресенье, товарищ корреспондент.
      Член. А вот и поймали! В воскресенье-то все отдаются культурному отдыху и нигде не принимают.
      Редактор. Ну, это как где, товарищ Член. Может быть, там, где бюрократизм, там и не принимают. А у нас очень даже принимают. И еще просят. Прямо из рук рвут.
      Обозреватель. Еще как принимают. Вот именно, из рук рвут. Мне так вот даже 18 копеечек сдачи не сдали. Вот именно. Как раз в прошлое воскресенье. Это я очень замечательно запомнил, потому что накануне жене сказал, чтобы она на эти 18 копеечек больше не рассчитывала: я на них самостоятельно газированной воды с клюквенным сиропом выпью.
      Член. Знаю я, как ваш брат партийные взносы платит! Небось каждую копейку зажать норовит! Нет, чтобы...
      Редактор. Ладно, этот вопрос выяснится. Оставим пока этот вопрос. Гораздо важнее сейчас узнать, что же такое произошло в мире, раздираемом международными противоречиями.
      Корреспондент. Ладно уж, оставим. Это все равно выяснится. Сейчас, конечно, важнее, что происходит в мире, раздираемом международными противоречиями, чем наши мелкие неизжитые интересы.
      Обозреватель. То есть как это мелкие?!
      Редактор. Это у кого же неизжитые?!
      Корреспондент. Не будем в такое время ставить точек над I, товарищи. Произошло событие исключительного значения. Сегодня ночью президент Трумен прислал товарищу Сталину телеграмму, в которой сообщает, что, ознакомившись с его гениальным произведением "Относительно марксизма в языкознании", больше не хочет быть марионеткой в руках Уолл-стрита и просит забыть все и принять его в кандидаты.
      (Общее потрясение)
      Редактор. Вот это да! Вот это здорово! Сначала фюрер, потом Трумен и оба как Форресты! Вот это да!
      (Входит Известный писатель)
      Известный писатель. А! Мое почтение авторскому коллективу, еще не удостоенному Сталинской премии. Тоже изволили пожаловать?
      Корреспондент. Тоже товарищ Симонов. Дела-то, дела! Прямо фокус. А?
      Писатель. А что же за фокус? Обыкновенное дело: будем переходить к коммунизму. Факт.
      Член. То есть как это будем?
      Писатель. А вот так и будем. Обыкновенное дело. Вызвали и скажут: так, мол и так. Созрели? Созрели. Ну и переходите. Факт.
      Редактор. А ведь правда! А? А? Что же, мы разве не созрели? Уж давно созрели! Так чего же не переходить? Сразу же и перейдем! Чего только зря время терять?
      Писатель. Факт!
      Обозреватель (осторожно). Вот это самый раз. И деньги отменять будут?
      Писатель. Вам сразу все подай. Так сразу и деньги отменяй. Сначала хлеб бесплатный сделаем, а потом видно будет.
      Обозреватель. И это гениально. А как там насчет долгов, не слыхали? Хлебом нельзя будет отдавать?
      Писатель. Можно.
      Обозреватель (орет). Ура! Да здравствует коммунизм! А когда начнется?
      Редактор (перебивает). Скажите, пожалуйста, а как там насчет потребностей?
      Писатель. А это смотря насчет каких потребностей. Есть, к примеру, у тебя потребность повышать производительность, пожалуйста, повышай, с полной нашей радостью. Или, скажем, есть у меня потребность воспеть в реалистической поэме творца нашей счастливой жизни, сколько угодно! Только воспевай. Даже еще бумаги выдадут: может быть, в двух сериях с продолжением воспевать будешь. Вот и все. Факт.
      Член. А как со всякими пережитками, с родимыми пятнами и отрыжками проклятого буржуазного прошлого и капиталистического окружения?
      Писатель. С какими такими пережитками, пятнами и отрыжками? Нет у нас ничего такого. Пережили пережитки.
      Корреспондент. Уже?
      Писатель. Вот именно.
      Член. Ну, тогда так. Раз нет пережитков. Тогда, конечно. Переходим в светлое царство коммунизма под солнцем Сталинской конституции и лампочки Ильича.
      (Входят Рабочий-рационализатор, Доярка-лауреат, Тенор)
      Писатель. Приветствую знатного лауреата товарища Титькину! Сколько надоили, дорогой товарищ?
      Доярка. Пять тысяч. И еще надоим. А где тут, товарищ писатель, ситчика дают?
      Писатель. Вот это здорово! 5 тысяч. (Записывает) В поэму!
      Доярка. Куда?
      Писатель. В лучшую поэму. Факт.
      Доярка. Уж вы меня, пожалуйста, представьте перед колхозным крестьянством в новом платье с зеленым бантом и, чтобы всюду был перманент. А еще, чтобы цыцки были полные.
      Писатель (записывает). Непременно. Есть в колхозе перманент. И чего, чего у нас нет! В новом платье... А какая отделка на платье? Лучше пунцовая с трактором. (Записывает) И идет с заводов трактор по советским нашим трактам. Очень замечательно. И про цыцки... Вот это очень замечательно, про цыцки. Только, чтобы цыцки были полные, надо для реализма убедиться самому. Пощупать, так сказать, для социалистического реализма.
      Доярка. Щупай, пожалуйста. Не фальшивые, своим трудом нажитые на родное рабоче-крестьянское государство. Небось не на помещика.
      Писатель (щупает). Хорошие цыцки. В поэму.
      Доярка. Не в том сейчас дело. Скажите лучше, чего вызвали?
      Рабочий-рационализатор (подходя). Зачем вызов? Ась? Надо сразу знать, как тебя рабоче-крестьянское государство вызывает. Небось государственный вопрос будут принимать.
      Писатель (хитро подмигивает). Да уж будет вопросик такой, что любая другая капиталистическая держава шею себе на таком вопросике сломит.
      Рабочий. Вот и у меня такая думка. Прихожу это я со смены, после выполнения и перевыполнения, а Манька еще у крыльца меня сторожит. "Слышь ты, - говорит, - отмывай харю скорей, да беги в партийный дом добавку к Сталинской премии получать". Я и прибыл, отмывши-то харю.
      Корреспондент. За чем придешь, того никогда не найдешь, товарищ Многостаночников. Тут поглубже, брат, фрезеруй. Дела.
      Тенор (хранивший глубокое молчание). Что касается меня, то я единственно абсолютно интересуюсь дилеммой [вариант: идеей фикс], до каких эпох будут давать разоблаченным в историческом постановлении от 10 февраля 1948 года об опере Вано Мура "Великая Дружба" всяким эстетам, формалистам и космополитам иметь от себя детей. И сегодня это дитятко абсолютно получит свой финита ля комедия!
      (Повернувшись на каблуках, уходит)
      Писатель. Факт!
      (Уходит в другую сторону)
      (Входит Ректор Московского университета)
      Ректор. Никто не знает, зачем вызвали? С завтрашнего дня начинаем жидов бить во славу великого русского народа?
      (Уходит)
      (Входит Дипломат. Быстро и озабоченно подходит к группе)
      Дипломат (тревожно). Зачем вызвали?
      (Мгновенье стоит, тупо смотря на присутствующих, и проходит дальше)
      (Входит Секретарь райкома. Подходит к группе)
      Секретарь. Что такое? Вы понимаете, что значит в такое напряженное время такой срочный вызов?
      (Проходит)
      (Входит Прокурор)
      Прокурор. Что случилось? Не иначе, как амнистия. Я бы им дал, сволочам, амнистию!
      (Уходит)
      (Входит Историк)
      Историк. Что это? Что это? Прямо все поджилки трясутся. При такой напряженной международной обстановке, я уверяю вас, что это будет новое снижение цен на табак, вино-водочные изделия и капусту! Космополиты проклятые!
      (Уходит)
      (Влетает Генерал)
      Генерал. Здравия желаю. Вы ничего не знаете? А я все знаю. Могу объяснить весь смысл. Будут испытывать атомную бомбу!
      Все. Здесь?!
      Генерал. На правом фланге.
      (Вылетает)
      (Входит Генрих. Он медленно движется среди присутствующих. Рассеянно
      здоровается. Подходит к оторопевшей группе)
      Корреспондент. Вы ничего не знаете?
      Генрих. Знаю.
      (Все присутствующие обступают его)
      Редактор. Да что вы?
      Обозреватель. Что? Что вы знаете?
      Генрих. Основы марксизма-ленинизма. С первоисточниками.
      (Общее почти не скрываемое разочарование)
      Корреспондент (имитируя глубокое уважение к такого рода познаниям, но с внутренним разочарованием). Вот это прекрасно! Это, можно сказать, - все! Человек, вооруженный теорией марксизма-ленинизма с первоисточниками, может перевернуть мир. Что же это вам дает?
      Генрих. Картину будущего.
      (Отходит)
      Корреспондент. Картину будущего! Скажите, пожалуйста! Я все знаю! Я знаю марксизм-ленинизм! Какой апломб! А где скромность, украшающая настоящего большевика? Я скажу вам: он такой же большевик, как я проститутка! Вот кто он!
      Обозреватель. Можно подумать, что нам не ясна картина будущего! Разгромили Зощенко с Ахматовой? Разгромили. Репертуар драматических театров и меры по его улучшению разгромили? Факт. Кинофильм "Большая жизнь" разоблачили? Разоблачили. Ване Мурадели всыпали? Всыпали. Осталась еще кое-какая идейно-недобитая внутренняя сволочь, а там, глядишь, в Корее управимся, разобьем шакала Тито, разгромим американских фашистов, скрутим всех ихних и вокруг зашумят гениальные сталинские лесозащитные полосы и будет коммунизм. Вот что дает знание марксизма-ленинизма!
      Писатель. Факт!
      (Входит Начальник канцелярии Верховного Идеолога. Все устремляются к нему)
      Редактор. Что случилось? Ах, вы все знаете! А мы ничего не знаем! Скажите нам все, что вы знаете!
      Корреспондент. В наш век все дороги ведут к коммунизму. Когда будет коммунизм?
      Историк. Цены снижать будут?
      Генерал. Возьмемся за прославленное оружие?
      Прокурор. Амнистию собакам будут выдавать?
      Доярка. А про Сталинские премии ничего не слыхать?
      Нач. канцелярии. Вы марксизм-ленинизм изучали?
      Все. Еще бы. Конечно. А как же. Можете проверить. С первоисточниками.
      Нач. канцелярии. Знаете, в какое напряженное время живете?
      Все. А то как! На зубок знаем. Это мы лучше всех знаем.
      Нач. канцелярии. Ну вот и вес. Тогда сами все понимать должны.
      (Уходит. Его провожают, пораженные тревогой и недоумением. Из глубины сцены раздается голос Генриха, о котором все забыли. Все испуганно оборачиваются к
      нему)
      Генрих. Вы забыли основы марксизма-ленинизма.
      (Мертвая тишина. Входят Аркадий и Марианна и останавливаются в центре сцены)
      Писатель (кричит). Нет, это вы забылись!
      Корреспондент (кричит). Вы что же это, нас поучать вздумали?! Вы сами такой же марксист, как я - проститутка!
      Член. А ну, проверим, как у него с партийными взносами?!
      Редактор. Да что же это делается? Крути ему лапы, братцы!
      Аркадий. Молчите. Пусть лучший из вас скажет, в чем смысл жизни [вариант: назначение] человека?
      Доярка (входя). А ежели при коммунизме даровой хлеб будет, так это я могу по пуду в каждую руку взять?
      Аркадий. Не будет вам коммунизма.
      Редактор (озлясь до крайней степени). А тебе будет?
      Аркадий. Мне не нужен ваш коммунизм.
      (Мертвая тишина. Всех присутствующих коснулось крыло смерти)
      Обозреватель. Ну и хрен с тобой. А нам все равно будет.
      Марианна. Неправда!
      (Распахивается центральная дверь. На пороге появляется Начальник канцелярии. Он внимательно осматривает всех присутствующих и останавливает взгляд на
      Марианне)
      Нач. канцелярии (властно). Ну!
      Марианна (опустив голову, проходит к Верховному Идеологу).
      (Смятение)
      Корреспондент (потирая руки). Ха-ха! Фаворитка! Помпадур! Скажите, пожалуйста! Какой апломб. "Никогда!" (Подражает) Хи-хи. Сейчас ей покажут "никогда"!
      Член. Сейчас покажут.
      (Генрих отводит Аркадия в дальний угол сцены)
      Генрих. Что же вы молчите?
      Аркадий. А зачем же вы отвели меня в самый дальний угол? (Молчание) Может быть, нужно обличать? Я не знаю. Скажите, нужно обличать?
      Генрих. Тише. Что вы кричите? Конечно, нужно обличать.
      Аркадий. Как, шепотом? История русской интеллигенции. Мы шумно обличали в 1916 году и в 1918-м. В 1917-м мы тихонько сидели в нетопленных кабинетах и цитировали кукиш в кармане.
      Генрих. Вы не хотите понять изменений, происшедших с русской интеллигенцией за эти десятилетия.
      Аркадий. Отчего же? Именно это и вызывает во мне ощущение безнадежности. Дело в том, что до этих десятилетий русская интеллигенция творила мерзость тонко и так, как будто это вовсе не мерзость, а теперь она творит ее явно и так, точно лучше и правильней нет ничего на свете. Видите ли, мелкий вор ворует только потому, что у него пустой желудок и у него нет концепции. У крупного вора желудок туго набит, и главный тезис его концепции - борьба с пошлым человечеством. Что касается русской интеллигенции, то она пошла служить в полицию. У воров с концепцией это считается самым тяжелым преступлением и карается смертью. Я забыл, как называются такие воры.
      Генрих. Я могу не согласиться с диагнозом, даже не признавать болезни, но, извините, если вы признаете болезнь, устанавливаете диагноз, чувствуете себя больным, то почему же вы не лечитесь? Когда мы увидели болезнь, то мы и нашли лекарство - марксизм-ленинизм.
      Аркадий. Вы не нашли никакого лекарства. Вы нашли наиболее удобную форму взаимоотношений между пациентом и лекарем: вы делаете вид, что и лекарство вам прекрасно помогает, уже помогло, и что оно вам страшно нравится. Вы такие же больные, как и мы, только не признаетесь в этом. И поэтому вы опасней нас: вы обманываете и заражаете. Неужели вы верите Шостаковичу, Сельвинскому, Эйзенштейну, Шкловскому, что они здоровые и верующие? Я не верю даже девочкам из пионерской самодеятельности, хотя они заражены еще в материнском чреве, потому что можно заставить человека не признаваться в болезни, стесняться ее, но нельзя заставить больного искренне считать болезнь большим удовольствием.
      Генрих. Неужели вы не видите искренности людей, верящих в марксизм-ленинизм?
      Аркадий. Верю. Но все, кого я за таких знаю, делятся на три категории. Первые - циники, которые имеют от марксизма-ленинизма все блага жизни и которые без марксизма-ленинизма потеряют все, вплоть до метлы, с которой они не умеют обращаться. Вторые - трусы, которые мало верят в марксизм-ленинизм, не больше, чем в существование ада набожные иудеи, [но] верят в могучую силу органов государственной безопасности. И, наконец, третьи - те, которые искренне верят в марксизм-ленинизм, потому что считают, что до марксизма-ленинизма люди пухли с голоду, не знали грамоты, возили на своей спине фабрикантов, что в Америке магнаты Уолл-стрита бьют рабочих и не дают им хлеба и т. д. Эти верят искренне, но потому что они дураки и невежды.
      Генрих. Слушая вас, я все время старался подобрать себе подходящую категорию. Вы знаете, что я не очень стеснителен и не побоялся бы прописаться в одной из трех комнат выстроенного вами дома. Я в них не стану прописываться. Они просто мне не подходят. Дело не в том, что дом окнами-то выходит на Запад, (я плюю на эти вещи даже в этом кабинете), а в том, что домик-то - мал. Пристраивайте четвертую комнату для жильцов, ненавидящих промысел марксизма-ленинизма с ловом жирных карасей; не пошедших зазывалами в марксизм-ленинизм из боязни органов государственной безопасности, то есть не совсем не боящихся этих самых органов, но достаточно смелых, чтобы погубить себя, но не согласиться с ними, и, наконец, для таких, которые все-таки знают, что линчуют очень немногих негров и то, главным образом таких, которые, наверное, этого заслуживают, что английские чернорабочие живут не хуже советских инженеров и т. д. Пристройте четвертую комнату для нас, знающих все это и, кроме этого, знающих, что мировая история - это история медленных, но почти постоянных уступок имущих классов неимущим, что имущие классы в наше время почти беспомощны, до пошлости легкомысленны и лишены элементарного понимания действительности. Они - на краю гибели. Дело в том, что марксизма-ленинизма - два! Один - их марксизм-ленинизм, который пожрет сам себя, другой, настоящий, все выстоит и всех победит.
      Аркадий. И поэтому вы против них? Вы рассуждаете, как человек, которому важно только пристать к тем, кто победит.
      Генрих. Нет, я рассуждаю, как человек, который махнул рукой на безнадежного больного, у которого не хватает юмора отказаться от лекарств в возрасте, когда все равно пора помирать.
      Аркадий. Я тоже не питаю никаких иллюзий в отношении старика больного. Но меня страшно интересует вопрос о наследстве. Больного можно даже убить. Но кому достанется наследство? Дело в том, что существует два способа убить старуху-процентщицу, и сообразно способам осуществляют их разные наследники. Так, в 1932 году Гитлер убил дряхлого Гинденбурга и получил тупой нацизм, а в 1947 году какой-то, ну, например, Готвальд убил выжившего из ума Бенеша, которому, действительно, больше ничего не оставалось, как помереть, и получил зверский марксизм-ленинизм.
      Генрих. Вы не сказали, кто из них хуже.
      Аркадий. Оба одинаковы. Что стоит нацизм, если он, выпестованный семейством Чемберленов, оказался каким-то infantilisme и пошел кидать фугасы на Лондон, а только потом стал кидать (с неизмеримо меньшим успехом) на Москву. Что стоят Чемберлены, если они дотянули открытие второго фронта до тех пор, когда ваши были уже на Висле?
      Генрих. В самом деле, что они стоят? И почему вы с ними?
      Аркадий. Они ничего не стоят. Почему я с ними? Видите ли, на скачках я никогда не ставлю на жокея. Я ставлю на его лошадь. Ничего не стоят владельцы "Стандарт Ойл", потому что война для них все время утрачивает свое главное назначение: уничтожение коммунизма, из-за новых золотых слитков, которые заплывают в трюмы их сейфов. Я с ними, потому что во все века человеческой истории не было ничего выше и прекрасней современного интеллигента Запада, человека фантастической мощи и свободы мысли.
      Генрих. Почему же вы тогда не воевали с нами в армии генерала Власова?
      Аркадий. Дело в том, что я не умею стрелять.**
      Корреспондент (подходя). Нет, вы оба не правы, один, обвиняя нас в забвении марксизма-ленинизма, и другой, голословно заявляя, что нам вообще коммунизма не будет. Вы даже не можете себе представить, как настоящему советскому патриоту тяжело слушать такие слова.
      Аркадий. Простите, пожалуйста, мы хотели у вас спросить, как называются воры, которые изменили, так сказать, уставу корпорации и переметнулись на сторону власти.
      Корреспондент (с готовностью). Такие товарищи называются "суками".
      Аркадий. Благодарю вас.
      (Корреспондент отходит)
      Генрих. Скажите, почему до сих пор вас, никогда не прятавшегося и не пытавшегося увильнуть от ответа, до сих пор не скрутили?
      (Распахивается центральная дверь. На пороге появляется Марианна)
      Марианна. Аркадий! Вы знаете, для чего все это?
      (Ее окружает вся стая мелких идеологов)
      Мелкие идеологи. Для чего? Говорите скорей! Ну, что же вы молчите? Не тяните душу! Да говорите же, наконец!
      Аркадий. Что бы они ни сделали, Марианна, все равно никто из них не знает, в чем смысл жизни человека.
      Марианна. Никто.
      (Она уходит в угол к Аркадию)
      Корреспондент. Что случилось?
      Редактор. Уму непостижимо!
      Дипломат. Это просто невероятно!
      Генерал. Когда начинаем?
      Член ЦК. Давай.
      Доярка. А сколько на комбинации будут давать?
      (В это мгновение распахивается центральная дверь и в ней стоит Верховный
      Идеолог Державы. Все замирают)
      Верховный Идеолог (в дверях). Ну? (Мертвая тишина) Чего молчите, как говно в рот набрали? Советскую власть испугались? То-то же! Садитесь. (Вся компания жмется к стенкам) Садитесь, говорят. Чего стоите, как бревна? Для того и стулья куплены. Куда с ногами полез, харя! А еще культурный. Небось сам на стенках в отхожем писал: "Не плюй и не выражайся". А ты? Чего, живот заболел, что ли, стоишь раскорякой? Да не ты, вон та, за академиком заховалась. Вот эта, ага, нукась подь сюда, дай я тебя, гниду, ногтем прищелкну. Это ты, что же, длиннее шмотки не нашла? Глядеть погано: весь [нрзб. - нипель?] видно, проститутка. Сейчас, чтобы пальцем прикрыть! А вы чего там в углу шепчетесь? Против советской власти сговариваетесь? Жиды завсегда против советской власти сговариваются. Колом она у них в глотке стоит. Небось при Хайль-Гитлере лучше было? Лучше, да?
      Редактор (заикаясь). Смерть немецким оккупантам...
      Идеолог. Мало они вас резали. Садитесь. Куда лезешь, корова? Пусти в первый ряд вот эту. (Марианне) Выходи, выходи, милка. Тебе место прямо в первый ряд. Как раз против самых нас. Чего напужалась? Не бойся, тебя не схаваю. (Марианна садится напротив Идеолога) Гуляй здесь. Ну, чего молчите?
      Писатель (заикаясь). Под влиянием исторического момента...
      Идеолог. Правильно. Возьмешь себе посля булку бесплатно.
      Писатель (сияя). Служим Советскому Союзу. Высокая правительственная награда вдохновляет нас на дальнейшие подвиги.
      Идеолог. Давай, давай. Ладно. А ты чего, как воск какой-то несоветский, глядишь?
      Историк. Я не гляжу... Я так... Я хотел... Я только...
      Идеолог. Пшел вон, сука. Я те дам. Я так, да я эдак. Насквозь вижу. Космополит проклятый. (Марианне) Чего дрожишь? Сиди, тебя не трону. (Генриху) А ты? Не нравится? Как же! Батька-то твой где? А? Помалкиваешь? То-то же. Небось, на Колыме припухает, кубики выбрасывает. И тебе бы туда, помогать батьке-шпиону, умен больно стал. За государственный счет. Ничего, теперь и своего интеллигента хватает, как собак нерезаных развелось. Это тебе не военный коммунизм. Пойдешь, пойдешь скоро к батьке-шпиону. Припасай ватные портки. (Обозревателю) А ты, чего вбок глядишь? (Глядящий вбок обозреватель судорожно икает и, не будучи в состоянии промолвить слова, показывает по направлению своего взгляда дрожащим пальцем. На степе висит портрет Учителя) А-а... ну, ну, смотри, хорошенько смотри. Это правильно делаешь, очень даже правильно. Возьмешь себе посля огурец. Скажешь там, чтобы большой выбрали. Семенной. Начинаем. (Стенографисткам) Пиши.
      Доярка (своему соседу-академику). Батя, а сколько она берет за аборт-то?***
      Академик. Триста целковых.
      Доярка. А за двести?
      Идеолог. Товарищи рабочие и колхозники, солдаты и офицеры, советская интеллигенция! Свыше тридцати лет наша великая и могучая советская власть дает вам все, о чем мечтали все прогрессивные умы прошлого и о чем мечтают прогрессивные умы настоящего, расположенные в капиталистическом окружении. Советское государство уверено, что вы каждый день изучаете газеты и, наверное, слышали, что наша страна, хотя и не находится [предположительно: на военном положении] благодаря великой и мудрой политике нашей партии и лично нашего вождя и учителя, великого товарища Сталина, но все-таки капиталистическое окружение существует, и было бы не большевистским делом закрывать на него наши партийные глаза. И вот, как вы могли изучить в газетах, это капиталистическое окружение грозит нам новой войной. И как вы знаете из великого учения диалектического и исторического материализма, чем у него дела хуже, тем оно все больше и больше будет лезть на рожон. Таков неумолимый закон истории. Вы знаете, что будущая война вызовет к жизни тысячи и миллионы жертв. И хотя у нас есть своя атомная бомба, которая получше, чем у него, но так как мы великие гуманисты, то воевать мы не хотим, хотя, конечно, как вы великолепно знаете, к бою всегда готовы. Понятно? (Возгласы с места: "Понятно. Это мы хорошо понимаем. Долой поджигателей войны!") Так вот, если для вас этот вопрос ясен, то можно перейти дальше. Товарищи, сейчас наша задача, как можно больше оттянуть войну, потому что мы набираем силу и еще потому, что страны народной демократии и Китай тоже не свистят, а укрепляют свою экономическую и военную базу. Одновременно с этим у капитализма, у которого еще не успели залечиться раны после Второй мировой войны, растет и крепнет могучий фронт борьбы за мир во всем мире. Поэтому нашей задачей является напрячь все наши силы на то, чтобы воспитывать наш народ в состоянии мобилизационной готовности и помогать могучему фронту борьбы во всем мире, поскольку Советский Союз стоит во главе могучего движения. Это как раз и есть самое ваше дело. За это вам и платят полноценными советскими денежками, чтобы вы делом занимались, а не занимались подсиживанием друг друга и воздух портили. Понятно? (Возгласы с места: "Понятно. Долой поджигателей войны!") Ну, вот то-то. А для чего это нужно? А вот для чего. Воевать, коли война, так и так будут. И героические подвиги совершать на фронте и в тылу тоже будут. Никуда они не денутся. Нужно это для того, чтобы, если оккупирует американец часть нашей священной территории, чего, конечно, никогда не будет, и зарубите это себе на носу рядом с местом, где сказано о том, что такое диалектический и исторический материализм, то чтобы не получилось, как в Отечественную войну, чего, конечно, не было, благодаря неустанной заботе нашей партии и лично товарища Сталина, но могло бы получиться, когда развелась, прямо-таки сказать, туча изменников нашей великой социалистической родины. Понятно? Нехай. В связи со всем вышеизложенным, и из-за этого вас и согнали сюда, мы под мудрым водительством нашего вождя и учителя товарища Сталина решили создать исторический Указ Верховного Совета Союза ССР об улучшении постановки идеологической работы среди населения нашей любимой родины. Сейчас вас познакомят с этим историческим указом. (Начальнику канцелярии) Давай.